Текст книги "Созданный монстр (СИ)"

Автор книги: Liziel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)

И все равно Алиетт-Лэ не смог придумать оправдания под этими знающими, испытывающими, но все же теплыми и заботливыми глазами.

– Нет, Лариваан. Мне нужно сканирование. Мое сканирование.

Коренной ториец услужливо провел рукой вдоль длинной стены, где в тени стояла аппаратура, казалось, на любой вкус. Почти любой. Лаккомо как никогда остро ощутил свои провалы в знаниях медицинского крыла, которое он всегда отдавал в полное властвование главному врачу.

Вот уж в какой области сам он всегда пасовал.

– Что именно вас интересует? – спросил ровный приятный голос, однако, все еще настойчиво взбадривающий от зависаний.

Потерянно озираясь по сторонам Лаккомо резко осознал, что знания лабораторных устройств у него стремятся к нулю. Конечно, он имел представление о работе половины из них. Часть, на его счастье, работала в полностью автоматическом режиме и предоставляла пациенту понятный набор функций. Он даже сдавал регулярно экзамены наравне со всем экипажем по пользованию реанимационным и регенерационным набором. Случись какая проблема с ним самим или с другим человеком – он в состоянии вспомнить, разобраться и спасти жизнь без присутствия врача. Но когда речь зашла про сканирование и общий анализ… Лаккомо быстро осознал, как может выглядеть тупо.

Ему достаточно было представить, как окажись в одиночку в этом зале, он стал бы тратить время и листать набор функций предоставленных приборов. А потом, вероятнее всего, бросит тщетные попытки, ляжет в самую дорогую и навороченную капсулу со встроенным ИИ и задаст самый тупой в своей жизни вопрос.

Нет уж. Такое лучше доверять профессионалу. А еще лучше, профессионалу, который сохранит его тайну и не оставит случайных логов в памяти техники. Да и рассудив здраво, Лаккомо согласился на пару минут позора, нежели на полчаса личных мучений и сомнительных результатов.

– Лари, – Алиетт-Лэ позволил перейти на неформальность, тем самым настраивая верного врача на приватность. – Мне нужен анализ моей крови. Биохимический, общий, гормональный. А так же скан энергетики и фоновых аурных отпечатков. Я знаю, у тебя есть мои старые данные. Нужно сравнить нынешние показатели.

Лариваан мимолетно прищурился, склонив голову набок, и словно бы чуть глубже вдохнул воздух, принюхиваясь. Серые глаза бегло осмотрели едва ли старшего сородича, не видя в нем явных причин для беспокойства, но отмечая сильную тревогу и мелкие едва заметные наметанному взгляду тонкости поведения. Язык тела выдавал порой даже таких особ, как венценосные правители. И в этом случае все было так же.

Сделав быстрые выводы, врач запустил свои пальцы в карманы верхнего жилета и задал лишь один уточняющий вопрос:

– Вы пили из Истока?

– Нет, – тут же твердо и уверенно ответил Лаккомо и впал в еще большую растерянность от сменившегося выражения на лице врача.

Лариваан же задумчиво кашлянул, словно с ответом у него отмелась ровно половина возможных причин обращения, оставив не самую лучшую. Какое-то мгновение он еще изумленно взирал на Его Величество, после чего прогнал с лица смешанные чувства и указал на обычную ровную кушетку у противоположной стены.

– Присаживайтесь туда. Я принесу сканер.

Лаккомо недоверчиво покосился на кушетку, но спорить с врачом не стал. По большому счету, он не представлял, куда его отправит Лариваан и что заставит делать. Но когда Алиетт-Лэ нетерпеливо присел на край кушетки, врач уже подошел к нему, вооружившись сканером и пистолетным шприцом в руках. Лаккомо ожидал явно не такого простого решения.

– Вашу руку, – попросил смиренно врач, откладывая не нужный пока сканер на ближайший металлический столик.

