Текст книги "Искатели сокровищ (СИ)"

Автор книги: MadeInTheAM

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

Зейн перехватывает парнишку.

– Я ничего не делал, мистер! – верещит тот, но Зейн только крепче держит его за воротник и тащит в сторону. В порту шумно, несмотря на вечернее время, однако кто-нибудь может их слышать.

– Заткнись, – шипит Зейн, – я тебя не обвиняю ни в чем, черт тебя возьми!

Мальчишка затыкается и тащится за ним в грязные переулки города.

– Что вам нужно? – шмыгает он носом. – Отсасывать я вам не буду!

Зейн знает, что шлюхами в этом городе не только женщины работают, но всё равно что-то, ещё не до конца в нем прогнившее, возмущается словам ребенка. Что-то, говорившее ему, кричавшее, что дети не могут вот так запросто о подобных вещах говорить.

– Я не за этим, – выдавливает он из себя, достает из кармана несколько золотых монет и показывает мальчику. Глаза у того загораются, и он тянется к деньгам, но Зейн, знающий, что детишки, выросшие на Тортуге учатся воровать раньше, чем хотя бы читать слово «таверна» на вывеске, ловко сжимает кулак и прячет его за спиной. – Получишь, если предоставишь мне кое-какие сведения.

Тот недовольно трет нос ладонью.

– Что надо?

Самый распространенный вопрос.

– Каждый день я буду приходить и ждать тебя в девять вечера в этом переулке вон под той вывеской, – Зейн указывает на деревянный выщербленный ботинок над заколоченной дверью. Очевидно, раньше здесь была обувная мастерская, но клиентура в бедных районах Тортуги не сильно прибыльная и благодарная. – Мне от тебя нужно одно: сообщишь, когда прибудет корабль капитана Гарри Стайлса.

Мальчишка моргает, остро вглядывается в лицо Зейна в тени капюшона, потом отшатывается:

– Нет! – рука Малика хватает его за воротник, мальчонка верещит и вырывается. – Нет!

Его приходится перехватить за живот и зажать рот рукой. Он вырывается и пытается укусить Зейна.

– Да заглохни ты, – шипит Зейн. – Я хочу помочь Стайлсу! Его ищут, слышишь? – он склоняется к уху мальчика, чувствует запах немытых волос и грязи. – Я заплачу тебе монету, если сообщишь, когда корабль прибудет на Тортугу, а вторую монету – если проведешь меня к Саймону Коуэллу и сделаешь так, что он не проткнет меня насквозь к чертям морским.

Мальчишка недоверчиво косится. Ещё бы, Зейна звали на Тортуге «предателем», и это было самое цензурное слово из всех возможных. У пиратов найдутся словечки и похлеще, а каждый второй почел бы за честь пустить ему кровь. Как мило.

Мальчик оглядывается в поисках военных, прячущихся за углами, готовится дать деру. Зейн ждет, скрестив руки на груди. Монеты и жадность нищеты побеждают, и мальчик снова трет рукавом нос, кивает.

– Ладно, проведу.

Зейн не верит в свою удачу, но парниша уже топает босиком по мостовым, оборачивается:

– Ты идешь или нет?

Они пробираются в темноте по переулкам, Зейн глубже натягивает капюшон на самый нос. Не хватало ещё, чтобы его тут узнали и всадили между ребер нож прежде, чем он успеет выругаться. Если честно, идти к Коуэллу ему совсем не хочется, но боль от собственного предательства зудит где-то внутри, ноет и мешает жить. Видимо, совесть свою он ещё не всю продал за каперство, а солнечная Джи заставляет его лишь сильнее ощущать собственную тьму, клубящуюся внутри.

Дом Коуэлла стоит на границе с частью города, где живут «приличные люди», и владелец его умело балансирует между миром пиратов и миром богатеев, перекупающих у него товары. Достаточно хитрый, чтобы втираться в доверие к аристократам, и достаточно беспринципный, чтобы устанавливать собственные цены на реквизированный груз, он вхож даже в дом Ле Вассера, хотя, пока у губернатора гостит Анвар Мендес и командор Морган, Саймон вряд ли решится нанести ему визит.

Мальчишка тянет Зейна к черному входу и трижды стучит. Ему открывает чернокожая служанка.

