Текст книги "Blue Strawberry (СИ)"

Автор книги: Kurosaki Shizuka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

– Хорошо… – Улыбнулась ему в ответ Куросаки. С ссадинами на лице и страшной тупой болью в теле, она попыталась выглядеть в его глазах как можно беззаботнее, как можно сильнее, той, которую он привык ее видеть, той, которую он сумел полюбить.

– Пустой приближается… – Оглянулась Кучики и собралась броситься в атаку, но Ичиго удержала ее за руку.

– Прошу… Рукия. Гриммджоу. Помогите мне… Чтобы я… сама… в последний раз…

Пантера кивнул:

– Ты сможешь затормозить его? – Спросил он у младшей Кучики.

– Да. Без проблем.

– Тогда действуй, а я перенесу Куросаки… – Джагерджак подхватил свою девушку на руки и направился за исчезнувшей в сюнпо Рукией на звук раздающегося в ночной тиши рева.

– Гримм-джоу, – тяжело выдохнула ему в шею рыжеволосая, – со мной все хорошо.

Он слышал, как ее прерывчатое дыхание отдавалось пульсом на вспотевшей от перенапряжения шее. Врать удавалось с трудом, как и сдерживать недюжинное волнение.

– Конечно, с тобой все хорошо, – приказывая своему голосу не дрожать, Секста едва проговорил это своим обычным твердым рыкающим тоном. – Просто считай, что сегодня мы работаем на пару. Обычная синигами и обычный арранкар в несколько необычной охоте на пустых… – Прижался он холодеющими устами к горячей рыжей макушке. – Все в норме!

– …Танцуй, Соде но Широюки! – Миниатюрная Кучики в сравнении с показавшимся громадным монстром плавно заскользила белоснежно-серебристой катаной по воздуху. Джагерджак и Куросаки приземлились просто за ее спиной. Как щит. Как поддержка. Ведь друзья и ей были нужны тоже. – Второй танец, Хаккурен!!! – Окутав льдом ноги чудовища, она кивнула своей самой лучшей подруге: – Давай, Ичиго, теперь твой черед.

– Что ж, приступим… – Временная синигами крепко сжала в руках рукоять верного Зангетсу, поднимая его перед собой, борясь против дрожи в плечах. – Ну, же, приятель, не подведи меня… – Она принялась собирать в себя все остатки реяцу, окружая себя золотистым свечением и вкладывая всю его яркую буйную мощь в свой… последний удар: – Гетсуга Теншоу!!!!

Попавший в ледяную ловушку Пустой, неспособный увернуться, принял сокрушительную атаку в упор и рассыпался в прах. Зангетсу звонко воткнулся острием в асфальт на дороге, и Ичиго, облокотившись на него, уронила голову на руки, тяжело переводя дух.

– Ичиго! – Обеспокоенно вскрикнула Кучики.

– Все хорошо, – подняла та лицо и слабо улыбнулась. Хорошо знакомые, крепкие руки, такие родные и такие желанные, повернули ее и вжали в иную спасительную горячую опору. – Гриммджоу… – Прошептала синигами, роняя занпакто из рук.

– Ичиго! С тобой все в порядке?! – Кучики не отставала. – Черт, зачем ты била в полную силу?!

– Потому что она не может иначе… – Секста поднял за подбородок любимое лицо и прижался лбом к рыжей челке. – Моя упрямая временная синигами всегда поступает по-своему… – Он коснулся губами ее горевшего чела. – И что бы ни случилось, она никогда-никогда не изменится... Как и я, поклявшийся всегда быть с ней рядом.

Из карамельных глаз, цеплявшихся за голубой свет, за эту лучшую жизнь с ними, пролились по покрасневшим щекам горячие слезы истинного счастья и долгожданной уверенности в завтрашнем дне.

