Текст книги "Чужого поля ягодка"

Автор книги: Карри

5. «Свежо предание, да верится с трудом…»

– …И что, ты хочешь сказать, что знаешь, чего ей хочется? – Джей наблюдал, как Найдёна играет с настройкой прозрачности окна, потом переходит к игре с освещением… Опять ему придётся настраивать пульт. – Каким образом?

– Чувствую. Как будто мне самому этого хочется.

– Что – всегда? – поразился Джей.

– Теперь – нет. Только когда она хочет, чтобы я это знал. А поначалу – да, было тяжко, – улыбнулся Бен, припомнив, как путался, кому это нужно в туалет – ему или ей…

И как странно было смотреть сразу из двух позиций, как сложно иногда бывало взять предмет – протягиваешь руку и тычешься в стену, потому что это не твоя рука или не твоё желание, а то ещё смешнее: они оба пытались взять одно и то же – чашку, булочку, фрукт… Пришлось учиться отделять её устремления от своих и отстраняться от её желаний, к примеру, оставаться сидеть, когда тело пыталось встать… Вскоре они привыкли есть в одно и то время, потому что трудно было всякий раз объяснять своему желудку, что он сыт, когда он, глупый, начинал бурчать, уловив сигнал голода… А уж эти её сны на двоих… как, например, тот, самый первый, про льдину… или другие, пронизанные тоской, про огромный красивый дом и кучу любящих родственников… про роскошные балы… про странный жестокий бой… Прежде Бен вообще снов не видел. Миль довольно долго учила его и Джея блокироваться, закрываться он неё, да и от других людей – потому что тот шум в голове, что так досаждал им с Джеем, являлся, как оказалось, началом развития эмпатии… Очень полезный и нелегко давшийся навык… Зато как чудесно было обратиться к тёплому и нежному комочку, гнездящемуся в твоей груди – и почувствовать прилив ответной нежности…

Он вспомнил, как все втроём они учились понимать друг друга, как оба выяснили, что она никогда не окликнет никого из них по имени вслух, как она учила язык, как писала первые слова, как объясняла, что имя её звучит на конце мягко: Миллль… а не Мил. Как обучали они её пользоваться компьютером, работать с виртуальной клавиатурой. Как дико она смотрела на белые кружочки их с Джеем индикаторов здоровья, вживлённых в запястья. Как шарахалась от медицинского сканера и долго не соглашалась на вживление индикатора – и как ещё в полудрёме отчаянно пыталась не дать ему прижиться, выдрать из руки, из-за чего пришлось дать ей наркоз, а потом чуть ли не реанимировать: сканер напутал с дозой… Ни Бен, ни Джей так и не поняли, как с ним, сканером, надёжнейшим из чудес медицинской техники, такое могло случиться… Индикатор её, кстати, до сих пор оставался младенчески нейтрального телесного цвета…

И как тяжело она перенесла вид планеты из космоса, с высоты околопланетной орбиты.

Очень красивый вид, на его взгляд.

– Что тебе не нравится? – удивлялись они с Джеем. – Вполне симпатичная картинка. Конечно, не совсем то, что было раньше, но жить давно уже можно… Не то, что лет так пятьсот-шестьсот тому…

«А что было пятьсот лет назад?» – заинтересовалась Найдёна.

– Как – «что»? Чему вас только учат в ваших дикарских школах? – они всё ещё полагали, что она из Диких Племён, хотя в ответ на такое предположение она всегда отрицательно качала головой и ничего больше не поясняла.

