Текст книги "Ковчег (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 45 страниц)

– Да не надо мне такой бережливости! – возмутился я. – Я думал, все будет по-честному! Хоть в этот раз. Он же такой принципиальный – даже не попытался меня подбодрить после того, как Совет постановил выслать меня вниз. Правильно – субординация, закон одинаков для всех, преступник не заслуживает жалости и сочувствия… Так зачем теперь? Что за внезапно открывшееся стремление спрятать за спину? Если бы меня тогда грохнули в Черном коридоре – кого бы он сейчас пристраивал?

– Норик… – Май задумчиво покусал губу и положил руку мне на плечо. – В Черном коридоре, конечно, был риск тебя потерять. Но незначительный.

– Незначительный? – неверяще переспросил я. – Четверо охранников с излучателями на одного меня – это незначительный риск?

– Они бы не стали применять излучатели. А забить тебя им бы не дали. Техник, который сунул тебе ультразвуковую хлопушку… помнишь?

Я и правда припомнил, хотя сейчас те события казались совсем давними – слишком много всего произошло с тех пор.

– Ну и что? Что могла изменить одна хлопушка?

– Расчет был на то, что хлопушка задержит охранников на какое-то время – и ты успеешь добежать обратно, до поста. Нашлись бы люди, подтвердившие, что на тебя покушались. Началось бы расследование, ты бы благополучно проходил по нему свидетелем – какое может быть изгнание при таких условиях? Потом всплыли бы и другие махинации Первого офицера, всем бы стало не до тебя, а потом Адмирал собирался объявить дорасследование происшествия с Перксом… Короче, вывернулись бы. На вполне законных основаниях. Только ты, глупыш, побежал не туда. Никто не ожидал, что ты помчишься в сторону от Полиса. Какой-то у тебя неправильный инстинкт самосохранения, – Май криво улыбнулся. – Видел бы ты, как Адмирал рвал и метал, когда ему доложили, что в Черном коридоре лежат четыре мертвых обобранных охранника, а тебя и след простыл…

Я смотрел на него, глупо открыв рот. Черт возьми, мне даже в голову не приходило, что Адмирал собирался использовать мое изгнание для расправы со своим противником Ричардом Мором. Вот надо же – все на службу собственным интересам.

– А если бы я не убил тогда Перкса, – медленно проговорил я, – как бы Адмирал планировал свалить Мора?

– Ну-у, – судя по его виду, Май немного смутился. Впрочем, если бы я знал его меньше, ничего не почувствовал бы. – Тут главным был не конфликт с Мором, а вытащить тебя из передряги. Снять с должности Первого офицера – бонус ситуации. Мы просто знали, что он не оставит тебя в покое. И когда Адмиралу доложили о готовящемся на тебя покушении, он решил это использовать.

– Еще одна сказочка для глупого мальчика, – кивнул я. – Конечно же, первым делом Адмирал заботился обо мне, ага.

– Что бы ты ни думал, Норик, ты действительно одно-единственное больное место Адмирала, – твердо сказал Май. – Хотя нет. Есть у него еще одно – он ненавидит, когда его называют по имени.

Я не выдержал и расхохотался – до того все это выглядело абсурдным. Я мучился, переживал, едва не отдал концы, потом с трудом осваивался в мире нижних, а оказывается, требовалось всего-навсего повернуть обратно к кордегардии, чтобы остаться в шоколаде. Еще и героем бы сделали – в соответствии с планом человека, стеснявшегося своего имени. Хотя на свете есть множество более забавных и глупых вещей, чем имя Бонифаций.

– Ладно, Май, – отсмеявшись, сказал я и стряхнул с плеча его руку. – Как бы то ни было, я нисколько не благодарен папочке за такую заботу. Можешь так ему и передать. А теперь я домой, извини, – и пошел от него к атриумам.

