сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 57 страниц)
— Выйди, пожалуйста, я оденусь.
***
Раньше мне казалось, что Санкт-Петербург был мои спасением от всех волнений, что остались на острове Сенья. Но сейчас, когда мы ждали прибытия нашего самолета, я мечтал оказаться дома, в Норвегии. Я понимал, что ничего более не заставит меня забыть о собственной ничтожности, о всех ошибках, что я совершил, о смерти Мариссы, но дом все равно казался мне спасением.
Мы с Кетернией не говорили друг с другом. Лишь один раз, когда я предупредил ее, что до самолета оставалось пять часов, я сказал:
— Ты можешь поспать, тебе станет лучше, — она действительно выглядела измотанной.
— Я не могу спать, — коротко ответила она.
Стражница боялась, что Себастьян залезет к ней в голову. Я же мечтал, чтобы мы встретились там, во снах, но все равно не решался задремать хоть на секунду.
Ожидание заставило меня думать только об одном: что предпримет Совет?
***
Самолет мягко приземлился на посадочную полосу. Пассажиры аплодировали, радостно смеялись и переговаривались о местах, которые они смогут посетить в Осло. Мы же с Кетернией молча собирали багаж. Я позвонил бабушке, когда мы стояли на паспортном контроле, но трубку она не взяла. Я заволновался, но предположил, что она может быть в Совете.
— Знаешь, чего хорошего в жизни стражей? — мне очень захотелось взбодрить Кетернию.
Она подняла на меня вопросительный взгляд.
— Совет за все платит и разбирается с визами, — я улыбнулся.
Стражница отвернулась, но я заметил мимолетную ухмылку, мелькнувшую у нее на лице.
Зимняя Норвегия напоминала сказку, а тогда особенно: канун Рождества. Все было укрыто снегом и украшено гирляндами, в магазинах были оборудованы невероятные витрины, которые хотелось рассматривать часами, но у нас не было на это времени. Мы уверенно шли в сторону автобусной остановки, откуда через пятнадцать минут мы должны были уехать на Сенью.
— Здесь холодно, — сказала Кетерния, дыша на руки, чтобы их согреть. — Но я примерно такое и ожидала.
Я ухмыльнулся и снял с шеи шарф, затем протянул его стражнице.
— Замотай, я-то не замерзну.
Она буркнула «спасибо» и закрыла шарфом все лицо.
На остановке было много народу: все хотели сбежать из столицы к своим родственникам на праздники. Мы с Кетернией спрятались под крышу, метель разыгралась не на шутку.
— Так странно, я немного боюсь говорить по-норвежски, хотя знаю, что могу, — стражница поправила шапку, съехавшую на глаза.
Я рассмеялся:
— А представь, каково мне было говорить по-русски.
Я резко остановился, не понимая, почему мне стало так легко. Я все еще чувствовал непреодолимую скорбь, но спокойно смеялся.
«Что это значит?» — спросил я сам себя, когда внезапно услышал отдаленно знакомый голос, словно из прошлого.
— Хорошо, что автобус еще не пришел, Элиас, иначе мы бы расстроили папу своим опозданием.
Я не сдержался и вышел из-под козырька, ища женщину, сказавшую это.
— Саша, ты куда? — Кетерния последовала за мной, не понимая, что со мной происходило.
Женщина стояла на самом краю тротуара, смотрела на дорогу в ожидании нужного автобуса. Рядом с ней был мальчик, лет десяти, не больше. Он не застегнул куртку, а на белокурой голове не было шапки — снег путался в волосах.
— Мам, смотри, они снова не тают, — мальчишка поднял ладонь, чтобы мама увидела блестящие снежинки.
Она обеспокоенно схватила ребенка за руку.
— Элиас, ты, наверное, замерз, — она присела, заглядывая ему в глаза.
Я увидел ее лицо и не смог дышать.
— Не-а, — Элиас заливисто рассмеялся.
— Саша, что произошло? — стражница выглянула из-за плеча.
— Мама… — непроизвольно выдохнул я.
Она не изменилась. Голубые глаза, как у бабушки, добрая улыбка, светлые волосы, мягкий голос… Она была такой же, как я ее запомнил. До того, как она решила оставить меня. Мама подняла взгляд на нас, Элиас тоже повернулся в нашу сторону. Его глаза были серыми. На секунду во взгляде женщины мелькнуло понимание, даже скорбь, но все было в мгновение ока стерто заклинанием.
— Мам, кто это? — Элиас показал на нас пальцем.