Лаккомо ничего больше не говорил, а Лариваан не спрашивал. С какой-то даже тихой обреченностью и мало понятной Алиетт-Лэ тревогой врач спокойно и отработанно проводил свои действия. Вот еще Лаккомо осознавал, как он снимает с себя китель и закатывает рукав шелковой рубашки, а в следующее мгновение тонкая игра шприца уже берет с него образец крови. Неловкость не проходила. Наоборот. Она затаилась где-то в горле, отстукивая ритм с каждым биением сердца все громче. Приближалось время вердикта. Данные по крови отправились на быструю обработку в систему. Лариваан закончил распределять миниатюрные капсулы на приборные датчики и взялся за сканер, неспешно и размеренно водя им в тишине перед Его Величеством.

Этот же сканер дал первые данные, которым следовало обрадоваться, но в свете заданного вопроса врача это только напрягло.

– Энергоскачок неявный и пока слабый, – отчитался в простых выражениях Лариваан. – Но силовое ядро распускается. Медленно. Однако неотвратимо. Это… хорошо.

Лаккомо сдавленно кивнул, терпеливо дожидаясь результатов крови. Вся здравая логика твердила, что на то нет причин! Но вот память о прилете на Торию говорила о другом…

– Лаккомо? – привлек к себе внимание врач. – Позвольте вопрос.

– Только если это останется между нами, – тихо вырвалось у Алиетт-Лэ само собой.

– Конечно, – Лариваан ненадолго присел на небольшой вращающийся табурет рядом с кушеткой. – Почему вы пришли с вопросом?

– У меня… были сомнения, – уклончиво и неловко отозвался вице-король.

– В чем?

Приборные датчики тихо пиликнули об окончании работы, и Лариваан, видя нежелание пациента отвечать, встал за пачкой анализов.

Лаккомо молча и без движений уставился в пол. Зачем он пришел… убедиться? Или получить подтверждение своим галлюцинациям? Списать состояние на нервный срыв? Или…

Под нос ему Лариваан лаконично протянул планшет с выведенными цифровыми показателями анализов. Для сравнения в две графы. Времена стандартного медосмотра год назад и нынешние данные. Разница была очевидна даже абсолютно не сведущему в медицине.

– Лаккомо… – тревожно позвал врач, видя на лице Алиетт-Лэ растерянность и полное недопонимание. – Мне провести анализ на наркотические и психотропные вещества?

Алиетт-Лэ бездумно смотрел в планшет, но видел перед собой не экран, а изящные светлые руки в тонких узорных шелках. И музыка… вновь в голове играла эта тихая струнная музыка, которую он не мог забыть.

– Проводи… – сухо ответил Лаккомо, опуская планшет.

***

Уже сидя у себя в кабинете, Лаккомо был в бешенстве.

В большем бешенстве, чем если бы все проверки и анализы показали наличие чужого воздействия и вмешательства.

Алиетт-Лэ по приходу швырнул на стол пластиковый гибкий лист со всеми результатами проверок, рухнул в свое кресло и зло повернулся к углу, где под потолком висели бамбуковые колокольца.

– Кхэнасса! – требовательно прошипел он, вызывая напарника, и для гарантии настойчиво потянул за общую связь.

Густая тень сплелась из красок на глухой стене и, потушив ближайший источник света на потолке, выглянула невидимой никому кроме Лаккомо мордой из угла. Затрепетали предупредительно колокольца, подхваченные рябью колебаний пространства, но Тень быстро перехватила их своим гибким щупом, заставив замолчать.

Немой вопрос завис в воздухе, когда тонкая и острая морда склонилась почти к человеческому лицу.

– Ты знал, что происходит? – тихим шипящим тоном спросил Лаккомо и ткнул пальцем в пластиковый лист на столе.

Для него это был еще один решающий момент истины.

«Знал», – словно бы даже с едкой издевкой отозвался Кхэнасса.

Жар мигом хлынул к лицу Алиетт-Лэ, но он остался непреклонен в желании знать подробности.

– Видел?

Короткая пауза и полностью статичная морда, лишенная всяких эмоций.

«Да».

– Почему не остановил?! – взорвался фейерверком возмущения Лаккомо.

Привычная Тень лишь слизнула жаркие и сочные эмоции, нежась в них словно в ароматном тепле. Мелкая рябь прошла по матово черной шкуре, расплывающейся прозрачной дымкой, а сам Кхэнасса лишь только ниже пригнулся, почти что ластясь под жгучий жар безобидного, но столь вкусного гнева.