Но она ждала ответа, и дождалась. Пришлось разыскать учебный фильм для младших школьников и начать с того самого момента, когда аж шестьсот лет назад спятивший правитель маленького государства с большими амбициями спровоцировал применение ядерного оружия. Как ценой жертв удалось не дать сработать до конца принципу «адекватного ответа», как ползла зараза по всему миру, поражая без разбору всех, правых и виноватых, как собирали выживших на самом непострадавшем континенте в едином Городе-государстве, как боролись с эпидемиями в условиях нехватки специалистов и средств, как ломался генофонд всей биосферы мира, как почти перестали рождаться девочки, и на какие жёсткие и жестокие меры пришлось пойти человечеству, чтобы выжить: выделение большей части доходов на науку и медицинские исследования, разделение всего населения Города на три класса-касты в соответствии с генетической полноценностью организма – чёрный класс как с внешними, так и с внутренними недостатками, неспособный иметь потомство, серый класс, внешне нормальный и способный к деторождению, чьё потомство может быть всяким, и элитный белый класс, самый здоровый, чьи дети всегда здоровы и являются золотым фондом человечества; создание Единого Правительства под началом у Медицинского Контроля, генетический отбор, постоянная выбраковка новорождённых и выявление мутантов, сепарация семей, конфликты и последующий Договор с Дикими Племенами, не пожелавшими подчиняться Единому правлению…

Бен давно уже пытался подойти и обнять её, молча хлюпающую носом перед кадрами учебного фильма, но она мало того, что отстраняюще выставила руку, так он ещё и чувствовать её перестал – закрылась наглухо… Слепо – от слёз – тыча в клавиатуру, она перемотала фильм к началу, где Планета плыла на звёздном фоне, сияющая и невинно-голубая, ещё не опалённая безумием и жестокостью… С древними, давным-давно несуществующими очертаниями материков. Рядом она вывела изображение Планеты на текущий момент и долго сидела и смотрела, и слёзы успели высохнуть на щеках, прежде чем она удалила современное изображение и набрала на экране:

«Можете мне не верить, но вы и я – мы, похоже, из разных миров. Моя планета выглядит вот так – на моей планете не было ядерной войны. И вовсе я не из Диких Племён. А просто из народа Изменённых – я мутант, как и все в моём роду».

– Биосканер этого не подтверждает, – возразил Джей.

«Биосканер рассчитан на местный гениндекс. Он, между прочим, и лекарственную дозу для меня поэтому рассчитать не может. И индикатор ваш меня поэтому же не воспринимает», – покосилась она на своё запястье.

– Индикатор в рабочем состоянии и совершенно объективно воспринимает тебя как подростка, не достигшего зрелости, которая по закону наступает в двадцать один год, – сообщил он, переглянувшись с Беном.

«А у нас – в восемнадцать!»

– А тебе уже есть восемнадцать? – улыбнулся он.

Она надулась, но ответила:

«Нет ещё. Но довольно скоро – будет».

– Если бы с твоим здоровьем были нелады, индикатор всё равно непременно бы покраснел по краю. Если бы эти нелады были серьёзные, продолжил бы краснеть от краёв к центру – кроме самой середины… А если бы твоё здоровье пострадало вплоть до изменения генетического статуса, сменил бы цвет на серый или чёрный… Но генетическую твою принадлежность к одному из трёх разрядов – белому, серому или чёрному – он определит по достижении зрелости, которой ты пока не достигла. Наличие менструаций для него ещё не является решающим критерием в этом вопросе – они могут начаться и у девятилетней девочки, так что – считать её женщиной? Теперь вернёмся к вопросу о мутантах. Ты, кажется, гордишься принадлежностью к ним?

«Да не особенно, – пожала она плечами. – Но и не стыжусь. Благодаря мутациям наш род выжил… Но благодаря им же нас и чуть не уничтожили обычные, нормальные люди…» – она задумалась.

Джей наблюдал за ней с минуту, потом сел напротив, заговорил, глядя в глаза – ему хотелось, чтобы до неё обязательно дошло то, что он говорил:

– Ну, допустим, ты действительно из какого-то соседнего мира. Но ведь ты, наверное, хочешь домой? Как ты предполагаешь вернуться?

Миль вздохнула. Вот это ей и самой очень бы хотелось знать.

«Не знаю я, как вернуться. Я даже не знаю, как меня сюда-то забросило. Только догадываюсь».

– Не поделишься догадками?

Миль в сомнении посмотрела на него – а надо ли? Хотя… хуже вряд ли станет. Ну, а если они ей и не поверят, что с того?

