Текст книги "Маскарад (СИ)"

Автор книги: Sowulo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

– Да что мы говорим?

– Они все видят.

– Никто ничего не видит, Бомми, – выйдя на более-менее расчищенное место, Чжонхён понес его к выходу.

– Я не забыл про конфеты.

– Зато про сигареты забыл, – пробормотал едва слышно Чжонхён. – Бомми.

– Что? – поглядел на него Ки, до этого следивший за присутствовавшими в пабе людьми. Никому действительно не было до них дела, словно двое обернулись для них невидимками. Сидевшие за столами группы мужчин пили пиво, переговаривались, курили, и ни один из них даже взгляда исподтишка в сторону парочки не бросил.

Его охватило странно чувство дежа-вю, отчего он крепче стиснул шею Чжонхёна.

– Еще раз будешь курить эти наркотики и…

– Ты меня отшлепаешь? – с какой-то чрезмерной радостью поинтересовался Ки.

– А ты хочешь?

– Нет.

– Значит, отшлепаю. Вернее, высеку, чтобы ты неделю не мог встать с кровати. Удобная для тебя поза, между прочим, – хмыкнул Чжонхён своим мыслям.

– Какая поза?.. – вновь посмотрел на него Ки, но не дождался ответа. Они вышли на свежий ночной воздух.– Опусти меня на землю, я сам пойду домой.

– А ты дойдешь?

– Дойду, это для меня как раз-два плюнуть.

– Плюй.

– Не буду.

– Почему?

– Потому что воспитанные люди не плюются! – Ки начал вырываться. – Поставь меня на землю! – завопил он.

Чжонхён исполнил требуемое и с любопытством принялся наблюдать за юношей. Тот дождался, пока его перестанет шатать, и со счастливым вдохом бодро затопал к ближайшему фонарю. Схватившись за него, как младенец за опору, к которой держал свой первый путь на двух ножках, он вновь счастливо вдохнул и с той же бодростью направился к мусорному баку, стоявшему меж двух фонарей. Опершись о него ладонями, Кибом немного отдохнул и продолжил путь: к следующему фонарю. Все время до дома, преследуемый шедшим чуть поодаль от него Чжонхёном, он перебегал от одной опоры к другой, не позволяя себе отдыхать более чем десять секунд.

– Бомми, что ты делаешь? – в конце концов не выдержал его преследователь.

– Стараюсь исключить возможность быть найденным в какой-нибудь сточной канаве, – не теряя сосредоточенности, ответил Ки.

– Неужто были прецеденты? – со смешливым удивлением рискнул Чжонхён полюбопытствовать.

Обхватив руками очередной столб, Ки бросил на него чуть замутненный взгляд.

– Были, – ответил он осторожно и направился к резной скамье. – Отдохну-ка я, – прокряхтел юноша, вытянув ноги, и в изнеможении полностью расслабился, позволяя дремоте понемногу себя охватывать.

– Уверен, что не окажешься и в этот раз? – голос Чжонхёна ворвался в его бредовые мысли, обычно возникающие в преддверии сна.

Ки открыл глаза. Темно-синее небо сверкало мириадами больших и маленьких звездочек. Ночь была настолько мирной и прозрачной, что у него заныло сердце: как ночь может быть такой спокойной, когда у него братья пропали в неизвестно каком направлении?

– Мне нужна помощь, – вдруг произнес он. – Ты мне поможешь?

– Я не помогаю бесплатно, Бомми, – усевшийся рядом Чжонхён подпер голову ладонью, засмотревшись на глядящего в небо Ки.

– Я тебе заплачу?..

– Ты уверен, что у тебя найдется столько?

– Я отыщу необходимую сумму, – Ки повернулся к нему с лихорадочным блеском в глазах.

– Меня не очень радуют эти слова. Как ты ее собираешься отыскивать?

– Неважно, – отмахнулся Ки от вопроса. – Так ты мне поможешь?

– Посмотрим, – Чжонхён склонился к нему, не скрывая похабной улыбочки.

– Отлично, – радостно выдохнул он. – Надо идти домой, – с этими словами юноша бодро поднялся на ноги.

