Текст книги "Чужого поля ягодка"

Автор книги: Карри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

«Вижу я всё, прости меня, – виновато отозвалась она. – Действительно, чуть не поссорились, как ментоглухие!»

– Тогда быстро целуй мужа, и я пойду работать. Я закончил, пора всё это прибрать и навести порядок. Нет-нет, – остановил он её, собравшуюся помогать, – пожалуйста, ничего не трогай, а то я точно не найду, где что… – и она послушно отступилась, отдёрнув ладошки.

«Никак не пойму, где всё это помещалось, пока мы просто жили и не думали о ремонте,» – сказала она, с любопытством следя от порога за перемещениями по салону своего деятельного супруга, и, когда он оказывался поблизости, против воли втягивала носом воздух. Тот вопросительно поднял брови, но разъяснений не дождался, и полез куда-то под пульт с охапкой чего-то тяжёлого…

– Это ты не думала, – малоразборчиво ответил он, покряхтывая, из таинственных недр пульта, откуда виднелись только его длинные голые ноги. – Не твоё это дело – думать о ремонте…

«Ага, – усмехнулась она, заглядывая в путаницу элекронных поторохов и пытаясь там что-то разглядеть. – Не барское это дело, всё верно… "

– Что-нибудь интересное увидела? Знакомое что-нибудь? – спросил он, выезжая наружу в положении лёжа на спине и вытирая руки ветошью. Поднялся, задвинул на место панель.

«Да это я так, от безделья… Прикидываю, влезу я туда или нет – ну, как в детстве… – и засмеялась над собой. – Я вечно куда-то залезала… И меня вечно теряли. А ты?»

– Не то слово… – улыбнулся он, приобнимая её. – Ох, и попадало мне за это дело…

И вдруг возмущённо уличил, отстраняясь:

– Слушай, а чего ты меня всё время обнюхиваешь?!

Пойманная на горячем, она похлопала ресницами и только плечами пожала.

– Нет, в чём дело? Видишь ли, ты даже во сне меня нюхаешь. Кроме шуток.

Миль покраснела:

«В самом деле? А… а зачем ты так пахнешь?!»

– Что, плохо пахну? Нет, правда? – обеспокоился он и попытался это унюхать.

«Да нет, – утешила она. – Не плохо. Но непривычно. Странно. Интересно».

– Всего-о то, – успокоился он. – А я-то думал… Тебе, значит, просто нравится? Тогда нюхай на здоровье. Могу специально натереться смазочным маслом.

«Ага. И внутрь закапай. Шестерёнки вот тут, – она привстала на цыпочки, чтобы дотянуться и постучать его по лбу, – смазать».

– Вот счас ка-ак… цапну! – растопырил он недоотёртые руки. – Будем пахнуть одинаково!

Пронзительный взвизг – и Миль ретировалась аж куда-то на крышу… а Бен, потряся в оглушённом ухе пальцем, продолжил уборку в одиночестве…

…Миль слушала континент. То есть то, что можно было услышать в ментодиапазоне. И ещё, до мурашек на коже и холодка в душе веря и не веря себе, пыталась услышать настроение Мира… Он так давно не обращал на неё внимания, что Миль начала надеяться… Запрещала себе, обламывала эти робкие ростки надежды – но так хотела верить, что он оставил попытки от неё избавиться. И вроде бы уже не слышала в ответ неприятия, недоверия, отказа в праве жить здесь…

По крайне мере, ветер, играя её волосами, как будто был тёпл и ласков, перебирал пряди, а не дёргал, и вода, принимая её тело, обнимала и поддерживала, а не давила и не пыталась засосать, огонь вечернего костра согревал и ластился к ладони, не стараясь обжечь, а песок на берегу приятно щекотал ступни, сговорчиво покидая сандалии и легко ссыпаясь с кожи и одежды…

Может быть, Ему наконец-то стало просто интересно: а что будет, если не пытаться эту странную девчонку уморить, а просто честно дать ей выжить? Возможно, и не помогать – но и не мешать… Может быть, он и не был таким уж сумасшедшим и перекорёженным…

Во всяком случае, в последнее время она часто ловила себя на чувстве гармонии и покоя – и вокруг, и внутри себя… замирала от острого восторга, просто потому, что живёт, что существует – вот здесь, вот сейчас, в этой точке пространства, в этот миг времени… маленькой частицей этой вселенной, более не отторгающей её, признающей её – своей…

