Текст книги "Ковчег (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)

Очередная смена принесла сверху несколько больших плакатов-фотографий. Сделаны они были, наверное, с экранов Корабля. Плакаты развесили около зала собраний, и туда сразу же началось паломничество. На плакатах – их оказалось пять – был отражен весь Поворот. Я тоже после работы потащился к залу, чтобы увидеть все своими глазами. Мне-то казалось, что поворачивали мы бесконечно долго. Но на деле двигатели работали всего шесть минут, пока не сожгли остатки топлива.

Около стены стоял какой-то мальчишка, подробно объясняя процесс всем желающим, хотя и так все было очевидно.

– Вот она у нас слева по курсу, видите? А тут – поворот на полградуса. А здесь был рывок, и Корабль развернулся еще на градус. А тут – видите свечение по краям? – это заработал коллайдер, и скомпенсировал две десятых градуса поворота. Ну и на последней хорошо видно, а кому не видно, то здесь все написано – Корабль вышел на требуемый курс и через две недели пройдет в миллионе километров от Гебы. Вот здесь схема движения. Это можно взять и дома рассматривать.

Я тоже взял лист с графиком. Не то чтобы мне это было нужно. Но почему-то и правда хотелось принести схему в каюту и прикрепить к стене. Как зримое доказательство того, что мы все-таки это сделали.

О том, как мутанты шесть минут управляли Кораблем, на следующий день не говорили только немые. Что из этих рассказов было вымыслом, что правдой – я не знал. Но слушать, как мутанты заменяли собой электрические схемы компьютеров, как на расстоянии воспламеняли топливо, как силой мысли запускали процессы в коллайдере и даже удерживали Корабль от распада, оказалось забавно. Каждый новый враль расцвечивал историю новыми подробностями, и оставалось только смеяться, когда мне с серьезным видом сообщали, будто бы Адмирал лично пожал каждому руку и пообещал назвать именами героев каждое озеро и каждую гору на Гебе.

Но потом стало не до смеха. Почти все мутанты, принимавшие участие в Повороте, оказались в лазарете, и Блич с Норой сбивались с ног, приводя их в норму. Напряжение оказалось слишком большим – и тут же дали о себе знать все те побочные эффекты, которые проявлялись при подобных срывах.

– Я в лазарет, – сообщил мне Нор сразу после торопливого ужина. – Надо подменить наших медиков хотя бы на несколько часов.

Я только вздохнул. Сегодня я пришел домой чуть раньше и рассчитывал, что нам с ним хотя бы в этот вечер удастся вырвать пару часов для любви. Мне безумно этого не хватало – нормального полноценного секса, а не вялых ласк на грани сна. Нор уставал не меньше моего – штурманы занимались по шестнадцать часов ежедневно, отрабатывая навыки пилотирования, хотя бы даже виртуального. Риск ошибки был слишком велик – а за каждым из членов команд шлюпок находилось по тысяче беззащитных людей. Если моя усталость была чисто физическая, проявлявшаяся в ноющих мышцах и непреодолимом желании лечь и спать столько, сколько позволят, то Нор после напряженных занятий мучился головными болями, бессонницей и постоянно глотал таблетки. А еще – от долгого сидения перед экранами у него воспалялись глаза. Блич выдал какие-то капли, я каждый вечер закапывал их под красные припухшие веки Нора, но помогало мало.

82

Предложение Адмирала мы обсудили уже дома. Я видел: Вену не слишком нравится, что в случае положительного ответа я буду много времени проводить наверху, и старался не демонстрировать свое желание. Но он меня удивил, когда, поразмышляв, вздохнул и велел соглашаться. От счастья я снова повис у него на шее. Хотелось смеяться и приплясывать, словно какой-нибудь дикарь. Или взлететь под потолок каюты. Потому что это означало – я все-таки приму непосредственное участие в высадке. Думаю, ничего глобальнее данного события в моей жизни уже никогда не произойдет.

