Текст книги "Blue Strawberry (СИ)"

Автор книги: Kurosaki Shizuka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

Йоруичи тихонько рассмеялась:

– Глядя на твое лицо, как я понимаю, объяснения больше не нужны.

Растерявшийся капитан невольно опустил свой занпакто вниз, и женщина, довольно похлопав по плечу сообразительного мужчину, скользнула к Куросаки.

Она все также лежала без изменений, хотя и в довольно произвольной позе. Немного бледная, но со спокойным выражением лица. Ее ресницы иногда трепетали вслед порхающему по сновидениям сознанию Ичиго, и губы иногда реагировали на увиденное во сне улыбкой или болезненной гримасой. Она выглядела совершенно естественной и чрезмерно живой, как для человека, впавшего в какую-то затяжную фазу сна.

Йоруичи отметила, что раны временной синигами заживали достаточно быстро под чутким руководством целителей из 4-го отряда, отчего перевязок на ее теле становилось все меньше и меньше. Кто-то каждый день с особой заботой подбирал для нее новое милое юката, будто получая особое удовольствие, созерцая внезапную женственность Куросаки. Это были довольно дорогие подношения. В прошлый раз это был халат из тончайшего белоснежного шелка с нежным узором цветущих веточек сакуры на нем. Сегодня на девушке было нежно-бирюзовое убранство, отороченное по краям богатой золотистой каемкой. Во всем Сейрейтее таким изящным вкусом и не менее внушительным состоянием, соответствующим ему, обладал только один человек, и Йоруичи улыбнулась внезапно проскользнувшей догадке в ее голове.

Бьякуя сверкнул глазами на Шихоин, но та поспешила выкрутиться:

– Это все девчонки… – Указала она на ленточки с бантиками, с любовью прикрепленные к волосам Ичиго. Их упорство подчеркнуть давно забытую сущность Куросаки также не иссякалось, разве что время противостояло им в этом: волосы Ичиго становились все короче и короче, пока она возвращала вспять минуты, затраченные на тренировку в Разделителе миров.

Йоруичи с особой нежностью провела по рыжей челке спящей синигами. «Спи, воин… Ты это заслужила». – Произнесла она в мыслях, вновь и вновь вспоминая все события, через которые Куросаки Ичиго пришлось пройти за эти три года. Казалось, сама судьба давала ей возможность отоспаться за все это время, и все они не имели никакого права нарушать это.

– Она кажется совершенно здоровой, – заключила принцесса, вставая с колен и обращаясь к Кучики и Гриммджоу одновременно.

– Урахара сказал, что ей понадобится, как минимум, дней десять, чтобы полностью восстановиться после применения Завершающей Гетсуги Теншоу. – Произнес Бьякуя.

Йоруичи готова была поклясться, что увидела при этой фразе радостно заплясавшие огоньки в бесстрастных глазах Кучики-тайчо. Смутные сомнения насчет особенного участия Кучики во всей этой истории заставляли отныне присматриваться к нему еще более внимательно, не упуская ни одного повода для последующего подтрунивания над своим любимым учеником.

«Бедняжка… – Пожалела она малыша Бьякую в мыслях. – Угораздило же его заинтересоваться, как раз, той девчонкой, в сердце которой так крепко залип невероятно упрямый и страстный арранкар!»

Она перевела взгляд на Гриммджоу, но тот вовсе не походил на победителя в «битве» за сердце Куросаки. Фраза о длительных десяти днях ее пребывания вновь выбила его из колеи. Бесчисленные тщетные споры Джагерджака в магазине Урахары на этот счет дополнили его недопонимание новым отягощающим обстоятельством – ревностью, ведь нужно было быть полным идиотом или абсолютным совершенством, чтобы не признать в кандидатуре капитана Кучики достойного соперника – такого же храброго, сильного и довольно-таки красивого мужчины, как и он сам.

– Э-м-м-м, Бьякуя, может, прогуляемся? – Дерзнула разрулить возникшую сложную ситуацию сама Йоруичи. – Раз уж ты догадался, зачем мы пришли, то я надеюсь, не откажешь в любезности побыть Гриммджоу немного наедине с Куросаки?