– Гриммджоу, ты…

– Я люблю тебя, – погладил он ее по щеке, утирая слезы, – моя глупая неугомонная слабачка…

====== CI. ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ: ДВОЙНОЕ ПРОЩАНИЕ С КУЧИКИ ======

Рокот морского прибоя приятно ласкает слух периодическими звуковыми волнами. Ближе – дальше, вперед – назад, громче – тише. Мелодичные ритмы набегают на шершавый песчаный берег шумной шипящей пеной и возвращаются, приглаживая россыпь песчинок, меленькой гальки и тарахтящих ракушек шелковистой ровняющей все звуки под собой гладью. В такие моменты становится особенно хорошо – окружающее безмолвие позволяет прислушаться к остальным успокаивающим и радующим душу вещам. Например, почувствовать трогательное прикосновение нежного бриза на округлившихся от улыбки щеках и его легкий невесомый поцелуй на беззаботных устах. К ярким волосам же он испытывает иные чувства, более смелые, озорные, восхищенные, а потому беспрестанно и дерзко теребит длинные рыжие прядки, щекоча ими открытые острые плечи, согревшиеся солнцем. Оно тоже не уступает ветру и играет в настойчивую игру – ощутимо припекает разукрашенную им же макушку, насыщая ее еще большим цветом, сочным, горячим, почти огненным.

Куросаки раскрывает сомкнутые теплом и удовольствием глаза и, жмурясь поначалу, все же подставляет свой карамельный взгляд благодати небесного светила. Оно сияет по-летнему высоко, в чарующе голубом небе, на котором плывут вдаль растянутые по небосводу перья облаков… Куда они движутся? Ответ завиделся вдали: облака не убегали и не уходили за горизонт, а просто растворялись вместе с объединенной небесно-морской гладью по всему кругозору. Девушка описала взглядом дугу и, следуя за ним, обернулась через плечо: город с бесконечными небоскребами позади нее также медленно рассеивался в дрожащей дымке, мерцая будто пустынный мираж в лучах обнажающего нелицеприятную реальность солнца.

«Мой мир отдаляется, как и те двое…» Ичиго припомнила Зангетсу и Хичиго в момент их сражения за секрет Завершенной Гутсуги Теншоу. Их прощающиеся лица. Их скорбные голоса, которые оставляли ее навек, а потом почудились, когда ее сознание почти подчинил Пустой. Как и тогда, после боя с Улькиоррой, она не помнила совершенно ничего из случившегося внутри себя, а потому просто верила тому чувству, кричавшему ей о возврате преданных друзей. «Да нет это невозможно…» – Горько заключила она. Если бы ее духовные помощники были живы, то этот мир бы не исчезал сейчас, как и не исходили бы от нее последние силы синигами…

– Ичиго?.. – Тепло, в стократ приятнее любого солнца, коснулось плеч, прошлось по рукам и заключило в кольцо объятий… Ей не следовало оборачиваться: их хозяина в ее внутреннем мире не существовало, но вот его тепло, его голос, его цвет, его имя – здесь все было пропитано насквозь этим удивительным арранкаром, проросшим, точно молодой силы росток, в ее сломанном теле…

– Гриммджоу… Ты пришел за мной?

– Нам пора уходить, детка… – Нежное дыхание приласкало ухо. Ичиго непроизвольно убрала отросшие прядки за него, чтобы подставить кожу приятно-волнующему воздушному прикосновению.

– Можно… Мне еще остаться немного?..

– Нет. Так будет только сложнее… Ведь ты же все и так понимаешь, принимаешь и знаешь, что ты не одна… И вместе мы справимся с этим…

– А, что, если я больше никогда не вернусь сюда?..

– Тогда запомни этот мир таким, пока еще целым и красивым, как твоя душа…

– Поэтому я должна проснуться, чтобы не прощаться с собой?

– Ты должна проснуться… Чтобы проститься с другими…

– Ру-ки-я? – Глаза Куросаки дрогнули и распахнулись. Перед ней сразу показалось маленькое личико темноволосой девочки с огромными синими глазами. Она совершенно не моргала, боясь спугнуть движением ресниц пробравшуюся реальность между ней и тем, кто только что очнулся и позвал ее по имени. – Рукия…

– Все хорошо, Ичиго, я здесь… – Синеглазая потянулась к ней рукой, но рыжеволосая вдруг подскочила.

