Текст книги "Маскарад (СИ)"

Автор книги: Sowulo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 44 страниц)

Тэмин, находившийся рядом Минхо и секундой ранее ласково ему улыбавшийся, саданул по темноволосой голове внушительной когтистой лапой, после чего зашипел на него подобно своему двойнику. Минхо свалился темной грудой у его ног, не подавая признаков жизни. Если он и жив, то из строя выведен надолго.

Чжинки вдруг одолели сомнения. Может быть, не просто из прихоти Минхо удерживал Тэмина взаперти, может быть, не забавы ради не выпускал его в свет, за исключением нескольких раз. Может, надзор этому существу был не просто нужен, но настоятельно необходим. И, может, с Чжинки он Тэмина не хотел отпускать, опасаясь, что возница не справится с этой магической мощью, и не решаясь высказать Чжинки свои соображения. Может быть, Минхо препятствовал Чжинки из нежелания оскорбить его, в присущей себе манере оберегая самолюбие гостя, или из страха получить от возницы воз и маленькую тележку оскорблений в свою сторону.

Старший брат понимал опасения Минхо: сам он вряд ли бы поверил уверениям хозяина дома без сегодняшнего показательного выступления. Весьма показательного преступления, надо отметить. Тут же на них налетел холодный ветер, яростно затрепавший их легкие одежды. Губы упавшего на расчищенную промерзлую землю Минхо моментально посинели, а Чжинки почувствовал, как занемели пальцы от долгого нахождения на морозном воздухе.

Ранее Чжинки казалось, что Тэмин не сумел его полностью зачаровать, на деле же младший брат не только сделал это, но сделал настолько умело, что у возницы не возникло ни тени подозрений. Ему удалось обмануть даже органы чувств. Отчего-то Чжинки знал, что так просто подобного эффекта не добиться. Тэмин силен невероятно.

Невольно восхищаясь настолько искусной работой, проведенной над сознанием целых двоих человек, Чжинки бросился к Минхо, намереваясь поднять его до того, как тот отморозит себе все жизненно важные органы, однако в два прыжка его опередил стоявший позади Тэмин. Он перекрыл ему путь, угрожающе сверкая черными глазами исподлобья. Другой Тэмин уже склонился к Минхо с каким-то ужасным намерением – вырвать горло, как чудилось Чинки. Возница не имел четкого представления, в чем заключалось намерение, зато знал, что Минхо убрать с холодного воздуха нужно как можно скорее. Рев должен был перебудить весь дом, скоро к ним на выручку кто-нибудь прибудет, а пока…

Чжинки, преисполненный собственной важности в деле спасения Минхо, решительно двинулся в сторону троицы и… Споткнулся.

***

Сознание возвращалось к Минхо не сказать, что невыносимо тяжело, но крайне мучительно. Он лежал с закрытыми газами и чувствовал вокруг себя суетное движение. А затем, найдя свое состояние вполне сносным, подал голос, заставивший всю комнату сначала замереть, а затем рассыпаться муравьиным роем по всему пространству. Из общего клубка выделилась одна знакомая ниточка и направилась в его сторону. Самым трудным оказалось открыть глаза – веки налились неподъемной тяжестью.

И такое состояние поджидало каждое его пробуждение с тех пор, как он был выведен из строя несколько дней назад. Ему не становилось лучше, но и хуже в равной степени. Во взгляде семейного врача виднелась искренняя забота и беспокойство, однако Минхо знал, что его травма не имеет ничего общего с физическими повреждениями. Нежелание бороться коренится в разуме, а врачевать последний было некому. Минхо несколько устал и позволил себе ненамного расклеиться. Результат, последовавший за послаблением, оказался неожиданным. Он столько раз выхаживал Чжинки, но даже предположить не мог, насколько тому на самом деле было… хреново, другого слова и не подберешь.

– Проходите, Чжинки, – произнес врач, столкнувшись с молодым человеком в дверях. Минхо резко поднял взгляд от узора на собственном одеяле. В невероятном смущении возница нерешительно переступил порог, а врач, проведя все положенные процедуры, вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.

