Текст книги "Искатели сокровищ (СИ)"

Автор книги: MadeInTheAM

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

«Шесть лет назад я не подумал бы, что встречу тебя, – думает Гарри в ответ. – Я считал, что нет ничего дороже золота, а теперь я ищу ответ на вопрос, заданный старой гадалкой, и мне кажется, я почти нашел его».

– Шесть лет назад я не загадывал, что доживу до своего возраста, – он жмет плечами. – Но мир всегда заключает с нами пари и доказывает, что наши мысли и предположения порой разбиваются… да вот как волны о борт «Леди Энн».

Глубокомысленно, Стайлс. Браво. Эйвери перегибается за планшир, чуть хмурится, разглядывая плещущееся море. Гарри хочется поддержать её за талию, но он не решается и чувствует себя из-за этого идиотом. Какого черта, они уже целовались!

Эйвери ведет себя так, будто этого не было.

Гарри ведет себя так, будто об этом забыл. А больше всего на свете ему хочется прижать её к себе и целовать снова. Но не на глазах же у Джона!

– Сколько вам лет, капитан?

Вопрос Эйвери застает его врасплох. Гарри моргает.

– Двадцать два.

Кажется. Он не помнит дату своего рождения. Как-то не до этого было, когда приходилось выживать.

– А мне девятнадцать, – она кладет ладонь на планшир, рядом с его рукой. – И за последний месяц со мной случилось больше, чем происходило за всю мою жизнь. Я не очень-то понимаю, как к этому относиться и как себя вести, капитан, – Эйвери кусает губу задумчиво, и в этот момент красива до боли. Гарри хочется отвернуться, но он смотрит, как завороженный, и чувство, таящееся за грудной клеткой, грозит выломать ему ребра. – Но я знаю теперь, как я жить не хотела бы, – она разворачивается к нему всем корпусом, и Гарри видит, как медальон на её шее блестит в лунном свете. – Спасибо, что согласились на мой план.

Гарри уверен, что подслушивающему Джону диалог их кажется совершенно бессмысленным, но на самом деле в нем смысла достаточно. Эйвери фактически признается ему в своей растерянности, в своих опасениях не выдюжить в том, что взвалила на свои плечи. Возможно, она просит о помощи.

– Идемте, я вас провожу до каюты, – отвечает он. – Скоро утро.

Они в молчании спускаются на орлопдек, и в полутемном коридоре останавливаются у двери. Эйвери – маленькая и хрупкая, едва макушкой ему достает до носа. Они стоят совсем близко, и Гарри мог бы поцеловать её сейчас, никого рядом нет, и никто бы не увидел. Но в глубине души он понимает, чувствует, что Эйвери не готова, что её порывистые поцелуи в его каюте – это отчаянная попытка ухватить желаемое за хвост, ведь, кажется, она и сама не верила, что они поплывут по карте. И, возможно, считала, что их пути разойдутся. И не знала, не погибнет ли от рук его команды сама, стоит им узнать о приближающихся фрегатах англичан. Тогда они целовались, как в последний раз, но теперь у них есть ещё время.

И Гарри намерен доказать, что Эйвери ему… дорога?

Что он… влюблен?

Скорее, он хочет показать, что никогда не поступит так, как она сама не хочет, чтобы он поступил. Гарри осторожно касается ладонью её щеки, поглаживает нежную кожу, пропитавшуюся солью морских капель и солнцем. Эйвери вздыхает, чуть ведет головой, прижимаясь губами к его ладони. Всего на мгновение, но сердце у Гарри заходится в груди бешеной пляской. Хочется плюнуть на всё, прижать её к себе. Дать понять, насколько она желанна.

Что-то ему подсказывает, что нельзя. Не сейчас и не здесь, когда она не отошла ещё от собственного смелого хода в этой игре.

– Доброй ночи, мисс, – Гарри заправляет ей за ухо прядь волос, отступает назад и кланяется. – Отдыхайте.

