Текст книги "Созданный монстр (СИ)"

Автор книги: Liziel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)

Поэтому генерал Лаккомо был спокоен за заслуженный отпуск, и знал, что ему не придется тревожить и отрывать команду от семей. Только что он сам будет делать во время этих скучных дней – он пока не знал.

– Калэхейн, объявляй всеобщую готовность к прыжку, пятнадцать минут, – сказал Лаккомо, выходя из состояния живой статуи на мостике и всплывая из размышлений.

– Есть, командир, – когда-то бывший летный инструктор и наставник, а ныне первый помощник включил громкую связь. – Внимание, всему личному составу приготовиться к гиперпрыжку. Идем на Торию. Время до прыжка – пятнадцать минут.

Экипаж знал своё дело. Посыпались отрывистые команды. Расчёт координат и параметров временного потока. Запуск энергонасыщения окружающего пространства. Разворачивание щитов и расчёт глубины «погружения».

Лаккомо, не моргая, вглядывался в огромную обзорную стену, включённую в режиме имитации полной прозрачности. Словно напоследок запоминая родной космос и такие понятные звезды. Ненадолго с ними придется расстаться, спуститься на планету, отдать свой долг родине, перетерпеть неприятное погрязшее в интригах общество. Чтобы потом вновь вернуться сюда, в тишину Вечной, взирающую миллиардами сверкающих «глаз».

Вскоре обзорная стена погасла, сделавшись матово-серой. Во время прыжка она всегда отображала что-нибудь нейтральное, имитирующее полет сквозь пространство. Наружным камерам и сенсорам нечего было показывать при погружении – ни одна технология не могла «заснять» те зоны, куда опускался корабль для перемещения.

– Десять секунд до прыжка, командир. Восемь… семь… шесть…

В воздухе запахло электричеством и кожу привычно защипало.

Лаккомо молча опустился в своё кресло. Казалось, все остается неизменным. Экипаж на мостике привычно занимался работой, приборы до последнего работали в штатном режиме. Только в глубине корабля, где под защитой покоилось ценнейшее ядро, Лаккомо знал, что в данные секунды разгораются холодным голубым свечением сотни кристаллов, и лавиной идет бесконечное число расчетов.

Озоновый запах достиг своего апогея. Как он его обожал…

– Три… два…

Флагман завершил подготовку и исчез из привычной трехмерной реальности, соскользнув в параллельные глубокие слои пространства. Ядро вспыхнуло энергией, подхватывая весь корабль за границу щитов.

– Один…

Прыжок.

Мгновение замершего времени и абсолютной тишины. Пауза, как задержанное дыхание на вдохе и миг между ударами сердца.

Рывок.

А после него, словно очищенные от налета, возвращаются все яркие звуки. Гулко случит пульс, не продолжая прошлый ритм, а будто начиная отсчитывать новый. Каждый раз – как новое рождение, и каждый прыжок – как рывок веры в никуда, чтобы выйти, где запланировано.

Лаккомо выдохнул, незаметно поведя плечами, и расслабился. Впереди оставалось всего пара часов, которые можно было провести наедине с собой.

***

Тория.

Вечер того же дня.

Казалось, Лазурный Берег не менялся с годами. Течение жизни в центре Торийской империи словно проходило с особой медленной скоростью. Все так же как и столетия назад по вечерам на улицах прогуливались семейные пары, женщины облачались в традиционные длинные наряды, мужчины жреческой профессии отращивали волосы, а студенты Академии гоняли по речным каналам столицы только после заката.

Казалось, эта тишина и спокойствие было вечным.

Но какой ценой…

– Ваше Величество! Да хранит вас Вода и Ветер! Как я рад! – невысокий хозяин прибрежного ресторана лично вышел обслужить любимого гостя. – Мои сиани тоже расцветают каждый раз после вашего прихода.

– Ваши сиани будут цвести круглый год, Сайто, – с искренней скромной улыбкой ответил Лаккомо. – У нас запланироовано много коротких отпусков.