Как это, оказывается, восхитительно – чувствовать себя на своём месте, быть нужной, быть своей… маленькой клеточкой большого, сложного организма… знать, что без тебя эта жизнь – будет неполной… Как удивительно понимать, что ты не просто дышишь этим воздухом – но имеешь полное право им дышать, и тебе не просто можно ходить по этой земле, а ты имеешь право ступать по ней, более того – эта земля ждёт тебя, желает твоего прикосновения, она рада тебе, как может быть рада мать своему ребёнку…

И, переполняясь, в ответ Миль щедро транслировала это своё новое состояние, ничего не скрывая от окружающего… Счастье вообще трудно скрыть, а если к тому же не стараться этого делать, то оно очевидно всем и каждому…

…в первую очередь – Бену, который замер и старался едва дышать, или – дышать в унисон с ней, и даже мысли свои в такие моменты придерживал, настраиваясь в резонанс с её менто, чтобы не помешать, не нарушить чуда единения с миром своим удивлением и благодарностью за возможность сопереживать…

Но долго продержаться на таком пике обычно не удаётся, и слава Богу. Довольно и кратких таких мгновений. Привыкаешь ко всему, попривыкла и Миль. Отвлеклась от себя, взглянула вокруг, побежала-полетела по ментопространству, касаясь то одной живой души, то другой… Ей всегда нравился такой «полёт», «какбыперемещение», да ещё возможность смотреть глазами то мелкой тварюшки из её норки, то несущегося со всех ног (обычно – от четырёх до восьми…) скакуна… и тут же – преследующего его хищника… а потом – взмыть и взглянуть сверху глазами птицы… и нырнуть в холодные глубины вместе с рыбой или китом… Границы её менто всё время раздвигались, и она «забиралась» таким образом уже довольно далеко.

Правда, на дальних горизонтах терялась чёткость восприятия. Вот и сейчас Миль пожаловалась мужу:

«Не пойму, в чём дело. Чувствую значительные массы живых, но ничего не вижу их зрением».

«А не надо так разбрасываться, – загруженный, ответил он, не особо вникая, и предложил: – Возьми кого-нибудь поближе».

«Да они не так уж далеко! Вот же – рядом с ними живность помельче, я вижу лес её глазами, но заставить посмотреть на тех, кто покрупнее, не могу. Они их боятся!»

«Значит, это семейство хищников», – предположил он.

«Не знаю, не знаю… – в сомнении протянула она. – Если и хищники, то какой-то подозрительно высокоразвитый вид. Блокируют моё менто. Я прикасаюсь к ним, а контакта нет, менто словно отражается в сторону! Чепуха какая-то!» – сердилась она.

«Ну и оставь их», – рассеянно посоветовал занятый подготовкой к путешествию Бен.

И Миль, утомившись, временно отступилась – от такого не-контакта энергия словно проваливалась, куда-то ухнув…

78. А не пойти ли вам, господа, лесом …

В пределах всё того же «слепого пятна» для «Фишки» подыскали тихое местечко в одной из укромных заводей, густо заросших высокими растениями, чьи корни прятались на дне, а метёльчатыми верхушками играл ветер. Метёлки и листья образовывали сплошное зелёное облако, в котором спокойно можно было спрятать средних размеров двух-трёхэтажный дом, а не только скромную «Фишку»…

Здешний лес, не столь высокий и насыщенный влагой, как предыдущий, был, пожалуй, погуще в плане подроста и кустарниковых, но перемежался неожиданными полянами, дышалось в нём легко и ходить по нему было всё же полегче, а дичью он изобиловал ничуть не меньше – как и хищниками, но эти были хотя бы статью пожиже, не чета крупным ревунам… Но зато местные часто охотились стаями, что, пожалуй, едва ли упрощало бы охоту да и саму жизнь, если бы не интересная реакция этих зверей на человека. Бен и Миль ни в коем разе не собирались портить жизнь охотящимся представителям явно кошачьих, надеясь просто добыть свою долю мяса, но звери, учуяв цепочку оставленных людьми следов, сами прервали начатую охоту. Припадая на все четыре пружинистые лапы, они возбуждённо нюхали траву перед собой, и прижимали округлые уши, и морщили морды, скаля белые клыки, и хлестали себя по лоснящимся бокам сразу целым пучком хвостов – каждый, и приглушённо рычали…

Им очень хотелось есть, но они так и не двинулись вперёд, где у реки, на водопое, берег копытило много вкусного живого мяса… а только топтались на месте и в ярости рыли землю когтистыми лапами. Пока доминирующая самка, повернувшись хвостами к реке, не рыкнула призывно и не отправилась прочь – туда, откуда пришла…

«Что это они, а, Бен? Они же голодные! Что их могло напугать в их собственных владениях?» – Миль убрала назад, в набедренные ножны, нож, который достала так, на всякий случай…

«Заметила, как они нюхали траву?»