========== Выбор. Эйвери ==========

Комментарий к Выбор. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849028/v849028162/40c1d/rsdSpOItOxM.jpg

Эйвери боится поверить в пусть и временно, однако всё же обретенную свободу, и с ужасом думает, что будет делать, если карта её деда – фикция, если острова на самом деле нет. Наверное, проще будет самой кинуться в море, ведь от разъяренной команды её тогда не спасет даже протекция капитана Стайлса. Он просто не сможет помочь.

«Леди Энн» идет гладко, с попутным ветром, будто сам Бог ведет её по океанским волнам. Эйвери нравится иногда выбираться на палубу и наблюдать исподволь за матросами. Она поражается, как им удается работать столь слаженно и думает, что не в последнюю очередь в этом заслуга капитана Стайлса и его боцмана. Впрочем, Эйвери понимает, что даже сама себе врет – наблюдает она не только за матросами, но и за самим капитаном. Гарри успевает бывать буквально везде, успевает следить за всеми (не без помощи Луи), а ещё – всегда находит её взглядом. Эйвери кажется, что в её легких распускаются цветы, как в материном саду, и она задыхается, но её это не пугает.

А ещё ей кажется, что, когда они встречаются взглядами, воздух между ними накаляется, обжигает горло при вздохе. Если бы Эйвери могла, она бы спросила у капитана, чувствует ли он то же самое, но она не уверена, что готова услышать ответ, каким бы он ни был, ведь ей тогда придется и самой отвечать что-то, а она чувствует, что она не готова, не знает вообще ничего. Только ощущает это невероятное притяжение, от которого хочется выть. Или броситься в объятия капитана Стайлса – и будь, что будет.

Рациональная её часть говорит, что это неправильно. И Эйвери слушает её, потому что не хочет выглядеть дамой полусвета. И очень боится, что уже так себя поставила. Её чувства кричат, что Гарри так же боится. Что нужно просто поговорить, но она тянет.

«Леди Энн» неумолимо стремится вперед, к неизвестному острову, а дни проходят за днями. Паула всё больше проводит времени в компании с Бартом или Найлом, а Эйвери старается ей не мешать – разглядывает свою копию карту, сидя в каюте, вчитывается в переписанные заметки. Кусает губу. Она мало понимает в навигации, мало понимает в морском деле. И думает, что, вместо этого бесполезного занятия должна бы последить за Паулой. Ей не стоило бы проводить так много времени с Найлом, ведь мало ли, что может случиться, но Эйвери не может её обвинять или осуждать, не может ей что-то советовать.

Ведь она сама целовалась с Гарри… и не только целовалась. То, как они прикасались друг к другу, как смотрели друг на друга, значило в тот миг больше, чем поцелуи. Священник из их прихода назвал бы её блудницей; сказал бы, что она будет гореть в Аду.

Эйвери думает, что адский огонь вряд ли будет жарче того огня, в котором она уже горит, стоит капитану прикоснуться к ней. Эйвери думает, что им бы стоило обсудить происходящее, решить, что делать, но она и сама не знает, чего хочет. Её судьбу решала семья, и семья же внушала, что родители знают, что для неё лучше, а ей стоит прислушиваться к их настоятельным советам. Ей просто сообщили: она выйдет замуж, а её будущий муж живет в Порт-Ройале.

Теперь перед Эйвери расстилается весь мир, а она не знает, что с этим делать. Легко было сказать капитану Стайлсу, что ей хочется начать новую жизнь в Южной Америке, но как? Как начать эту жизнь, если всю жизнь находишься под крылом у других людей? Свобода пахнет океаном, солью и терпким запахом кожи Гарри Стайлса, который сам – яркое олицетворение того, о чем Эйвери так мечтает и чего так боится.

Будущее застилает туманом, и Эйвери хочется продраться сквозь него. Ночами, пока Паула сопит на своей койке, Эйвери думает, что будет делать, если они найдут сокровища, о которых упоминал отец и дед (что случится, если не найдут, она пытается не представлять). Она знает, что должна выплатить команде капитана Стайлса выкуп за себя и Паулу. Она знает, что ей придется решать за себя.

