Текст книги "Сдать экстерном, или Мой репетитор (СИ)"
Автор книги: Julia Shtal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)
В своей комнате оставшаяся часть дня проходила очень медленно и скучно. Серый свет из окна плавно лился в помещение, делая его ещё печальнее и безрадостнее. На улице всё также не радовало глаз: грузные седые тучи нависли над Падуей, сумрак уже пробирался в город, затушевывая своей тёмной краской закоулки, а дождь с каждым часом барабанил по стеклу всё монотоннее и монотоннее, нагоняя тоску. Фран в первое время хотел было чем-то занять себя, чтобы не думать о плохом, но не смог – мысли оказались сильнее. Он долго размышлял, что могло побудить Мукуро вот так вот внезапно исчезнуть, даже не взяв телефон и не предупредив об этом. Юноша отнюдь не злился на учителя – наверняка у того были причины так поступить, но всё же какое-то неприятное чувство жгло у него на сердце, оставляя после того скверный пепел где-то на дне. Будто мужчина просто-напросто ушёл, оставив любимого одного. Будто навсегда… Ладно бы, если Мукуро предупредил о своём уходе, то Кёнэ, зная, что будет с ним на связи, и тот уезжает в безопасное место, был бы абсолютно спокоен, хотя и сильно бы скучал, но вот так… ничего не сказав и внезапно уйдя… Даже если синеволосый вернулся бы к вечеру, Фран всё равно бы жутко волновался и терзал себя всё это время. Что, кажется, он сейчас и делал, хотя старательно от этого отнекивался.
Он лежал на своей кровати, не двигаясь, уже часа два и лишь изредка бросал взгляд на чёрный смартфон, который валялся рядом с подушкой. Какие-то мысли и думы слишком увлекли парня, заставив того позабыть про реальность. Пока Кёнэ, как уже известно, остановился лишь на одном варианте: подождать до вечера или даже, что скорее всего, до следующего утра, а потом… что делать потом, он и не знал. Вот вообще. Обращаться в полицию? Попытаться поискать самому? Но где?.. Юноша, честно, терялся в том, что ему должно было предстоять сделать в скором времени. И от понимания того он чувствовал себя… просто гадким слабаком. Который ничего не может, кроме как наслаждаться и купаться в ласках, любви и обожании. У которого бывают лишь радужные, наполненные счастьем дни, и не бывает дней безрадостных. Который… да просто слабак, этим всё сказано! Было горько это понимать, но ещё ужаснее было наконец-таки начать действовать, а не пролеживать время зря. Отчего-то Франу было страшно встать и узнать правду. Но и лежать и терзать себя мыслями тоже не шло ни в какие ворота. Так что…
Парень не вытерпел и соскочил с кровати, орлом закружив по комнате и начиная обдумывать план действий. Правда, ничего на ум не приходило, но даже эта растряска как-то положительно на него повлияла. Походив минут двадцать и прикинув пару-тройку глупых вариантов, Кёнэ решил: в этом душном, ставшем пародией на Ад помещении он не сможет додуматься до чего-либо вразумительного, значит, нужно устроить вечернюю прогулку по темнеющей Падуе. Зеленоволосый рванул в прихожую и, не переодев свою домашнюю одежду, которую, впрочем, таковой можно было назвать весьма сложно, накинул на себя куртку, завязал кроссовки, обвязал вокруг шеи шарфик и бросил в карман телефон – на тот случай, если всё-таки откуда-нибудь Рокудо решит с ним связаться. Не застегнувшись, он выбежал из дома на свежий прохладный воздух; ветерок мгновенно взъерошил ему волосы. После дождя здесь стало как-то по-особенному свежо, а только-только высыхающие лужи вновь наполнились мутной водой, которая выливалась из краев и заполоняла остальное пространство. Люди на улице стали какими-то более невесёлыми, уставшими – рабочий день подошёл к концу, многие возвращались из просторных офисов и намозоливших глаз мест в свою родную нору. Правда, они ещё храбрились и пытались натянуть на свои лица улыбки, но то получалось уже как-то натянуто и искусственно. Фонари поочерёдно загорались на улицах, в один миг освещая небольшой клочок пространства; из-за густых туч не было видно красивых закатов, которые только бывают в Италии. Наверное, из-за отсутствия солнца на многих сейчас напала хандра и депрессия; кажется, Фран тоже заразился этой гнусной и противной болезнью, подкрепив её своими железными обстоятельствами. Куда идти далее, он не знал, потому и доверился своим ногам, которые повели его по главным улицам и тёмным закоулкам, по скверам и мостам.