Кучики не собирался соглашаться на заранее очевидную просьбу непрошеных гостей, но услышав в конце два имени, вдруг переменился в лице.

– Гриммджоу, значит?.. – Как-то по-особенному протянул он это имя, повторяя вслух.

– Гриммджоу Джагерджак, бывший Секста Эспада, – буркнул арранкар, зачем-то решивший полностью отрекомендоваться. Такая выходка вызвала удивление в нем самом, ведь ему всегда и на всех было наплевать, но почему-то этот человек вызывал в нем, если не уважение, то былой интерес в предстоящем сопернике. Кто знает, скрестят ли они однажды свои мечи в поединке, но Гриммджоу хотелось, чтобы его имя врезалось в память перспективного соперника.

– Кучики Бьякуя… Капитан 6-го отряда Готея 13. – Автоматически ответил синигами, все еще погруженный во внезапно закравшиеся мысли в его голове. Он отвлекся лишь на миг, выходя из комнаты: – Пойдем, Йоруичи, у меня есть к тебе разговор.

«Кошка» подмигнула Гриммджоу и последовала следом за хозяином дома. Скоро оба синигами скрылись за дверью к несказанной радости, охватившей сердце Сексты. Признаться, он не думал, что этот напыщенный капитан позволит провести хоть миг наедине с девушкой, оказавшейся пленницей грез в его доме.

– Привет… Ичиго…– Робко произнес Джагерджак ее имя впервые, до этого специально называвший синигами подчеркнуто пренебрежительно – по фамилии, боясь высказать свои чувства в нежном произношении ее имени, боясь, что остальные увидят его неподдельную увлеченность этой «Клубничкой».

Он бесшумно опустился перед девушкой и сел в непосредственной близости от нее. Его пальцы, без раздумий, окунулись в мягкий шелк осенних волос, осторожно распутывая аккуратно заплетенную Иноуэ косу. Высвободившийся аромат ее прядей сладко защекотал нос Гриммджоу, навевая воспоминания о самой страшной и в тот же момент самой трогательной минуте в его жизни – когда обессиленная синигами так крепко прижималась к его груди в поисках поддержки, защиты и участия. Наверное, именно тогда Гриммджоу понял, что его чувства не протекали в каком-то одиночном потоке, а встретились с ответным течением, пускай еще только проклевывавшихся на поверхности ощущений. Тех предсмертных объятий Гриммджоу хватило, чтобы почувствовать, как Куросаки искренне и бесповоротно нуждалась в нем, а, значит, он правильно решил больше никогда не оставлять ее.

– Я всегда буду с тобой рядом… – Гриммджоу повторил вслух последние слова, сказанные им тогда же.

Губы Куросаки слегка изогнулись в улыбке, точно она услышала его, хоть это было и невозможно в ее странном состоянии комы. Гриммджоу осторожно прилег набок рядом с футоном и застыл взглядом на лице самого дорогого для него человека. Спокойная неброская красота ее была, точно успокоительное для душевных ран, и Секста, как последний эгоист, готов был часами смотреть на нее вот так, не дыша и не отводя голубых глаз. Что снилось ей в это время?.. Радовалась ли она или грустила в этих своих бесконечных снах?.. Видела ли она там его?.. Вспоминала ли его лицо, имя, объятия, как это делал он все это время без нее?..

…– Так значит, я не ошиблась, – просияла Йоруичи и с подскоком запрыгала вокруг Кучики. – Малыш Бьякуя влюбился, и его ледяное сердце наконец-то дало трещину.

– Йоруичи, ты, как всегда, говоришь много чего лишнего и совершенно не по делу. – С непробиваемым видом заметил капитан. Он облокотился на ствол ближайшей сакуры и спрятал свои глаза в тень, отбрасываемую листвой в столь яркую лунную ночь.

– О, Бьякуя, какой же ты все-таки зануда! – Наклонила она голову набок. – Помнишь, я всегда говорила тебе, девушки не любят скучных мужчин. А Куросаки, тем более. Ее уставшей, смутной, угрюмой душе, наоборот, нужен человек, который сумеет ее подбодрить, развеселить, раззадорить.