Честно говоря, я тогда даже близко не догадывался, что за это самое глобальное событие мы все будем расплачиваться потом и кровью. Знал бы – не радовался так уж сильно. Потому что смотреть на это оказалось невыносимо.

После двенадцатичасовых смен на фермах Вен приходил вымотанный донельзя. Если бы он успевал хотя бы полноценно отдыхать, вероятно, происходящее выглядело бы не так уж и плохо – в конце концов, все мы понимали, что трудиться придется на совесть. Но через двенадцать часов Вен снова отправлялся на поля, и восстановиться у него не было никакой возможности. Особенно учитывая «особое» отношение Марципана.

Избавляя дылду от ожогов ультрафиолетом в первый раз, я еще верил в случайность произошедшего – ну, все бывает, к тому же тамошним работникам неоткуда знать об индивидуальных особенностях Вена, а любому другому человеку ультрафиолет не нанес бы такого большого вреда. Но увидев его покрытым волдырями в третий раз, я уже ни секунды не сомневался, что Марци ведет негласную войну. И хотя Вен просил не вмешиваться, я прекрасно понимал – сам он никому жаловаться не станет. Сделав вид, что успокоился, я вечером следующего же дня прямиком направился к Гренделю. И с порога на полном серьезе заявил, что если тот не приструнит распоясавшегося начальника смены, я придушу того без посторонней помощи.

Вряд ли Грендель испугался, но расследование началось, тут очень вовремя проявился почуявший перемены Дик, и вскоре Марци со скандалом вылетел с полей. Заодно стал понятен и его интерес в истории с диверсией. Реттисси, наверное, не пришлось даже подкупать начальника смены, ведь чем больше испорченной клетчатки удалось бы списать Марципану на историю с отверткой – тем большую недостачу продукции он покрыл и больше браги получил в результате. Думаю, ему крупно повезло, что обнаружились его махинации только теперь, когда еды стало вдоволь. В любом случае, когда его вышибли с ферм, кажется, все вздохнули с облегчением.

Повезло и мне – теперь Вен стал работать не только в ночные смены. А то мы вообще виделись только за завтраком и поздним ужином: когда он возвращался утром, я убегал на занятия, а когда приходил я – ему уже пора было собираться на фермы. Я скучал. Безумно. Но едва нам выпало провести вместе ночь – как случился Поворот, и лазарет оказался полон больных. Не знаю, наверное, я мог отказаться, когда Грендель попросил помочь там, но у меня не получилось. Тоска по Вену была велика, но не только привычка подчиняться старшим по званию оторвала меня от него. Еще и вбитое в подкорку чувство долга. И измученный вид Блича, а особенно – беременной Норы. Так что три ночи мы с Роем – тем самым фельдшером, что ухаживал за больной мамой, – по очереди дежурили в лазарете, давая нашим лекарям отдохнуть.

К тому же после Поворота тренировки пилотов наверху ужесточились, и их длительность достигла шестнадцати часов – это был предел, дальше которого отказывало человеческое тело. Осталось только посадить нас на стимуляторы, но обдолбанному пилоту никто бы не доверил шлюпку.

Конечно, курс до Гебы введут в бортовые компьютеры еще на Корабле. Нам останется только следить за показаниями приборов и держать руку на пульсе на случай каких-либо неожиданностей. Хотя зазубрить все необходимые данные по лунам Гебы, по которым идет ориентировка, нас заставили. Но самое ответственное начнется при входе в стратосферу. Никто не мог однозначно сказать, что нас там ждет. Именно там предполагалось только и исключительно ручное управление, где пилоту понадобятся все его знания и сообразительность. Львиная доля времени приходилась на обучение маневрированию, умению рассчитать скорость входа в стратосферу, угол снижения, направление полета и отработку самой посадки. Посадка планировалась медленная и плавная, ведь за спиной каждого из нас – без малого тысяча пассажиров. Хоть они и будут находиться в противоперегрузочных креслах, однако ни одна защитная сфера на спасет, если некомпетентный пилот грохнет шлюпку с большой высоты на деревья или скалы.