– Рад видеть вас в добром… здравии, – Чжинки запнулся, а после нахмурился, точно собирался произнести вовсе не то, что данью вежливости невольно сорвалось с его губ.

Минхо улыбнулся, и эта улыбка плавно перешла в тихий смех, сообщивший хмурившемуся вознице о том, что Минхо понятны причины его смятения. Желать здоровья тому, кому от всей души пожелал бы скорейшей смерти, вполне соответствовало характеру возницы. Слишком глубоко в нем коренилась воспитанность, несмотря на место, в котором Чжинки ее привили. Машинальные, заученные на зубок фразы подтверждали, насколько крепко въелась она в него. В этом состояло своеобразное очарование и недостаток Чжинки. В этом и в его патологической правильности, от которой Минхо с удовольствием бы избавился, будь его на то воля.

– Присаживайтесь.

Избавленный от необходимости объясняться, возница с охотой принял приглашение.

– Сегодня вы здесь в качестве моей сиделки, – пошутил Минхо. Чжинки, казалось, еще больше смутился и промолчал. – Вы спасли мне жизнь, – проговорил Минхо за неимением другой темы, не дававшей ему покоя с самого первого пробуждения. Он порасспросил своих слуг, но сколько-нибудь четкие и полные ответы мог дать только непосредственный участник событий, не фонтанировавший, однако, желанием делиться ценными знаниями. – Почему?

– Могли бы просто поблагодарить, – буркнул Чжинки под нос.

– Благодарю вас за то, что не остались в стороне. Мне рассказывали, что вам пришлось пойти на крайние меры. И я вам действительно благодарен, Чжинки.

Чжинки только кивнул, не доверяя собственному голосу.

– Я вам благодарен искренне, хотя все же не могу взять в толк, почему вы так поступили, – Минхо решил по-другому подступиться к хмурому посетителю.

– Из-за Тэмина, – с явной неохотой подал голос возница. – Вряд ли бы он меня поблагодарит, когда выздоровеет, за то, что я позволил ему отнять у вас жизнь.

Произнося сухую речь, Чжинки смотрел в сторону, не скрывая от собеседника нежелание встречаться с ним глазами. Несмотря ни на что он все еще верил, что хозяин дома сумеет вытащить Тэмина из того, в чем тот по уши увяз. Это ощутимо противоречило всему, что Чжинки имел свойство говорить в горячке.

– Вы прячетесь за теми же причинами, что и я, – Минхо усмехнулся этой мысли.

Чжинки потер пальцем солнечный зайчик, запрыгавший на подлокотнике кресла. Хозяин дома же терпеливо наблюдал за его действиями, неосознанно ожидая объяснений, зревших в голове собеседника.

– Мне пришлось оглушить Тэмина, – произнес возница голосом человека, опасающегося случайно открыть бушевавшие внутри эмоции тому, от кого их следовало скрывать.

– Каким образом, могу я поинтересоваться? – во взгляде Минхо появилось настороженное ожидание худшего.

– Там, в том месте, где расположен магический ключ, стояла композиция из камней.

– Да, – Минхо утвердительно кивнул, начиная догадываться, к чему клонит его посетитель, – она призвана подчеркивать цветущую красоту летнего сада.

– Я позаимствовал один камешек, – продолжил Чжинки слабым голосом напортачившего мальчишки, осознавшего всю серьезность своего поступка. – Тогда мне это казалось единственным выходом. Холод стоял собачий, а мы на нем провели слишком долгое время. Так что этот камешек был вроде как удачной идеей.

Минхо на некоторое время лишился дара речи и слегка шокированным взглядом невежливо таращился на угрюмого собеседника. Что-то новое начинал он выхватывать в этом человеке, неуютно мнущемся в кресле.

– Камешек, – с нервным смешком повторил хозяин дома, перекатывая это слово на языке и пытаясь вообразить, каково это – получить этим так называемым камешком по голове. – Надеюсь, рана не очень серьезная?

Чжинки мотнул головой.

– Все уже зажило.