Только по пути меня осенило, зачем все-таки Май тогда приходил меня проводить – по-видимому, он и должен был стать тем самым человеком, способным подтвердить мой рассказ о нападении в Черном коридоре. Небось материализовался бы в кордегардии сразу же, едва заслышав крики. Вот тебе и добрые чувства Мая Свенсона, по велению которых он сторожил меня у границы Полиса…

На душе становилось все более мерзко и муторно. Единственное, чего до боли хотелось – поскорее оказаться дома, под боком у Вена, наконец-то заняться с ним любовью и больше ни о чем не думать. А потом, когда после долгожданного оргазма мы будем жаться друг к другу, время от времени тычась губами куда придется, рассказать ему все. Поведать обо всех-всех своих несчастьях, освобождаясь от них. И Вен обнимет крепко, прижмет к себе и простит за все, в чем я не виноват. Он один умеет меня принимать и прощать за самого себя. Я не умею, а он умеет. За всю мою глупость, самоуверенность и наивность. За то, что вокруг меня постоянно плетутся какие-то интриги, а я барахтаюсь в них и никак не могу освободиться…

Один только Светлый Путь знает, как я ждал Вена! От нечего делать и чтобы не заснуть, навел порядок в каюте – последнее время мне немножко некогда было этим заниматься. Сделал все дела в душевой, перестелил белье на постели, принес из столовой ужин в каюту…

Я так живо предвкушал то, что состоится между нами, когда Вен переступит порог флата, что его пьяная физиономия напрочь выбила меня из равновесия. Я и забыл, что последние дни от него частенько попахивало спиртным, и ждать иного сегодня – с какой бы стати? Напротив, расслабление идет по нарастающей, не так ли?

И мне стало смертельно обидно. Даже здесь, с Веном, у меня ничего не получалось. Недаром он ищет спасения в выпивке. Ну и, конечно, разочарование ударило по полной – я ведь ждал от него поддержки, а вышло… Вышла ссора, от которых я уже как-то успел отвыкнуть.

Вылетев за дверь, я мысленно перебирал брошенные Веном слова – о теплом местечке, на которое пристроил папаша. От острой жалости к себе, беспокойно коловшейся в груди, на глаза наворачивались слезы. Потому что ведь так оно все и было.

То, что при желании определить на по-настоящему теплое место, без ответственности за жизнь людей, Адмирал запихнул бы меня в группу бортинженеров, можно было не вспоминать – отец наверняка догадывался, что я не соглашусь. Поэтому пошел более изощренным путем – предложил то, от чего я не мог отказаться. Заставил поверить, что я сумею чего-то добиться сам, а потом решительно задвинул в угол, раздавив малейшее самоуважение. Да нет, вообще уважение – в других по отношению ко мне тоже.

Я брел по знакомым коридорам Даунтауна, изредка сторонясь, чтобы пропустить торопящихся куда-то людей – кого с вещами, кого с пустыми руками, – и не мог решить, куда же мне податься. Очень хотелось остаться одному. Не для того, чтобы поплакать – вот еще, я никогда не плачу! Я не такая уж и барышня, за которую меня держат, – а просто. Наконец сообразил – в спортзал. У людей сейчас нет недостатка в физических нагрузках, вряд ли там кто-то обретается. И даже если ради металла разобрали тренажеры, маты наверняка оставили – не хватало еще тащить с собой на планету разную ерунду, – так что мне не придется спать на голом полу.

Я повернул, собираясь так и поступить, когда меня окликнули. Недоуменно оглянулся – Рада. Подошла – все еще тонкая, какая-то звенящая, в рабочем комбинезоне, коса переброшена через плечо.

– Привет. Давно не виделись. Совсем забыл, да? Вот Вен, в отличие от тебя, нас навещает, а ты…

Я покраснел.

Действительно – с тех пор, как Раду выписали из лазарета, я ее ни разу не видел, разве что мельком в столовой. Как-то… ну, неловко мне было к ней подходить, да и она не стремилась к общению. Не скажу, будто сильно расстраивался из-за нашего отчуждения – мне хватало известий, которые время от времени приносил Вен. Хотя новость о том, что Рада перебралась в каюту к Бену, меня одновременно и порадовала, и насторожила. Порадовала, потому что частично снимала с меня ответственность – я ведь все-таки переживал за Раду и ее ребенка, пусть и не имел на то никаких особых оснований и прекрасно это осознавал. Насторожила – потому что это был Бен, и он не казался мне надежным человеком. Несмотря на убеждение Вена в обратном. А уж в то, что меня там могут ждать, я и вовсе не верил. Но вот Рада, оказывается, ждала, надо же…

– Друзья огорчаются, когда про них не вспоминают, – пробасил появившийся словно из-под пола за ее плечом Бен.

