Текст книги "Маскарад (СИ)"
Автор книги: Sowulo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 44 страниц)
– Нет никаких ухищрений, – буркнул Кибом, отводя глаза и вытирая рот ладонью. – Мне нужны объяснения, – он ткнул пальцем в свой живот, покрытый потемневшими кровавыми разводами. Говоря по чести, вопросов у него скопилось достаточно, чтобы потратить на получение исчерпывающих ответов несколько дней, но человек, которому они были адресованы, безмолвно выражал явное нежелание что-либо ему объяснять.
Чжонхён приподнял его за подбородок и вновь припал к чуть покрасневшим губам в новом, уже более настойчивом поцелуе.
Ки часто слышал от девушек, с которыми работал, выражение «бабочки в животе», однако совершенно не мог его понять. Ну, какие еще бабочки, скажите на милость, откуда им в животе взяться?
Теперь он, кажется, начинал осознавать все их значение и отдаленно представлял себе, что это такое. Только его «бабочки» разлетелись по всему телу и хаотично тыкались во все его потаенные уголки, очевидно, стремясь вылететь наружу. Нервные движения их крылышек неосторожно щекотали его тело изнутри, заставляя неуютно поеживаться и цепляться скрюченными пальцами за край одеяла.
– Бомми, мой вредный волшебник, очень сладенький, юный и совсем не развитый, обойдется сегодня без объяснений, – отодвинулся наконец от него Чжонхён, потерев большим пальцем покрасневшую щеку юноши. – Ешь побольше сладостей и ничего не бойся, – он прошелся этим же пальцем по его влажным губам и, в конце концов, отпустил подбородок Ки.
– Ты не любишь сладости, – чуть запыхавшимся голосом напомнил последний, принимая сидячее положение и против воли бросая взгляд на дверь. Он гадал, что случилось с остальными здешними обитателями, если, конечно, это не они пытались высадить пострадавшую.
– Не люблю, – Чжонхён лизнул лиловый синяк у основания его шеи, приспустив рукав рубашки по светлой руке. – Но от порции сладенького Бомми невозможно отказаться, как ты, возможно, помнишь, – он оставил рядом новый красноватый след, несильно прикусив нежную кожу. Ки едва слышно зашипел, сжав похолодевшие ладони в кулаки. – Никогда не думал, что кто-нибудь может быть настолько сладким, – глухо ответил Чжонхён, устало зарывшись лицом в его колени и обхватив их руками. – Хочу, чтобы ты всегда был таким. Теперь я сам тебя буду откармливать сладостями.
– Я растолстею, – пробурчал Ки, нерешительно запуская пальцы в и без того взлохмаченную шевелюру Чжонхёна.
– Вот уж ничего подобного, – тот поднял голову и поглядел на него хитрым взглядом. – Мне известен особый комплекс упражнений, который не позволит тебе располнеть, – неотрывно глядя в расширенные глаза Ки, медленно протянул он. – И я собираюсь возобновить их практику. В ближайшем будущем, – хмыкнул Чжонхён и вновь спрятал лицо в коленях побледневшего юноши, шокированного безаппеляционностью сделанного заявления.
– Не надо! – выпалил Ки.
– Не будь ханжой, Бомми, тебе очень понравится, – Чжонхён предупредительно сжал его ноги. – Уж я-то об этом позабочусь. Ты у меня станешь еще более стройным и гибким, как тростиночка, и будешь просить еще и еще, еще и еще. А потом начнешь брать сам, без спроса.
– Не буду!
– Будешь, – сонно возразил Чжонхён. – Я тебя достаточно изучил. И так до самого утра, мой сладенький Бомми… Семь бесконечных кругов… Рая…
Серая тишина тяжелой пеленой укрыла кровать с находившимися на ней людьми. Застывший Ки тяжело дышал, отнюдь не обрадованный предстоящей перспективой подвергнуться еще большим домогательствам. Куда дальше? Он и так подошел к грани возможного и позволил этому человеку дотрагиваться до своего тела.
– Твою мать, – беззвучно выругался Ки, испуганно глядя в пространство перед собой. За один единственный час столько всего произошло, что у него голова кругом идти начинала. Но Чжонхён, судя по его поведению, совсем не обеспокоился произошедшим. От него не исходило даже страха, несмотря на смелое заявление о приходе смерти. Впрочем, может быть, страх был спрятан настолько глубоко или замаскирован настолько ловко, что Кибом не может его распознать?