– Чего тебе, Мэйс? – ворчит она. – Я только утром тебе хлеба давала!

– Нам нужно увидеть мистера Коуэлла, – мальчишка по имени Мэйс тянет за собой Зейна. – Очень нужно, Луиза!

Эту служанку у Саймона Зейн не видел прежде, поэтому надеется, что она тоже его в лицо не узнает. Ему везет, женщина впускает их и, хотя смотрит на него недоверчиво, как Мэйс недавно, всё же, кажется, не признает. Дорогу до кабинета Саймона он помнит до последнего поворота, снимает капюшон прежде, чем толкает дверь и заходит. Мэйс остается в коридоре.

– Зейн? – Саймон вскакивает на ноги и выхватывает оружие прежде, чем Малик даже рот успевает открыть. – Какого морского дьявола?

Он наступает на Зейна, и тот отходит к стене, но даже не пытается вытащить свою шпагу, понимая, что, если хочет, чтобы ему поверили, то должен вести себя мирно. Поднимает руки и думает, что Мэйс не получит вторую монету за свою трусость.

– У меня новости для тебя, Саймон.

– Какие? – Острие шпаги Коуэлла щекочет ему шею. – У моего дома с десяток британских военных, которых ты сюда привел?

Вопрос вполне справедливый. Зейн понимает, что клеймо предателя никогда не сойдет с его лба и будет гореть на коже и в Аду. И черт бы с ним, он здесь рискует жизнью и всем, что имеет, не для того, чтобы «обелить» себя перед Саймоном, Гарри или перед кем-то ещё из бывших друзей. Он просто хочет очистить свою совесть.

– Британским военным плевать на твои делишки, – он чувствует, как острие царапает горло, оставляя кровавые царапины. – Они здесь по душу Гарри. А он оказался в достаточной степени идиотом, чтобы притопить ценный груз, который везли в Порт-Ройал.

Саймон морщится, но не убирает оружие.

– Ты не открыл мне ничего нового, Малик. О похищении невесты Анвара Мендеса гудит вся Ямайка.

– А ты, видимо, оглох от этого гудения, – язвит Зейн. Ему уже нечего терять, Коуэлл и так уже готов проткнуть ему глотку, так, быть может, хотя бы прислушается напоследок. – Я сказал, что идиот Стайлс утопил у Наветренных островов обеих своих пленниц и уплыл за горизонт, крайне гордый своим поступком.

Коуэлл, на удивление, не торопится отправить его к праотцам, а внимательно слушает, и Зейн продолжает:

– И сейчас Анвар Мендес просит у Ле Вассера позволения забрать Гарри в Порт-Ройал. Что-то мне подсказывает, что разрешение Ле Вассер уже дал, потому что меня отправили найти здесь кого-то, кто сообщит о прибытии «Леди Энн» и планах Стайлса.

Саймон не убирает оружие от его горла, но чешет другой рукой подбородок, и Зейн знает, что означает этот жест. Саймон задумывается о его словах. Поэтому Зейн просто ждет, продолжая удерживать руки в зоне видимости Коуэлла, и молится Богу, чтобы тот поверил. Если не поверит – он, Зейн, сделал всё, что мог, и больше возможностей у него нет. Появись он перед Гарри лично, и тот его насквозь проткнет, особо не разбираясь.

Слушать уж точно не станет.

– Предположим, я тебе верю, хотя не должен, – произносит Саймон. – Предположим, британские военные схватят Гарри прямо в порту.

– Не в порту, – Зейн качает головой. – Где-нибудь в таверне… где угодно. Я не знаю.

Коуэлл отступает на шаг, опускает оружие.

– Как бы ты ни сообщил об этом Гарри, я не хочу, чтобы он знал о моей причастности, – Зейн трет шею. На пальцах остаются следы крови.

Темные улицы Тортуги скрывают множество секретов. Зейн уходит в сторону «приличной» части города, отдав Мэйсу заработанные деньги, и лишь пересекая границу между пиратскими притонами и районом богатеев, снимает с головы капюшон. Все эти богатые дома и люди, скрывающиеся за их стенами, Зейну противны. Раньше ему казалось, что нет ничего лучше дворянского титула и возможности быть принимаемым в салонах аристократов, но теперь он думает, что предательство оказалось слишком высокой ценой за шанс носить маску того, кем он не является. И только милая Джи примиряет его с новой действительностью и дарит призрачную надежду, что он всё сделал правильно.