Друзья? Я с сомнением поглядел на них. Неужели и правда у меня есть люди, которых я могу назвать друзьями? Даже не так – которые сами готовы назвать себя моими друзьями? Причем один из них – Бен?

А потом вспомнил и его широкую спину между мной и собиравшимися меня растерзать людьми, и короткие рыжие лохмы человека, несущего меня в лазарет после приступа в Лабиринте…

– Простите, – искренне сказал я. – Просто у меня нет опыта. Я совершенно не умею дружить. Я вообще ничего не умею. Вон и Вен… – я вовремя прикусил язык. Незачем им знать.

– И что Вен? – тут же насторожилась Рада.

– Ничего, – помотал я головой, отводя глаза.

– Опять напился? – проницательно поинтересовалась Рада.

Я пораженно уставился на нее.

– Он заходил на днях, – пояснила Рада, – навеселе.

– О-о! – растерянно протянул я.

– Терпеть не могу, когда он уходит в запой, – призналась она. – Хочется его чем-нибудь пристукнуть.

– Зря вы так, ребята, – вмешался Бен. – Вену не позавидуешь. Я всего-навсего в мастерской грузы потягал, и то очень хочу расслабиться, а ему больше месяца каждый день приходилось грязные танки отскребать. Это такая работа, что просто жуть. На фермах почти все пьют, особенно кто чисткой и стерилизацией занимается.

Я промолчал. Потому что понял: сегодня я снова не подумал о Вене. Только о себе. О том, что нужно мне – ласка, тепло, понимание, которые я рассчитывал получить. В то время как у моего партнера не оставалось сил даже на себя.

– Пошли ночевать к нам? – предложила Рада. – Что-то мне подсказывает – ты сегодня не собираешься возвращаться в каюту.

Первым порывом было согласиться. Я действительно не смог бы сейчас заставить себя лечь в нашу кровать, а моего замечательного спальника больше не существовало. Но потом я сообразил: Рада с Беном, судя по всему, только-только идут из мастерских, где тоже целый день паковались, а завтра – последний день перед высадкой, и что там получится и как – неизвестно. Без сомнения, им хочется побыть наедине – не меньше, чем мне с полчаса назад хотелось того же с Веном. И стало стыдно.

– Нет, я в лазарет, – отказался я. – Может, там чем помочь надо…

– Ну смотри, – пожал плечами Бен. Уговаривать он точно не собирался. – Пойдем? – это Раде. – Честно говоря, я бы весь завтрашний день с удовольствием проспал. С тобой в обнимку, конечно, – тут же спохватился он, а Рада улыбнулась.

Потом еще раз взглянула на меня:

– Но если передумаешь – предложение в силе, заходи.

– Спасибо, – поблагодарил я, и они отправились дальше по коридору.

Бен обнял Раду за талию и, склонившись, зашептал на ухо что-то забавное, но наверняка неприличное, потому что она фыркнула и легонько ударила его по руке.

Я посмотрел им вслед и действительно повернул к лазарету. Ну а вдруг и правда пригожусь? А то позор – все вокруг надрываются, а я только в кнопочки тыкаю, да еще теперь и в запасных сидеть буду, как крыса какая.

По пути думал о том, что Рада на самом деле выглядит гораздо лучше – глаза у нее перестали быть совсем мертвыми. И если этому поспособствовал Бен, я согласен простить ему любые пошлые шуточки – хоть про меня, хоть про кого угодно. Впрочем, он стал гораздо сдержаннее на язык…

В лазарете Нора медленно укладывала лекарства в коробки, стараясь ничего не перепутать.

– Помощь нужна? – спросил я с порога, мимоходом обрадовавшись, что Блича нет. Мне только с ним не хватало объясняться.