Во что он вообще ввязался?
========== Часть 31 ==========
Знойный полдень вовсю царствовал на пустынных улицах города. Солнце палило нещадно, разогнав жителей по прохладным каменным домам. Испарявшаяся после недавнего дождя влага густой, но невидимой пеленой стелилась по главным улицам и незаметным переулкам, затрудняя дыхание, кружа голову. Воздух был настолько тяжел, что, казалось, его можно было почувствовать на ощупь. Нежными движениями он касался открытых участков тела девушки, медленно бредшей по неприметной улочке, вьющейся меж двух кирпичных заборов.
Дорожка казалась бесконечной, сплошная стена заборов – угнетающей, и жизнь постепенно теряла краски, сливаясь перед глазами в одну пыльную ржавую кирпичную массу. Не разбавляли ее даже сочные зеленые верхушки деревьев, видневшиеся над забором с левой стороны. Не разбавляли, потому что взгляд юной девушки бессмысленно упирался в выжженную солнцем дорожку, подсыхавшую после летнего дождичка, прошедшего получасом ранее. Тихая мелодия мягко журчала в районе тонких ключиц, спрятанная под нежной кожей, словно птичка, заключенная в накрытую покрывалом клетку. Мелодия эта, чарующая, волшебная, вот уже целый день играла в голове девушки, не давая покоя своей настойчивостью. Ее тягучий, казавшийся неземным, мотив усыплял даже самую стойкую бдительность. Ронял невесомые тонкие нити на нежную кожу и обволакивал сонным кружевом.
Цветочный узор на поношенном ситцевом платьице выцвел от бесчисленного количества стирок, поблекшие краски казались грязными пятнами, по неуклюжести оставленными каким-нибудь непоседливым ребенком. Они гипнотически играли при малейшем движении ткани, увлекая в мир спокойствия и размеренности. Мягкие локоны горели золотом по обе стороны безмятежного лица, но настоящий золотистый водопад шелковых волос был бережно спрятан под белоснежным чепчиком. Узелок под подбородком выглядел несколько грубым по сравнению с хрупкостью тонкой шейки, что казалось, будь он затянут еще туже и на коже остались бы красные следы.
Капля пота, вторя нежному напеву, медленно скатилась по виску и щеке. Идти оставалось совсем недолго, хотя утомленность мало-помалу охватывала все тело, значительно замедляя движения.
– Констанция, – послышалось эхо где-то слева. Повинуясь этому зову, девушка послушно повернулась к причудливым кованным садовым воротам.
Тонкая рука приглашающе протянута к ней через изящные прутья. Милая улыбка не таит злого умысла и подбадривает ухватиться за теплую ладошку, темные глаза дышат добротой. Волосы, ржавыми кольцами горящие на голове, контрастируют с густой зеленью сада. Таков портрет ангела. Посланца небес.
Она не видит за его спиной белоснежных крыльев, но в ней живет знание о том, что они существуют, умиротворенно подрагивают позади него. Непомерно большие, вполовину больше его роста. И обязательно белоснежные.
Недостаток человеческой природы: неспособность узреть истинную картину чуда.
– Констанция, – вновь срывается нежно с чужих губ.
Закрыв глаза, можно в полной мере ощутить, как обыкновенное имя постепенно плавится в горячем воздухе и серебристой дымкой рассеивается над изнывающим от жары городом.
– Констанция, – слышится из глубины сада. Ворота приветливо приоткрыты, и прикосновение к прутьям в том же самом месте, в котором чуть ранее их касались хрустальные пальцы, дарит блаженство. Выдох, вопреки ожиданиям не потерявшись в переплетении эмоций, несет навстречу имени ее робкий ответ.
Это сказочное место – не его ли она искала уже долгое время?
Здесь совершенно другая атмосфера, вытеснившая угнетающую обыденность за ворота. Волшебное мерцание – его абсолютно точно нет снаружи. Никакому менестрелю не повторить тонкие голоса фей, звонкими колокольчиками переливающиеся в разных концах сада. Никакому художнику не воссоздать лиственное полотно, приветливо шуршащее под летним ветерком, но не заглушающее нежный хохот. В такой жаркий день зеленые кроны вековых деревьев охотно дарят тень притомившимся странникам.