– Моя сила?! – Принялась та лихорадочно ощупывать себя. Она была в своем теле, а тоненькие нити духовной силы еще струились вокруг него. – Все в порядке? – Куросаки покосилась на Кучики, которая сидела перед ней в образе синигами. – Я… все еще вижу тебя…

Брюнетка тяжко вздохнула и опустила голову, не имея сил смотреть в столь оживленные и вспыхнувшие надеждой глаза, которую сейчас ей предстояло убить…

– Урахара-сан пояснил, что ты сейчас на второй стадии потери реяцу, Ичиго, – проронила девушка. – Совсем скоро твоя сила полностью исчезнет…

– Вот как… – Куросаки ослаблено упала на подушку. – Значит, ты теперь уйдешь? Это ведь я была тем «твоим заданием»?

Рукия кивнула, сжав складки на хакама:

– Ты догадалась…

– Да. Наверняка, старик и капитаны сильно переживали за меня? – Хмыкнула она, изгибая губы в горькой улыбке. – Прости, Рукия…

– За что?

– За то, что тебе довелось со мной возиться…

– Дурочка, – обиженно бросила темноволосая и отвернула синие глаза, наполняющиеся слезами: если бы она могла, если бы это только помогло, то желала бы пробыть рядом с Куросаки вечность, только бы не видеть ее такой, опустошенной и все принимающей… – Разве ты не понимаешь… – Прошептала Кучики.

– Понимаю, – Ичиго взяла подругу за руку, зная, что поступила бы и поступала уже, с ней так же. – Мы – друзья…

– … и этого ничто не изменит. – Рукия поддержала фразу и повернула дрожащий взгляд к рыжеволосому «герою Общества душ». Этот титул закрепился за ней навсегда.

– Ты будешь помнить это, Рукия?

– Я никогда этого не забуду, Ичиго…

Обе девушки замолчали, борясь с комком в горле и щипавшими слезами в глазах. Слабые женские эмоции не для этих двух сложных по характеру и сильных по воле личностей. Их пальцы, в абсолютной тишине, сжимали друг друга, словно бы впечатывая память об одном в кожу другого, и это действие было куда значимее, чем сотни слов, растаявших в воздухе и во времени.

Вдруг Куросаки вновь подскочила, садясь в постели.

– А Гриммджоу? Где он?

Рукия снисходительно улыбнулась:

– Кажется, он сейчас с Йоруичи-сан тренируются в «яме» под магазином. Позвать его?

– Н-нет… – С облегчением выдохнула Ичиго: он здесь, он рядом, это был не сон… – Не стоит… Я подожду его… – Она окинула взглядом комнату и только сейчас заметила, что находилась не дома. – Так значит, я у Урахары…

– Да. Э-э-э… – Медля с произношением имени не то врага, не то уже друга, Кучики запнулась на миг: – Джагерджак… принес тебя сюда сразу после боя с Пустым, а Кон доставил твое тело…

– Ясненько… – Вспоминая последние события, Куросаки привычно хмурилась, отчего Рукию пробила нервная дрожь ностальгии.

Сколько времени прошло с тех пор, как она повстречала того рыжего храброго мальчишку, который оказался вовсе не мальчишкой, но не менее храброй девчонкой?.. Кажется, вечность заставила их пробежать по трем мирам, а в лице Ичиго ничегошеньки не поменялось. Вот только волосы отросли, почти как тогда, после победы над Айзеном, да и этот голубоватый проблеск в глазах появился, когда она думала о своем любимом арранкаре…

Но ведь тот был не единственным, кто так сильно любит ее и не единственный, кто занял все ее женское сердце без остатка…

– Ичиго, не хочешь пройтись?

– Выйти на улицу? – Будто очнувшись от сна, переспросила Куросаки. – Да. Пожалуй, можно… Сколько я проспала?

– На сей раз – сутки, даже меньше. Сейчас только вечереет.

– Тогда… Да, я хочу выйти на воздух.

Куросаки куталась в ветровку – ослабленное человеческое тело зябко воспринимало августовскую прохладцу. Она с некоторой завистью покосилась на Рукию, которая спокойно вышагивала в стандартном шихакушо синигами, приемлемом для любой погоды и событий. Хм, прежде, она ненавидела эту форму, а сейчас, кажется, уже скучала по ней…

Ичиго усмехнулась про себя редким сантиментам, случавшимся с нею, пряча лицо от Рукии в рассыпавшихся прядках, спадавших ей на лоб и свисавших по бокам. Рыжие нити, спутавшись с черными ресницами теперь окрашивали закатное розовое зарево, наполнявшее парк неподалеку от магазина Урахары, в апельсиново-морковный свет в глазах девушки. Она улыбнулась и дышать сразу стало легче. Они не говорили с Рукией, просто шли, неторопливо, навстречу своему прощанию, предоставляя только судьбе определить для этого самое подходящее время и место. И сливовая аллея в парке пришлась как нельзя, кстати.