– Ох, Нор! – она слабо улыбнулась. – Ты меня напугал. Я не слышала, как открылась дверь, – она распрямилась, держась за поясницу.

– Слушай, – сказал я, пристально на нее поглядев. – Иди-ка ты домой, а? А то, наверное, Айван с Патриком скоро забудут, как ты выглядишь.

– Не забудут. Вот высадимся – так я им так перед глазами примелькаюсь, что даже надоем, – снова слабо улыбнулась Нора.

– Иди-иди, – продолжал настаивать я. – Я тут все дособеру. Читать я умею, и коробки отмаркированы.

– А дежурство? – попыталась возразить она. – Вдруг что-нибудь срочное?

– И подежурю, – кивнул я. – На самый крайний случай – добегу до Блича, он тут поблизости живет.

– Блич пошел к Каролине и дочери.

– Вернется же потом. Да я надеюсь и сам справиться. Дежурил ведь уже – и ничего. А ты вон как устала.

– Устала, – призналась Нора. – Соображаю плохо, от букв и цифр в глазах рябит.

– Тем более! В таком состоянии ты тут нараскладываешь, – притворно нахмурился я. – Да и будущему жителю Гебы вредно, когда мама переутомляется! Тебе просто не видно, а я чувствую, как он возмущен!

На самом деле ничего такого я не чувствовал – я ведь даже не прикоснулся к Норе. Но это сработало – она погладила свой живот и вздохнула:

– Я правда могу идти?

– Еще как можешь!

– Спасибо, Нор, – она протянула мне руку, и я поцеловал ее тонкие пальцы. На этот раз Нора не стала особенно смущаться. – Удачи тебе. Нам всем – удачи!

– Передавай привет Айвану, – сказал я.

Она кивнула и пошла к двери.

Занятые руки не мешали думать, и я размышлял. Обо всем сразу – об измученном нетрезвом Вене, который не знал другого способа расслабиться. О Раде, потерявшей дорогого человека, но все равно нашедшей в себе силы обогреть такого неприкаянного парня, как Бен. Об измотанной Норе, которую дома с нетерпением ждут муж и сын. О Мае, который спал где-то наверху и понятия не имел, что такое настоящие друзья и неподдельные чувства. Или имел, но не по отношению к людям, от которых могла зависеть его карьера. Об Адмирале, который считал, что может все и за всех решать. О себе, который, если разобраться честно, был даже рад оказаться в роли запасного пилота.

Да-да, рад. И за это мне тоже было стыдно. И злился я больше всего, оказывается, из-за этого – и на других, и на себя.

Потому что я боялся. Никак не меньше, чем все обычные люди. А трус-пилот в рубке – это, знаете ли, нечто.

Я изо всех сил гнал от себя страх и давил недостойные порывы, но теперь-то, наедине с собой, можно было признаться: – глубоко внутри я тихо паниковал с самого Поворота. Потому что именно в тот момент ощутил со всей неотвратимостью: мой мир, мир Корабля, в котором мы жили столько лет, ненадежен.

Раньше подобные мысли никогда даже близко не прокрадывались в сознание. Все вокруг казалось незыблемым и прочным. Хотя я знал, что мы все находимся в титанитовом корпусе, несущемся в бесконечном космосе. Неоднократно видел звезды из рубки, от чего немного захватывало дух. И все-таки… все-таки до конца в голове не укладывалось, что из-за какого-нибудь пустяка весь наш мир может разлететься на куски.

И только во время Поворота, когда все вокруг дрожало, скрипело, скрежетало, стонало и готово было лопнуть от напряжения, а я кричал от поднимавшегося откуда-то из желудка ужаса, до меня это по-настоящему дошло.

А шлюпка ведь гораздо меньше Корабля. И хотя умом я понимал, что дело, конечно, не в размерах, вести эту скорлупку в огромном равнодушном пространстве, где никто тебе не поможет, было страшно. Гораздо проще забиться в одно из кресел в противоперегрузочной сфере, попросить снотворного и отключиться, положившись на профессионализм кого-то там – кого-то более умного и надежного: уверенного в себе Уайта или спокойного Лайтинга… Хотя вот, пожалуй, Дрангу я бы не стал так безоговорочно доверять… Впрочем, даже если пилот моей шлюпки не справится – я не успею ни о чем узнать и пожалеть.

