Текст книги "Искатели сокровищ (СИ)"

Автор книги: MadeInTheAM

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)

– Чужие тайны я уважаю, довольно того, что причины есть.

Барт отворачивается и, кажется, вполне готов удовлетвориться таким исходом, а Луи не может выкинуть из головы картинку: Анвар, две красивые девушки с ним, губернатор, богатые и довольные, над толпой людей, пришедших увидеть чью-то смерть.

– Лучше не произноси его имя по чём зря, ладно? – Барт поворачивается, и Луи кивает. – Лучше этого не делай. Поверь, Гарри не обрадуется.

Никто не обрадуется. Господи, кто вообще может радоваться упоминанию подобного существа?

– Ладно, – тянет Барт. – Чьи ещё имена под запретом?

Барту совсем не обязательно ничего знать, никому не обязательно ничего знать, но мысли крутились вокруг Ямайки и её обитателей с тех пор, как на борт «Леди Энн» поднялись две пленницы, и Луи, наверное, просто хочется выпустить эти мысли, а Барту вполне можно доверять.

– У Анвара есть дружок Зейн, его тоже лучше не упоминай. Зейн был нашим боцманом, пока я был помощником капитана.

Вот так в несколько слов укладывается целая история, больная, тяжёлая, зудящая за грудиной история. У Барта в недоумении расширяются глаза, а потом сходятся брови – видимо, пытается понять, как это всё случилось. Рассказывать Луи не собирается.

– Он… Ушёл? И теперь ты боцман и помощник, да?

Ему интересно и любопытно, но Луи не очень хочет посвящать кого-то в давние истории. Он не думает, конечно, что Барт может что-то с этой историей сделать, но в целом знать детали Барту и не надо. Любопытство Луи добродетелью не считает, но кое-что всё же уточняет.

– Можно сказать, что ушёл. Теперь он дворянин и ревностный слуга губернатора Ямайки.

Барт молча переваривает новость. Потом осторожно уточняет:

– Он вас предал, да?

И Луи может даже не кивать и вообще ничего не делать, тут и так всё понятно. Зейн был их другом с тех пор, как мальчишки познакомились на корабле Десмонда Стайлса. Каждый со своей историей, каждый со своей мечтой, в итоге они стали практически семьёй. Они ходили под одними парусами, под одним флагом, они пережили вместе и горе, и радость, вместе повзрослели. Такое не забывается. И предательство такого не прощается.

– Ничего не может быть хуже предательства, – глухо говорит Луи.

Барт вздрагивает, обхватывает себя руками и отворачивается. А Луи не чувствует удовлетворения, но чувствует, что, наверное, стало чуть легче, как будто выговоренные вслух слова уменьшали вес давних событий. И почему, чтобы заговорить, ему нужно это тощее любопытное создание, которое буквально преследует его? И ладно бы только на корабле, Барт, кажется, пробирается в мысли.

Глупости.

Луи стаскивает с ног сапоги и принимается за рубашку, собираясь, наконец, окунуться. Барта аж подкидывает на месте.

– И что ты придумал? Резко жарко стало?

Луи недоумённо смотрит на Барта, Барт округлившимися глазами смотрит на него.

– Плавать мне предлагаешь одетым?

– О, ну да, – Барт подбирает свои сапоги, оглядывается на воду, как будто только что увидел. – Мог бы предупредить. Смотри не утони.

И чешет подальше, как кипятком ошпаренный. Луи только плечами пожимает, всё-таки иногда Барт бьёт все рекорды дурости.

========== Переживания и отплытие. Бетти ==========

Комментарий к Переживания и отплытие. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c848632/v848632255/a5cba/-MHmJ_aih9U.jpg

Утром Бетти хочется самозабвенно рыдать в подушку, потому что на неё разом наваливаются все мысли и чувства, отогнанные сном, но приходится встать и изобразить бурную деятельность. Вряд ли кто-то оценит её страдания по поводу… Ну, предположительно, влюблённости. У Бетти проблемы, и она понимает это очень ясно, особенно со вчерашнего вечера, когда сбегала с берега быстрее, чем думала, потому что остаться ей хотелось как-то уж слишком сильно. А осталась бы, увидела бы что-то неположенное, и не смогла бы перестать об этом думать. В смысле, ещё больше думать, Луи и так её персональное наваждение, и в этом нет ничего обнадёживающего.