«Нет вреда», – после долгой паузы и неги ответила Тень, и дрожь иронии прошла рябью по ее щупам.

Лаккомо не выдержал, вскочил с места и принялся нервно мерить шагами свой небольшой кабинет. Ярость так и плескалась из него, как из бурлящего сосуда, а Тень без зазрения совести сцеживала и вдыхала за ним шлейф ярких эмоций. Сейчас они были самые честные. Самые вкусные. Не те, что удается с него выдавить редкой беседой и иронией. Не те, что он испытывает на федералов за чужие ошибки. Ярче. Краше.

Деликатессс…

Вице-король поймал своего напарника за голодной и жадной трапезой и вновь тихо рыкнул.

– Кто это был?

«Ты не узнаешь», – мягко мурлыкнула Тень, млея в красочном фоне.

Лаккомо вновь полыхнул гневом, да так, что качнулось его поворотное кресло, а лист пластика на столе и все письменные принадлежности едва сдвинулись со своих мест.

Такой ответ дъерка он воспринял, как прямой отказ говорить. Его дъерка! Его напарника! Единственного, кто не смел и не мог ему врать! И это существо еще смеет наслаждаться, пока он сам вне себя от загадок!

– Уходи, – потребовал Лаккомо сквозь зубы.

Кхэнасса демонстративно шире распустил свои щупы, словно подставляясь всем телом под столь вкусный гнев. Еще бы облизнулся в наслаждении, если бы мог.

– Вон!

Тень стегнула хлыстами напоследок, сверкнула огнями на теле и отступила, едко шикнув напоследок. Обиделась. Резанула голодом по связке. Жадно впитала бурлящий гнев и исчезла, подрезав колокольца и уронив их на пол.

Лаккомо же словно окатило прохладной водой. Сердце гулко стукнуло в горле, а эмоции исчерпали свой запал, как-то разом иссякнув. Пустота окутала вакуумом сознание, оставив только скупые факты и легкий привкус ни с чем не спутываемого энергетического истощения. В обиде Кхэнасса снял свою плату и ушел, оставив напарника тлеть на остатках впечатлений.

Следом почти сразу накатила усталость. Нет, не привычная от долгой работы на корабле. Другая. Выпитая. Опустошенная.

Алиетт-Лэ вернулся к своему креслу и устало ссыпался в него, опустив плечи. Злость истаяла, как не бывало, оставив после себя глухую тишину в остром разуме. Факты продолжали сменяться чередой под сфокусированным вниманием, но уже без огонька. Без злобы. Только чистый поток сменяющихся образов, готовый обрасти новым эмоциональным накалом.

Лаккомо усталым жестом подтянул к себе ближе пластиковый лист и безэмоционально уставился на скупые данные. Что-то случилось с ним последней ночью на Тории. Что-то было такое, что изменило его организм. Что-то… Кто-то.

Лист выпал из пальцев и скользнул по столу. Ни капли найденных сторонних веществ. Ни грамма, ни дозы сторонней химии. Никакого обмана и остатков чужого фона и следов. Все анализы сходились в одном – Лаккомо ни с кем не проводил последнюю ночь. Но его личная энергетика говорила об обратном.

Командир «Стремительного» устало опустил лицо на подставленные ладони, закрыл померкшие фиолетовые глаза и замер. Музыка. Он почти что помнил ее каждую ноту. Почти. Но возьмись он повторить ее и записать, как переливы стирались из памяти, как из блеклого сна. Он помнил руки, что ласкали его плечи. Помнил ее улыбку и заботу. Помнил… Ее. И то, с каким охотным теплом отзывалась душа на знакомое, словно бы бесконечно родное присутствие.

Но Золотой Дворец не пропустил бы чужака. Более того, его личная зона не открылась бы никому постороннему. В нее невозможно пройти без доступа по аурному отпечатку. Невозможно проникнуть вот так, не затронув охрану. Любая ошибка, корыстное проникновение, обман, причинение вреда – все это исключено.