Женщина замялась: стертые воспоминания были готовы вернуться, когда Кетерния выступила передо мной.
— Мы — бродячие фокусники и за такую магию со снежинками можем взять тебя в труппу, когда подрастешь, — говорила чертовка по-норвежски, улыбаясь ему, моему младшему брату. — Но сейчас, не подскажете, который час, пожалуйста?
Мама блаженно улыбнулась, потеряв меня из виду — она не вспомнила.
— Пять тридцать, — ответила она, возвращая Кетернии улыбку.
— Спасибо, — поблагодарила стражница, развернулась ко мне, взяла под руку и увела.
Одна единственная слеза скатилась по моей щеке. Я столько в жизни упустил: настоящую семью, совместные выходные, рождение брата… Я понял, что я не ненавидел мать все эти годы, я лишь тосковал, чувствовал обиду за то, что она стерла меня из своей жизни. По-настоящему, я любил ее.
Я был рад, что Кетерния ничего не спросила, хотя знал, что ей было любопытно: я никогда не рассказывал ей, что произошло со мной.
«Но рассказал Мариссе», — с грустью подумал я, когда поднимался в автобус.
Мама с Элиасом все еще стояли на остановке. Я смотрел в окно, как их силуэты растворялись в серой дымке метели. Я никогда бы не смог быть рядом с ними, потому что только так я мог защитить хотя бы их…
***
Остров Сенья встретил нас ледяным ветром и снежным бураном, сквозь который невозможно было ничего увидеть. Автобус не шел по жилым кварталам, поэтому мы плелись вдоль дороги. Я старался отгонять снег, как мог, но коварные снежинки все равно залетали за шиворот.
— Далеко еще? — спросила Кетерния, догоняя меня.
— Нет, мы почти пришли, — вдалеке я уже видел плотно растущие деревья, скрывавшие наш задний двор от любопытных глаз.
Я ускорился, предвкушая, что наконец-то смогу оказаться дома, где мне рады. Я повернул налево, быстро преодолел тропинку к крыльцу и постучал в дверь: звонок был сломан уже очень давно. Я услышал, как бабушка спускалась по скрипучей лестнице, затем прошла по коридору и повернула замок. Дверь медленно открылась.
— Привет, бабуль, — я никогда ее так не называл.
— Александер, что ты здесь делаешь? — бабушка включила свет в прихожей, пытаясь разглядеть нас.
Я ужаснулся. Мы виделись всего лишь несколько дней назад, но сейчас бабушка выглядела совсем старой. Ее глаза подслеповато вглядывались в наши лица, морщины исполосовали лицо, а руки стали сухими и худыми. Она выглядела намного старше своих лет.
— И Кетернию привел, здравствуй. У вас что-то произошло? Зачем вы приехали?
— Добрый вечер, — стражница вежливо поздоровалась, но не стала отвечать на вопросы.
Я боролся с желанием обнять бабушку, которая больше не выглядела, как могущественный лидер стражей.
— Похоже, что действительно что-то произошло, проходите внутрь, — строго сказала она, пропуская нас в дом.
Я сразу пошел наверх, шепнув Кетернии, чтобы она следовала за мной. Бабушкин кабинет остался прежним: много книг, массивный стол для работы, заваленный кипой бумаг, и мой любимый телевизор, отодвинутый в угол.
— Используй Gelidus Corde, пожалуйста, — попросил я, вдыхая запах дома.
Женщина посмотрела на меня с подозрением, но все же извлекла кинжал из верхнего ящика и метнула его в косяк двери — голубая волна энергии прошлась по стенам. Кетерния решила не задавать лишних вопросов по поводу этого события.
— Рассказывайте, почему вы здесь? Как все прошло в Совете? — бабушка Айна села за стол, руками указывая нам на стулья.
— Ты ничего не знаешь? — я ошарашенно посмотрел на нее.
«Неужели никто ничего не сказал? И Совет тоже не знает?» — мысли вихрем плясали в голове.
— Мариссу убили, — отрезала Кетерния, мрачно смотря на бабушку.
Женщина удивленно сжала руки, слабо выдохнула и медленно прикрыла глаза, слегка побледнев.
— Поясни, пожалуйста.
Я хотел рассказать, что именно произошло, но Кетерния меня прервала.
