Текст книги "Маскарад (СИ)"
Автор книги: Sowulo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)
А может быть, никого Чжонхён за ним не посылал. О последнем Ки предпочитал не думать, поскольку мысль о том, что им не интересуются, приносила вдвое больше раздражения, чем мысль о вечном хвосте. Словно повинуясь его желанию, молодой человек исчез из его жизни и вопреки надеждам юноши более не искал с ним встреч.
Попытка отыскать Тэмина в альтернативном мире не принесла удовлетворительных плодов, поскольку по осознанному желанию входить в этот мир Ки не умел, а неосознанных переходов, как и чрезвычайных ситуаций, с того дня не случалось.
В этой области он потерпел фиаско. Однако в некоторых других областях он достиг некоторых успехов.
Во-первых, Ки без шума разузнал имя того, кто владел домом, возле которого он однажды увидел Чжинки. А также разочаровался при новости о том, что владельцем оказался сам вездесущий Ким Чжонхён. Во-вторых, воспользовавшись собственным обаянием и охмурив пару препрелестнейших девиц, он выведал приметы и примерное имя того, кто все время ошивался рядом с Тэмином в Академии. Странно, но никто не мог припомнить точное звучание этого имени.
Ки даже удивился тому, насколько легко все получается. Информация сама шла ему в руки, а он всего лишь старался соединить ее кусочки. И если собирал он их верно, то человек, похитивший Тэмина, и человек, похитивший Чжинки, был одним и тем же мерзавцем, что еще раз подтверждало, насколько чутко работала его интуиция. Он всегда чувствовал, что Чжинки и Тэмин находятся недалеко друг от друга. Вместе с тем он знал, что братья пребывают во здравии и относительной безопасности.
Столько деталей, достаточно мелких, чтобы затеряться подобно иголке в стоге сена. Столько деталей, но ни одной основополагающей. И ни одной, которая вывела бы его на новый уровень.
Довольно долгое время он шпионил за подозрительным профессором Крафтом, но ничего компрометирующего выведать ему так и не удалось. И юноша был рад, что больше не видел страшные призрачные фигуры, которые, к слову, все еще следовали за профессором, поскольку он чувствовал их присутствие.
Однажды он даже загорелся идеей разузнать, что случилось с тем человеком, которого он видел в подвальных комнатах здания у конюшен, однако, к своему сожалению, не помнил дороги. Не помнил, с какой стороны города они выезжали, не помнил, куда сворачивали. Не помнил того, что помнить ему стоило, но помнил о вещах, которые предпочел бы забыть. По этой причине не видел он больше и своего коня.
Зато очень часто он натыкался на голубоглазого пожилого мужчину, который всякий раз в их кратких разговорах намекал юноше на что-то, ходил вокруг да около, спрашивая о незначительных вещах, будто действительно интересуясь его жизнью. И не произносил ни слова о Чжонхёне. Ки раздражала та снисходительная уверенность, с которой мужчина держался, но он не мог не заметить затаившейся печали в его глазах. Старик вел себя странно, он все время ждал от юноши чего-то, но так и не дождавшись, исчезал из поля зрения. Тем не менее, никаких распоряжений от него Кибому пока не поступало. Хотя не сказать, что получи Ки эти указания, он стал бы их выполнять.
После каждой неудачной эскапады он… Нет, он не напивался, хотя вариант казался ему неплохим. Он нашел более действенный способ – он накачивался, как в старые добрые времена. Найти наркодиллера оказалось вдруг плевым делом: он нашелся сам – жил в его доме несколькими этажами выше и словно по мановению волшебной палочки появился однажды перед Ки. Теперь ночами комната утопала в токсичном дыме, а если юноша не забывал приоткрывать окошко – доставалось и соседям, в свою очередь приоткрывавшим на ночь окошки-дверцы для свежего воздуха.
Поначалу после побега Ки подумывал о переезде, но эта крохотная комната – практически каморка, – была одной из связующих ниточек, идущих к Чжинки. Что если тот сумеет убежать? Первым делом он явится сюда. Или на его прежнее время работы, поэтому Ки все время держал связь с Роксаной, все так же застенчиво красневшей при встречах с ним. Но только теперь Ки начал понимать истинную причину ее смущения. Впрочем, во время их встреч он усиленно изображал неведение, хотя искушение ныне казалось велико, а девушка похорошела в несколько раз. Одру же из некоторых соображений, о которых он предпочитал не думать, Ки старался избегать.