Кучики хмыкнул:

– Тогда это точно не обо мне.

– Да ладно… – Подмигнула ему принцесса. – Я-то как раз прекрасно помню «другого капитана Кучики», когда он еще и не был капитаном.

– Да, было дело, – легкая улыбка загнула уголки тонких губ, но ненадолго. Серые глаза вновь приобрели привычный грустный оттенок и слились с цветом молочной ночи.

Аристократ устало запрокинул голову назад, ощущая приятную прохладность гладкой коры сакуры. Он помолчал, и потом бесцветно произнес:

– Я не нужен Куросаки Ичиго…

Йоруичи уставилась на Бьякую, так внезапно открывшегося перед ней, позабыв про всю свою былую колкость и холодность. Не иначе, как этому упрямцу и впрямь понадобилось поговорить с кем-то о том, что утяжелило его ледяное сердце еще сильнее…

–Эй, малыш! – Хлопнула его по плечу Йоруичи. – Кто дал тебе право сомневаться в себе?! Оценить по достоинству ухаживания самого прекрасного и самого честолюбивого капитана Готея 13 Куросаки уж точно сумеет. Она – умная девочка и...

– … хороший друг, – закончил за нее Бьякуя. Его взгляд мечтательно коснулся диска луны, в котором отобразился образ Куросаки. – Так уж случилось, но потребность в близком, понимающем ее с полуслова, друге оказалась в сердце Куросаки выше всяких условностей и превратностей судьбы…

– Ты намекаешь, что очутившийся рядом с ней Гриммджоу стал дорог ей поэтому?

Кучики горько усмехнулся, поджимая сразу же губы:

– Я не намекаю, а всегда говорю, что есть. – Вздохнул он и посмотрел на Йоруичи украдкой, боясь вызвать в ней ненароком оскорбляющее его гордость сочувствие. – «Гриммджоу», – вздохнул капитан, вновь пряча свое лицо в тени, – это то имя, которое Куросаки повторяет в своих снах…

====== XLVII. НЕВЫНОСИМОЕ СОСЕДСТВО: ЗАКАТ ВСТРЕЧАЕТ РАССВЕТ ======

Неделя персонального ада тянулась убийственно долго. Для Гриммджоу Джагержака и для Кучики Бьякуи. Для обоих. Первый – постоянно натыкался на беспощадную надменность в глазах противника, унижающую королевское эго Сексты до размеров незаметной пылинки из пустыни Уэко Мундо. Второй – беспрестанно встречался с недопустимым для аристократа бессовестно-нахальным взглядом, так грубо глядящим на него, точно на хищную добычу. Самое удручающее, что общие невыносимые пытки светили обреченностью, ведь никто из участников необъявленной войны, не знал, когда придет ей конец. Куросаки, по-прежнему, не просыпалась, а, значит, их встречи изо дня в день были неизбежными.

Их взгляды давно перестали скрывать взаимную неприязнь, напротив, серые и голубые глаза кричали безмолвно проклятья в адрес друг другу и о страстном желании расправы над противником. Тем не менее, мысленный поединок арранкара и капитана не нарушал тишину, трепетно витавшую в этой комнате. Ради нее, девушки, поглощенной на время этой тишиной, они готовы были молчать, сдерживаться, не замечать или мириться, как с ежедневным созерцанием друг друга, так и с вынужденным соседством в ее душе.

Сёдзи беззвучно отодвинулись, но Кучики Бьякуя спиной почувствовал его появление. Он тут же бросил через плечо не без тени негодования:

– Если я разрешил тебе появляться здесь, это еще не значит, что можешь опаздывать и приходить сюда, когда вздумается.

– Ну, извини, что старался спасти свою задницу от вездесущих синигами! – Поёрничал Гриммджоу Джагерджак, представая глазам капитана.

– Уволь меня от подробностей, – с невозмутимым лицом произнес Бьякуя, в глубине борясь с десятикратно взорвавшимся в этот момент желанием вышвырнуть сквернослова подальше отсюда.