Почему бы и ей не прикорнуть у прохладного родника, бьющего неподалеку от взрыхливших пружинистую землю корней?
В искренних объятиях ласковых рук забыть на время обо всем. Приткнуться на мгновение головой к ангельской груди и испить огненного благословения. Успокаивающие прикосновения вторят ее желаниям. И сон все неумолимее подступает.
Поддаться ему.
И уйдут прочь людские заботы. И никакая обыденная суматоха не сумеет разрушить небесного колдовства… Никакая…
– Что это?.. Твою же дивизию!
– Что там?
– Это же «этот»!
– Этот? Он спит вроде наверху.
– Болван, разуй глаза-то, это он. Ну, нам сейчас влетит от хозяина.
– А ну как не станем ему рассказывать?
– Совсем мозги растерял? Мне моя головушка нужна пока. Если она тут концы откинет…
– Ну, тогда и иди сам докладывай, раз такой охочий.
– Господин! Господин! Он снова стащил ключ!
– Господин! Там «этот» сбежал снова!
– Хозяин!
– Что? Тэмин?.. Тэмин! Как он здесь оказался? Я же вам приказал закрыть все двери!
– Мы и закрыли, но…
– Оттащите уже его от нее, какого черта вы встали как бараны?!
– Куда его, Хозяин?
– Да куда хотите! Подальше отсюда!
– Э, наверх, что ли, опять?
– Не знаю…
– Не стойте как истуканы, заприте его в комнате!
Никакая…
– Кажется, эта девица уже того…
– Эй, с тобой все в порядке?
– Че ты ее трясешь?! Че трясешь-то?!
– Да она же глаза открыла!
– Отойдите оба.
– Да, Хозяин.
– Простите нас, Господин.
– С вами все в порядке? Вы меня слышите? Как вас зовут?
– Сэр, кажется, она снова потеряла сознание… Все, что ли? А нет, дышит. Борись, девочка!
– Какая красивая…
– Что же ты наделал, Тэмин…
Воистину никакая…
***
Ки незаметно для себя ненадолго задремал и проснулся с первыми лучами солнца, приветливо забившими в большие окна. Приоткрыв один глаз, он с облегчением обнаружил отсутствие в комнате Чжонхёна. Впрочем, даже его присутствие не помешало бы Ки отправиться на поиски еды. Его сорочка куда-то исчезла, поэтому он посчитал себя вправе позаимствовать оную у хозяина дома. Порывшись в комоде, юноша вытащил на свет чистую рубашку и, с чувством мстительности натянув ее на свое грязное тело, осторожно высунул нос за дверь.
В коридоре стояла успокаивающая тишина, ничто не напоминало о недавнем происшествии. Тем не менее, юноша напряженно прислушивался и все время был начеку, бесшумной тенью скользя по ковровой дорожке. Мимо проплывали знакомые предметы, закрытые двери, распахнутые окна, резные столики и душистые цветы, стоящие на них. Коридор все время сворачивал и петлял. В итоге Ки вновь оказался у двери, из которой вышел. Тряхнув головой, он предпринял новую попытку, приведшую к прежнему результату. Провал его не обескуражил, упрямство в очередной раз направило его шаги по зачарованному коридору, и вскоре юноша оказался в помещении, похожем на кухню.
Одну ее сторону занимали сплошь высокие окна в пол, украшенные тонкими прозрачными занавесками, колыхающимися от легкого дуновения утреннего ветерка. Немая служанка хозяйничала у кухонных шкафов, тянущихся вдоль дальней стены просторной комнаты. Солнце золотило влажную посуду, аккуратно сложенную ею на большом подносе. Темный дубовый стол, расположенный позади девушки в самом центре комнаты, уже был натерт до блеска. Свежие цветы в вазе украшали его середину.
Неловко прочистив горло, юноша привлек к себе внимание служанки. Та вздрогнула, обернулась, но, помедлив пару секунд, вернулась к своему делу. Оставалось протереть всего лишь несколько тарелок. Обескураженный отсутствием радушия, Ки нерешительно направился к столу и уселся на один из стульев, не зная, как быть дальше. Поглощенный своими мыслями, он исподтишка наблюдал за действиями девушки и изучал ее невозмутимый профиль.