Поэтому никто из пилотов против больших нагрузок не протестовал. Перерывы делались всего четыре раза за занятие, когда голова уже совсем переставала соображать.

Кормили всех здесь же, неподалеку от учебного класса. И если сначала я еще способен был радоваться вкусной еде, то к тому времени, когда мы пять дней по шестнадцать часов не отходили от экранов, пища потеряла для меня всякий вкус. Думаю, если бы нас начали кормить белковой кашей, как в Даунтауне, я бы и не заметил – так устал. И к концу недели мог думать только о том, как за едой умудриться держать глаза открытыми и не промахнуться ложкой мимо рта.

Учился я, честно скажу, не без удовольствия. По крайней мере, сначала. Оказывается, я успел соскучиться по светлым классам, интерактивным доскам, монитору перед глазами и головоломным задачкам, заставляющим скрипеть мозги. Тем более, с преподавателями мне повезло – двое из троих вполне спокойно относились к тому, что я не совсем обычный ученик. По крайней мере, никак не реагировали на мой внешний вид и особенности попадания в группу.

Если говорить совсем откровенно, то я много раз пожалел, что отправился наверх в комбинезоне, а не в форме. Но упрямство не давало сменить шкурку. Все равно уже было поздно. Тем более, не в одежде на самом деле крылась проблема. Приди я даже в курсантском облачении – это бы мало что изменило. Все равно бы все прекрасно помнили и кто я, и откуда, и какими судьбами, и каков мой нынешний статус. В конце концов, со своей очевидной внешностью я не мог сделать ничего.

Как не мог повернуть вспять произошедшие события и свои поступки. Несколько раз я даже трусливо думал, что зря мотался по Скайполу за руку с Веном. Здесь не прикасались к людям просто так. Я сам в свое время говорил об этом Вену: трогают человека – когда его хотят. Так что похабное словечко «штрайб» не только постоянно звучало у меня за спиной, но и неоднократно бросалось в лицо. Драться с каждым из будущих пилотов я не мог, также как и со всеми ними скопом. Поэтому у меня не оставалось иного выхода, кроме молчания. Я и молчал практически постоянно, разговаривая лишь с преподавателями, когда те спрашивали. И даже привык к тому, что третий преподаватель, Доннован Уайт, постоянно занижал мне баллы. Нет, я не пытался с ним поговорить, но сперва ощущал жгучую обиду и жажду поспорить. Потом смирился. С терминалом, слава Пространству, разговаривать не требовалось, и ему было до лампочки, штрайб я или гетеросексуал.

Положение усугублялось тем, что более старшие офицеры уже отвыкли от учебы, а я-то совсем недавно сидел за партой. Это накладывало свой отпечаток, конечно: в то время, как им трудно было сформулировать нужные ответы, я бойко тараторил данные и правила.

– В какой момент необходимо совершить старт и почему? – интересовался старый Валентайн Лайтинг, обходя класс.

И прежде чем кто-то успевал ответить, я уже вставал с места:

– Шлюпкам необходимо стартовать до того, как Корабль достигнет перигея относительно Гебы, чтобы радиоизотопные двигатели все время работали в режиме торможения, гася скорость. В этом случае можно избежать интенсивных стартовых перегрузок. Шлюпки отстанут от Корабля, достигнут перигея самостоятельно, и тогда следует корректировать курс.

– Отрицательное ускорение при торможении в этом случае составит?.. – предлагал развить мысль Лайтинг.

– Примерно 7.72 метров в секунду за секунду, этого будет достаточно, чтобы за трое суток сравняться по скорости с движением планеты – то есть получить относительно нее нулевую скорость.

Валентайн кивал и отмечал что-то в электронном журнале.

Я не то чтобы рвался в лучшие, хотя до сих пор и сидело где-то то самое желание быть первым, которое я доверил парковой скамейке, однако оно весьма притупилось со временем. Просто мне действительно не составляло труда открыть рот и ответить, даже если в результате мои соображения оказывались не совсем верными. Но это почему-то очень злило моих согруппников. Больше других изгалялся Эхойя Дранг – офицер лет тридцати из штурманского отряда Блейда. Я даже принялся вспоминать, не наступил ли где ему на любимую мозоль во времена житья в Скайполе, но так ничего и не вспомнил.