Юноше в тот момент было всё равно, куда идти, – настолько сильно он ушёл в себя и в свои мысли: даже пару раз его, кажется, чуть не сбила машина, а водители горячо матерились и усердно бибикали ему, но всё-таки останавливались и объезжали его, не решая брать грех на душу. А Кёнэ блуждал по улицам: знакомым и не очень, страшным, скрытым во мраке и абсолютно светлым и многолюдным. О чём тогда думал он, было известно лишь ему самому. Хотя его сосредоточенное лицо могло подбросить пару догадок о теме размышлений… Мимо него проплывали словно в какой-то ускоренной съёмке дома, парки, реки, люди, машины; всё это порой сливалось в одну огромную серую массу на фоне темнеющего неба и его невесёлых мыслей. Вместе с тем время неустанно шло, стрелка часов приближалась уже к одиннадцати, а более или менее вразумительных идей у юноши так и не появилось. Фран очнулся только тогда, когда понял, что очутился на одной из улиц, которые имели весьма дрянной авторитет в городе. Как он это осознал? Да легко: стало совсем малолюдно (это если говорить о нормальных людях), а название небольшого проспекта говорило о том, что сейчас наступит пора весьма странных личностей, расфуфыренных шлюх и пьяниц-завсегдатаев увеселительных заведений. Свои опухшие от наплыва клиентов рты открывали навстречу новым вычурно блестящие бордели, в кафе-забегаловках, кроме обыденных посетителей, стали захаживать уже и более странные людишки: озорно оглядывающиеся, нервно дёргающиеся и постоянно что-то прячущие в своих карманах. Наркодиллеры. Пошли сбывать свой товар обезумевшим от наркотиков беднягам. Кёнэ неприятно передёрнуло от этого зрелища на другой стороне улицы, стало сразу не по себе и панически захотелось вернуться домой. Да, возможно, слишком смешно для такого парня, как он, но это было так. Эта часть города пользовалась высоким спросом лишь у самых извращённых умов Падуи: утром, днём и частью вечером здесь было, как и на других улицах, но с приходом темноты… это место становилось клоакой разврата. Где-то об этом зеленоволосый слышал, это точно. Да и кто не мог знать о той улице? Разве что ребёнок.
Днём все сомнительные магазины, кафешки и непристойного вида бордели выглядели закрытыми, будто в них уже лет сто никто не захаживал, но когда сумрак только-только ложился на город… Эти храмы разврата открывали свои двери каждому, кто хотел окунуться в запретный мир запретных удовольствий. Здесь могли извратить самый чистый и невинный ум. Но даже это было не так страшно, как пьяные компании… Только этот вид компаний и существовал на всей улице. Поэтому Фран как-то нервно задёргался, чувствуя, что, полностью поглощённый своими мыслями, он достаточно глубоко продвинулся по этому проспекту, точнее, ровно на середину – с того и другого конца он бы смог дойти до дома, вопрос был в совершенно ином: как это сделать. И на улицу, как на зло, именно сейчас вывалила вся низшая каста города: девушки лёгкого поведения, скрывшие свои уродливые и смазливые лица под тонной косметики, надевшие на себя крикливого цвета юбки, топики, короткие курточки и, главное, чулки; рядом с ними, держа их за талию и порой дотрагиваясь своими ручонками до их весьма интимных мест, шли по ломаной кривой вдребезги пьяные мужики с покрасневшими, перекосившимися лицами и грязными бутылками в свободных руках, на каждом шагу изрыгая крепкое словцо в адрес друг дружки и просто; а ещё на улице стали светиться весьма трезвые толстячки в обтянутых пиджаках и с масляными лицами – сами наркодиллеры. Кёнэ, вздрогнув, решил, что ему пора валить и чем раньше, тем лучше – подходившая к нему компания