– Это хорошо, – последовал облегченный выдох Минхо. Он завозился на подушках, устраиваясь удобнее, и Чжинки тут же поспешил ему помочь. Минхо с благодарностью принял его помощь, после чего возница вновь устроился в собственном кресле и замолк, потирая пальцем все тот же солнечный зайчик, прыгавший на подлокотнике кресла.

– Я поднял на него руку, – потерянно проговорил вдруг Чжинки, нарушив повисшую между собеседниками неловкую тишину. – Поднял руку на того, кого люблю, ради того, кто достоин худшей из участей.

– Не забывайте о причинах, Чжинки. Вы это делали ради младшего брата, а не ради меня.

Чжинки стрельнул в него взглядом из-под отросшей челки.

– Да, – согласился он.

– Значит, вам незачем терзать себя.

– Возможно.

– Чжинки, вы от меня что-то скрываете?

– Нисколько.

Минхо утомленно вздохнул. Капризный Чжинки – то еще испытание, а так как в подобное состояние он впадал нечасто, то выматывала окружающих эта временная вредность с неимоверной силой. Сильнее всего она выматывала дружелюбно настроенных, приближающихся к нему с целью помочь.

– Что теперь сталось с Тэмином? – задал Минхо иной вопрос, немало подивившись тому, что тот не пришел ему в голову первым делом. Ранее все его мысли занимал Тэмин и только Тэмин, с мыслью о нем он засыпал и просыпался. Весь его мир вертелся вокруг Тэмина. Теперь этот мир так и норовил развалиться на части.

– Он спит, – Чжинки нервно поковырял этот назойливый солнечный блик, неспокойно прыгавший на подлокотнике кресла. – Мне пришлось самому его покормить. Поскольку он был немного не в себе, ваши подчиненные боялись к нему подходить ради… этого.

Минхо неприкрыто рассмеялся, откинувшись на пышных подушках. Чжинки вздрогнул от того, насколько чисто и искренне звучал этот смех, и исподтишка глянул в сторону смеявшегося. Ему никогда не доводилось слышать настолько открытый смех в исполнении больного. И он даже залюбовался видом этого нового Минхо, ни с того ни с сего проступившего в суровом и крайне сухом характере хозяина дома.

– Вы один из самых скупых кормильцев, каких когда-либо мне приходилось встречать, Чжинки, – отсмеявшись, проговорил Минхо. Он смахнул выступившие на глазах слезы.

– Не вижу ничего смешного, – расстроено проворчал возница.

– Нельзя было найти более сурового наказания для Т… того, кто совершил проступок. Тэмин, верно, полуголодный теперь сидит.

– По крайней мере, не голодный, – пожал Чжинки плечами.

Абсолютно не вдохновлял его способ, который Минхо нашел для кормления существа, живущего в теле Тэмина. А поэтому, несмотря на собственное желание во что бы то ни стало помочь, делился Чжинки своей кровью весьма неохотно и даже несколько брезгуя при этом. Вдруг перестал он видеть младшего брата в этом прожорливом существе, из-за чего никогда не чувствовал приятной расслабленности, в очередной раз открывая для него вену. Как следствие, у Тэмина не получалось затуманить ему разум, особенно при том минимуме стараний, которые это существо прилагало, а значит, положенного при отвратительной кормежке возбуждения Чжинки также не испытывал. Что сводило все его попытки быть полезным к едва переносимой боли и лютой ненависти к тому, кого он вроде любить должен бы. – Ваша бабушка имела честь явиться сюда и поправить ваше заклинание, – резко сменил тему Чжинки. – И сказала, что вы и есть тот сильный колдун, который ставил вам защиту.

– Мне следует попросить у вас прощения, – Минхо не спускал немигающих шоколадных глаз с собеседника и голос его звучал глубоким урчанием. – Не будь я таким рассеянным в тот вечер, не отнесись к рутинной обязанности с такой безалаберностью, то вспомнил бы о том, что нужно подновить заклинание, тогда ничего бы не случилось. Вам бы не пришлось ничем жертвовать. А я положился на случай и просто заснул рядом с кормящимся Тэмином. Невиданная глупость с моей стороны.