Голубоглазый обошел соперника и опустился на пол перед ним. Теперь оба сидели по разные стороны от Куросаки, сверля друг друга обоюдо-презрительными взглядами. Электрические импульсы нагнетали обстановку, метаясь между серой сталью и голубым огнем. Такие разные, как небо и земля, они все же не шевелились, прикипев к этому месту, которое магнитом притягивало эти противоположности к одному центру вселенной.

– Чего? Сейчас мое время, – недовольно заметил арранкар и крепко сжал правую руку Куросаки. Рык просился из груди наружу, но он сдержался. Все в нем, и взгляд, и лицо, и тело более, чем красноречиво, кричало Бьякуе: «Проваливай отсюда!»

– А я его у тебя и не отбираю… – С невероятным спокойствием парировал Кучики и невесомо прижался своими изящными пальцами к левой ладони Куросаки. Его выражение лица не бросалось столь очевидными эмоциями, стремительно мечущимися внутри Эспады, но упрямый взгляд все же твердил: «Это мой дом! Что хочу, то и делаю».

Вынужденная недоговоренность явно обоим давалась все хуже и хуже.

А все чертовка Йоруичи, нашедшая столь омерзительный выход для одного и невероятно мучительный – для второго, будто бы одним махом мстя обоим мужчинам с особой женской изощренностью. В ту ночь, когда они с Гриммджоу тайком пробрались в Сейрейтей и навестили поместье Кучики, все секреты для нее стали слишком явными. Больно говорящее заботливое ухаживание бесстрастного капитана за больной. Чистая авантюра влюбленного арранкара, не испугавшегося «логова» врага ради встречи с желанной женщиной. Йоруичи стала невольным третейским судьей в завязавшемся негласном противостоянии, и это обстоятельство, пускай и ни к месту, но жутко забавляло ее.

– И что ты намерен делать, малыш Бьякуя? – Под сенью лунных сакур спрашивала принцесса Шихоин у аристократа в окончание случившегося меж ними внезапного откровенного разговора.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, арранкара и Ичиго. Ичиго и арранкара. Наверное, неразумно и даже жестоко держать их подальше друг от друга.

– А разумно приводить его к синигами, всем своим естеством реагирующим на присутствие пустого?

– Ну, здесь ты прав… Надо сказать, чтобы Кисуке что-то придумал с его реяцу.

– И?..

– И? Бьякуя, ты такой тугодум… Тогда он сможет приходить сюда каждую ночь.

– Что? – Лишь вскинул недовольно бровь Кучики, хотя душа внутри него взорвалась от негодования. Он надеялся, что весьма категорический тон пробирающего голоса должен был показать кошке его изначальное и единственно верное отношение к самой нелепой идее, случившейся в ее мозгу.

– Ну, малыш, соглашайся… – Принцесса ухватилась за его руку и прижалась крепкими ласковыми объятиями. Ее грудь мягко вжалась в его кожу.

Капитан раздраженно отдернул руку:

– Йоруичи, прекрати. В конце концов, я тебе не Урахара.

– В том то и беда. По-доброму проницательный Кисуке старается угодить людям, которые для него дороги, ты же, не менее проницательный, заботишься только о себе и чертовой репутации своего клана!

– Ох, что ты от меня хочешь? – С тяжело скрываемым раздражением спросил Бьякуя. Этот разговор стал его утомлять, а разоткровенничавшееся сердце так хотело уединения.

– Чтобы ты подумал о Куросаки. Что будет лучше для нее, для женщины, к которой ты испытываешь чувства?

– Мало того, что она кричит его имя по ночам, так ты еще хочешь, чтобы я лицезрел этого арранкара воочию?! – Его брови нахмурились. Невиданное количество перемен настроений для Кучики за столь краткий период.

– Ну, можешь, не лицезреть, – хмыкнула кошка. – Разделите дежурства: ночью – он, днем – ты. Малышня все равно отправится скоро в Каракуру сдавать выпускные экзамены, а слишком надоедливое присутствие Рукии и Абарая ты всегда сможешь пресечь.

Бьякуя ничего не ответил – он и сам думал об этом, разве, что в его планы вовсе не входил соперник, а, тем более, арранкар.