с правой стороны не предвещала ничего хорошего – как уже говорилось, здесь она была лишь одного вида. Парень стал передвигать свои ослабевшие ноги, тревожно озираясь по сторонам; наверняка его хрупкая фигурка на фоне таких типов выглядела странно, если не вызывающе – в таком случае набить морду ему могли весьма легко. Вокруг было шумно, и воздух, казалось, пропитался гулом: криками, звуками тупых ударов и бьющегося звонко стекла, и даже слышались неподалёку громкие сладострастные стоны, говорящие о том, что кто-то не дотерпел до борделя… Ветер приносил с собой самые отвратительные запахи: терпкий – от алкоголя, едкий, бьющийся прямо по ноздрям – от сигарет, приторно-сладкий – от дешёвых духов псевдо-красавиц, тошнотворный, отдающий жареной протухшей едой – от уличных будок и наконец вонючий – от пота человеческого тела. Здесь всё было гадким, мерзким и отвратительным. Во всяком случае, так казалось Кёнэ, не привыкшему к такому рода местам. Ему хотелось валить отсюда. Как можно быстрее.
Но это было трудно – пробираться сквозь плотную толпу пьяных людей, которым был порой нужен лишь один взгляд для распала ярости и гнева и начала драки. Фран пару раз чуть не нарвался: благо, что огромная грудь отвлекла внимание животного, и оно переключилось именно на неё. Спросите, почему животное? Да потому что это был уже не человек. Не для того самому высшему существу на земле был дан разум – не для бесполезного прожигания жизни и проведения её в праздности, а для открытий, великих свершений!.. А эти… пускай и имеющие человеческий облик, они всё равно уже животные. Но этот путь выбрали они сами. Мерзкий хохот мерзких девиц, сверкающие пьяные глазки, неоновые постеры… У зеленоволосого это всё уже рябило в глазах, а до конца оставалось, казалось, как будто бы столько же. Юноша просто не обращал внимания на какие-то оскорбления в свою сторону, подзывания и тому подобные вещи – у него была цель: вперёд и ни шагу назад. Его это всё, конечно же, невероятно раздражало, поэтому он пытался сдерживать себя и спокойно проходить рядом с ульями разврата. И вот его путь стал подходить к логическому завершению: проспект скрывался за поворотом, говоря о том, что улица заканчивалась. Впереди, правда, виднелся крупный среди всех остальных бордель с неоновыми аппетитными силуэтами женщин, какими-то объявлениями и рядом со стенами ждущих своих клиентов проститутками. Поодаль от них стояли группы мужчин и парней, которые, оценивая каждую из них, громко переговаривались и порой подходили к какой-нибудь девке, уводя её куда подальше. Кёнэ, собрав волю в кулак, вдохнул поглубже и двинулся сквозь толпу. Она неохотно пропускала его: кто-то оскорблял его, кто-то свистел ему вслед, но парень не обращал внимания. Он уже стал было радоваться тому, что до конца этого Ада оставалось всего-то ничего, как из ниоткуда, словно ведьма, на него выпрыгнула одна из горгулий этого заведения. То была невысокая девушка, почти с Франа ростом, с пожухшей красотой усталого, измызганного лица, замаскированного под тонной косметики; с приличного размера грудью, в яркой одежде и чулках, с вычурными украшениями, которые не очень сочетались с общим видом, и с жидкими, тусклыми, завязанными в высокий хвост волосами. Вид у неё был такой, словно побывала она до того не у одного десятка мужиков; это как нельзя лучше подтверждали её припухшие губы и большой рот, собственно, совсем понятно, отчего таким ставшим.
Фран понял, что нужно быстрее сваливать отсюда, но не успел – девушка выбрала его, и теперь он будет её жертвой. Она стала подходить к нему, заставляя его отходить назад.