— Саша ничего не видел, ему было плохо. Наверное, потому что он растерял все свои силы. Мы оказались в каком-то странном Париже, думали, что это очередное испытание, о котором вы нас не предупредили, но, чем дальше мы шли, тем четче понимали, что все это — кошмар. Мы долго плутали, но затем вышли к дому, откуда раньше слышалась игра на скрипке и пианино, — девушка прервалась, непроизвольно сжав кулаки и тяжело сглотнув. — Я поднялась наверх. Там была комната, где находились Себастьян и Марисса. Они танцевали и говорили о том, что пришла пора прощаться, что это последний совместный танец. Я не хотела их тревожить и уже собиралась уходить, когда почувствовала неладное: Себастьян использовал силу…
Она остановилась. Мне казалось, что меня в этой комнате не было, столь отрешенным и потерянным я был.
— И Себастьян убил Мариссу? — бабушка держалась лучше, чем я.
— Проткнул кинжалом, если быть точной, — сказала Кетерния, подняв взгляд. — Он заметил меня, когда тел… Марисса упала на пол: я собиралась бежать, но ступенька скрипнула.
Я посмотрел на бабушку, ожидая ее ответа, но она замерла, ее глаза слезились, а на щеках выступали багряные пятна — она сдерживала рыдания.
— Еще что-то? — женщина рвано выдохнула, собираясь с силами.
— Там… — я прокашлялся, стараясь сбить хриплость. — Монстры, что там были, пели песню про нас.
Бабушка Айна вопросительно посмотрела на меня.
— У каждого стража есть свой секрет,
Упрятанный в сердце скелет.
Один скрывает в себе убийцу,
Боясь огорчить свою сестрицу;
Другой может остаться один,
Когда проиграет Совету старшин.
Иная страшится забвенья семьи
И ляжет за память о ней костьми;
Последняя прячет в себе ураган,
В ее имени спрятан проклятый клан.
Я вновь напел ее, понимая, насколько много магии заключено в каждом слове. Закончив, я спрятал лицо в ладонях, скрывая подступившие слезы.
— Себастьян, ты, Марисса и Кетерния, — перечислила женщина, устало прикрывая глаза.
На несколько долгих мгновений установилась мучительная тишина, сквозь которую я слышал тиканье часов, прерывистое дыхание бабушки и стук сердца Кетернии.
— Господи, мне так жаль, — я впервые слышал, чтобы бабушка обращалась к Богу. — Безумство, видно, передалось по наследству… Да и отец такой… Теперь вас осталось трое…
— Трое? Но мы ведь еще не стражи! Я читала, что если один из тех, кто только готовится обрести силу целиком, умирает, его место занимает другой… — Кетерния вскрикнула в отчаянии, она тоже плакала.
— Жаль, господи, мне жаль, но вы уже стражи, — бабушка облокотилась на стол. — Скажи, Александер, когда к тебе вернулись силы?
Я моргнул, не понимая, почему она это спросила.
— Когда мы начали сражаться с монстрами.
— Марисса тогда уже умерла?
— Да, — я все еще ничего не понимал.
— А как они вернулись?
Я постарался вспомнить:
— Все разом, мгновенно.
— Да, вы точно уже были стражами тогда.
Я резко встал, встречаясь со слабым взглядом женщины.
— Объясни.
— Сядь, пожалуйста, — я последовал ее совету. — После проверки вы становитесь стражами тогда, когда начинается новый сон, вам не нужно официальное подтверждение: это последнее испытание, когда вы сражаетесь по одинаковым стихиям, по максимуму использует ваши силы, делает вас настолько могущественными, что вы становитесь стражами без посвящения. Кроме того, Кетерния права, что вместо Мариссы появилась бы другая девушка, если бы вы были еще на стадии подготовки. Помнишь я рассказывала тебе, что, когда дедушка умер, мы все стали сильнее, а особенно я? — я кивнул. — Если умирает один из стражей, то его силы переходят к остальным членам команды, но становятся окончательно вашими тогда, когда они вам нужны. Так и произошло с тобой. Силы Мариссы стали твоими, когда ты начал сражаться. А, значит, вы были стражами в тот момент. Кроме того, посмотри на меня, вернувшись домой после вашего испытания, я обратилась в старуху: я больше не ледяной страж.
Остатки ужаса, преследовавшего нас во сне, настигли меня и сейчас, заставляя панически оглядывать комнату, словно спасение было где-то поблизости.
— Почему Совет ничего не делает? Им плевать? — Кетерния задала вопрос, который давно плясал у меня на языке.
— Я не могу ответить, я не знаю, что у них на уме, — бабушка сокрушенно покачала головой.
— Но ведь они нас даже не защищают!
Отчаянный крик стражницы так и отдавался в тишине комнаты, спрятанной от любопытных ушей кинжалом.
Через несколько минут я поднялся, не имея более сил сидеть дома.
