Текст книги "Чужого поля ягодка"

Автор книги: Карри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)

22. Трилистник

Как обычно, Миль первой почуяла основную ноту его ментофлёра – горькую мяту. Покосилась на мужа и с улыбкой стала ждать, когда же и до него долетит порыв свежести и горечи. Но у мужа, как и большинства мужчин, сенсорика не была ведущим мотивом. Он скорее уловил нетерпение и надежду – и то много, много позже, только когда такси уже показалось над горизонтом. Но по сравнению с предыдущим опытом и это был всё же значительный прогресс. Сам Бен для неё «пах» горячим хлебом (который, кстати, здесь почему-то не пекли, хотя пекли и печенье, и пирожки, и пирожными с тортами баловались – а вот дрожжевого хлеба, к недоумению Миль, не имелось) и солнцем… «Запах» иногда варьировался, к основной ноте примешивались оттенки, нюансы. Бен как-то признался, что от Миль «пахнет» цветущим лугом и порой – то ветром, то утренним туманом, то ночной прохладой…

Миль забеспокоилась, когда такси опустилось на площадку перед домом – к мяте примешивалась другая горечь, дымная… и хмельная горчинка… и ещё что-то, что не удалось определить, ведь вот он, синеглазый и весёлый, уже шагает навстречу и широко, как крылья, распахивает руки, и менто его обволакивает и льнёт, а руки, сграбастав, и тискают, и тормошат сразу обоих. И никакой возможности пригасить этот порыв. Пусть, он так долго был один… Он только сейчас до конца понял, как же ему их не хватало. И уже сейчас его сердце сжимается от понимания, что потом придётся опять уехать…

Бен не препятствовал. Он и сам соскучился. С приездом Джея у него появилось ощущение полноты, завершённости картины, в которой наконец-то встал на место недостающий фрагментик. Миль с удивлением поглядывала на него: неужели всё-таки в их случае норма – это именно трилистник? Или вообще – чем больше, тем лучше? Бен в ответ только пожал плечами. Всё, что бы с ними ни происходило, было впервые и внове каждому из троих…

– За всё время ты ни разу не то, что не приехал, но даже и не позвонил, – упрекнул Бен Джея, оглядывая его с ног до головы. – И ни дома тебя нет, ни на связи.

– Не хотел мешать, – виновато улыбнулся Джей, стараясь не очень пялиться на Миль, которая поманила его к дому и побежала вперед – как всегда, вприпрыжку. Никакой солидности, приличествующей замужней даме.

– Один звонок в неделю нам бы точно не помешал. Если бы ты сегодня не прилетел, завтра я бы сам тебя нашёл, хотя бы – чтобы выяснить, как ты справляешься со всеми своими изменениями.

– Какими ещё изменениями? – Джей недоверчиво переводил взгляд с одного на другую.

Бен поднял бровь:

– Так с тобой ничего не происходит? Всё по-старому?

– А разве что-то… должно?

Супруги переглянулись.

– Да… кажется, я не зря беспокоился… Если до сих пор ты был стабилен, то это означает, что тебя вот-вот накроет тоже… Ты же у нас «отставашка».

– «Тормоз», ты хотел сказать… – проворчал Джей.

– Тебе виднее, – не стал спорить Бен. – Какая у нас сегодня фаза? – обратился он к Миль.

«Через три дня полнолуние».

– Я же сказал – ты очень вовремя. Надеюсь, надолго?

– Если не помешаю.

– Обидеть хочешь? Не получится. На убогих не обижаются.

– Я не столько убогий… Я, скорее, пострадавший… А ты о чём? – подозрительно спросил он, прервав сам себя.

– О твоей Лицензии, конечно. Которую ты так удачно профукал.

– Ты уже в курсе… – не особо удивился Джей.

– Не совсем. Ребята сказали только, что в Казармах тебя уже нет. Что ты опять в отпуске. По состоянию. Рассказывай давай, как тебе это удалось.