Раннее утро встречает серым сумраком, но рано или поздно этот день должен был начаться, так почему бы не теперь? Бетти вообще-то милая девочка, но сейчас раннее утро и у неё проблемы, так что она нелюбезно рычит на пару болванов и ещё и острым локтем подпихивает, чтобы двигались бодрее. Руки выполняют работу без участия мозга, пока мозг занят тем, что болтает по кругу одни и те же мысли.

– И стервец же ты в дурном настроении, – говорит Эрколе.

В его голосе почти родительский укор, и Бетти почти стыдно, но от этого ничего ведь не изменится.

– Кто сказал, что у меня дурное настроение?

– А что, мне не видно, что ли, без официального объявления?

Тётка иногда звала Бетти мегерой и прочила, что не быть ей замужем с таким характером. Да чего уж там, иногда и любящий отец намекал, что следует быть милосерднее. Сейчас, правда, кажется, что замужем Бетти не бывать по другим причинам, с характером не связанным.

Как только корабль выходит из бухты, Бетти спешит усесться подальше ото всех, пока лично у неё дел нет. Не совсем прячется, просто пытается в одиночестве разобраться, что случилось и что ей с этим делать. Получается не слишком хорошо. На самом-то деле, хочется запустить пальцы под рёбра и потянуть вверх, выворотить грудную клетку, потому что странные эмоции там не помещаются. Эмоций много, они непонятные, но Бетти догадывается, как оно всё называется, и лучше ей от этого не становится совершенно. Скорее, хуже.

Она ведь и не влюблялась прежде толком. И вот, не влюбившись до своих лет, видимо решила, что ей это и вовсе не грозит. Это была стратегическая ошибка, и от неё не выйдет сбежать так, как вчера от Луи – а ведь очень хочется просто сбежать и спрятаться, сделать вид, что не было ничего. Потому что влюбилась. Со всего маху и прямо носом, всем лицом в стену – вот какое это ощущение. Нельзя сбежать от того, что сидит за рёбрами и в голове. Нельзя сбежать от мыслей о том, что-то, что она считала добродетелью – понимание других, – обернулось против неё. Как получилось, что именно Луи ей хотелось узнать больше всех на свете, и в какой момент он начал отвечать на её вопросы, так что она увязла по самые уши? А когда вчера он рассказал о старом друге, рассказал нечто такое болезненное и личное, она, кажется, провалилась по самую макушку. И её какой-то дрожью пробивает, кажется, что она для Луи не просто любопытный матрос, но и… И кто-то ещё, но это точно не то, чего ей хотелось бы.

Чёрт.

Ладно, ладно, если ей так уж надо об этом думать, она подумает. Если Луи узнает, что она девушка, убьёт – без вариантов. Если опустить этот, самый важный, факт, то надо понимать, что Луи вряд ли сильно впечатлится её наружностью, потому как едва ли его привлекают своевольные язвительные девчонки пяти футов ростом, так что даже если он её простит, чуда не произойдёт. Вот. Так что думать не о чем, просто не о чем, и надо перестать думать. Как-нибудь надо.

Только как это сделать, если у неё даже не смотреть-то на него не получается? Его глаза – как чёртова бездна. Он сам весь бездна? Бетти всё время кажется, что где-то что-то цепляется, что их взгляды связываются в одно целое. Конечно, нет ничего такого. И никакого одного целого нет и быть не может. Бетти думает, что она глупая и романтичная, а это, как выясняется, кошмарное сочетание.

Если бы всё вот это безобразие приключилось на берегу, она бы знала, что делать. Вряд ли бы что-то сделала, но знала бы хотя бы, что в данной ситуации правильно. А так – полный кавардак. Нельзя считать отношение Луи чем-то кроме отношения мужчины к мужчине, потому что он видит перед собой Барта, а не Бетти, и ни в коем случае не должно быть иначе. И если только она не сознается, так всё и останется. А она ни за что не сознается, так что будет довольствоваться тем, что у неё есть, а есть у неё не так и мало. Вот, вот так уже лучше, надо думать в эту сторону. Это уже можно считать каким-никаким решением, так что Бетти выползает на свет Божий к людям и находит себе занятие. Ведь ничего не случилось и не случится, во всяком случае внешне-то всё прежнее.

