Текст книги "Искатели сокровищ (СИ)"

Автор книги: MadeInTheAM

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

– Ну и как по-твоему, хватит тут места на двоих? – с усмешкой спрашивает Луи.

– Вполне.

Каюта – самая обычная каюта, в маленьком пространстве продуманно размещается всё, что может быть нужно, а вдоль стены кровать. Тоже обычная койка, вероятно узковатая для двоих, но… Бетти туда старается не смотреть, потому что ей неловко. Она только в общих чертах себе представляет, что происходит после свадьбы, потому что эти знания как-то уж очень тщательно охраняются, а спросить ей некого, так что она понятия не имеет, чего ждать в действительности.

– Обещаю, наш дом будет больше, – Луи тихо смеётся, касается выпавшей пряди её волос, оттягивая локон и отпуская. А потом заходит ей за спину, по одной нащупывая и доставая шпильки, и это до того незнакомые ощущения, что Бетти замирает.

Шпильки ложатся на стол, и Бетти тянется помочь, распуская волосы. Они падают завитками по спине, и Луи наклоняется, целуя её в шею, а потом в плечо, обнимая, притягивая к своей груди, и от этого становится тепло и спокойно. Бетти улыбается, кончиками пальцев касается его ладоней на своей талии, обводит выступающие косточки запястья, проводит наконец-то по чуть выступающим угольным контурам татуировок, как давно хотела. Думает, что как-то слишком быстро привыкла к тому, что он её любит, и теперь попросту купается в этом ощущении.

– У нас будет дом?

– Всегда хотел собственный дом. Большой, разумеется.

– Достаточно большой, чтобы в нём нашлось место для маленькой мастерской?

– Достаточно, чтобы ты там хоть лавку могла открыть.

Бетти слышит в его голосе улыбку, чувствует его дыхание у себя за ухом, прежде чем он её снова целует. Она поворачивает голову, встречает губы Луи своими. Прикосновение кажется совсем невесомым, но Бетти пробирает дрожью, столько там невысказанного обещания. Они в каюте «Леди Энн», и корабль, едва ощутимо покачиваясь, несётся по волнам Карибского моря, а Бетти как-то совсем легко представляет большой светлый дом, себя в нём и мужа. Мужа, Господи Боже, которого она любит больше всех на свете. Она несколько дней назад с ума сходила, думая, жив ли он вообще, а теперь они женаты.

Луи ведёт ладонями выше по её талии, к шнуровке, чуть поддевает пальцами, и между рёбер у Бетти копится тяжёлое приятное тепло. Это волнует и смущает одновременно, но Бетти хочется больше этого тепла, смутно знакомого ей только по сегодняшнему дню, когда они целовались до опухших болящих губ прямо в кают-компании и едва не впервые в жизни Бетти чувствовала себя абсолютно счастливой.

Луи мягко разворачивает её к себе, и она подчиняется, льнёт к нему, кладёт обе ладони ему на плечи, рассматривает тонко выписанное любимое лицо, подсвеченное лампой на столе позади неё, следит за тонкими губами, изгибающимися в улыбке, синими совсем не холодными глазами. Касается ладонью щеки Луи, чуть шершавой и колкой от щетины, и Луи тянется за этой лаской, позволяет коснуться и края длинной ссадины. Её хочется покрыть поцелуями, будто это поможет поскорее её вылечить и вообще избавить Луи от любых напоминаниях о заключении на Ямайке.

– Ты говорила, что хочешь место для себя, – говорит вдруг Луи. – Какое оно?

А Бетти улыбается шире, потому что она может теперь это место описать детально. Когда она о нём говорила, ей почему-то не приходило в голову, что искать ничего не нужно было, что её место – человек. Луи Томлинсон.

– Надёжное. Очень… тёплое, и я в нём счастлива, – честно начинает перечислять она. – И оказалось ближе, чем я думала, – он вопросительно изгибает бровь, и Бетти снова гладит его по щеке, тянется, оставляя короткий поцелуй на контуре челюсти, и улыбается. – Я про тебя, вообще-то. Я с тобой чувствую себя дома, Луи.