– Хватит с тебя бега с препятствиями, – Чжонхён вновь подхватил его на руки, впрочем, в этот раз Ки не сопротивлялся, а наоборот тотчас же крепко обнял его за шею, тяжело задышав ему прямо в ухо. – Не расскажешь, почему тебя угораздило попасть в сточную канаву?

– А, – небрежно бросил Ки. – Меня споили.

– Кто? – тихо произнес Чжонхён.

– Не суть важно, – пропыхтел юноша так громко, будто это ему посчастливилось нести кого-то домой во тьме ночи. Чжонхён оставил расспросы, почувствовав нежелание Ки отвечать на них.

– Ты зайдешь? – удивился юноша чуть погодя, когда Чжонхён прошел с ним через подъездные двери и уверенно понес его к двери общежития.

– Я донесу тебя до самой кровати, чтобы убедиться, что ты не проведешь остаток ночи в сточной канаве.

– Да-а-а?.. – недоверчиво переспросил он. – Ну ладно.

– Ты не против?

– Ты уже дошел до моей комнаты, – захихикал Ки в тишине коридора. – Не поздновато для вопроса?

– Как знать.

– Эй, – в очередной раз привлек Ки внимание Чжонхёна к себе. Ему было неловко называть его по имени, и юноша пока не мог отыскать причин этой неловкости.

– Да, Бомми, – Чжонхён прошел в комнату, закрыл ногой дверь и ошарашено присвистнул.

– Спокойно, – отозвался Ки. – Соседи спят.

– Я в курсе, – с весельем в голосе сообщил ему Чжонхён, оглядывая мусор на полу, на кровати и на остальных горизонтальных поверхностях. Тусклый свет, лившийся из оконца, подсвечивал многочисленные обертки, отчего они превращались в этакие сказочные цветы, выросшие в комнате на радость детям.

– Где-то здесь должна быть свеча, опусти меня на пол, – Ки завозился у него на руках.

– Нет необходимости в свече, Бомми, я и так все вижу.

– Ахм, тут небольшой бардачок, – смущенно пролепетал он, слыша, как шуршат обертки под ботинками.

– Полагаю, группа детей под твоим предводительством ограбила кондитерскую, – издал Чжонхён смешок, ухитрившись подхватить край покрывала и откинуть его вместе со всем мусором в сторону. Он осторожно уложил свою пьяную ношу на белое белье, но Ки не спешил отпускать его шею.

– Что ты делал все это время?! – боязливо прошептал он.

– Какое время? – прошептал Чжонхён в ответ.

– Неделю, что я лежал у тебя без сознания.

– Ах, вот ты о чем, – Чжонхён задумался на пару мгновений. – Я играл в куклы.

– В куклы? – глаза Ки расширились от несказанного удивления.

– У меня была очень красивая и отзывчивая кукла, – Чжонхён погладил его щеку.

– Что значит «отзывчивая»? – едва слышно спросил он, чувствуя, как защекотало щеку под чужими пальцами.

– Это значит, шлепнешь ее по заду, а она еще просит, – пояснил Чжонхён, усмехнувшись.

– Опять «шлепнешь»?

– Опять.

– Слишком много упоминалось это «шлепнешь» сегодня.

– Подозрительно много, Бомми. Мне начинает казаться…

– Останься сегодня со мной, – перебил Чжонхёна Ки и еще сильнее сцепил руки на его шее.

Чжонхён, опиравшийся руками о кровать, встретил эту просьбу без особого удивления.

– Просто «остаться»?

– Да.

– Не хочешь снять обувь?

– Было бы неплохо, но не хочу.

– Хорошо, я просто останусь.

– Да.

– Отпусти шею, Бомми.

Ки подчинился высказанной в приказном тоне просьбе. Воспользовавшись возможностью, Чжонхён ловко стащил с его ног старую обувь и закинул ее в темный угол комнаты. Затем он снял свои ботинки, забрался к теплому Ки на кровать, улегся рядом и уставился на него черным взглядом. Бесстрашно разглядывая его в ответ, юноша между делом довел до его сведения:

– Ты лежишь на месте Чжинки.

– Бомми, откуда все эти отходы кондитерского безумия?

– У меня стресс.

– И ты не знаешь никаких иных способов с ним справиться, кроме как устраивать детский сад с барабаном?