Так прошел один месяц, второй и даже третий, утонувшие в пустых расследованиях, бессмысленных разнюхиваниях и легком отчаянии. С неба посыпались мокрые снежинки, напомнившие ему об уюте их дома, о праздниках в кругу братьев, о радости и о пустоте, образовавшейся с их исчезновением. Полил и дождь, привнесший в его сердце тоску, такую невыносимую, что пару раз он рисковал нарушить данный самому же себе обет и направиться на поиски Чжонхёна. Или во избежание лишних телодвижений позвать его к себе каким-нибудь невербальным образом.
Ни разу к нему никто не наведывался. Под «никто» Ки, естественно, подразумевал молодого человека и его преданную братию. Хотя в день своего рождения на их с Чжинки старой ржавой кровати он обнаружил большую коробку с пышным тортом внутри. Торт он угрюмо съел, поздравив себя с отличным днем рождения, но внутри разверзлась бездна одиночества. Без братьев и человека, к которому он, по собственному мнению, был насильно привязан, Ки чувствовал себя брошенным и никому ненужным. Пусть слежку по-прежнему никто не отменял, вместе с тем, какой-то она была… привычной.
Несколько раз за это время он нечаянно сталкивался с Балдой Биллом и, поддавшись слабости, надирался вместе с ним до беспамятства в ближайшей забегаловке, пойло в которой, очевидно, не отличалось высоким качеством. А наутро – за некоторыми исключениями, – он неизменно просыпался в собственной постели – с лютой головной болью и не иначе как сортиром во рту. Вновь полуголый, неудовлетворенный и весь в синяках. Также за некоторыми исключениями.
Однако руки юноше все еще грел небольшой козырь – Тэмином и Чжинки слабо, но пахло от Лии. От соблазнительно прекрасной и по уши влюбленной Лии. Влюбленность девушки действовала ему на нервы, не позволяя забыть о чувстве, теплившемся где-то в неприметном уголке его собственного сердца.
Ко всему прочему она ему нравилась. Ки часто задерживал взгляд на стройной фигурке и помимо собственной воли фантазировал. Бывало, он ловил себя на желании подойти к девушке и обнять ее со спины, почувствовать ее удивление и испытать ощущение сладко замершего сердца. Бывало, воображение заводило его куда дальше. И вызванные репетициями частые встречи только потворствовали этому. Они обедали вместе, они часто гуляли после репетиций. И хотя рядом с ними постоянно кто-нибудь был – например, тот же самый Деладрие, в которого девушка была влюблена, и обязательно служанка – Ки всегда казалось, что они с Лией наедине. Где-то в глубине души, там, где таилась правда, юноша признавал, что мысль о поиске братьев – всего лишь отговорка для самого себя, настолько велико оказалось его желание быть рядом с этой девушкой.
Ему досталась одна из заметных ролей. И к его неописуемой радости – роль мужская. Хотя постановка и была непрофессиональной, он вкладывал себя в роль полностью. В свободные часы он занимался розысками, не брезгуя даже самыми сомнительными шансами вроде гаданий и прочей мистической чепухи, чаще всего оказывавшейся происками всяких предприимчивых проходимцев. Остальное же время, не занятое сном, посвящалось скромной пьесе.
Юноша не ожидал, что ему настолько понравится его новое занятие. Оно поглотило его с головой. Частично он даже начал понимать слабость Тэмина к театральной сцене. Потому что вдруг начал испытывать ее же.
Именно об этом он и размышлял за сценой на своем первом спектакле в жизни. Мог ли он знать, что несколькими минутами позже, стоя на сцене и воодушевленно играя в не свою жизнь, он услышит тихий выдох узнавания, который звоном разбитой вдребезги чашки донесется до него откуда-то сверху.