Закончив с посудой, служанка осторожно водрузила небольшую стопку тарелок на полку и не торопясь вышла из кухни, словно никого в ней больше не присутствовало. Растерянно почесав в затылке, Кибом поглядел на закрывшуюся за девушкой дверь.
Ну, бывает и так, через какое-то время пожал он плечами.
Похлопав дверцами шкафов, он не обнаружил ничего приличного на завтрак. Очевидно, все уже было съедено. Зато ему посчастливилось найти ингредиенты, необходимые для приготовления этого завтрака. Идея обслужить самого себя показалась ему заманчивой. Юноша уже давно не занимался готовкой – с тех самых пор, как приехал в этот город. Однако память все еще хранила множество разнообразных рецептов блюд, которыми он, бывало, баловал своих братьев. Поэтому к делу он приступил с энтузиазмом.
Тут же была извлечена необходимая тара наряду с незаменимыми поварскими принадлежностями. А затем, собственно, и ингредиенты. Вымыв руки в кадке с чистой водой, он принялся замешивать тесто.
Ки даже не задумывался о пропорциях, его руки делали все сами, в то время как сам он словно наблюдал за ними со стороны. И все же при всех его кулинарных заслугах существовал в нем и один маленький недостаток: когда юноша оказывался в кухне с явным намерением что-либо приготовить, в ней воцарялся настоящий бедлам в сопровождении звуков непрерывно гремящей посуды и редких чертыханий. Вот и теперь, замешивая жидкое тесто для блинов, он сам перемазался с ног до головы мукой и засыпал ею все вокруг, безжалостно уничтожив тщательно наведенный порядок.
В пылу работы Ки и не заметил появления у себя заинтересованного зрителя, с ироничной усмешкой следившего за его уверенными, изредка суматошными движениями.
Тесто было готово, осталось только найти сковороду, но отойти от стола ему не дали две руки, ладонями опершиеся о столешницу по обе от него стороны. Сначала Кибом перепугался, а затем вернулся в этот мир, уловив запах визитера и ощутив его пресловутую ауру.
– Ты мне мешаешь, – буркнул он, мигом весь подобравшись подобно застигнутому врасплох зверьку.
– Бомми, какого черта ты выгоняешь моих слуг с их рабочего места? – раздалось недовольно у уха. Голос прошелся дрожью вниз по позвоночнику.
– Я? Выгоняю? – Ки резко развернулся с несказанным удивлением в глазах. – Я никого не выгонял. Она сама ушла!
Чжонхён издал смешок, заметив на нем свою рубашку. Проследив за его взглядом, Ки покраснел, но не стал выдвигать аргументы в свою защиту. Все и без того было понятно.
– Я думал, ты постесняешься, – пробормотал тот с улыбкой.
– Вот еще, – фыркнул в ответ Ки и мотнул головой, когда палец Чжонхёна прочертил дорожку на его вымазанной в муке щеке.
– Я смотрю, ты сегодня в ударе. Служанку выгнал из кухни. И рубашку мою перепачкал, – подначил его Чжонхён, дернув пальцами уголок воротника.
– А ты тоже с ними без особой бережливости обращаешься, – парировал юноша, памятуя о рубашке с пятном крови, ранним утром обнаруженной им на полу.
– Подерзи мне, – в шутливом тоне погрозил ему Чжонхён, на что Ки показал язык.
Внезапно Чжонхён подхватил его и без труда посадил на столешницу позади. Перепугавшись не на шутку из-за столь резкого движения, Ки замер, с трудом подавляя новую нервную дрожь, то и дело сотрясающую тело. Под его напряженным взглядом Чжонхён обмакнул палец в приготовленную опару и с сомнением поглядел на него, не решаясь поднести ко рту.
– Зная о твоем невообразимом пристрастии, могу предположить, что здесь находится ударная доза сахара.
– А ты не ешь сладкое, – в сотый раз напомнил ему Кибом.
– Не ем, – последовало подтверждение, после чего Чжонхён провел пальцем по его губам, приоткрывшимся в изумлении. – Кто делает блины такими приторно сладкими? – пробормотал он, сцеловав жидкое тесто с нижней губы и переходя на верхнюю.