У острова Юнион они убирают немногочисленные поднятые паруса, и в шлюпку садятся Гарри и Найл. Зачем-то гребут в сторону острова.

– Что-то происходит или как? – удивлённо спрашивает Бетти.

Отвечает ей Лиам, с какой-то уж очень довольной улыбкой.

– Оставляют сообщение англичанам.

Объяснение странное, ведь сделка отменяется, и они вроде как не хотят пересекаться с англичанами и их тремя фрегатами.

– Надеюсь, не с координатами, где нас искать.

Лиам смеётся и качает головой. Широко потягивается, разворачиваясь к Бетти.

– Как раз, чтобы не искали нас. Есть способы умереть попроще.

– Знаю, но я бы лучше пожил подольше, мир слишком большой и красивый, я ещё не всё видел. И вообще, может где-то есть место для меня, а я его не найду? Нехорошо получится.

– Да уж.

– И что за сообщение?

Бетти правда любопытно, ей вообще всё любопытно, конечно, но сейчас она просто не может понять, что там надо оставить для англичан и зачем. Лиам, кажется, задумывается, можно ли об этом говорить, а потом решает, что тайны никакой нет.

– Очень любезное письмо о том, что мы обижены на них за три фрегата, так что девушек утопили и ушли в неизвестном направлении.

Бетти недоверчиво приглядывается к Лиаму, но тот утвердительно кивает с ухмылкой. Ну, весьма оригинальная записка, наверняка гадостей написали. И Бетти кажется, она понимает, зачем это сделано – чтобы пленниц не искали, а значит не искали «Леди Энн». Хорошо бы это сработало.

– Хотел бы я посмотреть на лица тех, кто это будет читать, – фыркает Бетти. – Правда, ради этого оставаться тут не собираюсь.

– Тебе ещё место своё искать, – улыбается Лиам.

Ну да, ну да. Только она не совсем знает, как это делать и как понять, что это место для неё. Сейчас ей просто нравится то, где она. Ну, кроме того, что у неё есть проблема, но это в каком-то смысле тоже неплохо. Господи.

Когда Гарри и Найл возвращаются, на корабле наконец поднимают все паруса и берут курс в открытый океан. Острова отдаляются, их очертания удлиняются и смазываются, и к полудню они как тучное облако на горизонте. На палубе появляется Паула и приветливо кивает Бетти. И кажется, что улыбается даже с облегчением. Бетти думается, что Паула в какой-то степени видит в ней защитника, и это странно, но приятно. Никто, конечно, не собирается настаивать на том, чтобы высадить девушек, и никто не желает им зла, но не обязательно ведь желать зла, чтобы это зло сделать? Кое-кто может оскорбить ненароком какой-нибудь дурной шуткой, и дело не в благородном происхождении и воспитании Паулы, а в том, что она нежная и милая, очень чистая. Возможно, сама Бетти тоже такой была, пока не оказалась предоставлена самой себе?

– Значит, вы по-прежнему с нами? – улыбается Бетти.

– Да, пожалуй всё повернулось совсем не так, как я ожидала, – вздохнула Паула. – Жизнь несколько более сложная, чем мне казалось.

Юным особам, принадлежащим к слабой, но прекрасной половине человечества, не положено рассуждать о жизни. А впрочем, как говорят, за мысли не наказывают, поэтому рассуждать можно – главное не давать никому об этом знать.

– Сложная ещё не значит плохая, – утешения получше у Бетти нет. – Зато тут у нас интересно, и кормят хорошо.

А ещё тут опасно: англичане, стычки с другими кораблями, шторм. Ну, и пираты, конечно, тоже не ангелы. Паула явно это всё понимает, но, раз сделать с этим ничего нельзя, она не жалуется.

– Всё это довольно странно. Мы сели на корабль в Лондоне, с тем, чтобы сойти в Порт-Ройале, и бабушка уже там, но мы с Эйвери до сих пор в пути, да ещё и двигаемся в противоположную сторону. И за это время с нами случилось больше, чем могло бы за десять лет.