Когда Эйвери думает о том, чего хочет на самом деле, то в глубине души ответ ей известен, и если днем она старается мыслить рационально, то ночью просто тоскует по прикосновениям Гарри, по его поцелуям и по нему самому. И, хотя она знает, что Гарри спит в соседней каюте, она боится даже думать о том, чтобы пойти к нему. А ещё – знает, что желает его самого. Что так наивно хочет говорить с ним до рассвета, прикасаться к нему, смотреть в его кошачьи глаза, и…

Эйвери прячет полыхающее лицо в подушку. Знакомая волна тепла окатывает её изнутри, лижет огненными лепестками. Её мир переворачивается с ног на голову, Гарри Стайлс его переворачивает с легкостью. Каждым разговором, каждой встречей, каждой прогулкой по палубе. Гарри рассказывает ей о шести лет, проведенных на «Леди Энн», рассказывает с удовольствием, как сказку, которой нет конца. Он молчит о детстве и о семье, а Эйвери не спрашивает, довольствуясь тем, что капитан готов ей раскрыть. От путешествия проходит три дня, а ей кажется – будто вечность. А Эйвери спрашивает себя, может ли считать себя и капитана Стайлса друзьями? Кем-то ещё?

Гарри смотрит на неё так, будто сам горит изнутри. От мысли об этом Эйвери чувствует себя очень грешной, но почему-то не боится ни божественной кары, ни Сатаны, которыми так пугал священник на проповедях. Вряд ли пастор их небольшого прихода в Дербишире испытал за свою жизнь множество приключений.

Они по-прежнему ужинают в кают-компании. Эйвери помогает Гарри и Луи прокладывать курс, пока они всё дальше уходят от Наветренных островов и от английских фрегатов, которые почему-то за ними не гонятся – то ли у «Леди Энн» была фора, то ли англичане решили вернуться на Ямайку, а не гоняться по морям за одним несчастным пиратским галеоном.

И однажды Эйвери признается себе, что влюблена в капитана Стайлса. Что это странное чувство, свербящее так сладко и болезненно за ребрами, обжигающее её пламенем при воспоминаниях о его поцелуях, – это, кажется, любовь, о которой она, будучи благоразумной девушкой, и подумать не могла. В отличие от романтичных подруг, Эйвери всегда знала, что замуж выйдет по выбору своих родителей, и если они с мужем будут испытывать друг к другу симпатию или дружеские теплые чувства – это ей очень повезет, потому что у матери с отцом и такого не было. А чувство любви оставалось для театральных пьес и старинных легенд и песен.

Мэри вообще считала любовь дурным тоном. А любовь к пирату, думается Эйвери, довела бы её до нюхательных солей.

Эйвери понимает, что влюблена, как-то странно – капитан Стайлс что-то рассказывает ей, сидя на баке. Команда уже улеглась спать, палубу «Леди Энн» освещают лишь фонари. Вахтенный вглядывается в темнеющий горизонт, а на бархатном небе загораются первые звезды. Эйвери кажется, что её огрели по голове чем-то тяжелым, и, наверное, благородная леди и думать о таком не может, и вообще не должна знать, что кого-то по голове можно огреть. Только она больше не нежный оранжерейный цветочек, да и была ли им вообще?

– …в северные колонии мы плавать не рисковали, – Гарри рассказывал об очередном своем путешествии, щурясь в окутывающие палубу сумерки, медленно переходящие в темноту. – А в Южной Америке однажды были у берегов. И у Панамы ещё.

Эйвери смотрит на капитана, разглядывает его красивые, четкие черты, его длинные ресницы, прикрывающие хитрые зеленые глаза, и думает, что любит его, и поздно пытаться что-то менять. Чтобы выдрать эти чувства, ей придется вскрывать себе грудь, а ей не хочется.

– Вы, никак, спать хотите, мисс? – Гарри неверно истолковывает её молчание. – Сказали бы сразу, – он улыбается. – Идемте, я провожу вас.

И это – обычный для них уже ритуал. Капитан проводит её до каюты и смотрит, просто смотрит так, что сердце выворачивается. Касается пальцами её лица, осторожно, будто спугнуть боится. И уходит. Эйвери так больше не может.

Эйвери влюблена, и впервые в жизни не хочет думать о последствиях собственных чувств и деяний.