Это признание её почти смущает, даже после всего, что они друг другу сказали, даже после того, что она сама захотела, чтобы он на ней женился в тот же день, когда сделал предложение. Но она говорит правду и она хочет, чтобы Луи эту правду знал. Бетти прослеживает движение его кадыка, когда он сглатывает, и то, как вздох падает по горлу ниже, куда-то к темнеющим очертаниям татуировки на груди в распахнутом вороте рубашки. Ей хочется эту рубашку расстегнуть, коснуться груди, живота, коснуться Луи всего. И она ведь может теперь. Она его жена, он её муж, и они, Господи святый, принадлежат друг другу.

– Вот как, – тянет Луи, и ей кажется, всё его лицо светлеет от улыбки. – Очень хорошо, что ты для меня, а я для тебя, правда?

Прекрасно.

Луи накрывает её губы своими, и у Бетти внутри всё переворачивается, она льнёт ближе, зарывается Луи в волосы, раскрывает губы ему навстречу. Кончиками пальцев обрисовывает впадину под затылком, скользит ниже, вдоль первых позвонков, обводя их, и поднимается выше. Луи в ответ касается её шеи, ямки между ключиц, привычным жестом чертит ключицу. И опускает всю ладонь вниз, на грудь, обводит вырез корсажа, чуть сжимает, скользит ниже. Девушка сдавленно охает, но подаётся вперёд, подставляется этим движениям.

По позвоночнику бежит дрожь, в голове у неё сумбур, но ни проблеска страха или сомнений, потому что Луи она доверяет безоглядно и хочет, хочет, чтобы он продолжал. Луи снова накрывает её грудь, второй рукой спускается ниже поясницы, и Бетти тихонько стонет, ловит его вздох, чувствует, как в живот ей что-то упирается. Руки у неё дрожат, когда она тянется к пуговицам его рубашки, вскрывает одну за другой, касается горячей голой груди, стаскивает ткань с плеч, пока Луи тянет завязки и застёжки её платья, касается языком её губ, нёба, осыпает поцелуями шею и плечи. Корсаж расходится, Луи стаскивает его вниз, оглаживает ладонями весь путь платья от плеч по груди, по животу вниз на бёдра и ягодицы.

Глаза у Луи темнеют бушующим штормом, когда они оба на секунду замирают, глядя друг на друга. Бетти оказывается в одной нижней рубашке, но не чувствует смущения, только ищет взгляд Луи, потому что ей сейчас жизненно необходимо знать, что она для него красива и он её любит. То, как он на неё смотрит, заставляет покраснеть щёки, и в животе у неё что-то колко ворочается, раскрываясь огненным цветком. Она сама как заворожённая рассматривает разворот его плеч и всё то, что давно хотела увидеть и о чём запрещала себе думать, потому что это же неприлично и глупо. Но теперь это её муж, её Луи, и Бетти касается татуировок на его руках, проводит ладонью по надписи на груди, прослеживает сплетения длинных мышц под кожей.

– Иди ко мне, – хрипло выдыхает Луи, тянет её на себя, и Бетти переступает платье, тут же оказываясь в его объятиях, подставляется под поцелуи: на щеках и шее, вдоль ключицы. Она ладонью спускается с его груди на сухой живот, запинается о край штанов, тянется ниже, к чему-то твёрдому и горячему, обхватывает это ладонью и охает, когда Луи со стоном подаётся бёдрами ближе. – Господи, Бетти, с ума меня сведёшь, – шепчет он ей на ухо. – Не останавливайся только.

Бетти понятия не имеет, что делает, но проводит ладонью вниз, вверх, нащупывая границы, и, Боже, ей нравится трогать это, и она догадывается, что это. Она жила с мужчинами на кубрике и знает, чем отличаются мужчины и женщины, но не больше. Ей и одних догадок, впрочем, хватает, чтобы горячая волна в животе взметнулась выше, захватывая её всю. Бетти слепо ищет завязки брюк, путается, справляется. У неё в животе всё горит, и Бетти уже почти не думает, скользя рукой под ткань нащупывая твёрдое, обжигающе-горячее, пульсирующее. Кажется, она всё делает верно, потому что Луи снова стонет в поцелуй, толкается ей в ладонь, рывками расправляясь с завязками на её нижней рубашке, раскрывает ткань, обхватывает грудь, лаская. У Бетти колени подгибаются, так, что она почти падает. Она голая и дрожащая, но почему-то ей не страшно и не стыдно, когда Луи смотрит на неё сверху вниз, прерывисто вздыхает. Глаза у него тёмные, движения – жадные, но Бетти подставляется под эти движения, отвечает такими же.