– Детский сад с барабаном каждый день творится там за дверью. А у меня просто – «стресс».

– Просто стресс, – насмешливо было повторено.

– Ты мне конфеты обещал.

– Конфеты будут завтра.

– Я пьян.

– Я помню.

– Я очень-очень пьян, – захихикал Ки в слегка истеричном тоне. – Я такой пьяный, что двух мыслей связать не могу.

Чжонхён повернул его голову к себе и глазами поймал затуманенный взгляд.

– Не хочешь воспользоваться ситуацией? – непослушными пальцами Ки попытался расстегнуть верхнюю пуговицу своей рубашки.

– Если бы хотел, давно бы воспользовался, – Чжонхён схватил его за руку и поднес ее к своим губам.

– Правда?

– Ты не девушка, тебя не нужно ждать, – пробормотал он, целуя его ладонь. – Я это запомнил, – дыханием он согрел самую ее середину. – Ты всегда готов к труду и обороне.

– Поцелуй меня.

Чжонхён слишком долго вдыхал его запах у шеи, а после в немного сдержанном поцелуе припал к раскрытым губам юноши. Мышечная боль еще не успела возвратиться, поэтому Кибом без труда обнял его вновь за шею, желая лишь одного – чтобы поцелуй продолжался как можно дольше. Как только Чжонхён делал попытку отстраниться, Ки намеренно углублял поцелуй, наглядно демонстрируя нежелание его прерывать, и едва ли не душил в объятиях. Однако, несмотря на предпринятые ухищрения, Чжонхён отказывался опуститься на него всем телом и одновременно пресекал любые попытки ловких пальцев дотронуться до своей спины.

– Я такой пьяный сейчас, – пробормотал Ки, ощущая легкую боль в губе после мягких укусов. – Зачем ты меня кусаешь?

– Ты такой сладкий, как тебя не укусить?

Исчезло ощущение нависающего над ним человека, и юноша почувствовал горячее дыхание на своей шее, а затем в области ключиц. Всякий раз его сопровождали мягкие укусы.

– Ты не любишь сладкое, – отрешенно напомнил Кибом, утомленно прикрыв горящие от усталости глаза.

Каждая ласка даже сквозь грубую ткань рубашки отзывалась в нем волнительной дрожью. Ки вдруг подумалось, что эта ночь идеальна для свершения всяких судьбоносных глупостей, о которых позже принято жалеть.

– Зато его любишь ты. От кусочка сладенького Бомми грешно отказаться, – Чжонхён чуть задрал его рубашку и прикусил судорожно сжавшийся живот, а затем нежно лизнул укушенное место.

Ки тихо выдохнул, сонливость все ближе подбиралась к нему, и приятные ласковые поцелуи на коже все сильнее расслабляли юношу, позволяя Морфею забрать его в свои уютные объятия. Чжонхён уткнулся носом ему в живот, лежал, не шелохнувшись, лишь изредка поглаживая покрывшуюся мурашками кожу. И вскоре до его ушей донеслось тихое сопение.

========== Часть 28 ==========

Его разбудил мягкий птичий перезвон за окном и характерный шелест, как правило, сопровождающий перелистывание страниц старого фолианта. Чжинки поморщился от невыносимой боли в затылке. Солнечный свет безжалостно бил в глаза, мешая его попыткам вновь впасть в спасительное беспамятство. С каждым прыгающим по закрытым векам солнечным зайчиком у него в затылке что-то взрывалось, распространяя волну боли по всей черепной коробке.

Чжинки слабо прикрыл глаза тыльной стороной руки и, щурясь, приоткрыл их, делая беглый осмотр комнаты. Интерьер был выполнен в темных тонах, но лучики, забирающиеся через густую листву в открытое настежь окно, подсвечивали полированные поверхности. Это сияние ослепляло и жгло его покрасневшие глаза, потому он поспешил их прикрыть. Но до того он успел понять, что лежит на небольшом диванчике в чьем-то рабочем кабинете или библиотеке. Жизнерадостное чириканье, льющееся в комнату вместе с теплым ветерком, чуть приглушалось массивной мебелью и толстым ковром, поэтому не приносило таких же страданий, как свет. В сочетании с приятным цветочным запахом оно даже казалось дружелюбным.