– Нам плыть ещё несколько дней, – сообщает ей Гарри, когда они останавливаются у дверей в их с Паулой каюту. – Если наши расчеты верны.

Она кивает, смотрит на его лицо, в полутьме орлопдека кажущееся ещё притягательнее. Спать, на самом деле, Эйвери не хочет. Гарри, видимо, тоже. Он разглядывает её, скользит взглядом по лицу, по хрупкой шее и по плечам, и кусает губу.

– Доброй ночи, мисс, – произносит тихо. – До завтра.

– Капитан!

Эйвери ловит его за рукав, ошалев от собственной смелости, и, приподнимаясь на цыпочки, целует. Цепляется за его предплечья, впиваясь ногтями в ткань рубашки, и тянется к Гарри, ощущая, как жаркое чувство, грозившееся выломать ребра, прекращает неистово бушевать и растекается по телу волнующим теплом.

Гарри целует в ответ, но в прикосновениях его что-то меняется – они становятся более нежными, мягкими и тягучими, как мед. У Эйвери голова идет кругом. Капитан обвивает руками её талию, прижимая к себе, проникает языком в её рот, и она неуверенно отвечает на ласку, повторяет его действия, и в ушах шумит, будто туда щедро плеснули океанскими волнами.

Эйвери кажется, будто целуются они вечность, пока Гарри не отстраняется. Улыбается и дотрагивается ладонью до её щеки. И, наверное, им обоим есть, что сказать, но оба молчат.

– Капитан, я… – Эйвери прочищает пересохшее горло.

Стайлс качает головой.

– Просто Гарри. Хотя бы наедине.

Эйвери знает, что мужчин нельзя называть по имени, даже собственного мужа. Нельзя обращаться к ним на «ты». Ей всё равно – правила высшего света остались на берегу.

– …думаю, нам надо о многом поговорить, – заканчивает она.

Гарри привычным жестом заправляет волосы ей за ухо.

– Какое совпадение, я тоже так думаю.

Эйвери не уверена, что им обоим хочется именно разговаривать, но знает, что это нужно. Даже несмотря на то, что у неё в горле ком встает, а необходимые и правильные слова не подбираются. В кают-компании горит лампа, и, судя по свежей карте на столе, тут ещё недавно Луи выстраивал курс. Гарри недовольно фырчит, глядя на рассыпанный по столешнице табак. Волны бьются о борт «Леди Энн», их шум немного успокаивает.

Не то чтобы сидеть на стульях в кают-компании было действительно удобно, однако Эйвери не жалуется.

Ей нужно сказать так много, а с чего начать? Она чувствует, как потеют у неё ладони.

– Я не знаю, что будет дальше, – так и не придумав должного вступления, Эйвери начинает с самого главного. Ей кажется, что ещё никогда и ни с кем она не была такой искренней. – У меня неожиданно появился выбор, и я… – она сглатывает, облизывает губы. – Я правда не знаю, что делать.

На самом деле ей хочется сказать, как её тянет к нему, как не хочется расставаться, но это ужасно глупо, и у неё всё ещё сохранились какие-то остатки воспитания, привитого матери, хотя большинство запретов она уже радостно нарушила и продолжает нарушать. Мужчине ведь нельзя позволять целовать себя, нельзя целовать его самой, нельзя находиться с ним наедине без компаньонки или сопровождающего члена семьи. Нельзя то и нельзя это. Иначе высший свет отвернет свои аристократические носы, сделает тебя парией. Но здесь нет никого из них, а есть только люди, живущие по зову сердца, давно отданного морю. Есть свобода, и это непривычно.

– И вы не знаете, что делать со своей свободой, – Гарри опирается на стол, вытягивает ноги в сапогах. – Я понимаю.

Эйвери думает: откуда бы ему понимать? Но не задает вопроса.

– Свобода – очень странная вещь, – Гарри барабанит пальцами по столешнице. – Она есть, но ты не можешь делать всё, что хочешь, потому что есть ситуации, в которых любой выход – не слишком-то и выход. В которых выхода нет, и тебе приходится делать то, что ты должен. Когда мы забирали вас на корабль, я мог либо отдать вас команде, либо оставить в качестве гаранта денег от губернатора, и у меня не было третьего варианта. Я думал, что у вас вообще не было выбора, но на самом деле вы тоже выбирали – умереть или остаться здесь. И каждый из нас сделал свой выбор, но мы не были в нем абсолютно свободны.