Вот это точно, и Бетти отлично понимает, о чём говорит Паула.

– Это ведь хорошо? – улыбается Бетти. – Думаю, мир стоит того, чтобы немного отложить всё обычное и привычное. Засохнуть в гостиной от скуки ты всегда успеешь.

Паула молчит и рассматривает удаляющийся берег, а Бетти сидит на бухте каната и щиплет корпию. От ветра изредка хлопает флаг на мачте, как птичьи крылья, и солнце выливает свет прямо на макушку, но волны несут прохладу, и Паула чуть перегибается за планшир, заглядывая в тёмную воду, как будто ищет там русалок. Их нет, Бетти проверяла, ещё в детстве.

Бетти думает, что Паула совсем не выглядит расстроенной тем, что отправляется куда-то на пиратском корабле. Ей всё ново, и, наверное, ей нравятся те люди, с которыми она тут общается – и не только за неимением лучшего общества, ей интересно. Бетти думает о вещах, о которых ей думать нет никакой необходимости, о том, что если Пауле понравился Найл, то это, конечно, ужасный выбор, потому что он пират, но отличный выбор, потому что он добрый и милый. Правда, Найл всё-таки пират, а Паула леди, так что сколько бы они там друг другу ни нравились, когда-нибудь Паула должна будет снова вспомнить о том, кто она. И они больше никогда друг друга не увидят? Потому что Пауле уготована судьба быть украшением чьей-то семьи и всё такое, она выйдет замуж за подходящего мужчину, и совершенно точно Найл не подходящий мужчина. Впрочем, не Бетти сетовать на чужие неподходящие влюблённости. Просто ей жаль, что жизнь несправедлива к людям, которые ей нравятся.

Собственно, к самой Бетти жизнь тоже не сильно справедлива. Избытком храбрости – скорее безрассудства, – она никогда не страдала, и между «да» и «нет» склонна была выбрать «нет», но на Тортуге решила попытать удачу. Ну вот. Своеобразная удача ей выпала. Хотела правильного? Получай, Бетти. Правильно – пиратский корабль. Правильно – изменчивый путь в поисках счастливого случая. Правильно – смотреть в глаза-бериллы боцмана, болтать с ним обо всём на свете, наблюдать за ним на расстоянии и, наверное, потихоньку сходить с ума. Правильно – палуба под ногами, океан вокруг и надежда, что завтра будет хороший день.

Паула, подбирая юбку, садится рядом с Бетти, рассматривая её работу. Бетти вытягивает нитки, легко подцепляя одну за другой. Когда-то их подгоняли плотно друг к другу, чтобы получилось хорошее полотно, а она теперь портит эту работу, чтобы потом получившейся корпией Нейт обрабатывал чьи-то раны.

– Бывает же такое, что так много хочется сказать и спросить, что не знаешь, с чего начать, и молчишь, – говорит вдруг Паула.

– Если ты так начала, значит, хочешь заговорить о любви, не иначе.

– Почему бы и нет? Разве не отличная тема для разговора среди дня на пиратском корабле?

Они смеются. Действительно, разве есть вообще тема благодатнее? Да только Бетти не слишком уверена, что она хоть что-то об этой теме знает. Или Паула.

– Когда и как об этом ни говори, а всё равно ни до чего не договоришься.

– Я не хочу, как Эйвери.

Рука у Бетти соскальзывает, теряя нитку. Бетти хлопает глазами и вопросительно смотрит на Паулу. Она уверена, что хочет это сказать, да ещё и малознакомому матросу? С другой стороны, у неё тут не так, чтобы обширный выбор собеседников, а событий в жизни произошло много.

– Не хочу, чтобы меня просто кому-то отдали, – качает головой Паула. – Так что я даже рада, что мы с вами плывём, куда бы то ни было. Я больше доверяю плану Эйвери, чем… – она обрывает сама себя, но всё и так понятно.

– Чем руководству миссис Клементс, – заканчивает за неё Бетти, и Паула кивает.