И делает правильно сейчас, потому что Джелена презирает предателей. И, даже будь она тысячу раз богатой наследницей, она бы отвернулась от него, узнав, какой ценой он приобрел свое каперство и согласие её отца на их брак.

– Я так и знал, что с офицером Маликом что-то нечисто, – из темноты улицы выступает Анвар, командор Морган и трое солдат британской армии. – Я говорил вам, командор, что он побежит предупреждать своих дружков.

Зейн кладет руку на эфес шпаги, делает шаг назад.

– Даже не пытайся, – ухмыляется Анвар. – Позади тебя ещё трое солдат.

Зейн закрывает глаза, представляя лицо милой Джи. Будет ли она плакать, увидев, как вороны клюют его тело на виселице? Он хотел помочь чертовому Гарри Стайлсу, и ему впору бы обвинять бывшего друга в своей неудаче, но Малик понимает, что так и не смог выбрать между двумя мирами, и теперь платит за собственную нерешительность и собственную совесть.

– Зейн Малик, – провозглашает командор, – вы арестованы за измену Британской короне и потворство пиратам.

Ветер доносит до ушей Зейна отдаленный скрип виселичных досок.

========== Ночь. Эйвери ==========

Комментарий к Ночь. Эйвери

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0af6/v5UvHr1je20.jpg

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0b05/Uq5n8S70V_Y.jpg

Прикосновения Гарри обжигают. Эйвери кажется, что её кожу лижет языками пламени, и ответный жар поднимается откуда-то изнутри, обращая все её страхи и сомнения в пепел и оставляя лишь незамутненное, чистое желание чувствовать его касания и поцелуи. Гарри шепчет ей на ухо что-то нежное, но стук крови в висках не позволяет различать слова, только интонацию, и любой священник назвал бы её «шепотом Дьявола».

Женщина не должна испытывать страсть, женщина – вообще не человек, она не достойна эмоций и чувств, у неё есть только долг перед мужем. Эйвери шлет к черту мысли, всплывшие из прошлой жизни. Той жизни, где она была дочерью аристократа и невестой Анвара Мендеса. Теперь она стала женой пиратского капитана, и гром Господен с неба не грянул.

Гарри негромко ругается, когда застежки платья не поддаются его нетерпеливым пальцам.

– Напомни мне заказать тебе платье с удобными застёжками, – бормочет он её в шею, щекоча кожу дыханием. – Можно свихнуться с этими… крючками, – выдыхает, скользя губами по её коже, чуть прикусывая и лаская языком. Эйвери давит стоны, поднимающиеся, кажется, откуда-то из живота.

Что там ещё не должна женщина? Позволять мужчине раздевать себя? Эйвери хочется расхохотаться в лицо тем, кто придумал это правило и унизил женщину до состояния титулованной прислуги. Теперь она знает, какое влияние может иметь на Гарри, и ей это нравится. Пусть это будет греховно, грязно и мерзко, она сама будет грязной – да и к черту, даже если после смерти Господь придумает ей за это наказание. Гарри, наконец, справляется с застежками, и платье, шурша, падает на пол. Эйвери переступает через него и разворачивается к Гарри.

У неё сжимается всё внутри от того, как он красив сейчас: потемневшие глаза и приоткрытые губы, встрепанные волосы. Гарри тяжело дышит, медленно оглядывает от самой её макушки, выхватывая взглядом её губы, ключицы, прикрытую тканью рубашки грудь.

– Любовь моя, – хрипло шепчет Гарри, и Эйвери вздрагивает: ей не послышалось? Она растерянно моргает, а в уголках глаз настойчиво закипают непрошеные слезы. – Я что-то не так сделал? Сказал? – он замечает её реакцию и пугается, как ребенок, будто он и не смелый пиратский капитан вовсе. – Эйвери…

Она мотает головой. В своей жизни Эйвери очень редко слышала слова о любви даже от собственных родителей, а молодые люди из высшего общества не разбрасываются признаниями, чтобы не оказаться связанными не нужной им помолвкой. И слова Гарри будто разрушают обручи, сковывающие её сердце. Эйвери кажется, что она слышит их треск.