– Будет вам уже извиняться, – Чжинки передернул плечами, бегая взглядом по комнате. – Что сделано, то сделано, в следующий раз головой думать будете, а не уставшей частью тела. Главное, что вы сами понимаете, в чем ваша ошибка.

– Видит Бог, благодаря вам я себя сейчас чувствую нашкодившим малышом.

Чжинки пожал плечами. Слишком часто приходилось ему делать выговоры своим младшеньким во время их взросления. Он привык реагировать на их проказы спокойно и наказывать за оплошности разумно. Поэтому, наверное, в более-менее осознанном возрасте их начало волновать его мнение по тому или иному вопросу и оба, сами того не подозревая, старались его ожидания оправдать. Хотя частенько получалось иначе. Благими намерениями вымощена дорожка и в места куда хуже ада.

– Вы и есть… – Чжинки с опаской поглядел на Минхо, но продолжил иначе запланированного, – сделавший ошибку человек. Пока вы учитесь на своих ошибках, все поправимо.

– Темните вы, но дело ваше, – Минхо недовольно нахмурился, явно ощущая осторожность, с которой возница обходил какую-то весьма важную для него тему. Подозрение о том, что она, возможно, связана с родом деятельности Минхо, озарило больного. Неужто Чжинки вознамерился переделать его, перевоспитать?

– Мое.

– О нет, Чжинки, не занимайтесь бессмыслицей.

– О чем это вы говорите, Минхо? – Чжинки решил прикинуться дурачком, осознавая, что тратит при этом силы впустую.

– Я прожил половину своей жизни так, как прожил. Не нужно питать бессмысленных иллюзий насчет того, что вам удастся сделать из меня порядочного человека.

– А вы непорядочный человек?

– А вы теперь буквоед?

– Приходится им быть. С вами, по крайней мере, всегда.

– Я усложняю вам жизнь, – в реплике слышалась нота неуверенности и чуть сожаления.

– Надеюсь, я вам тоже, – слова Чжинки наоборот несли совершенно противоположные эмоции.

– Можете не сомневаться, когда вы не в духе, с вами особенно трудно иметь дело, – Минхо педантично поправил свое одеяло и снова воззрился на нервничающего Чжинки.

– Рад это слышать, – ответил тот.

– Рады? Вот уж не ожидал подобного от вас.

– Вы меня не знаете, Минхо. Ни капли.

– Пожалуй, соглашусь, – кивнул хозяин дома. – Вы всегда представляетесь мягкотелым, мягкосердечным, не способным на сколько-нибудь судьбоносные поступки человеком. А в следующий миг вы трескаете собственного брата булыжником, спасая того, кого в иной ситуации с удовольствием приложили головой о все тот же булыжник, – Минхо осуждающе покачал головой. – Я и вправду не знаю вас. Черт возьми, да мне нужно быть осторожным!

– Не помешает.

В комнату после вежливого стука вошла служанка с подносом, на котором дымился бульон в фарфоровой тарелке. Рядом лежали пара ломтиков какого-то темного хлеба и столовые принадлежности. Чжинки проследил за ней до самого прикроватного столика, на который она свою ношу бережно водрузила.

– Экий вы суровый человек, Чжинки, – рассеяно прокомментировал его слова Минхо, подобно Чжинки следя за действиями молчаливой девушки.

Возница встал, все еще наблюдая, как служанка ставит столик для кроватных трапез над недовольным Минхо. Больной же в этот момент глядел на содержимое подноса с едва скрываемым недоверием, граничащим с отвращением. Похоже, его не прельщала перспектива наполнить чем-то желудок, в то время как Чжинки ощутил собственный голод, который в данный момент и собирался утолить в столовой.

– Чжинки, куда же вы, мы с вами не закончили разговор! – полетело вознице вслед.

– Потом закончим, – решительно отрезал Чжинки, спешно выходя за дверь. Вину по отношению к Тэмину нужно еще пару раз заесть. И заесть очень плотно.