Ки и не подозревал в себе столько выдержки и терпения. Вопреки возможным ожиданиям он не спрыгнул тотчас же со сцены и не бросился к коридорам, ведущим на балкон, но терпеливо играл свою роль, пытаясь незаметно взглянуть в правильном направлении и найти подтверждение своим догадкам. Пленных не водят по театрам, пусть и самодельным. Значит, не стоит вести себя как неврастеник.
Чжинки глядел на него блестящими от волнения глазами. Прильнув к краю балкона, он чуть свесился с него, затаив дыхание. Он был рад, он был взволнован, он был поражен. Кибом, его чудесный капризный брат в порядке! Он все так же смешно морщит нос при недовольстве, надувает губы, точно девчонка, и… кто бы мог подумать! Он на сцене!
В этот момент Чжинки как никогда прежде был рад, что Минхо оставил его в лоджии абсолютно одного. Он мог глазеть на Кибома столько, сколько ему вздумается. Он мог радоваться немного осунувшемуся, но вполне цветущему виду брата. Он мог огрызком своего любимого карандаша черкнуть любимому брату пару строк.
В спектакле не было перерывов, посему прежде всего после его окончания Ки рванул во весь опор ко входам на балкончики. И, естественно, никого не обнаружил. Никого и ничего. Кроме клочка, оторванного от газеты – свежей, судя по фрагменту даты. Статья о спектакле заполняла собою весь клочок, тем не менее, на нем нашлось достаточно пустого места для пары слов, неразборчиво начерканных в спешке.
Мы в порядке.
Ки тогда в сотый раз подумал, какой же Чжинки временами болван. Поставь старший брат себя на его место, ну неужели он бы удовлетворился какими-то общими, абсолютно расплывчатыми словами?
Взволнованный юноша дернул в коридор к выходу из здания. Театр был более чем скромен и не мог похвастаться большими комнатами. Соответствовали размерам театра и коридоры. Несмотря на эту ободряющую деталь, он умудрился потерять запах Чжинки. И врезаться в Чжонхёна, рукой перекрывшего один из дверных проемов.
– Мы так увлеклись своим Чжинки, что не заметили моего присутствия?
В груди щелкнуло, ошарашенный Ки не находил слов, в голове его все еще неутомимо вертелась мысль о Чжинки, но тело охватила волнительное чувство, вызванное неожиданной встречей. Разлука оказалась настолько долгой, что Ки в который раз отвык и от Чжонхёна, и от всего, что тот нес с собой. Молодой человек выглядел превосходно во фраке, белоснежный воротник выгодно оттенял оттенок кожи. Он пах все так же странно и пленительно, но в глазах виднелось что-то новое.
Чжонхён жадно втянул его запах, и по коже словно замаршировали муравьи.
– Я в восхищении, котенок. У меня не возникало и мысли сомнения, что ты сольешься с маской в единое целое. Кто как не ты?
– Что? – юноша безуспешно пытался осознать, что человек, о котором он грезил на протяжении столького времени, наконец стоит перед ним и чему-то хитро ухмыляется. Отвыкнув от того впечатления, которое он на него все время производил, Ки подзабыл и ощущение опасности, змеей вьющейся вокруг Чжонхёна. Их встреча словно вновь впервые состоялась, только на этот раз ощущения Ки были абсолютно иными.
Лицо юноши пошло бордовыми пятнами, благо сам он того видеть не мог. И к лучшему.
– Бомми, отвлекись на минуточку от своих неотложных дел и выслушай мои восторженные поздравления. Я не всем их высказываю, в особенности учитывая, что ты нарушил с полдюжины данных тобою мне обещаний, – Чжонхён потрепал его за напудренную щеку. Ки отступил от него на шаг, пытаясь вникнуть в смысл слов и запрятать стыд куда подальше.
– Поздравления?
– Актер, Бомми, актер в тебе уже готовился протянуть ноги в безвестности, как его вновь вытянули за них на солнышко.
– Какое солнышко? – Ки едва удержался от того, чтобы почесать недоуменно в затылке.
– Мое солнышко, – внезапно Чжонхён понизил голос до интимного шепота, настойчиво вглядываясь в глубину его карих глаз. Юноша зачарованно замер, позволяя ему легко отодвигать в сторону кропотливо возведенные барьеры, ощущая всю силу собственного желания увидеть этого человека.– Единственное вечно недовольное солнышко на этом дерьмовом небосводе, которое имеет мои мозги с таким усердием. Моя маленькая белокурая вредина.