И как назло Кхэнасса был не на его стороне. Он что-то понял. Видел. Принял и согласился. Он бы не допустил опасности и причинения вреда напарнику, даже если в глубине сознания чужака исключительно светлые мотивы.

А тело все еще помнило чужое женское тепло. Оно помнило нежные руки и любовные объятия. Словно только недавно, оно еще хранило память о ласковых прикосновениях и жаре, что поднимался по его груди. И поцелуи… теплые, мимолетные, а после горячие, когда страсть затмила весь разум.

Вот только не было никого тогда рядом, чтобы поймать и доказать чужое вмешательство. Не было следов, чтобы ухватиться за память как за единственную соломинку. Не было… ничего.

Тяжело и шумно выдохнув, Лаккомо не убирал ладоней от лица, вновь расслабляя скованные плечи.

А если бы была та соломинка, что бы он сделал? Вышел бы на след? Поймал нарушительницу? Подвел под допрос и наказание? За что?.. За вторжение и то, как ему впервые в жизни стало хорошо?

Бред. Глупость! Маразм!

Дрогнула напряженная спина, а лицо под ладонями исказило тоской. Тоненько скрипнул металл на столе. Захрустело предупредительно плотное стекло на панели.

Он и права собрался карать за добро? За часы, что запомнились ему приятным теплом на душе? За подаренную любовь? За бескорыстие?

Колко треснул уголок стеклянной панели. Металлическим скрежетом ответили ему настенные панели шкафов.

Пересохшее горло сдавило сдержанным порывом обиды.

Что же он за монстр, если задумался о наказании за подобное? Что за мерзость поселилась в его душе, если она сжирает последнюю веру в счастье?

Лаккомо склонился к столу, спрятав лицо в скрещенных руках. Спина изредка вздрагивала от напряжения, а он все никак не мог позволить себе забыть и определиться. Ведь признать себе, что все было сном или видением – равносильно добровольному отказу от счастья. От мимолетного, пусть и блеклого счастья, на которое он никогда не рассчитывал, но которое ему посчастливилось ночью познать.

Он не мечтал. Не хотел. Но в тайне, глубоко в своих снах некогда видел… что может существовать тот желаемый покой. То тепло и семейное счастье, светлое в своей безвозмездной любви и обжигающе яркое в страсти. Он верил, что оно может быть. Но отвергал любую осознанную возможность случиться. Ведь если позволить себе хоть раз по-настоящему полюбить… Это значило обрезать себе звездные крылья.

Уйти с космоса. Забыть об азарте. Приковать себя к планете. Размякнуть… все, чтобы поддаться слабости и позволить себе отдохнуть. Он бежал от любви, как от пожара, способного выжечь его рабочий настрой и спалить все то, что было ему дорого в небе. Потому что никто не примет его идеалы. Никто не поймет его страсть к пению звезд. Никто не поймет… Его самого.

Но соблазн поддаться теплу был очень маняще велик.

Ладонь на ощупь нашла пластиковый лист на столе и скомкала, уколов кожу острыми гранями.

…Ведь если не было рядом никого, то есть ли смысл в этом кого-то винить?

Нет…

Но коварный разум слишком сладко помнил ставшие родными объятия. Слишком сильно он хотел, чтобы все оказалось правдой.

Логика противоречила желаниям. Желания бунтовали против разума. А сердце… сердце словно начало чуять где-то вдалеке незримую гавань, озаряющую домашним маяком родные края.

Теплая кровь выступила из царапин на ладони и смазала меркнущие данные на листе. Цифровая рябь смешала помехами числа. Колкий пластиковый экран уничтожил собранные в единственном экземпляре показатели. Затерлась и смешалась в информационной мешанине графических образов правда. А Лаккомо старательно выжигал в себе веру в сновидения и в умышленную корысть. Ведь если нет опровержений чужому присутствию, то оно не исключено. Если нет доказательств насильственному обману, то не исключена добросердечная открытость. А то, что не исключено, то вероятно истина. И Алиетт-Лэ истово хотел поверить в Эту истину.

Он хотел поверить, что ему хоть раз в жизни с кем-то было хорошо.

Ведь он имеет право на личное счастье.

Имеет право на любовь?

Да.