Куросаки знала ее наизусть, гуляя здесь сотни раз сама и с друзьями, в минуты радости и в печальные моменты… Она не глядя могла рассказать о каждом дереве, слева и справа от нее, могла с точностью до шага высчитать расстояние от начала аллеи до ее тупика, который заканчивался смотровой площадкой с мраморным парапетом, облокотившись на который можно было часами наблюдать за сбегавшим вниз каскадом фонтанов, который впадал прямо в реку…

– Рукия, а знаешь… – Дойдя до конца, Ичиго хотела было рассказать о своих забавных походах сюда, но, по-прежнему, не глядя перед собой, а только под ноги, не заметила, как врезалась в постороннего человека, явно превосходившего миниатюрную синигами по размерам.

– Ой, простите, – машинально проронила девушка и собралась обойти выросшую на пути «живую преграду», но та тоже сдвинулась с места, все также преграждая ей путь… – Эй! – Бесцеремонно рыжая хотела осадить наглеца, но, подняв глаза на его лицо, обмерла, забыв все слова…

– Ну, здравствуй, Куросаки Ичиго… – Произнес наиспокойнейший голос на свете, и непривычный для лета, но такой всегда дурманящий аромат сакуры обволок временную синигами незримым нежным покрывалом.

– Бьякуя… – Прошептала девушка почти беззвучно, смотря во все глаза на явившегося перед ней капитана, точно на сошедшее с небес чудо.

Она молчала, впитывая последнее видение некогда любимого человека, всем сердцем. Вырезать его образ в памяти не стоило, как и разбирать на нотки его благоухающий запах, и даже расслаивать на оттенки цвет его серо-стальных глаз... Все это она знала до мельчайших частиц, позволяя себе три долгих года безответно любить гордого аристократа и боясь даже лишний раз взглянуть на него. Сейчас она не боялась, напротив, буквально пялилась на него, наслаждаясь его видом и этим моментом, плача по своим прошедшим чувствам и... даря второму из семьи Кучики что-то приятное на память о себе. Теперь, когда он воспылал к ней чувствами, а Ичиго не могла ответить ему, все что им оставалось просто вот так стоять, смотреть друг на друга, вспоминать об утраченных моментах и мечтать о многократных эфемерных «если бы...»

– Я рад, что с тобой все в порядке, – так и не дождавшись от нее ни звука, Кучики решился сам завязать разговор – на сей раз, точно прощальный…

Она лишь кивнула и виновато пожала плечами: разве это можно было назвать «в порядке»? Капитан с пониманием опустил голову. Все это было глупо. И заготовленные заранее фразы, и вовсе не те нескладные вопросы, которые вращались в его голове… Зачем он вообще пришел сюда? На что надеялся? Чего ожидал?.. Он уперся взглядом в тонкие ослабевшие руки временной синигами, которая однажды сумела победить его, которая однажды не менее крепко обнимала его... Сейчас, ее пальчики были такими утонченными, такими нежными, такими обреченными, когда безвольно свисали вдоль тела и незримо выпускали в землю свою былую силу.

Кучики робко, но взял ее ладони в свои. Они были холодными и опустошенно-легкими, как он и предполагал... Нет, ему нужно было срочно что-то говорить, пока время еще давало ему шанс, пока осыпавшаяся, как песок в песочных часах, сила девушки могла позволить ей выслушать из его уст то, что стало просто невыносимо скрывать в себе, хоть как бы это не эгоистично было выносить наружу.

– Я пришел проститься с тобой, Куросаки Ичиго… – Вновь дерзнул капитан посмотреть ей в глаза.