– Хочу тебя.

У Бетти эти слова в позвоночнике отдаются, и она не столько понимает смысл сказанного, сколько ловит эмоции. Луи подхватывает её, опускает на постель; холодные простыни колко касаются спины Бетти. Она выгибается Луи навстречу, подставляется его ласкам, а он целует её шею, спускается на грудь, и девушка сдавленно охает.

– Я тебя хочу, – сбивчиво выдыхает она, толком не зная, что это значит, но зная, что чувствует именно это.

Ей кажется, у Луи дрожат руки, когда он разводит её колени, проскальзывает ладонью по внутренней стороне бёдер, накрывает место между ног. Она подаётся ему навстречу, сама не зная, откуда в ней взялось это движение, и громко охает, вдруг чувствуя его пальцы в себе.

– Господи Боже, – Луи смеётся, его пальцы скользят внутри, посылая волны жара, гладят, растягивают, задевают что-то, и Бетти вздрагивает, цепляется за его плечи, сама себе не верит, когда шепчет: – вот здесь. Пожалуйста.

Бетти тонет, тонет в оглушающих эмоциях и ощущениях, цепляется за Луи. Пальцы у неё соскальзывают, царапая ногтями, но она едва это замечает, гладит спину Луи, спускаясь до ямочек на пояснице. И тихо стонет куда-то ему в шею, зарываясь пальцами в волосы, слышит его тяжёлое дыхание. У неё в животе что-то сжимается, сжимается, сжимается, а потом раскрывается, и всё окружающее схлопывается, исчезая.

Она моргает, с трудом возвращая себе зрение, смотрит на Луи, гладит его щёку – почти робко, потому что он ей только что весь мир перевернул. Луи чуть поворачивается, целует её ладонь и улыбается. А потом отодвигается и садится, снимая сапоги. Бетти с особой остротой чувствует собственную наготу, смущённо сводит ноги и знать не знает, куда деваться, когда Луи избавляется от одежды. Следит за его движениями, краснеет, но не может перестать смотреть, даже когда он оборачивается, ловя её взгляд.

– Иди ко мне, – улыбается он, и Бетти тянется к нему, обвивает руками, прижимаясь всем телом. – Сердце моё.

Луи снова её целует, глубоко, собственнически; и внутри у неё снова ворочается жар, когда она чувствует его обнажённую кожу на своей. Бетти возвращает ладонь ему на живот, скользит ниже, больше не встречая никаких преград. С восторгом чувствует, как у Луи сбивается дыхание, и как он толкается ей навстречу. Он подминает Бетти под себя, коленом разводит ей ноги и перехватывает руку, направляя внутрь, где только что были его пальцы. Бетти сдавленно охает от мгновенной вспышки боли, когда Луи оказывается внутри, напрягается и сжимает пальцы у него на плечах. Луи целует её ухо, шею, всё, до чего дотягивается, отвлекая от боли, и Бетти чуть расслабляется, привыкая к новым ощущениям, пускает его глубже.

– Больше больно не будет, – шепчет он.

Бетти кивает куда-то между его шеей и плечом, глубоко вздыхает.

– Просто непривычно.

И это правда. Она подаётся чуть вперёд, позволяя Луи медленно двигаться, давит задушенный стон. Чуть саднящее ощущение между ног постепенно растворяется и становится терпимым. К этому можно привыкнуть.

Луи находит её губы своими, двигается чуть быстрее и глубже, почти распластывая девушку по постели, и Бетти подаётся навстречу, находя удобное положение. Она чувствует, как Луи чутко ловит каждое движение, чтобы узнать, понять, направить, и делает то же самое: подлаживается под него, обнимая, впуская; чувствует, как копится внизу живота напряжение – будто заново дышать учится.

Она скользит ладонями по влажной спине Луи, выгибается, когда он ускоряется, толкаясь сильнее. Не удерживает протяжного стона, когда он оказывается глубже. И вздрагивает, когда внутри что-то будто взрывается, а Луи с рычащим стоном замирает.