«Был бой, в который я вмешалась, чтобы спасти своего родственника, дядю, от другого моего родственника, деда по матери. Если я правильно всё помню, дядька уцелел…» – она погрузилась в воспоминания. А ведь и правда, пожалуй – уцелел…

Джей напомнил о себе, кашлянув:

– Бой?

«Да. Дед решил отомстить моему дяде… и его отцу… да и мне – за то, что я навесила на него проклятие, переданное ему моей бабушкой…» – осознав, как нелепо это звучит для этих вот серьёзных парней, она неловко улыбнулась.

«Продолжать?» – мужчины неуверенно кивнули, переглядываясь.

– И поподробнее.

«Как хотите. Когда дед понял, что я вмешалась, оказавшись таким образом в пределах его досягаемости, он обрадовался и переключился на меня. Думаю, он был не совсем в себе, после пяти-то лет страданий… Проклятие мстило ему за каждую подлость, на которую он решался, а он и прежде не был паинькой. За пять лет оно покрыло его тело почти сплошным ожогом… Любой бы озверел…»

Взглянув на лица собеседников, Миль увидела замешательство и любопытство.

«Ну вы же сами просили».

– Ты рассказывай, рассказывай, – кивнул Бен. Ему легче было поверить в её повествование – он чувствовал, что она не лжёт, а вспоминает.

«А что рассказывать… Помню, что он меня атаковал раз за разом, я как-то отвечала, а скорее, отражала – я ведь не доучилась до конца, боевой магией не владею, моя сила не в бою, а всё больше в целительстве. Но за меня сражались все мои предки и родичи – а на его стороне не было никого. И всё-таки он меня достал… но не убил. Как-то смог выбить меня… сюда. Нам на занятиях даже никогда не рассказывали, что такое вообще, в принципе, возможно. Джей, – она только сейчас вспомнила: – А на мне было платье – коричневое такое, с вышивкой на плече, вот здесь?» – она коснулась зажившего ожога.

– Было на тебе это твоё коричневое платье, только вместо вышивки там имелась жжёная дыра, а под ней – ожог. Я его, прости, выбросил.

Миль не сдержала огорчённого стона.

– Ну извини, я же не знал, что оно тебе так дорого… На вид – тряпка тряпкой. Разве то, что на тебе сейчас – хуже?

Миль оглядела себя, провела рукой по ткани. Они совсем неплохо её одели, приобрели всё – от белья до обуви… и по размеру, и красиво. И, наверное, недёшево…

«Да нет, всё очень хорошо, – бодро похвалила она их выбор. – А то платье было и в самом деле очень старым. Просто… – запнулась она, – его шила ещё моя бабушка… и нашивка, которую она сделала, спасла мне жизнь. Наверное… Это было не просто украшение, это было сложное, мастерски сплетённое заклятье».

Джей не утерпел – наклонился, демонстративно всматриваясь в текст.

– Нет, не показалось: заклятье, проклятье, магия… Боевая – и какая ещё?

Миль глянула на него с вызовом и застучала по клавишам:

«А разная бывает магия. Боевая. Лечебная. Бытовая. Погодная. Стихийная. Магия крови. Магия управления. Защитная магия. Поисковая. Любовная: отвороты-привороты. Слыхал?»

Джей скептически заломил красиво очерченную бровь. Миль упрямо тряхнула тяжёлой косой, отбрасывая её за спину:

«Потому что мутантами, Изменёнными и Ведами мы зовём себя сами. А нормальные, простые люди в нас не верят и нас боятся, сочиняют про нас сказки, легенды и поверья, обращаются к нам как к последнему средству и зовут нас – колдунами и ведьмами, а если хотят быть вежливы – волшебниками. Только вот не бывает волшебства, а магия – бывает».

Бен вклинился между ними и попытался остановить спор, но не тут-то было – Миль отодвинула его и продолжала:

«Можешь спорить со мной сколько хочешь, но в вашем мире магии если и нет сейчас, то когда-то она точно была».

– С чего ты взяла это?

«А откуда тогда в вашем пережившем ядерную войну языке столько слов для обозначения этого понятия?»

И парни сели, глядя друг на друга. Бен тихонько хихикал:

– Что – она тебя сделала.