Комната перестала трещать и скрипеть под воздействием силы. Напряженные плечи расслабились и снова поникли. Ладонь выпустила треснувшую пластину, а кровь начала быстро сворачиваться на тонких порезах.

Лаккомо поднял усталый взгляд покрасневших глаз на свои руки, а на душе его вновь настал штиль. Спокойствие мягко баюкало сверкающее пестрыми гранями воспоминание, а вся глупость и страх отмелись, как недостойные внимания мысли. Пусть будет так. Пусть вера и желания правят его разумом, а не разум разрушает последние остатки веры. Ведь он остался доволен. Он получил свою мечту. А там, на горизонте подсознания пусть и дальше горит вечно ждущий домашний маяк. Лучше там. В недосягаемых недрах. Куда можно адресовать свои сокровенные мечты и знать, что не будет ответа, способного расколоть его хрупкую веру в покой.[A1]

Протянув руку, Лаккомо недолго покрутил в пальцах скомканный пластиковый лист, уже не пригодный к использованию и прочтению, а потом отработанным жестом, не глядя, закинул в утилизатор. Острые грани, не сохранившие на себе ни капли крови, сверкнули последний раз в отблесках ламп и вскоре померкли во тьме жерновов.

[A1]Тианес

Глава 19. Я. Первый

Участники экспедиции собрались рядом с шаттлом на планете, и их спор не замолкал ни на минуту с тех пор, как командир «Искателя» пропал.

Ханк блеклой полиарконовой гибкой тушей мялся на пороге грузового шаттла, то поглядывая внутрь отсека, то проверяя целостность взятых с почвы образцов поверхности внутри своих отсеков. Рэтхэм недовольно и грузно мерил тяжелыми шагами землю, перевариваясь на массивных ногах, в сегментах которых скрывались раздвижные пластинчатые колеса. Ролу и Кайр тревожно озирались по сторонам, всматриваясь в горизонт, то и дело пробуя и раскаляя застоявшееся без дело встроенное оружие в манипуляторах. В то время как Джаспер нервно теребил штурвал, сканируя частоты эфира, и ожидал Марина на месте второго пилота.

– …Сколько еще повторять? – настаивал Джаспер, вращая тревожно мелкие лучики антенн, появившиеся на голове. – Нам надо убираться отсюда!

– Мы не можем его здесь бросить! – возмущался в противовес Ханк, несмотря на пробирающий его страх, от которого на полиморфе потускнела вся ранее цветная броня.

– Марин, сделай уже что-нибудь! – требовал Джас, ерзая на металлическом сидении под прочными ремнями безопасности, способными удержать даже его многотонное тело. – Ты же вычислил след! Давай отправимся туда? Или отправь туда кого-нибудь одного!

– Да пошел ты! – грузно перевалился с ноги на ногу Ролу и рыкнул по связи в ответ. Смотрящее в землю обнаженное дуло оружия полиморф не убирал с момента, как выяснилось, что Вайон пропал со связи. – Я туда не полечу. И Кайр тоже.

– Никто туда не полетит! – вновь осек всех Марин, прерываясь лишь ненадолго от сканирования и повтора сигнала зова на доступной Вайону частоте.

От злобного приказа командира безопасности все ненадолго заткнулись, но сводящая с ума паника на безжизненной каменной планете действовала на всех. Рэтхэм вернулся к ходьбе, тратя и без того бесценный ресурс личных сил. Но заставить его сидеть в шаттле оказалось невозможно. Док скатился до угроз, обещая всплеском парализатора отрубить любого полиморфа, если тот к нему приблизится и попытается усадить силой. Ханк ерзал на месте, нарушая технику безопасности, и то и дело выглядывал в иллюминаторы с разных сторон шаттла. Только Найдэн вел себя тише и спокойней всех, сидя рядом с местом второго пилота и готовясь в любой момент занять его по приказу командира группы.

– А что если у него просто отключился передатчик? – вбросил в общий канал очередное предположение Ханк.

– Вместе с навигацией? – оборвал его Джаспер, добавив к своему сообщению злобный и колкий всплеск. – Еще наивно заяви, что он потерялся!