Сердце у Бетти заполошно колотится, и по телу крупными бусинами раскатывается лопнувшее напряжение: как-то не так, как в тот, другой раз, но тоже хорошо. Луи сгребает её в охапку, переворачиваясь, и Бетти чувствует между ног влагу и вернувшееся саднящее жжение, но ей не хочется ничего с этим сделать, не сейчас. Она прижимается губами к шее Луи, чувствует, как тяжело уверенно стучит его сердце ей в ладонь. Это вот так, быть мужем и женой? Кажется, все, кто когда-либо намекал ей, что это тяжело и неприятно, ничего не понимают.

– Как ты? – спрашивает Луи, и Бетти что-то неопределённо мычит, сама не зная толком, как она. – Потом будет лучше, обещаю.

Бетти не удерживает смешка, поднимает голову. У Луи шалый взгляд и бездумная улыбка, а ещё он самый красивый мужчина на свете. Бетти смутно понимает, что разница в ощущениях была, и, наверное, Луи говорит именно об этом, и, наверное, всё дело в боли. Но у неё внутри всё сводит от его рук на её теле и от воспоминаний о том, как он был в ней, где-то глубоко…

– Ещё лучше? – тихонько спрашивает она с улыбкой.

Луи облегчённо смеётся, притискивая её ближе, целуя, и Бетти ластится, подставляется под его ласковые руки. И чувствует себя безбрежно счастливой, и сердцем знает, Луи так же счастлив. И по его расслабленной светлой улыбке понимает, ему было хорошо.

Он устраивает Бетти у себя на плече, перебирает её волосы, и она тихонько скользит кончиками пальцев по его груди, по контурам татуировок, прослеживает изгибы мышц и серые чёрточки старых и новых отметин шрамов. В груди на смену тяжёлому теплу приходит пронзительная нежность. Она столько времени не знала, как быть со своей любовью, но всё перевернулось за какую-то неделю. И она – его, а он – её.

– Я не знаю, как быть мужем, – говорит Луи тихо, – никогда никому не хотел быть мужем, а потом случилась ты. – Бетти замирает, но не поднимает головы, слушает его дыхание, чувствует лёгкий поцелуй в волосы. – Я тебя люблю. И для тебя я постараюсь. Но ты имей в виду, что я ничего не знаю, и скажи мне, если что-то пойдёт не так.

Бетти широко улыбается и прикусывает губу, чтобы хоть немного придержать эмоции. Ей кажется – она уверена, – всё у него получится и без подсказок. Но она понимает, о чём Луи думает, и сама задумывается над тем же. В конце концов, она тоже не знает почти ничего. Но они только что занимались любовью, «прислушиваясь» друг к другу, и у них всегда получалось разговаривать, так может им стоит действовать так же дальше.

– Я тоже люблю тебя, помнишь? – она поднимает лицо, мягко касается губами его подбородка. – Мы оба постараемся, и всё получится.

У них определённо всё получится. Луи прижимает её ближе к себе, целует, и Бетти знает, у них всё получится. Они друг друга любят и друг для друга постараются. Они друг другу обещали.

========== Воссоединение. Эйвери ==========

Комментарий к Воссоединение. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c846419/v846419028/20cc13/cl0-v0aZaQ8.jpg

Дни проходят. Эйвери сама себе кажется тенью. Она ест и спит, разговаривает с Шерил и учится у неё, как быть хозяйкой дома, если у тебя нет десятка слуг, но всё равно чувствует, будто в любой момент может сорваться. Проходит неделя с отплытия «Леди Энн», а ей кажется, будто галеон вышел из порта целую вечность назад. Шерил, даже если волнуется, не подает виду – в соседнее крыло вселяются новые постояльцы, прибывшие из Франции, и хозяйка занимается их обустройством и составлением нового меню.

Эйвери ненавидит быть бесполезной, и поэтому пытается помочь, как умеет – рассказывает Шерил, что французы предпочитают на завтрак или на ужин, применяя, наконец-то, знания, вложенные в голову матерью. Кухарка в поместье отца знала все эти рецепты, но Эйвери, конечно, не интересовалась ими. Впрочем, Шерил благодарит за помощь и смеется, что если есть названия блюд, то рецепты выяснить у французских переселенцев не составит труда.