========== Часть 44 ==========

Ки всегда придерживался мнения, что человек выглядит довольно глупо со спины, будучи обнаженным. Когда в детстве они с Тэмином и Чжинки мылись в общей ванной, он без стеснения разглядывал братьев, и оба казались ему очень смешными без одежды. Впрочем, им он тоже казался забавным. Теперь же… теперь он готов был часы просидеть за поиском несуществующего хвоста – слабым, но заманчивым предлогом как можно дольше таращиться на это красивое обнаженное тело, щупать его и сдерживать желание обхватить его крепко-крепко: вцепиться руками, ногами, зубами, покрыть поцелуями, облизать, пожевать, помять, поцарапать.

Всякий раз, когда обнаженный Чжонхён укладывался на живот и, пристроившись щекой на собственной руке, с лукавой усмешкой глядел на него из-под темной челки, сердце у Ки пропускало удар, он закрывал глаза, бессильно сжимал руки в кулаки или прятал их в одеяле, а то и вовсе усаживался на собственные ладони. Ну да, он не доверял своей выдержке. И не совсем понимал, почему пытается сдержаться.

В общем-то, ему и хотелось, и было боязно сделать все то, что его так пугает и что делает с ним самим ныне Чжонхён. Ни в коем случае никогда его не отпускать. Дышать вдох во вдох, выдох в выдох. Ходить шаг в шаг. Глядеть глаза в глаза. Знать. Для того чтобы знать, что оно настоящее, что оно тут, что оно рядом с ним. Что оно никогда его не покинет. Это дьявольски божественное… существо, ага.

Оттого назойливая мысль о том, что нужно бежать сломя голову, только крепла.

Желание потворствовать порывам росло с каждым днем, а все, что Ки мог себе позволить, – это глядеть голодными глазами, иногда осознанно трогать. Он всегда смотрел исподтишка, подглядывал, тайком любовался, чувствуя, как перехватывает дыхание и внутри все сжимается. В такие моменты он старался в деталях запечатлеть в памяти позу, выражение лица, положение рук, одеяние, мельчайшие эмоции, чтобы потом, воровато оглядевшись, в полнейшем одиночестве возродить эту восхитительную картину в памяти и еще раз налюбоваться ею вдоволь. И почувствовать, как кожа медленно покрывается мурашками, а дыхание сбивается с привычного неспешного ритма.

Чжонхён тоже глядел на него при каждом удобном случае, однако, в отличие от Ки, даже не пытался скрывать этого. Он впивался в него глазами и одновременно нервировал и смущал юношу своим черным немигающим взглядом. При этом его красивые губы растягивались в крайне хищную улыбку, что отнюдь не добавляло Ки уверенности.

Но стоило двум взглядам случайно встретиться в относительно безопасной обстановке… Попытайся юноша описать свои ощущения, он скорее всего запутался бы в лабиринте слов и сравнений. Он словно стоял по обе стороны баррикад, в одно и то же время разрываясь от силы собственных эмоций и едва справляясь с безудержным потоком эмоций, идущих от Чжонхёна, который, судя по всему, временами намеренно не блокировал их.

Такими словами юноша, скорее всего, постарался бы описать все, и даже эта формулировка не способна передать все тончайшие оттенки. Иногда ему чудилось, что еще немного и он взорвется, разлетится счастливыми кусочками по всему свету, польется с небес мерцающим дождем на ничего не подозревающие головы.

И все же, какой бы сильной не была буря внутри него, упрямство побеждало ее и инициатором всех безумств так и оставался Чжонхён. Он подлавливал Ки в неприметных местах и заталкивал сопротивляющегося юношу в места еще более неприметные. Ему не составляло труда подойти и припечатать его к стене в поцелуе или, загипнотизировав уверенностью движений, в итоге мягко поставить его на колени и заставить отсасывать. Он не стеснялся провоцировать его на конфликт, а затем внезапно менять тактику, переворачивая все с ног на голову.

Чжонхёну нравилось играть с Ки. И где-то в самых потаенных уголках души эта игра, наверное, нравилась и самому Ки.