Я и спорить-то с назначением полез из-за страха. Наперекор ему хотел положить руки на рычаги управления. И посмотреть, кто кого. И первая мысль, мелькнувшая при словах Уайта – кто-то узнал о моей трусости, и именно поэтому меня отстранили, – обдала еще большим ужасом…

И зачем только мне приспичило обучаться пилотажу? Впору было проклинать себя, правда. Все равно ничего хорошего из моего обучения не вышло – наверху перед всеми опозорили, доверия к пилотам лишили, а теперь я еще и с Веном поссорился…

Я вздохнул, упаковал последнюю коробку, оглядел опустевшую комнату, где уже не светился экран терминала, а к голым стенам жались ящики с оборудованием и медикаментами. Потом улегся на одну из коек в лазарете, оставив открытой дверь в приемную – чтобы услышать стук посетителей. Сначала некоторое время горько пялился в потолок, мягко освещенный одиноким синим ночником, а потом заснул – как в яму провалился.

85

Утром я проснулся с невыносимой головной болью. Затылок ломило так, словно мне опять врезали по голове. Я шепотом позвал Нора, но в каюте было тихо-тихо. С трудом сев на кровати, я потер виски и открыл глаза.

Судя по всему, ночевать Нор так и не пришел. А я, оказывается, проспал всю ночь в одном ботинке и в одежде…

Я вспомнил, что наговорил вчера, и почувствовал, как лицо заливает краской. Язык мой – враг мой. Я ведь совсем не считал, что Нору наверху хорошо и весело. Он иногда упоминал, как относятся к нему другие пилоты. Да и уставал не меньше моего. И глаза у Нора болели постоянно, и голова…

Пошарив в шкафу, я отыскал алюминиевую полоску с таблетками. Выпил сразу две, развязал проклятый шнурок, стащил провонявший потом комбинезон и пошел мыться. На душе было муторно.

В столовой я Нора не увидел – видимо, он уже успел позавтракать и отправился наверх. После Поворота часть мутантов по-прежнему ежедневно поднимались в Дансити: помогали грузить шлюпки, проверяли работоспособность электронных систем там, где невозможно было их проверить иным способом, восстанавливали разрушенные энергоконтуры. Нор уходил с ними, но возвращался много позже, через атриумы.

Получив свою миску с завтраком, я оглянулся, отыскивая свободное место, и увидел, как из-за дальнего столика мне машет рукой Блич. Рядом с ним сидел Рей, и я поспешил к братьям.

– Напился вчера, – вместо приветствия тут же определил Блич. – Глаза красные, морда помятая. В кого ты такой обалдуй, Невен?

– Да ладно тебе, – пробасил Рей и хлопнул меня по плечу. – Что, Вен, братец никак не может привыкнуть к тому, что ты у нас совсем взрослый мужик?

– Не-а, – я тоже дружески ткнул его кулаком в грудь. – Не может. Я тебя не видел чертову уйму времени. Как дела?

– Неплохо, – Рей ухмыльнулся. – Разобрали мою плавильную мастерскую до последнего болта. Как представлю, что потом это все снова собирать – волосы дыбом встают. А уж работы будет – на всю оставшуюся жизнь. Не грузить же синтезаторы всякими гвоздями-скобами. Да и неизвестно, сколько они протянут после всех наших переездов-перелетов. Базиль говорил, на Гебе станем потихоньку разбирать и переплавлять детали шлюпок. Не всех, конечно. Ну и руду искать тоже придется, конечно, а как же.

– Жутковато, – Блич передернул плечами. – Не представляю, как мы будем там обустраиваться. Какая там природа, есть ли животные? Кто из них опасен, кто годен в пищу. Что нам там грозит?