Она вдруг грустно усмехнулась, пропуская нервную дрожь по лицу:

– Почему вы все делаете такой печальный вид… Прощаться-то приходиться только мне…

На сей раз – она опустила голову, уныло, едва сдерживая себя от несправедливых слез: и впрямь, синигами могли видеть ее, могли приходить к ней, могли общаться с ней через остальных, но что могла она?.. Ничего. Никакой ответной реакции. Никакой инициативы. Никакой воли. Ни-че-го…

Ичиго поёжилась и, высвободившись из рук аристократа, обняла себя за плечи. Капитан Кучики посмотрел на самое грустное и душераздирающее за последние пятьдесят лет своей жизни зрелище: мерзнущее солнце – это было так… неправильно, неестественно и, действительно, несправедливо. Если бы он мог, то готов был вырезать из груди бьющееся непомерной силой и новым теплом сердце и, не раздумывая, отдать его своему рыжеволосому золоту, лишь бы она перестала так дрожать…

Бьякуя в третий раз за всю историю их знакомства осмелился на столь дерзкий поступок и с силой прижал к себе Куросаки, обнимая широкими рукавами своего косоде, точно крыльями, и отгораживая своей заботой хрупкую фигурку от всех невзгод и неприятностей. Так, тогда в Уэко Мундо он хотел уберечь ее от опасности. Затем, в своем саду в Сейрейтее, он опекал ее счастье. Сейчас же, в Каракуре, он... просто дарил ей свою любовь и не боялся признаться в этом ни себе, ни ей тоже.

– Куросаки Ичиго…

Девушка затряслась от нервного смеха в объятиях капитана, заставлявшего ее порой ненавидеть свою фамилию и имя. Он понял, что вновь смазал момент и, горько улыбнувшись, прижался щекой к ее макушке. Серые глаза уставились на горевший ало-розовой полосой горизонт, а он считал секунды до падения последней песчинки силы внутри временной синигами… Какой же он все-таки трус, подумал капитан, и безмолвно сжал Ичиго в своих объятиях сильнее: еще немного… «Судьба, дай мне время еще немного, чтобы собраться с решительностью и сказать ей то, что она заслуживает…»

– Бьякуя… – Прозвучал тихий медовый голос где-то просто у его сердца. – Пора прощаться… – Куросаки сквозь застывшие слезы увидела, как у земли его варадзи и край капитанского хаори принялись медленно растворяться в воздухе, вовлекая в дальнейшее исчезновение сантиметр за сантиметр фигуру всего капитана.

– Я никогда тебя не забуду, – не отпуская ее от себя, прошептал Кучики.

– И я тебя тоже…

– Я всегда буду думать о тебе…

– И я о тебе тоже…

– Я… я…

Куросаки подняла глаза на капитана и с мольбой впилась в них, чтобы он, наконец, высказал то, что так мучает его, что делает его слабее, грустнее, прозрачнее, чем эта ее иссякающая сила. «Ну, же, самый сильный, самый смелый, самый достойный капитан…» – Кричали ее золотисто-карие глаза, а он упрямо молчал, вызывая в Ичиго лишь боль и сожаление, от которых задрожали губы.

Аристократ потянулся к ней, чтобы успокоить, но замер на полпути, вспоминая недвижимый скованный отказ ее уст в прошлый раз, там, на пороге сенкаймона…

– Я… прости… – Повернул он голову в сторону, и Куросаки впервые увидела промелькнувший влажный отблеск в гордых серых глазах.

– Бьякуя… – Ичиго потянулась холодными ладонями к его напряженному лицу: – За что ты извиняешься?..

– За то, что люблю того, кого любить нельзя… – Повернул он свое изможденное лицо с потемневшим взглядом. Между тонких черных бровей пролегла угрюмая складка, а губы, почти незаметные на побледневшем лице, выгнулись донельзя заостренной скобкой вниз.

Куросаки, покосившись на исчезнувшего уже наполовину капитана, провела большим пальцем одной ладони по краешку рта Кучики и он, мучительно зажмурившись, пригладился щекой ко второй ладони. Она ведь никуда не денется. Останется такой же живой и теплой. Как все это вечно сияющее солнце в лице рыжеволосой девушки... Тогда почему на душе у капитана было такое чувство, будто он и впрямь прощается с ней навсегда?!

– И-чи-го… – Выдохнул Бьякуя, выпуская в долгожданном слове свою душу. Но она, к его удивлению, не упала в воздух бесследно, а вернулась к нему с ароматом клубничного хмеля...

Поцелуй… Влажный. Жаркий. Дурманящий. Парализующий.