Эйвери тоже явно не хочет, как Эйвери. Бетти потирает лоб, в надежде так расшевелить мысли и найти достойный ответ.

– Может быть, ты смогла бы выйти за того, кто тебе мог бы понравиться, почему нет? И почему ты думаешь, что Эйвери… – Бетти встречает взгляд Паулы и поджимает губы. – Ну да.

Ну да. Говорить уже не о чем, не будет никакого жениха от миссис Клементс, да и Эйвери замужество за Мендесом больше не грозит. И, конечно, надежда на то, что им могли бы понравиться навязанные женихи, ничтожно мала. В лучшем случае незнакомый человек будет приятным и даст себе труд хотя бы присмотреться к навязанной жене. Обычная ситуация для многих, но едва ли такая уж многообещающая.

Бетти не знает, какие у двух леди планы и есть ли они вообще, но не выйдет ли так, что место миссис Клементс займёт её дочь? Не станет ли Эйвери из лучших побуждений направлять и опекать Паулу так, как той не хочется?

– Ты тоже так не хочешь, – говорит Паула. – Чтобы за тебя кто-то решал. Никто не может этого хотеть.

Бетти возвращается к корпии и опускает лицо. Никто не может этого хотеть. Даже если чьи-то решения в целом могут быть полезными или навязанными из лучших побуждений, всё равно ведь неправильно.

– Не хочу, – соглашается Бетти. – Поэтому, собственно, и оказался здесь.

И ей кажется, Паула понимает то, что она действительно хочет сказать. Потому что Бетти не мальчишка-матрос, а взбалмошная девчонка, взявшаяся решать за себя. И, возможно, это не самое верное решение с точки зрения хорошего тона, но оно правильное для Бетти. Упорства – упрямства? – у Бетти вполне достаточно, и однажды сказав «да», она не отступает.

И, возможно, Паула и Эйвери чувствуют что-то подобное. У них нет возможности выбора действий, но у них есть возможность выбрать, как ко всему этому относиться, верно? И, наверное, они уже не проклинают день, когда «Северная звезда» был взят на абордаж, потому что в конце концов этот день приоткрыл для них новый мир. И Бетти верит, что это неплохой мир, уж не хуже того, что мог бы быть на Ямайке. И точно лучше того, что мог быть у неё самой на Антигуа.

========== Тоска. Белла ==========

Комментарий к Тоска. Белла

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0b35/QQqIIM6bkeE.jpg

Белла не находит себе места. Ей кажется, что стены дома давят на неё, запирают в клетку. Ещё никогда она не расставалась с Анваром так надолго, они всегда были вместе – и ей кажется, будто оторвали половину, как бы глупо это ни звучало.

Отец поселил миссис Клементс в их доме, и теперь Белла вынуждена терпеть старую стерву на обедах и ужинах, улыбаться и думать, что воткнула бы старухе вилку в глаз, если бы могла. Приходится делать вид, что она – само гостеприимство, тем более, что Джелена не в состоянии быть радушной хозяйкой. Сестра бледнеет и худеет, ожидая своего Зейна, и разве что не к окну прилипает, будто чертов пират может ради неё вплавь добраться до Ямайки. Белле хочется накричать на неё, встряхнуть, сделать хоть что-то, чтобы Джи очнулась и осознала уже – её Зейн вряд ли вернется. Даже если не уйдет на сторону своих бывших друзей, то умрет от их же рук, и пусть Джелена уже осознает, что для неё так будет лучше! Дядя не зря отправил с командором Морганом именно Малика – двух зайцев одним ударом. Надеется, что Гарри Стайлс и его бывший друг вскроют друг другу животы.

Белле плевать, даже если вся кровь Зейна Малика пропитает доски корабля – только бы Анвар возвратился живым.

Миссис Клементс не спеша обсуждает с отцом предполагаемую свадьбу, и Белле хочется кричать так, чтобы винные бокалы на столе от её голоса полопались. И к мысли, что она отдала бы всё, чтобы Анвар вернулся невредимым, Белла добавляет другую: пусть проклятая английская девчонка утонет в Карибском море. Пусть свадьба не состоится никогда.