Чжинки тяжело простонал от очередной болезненной вспышки, после чего почувствовал на себе чей-то взгляд. Взгляд не был враждебно настроенным или раздраженным. Не выражал он и равнодушия. Чжинки не мог дать точного определения своим ощущениям. Была в этом взгляде доля задумчивости, капля облегчения и даже – он старался не обманываться на этот счет, но не мог не верить своим чувствам, – крупица доброжелательности.

Чжинки узнал взгляд Минхо. А узнав, тотчас же попытался подняться.

Цепляясь за обитую мягкой тканью спинку диванчика, он с трудом принял сидячее положение и скривился от рези в глазах. Свет был слишком ярок, он выедал раздраженную слизистую оболочку. На голове возница нащупал бинты, и на мгновение ему вдруг подумалось, что они слишком туго обхватывают ее, вызывая дополнительный дискомфорт и оказывая давление на воспаленный участок где-то внутри его черепа. Он подавил желание стянуть с себя повязки, зная, что это всего лишь глупые выдумки.

Как же сильно, должно быть, Минхо въехал чем-то по затылку, что понадобились бинты! Почему же он тогда окончательно его не добил и не избавился от помехи?

Вслед за осознанием возможной степени повреждений последовала стреляющая боль в висках, и желудок Чжинки судорожно сжался, не иначе как взывая к небесам о помиловании.

– О нет, – испуганно выдохнул Чжинки. В тот же момент кто-то схватил его за шею и заставил нагнуться над стоящей у дивана посудиной. Чистой, но ненадолго. Его рвало желчью, поскольку желудок был абсолютно пуст. В день маскарада от волнения он почти ничего не ел, перехватив что-то незначительное за завтраком.

– Простите меня милостиво, – услышал он над головой сожалеющий голос Минхо. – Я перестарался, пытаясь лишить вас сознания.

– Вы мне чуть череп не раскроили, – выдавил Чжинки, вытирая рот платком, великодушно протянутым ему Минхо.

Озабоченность во взгляде последнего вполне предсказуемо насторожила Чжинки. После случившегося все, касающееся Минхо, он невольно подвергал сомнению.

– Надеюсь, кризис миновал.

Чжинки услышал тонкий звон колокольчика и схватился за перебинтованную голову, на миг ослепнув от боли, словно от вспышки молнии.

– Прекратите немедленно! – вскрикнул он.

На звонок прибежала встревоженная служанка и, увидев скукожившегося в агонии на диване Чжинки, безо всяких вопросов исчезла.

– Чжинки, лягте, – Минхо схватил его за плечо и силой попытался уложить.

– Уберите руки! – воскликнул тот, грубо оттолкнув от себя Минхо и вслепую вскочив на ноги. Временами перед глазами прояснялось, но с новой вспышкой боли перед глазами вновь стелился непроглядно-молочный туман. Кроме того, он ясно чувствовал головокружение, отчего его тело мотало из стороны в сторону. Состояние Чжинки возможно было описать исключительно скверными словами, он не находил сил даже ударить Минхо, хотя и всей душой желал этого.

Очередной рвотный позыв скрутил желудок, и, полагаясь на свою память, возница на ощупь метнулся назад к знакомой посудине. Вовремя перехватив его, Минхо не дал ему снести тару и ловко направил болезненно-бледного Чжинки к нужному месту.

В комнату вбежал запыхавшийся врач. Увидев достаточно живописную картину, он немедля подбежал к двоим и помог Минхо усадить непрерывно кашляющего Чжинки на диван.

– Как давно он проснулся? – спокойно поинтересовался мужчина, принявшись за стандартный медицинский осмотр.

Чжинки не шевелился, боясь вызвать новый приступ боли, за которым обязательно последует рвотный позыв. Он лишь апатично глядел в пространство, безропотно позволяя врачу проводить осмотр, улавливая отголоски происходящего рядом разговора и борясь со слабостью в теле. Однако он не мог не отметить доверие, которое вдруг возникло в нем к этому, по сути, абсолютно чужому ему человеку. Вопреки ожиданиям Чжинки, от него пахло не смесью лекарств, а детским кремом, которым нянечки в детдоме натирали маленьким детям заживающие ранки. Эта тоненькая ниточка в уютное детство также поспособствовала укреплению неожиданно возникшего доверия.