– Хочешь немного развлечься, мальчик? – томно выгнувшись, сладко пролепетала она и, не дождавшись ответа, цепко вцепилась ногтями в его куртку; хищные глаза блеснули неимоверной дикостью. Кёнэ поморщился и стал осторожно отпихивать девушку, пока боясь действовать сильнее и увереннее.
– Нет-нет, мне не очень-то хочется получить сифилис… – А проститутку это, кажется, раззадорило ещё сильнее, и она звонко и противно рассмеялась.
– Ты такой смешной, зеленоволосый… – тихо проговорила она, быстро и ловко сомкнув руки за шеей Франа и прижавшись к его телу своим. Девушка казалась какой-то гиеной, не иначе, ведь действовала так смело и уверенно. Юноша растерялся и вновь попытался отпихнуть её от себя, уже более сильнее. Но та прицепилась, словно огромный моллюск. Хватка была действительно железной. Вдруг она стала шагать на парня, словно постепенно уводя его куда-то в сторону от главной улицы. Кёнэ, совершенно не подумав об этом хитром приёме, стал отчаянно сопротивляться, пихая шлюху в талию, в плечи, пытаясь отцепить её от себя. На время она дала шанс почувствовать Франу иллюзию того, что будто бы он выигрывает, но лишь на время… Очнулся и понял её замысел зеленоволосый лишь только тогда, когда услышал, что крики на площади стали слышны лишь отдалённо: она его увела в какой-то тёмный глухой проулок, на котором, кроме них, кажется, никого и не было. В тот момент паника полностью охватила Кёнэ – он не хотел так. Так мерзко, противно, грубо кого-то иметь, принимать от этого гадкого существа ласки, видеть её губы, которые до того касались сотни мужчин… Видеть эти сияющие сладострастием глаза, это животное желание и скатившуюся в тартары человечность. Парень, вот честно, даже не представлял, как так можно заниматься любовью с человеком, который тебе совсем незнаком. Вот так, в какой-то прогнившей дыре, прям посреди улицы, с какой-то шмарой. Так низко, глупо, совершенно отвратительно. Может быть, его мнение на этот счёт и было слегка утрированно – но такое зрелище вызвало бы у каждого нормального человека рвоту. Тем временем его, кажется, прижали к сырой тёмной стене здания; впереди девушка, слегка отстранившись, провела ноготком по коже парнишки на щеке. Фран сжал губу, чтобы его не стошнило прямо на эту шлюху: слишком противными казались ему эта улыбка, эти жёлтые прокуренные зубы и влажные пухлые губы, тянущиеся к его собственным. Как так? Разве это называется истинной любовью? а сексом (лишь потому, что это высшая форма выражения этого чувства)? Да может ли, с другой стороны, в этой ситуации вообще идти речь о каких-либо?.. Какое уж тут.
– Не переживай, тебе понравится. Все от меня были в восторге, мальчик. – Кёнэ бы ударил её, честное слово, чтобы выскользнуть из её липких объятий. Но не мог – воспитание не позволяло. Он привык, что девушки – пускай порой и глупые, но хрупкие и ранимые существа, рукоприкладство к которым неприемлемо. Только можно ли было назвать вот “это” девушкой? Этим нежным созданием? Разве это полностью ушедшее в животную страсть существо можно было вообще обозвать таким высоким словом, как человек? Навряд ли. Но Фран всё же попытался дать отпор ещё раз: упёрся руками в её талию и оттолкнул от себя, но девушка, судя по её силе, была просто наученная опытом – наверняка до того у неё была куча клиентов разного рода, потому и физическую силу пришлось хорошенько развить, чтобы удержать их и получить деньжат. А парень боялся. Боялся того, что должно было произойти. Понимал, что слабак – не может дать сопротивление какой-то шлюхе, бессильно поддаётся, а потом ещё и заплатит за это “удовольствие”. Ему сразу вспомнился Мукуро. Каково будет ему, когда он узнает, насколько его ученик “верен”? Не может отпихнуть, ударить, в конце концов. И всё из-за чёртовой душевной доброты.