– Болезней опасаешься? – Рей глубокомысленно покачал головой. – Ну да, вирусы там, бактерии…

– Вот как раз этого я не боюсь, – Блич поджал губы. – Опасных для нас вирусов там быть не может. Бактерии – да, но у нас есть все для выделения штаммов и создания вакцин и соответствующих антибиотиков в нужном количестве. Я, брат, боюсь неизвестности. Представь на минуту, что на Гебе существует жизнь, но ее форма нам просто неизвестна. Эксперты основывались на том, что не зафиксировано никаких типов излучения, характерных даже для примитивного уровня цивилизации. Но вдруг жизнь там существует в океане? Под землей? Или она вообще основана на неизвестных нам энергиях? Или…

– Блич, – я положил ладонь на его запястье и несильно сжал. – Это все имело бы значение, будь у нас выбор. Но ты ведь сам знаешь, что Корабль обречен. Если там есть живые существа – попробуем с ними договориться.

Брат посмотрел на меня с непонятной жалостью, и я почувствовал себя рядом с ним глупым мальчишкой, ничего не знающим о жизни.

– Много с нами верхние договаривались, пока не приперло? – тихо спросил Блич. – Если там есть жизнь, они без сомнений начнут ее уничтожать, чтобы освободить себе жизненное пространство. Это в их природе, Вен. И вот этого я боюсь больше всего.

Было немного жутковато смотреть, как техники начинают отсоединять от танков питательные шланги с блоками. Наш примитивный самопал, конечно, на Гебу не брали. Собственно, и с верхних ферм предполагалось погрузить на шлюпки детали только одного танка – чтобы при необходимости быстро вырастить клетчатку для антибиотиков и вакцин. Но за час до старта шлюпок с Корабля вся энергия будет перенаправлена на накачку стартовых фазеров, чтобы двигатели получили максимальный тормозящий импульс. Поэтому все контуры ферм перезамыкались на десантные блоки, так как плантации и являлись самыми крупными потребителями энергии.

Я откручивал шланги с проводами и трубами, сдвигал их, рассоединял контакты и думал о том, как после включения систем накачки Корабль погрузится в абсолютную тьму. Перестанут работать воздушные генераторы, прекратится подача воды в охладительные контуры реактора, начнут постепенно размагничиваться ловушки коллайдера… Корабль будет умирать несколько недель. За это время он уйдет очень далеко от Гебы, но верхние сказали, что вспышку взрыва мы с планеты, скорее всего, увидим. Если, конечно, Геба повернется к Кораблю нужной стороной.

Я представлял, как все это разлетится в пространстве радиоактивными обломками – шахты, фермы, наша с Нором каюта, – и к горлу подкатывал болезненный комок, заставлявший щуриться и украдкой смаргивать совершенно непрошеные слезы. Все-таки Корабль был нашим домом – моим, Нора, Гренделя, Рады, Бена, Лейна, да даже Марципана и его мерзкого сыночка. Ломать свой дом своими же руками казалось противоестественным.

Похоже, такое же настроение преобладало у всех остальных – техники работали молча, не перебрасываясь шуточками и подколками, как-то очень бережно перетаскивая помпы, укладывая на пол свернутые в рулоны кабели и шланги. Дик несколько раз бегал в подсобку, один раз позвал меня, но я отказался. Не хотелось мне сегодня пить – и не из-за Нора, не из-за смертельно болевшей с утра головы. Просто само состояние было таким, что выпивка могла его только усугубить, а не снять напряжение.

Закончили мы ко вторым послеполуденным склянкам. Я так устал, что даже есть не хотелось, но Дик очень жестко потребовал, чтобы все шли в столовую. Наверное, он был прав – за час до окончания работ на фермы прибежал Лео и сообщил, что всех освободившихся после ужина ждут у складов. Там в коридоре скопилось большое количество тюков, приготовленных к отправке. Погрузку предполагалось закончить к полуночной рынде, когда будет отключена грузовая лебедка в лифтовой шахте. Так что до десяти вечера я еще таскал на спине коробки и ящики, и до своей каюты добрался уже практически без сил.