Эйвери слушает его и пока не очень понимает, к чему он ведет. Гарри проводит пятерней по волосам, вздыхает.

– Сейчас у нас тоже не очень-то был выбор: либо принимать бой и умереть от рук солдат, либо двигать к горизонту. Но, если мы найдем эти сокровища, о которых говорил ваш дед, перед вами откроется… некоторое количество дорог, – он закусывает губу. – И тогда вы поймете, что это и есть настоящая свобода, но распоряжаться ей нужно так, чтобы не пожалеть об этом.

– А разве вы о своей свободе жалеете? – Эйвери хмурится, задает вопрос, который не планировала задавать.

– Я не умею жалеть, – Гарри складывает руки на груди, усмехается. – Но я знаю, что, пока выбор не сделан, ситуация не разрешена. Ты словно находишься на краю обрыва, под тобой гудит море, и ты либо взлетишь, либо упадешь.

– Да вы поэт, капитан, – Эйвери неожиданно улыбается. Фраза капитана вызывает у неё безотчетное тепло в груди.

– С Луи станешь и поэтом, чертов он аристократ, – туманно отвечает Стайлс. – Если у нас всё получится… – Эйвери замирает на этом «у нас». – …то вы сможете начать новую жизнь, если будете осмотрительны, мисс, – он на миг зашторивает глаза длинными ресницами, и кажется, что ему не хочется говорить об этом. Затем вскидывает голову решительно. – Я буду честен, пожалуй, вы заслуживаете этого. Я хочу вас, мисс.

Он говорит об этом так просто, что Эйвери едва не падает со стула. И, хотя она только смутно понимает, что скрывается за этими словами, по её телу прокатывает горячая волна. Разум же отчаянно вопит «Опасность!».

– Я не хочу отпускать вас, – продолжает Гарри тем временем. Он смущенно потирает подбородок, будто враз теряет решительность, и теперь он просто юноша, сделавший шаг и вынужденный идти до конца. – Я не знаю, что это, я просто говорю вам, как есть. Но я не животное, не зверь, и я хочу, чтобы у вас была та свобода, которую вы так желаете. Я хочу, чтобы вы сами выбирали свою судьбу, потому что в «золотой клетке» чертовых властителей Ямайки вам не понравится. Я знаю… – он выдыхает, трет шею под копной вьющихся волос, падающих на плечи. – Я знаю, что вы способны встретить последствия своего выбора лицом к лицу.

И он замолкает, выдыхает снова, будто долго обо всем этом думал, а теперь решился. Эйвери слушает воцарившуюся в каюте звенящую тишину, и в голове у неё звенит так же. Гарри Стайлс её хочет. Догадываться об этом было одно, а знать – совсем другое. И Гарри же Стайлс, явно привыкший получать всё, что пожелает, дает ей свободу выбора собственной судьбы. Отпускает её, стоит им найти чертово сокровище.

Что-то внутри неё подсказывает, что для Гарри это было невероятным проявлением силы его… эмоций? Чувств? Жаждать кого-то настолько сильно (а Эйвери женским своим чутьем и раньше знала об этом) и при этом – давать ей то, чего она сама хотела больше всего на свете.

Эйвери прислушивается к себе. Маленькая девочка внутри неё, которая так и не смогла стать послушной великосветской куклой, кричит, что вот он, её шанс начать новую жизнь. Взрослая женщина говорит, что одна она с этой свободой не справится, особенно – в мире, где правят мужчины, а женщины превращаются в их тени. Но тихий и твердый голос её сердца заглушает их доводы.

Он говорит, что в её жизни может больше никогда не случиться взаимных чувств, а особенно – с человеком, который будет уважать её желания. Который будет видеть в ней равную. Которого она будет… любить? Эйвери не знает, любит ли она капитана Стайлса, ведь ей не с чем сравнить, но думает, что любовь – слишком сложное чувство, и, возможно, ему нужно время, а начало уже положено. Голос её сердца говорит, что свобода превращается в каторгу, если её не с кем разделить.