– Повтори, пожалуйста, – просит она. Ей нужно, очень нужно услышать. Так нужно, что задыхается от этой необходимости, и воздух обжигает горло.

Гарри непонимающе хлопает глазами несколько раз, а потом его всего освещает изнутри, и он сгребает Эйвери в объятия, тянет к себе.

– Любовь моя…

Голова кружится от поцелуев. Губы касаются друг друга, обжигая, пробуя, изучая будто впервые. Гарри стонет, прижимая Эйвери к себе так, что она снова ощущает тугое напряжение внизу его живота, и оно отдается в ней самой нетерпеливой сладкой дрожью. Должно быть, это как-то связано с тем, что мать уговаривала её «терпеть», но слово «терпение» медленно приобретает иной смысл. За грудной клеткой всё дрожит и мучительно ноет, а в животе тянет, и как унять это, Эйвери не знает. Это что-то, пришедшее от языческих предков, свободных от моральных и этических норм, сковывающих по рукам и ногам и мешающих дышать хуже, чем корсеты. К черту всё, они женаты, в конце концов!

Гарри ведет ладонями по её талии, разыскивая хоть какие-то застежки, и Эйвери смеется:

– Они спереди.

– Какая чертовщина, Господи, – Гарри утыкается лицом в её шею, опаляет дыханием ключицу. – Обещай никогда больше не носить это пыточное приспособление!

– Какие вы умные слова знаете, капитан… – Эйвери заставляет замолчать собственную мать, верещавшую где-то в воспоминаниях, что женщина должна только подчиняться, и ловко расстегивает пуговицы рубашки Гарри, стягивает её с плеч. Она уже видела его обнаженным, по крайней мере, по пояс, но смотреть вблизи на переплетение сильных мышц под смуглой кожей, покрытой вязью татуировок, она может долго. Долго. Вечно.

Прикасается кончиками пальцев к изображению «Леди Энн» на плече и повторяет путь губами. Пока что Эйвери совсем не страшно, а Гарри низко и глухо стонет, и этот звук, идущий из его груди, пьянит хлеще вина. И до звона в мыслях, до пустоты в них же всё исчезает, схлопывая мир только до двоих.

Гарри снова пытается воевать с крючками на корсете, но они ещё более мелкие, чем на платье, и он терпит неудачу, шепотом ругается.

– Не справляетесь, капитан? – Эйвери не знает, но женской своей интуицией чувствует, что её прикосновения для Гарри сейчас – мучение, и поэтому продолжает нежно ласкать его татуировки.

– Не-а, – он перехватывает её руки и прячет узкие ладони в своих. – Меня заставят расстегивать корсеты в Аду.

– Подходящие наказание для пирата, – поддевает его Эйвери. Гарри смотрит, как она ловко щелкает крючками, и взгляд его темный и жадный. Корсет падает на пол, и Эйвери вдыхает полной грудью. Дурацкая штука действительно походит на пыточный инструмент.

До неё доходит, что они оба стоят друг перед другом почти обнаженными, и, определенно, они не заходили так далеко прежде, по крайней мере, она. Сердце тревожно толкается о ребра, выстукивая скорый, взволнованный ритм. Что дальше? Гарри опаляет ладонями её плечи, оглаживает и будто впервые изучает её, втягивая воздух сквозь приоткрытые губы. Прихватывает ткань нижней рубашки и тянет вверх. Эйвери охает от неожиданности.

– Что такое, любовь моя? – Гарри тут же отпускает, ткань с шорохом возвращается на место, льном обнимает ноги.

Эйвери ощущает, как полыхают у неё щеки, и на мгновение в её памяти снова всплывают материнские наставления. Она не хочет делиться ими с Гарри, но понимает, что, если не будет с ним честной, то они никогда не станут близкими по-настоящему, неподдельно.

– Мне… – она запинается. – Мне с детства внушали, что приличная девушка не разденется перед мужчиной, – произнеся это вслух, она понимает, как глупо звучат её слова, и хихикает.