Он напоминал юноше огромного грациозного дикого зверя, большой мохнатой лапой подталкивающего своенравного домашнего кота в нужном ему направлении. Его движения всегда были наполнены неспешной плавностью, которая вкупе с внешним лоском и удивительным вкусом производила гипнотический эффект на окружающих. Даже когда Чжонхён терял самообладание, что в обществе Ки происходило довольно часто, и грубость брала над ним верх, его движения отнюдь не теряли изящества и оставались по-прежнему невероятно притягательными.

Сам того не подозревая, Ки невзначай выхватывал суть приемов Чжонхёна и пытался проделать его же фокусы с ним самим, что неимоверно веселило того. Однако бывало и так, что молодой человек все же уступал настойчивости возлюбленного и изображал неведение, умело обводя парнишку вокруг носа, давая ему возможность всласть поиграть и не позволяя брать над собой командование всерьез.

Ки все время находился на взводе, с нетерпеливым напряжением ожидая новых шагов Чжонхёна. Внутри все восторженно и тревожно бурлило, не отпуская его ни на секунду. Как только молодой человек оказывался в поле его зрения, он приходил в полную готовность: сначала намереваясь кричать от ярости, чем бы она ни была вызвана, а затем – от неминуемого удовольствия.

Об этом думал Чжонхён, слушая тихое сопение юноши. Исключительная вредность и невиданное упрямство не позволяли Ки действовать соответственно своим желаниям, но в последнее время он охотно принимал безмолвные приглашения Чжонхёна. Так он оказался прижатым спиной к его груди, полулежащим между его ног. Ки улегся головой на его плечо, но лицо отвернул к комнате. Мягкость его темнеющих волос ласкала кожу, а размеренное дыхание привносило уют в тот бедлам, который они вдвоем устроили в комнате.

Столько подушек и одеял у Чжонхёна отродясь не водилось, и половина их валялась по всей комнате. Скромный каприз его мальчика. Относительно скромный по сравнению с тем, что он мог у молодого человека потребовать и получить. Но Ки не просил. Возможно, потому что ему в голову такие вещи прийти не могли. Возможно, потому что он о них элементарно не знал. Возможно, он был слишком горд просить. А может быть, его материальные запросы сами по себе были скромными. Точно какой-нибудь дюже хозяйственный хомяк, он лишь стащил подушки из всех открытых комнат и сбросил всю груду в единственной жилой в этом доме комнате.

Чжонхён пальцами осторожно убрал челку, упавшую на теплый лоб Ки, и от его невесомого прикосновения юноша заворочался. Кроме всего прочего Ки переставал стыдиться своей наготы, поскольку в одежде ему редко удавалось пробыть более часа. Это было своеобразное доверие, которым Чжонхён тоже дорожил: глядеть, как полуденное солнце подсвечивает жемчужную кожу, мягкими ручейками струясь по едва рельефной груди, ритмично приподнимающемуся и вновь опадающему животу, неуклюже раскинутым ногам. Одну ногу Ки перекинул через чуть согнутую в колене ногу Чжонхёна, второй прислонился к другой его ноге. Все лишь пара сантиметров спасала его от абсолютно неприличной позы, но Чжонхён не сомневался, что с точки зрения юноши это была весьма существенная пара сантиметров.

Ки терзал голод Чжонхёна по уютным объятиям, и он все время утолял рядом его рядом с Чжонхёном же. Ки не просто лежал в его объятиях – он грелся, вытягивал из него тепло, закутывался в него, словно в пушистое одеяло. Кроме того, все это время он беззастенчиво дрых, восполняя энергию, затраченную на все их игры, для того чтобы позже поделиться ею же с самим молодым человеком.

Юноша менялся, и вместе с ним менялся и Чжонхён. Крафт, сам о том не подозревая, был абсолютно прав. Чжонхён значительно размяк, позорно растворился в своих эмоциях. Слабиной, которую он неосмотрительно дал, тут же не преминули воспользоваться его подопечные. Как раз сегодня во время совершения положенного обхода ему была предоставлена прекрасная возможность осознать, насколько он выпустил вожжи из своих рук. С ним смели спорить, ему смело возражали, он попросту терял прежнюю власть над жителями своей части города. Такого не должно было произойти, но оно происходило прямо на его глазах.