– Мало ли какие слова есть в языке?!

– Эээ, – покачал пальцем Бен, – друг мой, нет. Язык – штука точная и хитрая. Понятия не появляются, если они не нужны, и не сохраняются, если ими нечего обозначать.

«Хотите старый детский анекдот из моего родного мира? Предупреждаю: неприличный».

Они хотели.

«Один маленький мальчик, увидев пришедшую к маме в гости даму, ахнул: «Во-о-от э-э-то жо-о-опа!» Родители покраснели, и мама стала извиняться и ругать мальчика: «Сынок, как нехорошо, не следует так говорить, ведь такого слова нет!» Мальчик удивился, подумал и сказал: «Мама, ну как же так – жопа есть, а слова нет…»

И ведь что интересно – в этом медицински подкованном мире названия некоторых соответствующих частей тела тоже имели и немедицинские определения и считались неприличными… Иначе с чего бы этим взрослым мужикам было так ржать… над простеньким в общем-то анекдотцем…

– В нашем Городе мутанты не в почёте, чтоб ты знала. Но у тебя явных уродств, сопутствующих мутациям, нет. Я вижу перед собой хорошенькую, здоровую, несколько малообразованную девочку, не помнящую, как она оказалась в санитарной зоне Города. Более того – ты мне нравишься, несмотря на всё вышеперечисленное, но твоё сердце выбрало Бена, а Бен мне ближе брата, которого, правда, у меня никогда не было… Ради вас обоих я нарушил закон, не передав тебя Медицинскому Совету Города как законную добычу Десанта, нарушил его ещё раз, вживив тебе индикатор в обход того же Медсовета, и нарушу его опять, постаравшись внести тебя в базу данных как горожанку – иначе и у тебя, и у нас с Беном будут ну просто ОЧЕНЬ крупные неприятности. О-ЧЕНЬ, – подчеркнул он. – И в этом случае вам с ним никогда не быть вместе. Хочешь, я расскажу тебе, что ждёт тебя, если Контроль узнает о тебе правду? Нет, я лучше покажу тебе это – облагороженную и причёсанную версию для наивной публики.

И он показал. Если это – смягчённая версия, которую горожане кушают на завтрак, то Миль бы стошнило…

А Джей, нависая над её плечом, шептал почти на ухо:

– Смотри, мутанточка… А вот это – те, кто не так хорош собой, это настоящие мутанты, выловленные десантниками для наших учёных… Если они и переживут исследования, то размножаться больше уже ни-ко-гда не смогут… Даже если их отпустят в родные леса и джунгли…

Бен пытался остановить просмотр, но Миль решительно досмотрела фильм до конца.

«Зачем над ними так издеваются?»

– Что ты, они совсем не страдают от боли – наши учёные-медики очень гуманны и просто хотят знать, каким образом этим уродам удаётся то, что удаётся. И нельзя ли как-то сделать так, чтобы передать их особые врождённые умения полноценному, здоровому потомству… Только до сих пор ничего у них не выходит. Потомство, если и рождается – либо страшненькое, либо мёртвенькое, либо тупенькое. Либо талантливое, но стерильное. Не говоря уже о том, что женских да и вообще – фертильных особей на Планете до сих пор рождается катастрофически мало, большая часть населения Города появляется на свет в лабораторных натальных комплексах благодаря достижениям генетиков. Тут тебе и клонирование, и искусственное выращивание, и суррогатное материнство… Здоровые теперь рожают, сколько хотят, остальные – сколько нужно. Понимаешь, изначальный генетический код утрачен. И вот уже шестьсот лет нам отчаянно не хватает полноценного материала в качестве эталона. А тут такой подарок – ты… И здоровенькая, и красивенькая, и способности в наличии… И наверняка фертильна. Да они тебя на клеточки разберут. Настряпают столько клонов, сколько вздумается…

А Миль слушала и мрачно думала:

«Это ты ещё ничего не знаешь о моих способностях…»

И тут же озаботилась: а как теперь в этом мире у неё с Даром? Поначалу, после перехода, она сумела послать призыв, на который откликнулся, правда, только один человек. Но второй оказавшийся поблизости почему-то ведь изменил своим обязанностям… и, как бы он ни брыкался, а он тоже теперь не очень нормален, Миль это определяла ясно. Джею ещё предстоит открыть в себе много нового, и хорошо бы он не кинулся в панике лечиться к тем самым ненаглядным медикам… – от чего не так давно отговаривал её саму.