Проститутка, заливаясь хохотом, приобняла юношу за шею и прикусила мочку его уха. От неё мерзко пахло дешёвыми тошнотворными духами, и зеленоволосому стало не по себе. Он ещё раз пихнул её: бесполезно. Та опустила руки на его тело и стала вести ими вниз, делая это так механически, словно воспроизводя привычную для себя программу. Фран ещё пытался панически сопротивляться ей, уже чуть ли не срываясь на удары – но всё это было тщетно, девушка прицепилась к нему, словно химера. Она взглянула на его лицо и осторожно провела по щеке вновь, больно царапая кожу ногтём. Кёнэ искривил губы в разозлённой гримасе и, подсобрав свои рассеянные силы, решил попытать счастья ещё раз; незаметно для девушки переместив руки на уровень груди, он вдруг с двойной силой пихнул её в плечи, да так, что та едва устояла на ногах. Однако удача сегодня была не на его стороне – кажется, шлюху это только веселило, потому как она с ещё более крепкой хваткой накинулась на парня, плотно прижав его к холодной стене. Её нога дерзко оказалась между ног зеленоволосого, заставив того скорчиться от боли, ведь девушка прижала его половой орган, ещё при этом слегка потирая его своей ногой, что тоже не приносило удовольствия. Но больше всего Франу было хреново не снаружи, а внутри. Знал бы Рокудо, в какой помойке и с кем оказался его ученик!.. Конечно, юноша ещё питал надежду на то, что сможет высвободиться из этих адских объятий, но, если судить по ситуации, ничего не приукрашая, то можно было смело сделать весьма плохой вывод: здоровым ему отсюда не выбраться. Точнее, слово “здоровый” здесь было не совсем к месту, но в принципе тоже подходило – мало ли чего он мог подхватить от этой проститутки.
Девушка, с гнусным выражением маленькой победы в глазах, продолжила свои отвратительные ласки вперемешку с сопротивлениями своего “клиента”, которым Кёнэ стал, конечно, насильно. Она заскользила одной рукой по груди, животу, приближаясь к паху, а второй прижала парня к стене ещё плотнее, делая этой с такой силой, будто была не женщиной, а мужиком-качком. Франа неприятно передёрнуло, когда он осознал, что резинку его брюк начинают оттягивать далеко не родные и не любимые руки, и наслаждения от этого было ноль. Зеленоволосый сделал попытку высвободиться, хотя бы убрав костлявые кисти с его паха, но это не удалось – проститутка отбросила руки юноши и со всей своей неимоверной силой прижалась гибким телом к его, таким образом отрезав ему возможность дотянуться до полового органа. Но сама она преспокойно могла делать всё, что хотела, поэтому стала как-то по-хамски оттягивать теперь уже не только штаны, но и боксеры “клиента”. Фран тихо и со злобой взвыл от отчаянья, но попыток вырваться не оставил. Это действо было скорее похоже на бой, чем на обычное удовлетворение проституткой желаний своего хозяина. Но девушка пыталась сделать это похоже всё-таки на второе, нежели чем на первое. Сначала она громко и заливисто смеялась, а потом, приблизившись к лицу юноши, провела своим скользким, противным и холодным языком по губам отворачивающегося во все стороны Кёнэ, который спасал себя от этого омерзительного поцелуя. Но так и не спас.
За то, чтобы стереть этот момент, он готов был в будущем отдать всё. Этот зловонный рот, из которого разило алкоголем, сигаретами и чем-то ещё отвратным; этот гадкий язык, насильно сплетающийся с его собственным, эти пальцы, сомкнувшиеся на стволе вялого члена… Это всё было настолько противно, и настолько был беспомощен в тот момент Фран, что верить мог он только в чудо. Но его не было. Он ещё как-то старался оттолкнуть обнаглевшую дамочку от себя, пихая её то в талию, то в плечи, но она была, кажется, прожжённым бойцом в этой области. Кёнэ двигал бёдрами, чтобы сбросить ненавистную руку с полового органа, но не получалось, вертел головой, силясь наконец освободить свой рот от этого капкана, но тщетно, и лишь его даже какой-то больше от беспомощности, нежели чем от злости, стон громко озвучивал это мерзостное зрелище. Пальцы девушки стали двигаться по члену, всё такому же вялому; а зеленоволосый парень уже думал, что его скоро должно стошнить от таких ласк. Ему было противно и стыдно. Стыдно при мысли о том, что ему придётся отдаваться Мукуро, будучи с таким грехом на своём теле; даже смыть это не получится, сколько ни три. А противно просто от понимания того, насколько мир грязен и противен, когда наступает ночь, да и просто от происходящего было скверно на душе.