Мужичок довольно просиял, словно с ним поделились не рядовой новостью, а душевным откровением. Своего Алиетт-Лэ он обожал. И дело было совсем не в статусе вице-короля или в его деяниях. Многие любили Лаккомо вопреки сложившейся репутации.

Зачастую, он даже сам не понимал почему.

– Вам сегодня как обычно? – спросил хозяин ресторана, чутко подметив, что сегодня Его Величество не настроен на длительную беседу.

– Да, – согласился Лаккомо, уже уплывая своими мыслями куда-то вдаль. – Ваши улитки бесподобны. А через пару дней я бы зашел к вам на золотую трэцу.

– Оо! Замечательно! – расцвел хозяин. – Я сегодня же передам своим рыбакам. А еще я бы порекомендовал вам попробовать мой новый чайный сбор.

– Тот самый с предгорья Нефритовой Горы? – вспомнил Алиетт-Лэ их прошлый разговор. После чего добавил, уже видя по довольным глазам хозяина. – Вы все же рискнули добраться туда.

– Именно.

Лаккомо восхищенно кивнул головой. Он непонаслышке знал, как коварны и опасны подступы к главной торийской святыне. Чего говорить, мужчине удалось удивить своего Алиетт-Лэ.

– Не смею отказаться, – улыбаясь, ответил Лаккомо. – Приносите.

Хозяин ресторанчика вежливо поклонился и удалился, оставив вице-короля любоваться видом из окна, наедине с размышлениями.

Лаккомо любил этот обыкновенный с виду и простой ресторан. Тихое местечко выходило окнами на залив, где вольготно разросся главный столичный порт. В отличие от многих других портов, где не повезло побывать вице-королю, здесь никогда не воняло рыбой, а засилие кораблей не портило естественный ландшафт. Сам ресторан находился в стороне от причальных рейсовых площадок, а потому вокруг него никогда не было людского столпотворения. Тихий закуток не привлекал жадного внимания гостей столицы, в то же время открывая широкий обзор на всю прелесть живущего своей жизнью порта. Отсюда столица не выглядела сонной. Наоборот, вся ленность оставалась где-то глубже, в тихих жилых кварталах, среди укромных закутков и мелких семейных магизинчиков. Здесь же, в порту, бурлила жизнь, над которой покровительственно возвышались на вершине гор колоссальные древние статуи водяного и воздушного Змея.

Символы былого величия Тории.

Сомнительные, конечно, символы, как считал Лаккомо. В старых хрониках говорилось, что предки его клана вытачивали Змеев из скал вручную. Расточительная трата человеческих ресурсов… И всего лишь для грандиозной демонстрации своих сил иным народам.

Глупо. Это было даже не оружие.

Лаккомо прогреб изящными пальцами волосы и поднял взгляд в небо, где за толщей атмосферы, по высокой орбите проплывала огромная верфь вместе с его кораблем. Он просто всегда знал, где в конкретную минуту находится его «Стремительный».

Его оружие.

Истинное оруже террора, как прозвали его на торийских колонях, где он впервые проявил свою мощь.

– Угощайтесь, ваш чай, – тихо сказал хозяин ресторана, расставляя на столике перед Алиетт-Лэ небольшой чайничек и мелкие плошки. Повеяло горными травами, легкими сладковатыми оттенками молодых цветов и особой специфической свежестью, которую могут признать не многие.

– Благодарю, – вежливо кувнул Лаккомо, с ностальгией вспоминая морозные оттенки запретной Нефритовой Горы.

Хозяин кивнул и почти бесшумно удалился, а Алиетт-Лэ неспешно наполнил свою чашку и задумчиво взял ее в руки, грея ладони о теплую керамику.

Многие говорят – Тория уже не та, что была раньше. Минули века расцвета и великих исследований галактики. Прошло время разведчиков и мастеров боевых исскусств. Последние школы Солнца выпускают лишь несколько десятков учеников, а единственная школа Звезд с трудом набирает в ученики единицы. Даже ритуалы тени и совершеннолетия проходят не все – мало кому вообще отзываются великие Духи.