– Я, – Ки ответил на риторический вопрос, не в силах ответить на поцелуй.
Чжонхён чуть отстранился и долго глядел ему в глаза, ища в них что-то, а затем вновь подхватил его под ягодицы и понес прочь из кухни, словно капризного ребенка. Ки обхватил его за шею и с тоской смотрел на свое тесто для блинов до тех пор, пока кухонная дверь не скрыла эту картину. А ведь он так и не позавтракал.
– Позавтракаешь после того, как помоешься, – получил он ответ на случайно произнесенную вслух последнюю мысль.
– Умоюсь.
– Помоешься, Бомми, грязнуля.
Ки проворчал что-то обиженно в ответ на «грязнулю» и недовольно болтнул висящей ногой. Чжонхён осторожно внес его в уже прибранную комнату. Царящая здесь тепличная духота жадно приняла обоих в свои чуть влажные объятия. В комнате витал приторный запах каких-то трав. Ки поморщился.
Источник запаха обнаружился быстро – он исходил от принесенной сюда ванны, уже наполненной горячей водой.
Чжонхён донес его до кровати и бесцеремонно бросил на тут же спружинивший матрас.
– Эй! Полегче нельзя? – недовольно забухтел Кибом, принимая сидячее положение и потирая место, ушибленное за утро несколько раз.
Чжонхён сел на пол рядом с кроватью и, обхватив юношу за ноги, вновь зарылся лицом в его колени.
– Ты сведешь меня с ума, – раздалось неразборчиво.
– Штаны ведь грязные, – проворчал Ки, впрочем, уже без прежнего пыла и погладил темные волосы.
– Ну, так мы их сейчас снимем, – глухо проинформировал его Чжонхён.
– Что? – Кибом слегка опешил, когда тот поднял голову и лукаво улыбнулся ему.
– Снимем, Бомми, снимем, – повторил он, хватаясь за края его штанин и медленно их стягивая.
– Нет! Не смей! Не надо! Я соврал! – заорал Ки, опрокидываясь спиной на покрывало. – Бля! Нет! Они чистые! Чистые они, ёб твою за голову! – вопил он, неуклюже барахтаясь на кровати в попытке вновь сесть.
Воспользовавшись удобным моментом, Чжонхён расстегнул застежки.
– Будешь мыться в одежде?
Ки застыл.
– Н-нет… – неуверенно ответил он наконец.
– Значит, снимай, – игнорируя вопли, Чжонхён продолжил стягивать с него штаны.
– Нет! Я против! Не трогай меня!
– Не трогай мою одежду.
– Больше не буду! Не трогай меня!
– Поздно, Бомми.
Ловко стянув с него и рубашку, Чжонхён сгреб отбивавшегося юношу в охапку и понес к ванне.
– Я тебя убью, – обиженно пробормотал тот, спрятав пылающее лицо у него на плече.
– Хорошо.
– Придушу голыми руками, пока ты будешь спать.
– Учту.
– Или зарежу. И пиздец тебе настанет. И не сможешь ты больше ни с кем трахаться.
– А сумеешь?
– Как нехуй делать!
– Пожалуй, уберу-ка я все ножи подальше от твоих прозорливых рук.
– Пошел в жопу.
– Скоро.
– Мразь.
– Ты ревнуешь?
– Нет!
– Ревнуешь.
– Нет!
– Ревнуешь.
– Пидор ебучий.
– Я для тебя звезды с небес достану. Ты мне веришь?
– Засунь эти звезды знаешь куда?!
– И правильно. Мне нельзя верить, я всегда лгу.
– Ты с ней трахался!
– А ты подглядывал.
– Нет!
– Тебе понравилось? Ты хочешь так же?
– Ненавижу. Чтоб ты сдох.
– Когда-нибудь, – кивнул Чжонхён. – Но не сегодня.
Он остановился перед ванной. Горячий пар тотчас же заскользил по нагому телу на его руках, отчего Ки неуютно завозился.
– Собираешься сам меня мыть? – проворчал он в попытке разорвать наступившее молчание.
– А ты не умеешь мыться?
– Умею.
– В чем тогда проблема?