Джелена приходит к ней вечером – укутавшись в шелковый халат, с расплетенными светлыми волосами, она больше похожа на англичанку-мать, чем на испанца-отца, и это удивительно. Садится на край постели.

– Я боюсь за него, Белла, – тихо говорит она.

Белла едва удерживается, чтобы не зашипеть на ноющую сестру. Джи, в конце концов, имеет право ныть и плакаться, это ЕЁ свадьбу перенесли на несколько недель, это ЕЁ жених сейчас готовится к встрече с пиратами, это ЕЁ Зейн может не вернуться. Белла показывать эмоций не может, чтобы отношения с Анваром не раскрыть, и внутри у неё все кипит. Джи впитала материнскую натуру так же, как переняла её внешность, тогда как у Беллы и её брата испанские страсти в крови, и любят они друг друга так же яростно и самозабвенно, утопая в отражениях друг друга.

– Не волнуйся, – она гладит Джелену по волосам, натягивает ободряющую улыбку. – Твой Зейн однажды от пиратов живым ушел, и теперь снова уйдет.

Джелена утыкается лбом в её плечо и всхлипывает, и Белла хочет крикнуть: дура ты, сестренка, дура, твой Зейн – пират, и всегда им будет, а вовсе не солдат, отправленный к ним на корабль! Он врет тебе в лицо, обманывает, а ты готова верить, потому что влюблена! Но даже не любишь.

Белла уверена, что Джи не любит этого своего Зейна, невозможно любить человека, которого толком не знаешь. Любить означает знать, чувствовать, понимать, быть отражением друг друга. Быть единым целым, хотя это звучит глупо, как в театральных пьесах, что, говорят, в Англии так популярны. Анвар с Беллой с самого детства, никого ближе у неё не было и не будет, никто её так не понимает и не принимает. Зейн влюбил в себя Джелену за пару встреч на званых вечерах – но если она не знает, что Малик был подельником Стайлса, что вообще она знает?

Белла и сама об этом узнала только от Анвара – губернатор и отец не скрывали от него происходящего, а он делился с ней, пока они валялись в постели и целовались, боясь потерять хоть миг чертовски драгоценного времени. Они оба были хранителями семейных секретов, но самую страшную тайну делили между собой.

– Мне кажется, он не вернется, – шепчет Джелена.

«Оно и к лучшему, сестренка, – думает Белла. – Отец найдет тебе другого жениха, и ты думать забудешь про своего пирата»

Хотя нельзя не признать – Зейн красивее многих местных аристократов. Высокий, стройный и гибкий, с приятным, тягучим голосом. Кажется, он откуда-то с Восточных стран, об этом так и кричат его черные волосы, его глаза, темные, как патока, длинные ресницы, которым большинство девушек Порт-Ройала завидуют. И он, определенно, любит Джи, хотя, возможно, тоже не очень понимает, какая она есть.

Следующие несколько дней Джи ходит тенью самой себя. Миссис Клементс раздражает больше обычного, и Белла, в очередной раз выйдя из себя, срывается на Гресии за какую-то мелочь. Девушка убегает прочь, а Белла смотрит на себя в зеркало и массирует виски. Затем хватает зеркало и швыряет в стену.

У неё внутри пустота, стремительно заполняющаяся страхом, и Белла боится, что не выдержит. Утром она услышала, как служанки, вычищая камин, обсуждали пиратов – и одна из них обмолвилась, будто, говорят, капитан Гарри Стайлс был Джемме родственником. У Беллы внутри ледяным страхом все обволакивает, и она молится за жизнь Анвара, молится, чтобы любимый/брат вернулся домой. Вернулся к ней.

========== Бессонница. Гарри ==========

Комментарий к Бессонница. Гарри

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c848628/v848628162/3fda7/GF14uHFa2rY.jpg

Стоит Гарри закрыть глаза – и неровные, неуверенные буквы, которые Зейн уж наверняка выводил в темноте трюма, огненно полыхают под веками. Когда-то предательство одного из лучших друзей вскрыло ему грудную клетку, выворачивая его наизнанку, но теперь ему выворачивает кишки заново – потому, что поступок Зейна вытаскивает похороненные воспоминания.