– Только что.

У Минхо невероятно красивый успокаивающий голос, подумал вдруг Чжинки. Только сам он – человек не очень хороший.

– Очень удачно, что вы попросили меня задержаться здесь на ночь. Сотрясение легкое, но, тем не менее, помучиться придется. Как вас, Чжинки, угораздило удариться, – обратился врач непосредственно к самому вознице. Последний лишь прикрыл глаза, похожий в своей неподвижности на мраморную статую. – Сейчас мы вам облегчим боль, – приободрил его врач, возясь со склянками в своем компактном докторском чемоданчике.

– Сколько времени займет выздоровление? – услышал Чжинки мягкий голос Минхо.

– Через неделю будет как огурчик, – излишне оптимистично, на взгляд Чжинки, заявил врач.

– Терпеть не могу огурцы, – слабым голосом заявил больной, укладываясь головой на свою подушку в надежде, что подступающая тошнота отпустит его желудок.

Врач бесконечно долго делал ему какую-то важную для его выздоровления инъекцию и одновременно давал Минхо ценные наставления. Отсутствие возражений, очевидно, свидетельствовало о том, что последний его внимательно слушает. Чжинки отнесся сравнительно безразлично к этому факту. Он надеялся выздороветь как можно раньше и накостылять негодяю, а затем отыскать Тэмина, схватить под руку Кибома и сломя голову бежать из этого треклятого города со всеми его треклятыми жителями.

Но для начала он собирался поднабраться достаточно сил во сне.

– Я бы вам посоветовал убрать эти цветы отсюда. Если не из самой комнаты, то хотя бы из этого угла, – услышал Чжинки как сквозь вату голос врача. У головы послышалось шуршание, страдающего возницу обдало легким ароматным ветерком, и озабоченный голос продолжил далее: «Я все понимаю, Минхо, мальчик выражает свою заботу, но вам не стоит потакать всем его капризам. Лучше для вас – и в особенности для него, – установить пределы, переступать за которые он не должен сметь».

Воцарилась тревожная, вместе с тем убаюкивающая Чжинки тишина.

– Я уберу эти цветы, – тихо произнес Минхо через какое-то время.

– Запах слишком силен, он лишь усугубляет состояние Чжинки, – на свой манер попытался ободрить его врач полушепотом, заметив размеренное дыхание Чжинки и спокойствие спящего на его бледном лице.

– Хорошо, доктор, – произнес Минхо в странно-печальном тоне. – Прогресса не наблюдается?

– Мне невыносимо каждый раз Вас огорчать, но я уже как-то высказал Вам свое мнение, – со вздохом проговорил мужчина, укладывая врачебные принадлежности в чемоданчик. – С тех пор оно не изменилось.

– Я помню, тем не менее…

– Минхо, я не думаю, что в такой болезни, – врач сделал особое ударение на слове «такой», – возможно какие-либо сдвиги в положительную сторону. Будем молиться о том, чтобы и ухудшения не наступило.

Прежде чем окончательно провалиться в сон, Чжинки рассеянно подумал о том, что разговор между двумя велся явно не о его ужасном самочувствии.

***

Рабочий день уже подходил к концу, а он до сих пор чувствовал себя бодрым и полным сил. Ки даже прыгать не отказался бы, настолько бурно кипел он энергией. Но, несмотря на разительные послабления, сделанные ему владелицей Салона, он не решался выражать все творившееся у него в душе таким необычным образом. Лишь пружинистая походка и широкая улыбка выдавали весь спектр владевших им эмоций.

Временами ему казалось, что его приподнятое состояние – всего лишь своего рода затишье перед бурей, вроде мнимого улучшения, предшествующего решающему, обычно – смертельному, удару болезни. Но мимолетные мысли быстро отступали, давая дорогу сказочному воодушевлению, в немалой степени являвшемуся результатом его странной реакции на работающих с ним бок о бок девушек.