Нажим со стороны моих сокурсников еще усилился, когда начали выкидывать отстающих. Едва нас набрали, сразу было объяснено, что пилотов нужно шестьдесят – по двое на восьмичасовую смену на каждой шлюпке. А набор в группы произведен с небольшим резервом, и лишние по мере выявления успешности их обучения будут выбывать – на Корабле хватало забот, и рабочие руки требовались везде.

К тому же в группе пилотов я был самым младшим, из-за чего, видимо, многие решили, что я вылечу на первом же этапе – оказалось, из курсантов вообще не отбирали, только из младших офицеров. Что еще раз сделало ненужный акцент на мне. Мало того – неделю за неделей я оставался в составе и проходил проверочные испытания, в то время как более достойные, с точки зрения скайпольцев, оказывались за бортом.

Изначально мне не казалось все это таким уж страшным. Я думал – перетерплю, ведь цель многое искупает. Но через месяц уже очень близок был к тому, чтобы взять самоотвод. Опять же – не давало только чистое упрямство. И то, что с каждым прошедшим часом время высадки приближалось.

83

До Поворота я думал, что больше того, как мы уже работаем, работать нельзя. Оказалось – можно. Начался демонтаж синтезаторов. Я по своему техническому невежеству считал, что синтезатор – это коробка субатомного преобразователя размером с мою каюту, напичканная электроникой. Черта с два: сотни футов проводов, тысячи плат и микрочипов, изотопные пушки, лазерные накопители – вся эта дрянь пряталась под полом синтезаторной, и каждую деталь, каждый провод нужно было упаковать, отмаркировать, доставить к шлюпкам и передать карго.

После ферм я шел в столовую, не присаживаясь съедал свою порцию каши и отправлялся в коридор около синтезаторной. Там складировались коробки, которые следовало перенести к лифтовой шахте. Контейнер теперь непрерывно ходил вверх-вниз, поднимая в Черный коридор подготовленные к погрузке упаковки: в большинстве мастерских работа не останавливалась даже ночью, люди трудились на износ, забыв про бильярдную, спортзал и праздную болтовню после ужина. Я таскал на спине тяжеленные ящики, сгружал их в контейнер, выпивал кружку теплой воды из бака и снова возвращался к синтезаторной – за следующей партией.

На сон оставалось часов шесть, и поддерживала меня только мысль, что через две недели мы улетим с Корабля на планету, где будет вдоволь воды, еды, воздуха и времени, чтобы выспаться.

Я мог бы попросить Нора снять мучительную непрекращающуюся боль в мышцах, которая изводила меня и днем, и ночью. Но он возвращался сверху совсем вымотанным – с черными кругами под глазами, с опухшими веками, еле живой от напряжения и головной боли. Я прижимал его к себе, укутывал в одеяло, гладил по отросшим темным волосам, которые неожиданно завились на концах крупными кольцами. А потом мне всю ночь снились пустые танки, скребки, перепутанные провода и бесконечные ящики, которые нужно было тащить к шахте.

Брагу мне предложил Дик. Случилось это за неделю до намеченной эвакуации, вечером. Я только-только вылез из танка, насквозь мокрый от пота и антисептика, и стоял, пытаясь размять ноющую поясницу. Дик покосился на меня, ушел куда-то в подсобку, а затем вернулся, держа в руках пластиковый стакан, сунул его мне.

– Выпей. Полегчает. Но только один, а то развезет.

Стало действительно легче. Я, конечно, знал, что алкоголь снимает мышечные спазмы не хуже таблеток, только с более кратковременным эффектом. Но сейчас меня вполне устраивала и пара часов без уже ставшей привычной боли.

Перетаскав к контейнеру несколько десятков ящиков, я вернулся на ферму, забрался в подсобку и налил себе еще стакан браги. Дик не обеднеет, а мне очень хотелось хотя бы одну ночь провести без мучительных попыток найти наименее болезненную позу и при этом не разбудить Нора.