Гарри помнит, как попал на корабль к Десмонду (назвать бывшего капитана «отцом» у него не поворачивался язык). Он пришел тогда на Тортуге в таверну, где набирал команду Десмонд Стайлс. Он, шестнадцатилетний мальчишка, юркий и уверенный в собственных силах, носящий в сердце твердое намерение быть лучше собственного отца. Десмонд смотрел на него, хмурясь, пытался понять, чем знаком ему новенький юнга, но так и не смог узнать в нем себя. Зейн был первым, с кем познакомился Гарри, оказавшись на «Леди Энн» (тогда галеон ещё носил другое название), и Зейн же, плававший с Десмондом уже год, знакомил его с корабельным оснащением. Потом на борту появился Лиам, за ним – Луи и Найл. Но Малик всегда оставался для Гарри тем, кто помог ему освоиться в команде Десмонда. Кто через три года стоял рядом с ним во время бунта. И тем, кто год назад отбросил их дружбу, чтобы получить прощение от губернатора Ямайки.

Гарри помнит грязные, полные крыс катакомбы ямайской тюрьмы и помнит, как думал, что больше никогда не увидит «Леди Энн». Он вспоминает абсолютно дерзкую, абсолютно безумную и неожиданно удачную попытку Лиама и Найла вытащить их с Луи с виселицы, хотя и Стайлс, и Томлинсон уже успели попрощаться с жизнью.

И Гарри думает, что, кажется, никогда не поймет поступков Малика. Ради чего Зейн предал их дружбу – ради славы? Богатства? Каперской лицензии от англичан? И ради чего он помог им сейчас? Если вообще помог, а не пытался загнать в заранее расставленные сети.

Записка, оставленная Гарри и Лиамом на берегу острова Юнион – пригвожденная ножом к ближайшей пальме, если уточнять, – могла разозлить англичан до белых глаз. А ещё – одним махом лишить Зейна всех привилегий, которые принесло ему предательство. И Гарри, до крайности довольный собой тогда, сейчас признается сам себе, глядя в темноту: а принесло ли ему это удовлетворение?

Ответ приходит не сразу. Гарри слушает шум волн, бьющихся о борт «Леди Энн», вспоминает, как много лет назад они с парнями валялись прямо на полу в общей каюте – юнгам с гамаками и тюфяками не особо, знаете ли, везло, – и мечтали, как их имена будет знать весь мир, казавшийся тогда огромным. Вроде бы, именно в одну из таких ночей Зейн попросил Луи научить его писать (всякое в жизни пригодится), и Томлинсон все свободное время тратил на обучение друга этой не такой уж хитрой науке.

«Почему ты предал нас? Что же было не так?»

Гарри ищет и не находит ответ, а тоска свербит за ребрами, ноет, завывает больным ветром и мешает уснуть. Кажется, его не удовлетворило дерзкое письмо, оставленное англичанам. Кажется, ему до сих пор так больно, что эта боль прорастает в легких и мешает вздохнуть. Кажется, он поступает, как Зейн когда-то, и это приравнивает его к бывшему другу, навсегда получившему звание «предатель». И если Гарри так гордился, что не предал бы даже своего врага, почему он сделал это теперь?

Англичане совсем не так тупы, как хотелось бы. Смогут сложить несколько фактов и осознать, что кто-то команду «Леди Энн» о приближении трех фрегатов предупредил. А кто ещё это мог быть, как не бывший пират?

Совесть выгрызает в душе у Гарри дыру. Он бьет кулаком по постели: чем же он лучше Малика? И ненавидит себя за слабость, ненавидит до зубовного скрежета. И хотя ни Луи, ни Лиам, ни Найл его не осуждают, он осуждает сам себя. Эйфория от дерзкого поступка проходит, растворяется в пене морской, а боль – вот она, всегда с ним, навсегда за грудиной плещется, разъедает отравой.

Гарри поднимается, набрасывает рубашку на плечи. Быть может, соленый воздух океана и шум волн утихомирят его душу, как всегда и бывало? Море и палуба «Леди Энн» спасали от любых кошмаров, тянущих лапы в ночи. Он выбирается на палубу. На квартердеке Джон – сменил Поля, очевидно. Гарри кивает ему, но к рулю не поднимается, отходит к борту, опирается о фальшборт. Море – темное, но спокойное, плещется о бока «Леди Энн», успокаивает, утешает… зовёт. А над ним – звезды, бархатным полотном, расшитым драгоценными камнями, небо раскинулось над волнами, и черт знает, где океан переходит в небеса.