Чжонхён аккуратно сгрузил раскрасневшегося от гнева юношу в воду. Тот поежился: вода была уж слишком для него горячей, хотя и невероятно бодрящей. По ее поверхности в обилии плавали какие-то засушенные лепестки, травинки, листочки. Момент и воспоминания о чае, который он когда-то распивал с Роксаной, хлынули в голову Ки. Значит, вот в чьи руки эта травяная смесь – обещанная ему, между прочим! – в итоге попала.
Ки еще пуще насупился, надул губы и под водой сложил руки на груди, упрямо глядя прямо перед собой. Упершись в край ванны по локоть мокрыми руками, Чжонхён оглядывал его с веселым восхищением. В то же время в его глазах пряталось что-то, что говорило о его едва сдерживаемых желаниях. В конце концов, черные глаза задержались на маленьких синяках, облюбовавших светлые плечики и основание шеи. Цветом эти синяки походили на плавающие по поверхности воды лепестки и вызывали смутную жалость вперемешку с торжеством бесспорного обладания.
Ки находился в смятении, вызванном неожиданным молчаливым вниманием. Он настолько сжался в плечах, словно хаос в мыслях и чувствах был слишком большим, чтобы суметь его скрыть. Когда Чжонхён дотронулся до одного из синяков, он вздрогнул. А когда попытался намотать на палец короткую светлую прядь, прилипшую к шее, юноша недовольно повел плечом, и его щеки еще сильнее порозовели.
– Чего зыришь? – не выдержал он собственного напряжения.
– Думаю: исполнить ли мне твою завуалированную просьбу сейчас или потерпеть еще немного, – Чжонхён с намеком погладил выглядывающую из цветочной воды коленку.
– Что?! – Ки задохнулся от возмущения, когда что-то внутри вдруг возликовало при этих словах.
– Эх, Бомми, мой очаровательный лисёнок, ты определенно меня сведешь с ума, – захохотал Чжонхён.
– Съебись нахуй к оленям, чтоб я тебя не видел и не слышал, – сквозь зубы процедил Кибом.
Перед тем как выполнить озвученную просьбу, Чжонхён склонился к его губам и, помедлив немного, с улыбкой оставил на них мягкий примиряющий поцелуй. Поначалу изображая холодность, через момент Ки лихорадочно обхватил его за шею и, притянув ближе, с каким-то необъяснимым отчаянием углубил этот поцелуй. Улыбка тут же сошла с чужих губ, уступая место чему-то иному. Чжонхён прижал юношу к себе за влажные плечи.
Но прежде чем на его шее или плечах появился новый след от укуса, Ки с силой оттолкнул Чжонхёна от себя, а после, охваченный невыносимым стыдом, ушел с головой под воду.
***
Утренний свет мягко стелился по светлому ковру, приглушающему осторожные шаги. Прохладный ветер играл с прозрачными занавесками на больших окнах, отчего те взмывали в воздух, будто стремясь улететь.
Чжинки воровато оглянулся, когда ему почудилось, что за ним следят. Коридор был пуст и безмятежен. Он не знал толком, где держат Тэмина, а потому шел наугад, полагаясь на правильность собственных предположений. Крик всегда доносился из этой части этажа, значит, братишку держат где-то здесь.
Его мучают.
Чжинки тряхнул головой, отгоняя от себя слово «насилуют», и продолжил путь. Абсолютная тишина настораживала его, вынуждая все время оглядываться и дергаться от малейших звуков. Один неверный шаг и его поймают. Об этом не стоило забывать.
Если Тэмина насилуют, какой резон в таком случае удерживать тут самого Чжинки, невольно продолжал убеждать себя возница. Они бы давно с ним расправились, добавлял он, подразумевая под «они» одного лишь Минхо. Перерезали бы Чжинки глотку и дело с концом. Но нет, они держат такого опасного свидетеля взаперти, да еще и недалеко от «места преступления».
С какой целью? Впрочем, неважно. Нужно вытащить из этой роскошной дыры своего больного брата, остальное его не касается.