Фран, если честно, думал, что это конец. Что вот через несколько минут его искусственно возбудят, заставят трахнуть эту шмару, а потом изобьют, так как денег на это у него совсем не было; после того он должен проснуться где-то на задворках этого ужасного комплекса, в куче мусора, без телефона, каких-то дорогих вещей, наполовину раздетый и в сперме и в таком виде идти домой, а потом судорожно оправдываться перед возлюбленным, где был всю ночь и чем занимался. Или вообще не найти его там и ещё пытаться соображать, где же он может быть. А на воспалённый разум сделать это было сложновато. Ах да, этот вариант был ещё самым лучшим из тех, что могли предоставить Кёнэ охранники сего увеселительного заведения; великим счастьем было уйти отсюда хотя бы живым. Да, так могло было быть, и парень уже даже думал, что именно так и будет, однако судьба решила сделать в этом ему небольшое послабление… Ну, как сказать, небольшое – сейчас мы всё сами сможем увидеть.
Зеленоволосый с отвращением понимал, как кровь стала слегка приливать к его половому органу. Через минут пять таких быстрых движений у него мог встать окончательно, что не было хорошо. Уже смирившийся со своей участью и раз сто проклявший свою глубокую задумчивость и мечтательность, он не сразу заметил, как сзади шлюхи появилась какая-то тёмная фигура. А далее девушку, словно сильно приклеившуюся присоску, за ворот отодрали от Франа, с каким-то зверством откинув её в сторону; та громко и истерично завизжала и, покосившись, свалилась прямо в лужу, не устояв на своих высоченных шпильках. Её лицо было искажено каким-то нечеловеческим страхом и ненавистью, она прожигала взглядом незнакомца, решившего спасти её клиента. Кёнэ же, в первые несколько секунд ещё мало чего соображавший, громко вдыхал воздух после омерзительного поцелуя ночной бабочки. Он кое-как смог сфокусировать зрение на тёмной фигуре, всё же пытаясь разглядеть, кто был его спасителем. Парень подтянул брюки вместе с трусами и, откинув слипшиеся волосы со вспотевшего лба, вновь взглянул на человека. Для него казалось, будто эти действия длились весьма долго, но в действительности это было дело одной-двух секунд.
– Отвали от него, мразь! – послышался жёсткий холодный возглас; однако сколько было в этом голосе гнева и ярости, столько же было спокойствия и выдержки. Кого-то это всё же напоминало Франу. Наконец разглядев до трепета знакомое лицо, юноша крупно вздрогнул всем телом от смешанных чувств: здесь был и страх, и стыд, и радость, и восторг. В голове стали прокручиваться варианты оправданий, хотя всё и так было понятно, вместе с тем стали вспоминаться все слова, которые Кёнэ припас с сегодняшнего вечера. Можно было, судя по этому всему, догадаться, что спасшим парнишку был Мукуро. Как оказавшийся в этом глухом переулке и нашедший его – непонятно, но он был здесь и сейчас собственной персоной. Зеленоволосый, готовый сгореть от стыда и превратиться в пепел, нежели чем выдерживать на себе этот пятисекундный стальной взгляд, понуро опустил голову вниз и ещё больше вжался в стену. Девушка, сопровождая эту немую картину своим оркестром из воя, визга и громких оскорблений, кое-как встала на свои тонкие ноги и, так и не отряхнувшись, побежала в сторону главной улицы, по пути оборачиваясь и угрожая им обоим. Видно поняла, что связываться с Рокудо бессмысленно – тот одним взглядом мог завалить и обезоружить сразу.