Ему предстоит многое решить: команда не очень-то довольна новой идеей. Гарри не то чтобы боится бунта, но думает, что им нужны доказательства, а доказательства сгорели. Эйвери пошла ва-банк, и он восхищен этим. Очарован, если хотите. Как очарован ей самой, и нет смысла скрывать это от себя самого. Очарован и… влюблен? Кажется, так это называется.

Идиот.

Гарри закурил бы, но вредные привычки среди четверых друзей только у Луи. Звезды смотрят на него с неба, и он задается вопросом: правильно ли поступает? С другой стороны, выбор у него всё равно был так себе. Он точно знает, что не отдаст Эйвери Анвару, а это значило, что выбор его был всего лишь фикцией, а на самом деле он давно всё для себя решил и теперь только следует этому решению, как всю жизнь следовал стрелке своего компаса.

Это потому, что раньше у него не было собственной звезды, а теперь – есть. И его звезда куда ближе, чем вон те, на черном полотне небес. Мысли болтаются в голове, словно остатки рома в полупустой бутыли. Гарри гладит планшир ладонью.

Шелест платья подсказывает ему, что Эйвери тоже не может уснуть.

– Ваш корабль отвечает вам взаимностью, – она становится рядом и просто смотрит на море. – Не можете уснуть, капитан?

– Это очевидно, – Гарри пожимает плечами. На палубе они не одни, и он понятия не имеет, как вести себя с ней, а Эйвери ему совершенно не помогает. Глядит на волны, и даже в темноте Гарри видит её профиль, и что-то у него за ребрами снова свербит, но уже по-другому. Не так, как из-за мыслей про Зейна, а сладко и лишь чуть-чуть – болезненно.

– В детстве отец рассказывал мне о русалках. Он говорил, что они поют, завлекая моряков, и песни их прекрасны. Сначала я в это верила, потом – не очень, а сейчас почти готова снова поверить, – Гарри не может понять, говорит она с ним или сама с собой, но Эйвери облегчает ему задачу: – А вы русалок видели, капитан?

Он улыбается.

– Не видал ни одной, а я плаваю уже лет шесть, не меньше. Да и не хотел бы встретиться, мне нравится жить. Вам бы встреча эта не пришлась бы по душе, кстати, – добавляет он, искоса глядя на Эйвери.

В свете месяца её профиль кажется тонким, будто она сама – русалка, и не будь на квартердеке Джона, Гарри поцеловал бы её, собирая с её губ лунную пыль (и откуда у него в голове эта романтическая ерунда из материнских сказок?), но Джон – тот ещё сплетник, и Гарри держится.

– Почему? – удивляется Эйвери. Кажется, сказки ей рассказывали не до конца, и Стайлс поясняет с удовольствием:

– Потому, что русалки поют песни, чтобы завлечь моряков в пучину, а потом пожирают их.

Эйвери растерянно хлопает глазами, а потом фырчит:

– Шли бы вы к Дьяволу, капитан Стайлс, со своими шутками!

И краснеет, понимая, что только что сказала.

Гарри не выдерживает и хохочет, ощущая, как его отпускает, отпускает мыслями, сердцем, душой. Как боль, свербящая за ребрами, растворяется. Эйвери, кажется, тоже чувствует его облегчение, потому что улыбается в ответ, перестает обижаться на неуместную шутку, которая вовсе не шутка. Мать рассказывала Гарри легенды о русалках, и пусть он в жизни не видел ни одной, кто знает, что скрывается в океане?

– Мы все там будем, – отвечает он словами Луи. – Но за столько времени я пока туда не попал.

И надеется пока что повременить с этим, что уж. Эйвери дотрагивается до медальона, но скорее задумчиво, нежели нервно.

– Шесть лет в море – это много, капитан Стайлс. Шесть лет назад я бы не подумала, что однажды окажусь на пиратском корабле, плывущим к неизвестному острову.