Но если днем Эйвери всегда может найти себе занятие, то ночами она плачет, потому что страх протягивает щупальца из тьмы, скапливающейся в углах. Что, если Рыжий Эд, Лиам и Мануил потерпели поражение? Что, если Гарри успели повесить до их прибытия? Что, если Паулу не смогут найти и возвратить на Тортугу?

Она не должна думать об этом. Это же Гарри, он вернется, он обязательно вернется. И вернет Паулу. Разве может быть по-другому?

«Он говорил, он знает, что делает, – шепчет внутренний голос, и, хотя Эйвери знает, что с ней говорят её страхи, не слушать их тяжело. – Он говорил… но он не знал»

– И он за это ещё получит, – всхлипывает Эйвери, уверенная, что, стоит Стайлсу ступить на землю Тортуги, он получит от неё за вранье.

И черт с тем, что она якобы леди. У леди мужья – не пираты, а племянниц не похищают британские солдаты, чтобы возвратить в семью, которой эта племянница принадлежать не желает.

Её сердце болит, ему мало места в грудной клетке, и слезы душат, а горло сжимает ледяная рука. Ночь за ночью Эйвери снится Гарри, болтающийся на виселице, и она просыпается в холодном поту. Она понятия не имеет, когда успела полюбить своего мужа так сильно – просто приняла это, и теперь ей страшно потерять человека, которого она так неожиданно обрела. Эйвери не знает, как будет жить без Гарри. Без Паулы. Хватит с неё потерь. Но разум продолжает нашептывать, что «Леди Энн» могла не успеть приплыть на Ямайку вовремя, и всё, что останется Эйвери – воспоминания о коротком периоде счастья.

И, возможно, ребенок. Эйвери четко знает, когда у неё должна прийти кровь, и срок запаздывает. Разумеется, это может быть из-за долгого путешествия на корабле и постоянного волнения, но Эйвери знает… чувствует, что в ней зародилась маленькая жизнь, и она молится каждый вечер, чтобы это было так. О деторождении она знает совсем мало, но женщина создана, чтобы дарить жизнь, и, значит, жизнь будет подарена.

Эйвери плачет, не будучи уверенной, что Гарри всё ещё жив, но улыбается, думая, как много сможет рассказать сыну или дочери о нём.

Всё, что ей известно. Всё, чем Гарри делился, и всё, что она сама смогла понять и осознать. Она расскажет ребенку, что мир не так однозначен, и в нём так много серых пятен и неясностей, расцветить которые можно лишь благодаря своему опыту. Эйвери кладет руку на живот и молится, чтобы Гарри вернулся на Тортугу. Вернулся к ней, ведь ребёнок не должен расти, не зная своего отца. И, что не менее важно, сама Эйвери хочет, чтобы Гарри был рядом. Чтобы он возвратился домой. Чтобы Паула тоже вернулась домой. Она не хочет, чтобы родные жили для её сына или дочери только в воспоминаниях.

Если этот ребёнок, конечно, есть. Она мало знает о первых признаках беременности, кроме отсутствия крови, и ей не с кем поговорить об этом. Разве что с Шерил, хотя у жены Лиама тоже нет детей, но она старше, а, значит, ей известно больше. Эйвери ощущает неясный, мутный страх – возможно, этот страх испытывает любая женщина в её ситуации, но Эйвери не была бы собой, если бы не приказала себе перестать трусить. Быть может, ребёнка нет. Нужно ждать, а не трястись. Поводов для волнений у неё достаточно.

Впрочем, своими подозрениями она с Шерил всё-таки делится. Та хмурится.

– Тебя тошнит? Ты не можешь смотреть на определенную еду? Быть может, у тебя болит грудь?

Мама упала бы в обморок, услышав подобные вопросы. Да ради Бога, она бы упала в обморок, ещё узнав, за кого Эйвери вышла замуж! Эйвери сама чувствует, как предательски краснеют у неё щеки, ловит насмешливый взгляд Шерил и качает головой.

– Пока что ничего подобного, – и оказывается, что признаться в этом совсем не страшно.

Шерил улыбается.

– Значит, нужно подождать. Если ты беременна, то расскажешь Гарри об этом сама.

