355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Drugogomira » Наваждение (СИ) » Текст книги (страница 38)
Наваждение (СИ)
  • Текст добавлен: 12 августа 2021, 16:32

Текст книги "Наваждение (СИ)"


Автор книги: Drugogomira



сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)

Секунд!

В висках безостановочно стучат отбойные молотки! А вдруг это действительно, и впрямь – конец? Вдруг она уже опоздала? Можно ли опоздать, когда речь идет о чувствах? Может ли всё сегодня оборваться, не успев начаться?

«И ты меня прости».

Нет…

Нет!

Да.

Дождик моросит. В такую угрюмую погоду всё выглядит одинаково серым: длинный стеклянный фасад «Шереметьево-II», небо, лётное поле и самолеты слились в одно огромное пятно дымчатых оттенков. Юра смотрит на эту картину сквозь ресницы, отвернувшись от всего мира, ментально оградившись от него высоченной стеной. Не пытаясь различить нюансы. Всё, с ним сейчас происходящее, происходит в какой-то другой реальности: сумка убрана на багажную полку, ремень безопасности пристегнут, спинка кресла приведена в вертикальное положение. В этой, уже совершенно иной, реальности сквозь набирающий силу хард-рок в наушниках пробивается голос капитана воздушного судна.

«Добрый вечер, дамы и господа! Говорит командир корабля. От имени всего экипажа авиакомпании «Аэрофлот» приветствую вас на борту нашего самолета. Наш рейс выполняется по маршруту «Москва – Нью-Йорк», время в пути составит десять часов десять минут. Желаем приятного полета».

Стрелки продолжают равнодушно сжирать секунды, определяя, наконец, его будущее, а далёкий голос бесстрастно рапортует:

«Дамы и господа, говорит командир корабля. Мы получили разрешение на взлет. Прошу вас оставаться на своих местах с застегнутыми ремнями безопасности до выключения световых табло. Благодарю за внимание».

Жизнь тридцать лет пыталась врачу доказать, что иногда выхода попросту нет.

Там, над городским смогом, над толстым, тяжелым, сотканном из туч одеялом, – прозрачное, мирное небо. Вот где не бывает дождей и суеты, вот где время замедляется, а заботы и проблемы кажутся очень далёкими. Оказываясь высоко над облаками, ощущаешь себя парящим где-то между старым и новым. Выхода, может, и нет, но выбор – он есть всегда, и Юра снова его сделал – отчетливо осознавая последствия, кристально ясно видя исход. И слетевшее с катушек, словно бы бессмертное сердце, закончив свое трёхдневное безумное соло на барабанах, забилось, наконец, ровно.

18:45

Абсолютно пустая стойка у ворот А-03, погасшее табло и закрытый выход к «рукаву» сообщают запыхавшейся девушке о том, что она опоздала: прямо сейчас рейс SU102 «Москва – Нью-Йорк» готовится к взлёту, заняв свое место в длинной очереди из самолетов на взлетно-посадочной полосе. Несколько минут – и, взяв разгон, взмахнув серебристым крылом на прощание, лайнер поднимется в небо, унесёт его за тысячи и тысячи километров, в другой мир.

Лоб покрылся холодной, противной испариной, волосы липнут к коже; небольшой чемоданчик на колесиках в правой руке кажется неподъемной ношей, хотя пока она бежала – не ощущая времени, преодолевая одну очередь за другой, один кордон за другим, расталкивая и врезаясь в людей на последнем рубеже, не соображая вообще ничего, вообще! – совсем не чувствовала его вес.

Паспорт с вложенным в него билетом и американской визой, открытой еще со времен путешествия в Лос-Анджелес с её бывшим будущим мужем, выскальзывая из мгновенно ослабевших пальцев, падает на пол, но Ксюша этого даже не замечает: она – там, на взлетно-посадочной, в том самолете. С ним.

.

.

Девушка решилась на это безумие без раздумий; рванула из этих стен вон, стоило лишь осознанию, что она – свободна, настигнуть её! Безрассудно, стремительно сорвалась в никуда – стоило лишь папе, доведшему её своими признаниями до очередной внутренней истерики, завершить свой двадцатиминутный душераздирающий монолог о том, насколько же он сожалеет о собственной глухоте и слепоте.

Стоило ей лишь понять, что он отпускает её в новую жизнь:

– За меня не волнуйся, дочь, прорвёмся, я всё решу, даже не сомневайся. Больше эта семья нас не побеспокоит. А если врач твой тебе вдруг надоест, возвращайся. Ритку я только что уволил, новую найду, дам тебе попробовать силы замом, всему научишься. Прости меня, дурака старого… Совсем слепой стал, если б не Юрец, и не прозрел бы.