Они вошли в дом. Миль ускакала на кухню и весело загремела там чем-то – у Бена в хозяйстве сохранился не только архаичный кибер, но и ещё много всяких древностей, в том числе – в виде антикварной посуды. Вот нравилось ему готовить по старинке, своими руками, не спеша. И подавать затем на простой нетехнологичный стол еду в дорогущей старинной посуде, столь же хрупкой, сколь и красивой… Миль, похоже, это увлечение разделяла и поддерживала. Во всяком случае, постукивала, позвякивала и побрякивала она там со всем энтузиазмом, и, судя по разливавшимся ароматам, со знанием дела.

Джей остановился на пороге гостиной, огляделся…

– Не пойму… что-то изменилось.

– Изменилось главное – я теперь в доме не один. Остальное вытекает из этого… Так я жду, – напомнил он, развалившись на диване и приглашая Джея последовать его примеру.

И Джей спохватился:

– …А что тут рассказывать. Представляешь – Стан облагодетельствовал меня Лицензией. Годовой. Он, оказывается, прочит меня себе в адьютанты.

Бен кивнул:

– Он на тебя давно виды имеет. Ещё с Колледжа.

– Ты знал?!

– Просто догадывался. Я же в предпоследний год кадрами занимался. Ну и заметил, что Вишневский часто запрашивает из Архива твоё дело. Поинтересовался, зачем. На досье были пломбы, первая помечена ещё твоим предвыпускным годом. Ну, пломбы мне, ты же знаешь, как Богу занавески…

– И что там?

– Да ничего особенного, – Бен дотянулся до вазы с фруктами, выбрал красивое яблоко, с удовольствием его понюхал… Брызнув соком, вгрызся в яркий душистый бок, и аппетитно захрустел. – То есть простой патронаж. Он просто вовремя заботился, чтобы ты не засиживался на очередной должности дольше допустимого, и планомерно продвигал тебя вперёд. Теперь я понял, для чего ему это было надо.

Джей, глядя на смачно грызущего фрукт хозяина дома, не утерпел, и последовал примеру. В гостиной стоял двойной хруст и чавканье.

– А почему ты мне ничего не сказал?

– Зачем? Он действовал тебе на пользу, а я только строил догадки. Да и не один ты такой облюбованный. У каждого патрона несколько таких птенчиков было, я не очень и присматривался… Моё досье, кстати, тоже Стан курировал. Только я вовремя смылся, не то быть бы мне адьютантом-заместителем сразу после Ноддинга…

– Сейчас у него замом Крат.

– Ну вот, видишь. А тебя, значит, в секретари? С повышением.

– Обошёлся бы и без него.

– Как знать – может, ещё так и выйдет. Начальство предпочитает продвигать солидных и женатых. А ты у нас теперь?…

– А я имел аудиенцию у Стана, и настоял, чтобы меня выпустили в десант… Где как-то однажды очень удачно и сжёг Лицензию. Вместе с катером.

– Не напрасно ли? Стан всё-таки искренне тебе добра желает.

Джей молча взглянул ему в глаза, в которых читалось: «И я тоже»…

– Наши с ним понятия о добре с некоторых пор перестали совпадать…

23. Лунная лихорадка

В Городе хотя и потеплело, но не настолько, как здесь, на Белом Побережье, где уже вовсю царило лето, и океан, пересоленный и тёплый, без устали ласкался к неровной линии берега, согревая пляжи и скалы… Джею запретили пока подставляться солнцу, и он пошёл купаться на закате, благо темнело здесь быстро. А если честно, Джей опасался, что его свежевыращенная, пересаженная и неравномерно пигментированная новая кожа попадётся на глаза Бену… или, что ещё хуже, Миль. Но, как он ни прятался, а Бен всё равно углядел пятна на его ногах и присвистнул:

– Да ты, брат, похоже, горел на пару со своей Лицензией!.. А я гадал: по какому такому «состоянию» ты в отпуск угодил. И ведь смолчал же… – попенял он приятелю.

– Было дело…

– Надеюсь, оно того стоило… Зато теперь ты почти сравнялся со мной в привлекательности. Нет, совсем, конечно, ты меня никогда не затмишь… Но завидовать моим изысканным шрамам уже можешь перестать. С такой-то коллекцией…

– Ты мне комплименты пришёл делать? – проворчал Джей, покосившись на свои пятна.