Эйвери неосознанно кладет руку на живот. Фраза «…если он возвратится» повисает в воздухе, и хочется встряхнуть себя, надавать пощечин: пусть это неаристократично, зато действенно. Гарри вернется. Он должен вернуться.

– Лучше иди отдыхать, – советует Шерил. – Отдых тебе нужен в любом случае.

Днём Эйвери отправляется вместе с Прис на рынок, чтобы выбрать рыбу к столу – не потому, что Прис нужна помощь, а потому, что днём, когда тоска отступает, мир открывается для Эйвери с новой стороны. Быть может, она и научилась быть женой, но ей предстоит научиться быть хозяйкой в доме, который у них обязательно будет. При свете дня в это очень легко верить, и Эйвери верит, ибо ей остается только вера. И надежда.

Прис покупает рыбу и шумно торгуется с рыбаком, когда Мэйс прибегает – взмыленный, но довольный.

– «Леди Энн» возвратилась в порт, – едва отдышавшись, выдает он, и на его чумазом лице светится широченная улыбка. – Только что!

Прис вскрикивает и едва не роняет корзинку с рыбой.

Эйвери моргает растерянно: до неё не сразу доходит, что значат слова Мэйса. Она слышит, что он говорит, но смысл будто теряется за вязким туманом абсолютного неверия в происходящее. «Леди Энн» в порту? Они вернулись… вернулись. Слово бьется в голове громче церковного колокола. У Эйвери в голове тысяча мыслей: что, если Гарри не с ними? Что, если они не успели и вернулись с плохими вестями?

А потом она просто подбирает юбки и, наплевав на дальнейшие планы, бежит в сторону порта Тортуги – того самого, где пришвартовываются все пиратские корабли. Она бежит по улицам, задыхаясь в кажущемся тяжелым платье; ноги путаются в юбках, а сердце бешено колотится в груди. Только бы Гарри вернулся с ними, только бы он возвратился…!

Улицы Тортуги полны людей, как и всегда. Эйвери едва не сбивает кого-то с ног, ей вслед ругается парочка пиратов, направляющихся в таверну, чтобы залить глаза пораньше. Запах улиц забивается ей в ноздри – наплевать. Эйвери почти падает, поскользнувшись в грязи, но удерживает равновесие, и снова бежит. Она не может и не хочет возвращаться домой, чтобы ждать новостей там. Она должна знать. Просто должна узнать первой.

Эйвери прибегает в порт, – сердце уже бьется где-то в горле, дыхание сбито, воздух обжигает легкие, – и видит, что знакомый гордый силуэт «Леди Энн» вырисовывается на фоне яркого неба. От борта отделяется шлюпка, и матросы гребут к берегу. Эйвери щурится – солнце, как назло, бьет в глаза и не позволяет разглядеть, кто там, а потом она видит знакомые длинные волосы, кудрями падающие на плечи, и, Боже, ей хочется смеяться и плакать одновременно, пока что-то внутри всё еще не ве-рит.

Когда Гарри оказывается на пристани, Эйвери чувствует, что у неё слабеют колени. Вновь путаясь в юбках, рыдая и всё-таки смеясь от облегчения, она влетает к нему в объятия, и опять плачет, колотит его по плечам кулаками и снова смеется.

– Ты! – она бьет его по груди, всхлипывает. – Ты обещал, что всё будет в порядке! Ты говорил, что знаешь, что делаешь!

Гарри смеется. У него усталое лицо, и щеки покрыты щетиной, которая колет губы и пальцы, а на щеке – подживающая ссадина, и длинная царапина вдоль виска. Эйвери бесит, что он хохочет, и она колотит его по плечам, целует его и опять бьет, а он не особенно сопротивляется, отлично понимая, что обещал вернуться – и не вернулся, и у неё полное право злиться. Но потом всё же перехватывает её запястья, тянет к себе и шепчет:

– Всё, всё, я здесь, любовь моя, всё хорошо, я рядом, я жив…

– А мог умереть! – она пинает его носком туфли по щиколотке, не больно, однако ощутимо, и Гарри охает.

– Не умер же, – бормочет он ей на ухо, целует в волосы, в шею, и снова смеется. – У меня девять жизней, любовь моя, – и крепче прижимает Эйвери к себе, обездвиживая.