— Пойдем, я покажу тебе, где можно отдохнуть, — сказал я Кетернии проходя мимо.
Я вынул Gelidus Corde из косяка и пропустил чертовку вперед, прикрыв за ней дверь.
— У меня есть последний вопрос, — я развернулся к бабушке, выжидающе смотревшей на меня. — Когда он убил ее, я словно почувствовал эту боль лично, до этого я был в бреду. Это нормально?
— Нет, — бабушка вздохнула. — Это значит, что на тебя было наложено столько магии, влюбляющей вас в друг друга, что ты буквально был связан с Мариссой.
Сердце пропустило удар.
— Именно поэтому я все еще могу смеяться?
Женщина удивленно посмотрела на меня и тяжело вздохнула.
— Просто магия ушла и забрала твои ненастоящие чувства к бедной девушке. Если бы ты ее действительно любил, то такого бы не случилось, — я не мог пошевелиться: эти слова грубо резали душу. — Тебе пора, Кетерния ждет за дверью.
Я молча положил кинжал на стол и вышел из комнаты, торопясь сбежать. Нигде мне не было места.
***
Я не остановился, когда Кетерния меня окликнула. Я мечтал убежать прочь. Туда, где меня никто не увидит, никто не осудит… Место, где нет правых и виноватых, где мой крик утонет в бескрайней вышине. Я летел туда, не обращая внимания на серебряные облака, напоминавшие о Мариссе.
Промерзший песок хрустел под ногами и попадал в обувь, но я не останавливался: не мог. Волны шептались подо льдом, словно спрашивая друг друга:
— Это тот страж? Он снова вернулся к нам?
Я упал на колени перед кромкой воды. Предательские слезы жгли глаза, уничтожая все во мне.
— Обман, все это было обманом! — я кричал, не сдерживаясь: плевать, если какой-нибудь чрезмерно любопытный прохожий увидит меня здесь.
Я ударил рукой по льду, выпуская силы.
«Ее силы», — мне резко перестало хватать воздуха.
Вода, словно дикий зверь, выпущенный из клетки, вырвалась из ледяного плена и с жутким остервенением набросилась на берег, разбилась о скалы.
«Все это время я ошибался, вечно врал самому себе. Я был ослеплен магией, хотя считал себя сильным, умным, мечтал быть лидером. Вздор, глупость, ерунда! Невозможно управлять кем-либо, когда ты не можешь защитить близких, причиняешь им боль своими поступками…» — рыдания рвались наружу, сердце заходилось в безумном ритме.
Небо разверзлось, выпуская на волю снег, ледяными иголками несшийся к земле.
«Я не спас Мариссу, не увидел настоящего Себастьяна и все это время разбивал сердце Кетернии, которая, в отличие от меня, всегда оставалась собой, она не верила в Совет, чертовка боролась со всем в одиночку, пока я предавал свои идеалы, уничтожал чувства, которыми так дорожил, выворачивал душу наизнанку», — я поднялся на ноги и вновь бросился бежать: лишь бы не думать, не чувствовать…
Я спотыкался и вновь поднимался, укромное место, где я всегда прятался раньше, манило меня к себе. Я продолжал идти к нему, хотя знал, что его тишина совершенно уничтожит меня, вина съест изнутри. Это была безысходная мука, невыразимая скорбь.
«Я хочу забыться, хотя бы на пару минут…» — я рухнул на землю и широко открыл глаза, цепляясь взглядом за каждую снежинку пролетавшую мимо меня, падавшую мне на щеки, путающуюся в волосах.
Зубы Дьявола ножами резали низкие облака, волны разлетались калейдоскопом серых брызг, стоило им обрушиться на скалы. Ветер завывал унылую песню, пытаясь меня утешить.
— Предал себя, предал Кетернию, подвел Мариссу, дал слабину, был слеп, глуп, наивен… — каждое слово ударяло все сильнее, впиваясь в память, выжигая счастье.
Я ненавидел себя. Я окончательно сломался. Слезы ручьями текли по щекам, замерзая на морозе.
— Беспомощен, — горько выдохнул я, закрывая глаза: серый цвет убивал меня.
Казалось, будто я умер, опустошил себя, убил все надежды, окунулся в бескрайнее отчаяние с головой.
Я перестал существовать.
Буря набирала обороты, заглушая мои рыдания, несвязный шепот в моей голове и шаги человека, чья душа, я уверен, сияла ярче, чем солнце.
— Зимой наша бухта тоже неплохо выглядит, — я не открыл глаз, зная, что это была Кетерния.