Время правления Эхайона лишь подвело жирную черту под незаметным ранее общим упадком. «Железное Солнце», как прозвали его на колониях, делал, что мог, из последних сил сохраняя остатки старой самобытности. Он закрывал границы, прижимал подчиненные народы, душил поднимающиеся религиозные организации, но… недостаточно.

Сиетт-Лэ Эхайон был убит вскоре после коронации своего единственного сына Аллеяра. Говорят, что в тот день он отправлялся в школу Звезд, где намеревался договориться об увеличении числа учеников. Темные боевые искусства всегда манили его, и он считал не справедливым столь сильное увядание этой стороны знаний. Говорят, Эхайон хотел лично пройти обучение в школе, чтобы тоже стать наставником, направлять своего внука по жизни и не допустить ошибок воспитания в прошлом. Но… его шаттл разбился на полпути, а обломки затерялись в непролазных торийских лесах и топях. Тело «Железного Солнца» так и не нашли. Как и виновных в случившейся неполадке.

Молодой Лоатт-Лэ Аллеяр остался на Престоле без поддержки отца, один на один с хищными кланами, вдруг почуявшими привкус свободы от долгой удушливой руки прошлого Величества. Ему помогал лишь единственный Учитель и друг, воспитавший его в убеждениях «светлых», и молодая супруга, по странным причинам нелюбимая половиной кланов. Считалось, что она совратила Аллеяра, вопреки всем обычаям подстроив их первую встречу наедине. Как младшая племянница главы клана, куда королевское семейство явилось на смотрины, она вообще не должна была попадаться тогда еще будущему правителю на глаза. Не говоря уже о том, что в свои несовершеннолетние годы она еще не имела права претендовать на супружество. Тем более втихаря переспать с наследником Престола.

Лаккомо много наслушался грязных историй про свою мать. Ее не любили и презирали. Придворные и неслучившиеся невесты шептались вслед. Ее обзывали за глаза, считали, что дъерки нашептывают в уши и склоняют к порокам. Но мать игнорировала все слухи, и с достоинством истинной знати не боялась появляться у всех на глазах. Она стала верной спутницей своего мужа, которая помогала ему прислушиваться к дворцовым Теням, переводя их слова и неспешно вытачивая из него сильного правителя.

Вице-король жалел, что не знал свою мать лично. Все истории о ней Лаккомо почерпнул от расказов Теней, иногда в детстве заслушиваясь ими как сказками. По непонятной причине мать скончалась при родах. Ее не смогли, или не захотели реанмировать, оставив короля Аллеяра с новорожденными близнецамии.

Она попросила назвать их – Лаккомо и Эйнаор. Невиданный ранее случай – никогда еще в правящей семье Лазурного Престола не рождались двое близнецов-наследников. Рассказывали, что мать до последнего держала количество вынашиваемых детей в тайне, отказываясь даже от дворцовых врачей. О близнецах знал только отец и Учитель. И неизвестно, сколько покушений на нее бы случилось, узнай о паре сыновей вся империя.

Теперь же Тория и ее колонии пожинали плоды потерянного контроля. Вопреки клановым надеждам братья не стали делить Лазурный Престол. Более того, они нашли законный и удобный компромис. Случаи двух правящих братьев встречались в Торийской истории и Лаккомо с Эйнаором воспользовались прошлым прецедентом.

Так у империи вновь появился Алиетт-Ле – «Солнце за гранью». Или «теневое Солнце», как переводили на новый лад. Далекая звезда, озаряющая своим недремлющим оком родной народ и охряняющая его покой в непроглядной ночи.

Лаккомо обернулся на тихие шаги. Хозяин ресторана принес его ужин. Золотистые, чуть пожренные с тонкой крочкой морепродукты и маринованные деликатесные моллюски, скрученные по форме улитки и разложенные в листьях салата на простой деревянной дощечке.

– Приятного аппетита, Ваше Величество, – кивнув, пожелал мужчина.

– Спасибо, Сайто, – ответил Лаккомо, улыбнувшись и взяв длинную тонкую вилку с парой зубьев.