– Ну, ты всё-таки ещё не настолько похорошел, чтобы я сменил ориентацию и начал изменять жене с тобой.

– Нет? А я так надеялся.

– Увы.

– Тогда чего припёрся? Хотелось бы поваляться на песочке без свидетелей…

– А чтобы рядом побыть. И предупредить… Не уходи далеко. Я ведь не шутил сегодня утром, спрашивая о самочувствии. От изменений никуда не денешься, тем более, раз уж ты оказался вблизи, мы с Миль полагаем – процесс теперь ускорится.

– Та-а-ак… И что меня ждёт?

– Несколько дней неприятных ощущений. А потом всё будет почти как прежде – до нового новолуния. А дальше – как уж у тебя пойдёт…

– А при чём здесь луна?

– Понятия не имею. Может быть, луна и ни при чём. Но тогда совпадение стопроцентное. Что, кстати, может служить ориентиром: если скоро новолуние, значит, просто надо быть наготове. Так вот: никуда не исчезай. Как бы ни хотелось, из дому – ни ногой. И вообще, как только почувствуешь себя странно – скажи нам.

– А что в нашем случае считать странным?

Бен посмотрел на него:

– В нашем случае – лучше чуток перебдеть. Просто скажи, если тебя потянет куда-то прогуляться, договорились? И не вздумай сесть за штурвал – дезориентация начнётся вдруг. И вообще… я, пожалуй, присмотрю за тобой.

– Присматривай, – покладисто согласился Джей. – И что – прямо сейчас и начнёшь?

– А что откладывать-то… – Бен устроился рядом на тёплом песке и закрыл глаза. – Не прогонишь?

Какое-то время оба лежали, прислушиваясь к шороху, с которым набегающие небольшие волны лениво лизали песок. Потом Бен не вытерпел:

– Ну хочешь что-то сказать – скажи. Чего мучаешься?

Джей слегка опешил:

– Да я ничего не хотел.

– А вот врать необязательно.

– Нну… хотел спросить, каково это – быть мужем… Потом подумал – а чего спрашивать… сам знаю, что всё у вас с Миль ладно. Если б даже я твоей довольной рожи не видел – так я три месяца имел удовольствие сопереживать вашему счастью… вместе со всей планетой.

Теперь пришла очередь опешить Бену:

– То есть?!..

– А то и есть. Как тогда, на крыше… только ещё круче.

И тут Бен… пропал. То есть – это Джею так показалось, потому что на самом деле Бен оставался на месте, прямо перед глазами. Только ментоприсутствие его неожиданно исчезло, как выключенное. И было это очень неприятно. Словно Джея прямо посреди разговора выставили за дверь, как провинившегося ребёнка. Более того – Миль он тоже перестал чувствовать, а прежде ведь даже и не догадывался, что постоянно ловит её присутствие, согревающее душу ласково и ненавязчиво…

– Это… что? – Джей растерянно хлопал глазами и хватал ртом воздух, который стал вдруг будто очень разрежен. – Ты… чего?

– Прости. Это всего лишь непроизвольный блок. От смущения. Я… мы и не подозревали, что нас… слушают…

– Ничего себе – блок… И я не подслушивал… – в мыслях у Джея была такая кутерьма – он и не знал, извиняться ему теперь или обвинять, защищаясь. – Я не виноват!! От вас просто разило счастьем! Наповал! И не меня одного!

– Тихо, тихо, – оглянувшись на усадьбу, успокаивал его Бен. – Никто тебя не в чём и не обвиняет. Конечно же, ты не виноват. Но и нас пойми тоже…

И с интересом спросил:

– А… на что это похоже?

Джей всё же покраснел, хотя в закатных лучах это было и не очевидно.