Ки и не подозревал, насколько сильно скучал: под ложечкой тревожно екало, сердце будто обезумело, пойманной птицей стуча в грудную клетку, а бордовые пятна стыда потонули в густом и очень жгучем румянце. Заслушавшись по большей части бессмысленными для него словами и растерявшись под безжалостным напором собственной реакции, юноша только в этот миг сумел осознать, что его теснили к стене – подальше от заветной двери.
– Маленькая? – с вызовом приподняв подбородок, переспросил он.
– Но если ты еще раз прикоснешься к той потаскушке, я обломаю тебе руки. А ее отметелю так, что она неделю вставать не будет. Ты меня слышишь, зайка? Я отберу у тебя твою родовитую поклонницу.
– Очисти мое личное пространство, засранец! Или я покажу тебе, как олени ебутся!
– Да ну? – Чжонхён приподнял в удивлении брови. – А ты весьма сведущ в этой области.
– Я вообще весьма начитан в последнее время, – Ки подталкивал его в сторону, высвобождая себе дорогу. В этот раз ему даже в голову не пришло пробивать себе дорогу кулаками. Хотя такой способ стал бы наиболее действенным.
– За этим ты, полагаю, и посещал библиотеку? А ты не думал, Бомми, детка, что я и в самом деле хочу узнать про интимную жизнь оленей? – позволив юноше на время одержать над собой верх, Чжонхён вновь встал на прежнее место. – В твоем исполнении это звучало и, возможно, выглядело бы феерично. Побудь моим преподавателем, прошу, зайчонок.
– А? На кой ляд тебе это нужно?
– Ты шел в неверном направлении, киска, – с этими словами Чжонхён вытащил из внутреннего кармана фрака карандаш Чжинки, бывший чем-то вроде талисмана для его старшего брата. Чжинки никогда с ним не расставался, потому что вдохновение, бывало, настигало его в самых неожиданных местах. От карандаша густо пахло Чжинки. Даже не так: он был весь пропитан этим уютным запахом, вселяющим юноше спокойствие и уверенность. И тянувшим его по коридорам, как оказывается, в сторону Чжонхёна. Его обманули.
– Карандаш! – прежде чем Ки добрался до его руки и отнял заветную вещицу, Чжонхён успел спрятать огрызок карандаша во внутренний карман фрака. И родной запах пропал.
Ки вдруг со всей отчетливостью осознал, что всегда подсознательно относился к Чжинки, как к отцу. Молодому, неопытному и неуклюжему отцу. Самому дорогому человеку на этом свете. Не одному из «самых», а именно «самому». И юноше снова нестерпимо хотелось разрыдаться, как маленькой девчонке, в его теплых объятиях, зарыться сопливым носом в его надежное плечо и пожаловаться на то, как сильно его все вокруг обижают, после чего услышать очень простой совет: «Борись».
В носу подозрительно защипало от этих сентиментальных мыслей, навеянных давними воспоминаниями, и Кибом сдался, почуяв, что сегодня до Чжинки не доберется, но твердо зная, что такой шанс ему еще представится. Рано или поздно. Либо он его себе выгрызет.
– Ты знаешь, где Чжинки.
– Знаю.
– И ты…
– Нет, Бомми, конечно же, нет.
– Почему?
– Потому что ты все ещ… – Чжонхён оборвал себя на полуслове и нахмурил брови. – Слушаю.
Ки вздрогнул, ощутив присутствие третьего, появившегося в проеме двери.
– Босс, можно ехать, – раздался бесстрастный голос. Временами Ки казалось, что, кроме стандартных фраз, которые должны на зубок знать все подчиненные, эти два близнеца не знали ничего. Может быть, они были иностранцами?
– Хорошо. Очень хорошо.
И они вновь остались вдвоем.
– Я хочу увидеть Чжинки, – едва слышно прошептал Ки, скрепя сердцем добавив в шепот нотку, призванную разжалобить Чжонхёна.
– Ты его уже увидел.