В каюту я пришел немного раньше, тщательно прополоскал рот, избавляясь от характерного «карамельного» запаха. Нор все равно почувствовал, когда мы легли спать, поморщился, но ничего не сказал. Я уловил его недовольство, помноженное на головную боль и усталость, и собирался уже объяснить, что вовсе не собирался напиваться, однако Нор отвернулся к стене и натянул на голову одеяло.

После начала демонтажа синтезаторов у меня почти не было времени заглядывать к родителям, Раде или друзьям. Но на следующий день после работы я снова выпил. Идти в каюту и натыкаться на сердитый взгляд мелкого не хотелось, так что я решил пересидеть какое-то время у Рады, чтобы Нор успел заснуть.

Она перебралась к Бену сразу после того, как мы заключили договор с верхними. Я обнаружил это, когда принес сестренке тот диковинный фрукт – Нор называл его мандарином. Мандарин оказался ужасно кислым, но запах держался в каюте целых два дня, и на душе становилось радостно: совсем скоро у каждого из нас будет много фруктов – настоящих, живых, а не увиденных по визору. Пожалуй, ради такого можно было вынести и тяжелый труд на фермах, и переутомление, и даже вынужденное сексуальное воздержание.

Рада что-то шила, Бен укладывал в пластиковую сумку какие-то вещи: каждому разрешили взять в шлюпки ручную кладь с самым необходимым или дорогим.

Конечно, сестренка сразу почувствовала запах браги, нахмурилась, но Бен замахал на нее свободной рукой.

– Малышка, брось! Невен взрослый парень, если и позволил себе один раз расслабиться – ничего страшного.

– Знаю я этот «один раз», – пробормотала Рада. – Куда только Нор смотрит!

– В мониторы, – искренне сказал я и сел на свободный стул. – Не сердись. Я хоть уснуть смогу сейчас, слава Пространству.

– А что твой мелкий – не помогает? – удивился Бен, устраиваясь на кровати рядом с Радой. – Он же лекарь. Или к Бличу сходи, возьми какое-нибудь лекарство.

– Он сам еле живой, – я покусал губы. – Мне смотреть больно, какой Нор усталый сверху спускается. У него занятия по шестнадцать часов, хотя перед эвакуацией пообещали сутки полного отдыха. А у Блича и без меня дел по горло – ему ведь надо полностью разобрать и упаковать все приборы из лазарета. Нора с Роем помогают, конечно. Но все равно я не хочу его дергать по пустякам. У Дика в подсобке есть немного браги, а я ведь не галлон за раз выпиваю. Один стаканчик, чтобы расслабиться.

– Другие почему-то не расслабляются стаканчиками, – по-прежнему сердито ответила Рада. – А тебе обязательно нужна эта дрянь.

– Да все расслабляются, – Бен приобнял ее за плечи. – Ты просто не видишь, а к Реттисси сейчас за брагой все бегают. Усталость, нервотрепка, страх. Я бы тоже расслабился, но Блич сказал, что с лекарствами нельзя, а я же до сих пор какие-то таблетки пью. Так что вынужденно трезвенник.

У Бена и сестренки я просидел чуть ли не до полуночной рынды, а когда вернулся в каюту – Нор уже спал. Я присел на кровать, поцеловал его в нахмуренный лоб и пообещал себе, что завтра обойдусь без браги.

Но к концу следующего дня мышцы не просто ныли – вопили от усталости и перенапряжения. И я, малодушно плюнув на собственное обещание, выменял у Реттисси пинту браги.

Нор терпел меня еще четыре дня – до того вечера, когда в коридорах около зала собраний вывесили крупные фотографии Гебы. Их сделали радиотелескопом Корабля, и на огромных – во всю стену – листах отчетливо виднелся голубовато-зеленый шарик в завитках белоснежных облаков. Ужасно похоже на Землю, какой мы знали ее по записям на кристаллах. Левая часть Гебы оказалась почти свободна от облачности, и хорошо просматривались материк, тянущийся вдоль экватора, белые шапки полярных областей и россыпи гигантских островов в южной и северной частях океана.