Нор, как ни странно, до сих пор не появился. Я, конечно, допускал, что им там, наверху, дают последние инструкции, но все равно мне стало немного не по себе. Выпив тоника, я принялся собирать в сумку наши с Нором вещи. В общем-то, у нас их было совсем немного. Несколько комплектов белья и комбинезонов, несколько кристаллов для визоров – на Гебу эвакуировали синематеку и только общие мониторы, но я все равно решил положить пару коллекций – с любимыми романами и стихами Нора и с видами Земли. Сунул во внутренний карман десяток тюбиков с любрикантом, бреющую пасту, выгреб из шкафчика в душевой все нужные нам с Нором гигиенические мелочи.

И только когда поставил сумку у кровати – вспомнил, что у мелкого сегодня день полного отдыха, и он должен быть здесь, в каюте.

До рынды я успел побывать у Гренделя, у Рады, в кают-компании и в лазарете. Но единственным, кто хоть что-то знал, оказался Блич. Он сообщил, что предыдущую ночь Нор провел в лазарете, на одной из пустых коек. В восемь утра ушел, и его никто больше не видел. Коридоры пустовали – люди разошлись по каютам, намечался очень ранний подъем, – и я побежал назад, надеясь, что Нор уже дома.

А его опять не было. И тогда я очень четко понял: Нор ушел наверх и остался там. Конечно, он был в своем праве – после моей вчерашней пьяной выходки. Наверху Нора ждала мама, ждал младший брат. О Свенсоне я старался не думать, хотя получалось плохо. Наверняка Нор решил провести последнюю ночь на Корабле со своими близкими – он ведь был уверен, что я и сегодня напьюсь. А кому нужен пьяный дурак, болтающий всякую чушь, не способный даже расшнуровать ботинки и лечь спать по-человечески, не в грязной одежде?

От отчаяния мне хотелось заорать и разломать что-нибудь, разбить, разнести вдребезги. Опомнился, только когда под моим кулаком хрустнул и прогнулся столик.

Действительно дурак, даже трезвый. Не умею сдерживать эмоции, не умею контролировать себя, ничего не умею, кроме как обижать и задевать близких мне людей. И прощения просить тоже не умею, хотя за двадцать пять лет стоило научиться этому в первую очередь. Мы могли бы сегодня провести ночь вместе, занимаясь любовью и думая о будущем, а вместо этого – по моей вине – опять оказались на разных уровнях. Только теперь я совершенно не представлял, где искать Нора.

Уснуть я так и не смог. То мотался по каюте от стенки к стенке, воображая себе приключившиеся с Нором несчастья. То падал на кровать, убеждая себя, что с ним все в порядке, он просто обиделся и спит где-нибудь, решив меня проучить. То садился к столу и наливал себе воды в тщетной надежде успокоить разыгравшееся воображение, упорно подсовывающее мне одну и ту же картинку – Свенсона в обнимку с Нором.

Когда вместе с первыми склянками раздалась сирена подъема, ни думать, ни пугаться, ни ревновать сил у меня уже не осталось. Я хотел только одного: увидеть перед стартом Нора и убедиться, что с ним все в порядке.

В столовой Тамир, Лина и несколько добровольцев из кланов раздавали всем термосы с жидким шоколадом и укрепляющим бульоном. Наверх кланы должны были подниматься группами, мы все еще два дня назад получили списки с точно обозначенным временем посадки в лифт. Наша с Нором очередь была в самом конце, и я потратил больше двух часов на беготню по нижним уровням в попытках его найти. Ко вторым полуночным склянкам я убедился, что Нора никто не видел. Каролина обмолвилась, что вчера утром он поднялся вместе с ее группой наверх, и я окончательно уверился в том, что из Дансити Нор не спускался.

И все же я вернулся в каюту. Даже не знаю, почему я все еще надеялся, что он где-то внизу и перед подъемом придет сюда. Сумка с нашими вещами стояла у кровати, я поднял ее, устроил у себя на коленях и уткнулся в нее лбом, слушая равномерное тиканье метронома из динамика громкой связи.