Капитан пообещал подумать и потащил ее обратно в комнату к Куросаки, отмечая, что “сегодня и так явил достаточно великодушия для недопустимо присутствующего в его доме врага”.

Кучики осторожно, стараясь не скрипеть, приоткрыл сёдзи и замер на пороге. «Удивленный Бьякуя?» – Изумилась Йоруичи и просунула голову между застывшим капитаном и створкой дверцы.

– Вот оно что… – Усмехнулась кошка и подмигнула капитану.

Тот, по-прежнему, растеряно смотрел на свою рыжеволосую гостью, которая все также беспробудно спала в его доме, на его футоне, в выбранном им лучшем одеянии... Но столь прекрасную, услаждавшую его истосковавшееся по любовной нежности сердце, картину портило единственное обстоятельство: нагловатого вида тип с голубыми волосами и сомкнутыми сном такими же глазами, который прижимал к себе это сокровище крепкими ручищами и безоговорочными объятиями. И что тут было поделать? В самом деле, не оттягивать же его силой от ослабленной Куросаки, которой, кстати говоря, судя по выражению умиленного лица, нравились столь тесные оковы…

С той ночи капитан Кучики бесчисленное количество раз пожалел, что сразу не выставил прочь арранкара с его напарницей-кошкой. Что в очередной раз нарушил закон и не выдал врага на суд Совета 46-ти. Что вообще позволил себе пойти на поводу у Йоруичи. Эти закатно-рассветные встречи изначально не пришлись ему по душе, последующие безмолвные дуэли – терзали его гордость, соперничество за Куросаки – сводило с ума, вызывая все сильнее и сильнее в его душе того вспыльчивого подростка, желавшего раскромсать своего противника на мелкие куски Сенбонзакурой.

И чем он только думал, когда соглашался на это шокирующее предложение?! Помимо личного душевного дискомфорта, глава клана Кучики невероятно рисковал оказаться в опале всего Общества душ – слишком проблематичным и все менее незаметным оказывалось ежедневное проникновение Эспады в Сейрейтей. Рано или поздно его могли обнаружить и обличить Кучики в предательстве… Хотя, пока даже самые близкие к нему люди, не знали о столь невероятном происшествии в мирке проводников душ, тем более, не могли предположить в числе его зачинщиков – «самого правильного» капитана 6-го отряда Готея 13.

Серый печальный взгляд обласкал рыжеволосую девушку, всегда пахнущую в его воспоминаниях спелой клубникой. Однажды ему приснился сон, который чуть не свершился в реальности, и мечта претворить его снова однажды попросту растаяла под шепот манящих уст, зовущих, увы, не его…

– Гриммджоу… – Прошептала опять спящая Куросаки.

Лицо арранкара просияло, растягиваясь в неприлично широкой улыбке. Лицо капитана нахмурилось, утопив серую сталь в печальную пучину. Каждый из них вновь и вновь получал свою порцию удовольствия для одного и боли для второго.

– Почему ты? – Вдруг спросил Бьякуя.

Джагерджак в вопросительном удивлении уставился на синигами. Тот, как обычно, не кричал и не негодовал, но спрашивал как-то чересчур эмоционально проникновенно. В его всегда умных и проницательных глазах впервые за столько времени читалось замешательство.

– Что именно ты хочешь знать?

– Почему она зовет тебя?

«А кого ей звать, тебя, айсберг, что ли?» – Подумал Секста, но сдержался от неуместных комментариев. Вопреки их различным душам, манерам и отношению к жизни, вопреки разности их чувств к этой девушке, Гриммджоу вполне мог представить себя на месте капитана. Наверное, он бы даже чувствовал куда более сильные смешанные чувства.

Тем не менее, озвученный вопрос всколыхнул иную сторону реальности. Гриммджоу задумался сам для себя… А ведь, правда, почему она звала его? Он снился ей или ее разум просто выдавал это имя в какой-то бессознательности? Если снился, то снился ли как-то по-особенному? В момент их предсмертного единения, когда казалось не было никого дороже во всем мире, или же, напротив, в часы их кровопролитных сражений, когда он так неистово издевался над ней.