Гарри фыркает:

– По-моему, «приличная» и «безумная» – не одно и то же. А прятаться друг от друга – и есть безумие. Иди ко мне, – шепчет он горячо и подхватывает Эйвери на руки, заставляя вцепиться в его плечи, в один шаг преодолевает расстояние до койки.

В полутьме на его лице пляшут тени от горящей масляной лампы. Эйвери чувствует спиной покрывало, брошенное на смятую постель. Она смотрит на него широко распахнутыми глазами, впитывает его диковатый, почти языческий облик, а затем обхватывает его за шею и тянет на себя, проводит ладонями по его плечам и спине, наслаждаясь прикосновениями к его сильному телу. И отбрасывает сомнения.

Гарри улыбается, перехватывает её ладонь и ведет ею по своей шее, торсу и животу, ниже, ниже, и Эйвери ощущает, как что-то твердое упирается ей в руку.

– Чувствуешь? Это значит, что я очень тебя хочу…

Уши у Эйвери горят, когда она осторожно смыкает пальцы вокруг этого пальцы, и Гарри низко и сладко стонет, подаваясь бедрами ей в ладонь, как тогда, в грязном переулке Тортуги. Она понимает, что его реакция нравится ей, вызывает желание осторожно гладить эту… штуку, господи, она понятия не имеет, что это. И волна обжигающего тепла проходит по её телу, когда Гарри утыкается носом ей в шею, снова издает гортанный стон. Ей хочется, чтобы ему было хорошо, и ей нравится, как он реагирует на её касания. Кажется, у Гарри даже зубы лязгнули, потому что он дрожит.

– Ты быстро учишься… – хрипит он, сжимая руки вокруг её талии, притягивая её к себе ближе. – Не останавливайся… пожалуйста…

Надо же, умоляющий капитан Гарри Стайлс. Из любопытства Эйвери прекращает ласкать его, и Гарри, оглушенный и ошеломленный, замирает, очухивается, возмущенно фырчит ей в шею, затем тихо смеется.

– Я женился на коварной женщине, – он приподнимается на локтях. Щеки у него горят. – Хочу тебе сказать, что мужчинам обычно больно, если они не получают разрядки.

Эйвери распахивает глаза: она об этом и не подумала бы сама! Гарри снова смеется.

– Не волнуйся, я в порядке, пока что, – он ведет рукой по её бедру, задирая край сорочки всё выше. Эйвери на мгновение вновь испытывает желание прикрыться. – Ш-ш-ш… – шепчет Гарри. – Не бойся. Я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо.

Она ему верит, и позволяет стянуть с себя нижнее белье через голову, остается перед Гарри абсолютно обнаженной. Длинные волосы падают ей на плечи, рассыпаются по постели. Наверное, положено испытывать чувство неловкости, стыда или что там ещё положено испытывать невинной девице наедине с мужчиной, но этого нет. Просто нет. Только не с Гарри. Не с ним.

Он судорожно вздыхает, жадно скользит взглядом по её фигуре, его зрачки расширяются, и он ведет носом по её шее, к ключице, вдыхая её запах. Эйвери несмело зарывается пальцами в его волосы. Гарри издает какой-то странный звук. А ещё он вздрагивает, и Эйвери не очень понимает, что это значит, но, кажется, она всё делает правильно.

– Моя… – бормочет Гарри, покрывая поцелуями её плечи, осторожно спускаясь ниже. Туда и так, как ему хочется. – Только моя, наконец-то…

Это звучит так, будто он ждал её слишком долго. Эйвери всхлипывает, давится, когда его чуть шершавые, обветренные губы скользят по её животу вниз. Ей кажется, что это так бесконечно и мучительно, и сладко, и, кажется, кажется, мама и сестра что-то ей не договорили, а, может быть, просто не знали. Какие они глупые, что не знали…

– Ш-ш-ш, – Гарри поднимает голову и смотрит на неё чуточку лукаво и задорно. – Тебе будет приятно, обещаю.

А затем он касается её языком прямо там, ласкает, и Эйвери захлебывается стонами, ощущая, как жаркие волны накатывают откуда-то снизу одна за другой, и ей кажется, что ничего, ничего больше не важно. Ей хочется кричать, но она кусает губы, сжимает в пальцах простыню, выгибается, и мир вокруг просто ухает в темноту. Ей становится так горячо, так сладостно и так…

– Господи… – выдыхает она.