Эйвери улыбается.

– Что, если я скажу, что последствия моего выбора вам придется разделить со мной?

Гарри таращится на неё так, будто она только что прочла при нем его судьбу по звездам. Потом его губы растягиваются в улыбке, а на щеках появляются ямочки. Он отлепляется от стола, на котором сидел, приближается к ней и опускается перед ней на колени.

«С ума сойти, – думает Эйвери, – передо мной на коленях стоит пиратский капитан»

В голове гулко и пусто, но эта пустота не давит.

– Я с удовольствием разделю их с вами, – тихо произносит Гарри. – Но только если вы хорошо подумали.

Эйвери знает, что подумала она хорошо. Она думала последнюю неделю, и она уже устала думать. Поэтому она просто запускает ладонь в его волосы, ерошит их.

– У меня было время.

И тогда Гарри приподнимается и целует её, осторожно поглаживает её щеку пальцами. Эйвери тянется к нему, возвращая поцелуй, и ей кажется, что тянется она к нему не только телом, но всем своим существом, жаждущим не просто любви, но равного, сильного и справедливого чувства между людьми, способными вместе встретить свою судьбу, не боясь того, что она принесет.

========== Самозванка. Бетти. ==========

Комментарий к Самозванка. Бетти.

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850228/v850228018/2ccb1/i0Gu5oG0zn4.jpg

https://pp.userapi.com/c850228/v850228018/2ccba/ee76LHHy_nU.jpg

Ветер несёт корабль прямёхонько туда, куда им нужно, воздух в океане свежеет, и этому можно порадоваться после изнуряющей жары. Правда, к шестому дню пути на горизонте появляются подозрительные тучи. Бетти, собравшая поручения ото всех и сразу, стучит в дверь кают-компании и заглядывает внутрь. Луи смотрит как-то рассеяно и задумчиво и, кажется, едва ли видит карту на столе, над которым стоит.

– Я почтовый голубь, – улыбается она, – но могу зайти попозже, если ты занят.

Луи качает головой и на секунду устало сжимает переносицу пальцами. Потом машет рукой, приглашая проходить, отворачивается от стола и опирается о него поясницей.

– Я слушаю, заходи.

Бетти проходит внутрь, закрывая дверь, и невольно расправляет уставшие за день плечи. Она передаёт незначительные поручения и рассказывает о происшествиях, которые Луи мог пропустить, и он, кажется, отвлекается от того, о чём думал. Бетти оглядывается и начинает раскладывать вещи по местам, потому что кроме неё никто этим не озаботится до второго пришествия. В помещении нет бардака, просто у обитающих здесь созданий нет привычки ставить книги обратно на полки или вытряхивать сломанные перья из общего стакана.

– А ещё на горизонте сильно подозрительная туча, – говорит она. – Но не шторм, скорее просто дождь, и мы вымокнем до нитки.

Бетти заранее ёжится, а Луи рассеяно выглядывает за окно, как будто вообще не вылезал из кают-компании и неба не видел. А может, и не вылезал? Они же с капитаном постоянно сверяют курс, наверняка и сегодня сидели над картами, как будто там что-то может измениться. Луи переводит взгляд на Бетти и выглядит чуть более осмысленным.

– А теперь твоя очередь рассказывать интересную историю. Что случилось с утра на кубрике?

Бетти не удерживает смешка. Ну что там может случиться, обычные попытки быть остроумными и возмущения тех, у кого не вышло.

– Джим опять бормотал, что мы плывём куда-то по велению женщины, но ему напомнили, что он, слава Богу, не капитан, так что может не напрягать свои маленькие мозги, – Бетти смущённо кашляет, потому что последнее сказала как раз она, и тянется размять затёкшие плечи. – В общем, ничего смертельного.

Луи чуть прищуривается, кивая. Бетти возвращается к перебору содержимого полок, заодно прикидывая, как бы выпросить тут что-нибудь почитать.

– Кроме Джима на мисс ещё кто-то жалуется?