Джагерджак вздрогнул от неприятного послевкусия своего прошлого: звериная сущность его натуры показалась ему вновь омерзительной. Что ни говори, но этот новый человеческий мир, человеческая форма, человеческая жизнь, человеческие чувства рисовали его прошлый королевский образ поведения просто чудовищным.

Гриммджоу нахмурился: слишком много рассуждений, слишком много сантиментов были не ко времени. Серый испытывающий взгляд, коловший его сотнями невидимых клинков Сенбонзакуры, все еще требовал ответов.

– Я просто был с ней рядом, – буркнул он неотчетливо.

– Вот как… – рассеянно проронил Бьякуя. Он не ожидал, что его предположения настолько точно окажутся верными, к тому же такими, простыми и безоговорочными. Разочарование отдалось эхом в душе, и ответ арранкара вызвал запоздавшие угрызения совести.

Да, Кучики во всем виноват сам. Ему надо было также последовать за Куросаки в мир живых, поддержать в сражении с Айзеном, оказаться в должный момент, чтобы спасти ее или прийти на помощь. Та голубая вспышка молнии, стремительно влетевшая в гарганту, оказалась куда более решительным арранкаром, чем преданным капитаном... Преданным всегда, всем и во всём. Как бы сильно он тогда не переживал за временную синигами, остаться в Уэко Мундо требовали от него и иные обязательства. Там оставались Рукия и его лейтенант – такие же несмышленые вояки, как и Куросаки, жизни которых, возможно, в большей мере зависели от его вмешательства…

Капитан нежно пригладил руку Ичиго: «Прости, Куросаки, что не смог быть только твоим…» Кучики медленно поднялся с пола и направился к выходу.

– И это все? – Удрученно спросил арранкар, ожидавший более активных объяснений и заметной ответной реакции. Бьякуя повернул к нему профиль и вопросительно поднял бровь. – Ты просто отступишься от нее?

– Хм… – Задумчиво проронил капитан. – Я не намерен противостоять Куросаки Ичиго. Я никогда не мог ее победить. – Сталь в его глазах немного размякла. Он бросил прощальный взгляд на девушку: – Но я умею ждать. Время для синигами длиннее человеческой жизни…

====== XLVIII. ТЬМА И СВЕТ: ИСТИННЫЙ ВЫБОР ======

Куросаки безвольно плыла в темноте, поддавшись невесомому течению, пуская в глаза успокаивающую черноту, а в сердце – приятную тишину. Ни звуков битв, ни ударов врагов, ни криков, ни плача – было что-то в этом долгожданное и втайне желанное, чего просила ее давно и смертельно уставшая душа…

Ичиго редко жаловалась себе на людей и обстоятельства. Несмотря на всю свою показную угрюмость и замкнутость, ей нравилось, что ее семья, ее друзья, ее союзники всегда окружали ее, ведь больше всего в своей жизни она боялась одиночества… В любых его проявлениях. Ей было не комфортно одной сидеть за партой. Ей было странно идти в школу и со школы под стук только собственных шагов. Ей было невыносимо оставаться в одиночку в комнате, если дома никого не находилось. Ей было сложно выстоять в бою, если ее тыл никто не прикрывал. Факт, что ощущение этой далеко не мнимой нужности и поддержки не давало ей упасть духом ни в одной ситуации и, если бы, однажды случилось так, что все важные для нее люди исчезли из жизни, то ей просто не оставалось бы ничего, кроме, как умереть…

Вот и сейчас. Находясь где-то между жизнью и смертью, в каком-то промежуточном вакууме, дававшем возможность не только отдохнуть, но и хорошенько обо всем поразмыслить, Ичиго с первой минуты ее беспамятства знала, куда пойдет дальше. Ее ждали, в ней нуждались, и забыть об этом, или передумать, просто не давали голоса извне. Сначала – это были испуганные крики Иноуэ и Рукии, затем – обеспокоенные возгласы Ренджи, Исиды и даже молчуна Чада. Они так стремительно сменили свое шокированное состояние на извечное за нее беспокойство, что у Куросаки не оставалось сомнений: ее не оставили, даже, несмотря на то, что она их обманула.