Хозяин удалился, больше не мешая. Уже много лет он принимал Алиетт-Лэ как старого знакомого и ужин в прибрежном ресторане давно стал их личной традицией.

Но чего только стоило приучить торийскую общественность к тому, что они с братом не похожи на всех предыдущих правителей… Они не сидели безвылазно в Золотом Дворце, часто появляясь на улицах Тории. Не оставляли в своем окружении бесполезных придворных, озадачив каждого работать на общее благо Империи. Братья даже не планировали пока проводить смотрины среди кланов и обзаводиться супругами, что вызывало отдельные злые слухи в свое время.

Забавно, как многое могут придумать завистливые люди.

А ведь никто из братьев просто не представлял рядом с собой кого-то чужого. Лаккомо редко появлялся на планете, и большую часть времени проводил в космосе на мостике родного корабля. Женщинам там не место, а заводить супругу ради наследников Алиетт-Лэ не позволяла гордость. Эйнаор же наоборот, практически не выходил из Золотого Дворца, регулярно отбиваясь от навязчивых предложений о браке и порой откровенно прячась от предложений за кучей работы.

Отдохнуть и почувствовать себя по-настоящему свободно братья могли только оставаясь друг с другом наедине. Лаккомо обожал и ценил вечера, когда они тихо собирались в маленькой гостиной, как в молодости, за чашкой теплого чая или легкого спиртного. Иногда им даже не нужно было ничего говорить, мимолетные образы прошлого скользили по братской связке, вызывая то улыбку, то тень накатившей тоски. Именно в такие моменты каждый из них понимал, что роднее и ближе у них никого больше нет. Знали, но ничего не могли сделать.

– Ты стареешь, брат, – как-то однажды во время такой встречи сказал Эйнаор.

Как обычно, тогда они вдвоем собрались в личной гостиной. Глубокой ночью, под тихий трекс огня в камине и прохладный ветерок, задувающий в высокое окно со стороны Нефритовой Горы. Редкий случай, когда Лаккомо избавился от привычного кителя, переодевшись в легкие шелковые вещи, а Эйнаор сбросил тяжелые королевские мантии.

– Я знаю, – тихо прошептал Лаккомо.

Без церемониального облачения Эйнаор выглядел еще моложе, чем являлся. Почти не изменившись, на вид оставаясь тем же самым тридцатилетним юношей, как во время коронации. Только взгляд с годами становился острее и тяжелее, хороня под замком все больше тайн, до которых Лаккомо уже не мог достучаться. А в остальном Эйнаор никогда не изменял себя. Ему по-прежнему нравились просторные шелковые туники с поблескивающей перламутровой вышивкой, он по-прежнему в быту любил только молодой и юношеский стиль, до тошноты уставая от королевского пафоса в работе. По-прежнему не отращивал длинные волосы, хотя по всем жреческим канонам имен на то полное право. Эйнаор огнаничился только удовлетворительным минимумом, отпустив волосы до плеч и часто подбирая непослушные пряди тонким ободком.

Отчего казался еще моложе и вызывал у Лаккомо улыбку со стойким желанием его защищать.

– Твоя работа наверху тебя убивает, – чуть склонив голову, сказал Эйнаор, держа у лица большую чашку чая и глядя с редкой тоской.

Чем больше проходило времени, тем больнее Эйнаору было смотреть на Лаккомо. Словно искаженное отражение в зеркале, старший брат менялся с каждым годом, теряя молодость и легкость, превращясь в холоднокровное приложение к собственному кораблю. Возраст добавлял свое, и черты лица Лаккомо заострялись, а бесконечные полеты и войны забирали последние эмоции.

– Останься, – тихо попросил Эйнаор уже в который раз, вкладывая в одно короткое слово больше, чем мог бы попросить.

– Не могу, – в который раз ответил Лаккомо. Легкая улыбка, с которой он смотрел на брата, вновь угасла, поддавшись всплывшим воспоминаниям. – Кроме меня никто не будет этим заниматься.

– Я найду, – попытался начать Эйнаор.