Кучики и не предполагал, что губы временной синигами также обладают силой… сводить с ума, обездвиживать тело и останавливать вселенную вокруг. Не иначе, как по велению какого-то волшебства, он изыскал силы в себе, чтобы прижать прощавшееся с ним солнце к себе покрепче и поддаться наслаждению, заставляя себя опомниться, чтобы почувствовать вкус ее губ, чтобы запомнить эту нежность на кончике языка, чтобы получить ожог на своих легких от чужого горячего дыхания, чтобы растопить последний кусок льда на своем сердце, проглотив произнесенное на выдохе: «Бьякуя… Люблю… Тоже…»

Серые глаза медленно распахнулись и через поволоку наслаждения воззрились на любимое золото в карих очах временной синигами. Такая желанная. Такая трогательная. Такая любимая…

– Ичиго, я люблю тебя, – не таясь произнес капитан и приложил свою горячую ладонь к мягкой бархатной щеке, покрасневшей в лучах заката, а, может, из-за того же, что окрасило в легкий неподобающий румянец и его белоснежную благородную кожу. Будто проверяя, Бьякуя дотронулся до жара на своем лице и провел пальцами по скуле Куросаки, пробуя на ощупь удивительное горячее чувство, взволновавшее их кровь.

Он радостно улыбнулся ей, а она… все также смотрела на него смущенно и несколько отстранено. Вспыхнувшие глаза вроде бы взывали к нему, но в то же время уходили сквозь него, не преломляясь вовсе, будто он обратился… в облако?

«Нет, только не это…» – Лицо Кучики исказила боль.

– …Прости меня, Бьякуя… – Ичиго понятия не имела, был ли он здесь или уже ушел.

Кажется, она простояла вот так, не шевелясь, на этом самом месте достаточно долго. Вместе с растаявшим образом капитана и его реяцу, в атмосфере вокруг нее вмиг стихли все сверхъестественные звуки и ощущения. Она больше не чувствовала присутствия никаких духов, но продолжала всматриваться в пустоту перед собой, чувствуя себя виноватой и жестокой. «Прости меня, Бьякуя… Но этот поцелуй не имеет для меня равным счетом никакого значения, пока в моей жизни есть Гриммджоу… Он – моя жизнь, мое сердце, моя вселенная, в которой я могу любить кого угодно, зная, что он для меня всегда останется на первом месте…»

– Спасибо тебе, Бьякуя… – Проронила она снова. – И прощай….

Куросаки повернула лицо к полностью закатившемуся солнцу за горизонт. Вместе с ним ушла и ее прежняя жизнь, прежние слова и прежние действия, зажигаясь вместо этого голубым заревом нового лунного светила и далеких еще невидных огоньков Токио…

– Все хорошо, Ичиго, – капитан пригладил ничего не чувствующую щеку Куросаки и пробыл с ней до конца, пока, она, укутавшись поплотнее в ветровку, не отправилась обратно в магазинчик Урахары.

Кучики неотрывно смотрел в спину удалявшейся рыжеволосой хрупкой девушки, медленно побредшей под зажигавшимися парковыми фонарями. Он знал, сейчас она – не одна и параллельно ей, прячась ненужной тенью и тишиной, просто по старой привычке, двигался голубоглазый арранкар, обретший душу. Аристократ тяжело выдохнул, но осклабился: именно благодаря этой обретенной Секстой Эспада душе, капитан Кучики Бьякуя и его появившаяся рядом сестра Кучики Рукия смогли сейчас войти в сенкаймон целыми и невредимыми. Капитан никогда не боялся этого соперника, но впервые зауважал его: взамен на прощание и поцелуй от его любимой женщины, хищный Пантера позволил этим двоим беспрепятственно вернуться обратно в Сейрейтей, чтобы укрыться там от его неудержимой гневной ревности и исчезнуть навсегда из жизни обычной девушки по имени Куросаки Ичиго...