Мужчина же вновь перевёл взгляд с убегающей шлюхи на своего любовника. В том взгляде не было ни ненависти, ни гнева, ни ярости по отношению к Кёнэ; была лишь глухая, тупая боль с искорками укоризны и ещё надеждой на что-то хорошее. Но не без стальных, жёстких и леденящих душу ноток – Франу стало как-то совсем плохо, да и воспоминания о произошедшем и о том, что ещё не успело случиться, сделали своё дело; его вывернуло прямо на дорогу и на то место, на котором стояла проститутка. Согнувшись пополам, парень откашливался от остатков жижи на губах – ему было противно не только от воспоминаний, но и от себя самого – такого беспомощного, гадкого, поддавшегося какой-то слабой шлюхе. Было безумно, жгуче, до боли в скулах стыдно перед влюбленным в него без памяти учителем. Было неприятно – словно ножом по по позвоночнику и вплоть до сердца – от того, что испытывал сейчас синеволосый. Было омерзительно подводить репетитора вновь, вновь извиняться и просить шанса на что-то. Но ещё отвратнее было то, что он теперь и не поверит всем сказкам любовника насчёт того, как его сюда занесло. Самое первое, что думалось в таком случае на месте Рокудо, это то, что будто Кёнэ захотел на славу повеселиться, заказав шлюху и развлекаясь с ней, наподобие других таких же животных, прямо на улице. Наверняка от понимания этого мужчине было хуже, чем дрожащему, стоящему на корточках Франу. Наконец безмолвие было нарушено Мукуро, который подошёл к ученику и довольно-таки не ласково поднял его на ноги, схватив за локоть.
– Вставай, а не то твоя подружка сейчас подмогу приведёт… чтобы наказать виновника, который прервал сие действо, – с горькой усмешкой произнёс синеволосый, всё же заставив Кёнэ встать на ноги и сделать пару шажков. Юноша, некоторое время привыкая к такому положению, глубоко вдохнул и, перебарывая своё головокружение и сильную боль в животе, поплёлся вслед за учителем. Ему было плохо, но это слово мало бы чем помогло в описании его действительного состояния, ведь худо ему было не только физически, а, что ещё “лучше”, морально. Тело гадко ломило; как сейчас чувствовались костлявые пальцы на его половом органе, а голова раскалывалась от потока мыслей, упрёков себя самого и стечения обстоятельств и понимания своей вины перед любимым. Тот же, некоторое время ещё придерживая парня за локоть, вскоре отпустил его, будто ему было неприятно держать это прикоснувшееся к ужасному тело. Во всяком случае, так думал Кёнэ.
Тем временем он послушно плёлся за синеволосым, который определённо знал, как отсюда выбраться, хотя и шёл очень сложными и запутанными путями. Первые минуты были лишь гробовым тяжёлым молчанием, которое было разбавлено лишь шарканьем ног обоих. До дома от того ужасного места было не так много, поэтому Рокудо предпочёл пойти пешком, да и свежий ветер помог бы юноше развеяться. Но потом Фран всё же осторожно начал, не решившись молчать в такой ситуации:
– Мукуро-сенсей, послушай… – взгляд холодных глаз сразу отбил у него уверенность в своей правоте, но он продолжил: – Послушай, ты же не думаешь, что я способен на такое. То получилось совсем неожиданно для меня. Я попал туда случайно.