– Не стоит…

И раз за разом Лаккомо отказывал, обычно улетая на следующий день, зная, что его будет разрывать тоска, а братская связка вновь натянется до боли. Но только там, наверху, на борту своего корабля Лаккомо мог лучше всего защитить брата от любых проблем. Какими бы они не были, и кто бы их не доставлял.

А желающих хватало.

Даже родные торийские колонии поначалу доставили свою обязательную порцию проблем. Именно благодаря им Лаккомо стал тем, что сейчас боятся и ненавидят даже сторонние Федералы – палачом Тории.

Ведь как некрасиво получилось – после мягкой политки отца многие далекие кланы почему-то решили, что молодые братья еще более наивны и терпимы к их действиям. В первые же годы после коронации Эйнаора как Лоатт-Лэ колонии попытались продавить свои права. Настоять на повышении собственного статуса, смягчении отношений с Федерацией, вплоть до полноценного слияния, даже выдвигали предложение о смене пирамиды власти и введении на самой Тории аналога личного Сената.

Лаккомо эта тенденция не понравилась и разозлила. Эйнаор тоже согласился с его выводами, решив, что с такими колониями и внешних врагов не надо. Ситуацию нельзя было затягивать – любое промедление ослабляло власть и силу династии. Отец в свое время боялся жестких мер против вроде бы ни в чем не повинных кланов, но Лаккомо радикально освободил Зотолой Престол от отвественности. Как Алиетт-Лэ и вице-король он законно и официально попросил брата «разделить зоны влияния». Тем самым получив сомнтельные и протестующие колонии под свою личную ответственность.

– Ваши действия незаконны, Ваше Величество! – как-то давно возмущался глава крупного клана. Узнав о решении молодого Эйнаора, этот представительный, рослый и крепкий столетний мужчина сразу же лично явился в Золотой Дворец на Торию, чтобы побеседовать.

Как же… Побеседовать он явился.

– Это возмутительно! – громко на весь малый тронный зал заявил глава клана. От негодования и ярости он даже вынужден был крепко схватиться за края своей длинной церемониальной мантии. В обычное время его осанке, величественности и крепости вида можно было даже позавидовать.

Но тогда, стоя на пару ступеней ниже подиума с Престолом, с едва подергивающимся глазом и быстро пульсирующей жилкой на виске глава клана выглядел жалко. Весь лоск слетел от возмущения, а грозный взгляд, которым он привык у себя дома одергивать молодых зазнавшихся потомков, на венценосных братьев не действовал.

Занятно. На что он надеялся? Или ожидал, что его возраст и командный тон подействует и как-то отрезвит молодых королей? И если хотя бы Эйнаор уже видел этого мужчину единожды во время принесения пресяги короне, то Лаккомо знал о нем исключительно по досье и фактам в документах. Которые не радовали.

– Что же именно Вас возмущает? – мягко и даже с любовью к своему подданному спросил Эйнаор, расслабленно и терпеливо сидя на золотом троне в богатой и обязательной к приему мантии и тонким ажурным ободком на голове, заменяющим корону.

Брат умел манипулировать словами и голосом, чтобы добиться желаемого результата от собеседника. Вот и тогда, одной фразой он выбесил своего клановца еще больше.

– Что именно?! Ваше Величество, никогда еще за все время существования нашего народа Тория не позволяла себе дробить территории! Это неправильно! Империя должна оставаться цельной. А своим решением вы фактически отсекаете нас от подданства короне!

– Патронажа короны, вы хотели сказать? – уточнил Эйнаор, незаметно для клановца дрогнув уголком губ. Стоя сбоку и вольно опираясь локтем на Престол, Лаккомо лишь по связке уловил братскую иронию и ухмылку. – Я лишаю вас патронажа и защиты короны?

– И это в том числе, – согласившись, кивнул глава клана. От злобы у него даже заходили ходуном жевалки. – Ваше решение недальновидно. Что станет с колониями, когда власть перейдет вашим сыновьям? Неужели вы вознамерились поделить нашу империю и тем самым ослабить, породив дробление? Где станет колониальный центр? У Алиетт-Лэ, насколько мне известно, нет своего центра, кроме собственного корабля. Или его престол, под который мы Вашим велением попадаем, будет капитанский мостик?