Уснуть я не боялся – каждую четверть часа объявляли номер группы, которая должна была готовиться к посадке в лифт, и время начала подъема. Нас внизу жило чуть больше двух тысяч, за час наверх отправлялось где-то по пятьсот человек – к восьми Даунтаун должен был окончательно опустеть. Уходили кланами, чтобы никто случайно не оказался забыт, но, на мой взгляд, это была совершенно лишняя предосторожность. Разве что кого-то намеренно оглушат и запрут в каюте или где-то еще. Что скрывать, в Даунтауне хватало мерзавцев, способных на подобное. Собственно, потому я и бегал по уровням – в попытке нащупать ментальный отклик Нора, если вдруг он попался Марципану или кому-то из Реттисси.

В восемь утра назвали номер моей группы. Я встал, повесил на плечо сумку, прицепил на запястье радарчик Нора. Не потому, что он мог мне понадобиться – просто это была вещь, напоминающая мне о нем. Больше у меня все равно ничего не оставалось.

В дверях я задержался, оглянулся. Свет в каюте оставался тусклым, ночным, но все равно можно было разглядеть смятую постель, серый экран визора в изножье кровати, забытую миску на столе. Мой дом – единственный дом, который я знал и с которым прощался навсегда. Горло перехватило, и я торопливо отвернулся.

Можно было не закрывать дверь – сюда уже никто больше не придет. Но я все же задвинул створку и дождался мягкого щелчка замка.

86

Вообще, я собирался встать пораньше, чтобы поймать Вена перед уходом на работу – проверить, как он себя чувствует. Но проспал все на свете. Разбудил меня Блич, пришедший в лазарет утром.

– А ты здесь почему?

– Нору подменял, – ответил я, зевая. – Помог немного, а потом остался дежурить… Сколько времени?

– Восемь, – ответил Блич, и меня подкинуло с койки.

– Как восемь? Уже?!

Короче, собираться пришлось стремительно, в лучших курсантских традициях, а потом буквально бежать, иначе я опоздал бы на лифт. А подниматься в Скайпол по шахте… Нет, на такой подвиг в одиночку я не способен. Даже ради мамы.

Воспоминание о том, как Вен это сделал ради меня, отдалось теплой волной, прокатившейся по всему телу. Надо будет сказать дылде, что я на него не злюсь. А чтобы больше не пил, научить его расслабляться как-нибудь по-другому. С помощью меня, например… Тут меня опять накрыло воспоминанием, чем обычно заканчиваются наши сеансы лечения, и я опустил глаза в пол.

– Ты чего так раскраснелся? – спросил Гордон.

Мы с ним познакомились в свое время в Школе и даже несколько раз болтали, так что когда Линч обнаружил, что меня спокойно принимают теперь наверху, без стеснения возобновил знакомство, однажды заговорив со мной во время подъема. Было очевидно, что он умирал от любопытства. В конце концов, Гордон каждый день поднимал и спускал в лифте мутантов, и ему ужасно хотелось узнать, что это за создания. Несколько раз я замечал, как он украдкой щупает кусочек чьей-нибудь одежды или пристально изучает лицо. Конечно, по меркам Скайпола подобное выглядело неприлично – так открыто демонстрировать свой интерес. Но с нижними Линч не слишком стеснялся. По-моему, он был совершенно заворожен людьми, которые живут внизу, и тем, насколько действительность отличается от россказней Полиса.

– Жарко, – ответил я, демонстративно помахав на себя рукой.

В кабине и правда было жарковато, хотя теперь, когда основная работа закончилась, в смену выходили не шестьдесят, а только двадцать пять человек, и сегодня в лифте при желании можно было даже танцевать.

– Завтра тоже ты будешь дежурить? – спросил я.

– Не только. Подъем начнется часов с четырех утра, не позднее – старт ведь приурочен к третьим склянкам.

– А как люди будут знать, куда идти? Ведь далеко не все в курсе, где находятся шлюпочные шлюзы.

– Так уже все решено. На выходе в Полис будут стоять офицеры, принимать приехавших и распределять в шлюпки по спискам. Чтобы никого не потерять. Наши вчера полдня стрелочки в коридорах рисовали. Разноцветные. По ним люди и пойдут. Ничего, все погрузимся… Слушай, а все-таки странно, да? – у Гордона даже тон изменился. – Вот жили-жили, а теперь…