– Я знаю…

Гарри вытягивается рядом, прижимает её к груди, пока Эйвери приходит в себя, даже не в силах возмущаться, что он только что назвал себя богом. Касается пальцем её губ, нежно обводит их контур и целует, проникает в её рот языком. Осторожно разводит ей ноги, сдерживая инстинктивные попытки свести колени обратно.

Эйвери слышит шуршание сбрасываемой одежды, и всё, теперь они обнажены оба, и скрывать нечего, и скрываться негде.

– Все хорошо, – шепчет он в поцелуй. – Царапай мне спину, если будет очень больно.

Эйвери чувствует, как что-то твердое и горячее толкается в неё, и ей внезапно становится больно. Она вонзает ногти в плечи Гарри и силится сдержать слезы, закипающие в уголках глаз.

– Тш-ш-ш, – бормочет Гарри, прилипая губами к её шее. Замирает, ожидая, пока она справится с первым приступом боли. Он тоже дрожит под её вспотевшими ладонями, ему страшно, он боится сделать ей больно, ранить её, но шаг за шагом преодолевает свой страх. Делает всё, чтобы ей было легче. – Это пройдет, слышишь?

Эйвери слышит, и поэтому позволяет ему двигаться дальше, несмотря на резкую боль внизу живота. Царапает его плечи и всхлипывает, подается навстречу инстинктивно, ощущая, что так должно быть легче, подстраивается под него, как вода всегда находит свой путь. Гарри движется в ней осторожно, медленно, и постепенно боль уходит, растворяется, уступая место чему-то теплому и очень приятному, хотя не такому сильному, как было несколько минут – или часов, она не помнит уже – назад. Гарри скользит поцелуями по её лицу, находит её губы.

– Все будет хорошо… – он перехватывает её ладонь, сжимает, переплетая их пальцы. – Сейчас потерпи, любовь моя.

На висках у него выступают капли пота, вьющиеся пряди прилипают ко лбу. Эйвери вскрикивает, когда Гарри толкается в неё глубоко и сильно. Движется быстрее, и она впивается пальцами в его спину, оставляя глубокие красные царапины на лопатках. Она не понимает, отчего щеки вдруг становятся мокрыми – то ли ей больно, то ли так хорошо, но скорее и то, и другое вместе, яростный сплав, почти буря, сметающая на своем пути всё. Гарри запрокидывает голову назад и стонет, так низко и сладко, и почти падает на неё, но вовремя успевает удержаться и просто утыкается лицом в её волосы, рассыпавшиеся по подушке.

– Дьявол… – выдыхает он едва слышно, что-то бормочет. Эйвери зарывается пальцами в его волосы. В животе все саднит и болит, и она смутно чувствует, что для неё должно было закончиться как-то тоже иначе, но улыбается от мысли, что всё у них впереди.

Гарри укладывается на спину, мокрый от пота и потрясающе красивый, притягивает Эйвери головой к себе на грудь. Щекой она чувствует, как бьется за ребрами его сердце – гулко и часто. Он касается пальцами её всё еще влажного лица.

– Тебе было так больно? – шепчет он сочувственно.

Эйвери не знает, что сказать: она и сама не знает, было ей хорошо или больно, или что это вообще было, и поэтому просто берет его ладонь и касается её губами. Опускает взгляд и видит, что они оба измазались в крови и ещё в… в чем-то. Кровь её не удивляет – у Эйвери каждый месяц по лунным циклам она идёт.

– Сделаем стоянку на острове и искупаемся, – Гарри улыбается. – В одежде не видно будет, – улыбка у него шкодливая и усталая.

Эйвери думает, что пути назад у неё больше нет, и теперь придется справляться с последствиями собственных поступков. Она знает, что замуж её теперь не возьмет ни один аристократ, даже если она бы решилась уйти от Гарри, и в очередной раз ловит себя на мысли, что ей всё равно.

Гарри будто читает её мысли.

– Если ты думаешь, что я теперь собираюсь тебя отпустить, ты ошибаешься, – он трется кончиком носа о её висок. – Теперь ты моя. А я – твой, – улыбается, скользит губами по её скуле, к подбородку, целует влажную кожу. – И я тебя никому не отдам.