Бетти неопределённо качает головой. То, что говорил Джим, просто нытьё, а не жалобы. Да и на что жаловаться, на то, что кто-то предложил уйти от озлобленных опасных англичан и разжиться золотом?

Бетти заканчивает с полками и удовлетворённо оглядывается – всё выглядит по крайней мере прилично. Но Бетти устала, и она кладёт руки на плечи, разминая задубевшие мышцы, и осторожно наклоняет голову на сторону.

– Это ерунда, просто причина что-то сказать. Как только появится новый повод для разговоров, они успокоятся. Да уже успокоились, это так, ворчание.

– Мы будем на острове через неделю самое большее, ветер нам помогает, – говорит Луи, наблюдая за её действиями. – Вот и будет повод для новых сплетен.

Сейчас ветер помогает, а что будет, когда они поплывут обратно, если этот самый ветер не переменится? Да и ливневые тучи на горизонте – первые вестники близящихся штормов, но, наверное, они успеют всё до того, как настанет действительно опасное время.

У Бетти жутко болят плечи, потому что сегодня её жажда деятельности, кажется, хлестнула через край, и девушка осторожно закидывает голову назад, прикрывая глаза от тянущего облегчения. Она давит пальцами на шею у верхних позвонков, и постепенно начинает казаться, что всё не так и плохо, надо только немного размяться.

– Как думаешь, ещё рано думать о том, когда мы вернёмся на Тортугу? – Бетти со вздохом опускает голову.

И утыкается в Луи, который оказывается прямо перед ней. И ей кажется, у него в глазах под холодной водой взмётывается и опадает что-то страшное, когда он цепко берётся за её подбородок, разворачивая лицо к свету, проводя пальцами по подбородку и вглядываясь так, как будто впервые её увидел.

– Напомни, сколько тебе лет? – резко спрашивает он.

– Восемнадцать.

Бетти отвечает почти неуверенно, потому что ошалела от такого перехода, и потому что понимает, что что-то случилось. И надеется, что это всё ей просто кажется.

– И что, в восемнадцать лет тебе до сих пор не нужно бриться?

– Ну, мне и без бороды неплохо.

Бетти понимает, что говорит глупости, но она уже отвыкла бояться и опасаться разоблачения, к тому же совсем не ожидала этого сейчас и вот так, поэтому теряется и не может ничего придумать. Пальцы Луи соскальзывают на её шею, двигаются вверх и вниз, не встречая ни подозрительной растительности, ни адамова яблока. Бетти рефлекторно сглатывает, толкая собственное горло навстречу пальцам, которые вот-вот, кажется, готовы сомкнуться на нём.

– Я в отца, он лысый, как коленка, – выдаёт она последний глупейший аргумент.

Луи смотрит, как на идиотку, и Бетти себя именно такой и ощущает. А потом Луи тащит с её головы платок, и из-под ткани падают завитки волос. Остриженные в последний раз у Шерил, они успели отрасти за прошедшее время. Недостаточно для того, чтобы вызывать неудобства под платком, но достаточно для того, чтобы изменить лицо, выдать правду. Луи смотрит на Бетти, скользит взглядом от шеи, по подбородку, к волосам, прослеживает каждую черту, заново собирая картинку. И Бетти видит, как в какой-то жуткий момент мысли у него в голове встают по местам. Ей чудится, она слышит щелчок в наступившей тишине.

У Луи расширяются глаза, и Бетти чувствует, как у неё от лица отхлынула кровь. Она запоздало отшатывается. Мир вокруг моргает и пытается исчезнуть.

– Ты девчонка! – выдыхает Луи.

– Нет! – возражает Бетти.

Чёрта с два. Луи зол и, кажется, совсем не думает, что делает, резко придвигается и кладёт руку туда, куда не следует. Бетти напугана и возмущена и, кажется, не думает тоже, отвешивает ему пощёчину. Удар получается смазанным, но Луи моргает, делая шаг назад и касаясь ладонью щеки.

– Эй!

– Эй, ты! Ты всех между ног хватаешь?

– Похоже, надо завести такой обычай! – шипит Луи. – Ты девчонка!

Господи святый. Бетти уверена, что слышит шорох опадающих камней её мира, уверена, что если Луи её сейчас не зашибёт, её просто разорвёт колыхнувшаяся буря в собственной груди.