– Я хочу с ним поговорить.
– Твой Чжинки цел – это все, что тебе стоит знать. И больше не открывай рот на эту тему в моем присутствии.
– Съебись в анналы и не открою.
– Идем, Бомми, в твои анналы.
– Куда? Какого черта! Не хочу!
– А я вдруг хочу, – заявил Чжонхён, мягко увлекая Ки за руку в сторону проема.
– Эй! Ты! Олень! Мои желания не учитываются?! – возмутился юноша, крепче стискивая горячую ладонь Чжонхёна.
– Твои желания уже посылают меня туда, куда им нужно.
– Что за нахуй ты несешь?
Чжонхён лишь улыбнулся своим мыслям.
– Куда мы идем?
– Мы идем, Бомми, котенок, учитывать твои желания.
– Чего?
– Изучать интимную жизнь оленей.
========== Часть 41 ==========
У него горело в животе. Огненные волны ритмично расходились по всему телу, но эпицентром все же был район живота: где-то под его ребрами горело маленькое солнце. Его синее пламя лизало тело изнутри, ярким цветком вспыхнув из одной искорки, мучившей его на протяжении стольких месяцев. Временами ему даже казалось, что он видит слепящие огненные лепестки. Но пот стекал к губам, жадно отвечающим на требование, и взор заполняла абсолютная тьма чужих глаз.
Новый синяк на его скуле больше не ныл, позабыты были разбитые в кровь костяшки пальцев. Он растворялся в этом пламени, вдруг вспоминая то, что успел позабыть. Ночная тишина была полна звуков: прогибающиеся под мокрым снежком ветви скребли в покрытые дождливым узором окна, напольные часы, гигантским стражем притаившиеся в углу, важно тикали, а мышки, сумевшие проскользнуть мимо бдительного ока прислуги, увлеченно шуршали в простенке. На этом фоне раскатами грома звучали его собственные пошлые стоны и приглушенное рычание того, второго, не дававшего ему спокойствия.
Пот покрывал их неутомимо, но неспешно двигавшиеся тела. Ки пытался ускорить события, но всякий раз его попытки пресекались. С каждым толчком юноша неосознанно сжимался сам, принося едва переносимое удовольствие другому. С каждым движением он сильнее обхватывал ногами чужое тело, неконтролируемо приподнимался, встречая новое движение, насаживался, прижимался, терся ласковым котом, ища освобождение, и с гримасой выдыхал очередной стон. Его связанные руки сжимали перила кровати так, будто те являлись последней соломинкой в бескрайнем море нещадной боли и дразнящего удовольствия. Ему не было позволено прикасаться к себе, и он сходил с ума в своей клетке, стеная все громче и громче в попытке смягчить муку.
Ощущения возносили его выше мыслей, убеждений и предостережений. Он нашел наконец утоление для своего голода, но голод его не стихал, а как будто только сильнее разгорался, уродуя его душу, калеча его тело, вынуждая унижаться и просить. На его бедрах остались красные саднящие царапины от чужих ногтей – глубокие отметины, прочерченные неспешно, с извращенным удовольствием. Но он, вместо того чтобы возмутиться, лишь радовался этой острой боли, составляющей контраст тому, что творилось внутри.
Чжонхён глубоко погружается в него, он лезет к нему под кожу, он раздирает его изнутри. Он тихо шепчет что-то, томно стонет ему на ухо. Спасти. Отпустить. А потом вызверяется, рычит, рвет его на части, кусает его потрескавшиеся губы и все вновь повторяется. В одной и той же последовательности, которую при всех стараниях ему не удается запомнить. Все смывает эта волна, огромным языком слизывающая линии с поверхности, оставляя ее сиять чистотой и невинностью. Но ненадолго.
Поначалу он не до конца поверил словам Чжонхёна, приняв их за очередную скабрезную шутку, коими тот раскидывался слишком щедро – особенно по его адресу. Очнулся он, только оказавшись прижатым к стене в смутно знакомой комнате в незнакомом доме. Сперва он боролся, пытался вырваться, но драка, больше походившая на склоку без причины, только сильнее распалила противника.