– Если честно – было здорово. Просто вышибало мозги, так здорово… Как будто мне вкатили умопомрачительную дозу эйфориака… А я же на работе… Боюсь, что меня из-за этих «доз» к психологу и направили… а тот Лицензию выписал…

Да, скорее всего, так оно и было… Бен задумчиво улыбнулся, обнаружив, что мысленно он опять рядом с ней…

…Он всё время на неё смотрел. Ловил себя на том, что смотрит и смотрит на неё – и ничего не мог с собой поделать: отворачивался и… смотрел снова, как она спит, как ест, как проходит – а чаще пробегает – по дому, как смеётся, как причёсывается – это ему нравилось особенно – как умывается и, игнорируя полотенце, позволяет капелькам стекать по коже и медленно высыхать… Как рисует, прикусывая нижнюю губу и наклоняясь носом иногда почти к самому листку, или порхает пальчиками по клавишам… Как просвечивает её кожа на солнце, как играет оно в её волосах, всякий раз светясь в них по-разному… и как бликует искрой, отражаясь в прозрачной зеленовато-серой глубине её глаз… Постоянно спохватываясь, что транслирует ей своё восхищение, тем самым немало смущая её, он пытался контролировать себя, отводя взгляд… но и тогда всё равно смотрел – на её тень, танцующую на стенах и полу, на её отражения в любой гладкой поверхности… И всё равно вскоре оказывалось, что он опять без слов повторяет ей, как она красива… обволакивает, обнимает мысленно, не касаясь…

Его сводил с ума запах её кожи – Миль пахла травами и солнцем, на котором проводила много времени… свежим ветром и летом… неописуемый запах её волос – он так любил зарыться носом в её макушку и дышать, дышать… или уткнуться ей в шею – но от этого ей становилось щёкотно и она начинала пищать и брыкаться…

– Сдаюсь! – заявлял он. – Расписываюсь в бессилии! Ты мне нравишься и изволь с этим мириться!

«А я разве возражаю? – удивлялась она. – Повинуюсь, мой повелитель. Я и сама грешна…»

Её взгляды находили и настигали его, когда он не ждал, и смотрела она иногда почему-то с тоской, жадно и недоверчиво… Ей мало было того, что они постоянно оставались на связи, чувствовали, дышали и жили в унисон – она старалась как можно чаще оказываться рядом, прижаться, прильнуть, дотронуться рукой… Он, само собой, и не противился… На вопросы же она отвечала странно:

«Я тоскую о тебе, даже когда ты рядом. Мне тебя не хватает, даже когда я обнимаю тебя. Вечно мне кажется, что вот сейчас ты растаешь, исчезнешь прямо из моих рук… что не бывает так хорошо – и чтоб навсегда! – и судорожно вжималась в него лицом… – Не оставляй меня! Никогда не оставляй!»

– Я – растаю?! – с болезненной нежностью обхватывая её худенькое тельце, весело возмущался он. – Вот такой здоровенный бугай – и исчезну? Как утренний туман, да? Я похож на сон? Бредишь, госпожа моя… А вот так – я более материален?… Или вот так?… – он щекотал её или принимался покусывать и бродить губами по самым нежным местечкам, и она вскоре забывала о своих невнятных опасениях и страхах… Но от её страхов у него самого где-то глубоко-глубоко в груди всё-таки поселился нетающий холодок, который ему пока удавалось надёжно от неё прятать… И который так хорошо сочетался с его «сторожем».

В общем, неудивительно, что Джея накрывало даже на таком удалении…

Три дня?… На Джея накатило гораздо раньше.

Тем же вечером он жалобно протянул:

– Ребята… а вы меня ещё долго игнорировать намерены?

– Мм…? Ты о чём? – посмотрел на него Бен. Потом взглянул в небо, на восходящую луну. И тут же понял: Джей «оглох». – Эх, бедолага… значит, всё-таки не миновало тебя. Однако это не мы тебя игнорируем – мы не настолько жестоки. Это просто ты нас не слышишь. Пройдёт, пройдёт… Только держись поблизости, так будет полегче.

Держаться поблизости Джей согласился сразу и выполнял это предложение буквально: разве что руками за Бена не хватался. Хотя и очень хотелось.

Бен «запер» его в доме, где передал под опеку Миль. Прекрасно понимая, насколько Джею сейчас не по себе, Миль подавила свою нелюбовь к прикосновениям и устроилась с рисованием к нему поближе, чтобы то и дело касаться его руки, встрёпывать и поглаживать его волосы, приносить что-нибудь вкусное, просто сидеть рядом и с улыбкой смотреть в глаза… В общем, не давать ему почувствовать себя оторванным и покинутым.