Бен с изменениями в себе свыкся быстро. Как оказалось, задатки у него и прежде имелись. Так что зря плакался Джей от лица местной медицины: есть, есть у них тут неуродливые мутанты с интересными способностями… И хорошо, что медики про них не знают, а то заигрались они со своей генетикой.

А ещё хорошо, что здешние генетически совершенные красотки так и не обратили внимания на заурядную – с их точки зрения – внешность Бена… Бхэнна – если бы Миль могла это произнести… Вспомнив его белобрысую, чуть лопоухую, очень загорелую личность, Миль против воли ощутила, как сладко ёкнуло у неё сердечко… И сейчас же откуда-то издалека пришла картинка: его серо-стальные глаза с тревожным вопросом – «Что?» «Нет-нет, ничего, просто соскучилась», – мысленно потянувшись навстречу и погладив светлый короткий ёршик его волос, ответила она. Тревога ушла из серых глаз, сменившись улыбкой и ответным ласковым прикосновением: «Я скоро…»

Джея отозвали из отпуска немного раньше срока, и он умчался на службу. Не умеющая врать Миль не представляла себе, как он может там работать с такими своими убеждениями, но ни словом не выразила недоумения: не ей его упрекать. А Бен пояснил, что это – лучшая работа, на какую может рассчитывать в Городе настоящий мужчина. И тоже отлучился по делам. Вот Миль и слонялась одна по квартире. В город её пока не брали. Очевидно, боялись шокировать. Поэтому она изучала городскую жизнь по выпускам новостей да по играм для детей. И уже в целом знала, как себя вести, чтобы не сильно выделяться в толпе. А что толпа будет, она не сомневалась: весь Город представлял собой одну большую толпу. Ещё бы, при такой-то скученности.

Численность населения Города составляла около полутора миллиардов. Раскинувшийся на целый континент (Континент, как звали его горожане), он не был перенаселён, хотя в нём жила большая часть человечества. Где-то на других, более подвергшихся заражению континентах и островах, обитало ещё какое-то количество людей, Диких племён, как их именовали в Городе. От Города они практически не зависели, разве что, выполняя свою часть Договора, вынуждены были регулярно присылать «для обучения и лечения» часть своих детей, получая за это кое-что нужное – технику, лекарства… Надо ли упоминать, что, если они этот пункт и соблюдали, то, разумеется, безо всякого восторга… И попадали в Город в основном мальчики… Потому что назад дети обычно не возвращались, а Племенам и самим надо было как-то выживать. Контроль шпионил, высылал Десант, тот налетал на школы и «изымал» всех, до кого дотягивался… Племена же своих детей старались спрятать, вступали в схватки… с переменным успехом, несмотря на техническое превосходство Города: отчаянная отвага, знание местности и кое-какие особые таланты пусть и не уравнивали шансы, но всё же не давали Городу выигрывать всухую. Вот только Город почти безболезненно мог позволить себе отдать сколько-то жизней в обмен на прилив свежей крови, а Племена теряли и жизни, и эту кровь невосполнимо… И покуда все попытки Диких заставить Контроль пересмотреть Договор приводили лишь к расплывчатым обещаниям.