Лаккомо вздохнул и мысленно успокоил тихо подкипающего брата. За последнее время они выслушали немало подобных изречений. И если критику в свой адрес Эйнаор принимал с абсолютно непрошибаемым лицом и волей, то слова в адрес брата и его космического местообитания словно дергали его за особо чувствительный нерв.

– Что случится с нашей империей, если ваши мнения разойдутся? – продолжал вещать клановец. Теперь его уже однозначно понесло. – Как нам предстоит действовать в таком случае? Подчиняться Лазурному Престолу или вашему брату? А что если он поведет нас на войну? Против Федерации или сторонних видов? Что если в династии начнутся дрязги и войны за старшенство? Колонии всегда поддерживали только Лазурный Престол и стояли на страже традиций и установленных порядков! Мы знаем, что ожидать от Престола и можем давать Вам советы для лучшего управления единым государством. Но не знаем, что ожидать от Алиетт-Лэ, чья задача заключается в обесепчении силовой поддержки империи! Фактически в управлении военных сил. Или наши колонии теперь будут кормовым придатком к армии? Ваше Величество! Является ли это решение вашим личным? Что если ваш брат…?

Эйнаор не дал ему договорить.

– Довольно. Мое слово – закон для вас. Я доверяю своему брату.

Глава клана осекся, словно от ментальной оплеухи. Возмущение перешло в раздражение, но под взглядом Лоатт-Лэ он просто не мог больше добавить ни слова. Хотел, знал что сказать, но не мог. Отчего начал приходить в ярость.

– И напоминаю еще раз, – продолжал Эйнаор. – Что отныне ваша колония попадает в распоряжение Алиетт-Лэ. Он – моя правая рука. И все его действия осуществляются с одобрения Лазурного Престола и не нуждаются в уточнении и апелляции.

Лаккомо тогда поборол желание положить руку на плечо Эйнаору, но знал, что после аудиенции брата придется успокаивать. Такие беседы ему пока давались тяжело.

– Это всё? – краснея от злости и чувства униженной гордыни, переспросил, стиснув зубы, глава клана.

– Да, – вместо Эйнаора взял слово Лаккомо, отлипая от Престола, выпрямляясь и складывая руки за спиной. – Дабы не вынуждать вас явлением ко мне на корабль все дальнейшие переговоры я проведу на Вашей территории.

В тот же день глава клана покинул Торию и вернулся в свой мир, а Лаккомо углубился в изучение личного досье своего нового вассала. После него был еще один недовольный, за ним следующий. Никогда раньше главы кланов так оперативно не являлись в столицу. Лишь немногоие высказывали легкую настороженность и просили аудиенции самого Алиетт-Лэ. Большинство же – пытались противиться воле Эйнаора и напоминать о своем влиянии на Лазурный Престол.

С такими у Лаккомо прошел отдельный разговор.

Он знал, что отец не одобрил бы подобные меры. Но время покладистого Престола прошло, а Тория и без того начала катиться к упадку, увядая в топком болоте старых традиций, так бережно охраняемых кланами.

Лаккомо явился в звездную систему одной из таких ярых колоний. Его наличие там откровенно терпели, а политику Лазурного Престола давно перестали одобрять. Безнаказанность подпитывала их протест, и с момента восхождения на трон братьев колония почти в открытую начала саботировать приказы.

– С вами говорит командир корабля «Стремительного» и Алиетт-Лэ Лазурного Престола, – стоя на мостике, и сложив руки за спиной, вещал Лаккомо по связи главе клана. Тогда еще юный, лишь пару лет назад получивший венец власти.