На миг он отчетливо почувствовал не свое смятение. Из чертвоточины внутри оно с невероятной быстротой расползлось в груди, как сорняк, и немедля втянулось обратно. Чжинки перевел дух. Мимолетное чувство заставило его вспомнить про еще одного брата, того, который остался снаружи совершенно один в абсолютном неведении. И тогда возница не на шутку заволновался. Несмотря на всю свою рассудительность, в такой ситуации, гонимый тревогой, Кибом способен натворить много сумасбродств. Он понадеялся, что успеет выбраться отсюда до того, как положение вещей примет необратимый оборот.
Знакомый вопль раздался за закрытой дверью в стене по левую его руку. Отбросив все мысли, Чжинки стрелой метнулся к ней.
Заперто. Он принялся остервенело дергать за ручку и пытаться выбить дверь. По ту ее сторону происходила борьба, слышались выкрики, чертыхания и попытки заткнуть рот. Чжинки едва ли не ослеп от ярости, он бился плечом в дверь и в свою очередь кричал что-то. Сосредоточившись на мысли о младшем брате, он не видел ничего перед глазами.
Внезапно дверь распахнулась в его сторону, отчего он отлетел к окну и, зацепившись за занавеску, вместе с гардиной приземлился на пол. Ему потребовалось всего лишь пару секунд, чтобы подняться на ноги, но этого времени хватило и Минхо: закрыть дверь на ключ и куда-то означенный спрятать.
От Минхо разило спиртом, глаза его были мутными и он едва держался на ногах. Всегда опрятная одежда его была в беспорядке, точно одевался он в спешке. Рубашка наполовину расстегнута и вывернута из брюк.
С налитыми кровью глазами возница бросился на него и, яростно припечатав к двери, без сожалений начал избивать кулаками. Минхо мотало из стороны в сторону, да и защищался он довольно неуклюже, словно впервые ему довелось с кем-либо драться. Но это не останавливало Чжинки. Наоборот, этот факт только раззадоривал его ярость.
Вскоре Минхо перестал сопротивляться, смиренно принимая льющиеся на него удары. Потонув в собственной злости, возница не желал обращать на его покорность какого-либо внимания. Он был уверен, что Минхо более чем заслужил все, что ныне получал.
И вдруг ни с того, ни с сего в самом разгаре недодраки Минхо рассмеялся.
Не своим привычным, едва слышным бархатным смехом. Он смеялся громко и заливисто, как человек, приблизившийся к высшей точке отчаяния. Как человек, которому нечего больше терять. Как безумец.
– Убейте меня, Чжинки, прошу Вас, – сплюнув кровь, попросил он, когда тяжело дышащий возница приостановил бой. – Я недостоин…
– Я убью… – шепотом пообещал Чжинки и кулаком врезал по его скуле. Минхо снова мотнуло и он упал на пол, захлебываясь в собственном смехе, крови, невольных слезах боли.
Ногой Чжинки пихнул его и заставил перевернуться, а затем схватил за грудки и тряхнул:
– Где ключ?! – прорычал он.
– Я его спрятал, – еле ворочая языком, сообщил Минхо. – Пусть ребята развлекаются.
Возница порылся в его карманах, но не обнаружив ничего, бросил несопротивляющееся тело на пол и стал с ожесточением пинать. Минхо не кричал, он свернулся в клубок, инстинктивно защищая самые уязвимые места. Лишь смех его спорил со слезами боли.
В эту минуту некогда мягкий Чжинки походил на разъяренное животное, не способное ощутить ни капли сочувствия. В его всегда добродушных глазах плескалось ядовитое желание отомстить, убить, растерзать. Взгляни он на себя со стороны…
Опомнившись через некоторое время, Чжинки вновь бросился к двери и пытался выбить ее до тех пор, пока руку не схватила судорога. Он принципиально не принимал прописанные ему лекарства, но и все время забывал о своем недомогании, в приступах ярости неаккуратно обращаясь со своим телом.
Измученно прислонившись к двери спиной, он съехал по ней на корточки, хватая ртом воздух и устало прикрывая глаза. Руку выворачивало, но Чжинки терпел, упрямо сжав челюсть. Разодранные в кровь кулаки жужжали болью, едва заметной по сравнению с кислотной злостью, выжигающей нутро возницы. Избитый почти до беспамятства Минхо осторожно подполз к нему и с трудом уселся рядом.
– Почему Вас он любит больше, чем меня, Чжинки? – вопрос прозвучал почти неслышно.