Ки будто прозрел. Он вдруг увидел, насколько каждая из них красива и уникальна, насколько плавны их движения, насколько звонки их голоса. Его завораживали тонкие руки, пленяла фальшивая открытость белозубых улыбок. Он словно впервые рассмотрел, насколько изящно подчеркивала изгибы специально подобранная для каждой стройной фигурки одежда. Каждый взмах ресниц заставлял его сердце замирать испуганной птичкой перед своим преследователем. Каждый солнечный зайчик, скользящий по шелковистым волосам, слепил его.

Почему он не замечал этого раньше?

Ки чувствовал себя непривычно, странно; напряжение не отпускало его тело. Но разум не выражал ни малейшего желания противостоять новоявленному колдовству, бесстыдно предавая своего юного хозяина. Его взгляд сам непроизвольно увивался за мелькнувшей в проеме открытой двери девушкой. Проходило значительное количество времени, прежде чем он осознавал, что пялится на пустой проем, истуканом застыв на месте и невоспитанно открыв рот. Забавнее всего был тот факт, что сами девушки, судя по всему, с удивлением подмечали его заинтересованные взгляды, а потому, привыкнув к его относительной холодности и постоянному безразличию, весь день переглядывались друг с другом, польщенные неожиданным вниманием. Он часто встречался глазами с их улыбающимися взглядами и нередко ощущал ответные и любопытные – себе вслед.

Клиенты, ставшие свидетелями его нетипичного поведения, усмехались со знанием дела, видя, как он, очнувшись наконец от наваждения, быстро прятал смущенный взор. Он попал в кондитерский магазин, где десерты добровольно дефилировали перед покупателями, завлекая их своим внешним видом. А его алчущие руки жадно тянулись к каждому из них.

Схватить.

Откусить кусочек.

Насладиться вкусом.

Даже неловкость утра меркла перед этим невероятным открытием. Чтобы сполна насладиться им, он пожертвовал и обедом. Хотя, говоря по чести, Кибом находился в слишком большом смятении для обеда: он не чувствовал ни аппетита, ни желания вообще наполнять с вечера пустой желудок. Ему необходимо было время – переварить происходящее.

Почти в конце дня он с некоторой опаской приблизился к администраторскому столику, за которым пряталась Роксана. Перегнувшись через узкую высокую столешницу, он уперся взглядом в знакомую макушку и… соблазнительно приоткрытый ворот белоснежной рубашки. Роксана часто пренебрегала необходимостью носить на шее шелковый шарф.

Девушка что-то писала в журнале, ее рука легко бегала туда-сюда по страничке, но на всякое движение головы локоны, падающие на плечи аккурат рядом с воротом, чуть смещались, царапая острыми кончиками светлую кожу.

– Ки! – воскликнула она, выпрямившись на стуле. – Ты давно здесь стоишь? Я не слышала, как ты подошел.

Он оторвался от своего зрелища и бросил непонимающий взгляд на девушку, сидевшую с вопрошающим выражением на симпатичном лице.

– Я не хотел тебя отвлекать, – медленно выдавил он, придумывая причину своей неподвижности прямо на ходу.

– Я почти закончила! – мило улыбнувшись, Роксана вернулась к своему занятию. – Ты хорошо себя чувствуешь? – поинтересовалась она мимоходом.

Зачарованно следя за ручкой, легко порхающей по страничке, он кивнул. Но девушка осталась в неведении относительно этого жеста, поэтому подняла на него чуть требовательный взгляд. Заглянувшее в окна солнце бликами заиграло в ее очаровательных глазах.

– Ты бледен, сядь, отдохни, – она похлопала по сиденью рядом с собой, продолжив заполнять журнал.

Кибом не сдвинулся с места, приклеившись взглядом к злосчастной пряди, мягко проходившейся по нежной коже шеи при малейшем движении головы.

Он уже довольно продолжительное время наблюдал за поведением Роксаны. Еще с того момента, когда незнакомый мужчина в баре заронил в нем семена сомнения касательно честности окружающих его людей. Но никогда не смотрел он на нее, как парень на девушку. Теперь, взглянув вдруг на Роксану в таком необычном свете, он с изумлением отмечал охватившее его волнительное чувство.

Ки настолько увлекся, что не заметил, как рядом с ним выросла другая женская фигура и, подобно ему, перегнулась через стойку к Роксане. А вот и еще одна любительница игнорировать заведенный порядок.