«Если у кого-то и имелись сомненья, то лишиться чувств – слишком женское явление…» – С горечью подумала Ичиго, представляя это жалкое зрелище, разыгравшееся на глазах ее друзей. И за что они все так терпеливо к ней относились?.. «Почему вы все не оставили меня, не отвернулись, узнав всю эту затянувшуюся ложь? Неужели она не усугубила мой и без того несносный характер, не подчеркнула мое ужасное поведение и недопустимое отношение к окружающим? – Продолжила она ход мыслей. – Неужели все дело в благодарности за спасение человеческих жизней и мира? Неужели вы так и не поняли, что с этим я как-то не особо и справилась…»

В темноте мигом возник образ Айзена с искажавшей его лицо безумной улыбкой.

– Я больше не боюсь тебя! – Крикнула она ему, столько раз возникавшему в ее сознании за все это время. Видение, словно от невидимого луча, вмиг растаяло, вновь оставляя Ичиго бесцветный простор для обдумывания всех навалившихся на нее чувств и перенесенных событий.

Какая же все-таки необычайная жизнь у нее получалась. В то время, как ее сверстники изнывали от скуки и безделья, Ичиго мечтала хоть на миг оказаться на их месте. Но… Стоило только этому случиться, как Куросаки уже скучала по чувству того постоянного напряжения, в котором она упорно двигалась к какой-нибудь новой цели, свершая свой долг синигами, а главное – выполняя заветное желание: защищать всегда и всех от опасности, несправедливости, боли, ужаса и смерти. Наверное, нынешняя неспособность следовать этому – единственное, что выводило сейчас Ичиго из равновесия: не то, чтобы странно, но как-то чуждо было это состояние внезапного покоя и душевного комфорта.

Хотя… Она немного лукавила с собой. В этой бесконечно тянущейся бесчувственной темноте случались и приятные моменты.

Например, беззаботный голос Орихиме, рассказывавший ей обо всех событиях, происходивших во время вынужденного отстранения Куросаки от реальности. О том, что Ренджи придумывает разные способы, чтобы разбудить ее, но при этом всегда стесняется приходить к ней в комнату, точно уже успел влюбиться в новоявленную подругу-синигами. О том, что Мацумото-сан вела себя как-то непривычно рассеянно-грустно, хоть и старалась не подавать вида. О том, что тяжело раненная Хинамори поправлялась, а капитан Хитсугая наконец-то справился с новой техникой своего банкая. О том, что Ямамото Генрюсай отругал прибывших Кучики-тайчо, Дзараки-тайчо и Кьёраку-тайчо за то, что они где-то потеряли свои капитанские хаори. О том, что реакция Кенпачи на раскрывшуюся тайну Куросаки оказалась на удивление спокойной, точно ему не впервой сражаться с женщиной-синигами… Чего не скажешь о ярости Иккаку, кричавшего, что «ни в жизнь не поверит, что его одолела баба»… Орихиме рассказывала все эти истории с завидным упорством и постоянством, приправляя все новости собственными забавными размышлениями и бессменным ощущением того, что Куросаки просто сидела перед ней, как ни в чем ни бывало. Пускай не всегда и не все она могла слышать, но за такое участие к себе Ичиго, наверное, благодарила подругу больше всего. Ведь ей претила мысль представлять себя эдакой мумией, когда она-то была живая внутри и все слышала…

В частности, и тот бархатный спокойный голос, который читал ей периодически, возможно, по вечерам какие-то удивительно красивые стихи, рисующие в ее темном мире беспамятства красочные разноцветные картинки с отцветавшей сакурой, плывущим месяцем над землей или волнующимся легким летним ветерком морем.