За всей суматохой он и подзабыл, что обновлять свою угрозу было необходимо с определенной периодичностью, иначе народ, не имея перед глазами наглядного примера, распускался, терял всякий страх, не располагая при этом никакими на то основаниями, кроме отсутствия вполне реального предостережения, подкрепленного действиями. Однако сегодня он упрочил наконец свой авторитет, хотя событием это оказалось незапланированным и крайне неожиданным. Что для подобного дела подходит лучше алой крови или запаха выпущенных кишок?

В общем-то, ничего особенного на взгляд Чжонхёна и не произошло. Капризный призыв Ки он ощутил как раз тогда, когда столкнулся с третьим за день отказом повиноваться, невиданной дерзостью сорвавшимся с обветренных губ владельца кабака. Нетерпение Ки немедленно передалось ему по магической цепи, и в момент напряженной битвы взглядов молодой человек внезапно двинул рукой по храбрецу с намерением серьезно покалечить. Не будь тот на свое несчастье обладателем потрясающей реакции, остался бы без половины головы. Вместо милосердной быстрой смерти человек горел в адских муках около часа, прежде чем испустить дух. Так Чжонхёну, в ожидании стоявшему снаружи, было сообщено: характер нанесенной раны не имел ничего общего с силой жизни.

Вспоминая распаханную грудь, в которой виднелись обломки ребер, тонувших в абсолютной каше, мокрой и хлюпающей, он не испытывал ничего, кроме привычного удовлетворения. Он даже не мог припомнить, когда испытывал сожаление, оно будто ни разу и не приходило к нему в страшных кошмарах. Никогда ранее он не терял над собой контроль таким образом, поэтому его собственные действия оказались полной неожиданностью и для него самого. Но об этом не полагалось знать никому, и можно было не сомневаться, что к утру о его безжалостности вспомнит полгорода, как минимум.

Ки почувствовал запах крови, легким шлейфом тянувшийся за ним от самых дверей кабака, но не произнес ни слова. Он позволил вовлечь себя в поцелуй такой глубокий и развязный, какого хотелось Чжонхёну, позволил вновь уложить себя на эту чертову дюжину подушек. Позволил довести себя до оргазма, развалившись при этом на своих обожаемых подушках, словно морская звезда, выброшенная на камни приливной волной, запрокинув голову, раскинув ноги и исторгая из груди низкие стоны. А потом долго-долго слизывал собственный сок с подбородка Чжонхёна, будто бы невзначай добираясь до его губ и лаская их языком. После чего осторожно уселся между его ног, завернувшись в его руки, как в теплую шубу зимой, и сладко прикорнул, положив затылок на его плечо.

К слову, о сне. В данный момент Ки снился один из тех терпких снов, изобличающих его неподобающее поведение в предмаскарадную неделю забвения. И насколько активно разум отвергал эти четкие воспоминания, настолько радостно на них реагировало погруженное в сон тело.

Ки открыл глаза так резко, будто закрыл их за пару секунд до, а не проспал несколько часов. Руки, мягко гладящие его живот, ни поднимаясь выше, ни опускаясь ниже, нервировали его даже во сне. А тут, оказывается, его наяву дразнят.

– Хорош руки распускать, – сипло проворчал он.

– Как скажешь, – прошептал тихо Чжонхён, послушно замерев и довольно глядя на результат своих трудов.

– Черт бы тебя побрал, – Ки смущенно поерзал.

– Скажи «нет», и я прекращу.

– Нет, – тут же воспользовался он представленной возможностью.

– Прости, я соврал, – без малейшего сожаления в голосе разочаровал его Чжонхён.

– Будь ты неладен!

– Слишком часто твоя совесть поднимает свою головку. Продай мне ее, Бомми.

Ки фыркнул. И почему у Чжонхёна каждая чертова фраза звучит крайне двусмысленно?

– О чем ты вообще думаешь, когда говоришь подобные вещи? – хмыкнул он едва слышно.