– А что если да? – заспорил Ханк. – Что если он вышел в другую сторону?!

– За нами остались следы, – это был уже Кайр. – Мог вернуться по ним. Но нет, он ради чего-то ушел.

– Нам надо за ним, – требовательно настаивал Рэтхэм, изредка подавая голос.

– Пирт не может засечь, куда он пропал, – будучи на связи с «Искателем», отвечал Найдэн. – Ни визуально, ни сканированием. Он просто исчез в какой-то момент.

На корабле о пропаже Вайона знал только старший пилот. Марин приказал не поднимать панику раньше времени. Эмоциональное состояние экипажа и так шатко, а тут еще из строя выпал командир экспедиции. Это могло стать психологическим ударом страшнее катастрофы на «Искателе».

Сам Марин тревоги не показывал, хотя ему было страшно. Ему было жутко. Но даже так, особенно из-за своих предчувствий, он приказал всем оставаться на местах. Никакого геройства. Никакой одиночной вылазки за пропавшим, даже если им не составило труда обнаружить следы. Командир потерялся или кто-то иной, не важно! У Марина была цель – доставить ценный груз материалов и записей наверх, на «Искатель». И только потом можно заниматься спасательной операцией, если это не навредит команде.

– Полиморф не может просто так испариться! – грозно отмел ответ Рэтхэм, резко рубанув манипулятором, но без атмосферы звука за этим не последовало. – Это облако.

– Однако, его нет! – окрысился Джаспер, и только ремни безопасности на пилотском кресле удерживали его от желания врезать кому-нибудь в металлическую броню. – Глухо!

– Парни, мне страшно, – признался Кайр тихо, так что его сообщение почти затерялось в общем эфире участников высадки. – Что если он стал как тот капитан в записях?

– Не говори глупостей! – Ролу пружинисто подошел к бойцу и отвесил ему сильный подзатыльник свободной от оружия рукой.

– А что было в тех записях?.. – это уже Ханк, который пропустил добычу сведений с упавшего торийского корабля.

И так не переставая.

Пожалуй, только сейчас в этой критической ситуации, затронувшей своей неизвестностью всех, Марин осознал, насколько экипаж до сих пор не готов к тяжелым решениям. Джаспер метался, меняя мнение и умоляя то улететь быстрее наверх, то отправиться на поиски. Бойцы, вероятнее всего, не справились бы с психованным доком. В то время как Рэтхэм то воздерживался от ответа, то приближался к тому, чтобы продавить решение своим званием. Только плевали все здесь, на краю галактики, на его старые звания.

Марин понимал, что нельзя жертвовать Вайоном. По этой причине он еще ждал его и всматривался в далекий мерзлый горизонт. Но хуже только, если он поставит жизнь одного полиморфа на весы против всего «Искателя» и отправится его искать прямо сейчас вместе со всем шаттлом и ценным грузом на борту. Сам бы Вайон поступил так же, как Марин. В этом бывший член службы безопасности не сомневался. Командир бы бросил его на этой проклятой планете и спас сперва экипаж, пока это еще возможно. Тут, на краю известного мира, играют роль только цифры. Один или все. Исключением может стать только незаменимая важность какого-нибудь члена экипажа. Но со временем, казалось, бесконечного полета заменимы стали они все. Даже Пирт. Даже сам Марин. Даже ученые. Кроме, пожалуй, Джаспера за его неповторимые мозги. И, как выяснилось, Вайона, за его уникальное торийское гражданство, гарантирующее команде патронаж от Престола.

Только двое из всего «Искателя». И оба находились в данную минуту под ответственность Марина на смертельно опасной планете. И если глава безопасности потерял уже одного, то он не мог позволить себе жертвовать вторым.

По той же причине Марин не отправлял по следу Вайона никого из бойцов. Где пропал один полиморф – не справится и так же пропадет второй. Это правило нельзя забывать. Нужна была уверенность, что Вайона еще можно достать. Марин рассчитывал провести сканирование поверхности с «Искателя». Там же можно усилить сигнал зова. Отследить его перемещение по следам. Просчитать успех операции по спасению. Шанс есть. Главное, не нервничать.