Я стоял в толпе, собравшейся в коридоре, слушал восторженные крики и думал о том, что совсем скоро все мы окажемся там – на берегу океана, или среди бескрайних лесов, или даже в горах. Под нашими ногами будет земля, над головой небо, а вокруг – огромный мир. Наш новый мир, в котором никогда не закончатся ни воздух, ни вода, ни еда. И где каждый из нас сможет жить, не мешая другим – так, как захочет.

– На эвакуационном посту в Полисе каждому сообщат номер шлюзового отсека, – сказал нам Базиль накануне, на последнем собрании. – В коридорах сделают указатели – где какой шлюз. После того, как все люди соберутся, закроются диафрагмы отсеков и откроются диафрагмы переходников в десантные шлюпки. Каждый займет свое место в амортизационном кресле, детей до трех лет должны держать на руках взрослые, более старшие садятся самостоятельно. Не забудьте опустить колпаки сфер после того, как ряды окажутся полностью заполненными. Бортинженеры перед стартом пройдут по шлюпкам и проверят фиксаторы. Больших перегрузок не ожидается, только в течение первых пяти-шести секунд, но медики нас заверили, что это не опасно. Шлюпки будут находиться в полете чуть меньше трех суток, запасов еды и воды достаточно, желающие смогут получить капсулы со снотворным длительного срока действия – до двенадцати часов. Передвижение внутри шлюпок – только после разрешения пилотов по внутренней связи. Все вопросы – к бортинженерам.

В каюту я пришел совершенно пьяный. Не то чтобы специально надрался, но этот день был последним рабочим днем на плантациях, завтра нам предстояло начать работы по отключению ферм от всех систем питания, демонтажу мастерских, отправке вещей со склада наверх для погрузки. На это отводились сутки, эвакуация должна была начаться утром послезавтра.

Дик предложил отметить завершение работ, и мы отлично посидели в подсобке, заедая брагу шоколадными сухариками и громко обсуждая, чем станем заниматься на Гебе. Я подробно рассказал, какой дом построю для Рады, какой для мамы, а какой для нас с Нором. Дик спорил, доказывая мне, что надо сразу строить большой дом для всех, чтобы все могли друг другу помогать в случае необходимости. Я возражал – дома должны быть разные, чтобы никому не мешать, но недалеко, поскольку мало ли что может случиться. К общему мнению мы не пришли, но расстались вполне довольные друг другом.

В каюту я ввалился, счастливо улыбаясь и предвкушая, как расскажу Нору о нашем новом доме. Честное слово, я буквально видел его: большой, светлый, с огромными окнами, из которых видны море и высокие, до неба, деревья.

Но Нор не захотел ничего обсуждать. Посмотрел так, что я почувствовал себя слизью на дне танка, сказал сквозь зубы:

– Ты невыносимо мерзкий, когда пьяный. Смотреть противно.

Я хотел объяснить, что я не пьяный – просто сегодня на фермах праздник, а раньше у меня болели спина и ноги. Хотел, но неожиданно для себя обиделся. Конечно, Нору тоже наверху доставалось, однако он не таскал на себе неподъемные тюки и ящики. Не скреб танки, счищая мерзко воняющую клетчатку, не задыхался от паров антисептика. Сидел в учебном зале – чистенький, аккуратный, – дышал прохладным воздухом и жрал в перерывах мандарины. Конечно, почему бы и нет, если папа постарался и пристроил на теплое место. А мой отец оставлял для рейдеров ящики потяжелее, потому что кто из нижних, кроме нас, умел носить на себе грузы?

В общем, я так ему и сказал, хотя язык у меня слегка заплетался, и больше всего мне хотелось упасть в постель и уснуть. Но Нор стоял между мной и кроватью, щуря красные от усталости глаза и кривя губы в какой-то странной гримасе. Я шагнул вперед, отодвинув его с дороги, сел на стул и принялся стаскивать с себя тяжелые ботинки. Узел на одном как-то неудачно затянулся, мне никак не удавалось его развязать, тогда я плюнул и завалился на одеяло в одном ботинке. Не было у меня сил с ним возиться.