«Да, и драли землю когтями».

«Не догадываешься, что их так расстроило? Наши с тобой следы!»

«Мы же им не мешали!»

Он хмыкнул:

«Так-то оно так, но… Видела, как они были недовольны? Однако не посмели не то, что охоту продолжить, а даже просто пересечь наш след! Ну, какие отсюда выводы?»

«Что им знаком наш запах?»

«Не наш конкретно, а вообще – запах человека. И знаком не просто хорошо, а настолько, что они предпочитают с ним не связываться!»

«Запах человека. Людей. Здесь», – она приподняла бровь. Но он безжалостно добил:

«Людей, которые живут здесь постоянно и которые сумели внушить к себе почтение».

«Я слушала этот лес целую неделю и никого не нашла».

«И тем не менее».

Миль задумалась.

«Поблизости – точно никого. А вот подальше… Похоже… Знаешь, на что… Здесь – звери не захотели пересечь наш след. Там – звери не захотели даже посмотреть на кого-то…»

Бен покивал. И ободрил:

«Ну, вот и хорошо, что они так далеко. Нам вроде и ни к чему встречаться с аборигенами. А что такое, Миль? Мы же знали, что здесь есть население, и не рассчитывали, что оно вдруг куда-то исчезнет? Просто постараемся с ними не встречаться».

«Думаешь, получится?»

«Ну, а не получится – будем предельно вежливы, пока возможно. А дальше – по обстоятельствам… В конце концов, мы всегда можем вызвать флайер…»

«Расскажи мне о них».

«Сначала давай добудем мясо. Пока стадо не ушло. Или птичку. А вот вечерком, у костра… под шашлычок… А?»

«Шашлычок – это звучит. С мясом возиться всё равно тебе. А я тут посижу. Чтобы рюкзаки не скучали».

Бен только вздохнул: ну не любила этого дела, и всё тут… Правда, так, как прежде, её уже не ломало, а надо будет, от неё никакое мясо не убежит. Вся беда в том, что требовалось оно ей всё меньше. Собственно, если бы муж не настаивал на более-менее правильном рационе, всякое потенциальное мясо давно могло бы считать себя рядом с ней в безопасности. Но – овощи в лесу не растут, а фрукты тоже всё незнакомые, да и не всякий раз попадаются. Остаётся что? Во-от… Поэтому Миль не привередничала. Бен и сам давно привык, что солнце – это сытно… и что есть можно реже… Но уж больно стройна становилась фигурка жены от такой диеты. А Бена от такой её стройности мучила совесть. И посему вечерняя трапеза стала неотменяемым правилом…

Обойдя стороной явившееся на водопой стадо, он полюбовался дивной мимикрией этих травоядных: пятнистые шкуры прятали своих владельцев так, что даже на небольшом расстоянии рассмотреть их было нелегко – то одно, то другое животное вдруг словно исчезало, сливаясь с окружающим… Эх, вздохнулось ему, если бы не переход к пеше-кочевому образу жизни, уж парочку-то хотя бы во-он тех заигравшихся бычков он бы точно сейчас завалил. А так – да куда такая прорва мяса, пропадёт же…

Ну, кажется, он достаточно далеко отошёл, чтобы Миль не зацепило некрополем. Почему-то его самого отдача била не столь значительно. Так, накроет лёгким холодком, будто тенью, на краткий миг что-то замрёт в груди – и всё… У маленьких жизней и смерть невеликая…

Он уже наметил по пути двух крупных птиц и одного средних размеров зверька в зарослях, и теперь потащил их к себе на ментоповодке. Первыми подоспели, конечно же, птицы – прилетели, бухнулись под ноги и замерли, засыпая… Остановить каждой сердечко да тут же удалить с тушек всё лишнее Бену удалось прежде, чем жирный земляной грызун заполошно прискакал к его ногам и, не успев удивиться или испугаться, тоже заснул навсегда…

Бен не жадничал, чистя тушки. Падальщикам на него обижаться не придётся.