– Потому что ты кусок дерьма и тебя не за что любить, – неосознанно отрезал Чжинки, на миг вновь испытав острейшее презрение. Но усталость понемногу побеждала его ярость, гасила разъедавшую его жестокость и превращала молодого человека в прежнего мягкосердечного Чжинки.
– Это правда, – слабо кивнул Минхо, теряя сознание и падая головой на здоровое плечо возницы.
========== Часть 32 ==========
Чжонхён все еще находился в комнате, когда гонимый нехваткой воздуха Ки вынырнул из своего водного убежища. Удобно расположившись на кровати на боку и подперев голову рукой, он глядел в его сторону черным загадочно мерцающим взглядом. Отфыркавшись, словно кот, против воли окунутый в воду, Ки раздраженно помахал ему в сторону двери, намекая на свое желание остаться одному. Даже взгляда не бросив в его сторону, юноша все равно ощутил, как лукаво растянулись чужие губы в усмешке. Что заставило Кибома еще сильнее напрячься. Не нравился ему этот взгляд, хотя и пробуждал что-то такое, чего пробуждать, по его мнению, не стоило.
Очевидно, сжалившись над ним, через некоторое время Чжонхён поднялся с кровати и молча вышел за дверь, оставляя Ки наедине с нервозностью. Ему не сразу удалось расслабиться, и временами он поглядывал на закрытую дверь, но, в конце концов, положился на случай и посвятил всего себя ванным процедурам. Чудесным ванным процедурам, ибо в его распоряжении оказалось невероятно душистое мыло, какая-то странная мочалка, которую он с любопытством покрутил в руках, огромное количество склянок и время, много времени.
В обычные дни они с Чжинки, а когда-то и с Тэмином, посещали городские купальни, но как и многие из нижней прослойки, пользовались обычным мылом, имеющим свойство плохо пениться и высушивать кожу до состояния жухлого осеннего листа. Бывали дни, когда средний брат растапливал это чудовищное средство и, добавляя в него какие-то порекомендованные ему травы, варил более-менее терпимое мыло, но в этом городе у него на это просто не было времени. А просить Чжинки добыть какое-нибудь приличное мыло подпольно он не желал.
После городских купален его кожа оправлялась несколько дней, что не позволяло ему злоупотреблять мытьем. Хотя недавно он с удивлением обнаружил, что все его болячки и прочие неприятности подобного рода стали заживать с поразительной быстротой. В подтверждение своих догадок он тотчас же оглядел те места, на которых должны были краснеть воспаленные ранки, но которые были чисты и нежны, словно кожа младенца. Еще одна загадка.
Пожав плечами, Ки схватил розовый – розовый! – душистый кусок мыла и поглядел на него с нескрываемым благоговением, так и норовя носом глубоко втянуть нежный запах. Такое мыло просто не может принести ему вред, был уверен юноша. Впрочем, о каком вреде он вообще думает! С ним тут носятся как с расписной торбой, постоянно от чего-то защищают, вряд ли стоит ждать подвоха от какого-то мыла. Пожав плечами еще раз, точно закрыв этим жестом маловажный вопрос, он с интересом перенюхал содержимое всех баночек, однако так и не решился воспользоваться ни одним средством.
Ки долго провозился с купанием, большую часть времени потратив на игры с листиками и травниками: он пускал воображаемые кораблики лавировать между пенистыми островками, сталкивал их друг с другом, отчего самые хлипкие его же усилиями уходили под воду. Вызванное игрой благодушное настроение не омрачило даже отсутствие полотенца. Обежав глазами всю комнату, поначалу он растерянно нахмурился, а после поднялся, чтобы поискать его на полу у бортика ванны. Возможно, оно всего лишь упало со столика.
В который раз за утро он испугался, когда со спины его обернули во что-то махровое – конечно же, полотенце, конечно же, розового цвета – и немедленно вытащили из мыльной воды. Тем не менее, несмотря ни на что, первое, о чем он подумал, – это не страх за себя. Он подумал о своих корабликах-листочках, оставшихся сиротливо плавать по мутной поверхности теплой воды без предводителя. А затем все мысли и возможные возражения и вовсе вылетели из головы: его вновь бросили на кровать и, безапелляционно припечатав к ней, надолго лишили возможности думать, ворчать и сопротивляться.