– Ты все записала? – в своей резкой манере поинтересовалась Тара.

Ощущая себя этаким болванчиком, послушной овечкой, следующей за пастухом, юноша ошарашено уставился в чересчур откровенный вырез ее рубашки. На этой красивой лебединой шее шелковый шарфик тоже отсутствовал, а значит, нечему было прикрывать видные в вырезе рубашки женские прелести.

Тара заметила его жадный взгляд, хотя и не подала вида. Но удовольствие, явно читавшееся в ее эмоциях, говорило о том, что ее самолюбие энергично танцует победный танец, приняв в сознании юноши вид маленького человечка-марионетки.

Ки негодующе выдохнул, окончательно пресытившись сумасбродностью дня. Еще не хватало заглядываться на свою бывшую наставницу, наверняка продолжавшую точить на него зуб. Они соприкасались лишь предплечьями, а у него вся рука от этого случайного прикосновения горела огнем, отчего напряжение в теле с каждой секундой лишь росло.

И тут он почувствовал присутствие того, кого не желал бы видеть еще, по крайней мере, года три-четыре. А лучше – и всю жизнь. Тотчас же девушки растеряли в глазах Ки всякую привлекательность, оставшись по ту сторону привычного энергетического кокона, в который он вновь был заключен. Освободившись, наконец, от владевшего им на протяжении целого дня колдовства, Ки раздраженно закатил глаза и покачал головой.

Когда же ему дадут покой?

Роксана с Тарой тотчас же обратили все свое внимание на стоявшего за спиной Ки человека, а сам юноша был схвачен за локоть и без возражений утащен в сторону коридора.

«Кажется, сейчас что-то будет», – подумал он, прежде чем его грубо затолкнули в его кабинет и за спиной раздался приглушенный звук, означавший, что дверь была осторожно прикрыта. В спокойствии. Или в ярости.

В ярости.

Обычно приглушенные эмоции в этот раз были намеренно выпущены на свободу с целью дать Ки понять, насколько им недовольны. Он действительно почувствовал за собой вину, но не понимал, в чем именно она заключалась. Чем он снова мог разгневать этого человека?

Словно маленький напортачивший ребенок, Ки стоял в центре комнаты, настороженно ожидая момента, когда разразится буря. Раз за разом острый осязаемый взгляд проходился по его спине, напоминая об утреннем происшествии, которое он предпочел бы не просто забыть, но навсегда вычеркнуть из памяти.

Из-за того, что накануне он впервые за много лет слишком щедро приложился к батарее бутылок, сон его был полон каких-то бредовых событий, чередующихся одно с другим без всякого намека на перерыв. А в какой-то момент сменилось не просто место действия во сне, но сама атмосфера в целом. Вновь он оказался в заполненной сумраком комнате с большой кроватью и огромным окном, отбрасывающим на нее голубоватый свет. Лежа в одной рубашке на мягкой перине и наслаждаясь бархатностью простыней под своими чуткими пальцами, Ки тихо напевал какой-то нежный мотив, подмечая присутствие кого-то второго в комнате. Свет лился из окна прямо на полуобнаженное тело юноши, гладя его чувствительную кожу своими шелковистыми лучами, придавая ей заманчивое серебристое сияние. Ки упивался приятным ощущением, глядел в темный потолок и жаждал приближения того, второго.

Дальше грань между сном и явью стиралась, оставляя Кибома в полнейшем замешательстве.

Тяжело дыша, он очнулся в предрассветных сумерках в своей комнате, на своей кровати, но без своих штанов. Рубашка его была распахнута, и задувающий в окошко ветерок ласково касался потной кожи. С нарастающим испугом глядя в абсолютно черные глаза нависающего над ним Чжонхёна, он чувствовал, как сильная рука успокаивающими движениями гладит его влажный живот. Перед тем как поднести кисть к своим губам и, не отрывая взгляда от юноши, облизать каждый испачканный палец, тот предварительно оставил на губах Ки недолгий и очень мягкий поцелуй. А после всего, насладившись сбившимся дыханием наблюдающего за его действиями Ки, он встал с кровати, надел свою обувь, сюртук и безмолвно вышел за дверь.