…А вот стадо, пившее ниже по течению, почуяв в воде отмываемую с рук кровь, встревожилось и покинуло водопой. " Что поделать, ребята, терпеть не могу, когда нельзя сразу помыть руки…» – повинился Бен, полоща мясо и нож…

«Так что там у Города с Дикими?» – полный рот не мешал ей требовать обещанного рассказа – мясо с устатку шло «на ура». А Бен потребовал, чтобы сперва был закончен ужин. Но вот дольше откладывать стало уже неприлично, он досадливо нахмурился, вздохнул и начал:

– Эх, ну до чего противно признаваться в чужих грехах… Особенно, когда и сам в них замазан по уши…

«Что, всё настолько плохо?»

– А чем тут гордиться… Ладно. У Города с Дикими – Договор. И согласно этому Договору, Контроль имеет право изымать у Диких часть их детей – и не худшую часть. Все остальные статьи Договора можно считать мелкими бонусами, призванными подсластить пилюлю.

«Это я вроде уже знаю. Не знаю только, как они могли на такое пойти».

Он как-то неловко двинул плечом:

– А на тот момент – момент заключения этого уродского Договора – у Диких не было особого выбора. Они крайне нуждались в помощи. Контроль же, когда Город после всеобщей катастрофы и притока беженцев сумел стабилизироваться, уже набрал и силу, и власть, и нашёл необходимым присмотреться к состоянию остального мира, и вот наши десанты стали натыкаться на Диких… Которые к тому времени не то, чтобы совсем загибались, но дела у них шли довольно туго. Не обошли их, сама понимаешь, ни мутации, ни болезни, ни высокая смертность… Ты же видела хроники… Однако вымирать они не собирались, отнюдь… Они не вычищали из своей среды больных и не делили своих людей на классы и касты. Вот и выживали те, кто мог выжить. В результате оказалось, что они вполне способны к воспроизводству – и даже в большей степени, чем горожане. Правда, по-прежнему далеко не всех из них можно отнести к здоровому классу… с точки зрения Контроля. У них тоже нехватка женского населения, но в процентном отношении девочек у них больше. Часто это совсем неплохие дети… И они ведь не вымирают – рождаемость постоянно превышает смертность.

Миль слушала так внимательно, что жевать забыла. Муж напомнил – ты жуй, жуй давай – и с досадой взрослого, вынужденного объяснять ребёнку очевидные вещи, продолжал неприятное повествование:

– Да, ну так вот… Их было не так много, и Контроль счёл возможным взять их под крыло. Отрегулировали юридические и дипломатические отношения – в частности, мы до последнего не вмешиваемся в их межплеменные отношения… Помогли с медикаментами, одеждой, продуктами… прочими мелочами… В обмен на их относительную лояльность и необременительную помощь в некоторых исследованиях – ну, чтобы не всё выглядело так уж очевидно… по сравнению с главным условием – часть детей будет регулярно изыматься и воспитываться в Городе. Среди рядовых горожан считается, что у Диких дети либо гибнут, либо вырастают тупыми и необразованными, ну, просто так удобнее считать, понимаешь… а в Городе – получают всё самое лучшее, то, чего «дикари» никогда не смогут им дать… И это, разумеется, чистая правда – дети, став нашими, получают всё. Но правда и то, что Дикие – прекрасные охотники и рыбаки, знатоки своего природного окружения, отлично приручают животных, сами себя лечат, обувают и одевают, развивают искусство и науку… Хотя какая это наука… без промышленной базы…

«ВАША «чистая правда»…»

– Что?

«Да это я про то, что правда – у каждого своя… У вас вот – «чистая»… Значит, вы забираете самое дорогое и лучшее, что у них есть… Безвозвратно».

– Ну почему, – вздохнул он. – Согласно Договору, выросшие дети, дав Городу генетический материал, имеют право вернуться в родное племя… У них двойное гражданство.

«И многие возвращаются?» – уголком рта усмехнулась она.

Он неопределённо качнул головой:

– Мне о таких случаях неизвестно.