====== CII. ОДИН МЕСЯЦ СПУСТЯ: ЖИЗНЬ ПРОТИВ СИЛЫ ======

Куросаки поморщилась, отпивая без всякого удовольствия холодный капуччино со вкусом карамели. «И зачем он готовит его? Знает же, что я просплю и по его вине, между прочим… Забываясь ночными грезами и приятной истомой легкого утреннего наслаждения… Слабо реагируя на его мурлыкающее «пока»… Чувствуя, что даже с уходом, по-прежнему, держу его в своем теле…»

Ярко-голубая чашка сверкнула дном, когда последние капли напитка с трудом, но все же покатились в горло девушки. Она выдохнула с трудом, справившись с этим нелегким, но обязательным для нее заданием: если Гриммджоу так упорно готовил ей именно этот капуччино с утра и заботливо оставлял возле кровати, верно, для него это значило много, как и тот человек, ради которого он так заморачивался.

Ичиго усмехнулась и прижалась губами к холодной чашке, будто желая на ее краешке ощутить непременно оставленный поцелуй Джагерджака, ведь он всегда пробовал то, что готовил ей, выражая этим своеобразную заботу о слабой женщине, которую просто боготворил…

… А она в ответ безумно любила его.

Однако это любовное безумие окутывало их обоих, с неудержимым желанием друг друга и непреложным условием больше не расставаться. Казалось бы, образец идеальной парочки, но и недоразумения, недомолвки, равно, как и ссоры случались меж ними. Будучи весьма импульсивными и страстными личностями, Куросаки и Джагерджак не редко раздражались на партнера, иногда даже желая прибить его, но… лишь в мыслях. На словах и на деле, они закрывали глаза на недостатки друг друга, уступали в мелочах, поддавались в постели. Два бывших сильных воина, две внезапно ожившие души, они были так похожи, а потому шли в ногу по новому проложенному судьбой пути. Она двигалась для него, он – ради нее, и это было самое лучшее, что могла подарить Ичиго жизнь после вынесенного ей «приговора».

Прошел почти месяц с тех пор, как с временной синигами произошло то, чего все так боялись: духовная сила оставила ее, заставляя весь прежний мир сверхъестественного раздаться лишь кругами по воде. Как будто и не было в прошлой жизни ничего. Ни верного Зангетсу, прикрывавшего ее спину. Ни отчаянного меча Рукии, пронзившего ее сердце. Ни жаркого признания Бьякуи, осевшего на ее губах. Ни пустых, ни призраков, ни проводников душ больше. Одна сплошная тишина в голове, далекие воспоминания в памяти и несуразные кошмары в подсознании…

Впрочем, за все это время Куросаки не ощущала приступов острого сожаления и не проклинала свою судьбу. Окончательно утратив силы и не имея больше ниточек под руками, за которые можно было потянуться вслед за прежней жизнью, Ичиго в один прекрасный миг просто приняла это, как факт, и, на диво, успокоилась... Горечи от несправедливости больше не было, равно как и тоски по утраченному. Скорее, бывшую синигами одолевало обычное смятение, присущее человеку, оказавшемуся на распутье. Прошлое казалось теперь нереально-постановочными сценами из многократно пересмотренного фильма, настоящее выглядело ровной подлинно-спокойной речкой, не сворачивающей со своего пути, тогда как будущее вырисовывало мечтательно-красочные картинки в голубых тонах и мерцающих огнях.

«Гриммджоу…»

Его глаза цвета неба ее внутреннего мира и света неоновых огней искрящегося ночного Токио. Пускай Ичиго и не представляла, что ждет ее впереди, но, доверяя своей душе и интуиции, она бесстрашно последовала за своим любимым арранкаром, зная, что только с ним у нее и получится эта самая пресловутая человеческая жизнь после случившегося болезненного перелома ее сущности.

Каждый день, проведенный с ним вдвоем дома, в Каракуре, и теперь здесь, в Токио, все сильнее и сильнее убеждал Куросаки в том, что в обыденности также имеются свои удовольствия, и ее Король Пантер оказался главным из них. Страстный, игривый, умелый, ненасытный любовник, но в то же время верный, преданный, чуткий, внимательный, заботливый любящий мужчина. То, что Гриммджоу Джагерджаку не было равных в любви и сексе, у Ичиго изначально не возникало никаких сомнений.

Однако территорией спальни его умения не ограничивались, ведь Секста, по-прежнему, оставался непревзойденным бойцом, Эспадой, несущим страх, мощь, разрушение, спрятанные в гордом сердце льва и несломленном духе Пантеры. Бывшая синигами не знала наверняка, но предполагала, что часть ее обязанностей он неожиданно перебрал на себя. Нельзя было сказать, что уничтожение примитивных Пустых могло ему понравиться, но вот то, что он хватался за меч с целью защиты семейства Куросаки, это она стала подмечать частенько.