Помялся немного, вглядываясь в своего совсем ничего не понимающего, как воды в рот набравшего, перепуганного, ошалевшего ребенка, залез в карман и протянул кусок пластика:

– Да, дочь, вот это ему верни. Скажи, мне чужого не надо. Заработал честно, претензий нет. Да и лишними вам там точно не будут.

Каша-мала в голове, всё это слишком смахивает на белую горячку, подкравшуюся к ней внезапно, напавшую без предупреждения! Она бредит… Это стадия агонии… «Я всё решу…», …«не побеспокоит»…, …«врач твой»…, …«возвращайся»... «Прости». Карта? Отказался от денег? Почему?

«Вам… там…»

«Нам…? Где…?»

Тягучие минуты на осознание и – она летит спущенной с натянутой тетивы стрелой! Жизнь дала им третий шанс! Третий! Шанс, которого просто не могло быть, который Юра из когтистых лап судьбы в жестокой схватке за чужую свободу выдрал! Упустить и его, последний? Она этого не допустит! Всё, наконец, в её руках!

«Я успею!»

Ксюша как в бреду бросала в чемодан, что под руку попало; не в состоянии унять внутреннюю трясучку, покупала билет на рейс на первом же попавшемся сайте, бронировала первый же предложенный «Букингом» нью-йоркский отель; в тумане прощалась с папой, прижимаясь к нему крепко-крепко и плача уже без остановки; и куда как сдержаннее – с матерью, которая в последние минуты влетела в её люкс и была остановлена одним папиным взглядом; продиралась с личным водителем отца сквозь огромные вечерние пробки на МКАД и всё это время безуспешно пыталась дозвониться. Добралась. Лавировала в гудящей хаотичной толпе, умоляла людей в очередях пропустить её вперед, летела сквозь зоны аэропорта фактически вслепую, а в голове всё это время лишь: «Я успею!», и ничего более. Она сядет на этот рейс! Сядет – и он будет там! Она найдет его среди двух с лишним сотен пассажиров, достанет из сумки медведя и скажет: «Мы с медведем посоветовались и решили, что хотим в Нью-Йорк. С тобой». Скажет: «Прости, что не поверила, я такая балда!». Много чего скажет ему!

.

.

Летела ветром, чтобы сейчас стоять и провожать самолет.

У Ксюши есть адрес в Нью-Йорке, он же сам прислал, она может купить еще один билет и вылететь следующим рейсом через день или два, но… Такое ощущение, что кто-то сверху просто тыкает её носом в очевидное, показывая: не судьба. «Не судьба вам вместе быть». Словно кто-то шепчет ей: «Не гонись за ним, не надо – не догонишь. Его время сойти с твоей лодки на берег пришло – отпусти, так бывает. Он сделал для тебя всё, что ему было предначертано сделать, подарил тебе долгожданную свободу, на этом его роль в твоей жизни окончена. Отпусти». Ксюша не хочет верить в знаки Вселенной, ведь он же боролся, отказываясь принимать, казалось бы, неизбежное, и всё-таки выиграл свою борьбу, сам об этом не подозревая. Но сегодня Вселенная не дала ей до него дозвониться, не позволила успеть на его самолет. Сообщает ей что-то…

«Ну почему? Почему!?»

Отчаяние вновь захлёстывает, безжалостно топит, не дает сделать глоток воздуха; плотная пелена опять застилает глаза. – «Почему!?!?» – Просто ответьте ей кто-нибудь! Кто-нибудь… Не слышит ответа. Жизни угодно было поступить с ними так.

Что теперь? Куда теперь?

Не знает.

Домой нельзя – пути назад нет, она не вернётся туда, где всё напоминает о нём. О прошлом. О том, что с ними было. Тогда куда?

Спрячется. Снимет номер в отеле на тихой улице, растворится в городской толпе, сольется с ней, обезличит себя…

А потом…? Дальше – что?

Хорошо подумает и, может быть, начнет заново здесь. А может быть, сорвётся в Штаты и будь, что будет…

Не знает.

Короткие гудки в трубке – его ей «Прощай». Какие Штаты? Он всё сказал…

Вокруг неё там и здесь – счастливый смех предвкушения, детский гомон; люди едят, совершают покупки, катят свои чемоданы, скучают в терпеливом ожидании вылета. Она ищет угол, в который можно забиться. Затуманенный взгляд с трудом различает пространство и лица, скользит по кафе и витринам магазинов, по зонам ожидания – кругом суета, и лишь здесь, у ворот А-03, рядом с которыми она ни минуты больше не желает находиться, пусто. В дальнем ряду, в кресле у стеклянной стены – человек, но ей он не помешает: уронил голову, слился с интерьером и ничем не обозначает своё здесь присутствие.