Эйвери утыкается лицом в его шею.

– Я же сказала, я не хочу уходить.

========== Личное счастье. Луи ==========

Комментарий к Личное счастье. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c844416/v844416562/1de8ff/raqB75tfaZw.jpg

Едва солнце заваливается за горизонт, небо будто густеет, наливаясь темнотой, высвечивая первые звёзды, и всё вокруг замирает, ждёт – то ли чуда, то ли катастрофы. Оставшиеся на палубе матросы ждут только, когда Эрколе доскажет очередную бесконечную историю. Сидя там же на бухте каната Элизабет вытягивает ноги, что-то спрашивает и над чем-то смеётся, а у Луи от взгляда на это челюсти сводит от желания… Желания что-то сделать, он даже не знает, что. Возможно, стоит придушить кого-нибудь, но не её, конечно. Эрколе. Нет Эра, нет их милой болтовни, нет странного желания. Замечательное решение.

Кто-то становится пиратом ради свободы, кто-то потому, что не было другого выбора. А кто-то, вот, потому что интересно и потому что шанс, видите ли. Девушка на кубрике – это совершенно неприлично и совершенно небезопасно, его сёстрам, да ни одной другой женщине такое просто в голову бы не пришло, но Элизабет Мидлтон почему-то решила, что вполне может такое выкинуть. Она ведь не так уж сумасбродна? Вольнолюбива, но рамки чувствует, да и не стремится спорить или бунтовать по любому поводу. Луи точно знает, что она вполне доступна разумным доводам и покладиста и сейчас видит – или фантазирует? – что в ней есть и что-то обыкновенно-женское. Тем страннее сам факт того, что она здесь, на пиратском корабле, да ещё по собственной воле.

Луи отворачивается от палубы, потому что чувствует – уже ум за разум заходит, лучше он подумает о Гарри, а Элизабет пускай подождёт своей очереди когда-нибудь.

Прошедший месяц с небольшим для «Леди Энн» оказался месяцем неожиданностей, а уж сколько неожиданностей просыпалось на голову Луи, он и считать бросил. Главное, что, так или иначе, со всеми неожиданностями, даже самыми обескураживающими, он справляется. «Пути Господни неисповедимы», – говорила мать. «А над всеми людскими планами он смеётся до слёз», – добавлял отец. Ну, вот и подтверждения. На просторах океана они встретили обычный французский корабль, а все последующие события завели их в какие-то совсем фантастические места в поисках чьих-то сокровищ. Пока, правда, больше всех выиграл Гарри – даже если нет никаких сокровищ, капитан своё получил. Убедить бы его в этом.

Луи надеется, что Гарри вполне убедится сам. Сегодня он был счастливый, напряжённый, согласный взять Эйвери в жёны ещё прежде, чем ему предложили. Эйвери была такая же напряжённая, но не менее счастливая, а Луи только тогда и понял, что всё происходит так, как надо, Если бы эти двое видели себя со стороны, тоже перестали бы сомневаться. У Гарри и Эйвери было то что-то неуловимое, что было у Лиама и Шерил. То, чего не было у родителей Луи, которые жили, как добрые друзья, и в которых всегда не хватало непонятного, но важного – желания коснуться, быть ближе, каких-то особенных улыбок на двоих. Не то, чтобы Луи разбирается в любви, но глазам своим он пока доверяет.

На квартердек поднимается Лиам, задумчиво хмурится, становясь рядом с Луи подальше от рулевого.

– Слышал эту идиотскую затею про ненастоящий брак? – Луи кивает, вполне понимает такие возмущения. Лиам-то думал, что Гарри знает, что делает, а тут выясняется, что он даёт такие странные обещания. – На кой-тогда жениться?

– Чтобы защитить Эйвери, если что-то пойдёт не по плану.

Лиам просчитывает варианты и явно всё сам понимает, хмурится ещё более недовольно. Ну, а что, им уже не один план пришлось менять на ходу за этот прошедший месяц с небольшим. Луи не нравилась эта идея, потому что свадьба ради чего угодно кроме свадьбы это плохая идея, и потому что он подводил под монастырь лучшего друга. Но это было единственным, что он смог придумать, и, Бога ради, он не настаивал, первым бы начал придумывать что-то ещё. И всё равно Луи до сих пор не уверен, что влез в своё дело. Потому что предложить способ спасения Эйвери одно, а предложить лучшему другу жениться в течение нескольких дней – это совсем другое.