Тем не менее, и на этом таланты Джагерджака не заканчивались. Дерзкий, проницательный, смекалистый, хваткий, изворотливый и изобретательный – такому выжить в человеческом мире было раз плюнуть. А уж, если Секста загорался чем-то, то миру и вовсе следовало посторониться перед упорно прущим вперед и все подминавшим на своем пути Королем, ведомым не иначе, как самой удачей и притягивая к нему позитив со всех сторон под действием пресловутого кошачьего магнетизма.

Собственно говоря, благодаря везению и рвению Гриммджоу, его бесстрашию перед будущими и любыми проблемами, странная парочка из сильного арранкара и слабой синигами сумела найти свое место здесь, в столице, в большом и многолюдном Токио, который мог за секунду сделать из тебя победителя, а главное, позволить ему затесаться среди толпы подобных себе «везунчиков» и остаться незамеченным.

Наверное, именно по этой причине мегаполис так пришелся по душе нелюдимому и нетерпимому к людям Секте Эспада. Да и работа ему подвернулась по вкусу. Явно с подачи, всюду сующего свой нос и везде имеющего связи, Урахары, Джагерджак вдруг взял и стал владельцем парочки ресторанчиков в столице. Прошла всего неделя, как он прибавил к этому списку еще тройку. Потом каким-то образом приволок в свои рестораны лучших поваров, включая даже того шефа из коттеджа на берегу моря, и… сделался в одночасье ресторанным магнатом. Еще неделя – и народ повалил толпами в обновленные рестораны, реклама о новой кухне закружилась по медиа, а начальные обороты скромного капитала взлетели до высот. Неизвестно, как себя вели старые хозяева, но вот новоявленный ресторатор был, в первую очередь, сыт и весьма доволен собой: признаться, он и сам не думал, что так преуспеет, ведь все, что им двигало вначале – банальное желание всегда вкусно поесть и при этом ничего не платить за это...

В общем, у беспокойного и деятельного Гриммджоу по переезду жизнь закрутилась полным ходом, как и положено настоящему мужчине, желавшему угодить своей женщине, которая не должна была испытывать никаких забот или неудобств, раз пошла за королем. Сейчас все, о чем стоило заботиться восемнадцатилетней девушке, так это об учебе, ведь Ичиго отныне являлась студенткой первого курса Токийского университета. И хоть она не испытывала восторг от выбранной специализации, на которую поступила, у нее не было иной альтернативы: Исида с Коном, который сдал успешно выпускные экзамены в школе вместо временной синигами, прибывавшей в коме после победы над Айзеном, решили не останавливаться на достигнутом. Вот так Куросаки вместе с самим Исидой оказалась зачисленной на медицинский факультет, дабы «продолжать славные семейные традиции», как подколол ее очкарик.

«Чертов Урюу», – выругалась про себя рыжеволосая, правда, беззлобно. Как это не сложно признавать, но она была благодарна своему однокласснику за подобное дальновидное участие в своей жизни. Все-таки с потерей сил у бывшей синигами образовалась уйма времени и сейчас она радовалась, что могла тратить его с пользой для себя и для общества, а не нежась весь пропущенный год под боком у Гриммджоу, какой бы привлекательной эта перспектива не выглядела в ее фантазиях!

Прижавшись лбом к панорамному стеклу окна на всю стену, девушка с интересом принялась рассматривать с высоты пентхауса незнакомый квартал внизу, в который они недавно переехали. Это был довольно престижный район, как и баснословной цены квартира. Роскошные апартаменты явно не вписывались в доход едва зачинавшего свое дело владельца сети ресторанов, поэтому Куросаки вовсе не удивил бы тот факт, что ради такой жилплощади ее любимый арранкар с присущей ему бесстрастностью, если и не убил, то точно припугнул какого-нибудь агента по недвижимости, а вместе с ним и предыдущих хозяев. Так или иначе, теперь в их распоряжении имелось собственное жилье, на пять комнат с двумя ванными комнатами, в стиле хай-тек, в любимой ими бело-голубой гамме, и с потрясающим видом на город с высоты птичьего полета.