Клан этой колонии его не любил. Ровно как презрительно относился к указам Лазурного Престола. Древняя ветвь колонистов когда-то давно отделилась от правящей династии и хранила в себе остатки королевских кровей. Считается, что около пары тысяч назад клан самостоятельно покинул родной мир и ушел на другую планету, расширять границы и возможности торийской империи. Этот факт истории последнее время давал клану много поблажек и излишнюю смелость в высказываниях. А после фактической коронации Лаккомо как Алиеттт-Лэ и причастности к Престолу клан активно стал подавать идеи о рассмотрении так же своих наследников в качестве претендентов на корону. «Если в династии начался такой беспредел и Престолом теперь правят два брата, то почему бы не поменять вообще выборную систему?»

Но ведь это только считается, что они ушли добровольно. А исходные архивы в Золотом Дворце, доступные только правителям, говорят совсем о другом. Когда-то клан пощадили за измену и изгнали с Тории. И вот снова все возвращается в старое русло.

– За разжигание гражданских распрей, внесения провокационных идей в массы, а так же открытое высказывание недовения правящей династии я, от лица Лазурного Престола, вынужден вынести вам приговор.

– Ну и куда уже дальше вы нас пошлете, Ваше Величество? – иронично и обманчиво по-старчески устало спросил глава клана, вещая из своего кабинета.

Но Лаккомо тогдая явился не для общения.

– Ваше положение отягощается спонсированием и укреплением жречества. Хотя вам известно, что любая религия запрещена в Империи. Так же ваш клан обвиняется в пособничестве Федерации и переправлении национальных достояний Тории на сторону.

– Людям нужно во что-то верить, если их не может защитить родная корона, – флегматично пожал плечами глава клана.

– И наконец, – продолжал Лаккомо как ни в чем не бывало, – Лично Вы обвиняетесь в агитации других колоний к сепаратизму и свержению правящей династии.

– У нас не древние века, Ваше Величество. Федерация и так почти подмяла нас. Какой смысл удерживать автономию, – он был слишком спокоен, как всегда, как при всех личных встречах. Абсолютно уверенный в себе и тем самым наиболее проблемный и коварный член любого собрания. Его идеи слишком глубоко оседали в головах слушателей и других кланов. Ему крайне легко было бы стать новым лидером Тории, вопреки всем традициям и порядкам, и потом уничтожить империю как саму суть. Или изменить ее до неузнаваемости.

Он был крайне опасен для короны и Тории. Как вирус, посторонний и разрушающий элемент целой системы. Многие уже стоят на его стороне, не понимая пугубность его высказываний, а сколько недовольства поднимется, если с ним что-то случится… Даже вся колония почти наверняка пойдет войной протеста против Тории, желая отомстить за лидера.

Этого нельзя было допустить ни в коем случае.

…Первый выбор всегда дается тяжело.

– За все вышеозвученное от имени Лазурного Престола я, Лаккомо Сан-Вэйв, приговариваю вас к смертной казни. Мое решение однозначно и не подлежит обжалованию и обсуждению. Если лично у Вас имеется последнее слово, я готов выслушать его под протокол.

Глава клана лишь дернул бровью, слабый жест, прорвавшийся через идеальную маску непоколебимости. Он все еще не верил, что молодой правитель рискнул озвучить ему такой приговор.

– Вас ожидать у меня лично, или пришлете своих карателей? – только лишь спросил глава клана.

Интересно, собирался ли он податься в бега? Мог бы попытаться, узнав, что с флагмана вылетел шаттл.

– Нет, – сухо ответил Лаккомо. – Я приведу приговор в исполнение со своего корабля.

И только тогда глаза главы клана удивленно расширились, когда до него дошел смысл сказанных слов. Когда он понял, почему Его Величество явился на флагмане. Когда вспомнил все нюансы высказанных фраз, и понял, кого на самом деле обвинял Алиетт-Лэ.

– Вы не посмеете! – поддался вперед на экране глава клана. Только сейчас, проявив свое настоящее лицо и эмоции, он выглядел запуганно и загнанно. Он хотел не верить, но глядя в глаза Алиетт-Лэ, понял, пожалуй, самое худшее. Лаккомо был действительно не наигранно спокоен.

– Время Вашего последнего слова истекло, – ответил Лаккомо, кладя руку на приборную панель с заготовленными заранее командами. – Да будет гладок ваш путь к Нефритовой Горе.