Разумеется, информация эта не являлась открытой. Но информация на то и информация, чтобы просачиваться… Кто-то из горожан был в курсе, кто-то – догадывался об истинном положении, а кто-то просто закрывал на всё глаза и жил, как жилось. Снимались фильмы, писались тексты, ходили легенды, слухи и разговоры. И, хотя гнобить Диких как будто было выгодно всем горожанам, находились и у дикарей свои защитники среди горожан. Частью это были натурализованные дети Диких, иногда пытающиеся привлечь внимание горожан к судьбе сородичей, но хватало и своих «активистов», ратующих за справедливость, как они её видели…

Власти либерально не усердствовали в пресечении слухов, просто присматривали за активистами и делали своё дело по принципу «А Васька слушает, да ест». Видимо, считали, что какие-то развлечения и иллюзии народу всё же иметь полагалось. Патруль лишь следил, чтобы обходилось без кровопусканий и заметного ущерба Городу. Должно же преимущественно мужское население как-то стравливать пар… А то всё работа да бизнес… Семей у большинства нет – и нет даже шансов таковыми обзавестись… Большинство это рождалось, жило и умирало, так и не коснувшись реальной женщины. А куда девать заложенные природой инстинкты? Потребность самовыражения? Массовые игры, военно-спортивные и интеллектуальные, конечно, хороши, но оставалась потребность любить, защищать, беречь, быть кому-то надеждой и опорой…

И Медконтроль шёл настречу, если горожанин (не белого класса) заявлял о намерении стать горожанкой. Закрывал глаза на процветание гомосексуализма. Удачные женские особи, помимо деторождения, регулярно сдавали яйцеклетки, на основе которых производилось многочисленное, здоровое и красивое потомство – за что им, донорам, очень недурно платили. Широко пропагандировалось суррогатное материнство, когда неспособные зачать просто вынашивали чьё-то потомство. Центры репродукции создавали массы клонов и искусственников, которые от зачатия до рождения выращивались без участия женщин. В общем, Город, в отличие от Племён, как-то выкручивался. Во всяком случае, уличные человекопотоки его не сильно отличались от привычных глазу Миль, разве что детей, особенно маленьких, на улицах почти не было. Ещё бы. Такая ценность.

Миль без восторга смотрела на это кипение местной жизни. Неужели ей придётся провести весь остаток лет в подобных условиях? И пора начать приучать себя к мысли, что отныне этот Город – и её тоже? Чем больше Миль его узнавала, тем меньше он её устраивал. Она пыталась представить, что она – не гостья, а его гражданка, постоянная жительница, что ежедневно ходит по его улицам, привыкает к его домам, к его людям. Что любит небо этого густого оттенка, этот воздух с этими запахами, эти странные растения и страшных животных… эту их нелепую выпуклую Луну… Что обучается одной из нужных Городу профессий, выходит замуж за одного из мужчин Города и рожает Городу детей…

А вот фиг! Не могла она этого вообразить! Всё нутро переворачивалось от такой мысли! Хотя… за то, что в этом Городе есть Бен, она многое готова была ему простить…

Отсюда, с высоты, Город, конечно, вполне красив. И даже воздух уже не столь странен, во всяком случае, он чист и свеж. И свет солнца, хотя и чуть ярче, чем она привыкла, но всё же почти так же золотист. И небо, хотя чуть темнее и ниже, но всё-таки синее. И, если чувства ей не врут, а сила тяжести совсем на чуть-чуть, но меньше. То-то они тут такие все высокие… И Бог с ней, с их громадной медно-жёлтой Луной и её пятнами. Но вот рожать этому Городу детей она не желала. Не верила она ему настолько, не чувствовала себя здесь ни хозяйкой, ни гостьей, ни дочерью… А вот пленницей – да, такое ощущение было. И ещё казалось порой, что и Город всматривается, чего-то ждёт насторожённо и недоверчиво…

Вот попадись ей сейчас Гор – живым бы не выпустила…

Мутантская весёлая или откуда берутся драконы

 
На солнце у подсолнухов
не может быть обиды —
опять запахло в воздухе
родным формальдегидом…
Его вдыхая жабрами
и фибрами души,
отращиваем храбро мы
хвосты в родной глуши…
И, каждою чешуйкою
на крылышках горя,
огнь выдыхаем струйкою,
за жизнь благодаря
чудесный, восхитительный,
родной формальдегид:
ведь от него, решительно,
у нас здоровый вид.
Ах, только б не закрыли бы
поблизости завод,
не то ослабнут крылья-то —
задушит кислород…
 
 
И сгинет славный род…