«Теперь я хоть приблизительно представляю, как они «любят» горожан…»

– Весьма приблизительно. За каждого ребёнка, несмотря на Договор, они бились насмерть. Прятали детей, как могли… Десантам очень нелегко и нечасто удавалось отыскивать их школы… Жертвы, несмотря на всю нашу десантную экипировку, случались с обеих сторон, обеими сторонами же и замалчивались. Что бы там ни говорила официальная пропаганда – это сильные, смелые, умные и гордые люди…

«Значит, Договор всё ещё в силе».

– Ты же уже успела убедиться, как Контроль умеет добиваться своего. И как непросто отказывать ему в том, что он считает своим.

«Натуральная сделка с дьяволом – тот тоже всегда в выигрыше и никогда не выпускает из рук своё… Говорят же, что дьявол мудрый не потому, что очень умный, а потому, что очень старый…»

– Ха! Интересное мнение… Зато, благодаря этой сделке, мы с тобой теперь – хотя бы формально – имеем полное право невозбранно шляться где угодно, по всей Планете…

«Да? А Дикие на это как посмотрят? Всё же иметь право и иметь возможность – не одно и то же. Да и – из-за того же Контроля – имеем мы не столько такое право, сколько такую необходимость…»

– Ну и значит – раз необходимость есть, а выбора у нас другого всё равно нет – просто гуляем себе дальше. Потому что, если не можешь изменить ситуацию – меняй отношение к ней. Может, мы ещё никого и не встретим.

Она задиристо тряхнула косой – та змейкой метнулась по спине:

«А хоть бы и встретили – ещё посмотрим, кто кого».

– Вот именно, – поддержал её муж, глядя очень, скажем так, неравнодушно… И на этой светлой ноте оба отправились в палатку. Может, спать. А может, и не совсем…

79. Старый замок

На развалины они вышли неожиданно. Местность повышалась полого, и никаких причин искать другую дорогу не имелось. К тому же заросший лесом холм не выглядел слишком уж большим, и идея устроить привал на его вершине показалось привлекательной.

Внизу, у подножия холма, вечер переходил в ночь – там полог листвы заслонял заходящее солнце, и под деревьями уже сгущался тяжёлый сумрак. А на середине подъёма спины путников вновь осветились тёплыми оранжевыми лучами, и опять перед глазами, вытянувшись на травянистом склоне, закачались их тени – длинные, нелепые, глубокого синеватого тона…

Деревья на склоне стояли реже, но зато подлесок и кустарники разрослись вольно, через них, если не удавалось обойти, приходилось пробиваться с тяжёлым ножом. Поэтому огромные постройки из крупного терракотового кирпича предстали взорам неожиданно. Прорубавший дорогу Бен в последний раз взмахнул огненно сверкнувшим клинком – и опустил руку:

– Ого! Может, и палатку ставить не придётся…

Миль немедленно сунулась в прореху и ахнула:

«Вот эт-то да-а!..»

Теперь оба недоумевали, как раньше-то умудрились не разглядеть в листве рдеющих на фоне вечерней сини стен и башен. Ну, пусть деревья заслоняли – но экая же махина…

Подойдя ближе, Миль сбросила свой рюкзак, положила ладони на тёплый камень стены – «Как живые…» – и прижалась к нему щекой… Стены отдавали тепло, накопленное за день, от них ощутимо веяло не стариной даже, нет – истинной древностью. Спокойная, очевидная и внушительная аура древности прямо-таки сочилась из камня.

«Древние… Какие же они старые… Они ведь очень старые, правда?»

– Старше Города, – кивнул Бен.

«Как же они уцелели?!»

– Да вот уцелели как-то … – рассеянно ответил Бен, издали, со стороны, глядя на то, как странно, почти сливаясь с ними, сочетался с этими камнями её замерший силуэт. Заходящее светило озаряло загорелую кожу и полураспустившуюся косу в той же мере, что и древнюю эту кладку из огромных, плотно подогнанных скорее блоков, чем кирпичей, уравнивая, родня прочную, укоренившуюся архаичность одного и юную, уязвимую сиюминутность, сейчасность, недавность другой – девушка выглядела частью этой стены, её декоративной деталью, горельефом ли, кариатидой… до тех пор, пока, разрушив впечатление, Миль не шевельнулась и не молвила:

«Как здесь тихо-то… Мы ведь походим, посмотрим всё это, да?»

– Очень может быть. Но с утра. А до темноты надо бы присмотреть какое ни на есть пристанище.