Они стоят друг напротив друга, тяжело дышат и, кажется, пытаются осознать положение – всё изменилось в один миг. В глазах у Луи под водой полыхает адский огонь, и Бетти с трудом осознаёт – он знает. Знает. Именно он. И Бетти бы что-то сделать или сказать, но она не может, потому что она в каком-то тупом шоке.

– Господи, – поражённо выдыхает Луи. – Господи Боже, да ты!..

И прибавляет парочку весьма впечатляющих ругательств в адрес ситуации. Бетти видит, что ему сейчас больше всего на свете хочется прихватить её за шею и сжать. И думается, что он скорее ей хребет переломит, чем задушит, просто в одно движение её прикончит. Ему очень хочется, и она очень заслужила. Вместо этого Луи отворачивается, тяжело опирается на столешницу, и его пальцы стискивают край стола так, что белеют костяшки. Бетти уверена, она слышит, как дерево трещит. И на месте столешницы он явно видит её шею.

– Дверь закрой.

Его голос звучит глухо, но совсем не спокойно, а у Бетти ни одной связной мысли в голове. Она бросается запирать дверь, пока Луи её не пришиб, и на всякий случай там, около двери, и остаётся. Луи выпрямляется, медленно поворачивается и окидывает её взглядом, и непонятно, чего там больше – ужаса или гнева. Повисает жутковатая тишина. Бетти собирает все душевные силы и старается стоять прямо. Тайна больше не тайна, и всё, что Бетти остаётся, это с достоинством принять последствия своей самоубийственной глупости или храбрости.

– Начнём с простого. Как тебя зовут?

– Барт.

Отвечает, и сама думает, что идиотка. Луи прикрывает глаза, видимо, чтобы не видеть её и так испытывать чуть меньшее желание убить её немедленно. И Бетти не понимает, почему всё ещё, к чёрту, жива.

– Да ну, – с угрозой тянет Луи. – А родители как тебя назвали?

– Бетти.

– Элизабет, – он произносит имя, как будто примеряет на неё.

Бетти гадает, и каков же результат? Она стала больше похожа на девушку, получив правильное имя? Бетти пытается просто сосредоточиться на вопросах и ответах.

– Элизабет Мидлтон. Дочка шкипера Бартоломью Мидлтона и его жены Мэри.

– Взяла отцовское имя, надо полагать? – Луи вопросительно вскидывает бровь, дожидаясь кивка. – Я хочу, чтобы ты всё рассказала. Правду.

Вот, она жива, потому что Луи даёт ей шанс объясниться. Хотя, скорее, велит объясниться. От его голоса и сурового взгляда становится холодно и откровенно жутко.

– Ты всё знаешь.

– Правду, Элизабет, – чуть громче с нажимом повторяет Луи.

– Я и не врала. Ну, то есть, – Бетти вздыхает, бессильно запуская ладони в волосы. – Ладно. Я расскажу, дай с мыслями собраться.

Луи делает повелительно-приглашающий жест и усаживается на столешницу, складывая руки на груди. Приподнимает подбородок, окидывая колким надменным взглядом, от которого хочется сжаться в комочек и просить пощады, но Бетти только поднимает лицо и расправляет плечи. Перед ней эшафот, и она отлично это осознаёт, но в её силах взойти на этот эшафот с достоинством и прощальной исповедью, раз уж Луи достаточно великодушен, чтобы выслушать. Бетти нервно тянет кроткие пряди волос и вздыхает, опускает руки и встряхивает головой. Потом она переводит взгляд с Луи на стены, поджимает губы и старается думать побыстрее.

– Моя история тебе известна. Я лишь поменяла имя, – Бетти сглатывает, вздыхает и пускается в повествование. – Я родилась в семье шкипера на Аклинсе, через шесть лет моя мать умерла родами, и мы с отцом остались вдвоём. В детстве он брал меня с собой на корабли, и с тех пор море я люблю куда больше, чем землю, но когда я подросла, сестра отца решила, что девице на корабле делать нечего, и уговорила отца оставить меня с ней, взялась за моё обучение.