– Это была моя идея, – признаётся Луи. – Я беспокоился, и это всё, что я смог придумать. Но я никого не заставлял, это просто идея.

– Ну вот, добеспокоился, – скептически фыркает Лиам. – Сестёр у тебя больно много, вот и привык обо всех подряд заботиться, несчастный.

Луи пожимает плечами. Не обо всех подряд, а о тех, кого пустил в сердце. Забота о Гарри, Лиаме и Найле давно стала частью натуры, и пока Гарри мотыляло от надежды к священному ужасу перед браком в целом и Эйвери в частности, Луи тоже мотыляло от решения не вмешиваться к желанию контролировать каждый шаг, чтобы всё обошлось.

– Но без меня они бы не поженились, – Луи говорит это из чистого упрямства, и Лиам явно это понимает.

– Да кто их знает. Они, вроде, в восторге друг от друга. Не первую неделю.

Луи уверен, без его вмешательства Гарри и Эйвери долго ходили бы кругами, и не только потому, что она аристократка, а Гарри пират, но и потому, что сами себя не всегда понимают – как и положено людям, в общем-то. Ладно, Гарри взрослый и теперь уже даже женатый мальчик, и, разумеется, Луи в него верит.

– Всё, ты своё сделал, дальше они сами, – Лиам закидывает руку Луи на плечо и для верности хлопает ладонью по груди, как будто пытается так изгнать из него привычку усложнять и много думать. Коротко смеётся. – Женить бы тебя, болвана, чтобы не беспокоился.

– Тогда я за жену буду беспокоиться, скучать и всё вот это, – так же смеётся Луи. – Буду к тебе бегать и трагично вздыхать, обещаю.

– И всё равно, хоть о своей женщине будешь заботиться, а не обо всех, кто под руку попадётся, – отмахивается Лиам. – Ничего, покуришь, и отпустит тебя. А на самом деле, женщину тебе правильную надо выбрать, тогда не будешь психовать и усложнять.

Ах, так он психует и усложняет. Весьма лестная оценка. Измышления Лиама Луи откровенно веселят.К ним, наконец, поднимается Найл с ромом, лимонами и сахаром – не иначе как в честь праздника. Луи вытряхивает из головы навязчивые мысли о том, что уже сделано, и садится вместе с друзьями на рундуки, вытягивает ноги.

– Ты уже всё продумал? Может, ещё и жену мне выбрал? Ну-ка, любопытно послушать.

– А что, сам боишься не справиться?

– Это же ты у нас знаток. Он мне тут сказал, что мне женщину нужно правильную найти, – поясняет Луи для Найла, всем видом демонстрируя скепсис в адрес этого утверждения.

– Вот ты почаще вспоминай о том, что тут и кроме тебя есть умные люди, – улыбается Найл. – Давай, Лиам, мне тоже интересно послушать.

– Ты рано радуешься, тоже под раздачу попадёшь, – Найл этой угрозой не проникается, а Лиам и вовсе игнорирует, делано внимательно окидывает Луи взглядом.

– Надо, чтобы она без тебя умела шаг сделать, и ты не психовал, что, пока ты на корабле, она сидит у окошка и страдает. Ты вот заботиться любишь, а просто на пустом месте беспокоиться тебя бесит, – вдохновенно вещает Лиам, а Луи чувствует, как у него округляются глаза от таких выводов. – Пускай делом каким-нибудь занимается. Иначе ты нас всех допечёшь, – Найл с готовностью покивал. – Чтобы и не принцесса бесполезная, и не крестьянка, с твоими-то вкусами. Да и предки не оценят, – Лиам делает вид, что задумывается, чего бы ещё потребовать. – И чтобы, когда ты на берегу, тобой не командовала, а ты о ней заботься, пожалуйста, сколько влезет.

– И чтобы о тебе заботилась. А то что всё ты, да ты, – хохотнул Найл.

Луи накрывает лицо ладонью, но не удерживается, громко ржёт. Тут же получает два тычка под рёбра от дорогих друзей, внезапно озабоченных его личным счастьем.