Не человек, все же, пропал, который может отключиться от кровотечения. Полиморф может либо ждаться спасения сколько потребуется, либо спасать его уже бесполезно. О последнем Марин старался не думать.

– Записи секретны, – отговорился Кайр. – Мы не можем дать доступ без приказа командира.

– Командира нет! – влез в эфир Рэтхэм. – Как старший руководитель экспедиции после командира я приказываю…

– Подотри течь своим старшинством, – грубо ляпнул Джаспер от нервозности. – Нет командира, нет приказа. Тебя это не касается!

– Ты не смеешь мне приказывать!

– А ты не в состоянии мне что-либо сделать, – шикнул юркий серебристый программист. – Потому что я зашифровал архив.

Док зло зыркнул в каюту шаттла оранжевыми светокристаллами, но смолчал. Про негласное правило не выбешивать главного инженера и их единственного программиста он еще помнил.

Ситуация у шаттла накалялась, но минуты текли ужасно медленно. Команда успевала сраться с нечеловеческой скоростью передачи сигналов, и Марин слушал этот скандал, крутившийся в эфире уже по третьему или четвертому кругу. Разница была только в доводах и спорщиках.

Джаспер стучал пальцами по панели, но звук не долетал до сенсоров. Не выдержав, полиморф отстегнул ремни безопасности, вскочил с кресла и направился к выходу.

– Найдэн, подмени, – коротко попросил он, пробираясь мимо, и удерживая равновесие, держась за перекладины на потолке.

Боец сговорчиво юркнул в кресло основного пилота. Марин с решением программиста был не согласен, но спорить не стал.

– Джаспер, вернись в шаттл, – только потребовал безопасник.

– Я не могу просто так ждать, ничего не делая, – взмахнул манипуляторами Джас.

– Нас слишком много снаружи, – настойчиво пояснил Марин. – Мне не нужна давка на входе. Вернись в шаттл.

Доля правды в этом была. После прослушанных записей на разрушенном мостике Марин не верил спокойствию обстановки. Нет, он не боялся, что какая-то дрянь может вылезти вдруг из недр планеты, но боялся беспорядка в команде и хаоса в дисциплине. Как показал пример торийского экипажа – на Лании нельзя доверять ничьему самовольству. Однако, такого Марин говорить Джасперу не хотел. Иначе пришлось бы подписаться в недоверии даже самому себе, бойцам, экипажу, а потом и вовсе записать всех в потенциальные враги за расшатывание спокойствия.

– Здесь нечего нет, Марин! – возмущенно выпалил программист. – Оглянись! Тут пустырь! Ни Вайона, ни опасности! Но опасность не там, а тут! – металлический палец полиморфа показал по привычке на голову, хотя его сознание, как и у других находилось в кристалле Сердца.

Пытаясь доораться до него сигналами, программист зудел в общем канале на частоте срочной важности. Закрыться от него Марин попросту не мог. Не тот приоритет. Это выходило за рамки его возможностей и бесило.

– Нельзя сидеть на месте, – повторял в который раз Джаспер. – Либо летим по следу, либо наверх. Ты слышал, что говорил тот экипаж! Лания убивает.

Нервозность Джаспера действовала на Марина как раздражитель. Тишина планеты вынуждала не доверять сослуживцу. Мало ли что он захочет сделать в следующий миг. Ведь еще несколько минут назад Джаспер скулил от паники и истерично требовал немедленного взлета, едва ли не готовый бросить снаружи даже Марина.

– Просто вернись в шаттл, – как по заученному спокойно повторил безопасник, хотя его ладонь мелко подрагивала в трансформе от внутренних колебаний и решений. – У нас еще есть время.

– У нас нет времени! – заорал на него Джаспер, отчего многие мелкие пластинки брони встали дыбом. – У нас его не было с момента, как мы приземлились! Мы вредим себе каждую минуту! Ты что, не видишь, как мы сходим с ума? Не видишь, как боится Ханк или угрожает всем Рэтхэм? Марин, да ты сам бешенный придурок! Тебя что, к земле припаяло?!

– Просто вернись… – попросил было Марин, но Джас опять перебил его сигнал срочным голосовым пакетом.