Нор молчал, наблюдая за моей борьбой со шнурками. Это ужасно раздражало, и я уже хотел крикнуть, чтобы он не таращился на меня так, словно у меня две головы или по десять пальцев на каждой руке. Но тут Нор повернулся и вышел из каюты, аккуратно прикрыв за собой дверь. У меня перед глазами покачивалась лампочка – вместе с потолком, и от раскачивания как-то сразу замутило. Я перевернулся на живот, ткнул кулаком подушку, выругался и закрыл глаза.

Я не сомневался, что Нор скоро придет. Побегает по коридорам и вернется.

84

Возвращаться я не намеревался.

По крайней мере, сегодня.

Отвратительное ощущение – словно в тебя не просто плюнули, а еще и растерли потом – не оставляло ни на секунду. Мне некуда было идти, но ложиться в постель с пьяным Веном, так и не сумевшим раздеться, я тоже не собирался.

Удивительно, как мало надо, чтобы волшебное чувство нежности сменилось стойким ощущением брезгливости и неприятия. Всего лишь увидеть пьяные глаза и кривую ухмылку. Всего лишь услышать запинающийся голос, ставший на полтона или тон выше, озвучивающий то, что, наверное, вертелось на языке и по-трезвому. Всего лишь понять, что ты – никому не нужный дурак, навоображавший себе незнамо чего.

Пространство знает, как я бежал сегодня домой. Как ждал встречи. Как мне это было надо, черт возьми!

Нас в группе осталось шестьдесят два, и пять минут назад мы закончили последний тест, результат которого «Отличная посадка!» еще мерцал на моем мониторе.

Теперь Доннован Уайт называл фамилию, номер шлюпки, к которой приписывался пилот, и назначение самого пилота. Сначала озвучивались первые пары пилотов – те, что заступали на вахту при старте с Корабля, затем – вторые и третьи. Список бортинженеров уже лежал в специальной директории в сети – их распределили вчера вечером.

Имена звучали одно за другим, моего все не было, и согруппники уже начали поглядывать на меня с ухмылками – мол, ну что, обломился, штрайб? тебя все-таки выкинули?..

– …Септимус Миллет – шлюпка номер десять, первый пилот. Эхойя Дранг – шлюпка номер десять, второй пилот, – закончил перечисление третьей смены Уайт.

Это были пятьдесят девятый и шестидесятый. Все. Распределение закончено. Можно было вставать и уходить. Но я сжал зубы и сидел, упрямо глядя на преподавателя. Для чего-то же все это было надо – безумная усталость, ломота в костях, сводимые судорогой пальцы, песок в глазах и мерцающее «Отличная посадка!»? Для чего-то я изучал, как работают радиоизотопные двигатели, как использовать их для торможения и поворота, как потом отстреливать с минимальной отдачей, как на бороводородных реакторах при неизвестных погодных условиях производить снижение… Для чего-то же я до обиды упорно бился в закрытые двери!

– Поскольку на последнем занятии глупо отчислять лишних, – Уайт отвел от меня глаза и щелчком стряхнул невидимую пылинку с рукава темно-синего кителя, – Сейл Морриган и Аденор Раду назначаются запасными пилотами. Морриган приписывается к пятой шлюпке, у Раду – шлюпка номер три, первый борт.

Первый борт! Плазмопатрон ему в задницу! Адмирал. Опять Адмирал! Позаботился.

– Простите, сэр, – я поднялся с места, – есть ли возможность перевести меня на другую шлюпку? Ведь запасной пилот…

– Вы слишком много себе позволяете, Раду, – скривив губы, Уайт в очередной раз окинул меня презрительным взглядом. – Запасных пилотов берут не для количества, если вы не в курсе, а чтобы избежать любых случайностей. На пятой шлюпке будет эвакуироваться лазарет. На третьей – командование. Никаких осечек и неожиданностей там произойти не может: какая бы нежданная хворь не сразила пилотов, эти шлюпки должны опуститься на Гебу целыми и невредимыми со всеми пассажирами на борту. Ясно?