И против воли вспоминалось, как это состояние впервые настигло её саму…

…Луна от ночи к ночи исправно толстела, и однажды под вечер всплыла над горизонтом идеально круглая и оранжевая, как гигантский диковинный фрукт. Миль посмотрела на неё и покачала головой: всё-таки она тут у них ненормально здоровенная, и выглядит не плоской, а выпуклой и тяжёлой… И настолько близкой, что мнилось – протяни руку и достанешь… Зыбкая дорожка, протянувшаяся от неё до самого берега, маня и играя бликами, звала ступить на свою бликующую лёгкую поверхность и устремиться вдаль, неведомо куда… обещая, что выдержит, не раздастся под ногами, и приведёт… обязательно приведёт… неважно, куда – куда угодно душе, а душа-то знает, куда ей надо… И хотелось поверить этим обещаниям и уступить этому зову… лишь бы унялась эта крупная, до ломоты, дрожь в суставах… угасла бы эта потребность двигаться, бежать в неведомые пределы…

…Нет, не следовало всё-таки вспоминать, как это было в первый раз – даже сейчас стоило заметного труда не заметаться, не поддаться зову, унять мучительную жажду движения… Тем более мучительную, что непонятно было – а куда, собственно, надо двинуться-то, зачем, что такое там тебя ждёт и зовёт…

Хорошо, что теперь она уже умеет с этой бедой управляться. Но как же трудно было поначалу! До сих пор жуть берёт: сразу после ментоглухоты, тяги к движению и изматывающей дрожи отказало зрение. Всё стало видеться в невероятных спектрах и радугах, поплыли перед глазами цветные призраки, бесформенные и сияющие, потом всё раздробилось на миллионы слепяще-ярких искр, агрессивно колющих взор и переливавшихся красиво и очень утомительно для бедных глаз – которые, как оказалось, бесполезно закрывать: всё становилось ещё ярче… И едва эти пятна только ещё стали угасать, как голова завибрировала от оглушающего множественного эха – всевозможные голоса, всевозможные отзвуки заполонили её бедную головушку, раня и разрывая черепную коробку и вспахивая мозг – пело, гремело, дребезжало, шелестело, шипело, журчало, выло, мявкало, одновременно, перекрикивая, пробиваясь, перекрывая, заглушая и затухая, чтобы снова ворваться и болезненно метаться внутри неё… А когда она решила, что больше не может – стало стихать и ещё через несколько минут прошло вовсе, только слегка позванивало в ушах, как будто ломались тонкие льдинки, да всё тело покалывало, как бывает когда отсидишь или отлежишь ногу-руку… Но тут нахлынули и принялись травить всё, что оставалось в мире нетронутым – запахи: вонь, ароматы, благовония… Лёгкий приятный аромат, нарастая, усиливался, и становился удушающим зловонием, даже зажатый нос не спасал: всё забивала мыслимая и немыслимая муть, сладость, гниль, пленительная свежесть, удушающая гарь, выворачивающая тухлятина….

С ужасом понимая, что этой, с каждым мигом усиливающейся, волны она может уже и не перенести, безуспешно сражаясь с выворачивавшимся желудком, на непрочной грани подступающей паники и безумия Миль напряглась всем телом, всем существом своим, собрала остатки сил – а чего их беречь, ведь иначе они уже и не пригодятся! – и стала яростно глушить в себе все эти слепые наплывы разносящего её на части хаоса, отторгать, выдавливать из себя, сопротивляться, отчаянно защищаясь от неведомой, слепой, беспощадно терзающей силы…

И ведь справилась. Победила, так и не поняв, а что ж такое мяло и ломало её. Осознала этот факт – и провалилась в небытие…

Как же тогда испугался бедный Бен, найдя её без сознания… Но зато – какой неоценимый опыт смогла она потом ему передать. Остаётся надеяться, что этот опыт поможет вскорости и Джею…

…Который, кстати, ещё держится молодцом – сидит на месте и даже старается не проиграть: Бен притащил какую-то трёхмерную игру и сумел его в неё втянуть. Игра, достаточно сложная и увлекательная, требовала сосредоточености – как раз то, что доктор прописал. Беда была только в том, что сосредоточиться-то как раз и не получалось… Если всё пойдёт хорошо, ночь минует без неожиданностей, а ближе к утру наступит кризис. Вот тогда-то и придёт самое время… А, нет, перехвалила: всё-таки его заметно корёжит.