«Бьякуя…» – думала девушка. Знала, что это мог быть только он. Разве можно ошибиться в той удивительно тонкой манере капитана Кучики, привносящего во все изумительную и взвешенную гармонию, даже в такое дело, как чтение поэзии. Его нежные речи и ласковый тон, выводящий правильные акценты в каждой новой строчке, приносили Куросаки странное воздушное удовольствие, а еще счастье оттого, что столь грозный и строгий человек оказывал поразительно трогательное внимание к ее судьбе…

С другой стороны, каждое появление капитана, вызывало отныне у Куросаки угнетающее ощущение стыда и горечи за то, что больше не сможет по достоинству оценить внимание Бьякуи к своей персоне. Время, как и ее душа, сделали неожиданно резкий, совершенно не предполагаемый поворот: не навстречу к желанному прежде капитану Кучики, а совсем в противоположную от него сторону. Абсолютно недопустимую и даже возмутительную сторону. Благовоспитанный, высокообразованный, честолюбивый и добросердечный аристократ с незапятнанной репутацией и глубоко устоявшимися моральными принципами. Есть ли кто-то более достойный, чем этот человек, вобравший в себя все лучшие эпитеты? «Бьякуя – идеал для любой женщины», – Куросаки всегда знала это. Но проблема-то заключалась в ином – в ней, в самой Ичиго, которая никогда не была той «любой женщиной», действуя постоянно против всех стандартов и правил, следуя лишь собственной неконтролируемой воле…

Конечно, чувства к Бьякуе ей также никто не навязывал. Она сама поддалась искушению, сама влюбилась, едва ли не с первого взгляда, когда, пронзенная его рукой, утонула в очаровательных грустных серых глазах своего победителя. А потом последовали их битвы, походившие на страстные аргентинские танцы, в которых каждый пытался доказать свое превосходство, но никогда не желал убить своего противника. А после… Начались эти странные сны и фантазии, новые взгляды и цепочка случайных встреч, закончившихся ее внезапным признанием в стенах Лас Ночес и его ответной реакцией в песках Уэко Мундо... В тот момент, для Ичиго сбылась ее давешняя мечта: влюбиться с первого взгляда и получить должное чувство взамен. Миф о прекрасном принце на белом коне – тоже вписывался в кандидатуру Кучики Бьякуи, как нельзя, кстати, и слыша его дыхание в сантиметре от своих губ тогда, Куросаки чувствовала себя не иначе, как Золушкой, выстрадавшей за столько лет свое истинное счастье…

Но все вдруг поменялось. И самым неожиданным, необычным, даже непредсказуемым образом, после чего воспоминания о красавце-капитане, об их последнем разговоре, о почти что случившемся поцелуе, заставляли Ичиго не плавиться, как свечка, а чувствовать жалкой предательницей… В такие моменты, у нее на душе неминуемо начинались скрестись кошки. Вернее сказать – одна-единственная огромная голубоглазая пантера, которая не давала ее мыслям и сердцу больше ни минуты покоя, нагло заполняя своим безапелляционным присутствием каждый уголок внутри Куросаки, точно обладая какой-то запредельной силой подчинения.

– Гриммджоу… – Произнесла она имя того, кто перевернул всю ее жизнь, все ее сознание. Рычаще-волнующие звуки этого слова постоянно рвались наружу, как непокорная своенравная кошка. Кружились в голове, точно навязчивая мелодия. Сотни объяснений можно было применить к этой одержимости, но Ичиго знала, что позволяла им срываться со своих губ, потому что ей нравилось и хотелось произносить это имя...

– Гриммджоу… – И каждая буковка зажигалась новой голубой лампочкой в этой тьме, и Куросаки уже не было здесь так темно и так одиноко…

– Гриммджоу… – Вылетало из ее уст это слово на мгновение, но всегда возвращалось обратно, ложась на ее губы невесомым поцелуем…

– Гриммджоу… – Сколько раз на день она повторяла это? Сколько раз доводила себя до состояния исступления и сладостной истомы в ожидании встретиться скоро с хозяином этого имени и рассказать ему все, что она чувствовала к нему…

Ведь страшно подумать, сколько времени они провели вместе, но не успели обменяться и десятком слов, когда поняли, что их отношение друг к другу навсегда претерпело изменение… Хм… Слова… Может они и не нужны были вовсе? Вместо них – откровенно говорящие взгляды, сбрасывающие все тайны объятия, выдававшее волнение дыхание и пульсирующее чувствами сердце, норовившее вырваться из груди. Все это ведь уже случилось с ними однажды. Какие еще нужны объяснения?