Чжонхён бросил его на кровать, навалился сверху и влепил пару болезненных пощечин, когда Ки продолжил свое сопротивление. В ответ Ки пару раз со всей дури заехал ему кулаком по лицу и разбил его красивые губы, все еще кривящиеся в странной улыбке. Чжонхён слегка опешил, очевидно, не ожидав, что юноша вновь переведет его маленькую игру на такой уровень, и чуть отстранился.
А Ки испугался не на шутку, прочитав в черных глазах очень нехорошие мысли. Зарядив кулаком по лицу Чжонхёна, он питал весьма слабую надежду, что тот поймет его категоричный отказ. И тот понял. Вот только вовсе не то, о чем ему неудачно попытался рассказать Ки. Он понял правду, выискал ее на дне его карих глаз, разрушил все отговорки и вытащил его желание наружу.
Тоненькая струйка крови потекла из раны, поползла по рассеченной губе Чжонхёна темной змейкой. Ки точно в замедленной съемке наблюдал, как она собирается в середине его нижней губы, тяжелеет на глазах, набухает алым, а потом, наконец, эта алая капля все с той же мучительной медлительностью срывается. Юноша моргнул, когда она упала прямо в середину его собственной нижней губы и тут же скатилась в рот. Он невольно слизал остатки, уже глядя на Чжонхёна.
Почему-то его кровь показалась ему сладкой, а не соленой, как ожидалось. Она несла с собой тепло чужого тела и металлический привкус, в любом другом случае показавшийся бы ему тошнотворным, но не в случае Чжонхёна. Ки не стал гадать над этой загадкой. Ему понравилось.
У Чжонхёна сладкая кровь? Ну и Бог с ней. То есть, Дьявол.
Вместо этого он просто обнял Чжонхёна за шею, когда тот, откинув осторожность в сторону, прижался к его губам. Ки впустил его язык себе в рот, жадно собрал с него всю сладость металлического привкуса, почти слыша торжествующее мурлыканье чудовища, заворочавшегося где-то внутри. Поддавшись его чувственности, юноша потерся о молодого человека ластящимся зверем.
Но Ки был бы не Ки, если бы не сделал последнюю попытку рвануть в сторону относительной безопасности. Он обязан перепробовать все способы спастись, до того как порвется последняя ниточка и окончательное опьянение потянет его на дно. Прикрываясь этими мотивами, юноша укусил молодого человека, да так сильно, что тот, тихо вскрикнув, вновь в удивлении отпрянул и в очередной раз получил кулаком по лицу.
Ну, а Чжонхён не был бы Чжонхёном, если бы не обернул этот поступок в свою пользу, предварительно проехавшись ладонью несколько дополнительных раз по нежной щеке упрямого юноши.
Ки потер место безжалостного удара пораненной рукой, дыша часто и сверкая злым взглядом, но не продолжая драку. Щека болела так, словно ее облили кислотой или кипятком, к примеру.
– Кровожадный Бомми, – плутовато ухмыльнулся Чжонхён, ощутив его возбуждение. – Так бы и сказал сразу, что тебя заводят побои. Это и мне нравится куда как больше ванили. Но на сегодня хватит.
– Слопай хрен собачий.
– Твой слопаю, а собачьим пусть другие лакомятся.
Он вытянул ремень из собственных брюк и, стянув его вокруг запястий оставившего сопротивление юноши, каким-то образом сумел привязать того за руки к изголовью кровати.
– На всякий случай, – шепнул он ему в губы, прежде чем вновь прижаться к ним в мягком и в буквальном смысле сладком поцелуе.
Вот так удары по инициативе Чжонхёна – да-да, именно его, а не Ки, – перешли в чувственные поцелуи, за поцелуями последовал всепоглощающий жар, и Кибом сдался. Вернее, он милостиво уступил, отложив собственную победу на неопределенное время.
Теперь у него жжет в чреве, и цепочка, выходящая из него, пылает золотом, горит все ярче и ярче. Две другие – очень хрупкие, – наоборот тускнеют, слабеют, истончаются. Рука на его животе безжалостно вцепилась в них острыми когтями и тянет наружу. Сколь громко бы он ни кричал от боли, однажды она добьется своего и вырвет их с корнем.