Бен, тоже заметив, как ломает Джея, сделал единственное, что мог: крепко обнял и сказал:

– Терпи. Это не ты хочешь уйти – это действие лихорадки.

– Я… я понимаю, – Джей гримасничал, крутил головой, на лбу выступила испарина, дышал часто, сердце колотилось как после бега, конечности вздрагивали… Лишённый менто, он чувствовал себя почти инвалидом… да вдобавок – обворованным. И ему было больно и страшно.

– Ничего ты покуда не понимаешь, – улыбнулся Бен, – но ты непременно справишься, – и предложил: – А давай-ка я тебя помассирую. Снимай рубашку и ложись.

Начав с шеи и плеч, Бен принялся разминать и растирать его сжавшиеся в узлы мышцы, выгоняя напряжение, добиваясь – и добившись расслабления: возбуждение понемногу оставляло Джея, дыхание выровнялось, его переставало трясти и подбрасывать, вызывая боль в суставах рук и ног… Но до утра было далеко. Завтра ментоглухота пройдёт, исчезнет гиперподвижность, явится следующая волна… до которой надо ещё дожить.

А пока Бен перехватывал Джея у двери всякий раз, когда он, неожиданно для себя, там оказывался, сопровождал его и в туалет, и на кухню. И терпел его мрачность и недовольство, которые из него так и сочились … И караулил, сидя в ногах, когда Джей внезапно всё-таки ненадолго вырубился – сон этот был непрочным, прерывистым, и не принёс облегчения… И, конечно, пытался наставлять его, когда он доставал вопросами:

– Бороться? И можно, и нужно, а то дальше будет ещё хуже. Вспомни блокировку – усилие похоже.

– Ещё хуже?! – ужаснулся Джей.

– Начнётся сама лихорадка, – кивнул Бен, – а это – только предвестники, прелюдия к ней. Жаль, у тебя сейчас нет менто, я бы дал тебе ориентир…

– И… когда она начнётся? И как?

– Когда-а… Думать мы можем что угодно, но как оно будет… – он пожал плечами. – Надеюсь, к завтрашнему полудню ты созреешь для следующей ступени. Хотя… у тебя всё может быть и не совсем так, как у нас. У нас и у самих-то это только четвёртая лихорадка, и теперь она начинается не в полнолуние, как в первый раз, а уже в начальной фазе. Сначала – глухота, как у тебя сейчас, и хочется идти, бежать куда-то, а через некоторое время – собственно приступ: бьёт озноб, трясёт, ломит суставы… После этой трясучки – зрительная волна, потом слуховая… и так далее. Длится каждая час-два, а по ощущениям – вечность.

Джей тоже кивнул:

– Точно. Мне уже кажется, что я никогда вас больше не услышу…

– Да уж… Но когда мы вместе – легче, правда ведь?

– Легче-то легче… – лицо его опять скривилось.

– Держись. Малышка Миль справляется, а ты же мужик.

– Я стараюсь… А то хожу полуоглохший. И представляешь – чувствую себя гадостно так… ущербным каким-то… неполноценным… Никогда бы не подумал, что мне так будет не хватать этого… этого…

– Этого уродства, ты хотел сказать? – усмехнулся Бен.

– Вот именно, – вздохнул Джей. – Смотрю, как вы с Миль болтаете, и выть хочется…

– Ничего, уже, наверное, скоро… После того, как ты с этой свистопляской справишься – а ты справишься! – провалишься в длительный сон. И впоследствии готовность к приступу сохраняется в течение всего лунного периода.

– Получается – постоянно…?! Навсегда?!

– Увы, да, – развёл руками Бен. – Но ты же всегда сможешь пресечь его вовремя, в самом начале, едва тебя только потянет за горизонт. А вот если со всем этим не бороться – тогда не знаю, что и будет… Так что, хоть и неприятно, но лучше пусть поскорее всё случится, не так ли? Лично я ненавижу неопределённость.