Мануил где-то на фоне хохочет, что две из девяти жизней Гарри уже потратил.

Эйвери хочется выбить, вырвать из него обещание никогда больше так не поступать с ней, но она знает, что море шумит между ушей у Гарри Стайлса, а сердце его жаждет сокровищ и опасностей, и она опять просто плачет и улыбается при этом, уткнувшись лицом в его шею. Пахнет от Гарри не то чтобы розами, но ей наплевать.

– Я так скучал… – хрипит он. – Черти морские, я так скучал…

Только отлипнув от Гарри и проморгавшись от слез, Эйвери видит, что Паула возвратилась вместе с ними. Племянница бросается к ней, обнимает и радостно щебечет, что Найл за ней вернулся, что Бетти просто героиня, а ещё не все Мендесы такие уж уроды, вот, например, мисс Джелена совершенно очаровательна и добра…

И, наверное, это слишком хорошо, чтобы действительно быть правдой.

*

Оказывается, мисс Джелена – это невеста Зейна Малика. Того самого пирата, что предал когда-то друзей ради лицензии капера и возможности быть дворянином. Мисс Джелена – сестра Анвара Мендеса, но кажется удивительно нежной и милой. Шерил с удовольствием принимает её в своем пансионе, а вот Зейна видеть она совсем не хочет. А даже если бы и хотела, то благородные леди не могут жить под одной крышей с мужчиной, за которого собираются замуж, нет-нет. Малику приходится искать себе комнату в одной из таверн, где каждый готов плюнуть ему в спину. Впрочем, слухи по Тортуге разлетаются быстрее ветра; Саймон Коуэлл способствует частичному восстановлению репутации Зейна, и на одном из постоялых дворов для него всё-таки находится комната. По завышенной цене, однако Малик не жалуется – просто отдает часть золотых монет, которые удалось забрать у солдат, и получает какой-никакой, но кров, и даже еду. Совсем не плохо.

Эйвери не считает, что он заслуживает этого, но молчит.

Гарри, Найл и Луи по очереди отмываются и бреются; Прис даже устает греть и таскать им воду для ванной. Шерил обустраивает им спальни – она едва ли не больше Эйвери рада, что команда «Леди Энн» снова вместе. Разумеется, чуть позже они, теперь богатые, как Крезы, найдут собственное жилье. Быть может, даже выкупят. Но пока что все четверо – гости в пансионе, и возражать Шерил – гиблое дело.

Пока Стайлс избавляется от многодневной бороды и слоя грязи, Паула не выпускает Эйвери: рассказывает о бабушке и о желании миссис Клементс выдать её за Анвара, о семье Мендесов и о Порт-Ройале, и морщит нос.

– Там отвратительно! Джелена – единственный милый человек во всей семье. Анвар и Белла ходят, задрав носы, а их родители им во всем потакают. Я так рада, что вернулась домой, – Паула сидит на кровати, уже переодетая в ночную сорочку, и волосы тёмной волной лежат на её плечах. Затем она порывисто обнимает Эйвери. – Здесь намного лучше, – счастливо шепчет она.

С этим не хочется даже спорить.

Эйвери оставляет её, полусонную, прикрывает дверь и выходит в коридор. Уже поздно, а на островах темнеет ещё раньше, чем в Англии, и весь дом погружен если не в сон, то в полудрему. На миг она замирает, вслушиваясь в тишину – из какой-то спальни слышится храп, и, быть может, это даже Найл. А потом толкает дверь в спальню, которую Шерил выделила для неё и Стайлса, и Гарри, пахнущий мылом и свежестью, втаскивает её внутрь, прижимает к себе. И всё, что Эйвери хотела ему сказать ещё раз, и о чем спросить, ухает в водоворот оглушающего желания.