– Когда ты в последний раз ел? – услышал Ки ранним утром. Лежа на спине, он свесил голову с края кровати и разглядывал комнату в перевернутом виде, обкусывая кожу на своих покрасневших губах. Он немного замерз, хотя был одет в штаны и лежал на переворошенном постельном белье. Где-то на полу в раскиданной по всей комнате одежде лежит заветный карандаш. Какая из этих многочисленных кучек и есть фрак Чжонхёна, и как до него незаметно добраться?
– Не помню.
– Вспомни, – Чжонхён навис над ним и, приподняв его голову руками, вернул ее в горизонтальное положение.
– Не помню, – Ки поморщился, когда перед глазами на момент встала чернота. Он почувствовал внимательно изучающий взгляд на своем лице.
– Ты должен есть, Бомми, тебе нельзя пропускать ни одного принятия пищи.
– Я не хочу есть, – пробубнил Ки.
– Ты мне нужен живым, здоровым и цветущим.
– Для чего? Чтобы вытрахивать из меня душу?
– Для того чтобы ты сосал не мои силы, а мой член.
Перед глазами прояснилось, и Ки узрел. Увидел. Уставился.
Не то чтобы до этого с ним приключилась временная слепота и он ничего не видел, но, говоря по чести, ему даже в голову не пришло изумляться, слишком занят был он необходимостью утихомирить собственный голод. Тем не менее, складывалось ощущение, что ночью его слегка понесло или в него заселился какой-нибудь похотливый дух, которого смутить – это еще нужно постараться. А теперь вернулся настоящий он, который между прочим не заполняет свой досуг рассматриванием чужой… чужих… чужого хозяйства и кровушку, кстати, также не хлебает стаканами. И вот он тут, скромный аки девица на выданье. Удивляется и краснеет уродливыми пятнами, стыдясь собственного бесстыдства.
Как вот это в него вообще залезло?
Ки несколько отстраненно фыркнул, приклеившись шокированным взглядом к внушительной причине собственного удивления.
– Нравится, а? – Чжонхён коварно улыбнулся. – И это он еще отдыхает после трудов праведных.
– Бляха муха, ты мне жопу им порвал! – Ки принялся лихорадочно ощупывать себя.
– Да ну ладно, Бомми, я был предельно аккуратен, это ты решил, что через час наступит конец света и нужно спешить во что бы то ни стало.
– В рот мне ноги, – выдохнул юноша и шокировано застыл, все еще не спуская взгляда. – А нах комплексовать из-за роста, когда меж ног такое болтается. Прикрыл хозяйство бы, что ли, чтобы честной народ не завидовал.
– Не завидуй, Бомми, он твой. В определенных пределах, безусловно.
– А мой рот! – руки Ки испуганными бабочками запорхали по лицу.
Чжонхён захохотал и отпустил голову юноши. Картинка перед глазами Ки вновь перевернулась. В шее что-то болезненно щелкнуло, и по всему затылку разлилась жгучая боль.
– Заметь! – выдавил молодой человек сквозь хохот. – Я тебя не заставлял, ты все сделал сам. Насосался вдоволь, котенок, – он схватил поднявшегося с кровати недовольного Ки за руку и опрокинул его обратно на простыни. Юноша забарахтался.
– Ахаха, как смешно! Не было бы ничего, если бы ты не тыкал своей штуковиной мне в рот! – завопил он, предпринимая слабую попытку защитить собственное достоинство и проигрывая битву из-за густого румянца.
– Ну-ну. Представь аргумент посильнее.
– Ты меня избил! – проревел он, так усердно тыкая на саднящую скулу, что нечаянно заехал пальцем в свой глаз, чем вызвал новую волну смеха.
– Ты меня тоже, – Чжонхён тыкнул в свою скулу, повторяя жест юноши.
– У тебя фингал под глазом, – Ки мстительно осклабился.
– А у тебя ушко покусано, – вдруг жарко прошептал Чжонхён ему в ухо. Ки поежился, мигом заводясь. Его тело точно ждало соответствующего сигнала. – И шейка, – лизнув синяк на шее, Чжонхён спустился к грязному животу. – И животик… Котенок, когда же ты все-таки ел в последний раз?