Снова влезли в упряжь рюкзаков и потащились вдоль стены, надеясь отыскать в ней пролом или ещё какую выемку. Тени, чёткие и почти правильные, смирно скользили по стене, рядом…

Им повезло довольно скоро. В стене обнаружился не абы какой пролом, а самый настоящий арочный вход, куда они и свернули, и по которому довольно долго шли, как по туннелю, получив возможность судить о монуметальности и толщине стен. Проход вывел во двор не то замка, не то крепости, на удивление широкий, вымощенный такими же блоками, но, разумеется, основательно заросший. Посреди этих когда-то культурных, но давным-давно одичавших зарослей круглым зеркалом отсвечивал небольшой водоём, отражая быстро темнеющее небо с несколькими светлыми звёздочками – не то бассейн, не то колодец, не то фонтан.

«Колодец, – уверенно сказала Миль, прощупав недра двора. – Вода уходит вглубь скального основания… не знаю, на сколько метров. Там, внизу – водоносный слой…»

– Хороший замок! Но подозрительно пустой.

Зарос замок основательно, сверху донизу. Но – разрушился на удивление мало. Назвать его «развалинами» язык не поворачивался. Трещины – имелись, а стёкла – отсутствовали, буйная растительность заплела почти все стены и проёмы… Больше сказать сейчас, в сумерках, оказалось затруднительно. Однако видно было, что, построенный на века, века он и простоял – и не походило, чтобы его это как-то утомило. В ожидании чего-то лучшего он собирался стоять себе и дальше…

Бегло просканировав территорию, Бен обнаружил лишь несколько ментовсплесков от совсем мелкой живности. В остальном замок был пуст и необитаем.

– Странно как-то, – озадачился он, разворачивая палатку на свободном пятачке посреди двора, пока при свете полной луны да с фонариком Миль собирала ужин. – Обычно зверьё не упускает возможности поселиться в брошенных зданиях, тем более таких прочных. А тут почти никого. И в окрестностях – тоже.

«Завтра разберёмся. Утро вечера мудренее».

Короткая светлая ночь быстро закончилась ясным рассветом. Слегка поёживаясь, Миль отправилась к колодцу – приводить себя в порядок, и всё прислушивалась, вертясь туда-сюда, не спеша делать выводы. Но наконец, уже занимаясь косой, сказала отлучившемуся мужу:

«А знаешь что – ты ведь прав. Как-то тут подозрительно тихо и мало живности».

«Ага, – ответил он откуда-то из зарослей у подножия холма. – Я с трудом смог найти, кого поджарить. Изредка всё какая-то мелочь попадается – с кулачок или ещё меньше, – подумал и уточнил: – Твой кулачок. Ни птиц, ни зверюшек. Даже насекомые – только совсем крохи».

Да уж, его кулачок – зрелище солидное…

«А чего ты вообще завтраком озаботился? Я совершенно не голодна – вчерашнее некуда потратить».

«А на всякий случай. Поджарим, подкоптим… Мы всё подъели, а я крайне не люблю, когда припас вдруг заканчивается в самый неподходящий момент. Небольшой запасец, знаешь ли…»

«…карман не тянет, – улыбнулась она. – Убедил».

И, пока он не вернулся, решила осмотреться. Без птичьего пения и стрёкота насекомых начинавшийся день даже под ласковым утренним солнышком казался ущербным. Да, раскрывались цветы, да, играл листвой лёгкий ветерок, да, нежно пригревали ещё несмелые лучи, протянувшиеся наискосок меж ветвей… Но вот не хватало всего этого гомона и жужжания, не хватало игры привычных вспышек и переливов нормального ментофона…

Миль испытующе посмотрела на увитые ползучей растительностью стены. Но сами стены, погружённые в многовековой покой, мирно спали под зелёной шкурой, и сны их не имели отношения к суете жизни… или отсутствию этой суеты. Значит, ни призраки и никакая другая ирреальность ни при чём.

Оборвав несколько плетей, Миль шагнула через густо заросший порог, и оказалась в просторном помещении, бывшем когда-то прихожей. Слои пыли здесь давно смешались с нанесённым песком и стали почвой, но света, проникавшего сквозь заплетённые оконные проёмы, не хватало, поэтому тут поселились тенелюбивые растения и мхи, и чём дальше в малоосвещённые коридоры и комнаты проходила Миль, тем меньше видела растительности.