У Гарри дрожат руки, когда он практически рвёт застёжки-крючки у неё на платье, и ткань падает на пол. Эйвери судорожно тянет его рубаху наверх, вцепляется пальцами в пояс штанов, разыскивая завязки. Гарри стонет в её шею, толкает её на постель, и мир разбивается на осколки, падает в темноту, пока они оба тоже летят в эту пропасть – это не важно, а главное, что вместе. Это не первая их ночь, но Эйвери чувствует, что всё иначе, и острое удовольствие охватывает, она уверена, их обоих, так, что зубы стучат, и вскрик всё-таки срывается с губ – хриплый и короткий. Ногтями она царапает Гарри плечи и спину, наверняка оставляя алые полосы, но это плевать, и абсолютно не имеет значения, потому что так должно быть. Именно это должна она чувствовать, и, наконец-то, чувствует, и всё так, как должно быть.

– Я люблю тебя, – шепчет Гарри. Его дыхание обжигает кожу. – Скажи, что ждала меня…

– Как будто ты в это не верил, – Эйвери чуть толкает его ладонью в плечо. Теперь, когда первый всплеск отступил, ей требуется воздух, а тяжелое и крепкое тело Гарри не особенно позволяет ей дышать. – Мне тяжело, – жалуется она, и Гарри, наконец, соображает. Скатывается с неё и укладывается рядом, притягивает к себе.

– Прости, – бормочет, утыкаясь губами в её волосы. – Я думал, что мы справимся, но солдат было слишком много.

– Ты отвратительно самонадеян, – Эйвери не злится на него больше. Она понимает, что с этого нет никакого толку. Гарри Стайлс есть Гарри Стайлс, и он всегда будет считать, что у него всё под контролем. Даже если при этом он будет падать прямо в адское пекло.

– А ты меня любишь, – ухмыляется он, и этот аргумент нечем крыть.

Эйвери всё ещё с удивлением думает, как можно полюбить человека так быстро и так крепко, но Господу виднее, и пути его неисповедимы. Она фыркает снова.

– Я не смогу любить мертвое тело.

– Я оскорблен, – он снова целует её в шею, подгребает под себя. – Я надеялся, что ты примешь меня любым, даже если я сдохну. Эйвери… – он скользит губами по её плечу, возвращается к шее, к уху. – Я всё расскажу тебе, – шепчет между поцелуями, – но сейчас просто иди ко мне…

Потом, когда они, едва дыша, валяются на влажных от пота простынях, Гарри действительно рассказывает: и про засаду британских солдат на улицах Тортуги, и про грязный трюм кораблей, и про вонючую тюрьму. И про Анвара Мендеса, который теперь кажется Эйвери ещё более отвратительным. И даже про Зейна, который дважды рисковал шкурой, чтобы спасти Гарри. Это кажется невероятным, но люди не перестают удивлять.

– Зачем он это делал? – Гарри водит кончиками пальцев по её ключице, посылая вдоль её позвоночника сладкую дрожь. – Он говорил, что не мог оставить нас в беде, но я… – он пожимает плечами. – Я не знаю.

И Эйвери вдруг кажется, что это совсем не сложно: понять, почему Зейн поступил так, как поступил. Она улыбается.

– Жизнь заставила его выбирать между любовью и старой дружбой, а это – самый трудный выбор на свете, – только Бог знает, откуда всплывает у неё эта мысль, но здесь, на островах посреди ничего, она уже давно не такая, какой была в Англии. Её мир перевернулся, а вместе с этим пришло понимание чего-то, что не казалось очевидным в её прошлой жизни. Просто потому, что подобными вопросами она не задавалась; её воспитывали иначе.

– Ты никогда не приняла бы меня, если бы я предал своих друзей, – качает головой Гарри.

Приняла бы она? Эйвери не знает. Она слишком многое выяснила о себе за последние месяцы, чтобы хоть в чем-то быть уверенной. Единственное, что она знает точно, – она любит Гарри, а, значит, будет рядом, даже если весь мир от него отвернется. Вероятно, так же рассудила для себя и мисс Джелена Мендес, когда решилась на дерзкий побег из богатого дома, где не была счастлива. Вероятно, любая женщина решила бы так же. Но попадать в такое болото Эйвери не хочет. Есть вещи, которые никогда не должны становиться явью. Предательство близких – одна из них.

– Давай не будем выяснять? – предлагает Эйвери.

Гарри смеется и снова целует её, скользя языком по губам.

Эйвери думает, что обязательно скажет ему о ребёнке. Дайте только убедиться самой.

Назад к карточке книги "Искатели сокровищ (СИ)"