Всё это парень говорил робко, тихо, боязливо, лишь иногда посматривая на учителя; тот лишь тяжко вздыхал. После этой речи мужчина немного помолчал и вдруг начал, будто сорвясь с цепи:
– Говоришь, неожиданно? случайно? А ты представляешь, что приходится думать мне, когда я вижу, как мой любимый так развязно сосётся с какой-то шмарой? Представляешь, какой кавардак там, в моей душе, как опускаются руки? как думается, что всё в таком случае было бесполезно? Представляешь?.. Боже, что ты можешь представлять, глупый мальчишка! – репетитор вовсе не кричал, не ругался, просто тихо скорбел, спокойно и порой с понижением голосом говоря всё это. В конце он быстро поднёс руку к лицу, прикрыв глаза; Франу на секунду показалось, что тот стирал слезу. Он никогда не видел возлюбленного таким подавленным. И от того груз вины, казалось, утроился, заставив сердце Кёнэ гнусаво заныть. Они шли по какому-то пустому проспекту, который был частично залит оранжевым светом фонарей. Когда лицо Рокудо осветилось, на нём уже не было и следа какой-либо слезы: лишь спокойная скорбь и тоска. А зеленоволосый и не знал, что делать в таком случае – переждать, пока учитель слегка поостынет, или же по горячим следам разъясниться в своём проступке. Второй вариант привлекал парня больше, потому он, собрав последние силы и ускорив шаг, обогнал репетитора и, встав перед ним, заставил остановиться и его. Фран твёрдо глянул в разноцветные глаза возлюбленного и понял, что надо это сделать, хотя то и являлось, в общем-то, весьма невыполнимой задачей. Надо, для того чтобы эти глаза засияли прежней ласковостью и любовью. Чтобы эти губы не выплёскивали обвинения, а говорили тёплые слова. Надо, просто надо. И не только поэтому – ведь парень-то любил. Любил этого мужчину и вовсе не хотел его вот так потерять.
– Мукуро-сенсей, выслушай! – начал он, вдохнув полной грудью и импровизируя на ходу. – Мне больно видеть твои сокрушения по такому ложному поводу. Это неправда, поверь. Думаешь, мне охота лизаться с этой шлюхой, заниматься с ней сексом? Если бы ты хоть сколько-нибудь представил себя на моём месте, то понял бы, что я не из таких, которые готовы использовать всё, что попало под руку, для мгновенного удовлетворения своего тела. Ты меня этим не обделяешь, правда… – тихо добавил Кёнэ, слабо улыбнувшись и вглядываясь в некоторые положительные изменения в лице любимого. – Разве ты думаешь, что я смог бы вот так, на какой-то помойке, с тем, кого не люблю?..
Изменения-то были, да вот весьма слабые. Мукуро глубоко задумался. Потом вздохнул и поднял взгляд на ученика: там выражалось пока что ещё неверие словам парнишки.
– Я всё понимаю и мне очень хочется поверить тебе. Но как ты объяснишь тот факт, что оказался там?
– И на это у меня есть оправдание! – твёрдо проговорил Фран, судорожно вздохнув и покачнувшись; его учитель не выдержал и подхватил любимого за руки, чтобы тот от бессилия совсем не упал. – Знаешь, когда я пришёл домой, то не увидел тебя. Ни записки, никакого сообщения. И телефон ты оставил. Ты не представляешь, как я разволновался. Тебя не было всего лишь несколько часов, но для меня они стали настоящим испытанием. И так я не мог усидеть на месте, что вырвался вечером на улицу. Слишком задумался о чём-то… Точнее, о тебе, где ты, что с тобой могло произойти, что делать мне дальше, и таким образом загулялся я до ночи и слишком поздно понял, что забрёл в совершенно дикое место. Так и попал в лапы этой мерзкой девчонки… – парень понизил голос и опустил голову вниз. – Надеюсь, ты меня простишь, что я не смог, хотя и пытался, сопротивляться этой проститутке. Если бы не ты, то, наверное, я бы умер там со стыда и позора.
Рокудо слушал это молча, в его взгляде уже мелькали более мягкие огоньки, грусть постепенно уходила с его лица, разглаживая морщины на лбу.
– И с тебя ещё объяснение, где ты всё это время был… – слегка обиженным голосом добавил Кёнэ, скрестив руки на груди и прикрыв глаза. Губы мужчины слабо дрогнули в улыбке, и он подошёл к любимому, прижав его к себе весьма легко и почти невесомо. А Фран, вот честно, готов был прыгать от счастья – это объятие значило, что Мукуро его простил. А это понимание было ценнее и важнее всего на свете именно в тот момент. Зеленоволосому юноше всё ещё было погано на душе от случившегося, но приятная теплота проникала, кажется, глубже, чем это могло казаться, – становилось как-то спокойнее и намного лучше. Кёнэ схватил любимого за воротник куртки и прижал к себе, будто стараясь вжаться как можно сильнее в него. Он положил голову к нему на грудь и судорожно выдохнул.