– О том, в какой позе я буду тебя трахать, – последовал немедленный мурлычущий ответ.

– Очень мило.

– Рядом с тобой у меня случается размягчение мозгов, и они перестают должным образом функционировать, – Чжонхён сцепил руки в замок у него на животе.

– Это, что, обвинение? – Ки недовольно зыркнул на эту конструкцию, по-хозяйски устроившуюся, между прочим, на его теле, и без какой-либо цели потыкал в нее пальцем.

– Это комплимент, – молодой человек мягко похлопал по его животу ладонями сцепленных рук, отчего мышцы пресса судорожно сжались. Ки хватил его за запястья, думая расцепить его руки, но те ни в какую не поддавались.

– Ну что ж, с комплиментами у тебя не очень, надо заметить, – Ки разочарованно качнул головой, с негодованием глядя, как чужие руки вдруг медленно задвигались по его телу вниз.

– Правда?

– Ага.

– Что поделать, – изящным движением Чжонхён пожал плечами, чем отвлек юношу от его бесполезного занятия.

– Тут уж ничего не сделаешь, – Ки повернул голову и поглядел в смеющиеся глаза. Яркие огоньки плясали в черноте, точно светлячки в темном лесу.

– Это точно, Бомми. Это точно, – Чжонхён чуть нагнул к нему голову с очевидным намерением нагло своровать поцелуй, но Ки не замедлил от него отвернуться. – Шкодливый котенок.

– Я устал, – шепотом пожаловался юноша.

– Верю.

– Я действительно устал, – Ки неохотно отвел чужие руки от своего паха. Он сел и чуть развернулся к Чжонхёну, тут же пожалев о своем опрометчивом поступке. Юноше едва удавалось удерживать взгляд на подтрунивающих черных глазах. В особенности трудным это являлось, когда те без утайки сообщали о том, что ведали. Ведали о желании Ки изучающим движением опустить собственные глаза и в неощутимом прикосновении провести алчущим взглядом по всему красивому телу. Это желание тут же бесстрашно выплывало на поверхность при неосторожно брошенном на Чжонхёна взгляде, чем временами пристыживало Ки. Но только временами. – Что ты со мной делаешь?

Молодой человек даже не шелохнулся, только склонил голову набок и улыбнулся со своей обычной насмешливостью во взгляде.

– Тебе расписать все по пунктам?

– Я серьезно, – Ки насупился и даже сложил бы руки на груди, не бойся он упасть при этом на Чжонхёна боком. Как ни крути, а достоинства это ему не прибавило бы ни в коем разе. Однако его деланная злость не произвела должного впечатления.

Впервые на памяти Ки Чжонхён раздраженно закатил глаза и вновь пристально уставился на него, но уже без прежнего лукавства.

– Согласись, Бомми, глупо строить из себя невинную овечку с такой пошлостью на теле, – с этими ехидными словами Чжонхён без колебаний стрельнул глазами в то самое кольцо, неслучайным обладателем которого юноша стал много лет назад.

– О, так ты мне прикажешь его снять?! – угрожающе повысив голос, поинтересовался Ки.

– Оставь, если тебе так нравится эта штучка, – Чжонхён с ухмылкой осторожно подергал за упомянутую, отчего Ки невольно дернулся в сторону. – Я вполне могу потерпеть до тех чудесных пор, когда ты сам дорастешь до приобретений, продиктованных хорошим вкусом.

Чжонхён твердо обхватил его рукой и заставил вновь опереться спиной о свою грудь.

– На много не надейся, – сердито вякнул Ки, устраиваясь удобнее и стараясь при этом не принести боли молодому человеку.

– Доверься мне, Бомми. Отдай свое тело на мое попечение.

Ки неслышно проворчал о чем-то. Но юношу, к его вящему разочарованию, не стали переспрашивать. Чжонхён вновь устроил его голову на своем плече, прикоснулся губами к его виску и с упоением насладился тихим выдохом. Ки была приятна эта неутомимая настойчивость, хотя подобного он и под угрозой смерти бы не признал. Разве что на кон будет поставлена не его жизнь.