Собственно, кроме запустения и признаков дикой жизни, смотреть особо было не на что. Высокие потолки скрывал полумрак, всюду дремала тишина, стены пятнала не то сырость, не то полуосыпавшаяся штукатурка, когда-то расписанная фресками… Но масштаб и размах построек впечатлял и сейчас. Ни время, ни эрозия не справились с величием замыслов архитекторов и строителей, создавших этот огромный комплекс; всё ещё угадывались изящные изгибы убегавших наверх лестниц, высокие своды всё так же выгибались арками и бережно хранили ажурную резьбу и остатки лепнины, стены намекали на ниши, альковы, статуи и барельефы… Поковыряв сандалией, Миль удалось добраться до каменного пола и убедиться в наличии мозаики.

– Надеюсь, на второй этаж не полезешь? – прозвучал за спиной недовольный голос, и Миль всё-таки вздрогнула, развернувшись так быстро, что тяжёлая коса мотнулась следом и перехлестнула её поперёк туловища…

«Ты чего подкрадываешься?!»

– Да кто подкрадывался?! Тут сложно громко ступать, знаешь ли! – Бен, подходя, демонстративно топнул по толстому слою слежавшихся веков у обоих под ногами – и впрямь, звук получился весьма скромный. – А вот за каким фигом тебя понесло бродить здесь в одиночестве?! Давно никуда не влипала?

Но она просто шагнула к нему и прижалась, обхватив за талию:

«Не ругайся… Ты прав, прав… Но в самом замке нет зла. Иначе я бы не вступила под его сень».

И весь запал у него угас. Он обнял её в ответ – а что было делать. Однако выговор в воспитательных целях продолжал – авось в другой раз убоится хотя бы занудства и не полезет, куда не следует:

– Я с уважением отношусь к твоим способностям, радость моя, но, видишь ли, на каждую хитрую гайку у судьбы имеется свой болт с крутой резьбой. А для тебя у неё, виду особого интереса, припасён целый набор всяких отмычек и прочих приятных неожиданностей. Вспомни свою недавнюю эпопею. Да, да! – не уступил он её немой жалобе. – Допускаю, что этот замок и в самом деле прочен так, как выглядит. Но соваться в него даже без оружия… – Миль кивала на каждый пункт обвинений, а потом просто потянулась навстречу и подставила губы. Что было делать…

Поцелуи бывают разные… Как почерк. Даже ручку даме каждый мужчина целует чуть-чуть не так, как другие. Есть поцелуй-приличие – как будто осенний лист задел запястье и полетел дальше, уносимый ветром…. Есть – как будто на ладонь лёг прохладными лепестками цветок… Бывает поцелуй-бабочка – милостиво осенил кожу и уже нет его… Бывает поцелуй сладкий и липкий, от которого потом никак не оттереться. Бывает – как ожог – поражает вмиг и долго не проходит, никак не остывает на коже и кажется, что след его виден всякому, как шрам… Бывает поцелуй неотвратимый, как инъекция, и его так же приходится терпеть. Есть поцелуй-печать. Поцелуй-символ. Поцелуй-Судьба. Поцелуй-очищение. Поцелуй-обещание… Поцелуй-прощение, поцелуй-утешение, поцелуй-прощание, поцелуй-проклятие… Не говоря уже о поцелуе-метке.

От пьянящего поцелуя – кругом голова, абстиненция и зачастую – тяжёлые последствия. От ледяного поцелуя случается оторопь и длительное неудобство, которое не снимается вместе с одеждой и не смывается вечерним умыванием. Некоторым «поцелуям» свойственен стойкий эффект – проходит год за годом, а тебя всё ещё передёргивает от отвращения, и нет средства избавиться от гадливости к себе… и невольные проклятия летят и летят на «поцеловавшего», даже когда того и в живых уже нет, заслуженно портя ему загробное бытиё и карму.

От лёгких поцелуев, пробегающих по телу от ушка и до… докуда позволят, разбегается тепло и озноб одновременно…

От поцелуев-укусов остаются не только отметины на коже, но возможны и завихрения в течении судьбы…

Детские поцелуи, невесомые и чистые, как солнечные блики, не несущие никакого другого послания, кроме «люби меня всегда»…

Поцелуй-обман обязательно аукнется искажением будущего – обоим…

Поцелуи… самое простое дело.

О, осторожнее, господа, с поцелуями…