– Сэр, тогда могу ли я поменяться с Морриганом?

– Нет, – отрезал он. – Личная просьба Адмирала назначить вас под его командование.

Так я и знал! Дальнейший спор не имел никакого смысла. Я опустился обратно на стул.

– Что, штрайб, папашу стесняешься? Лажануться боишься? – прошипел слева Дранг.

– Разговоры! – прикрикнул Уайт, едва я развернулся к шептавшему. – Все свободны. Дранг, Миллет, Паркер, Робардис, Кидс, Гувер – останьтесь.

Задвигались стулья, зашумели люди, поднимаясь и направляясь к выходу. Я вышел последним.

И почти сразу увидел его – в углу коридора, под вьющимся зеленым кустом, жался Крис. Я по привычке улыбнулся, собираясь шагнуть навстречу – давно не видел, соскучился, а перегруженный мозг совершенно отказывался вспомнить, почему мы до сих пор не встретились. Но едва он поднял на меня виноватые голубые глаза – на меня головной болью обрушилось воспоминание. Наверное, я сразу переменился в лице, потому что Крис тут же зажмурился.

– Если хочешь ударить – ударь! – предложил он взволнованным и отчего-то снова ломающимся голосом, хотя, насколько я помнил, эту подростковую проблему он уже преодолел.

– Нет, не хочу, – сказал я. Странно, с чего он решил, будто я его буду бить? Никогда ничего подобного не делал. – Ты зачем пришел?

– Я… Норик, мне бы… Мама говорит, что… ну, я извиниться.

– Мама послала извиниться? – перевел я. – Не стоит, правда. Только из-за мамы – не стоит.

Он потеребил завязки на серой куртке учащегося и глухо спросил:

– А если… из-за меня? Ты бы простил?

– Не знаю, Крис. Мне надо подумать. Я сейчас плохо соображаю.

– Ладно, – не стал возражать он, только ссутулился еще больше. Помолчал. Я устало привалился к пластику стены рядом с ним. – Мама по тебе скучает.

– У меня завтра свободный день. Я собирался зайти, помочь паковать вещи.

– Хорошо, – он кивнул – беленький, светлый. Самый светлый из всех Раду. – Норик… а это страшно?

– То, что меня предал родной брат? – уточнил я.

– Нет, – у него хватило совести покраснеть, и завязки опять задергались в пальцах. – Быть мутантом – страшно?

– Нормально. Я привык, – и нетерпеливо поинтересовался. – У тебя все?

– Да, Норик. Пока. До завтра.

– До завтра, – бросил я и пошел прочь.

Никакого настроения разговаривать у меня не было. Я слишком хорошо изучил его хитрые речевые обороты, чтобы не заметить, что прощения «от себя» он так и не попросил.

– Тебя поздравить? – догнал меня у столовой Май.

– С чем? – неприязненно бросил я. – С тем, что Адмирал снова обо мне позаботился? Пристроил на место запасного пилота в своей шлюпке?

– Слушай, я тебя не понимаю, – задумчиво проговорил Май. – Разве это плохо, что отец о тебе заботится? Мой вытащил меня из Полиса сюда – лично я ему очень благодарен. Твой тоже делает что может. Какие претензии могут быть, Нор?

Я резко остановился и развернулся к нему:

– То есть ты считал бы вполне нормальным, если бы твой отец опозорил тебя перед всеми, зарезервировав место в тылу? Ты бы учился, надрывался, терпел издевательства согруппников, а потом… вместо настоящего назначения с радостью получил бы запасное местечко за троном?

Май быстро огляделся, вероятно, проверяя, нет ли свидетелей нашего разговора. Но коридор был пуст.

– Ну ты же не отказался, когда он предложил тебе учиться, правда? Видимо, после твоего согласия Адмирал решил, что все в порядке. Он бережет тебя как умеет, Норик.