Одно лишь нажатие на экран приборной панели и подтверждающее ментальное согласие системе, как корабль дальше все сделал автоматчески. Разгорелись на высокой мощности силовые магистрали, с тихим гулом в недрах центральных накопителей стал накапливаться заряд. Несколько бесконечных секунд, почти как перед прыжком, когда затаив дыхание ждали все, а техники следили за первым тестом системы.

Выстрел пронзил планету тончайшей ослепительной иглой. Вспыхнувшей, застывшей на миг, и потом угасшей, казалось, без последствий. Только связь с главой клана оборвалась. А внизу на планете белеющим раскаленным кольцом стало медленно растекаться пламя, оставляя золотистые огненные всполохи, с высоты орбиты, разрастающиеся по поверхности, как узоры.

Завораживающее красотой зрелище. Страшное, но безумно прекрасное. Насколько прекрасна может выглядеть тишина расползающейся смерти.

В тот момент Лаккомо узнал, как звучит покой. Он переживал, что мог испугаться подобного вида, что совершенное действо сильно пошатнет его и сломает, но нет. Справедливость перекрыла чувство страха и совести, а моральное успокоение лишь еще больше подтвердило правильность совершенного поступка.

Правда, с того дня Лаккомо все же стал смотреть на мир иначе. Близкие и дорогие люди стали на порядки ценнее всех остальных. Их жизнь и благополучие вышли за рамки сравнений и никогда не вставали на общую чашу весов. Мнения же самого народа в его адрес радикально разделились. Одни выступили в поддержку и с готовностью встали на его сторону. Другие стали бояться и затаились. Тех же, кто пытался его открыто ненавидеть, Лаккомо хладнокровно уничтожил со временем.

Чистка родной нации продлилась почти десятилетие, но в итоге кланы пришли к полной лояльности. Алиетт-Лэ уважали и опасались в колониях, на Тории его искренне обожали, а выпускники Академии считали честью попасть на службу на его «Стремительный». Как так получилось – для Лаккомо до сих пор оставалось загадкой.

И на фоне всего происходящего на родной территории всегда неотделимой частью работы давила обязанность, возложенная Федерацией. Бестолковая нужда, как оковы, в которые Алиетт-Лэ влез добровольно, надеясь так избежать куда больших проблем.

Лаккомо наполнил свою чашку оставшимся чаем и задумчиво посмотрел на коммуникатор на браслете. Мелкие значки услужливо показывали доступ к внутренней сети Тории, а так же активный зеленый огонек брата. Его коммуникатор тоже был включен, но как обычно он мог оказаться сейчас на совещании или переговорах.

Пару минут Лаккомо просто смотрел на зеленый значок, не решаясь как-то дать о себе знать. Если бы Эйнаор был свободен – он бы увидел его в сети и написал бы первым. А так…

Все же решив, Лаккомо вызвал мелкую проекцию клавиатуры на ладонь и написал до сухости кратко:

«Буду дома трое суток. Если свободен – пиши».

Короткий жест. Отправка сообщения. А дальше только тянущее за душу ожидание.

Лаккомо не надеялся получить ответ быстро. Все же по ментальной связке брат ощущался где-то далеко и вовсе не во дворце. В лучшем случае в соседнем клане на планете. А эти поездки обычно быстро не заканчиваются.

Алиетт-Лэ неспеша допивал последнюю чашку, оттягивая время возвращения на корабль, когда вдруг коммуникатор коротко пиликнул.

«Вернусь сегодня же! Встречаемся во Дворце. Не улетай наверх, дождись. Пожалуйста».

И словно какой-то тяжелый камень упал с души, сброшенный парой простых слов. Где-то в глубине протестовала логика и приличие, Лаккомо понимал, что только что сорвал брата с места. Где-то будет возмущаться глава клана, а самому Эйнаору придется придумывать оправдания, почему он срочно обязан вернуться. К тому же Лаккомо очень не хотел возвращаться во Дворец, где его могла безрадостно встретить придворная дальняя родня, но…