Буквально утонув в собственном мучительном стыде, Кибом свернулся на кровати калачом. Он даже не натянул на свое разгоряченное тело покрывало, а всего лишь прикрыл лицо руками.

Надо же было такому случиться. Почему именно сегодня? Как ему теперь смотреть в эти насмехающиеся глаза, не теряя при этом достоинства? Такой позор. Такой сладкий позор.

В этой позе он провалился в сон без сновидений и проспал вплоть до возмущенного звонка будильника, замолкнувшего только после своего яростного столкновения с полом. Надо же, о нем даже позаботились – он точно помнил, что не прикасался вечером к будильнику. То есть, он надеялся, что помнит верно. Ему казалось, что накануне он вел себя не очень прилично, дав тем самым карты в руки Чжонхёна. И вместе с тем он не мог утверждать с полной уверенностью, что его поведение выходило за рамки приличия. Когда Ки напивался, то с легкостью давал выход всему, что в трезвом состоянии надежно хранил за семью замками.

Что бы там ни произошло накануне, произошедшее на рассвете он помнил ясно, словно случилось оно какими-то пятью минутами ранее.

Вся эта утренняя история промелькнула у него в голове за считанные секунды, пока он стоял в центре комнаты спиной к охваченному гневом Чжонхёну. Ки сглотнул, уловив плавное хищное движение позади. Шорох раздался совсем рядом, и в следующий миг тяжелый шепот разорвал напряженную тишину:

– Хочешь этих девочек, Бомми, ненасытный мальчик? – едва слышно процедил Чжонхён прямо в его ухо. – Глубоко же он в тебя проник.

Ки поежился, вместе с тем боясь сделать неверное движение.

– Кто?

– Бомми.

– Кто? – повторил он вопрос.

– Еще раз откроешь себя ему, и я…

– Придушишь меня? Откусишь мне язык? – сдавленно прошептал он, сознательно совершая очередную глупость.

– Сверну ему шею.

– Кто это?! О ком ты говоришь?

Раздался треск разрываемой на его груди рубашки, и на пол звонко посыпались пуговицы, сыграв похоронный марш его надеждам на спасение. Метнувшись взглядом к тому, что осталось от некогда ровной линии пуговичных петель, Ки успел охватить весь масштаб разрушений. На месте выдранных пуговиц остались рваные дыры, аккуратные петельки были вырваны с корнем. Помочь теперь могли только заплатки, но никто не позволит ему носить на работе настолько испорченную вещь.

– Об отродье, которое ты зовешь своим младшим братом.

Ки судорожно сжался, когда, сжав в кулаках полы его рубашки, Чжонхён резко дернул их вниз, обнажая его плечи. На них все еще красовались синяки от прошлых укусов: какие-то начали желтеть, какие-то все еще сохраняли фиолетовый оттенок. Увидев эту картину, Чжонхён, казалось, чуть пришел в себя. Осторожно он прикоснулся к одному из синяков, вырвав из губ испуганного юноши тихий выдох. Ощущение оказалось ошеломительным, и нежная кожа тотчас покрылась мурашками.

Несмотря на всепоглощающий страх, Ки нравилась такая отрывистая грубость, перемежавшаяся с ласковыми прикосновениями. Это было сродни хождению по острию ножа – он не знал, каким будет следующее действие Чжонхёна, от того уровень адреналина в крови повышался. Накопленное за весь день напряжение изъело его слишком сильно, ядом распространившись по всему телу и значительно повысив его чувствительность. Сосуд, висящий на цепочке, так вообще казался ему куском раскаленного добела металла.

Почувствовав укус на месте еще не сошедшего синяка, Ки вскрикнул. Он попытался отцепить от себя руки, беззастенчиво мнущие его тело. В ответ на это новый след от болезненного укуса остался на его шее. Тогда он начал сопротивляться энергичнее, черпая силу из своей странной реакции на эти домогательства.

Неожиданно в его живот впились пальцы. Дернувшись, Ки рефлекторно вжал его, прижался к Чжонхёну спиной и застыл, шумно делая испуганные судорожные вдохи и выдохи. Он не мог избавиться от чувства, словно пять остро наточенных ножей были приставлены к его чреву и с нарочитой неосторожностью остриями царапали кожу, поэтому, как мог, старался избежать этого пугающего прикосновения.