Джей только застонал:

– А… ничего нельзя с этим сделать? Ну да, вот такой я слабак! – огрызнулся он на укоряюще-понимающий взгляд Бена.

– Вообще-то в первый раз ты должен пройти через всё сам… – задумался Бен, потом переглянулся с Миль и неуверенно добавил: – Правда, есть одна возможность немного это всё ускорить… но так или иначе надо дождаться, чтобы ментоглухота прошла… да и…

– Согласен, – быстро перебил его Джей.

– Уверен? – усмехнулся Бен. – Ведь ты и своим ходом через все стадии пройдёшь, куда спешить? Быстрее не значит легче. Думаешь, это тебе понравится больше?

Но Джей был твёрд:

– Я рискну, – и приготовился страдать и мучиться…

Миль, в отличие от него, страдать, да ещё за кого-то другого, не нравилось вовсе. Поэтому, едва ментоглухота у Джея стала сходить и он со всем доступным энтузиазмом ломанулся поговорить, заливая всё ментопространство запахом горькой мяты, Бен и Миль воспользовались данным разрешением и сдвоенным сознанием мягонько, но решительно приняли его в свои крепкие «объятия». От неожиданности Джей не успел ни сообразить, что случилось, ни воспротивиться, как оказался полностью открыт и внедрён в их двуединство, ставшее, таким образом триединством, трилистником, как заметила, нервно хихикнув, Миль. Возникший было его испуг они погасили в зачатке и окутали сознание Джея такой теплотой и нежной заботой, что он растаял и радостно потянулся навстречу, чувствуя себя в полной безопасности, любимым и самым нужным… каким не чувствовал себя, пожалуй, даже в детстве…

А потом ему показали, как переживала лихорадку Миль… что – Бен был прав – ему совсем не понравилось. Невольно заметавшись, он попытался выйти из триединства, чтобы избежать этих ломок… но не тут-то было – держали его крепко, да ещё с любовью. И он сдался и досмотрел до конца. Поддерживаемый и направляемый со всех сторон, он впитал опыт сразу двоих, пророс знанием и обрёл навык противостояния хаотичным атакам, перестраивающим его восприятие и вызывающим такой ответ организма, который позволил бы ему приспособиться – и выжить, научиться этим хаосом пользоваться, найти в нём систему, увидеть… путь. Отныне он знал, как выстроить в себе защиту и подавить зарождающийся приступ.

Наконец, всё пришло в состояние покоя, и его так же мя-агонько… отпустили. Оказавшись без их сдвоенной поддержки, он, словно вода без сосуда, рухнул, расплескался, затем свернулся в точку и провалился в глубочайший и непробудный сон…

Бен устроил поудобнее экстренно отбывшего в сонное царство Джея, присел на край постели и – только на минутку! – позволил себе прикрыть глаза… Из объятий сладкой дремоты его вернуло тихое огорчённое восклицание: Миль, подошедшая с лёгким покрывалом в руках, чтобы укрыть спящих мужчин, с жалостью смотрела на пятнистые ноги Джея.

– Он вообще-то надеялся, что ты этого не увидишь, – пробормотал Бен, вновь смеживая тяжёлые веки. – Не расстраивайся, сейчас ему ведь уже не больно… – и уснул, не договорив.

Миль покачала головой, глядя на них обоих. Прежде, чем накрыть Джея, протянула к нему руку, и совсем немножко энергии стекло с её пальцев, тут же впитавшись в светящийся кокон его ауры, а оттуда – в контуры рубцов… которые стали светлеть, сливаясь по цвету в естественным тоном незагорелой кожи. А затем рука Бена, слепо пошарив, дотянулась до ноги «брата» и легонько поскребла активно восстанавливающийся и, видимо, очень уж зудящий участок…

Миль тихо похихикала и устало притулилась рядом со спящими вповалку «братьями», так и этак крутя в уме полученную от Джея идею: лихорадка – это перестройка, точнее – настройка, в её волнах есть система, в системе возможен некий вектор… «Ещё одно изменение, – невесело усмехнулась она, засыпая. – Настройка… на что?»