– Только после тебя! – Джас демонстративно упер руки в бока. – Когда ты изволишь внести свой полированный зад в шаттл и объявить отправление! Иначе, я тебе обещаю, еще один твой отказ, и я запущу протокол…

Однако в ответ на реплику программиста быстрая рука Марина взлетела вверх и уткнулась тому в лицо разгорающемся дулом плазменного оружия. Джас мгновенно замер, а его светокристаллы позеленели от страха.

– Вернись. В шаттл, – приказал Марин, не дрогнув рукой, пока свет от его орудия отражался от лицевых пластин брони полиморфа.

Это был уже серьезный аргумент в разговоре, и экипаж застыл, мигом прекратив в общем канале всякую перебранку. Замерли и бойцы, понимая, что к командиру лучше не лезть. Такая угроза – это нонсенс в их среде. Еще никогда никто не угрожал друг другу оружием! Особенно такого не ожидали от Марина. Если уж до такого дошли его нервы, то никакие слова не помогут.

Джаспера сдавали его светокристаллы. То зеленые от страха, то желтые от накатывающей тревоги с мелкими проблесками оранжевых огней. Полиморф боялся, но вот-вот готов был начать обороняться. Программист очень отчетливо вспомнил поведение торийского командира корабля и то, как тот расстреливал своих подчиненных. И оказаться первым застреленным полиморфом, тем более на этой гребанной планете, он панически не хотел.

– Внимание! – вдруг даже с какой-то облегченной радостно просигналил Кайр. – Марин! Сигнал Вайона появился!

Марин заставил себя прислушаться к сканеру, после чего повернулся в нужном направлении, настроил оптику, выкрутил спектр и… действительно заметил на горизонте мелкий силуэт низко летящей машины.

– Наконец-то… – проворчал Рэтхэм, в то время как его сумрачность настроя отразилась на грозной позе.

Но Марин не спешил убирать оружие, только опустив его к земле.

– Внимание команде, – обратился он ко всем. – Все по местам в шаттл. Ролу, Кайр, остаетесь со мной на боевой готовности.

– Погоди-погоди! Я не понял! – замахал манипуляторами Джас. – Ты что, собрался от него защищаться?! Это ж Вайон!

– Я сказал – пошел вон! – рыкнул Марин, демонстративно нависнув над мелкой машиной Джаспера и опуская боевое забрало на лицевых пластинах. – Мы не знаем, в каком он состоянии. Он не вышел сам с нами на связь. Я должен убедиться, что он в здравом уме. Остальным надо персональное приглашение?!

Оранжевое дуло пушки направилось в сторону Рэтхэма, и док, недовольно помявшись, все-таки ушел в шаттл. Ханк быстро нырнул внутрь самостоятельно, не встречаясь взглядом с бешенным Марином. Последним в шаттл ушел Джаспер, покачав неодобрительно головой. Безопаснику на его отношение было плевать. Есть проблема, есть ее решение. Остальное – не важно.

Марин смотрел вдаль на приближающийся силуэт знакомой машины и старался просто не надумывать лишнего и не заводиться. Может, у Вайона и правда сломалась система связи. Может, причина в помехах. Да мало ли, что могло произойти с точки зрения технических неполадок. Полетел голосовой коммуникатор. Сбойнул преобразователь сигналов. Или… ошибка таймера! Да что угодно. Главное, что Вайон возвращался своим ходом. Значит, он цел, энергии в нем достаточно даже на антиграв и полет, а рабочая пинговка дает однозначный ответ, что на радаре «свой».

С другой стороны кому бы еще там быть, если они единственные высадившиеся полиморфы на планете!

Вайон остановил полет метрах в ста от шаттла, трансформировался, вставая на ноги, и неспешно направился к ожидающей группе. Вот только шаг этот Марину не понравился. Очень не понравился. Потому что, какими бы машинами не были полиморфы, но у каждого, как у человека, есть своя уникальная манера движения. Марин знал Вайона всегда чуть сутулившимся, иногда пружинисто вышагивающим так, что в нем не чувствовалось огромного веса. А тот, кто сейчас приближался к шаттлу отработанной и идеальной походкой робота, – Вайоном не являлся.