– В топку весь твой кошачий выводок! – неожиданно даже для самого вновь себя заорал Ки.
– Настолько дохлой и жестокой рыбки в моей кровати еще не оказывалось. Я больше люблю упитанных и покладистых. Как говорится: лучше качаться на волнах, а не биться о скалы.
– Кого ты дохлой рыбой назвал, тля морковная! – резво кувыркнувшись, Ки налетел на Чжонхёна с кулаками. – Ты, килька жеванная, дятел ёбанный, да я из тебя щас все кости выдолблю об эту скалу!
Но яростная вспышка юноши вызвала у Чжонхёна новый приступ смеха. Блокируя удары, он жадно наполнял легкие воздухом про запас, однако несмотря на героические усилия того все равно не хватало.
– Бомми, где находится тот чудесный словарь, из которого ты черпаешь вдохновение? – кое-как выдавил Чжонхён в перерыве между приступами неудержимого смеха. Клубком они скатились с кровати, и молодой человек ударился головой о голый пол.
– Пошел в дупло, стрекозлина подплинтусная!
– А это еще кто? – он схватился за ушибленную, тем самым предоставив рукам Ки полную свободу. Которой тот не преминул воспользоваться, запустив пальцы в черные волосы и еще пару раз приложив ненавистную голову об пол.
– Это то же самое, что горный козел, только с оленьими рогами, – выплюнул Ки напоследок.
– Ну вот, теперь у меня снова по твоей милости болит голова. Ты меня угробить хочешь, Бомми? – Чжонхён боязливо приоткрыл один глаз. – Отсоси, это у тебя лучше получается.
– Усохни, стручок гороховый! Олень щучий.
– Почему снова олень, Бомми? – вновь хохоча, поинтересовался Чжонхён.
– Потому что ты олень, – уже улыбаясь, ответил Ки.
– Намекаешь на то, что у меня есть рога? Ты мне изменял?
– Нет.
Ки вдруг ощутил смущение и поднялся с Чжонхёна, который встретил столь резкую перемену настроения пониманием на лице. Юноша резво запрыгнул на кровать и со скоростью метеора укутался в покрывало. Чжонхён же наоборот вольготно расположился на холодном полу и подпер голову рукой, мерцающим в полумраке взглядом уставившись на кокон, сверкающий виноватыми карими глазами. Что скрывалось за этим виноватым взглядом, Чжонхён знал, однако предпочел пока позволить Ки разбираться с балаганом в своей голове и душе самому. Позже, когда тому станет совсем невыносимо, он присоединится к Бомми и выбьет из очаровательного мальчишки всю дурь. Девчонок ему вдруг захотелось, смотрите-ка.
– Знаешь скафандры? Гигантские комбинезоны, в которых ученые заходят в свои лаборатории, – подал Чжонхён голос. – Так вот, я бы тебя сейчас глистой в скафандре назвал, но ты, боюсь, обидишься.
Изменив своим привычкам, Ки не ответил на подначку и молча разглядывал нагое тело на полу. Впрочем, оно, это нагое тело, вроде бы и не имело никаких явных возражений, специально расположившись так, чтобы жадные глаза Кибома имели возможность сполна удовлетворить любопытство и изучить все до последней детали. До родинки на груди, например. Или…
Какой же он все-таки большой! Но как-то умудряется прятаться в штанах.
– Когда ты ел в последний раз, Бомми?
– Две недели назад, – последовал, наконец, угрюмый, но четкий ответ. Юноше почудилось, будто мимо прошел неуклюжий колючий зверь, расцарапав своими колючками его кожу. Подобное ощутил он и ночью, но ночью у него не было желания разбираться в своих ощущениях. Эти болезненные пощипывания попросту растворились в удовольствии.
– Могу я поинтересоваться, по собственной ли воле? – прервал его мысли Чжонхён.
– Нет, – все с той же мрачностью был дан ответ. Ки все еще разглядывал Чжонхёна, но уже по-иному. Он вдруг осознал с поражающей ясностью, что зверь, яростно ревевший ночью в его голове, принадлежал вовсе не ему самому и, похоже, юноша нашел истинного хозяина этой очаровательной зверушки.