«Опоздал, наверное, бедняга… Товарищ по несчастью.

А наушники у него такие же, как у…»

Точь-в-точь… Наушники…

Как у…

.

.

.

Шаг.

Два.

Еще три. И ноги подкашиваются, не несут.

Она не может оторвать от одинокой ссутулившейся фигуры взгляд, не видит ничего и никого вокруг себя, не чувствует, не понимает; звуки исчезли, пространство размылось, а сердце методично пробивает грудную клетку ударами отбойного молотка, гулким эхом отдаваясь в ушах. С каждым новым ударом, с каждым преодоленным метром внутренняя дрожь бьет сильнее, внутренности скручивает всё безжалостнее, ей кажется, сейчас она рухнет на полпути к своей цели.

Шаг.

Два.

Еще три. Время вдруг вспомнило, что оно – вечность. И застыло.

Не двигается. Взъерошенные волосы, Ксюша точно знает, какие они на ощупь… Серая толстовка, в кармане которой прятался мокрый, пропахший хлоркой Дарси… Наушники, которые он отдал ей в первый же день, а потом отвез в магазин и купил точно такие, только коричневые… Белые часы на запястье упёршейся в лоб руки… Длинные пальцы… Всё вокруг – в вуали, в завесе, а в фокусе – единственный человек.

Ей мерещится. Это наваждение. Просто мираж.

Шаг.

Два.

Еще три.

Подошла вплотную, стоит и трясется, и страшно коснуться пальцами воздуха; скользит по нему взглядом, рассматривая от макушки до кед, а он за это время, кажется, ни разу не вдохнул и не выдохнул. Замер памятником всем пропустившим свой рейс. У ног валяется сумка, прямо на сумке – телефон и паспорт с торчащим из него билетом. Yurii Sim… Буквы расплываются перед глазами вслед за давно расплывшимися лицами, рядами стульев, витринами магазинов и кафе. От него пахнет деревом, травой, но больше всего – болью.

Дрожащие пальцы тянутся, ложатся на плечо и ощущают под подушечками напряженные мышцы. Касание осязаемо – это не мираж, не голограмма, не плод воображения её изнурённого мозга, выжатого до дна нутра: в это плечо три дня назад она впивалась зубами. Всё – по-настоящему, происходит с ней здесь, прямо сейчас.

– Я не лечу, – раздается в ответ глухой, хриплый голос. Его голос. Родной. Даже головы не поднял…

Не опоздал.

Остался здесь. Возможно, перечеркав этим решением всё, к чему так долго шёл.

Ей страшно разрешить себе даже на секунду поверить, что причиной тому – она.

Верится.

«Я тут…»

Соскальзывая с плеча, онемевшие пальцы устремляются в свободно висящую кисть, чтобы немедля сплестись с его, согреться и согреть, чтобы безмолвно прокричать: «Я тут!». Опускаясь на корточки, девушка ждет встречи с глазами цвета набежавших на ясное небо грозовых туч – она точно знает, каков именно в этот момент их оттенок. Десять минут назад, провожая самолет и невольно вспоминая его последний взгляд, она думала, что больше в них не заглянет. Она истосковалась за эти три дня на вечность вперед и до сих пор полностью не осознает, что это не сон, что вокруг «Шереметьево-II», что прямо сейчас в облака взлетает рейс «Москва – Нью-Йорк», а он – перед ней.

Она готова была полностью изменить всю свою жизнь ради возможности быть рядом, а он – уже изменил свою.

Значение имеет абсолютно всё, каждый вдох, взгляд, слово и действие. Каждое событие в этой жизни тянет за собой череду других. Встречи не случайны, не случайны расставания. Иногда одна встреча переворачивает сознание с ног на голову, иногда только неизбежность расставания может заставить осознать всю значимость человека в твоей жизни. Иногда приходится пройти все круги ада, чтобы смочь в полной мере почувствовать счастье единственного мгновения. Чтобы понять, как ценно дыхание, каждый взгляд родных глаз, каждый удар соседнего сердца. Пройти все круги, чтобы выучить единственный урок: любовь стоит того, чтобы бороться за неё, пока дышишь.

Счастье – держать за руку. Счастье – один на двоих воздух. Счастье – осознавать свою нужность. Счастье – чувствовать, как ввысь взмывает душа. Счастье – в свободе. Счастье – быть. Что еще надо?

И прямо сейчас, глядя на то, как Юра приподнимает голову, размыкает веки, медленно сдвигает наушники и мутным взглядом смотрит на неё сквозь ресницы, вытряхивая себя из состояния транса в эту реальность, в ошеломлении её осознавая; прямо сейчас, доставая из сумки медведя, прямо сейчас, вглядываясь в любимые глаза, она – счастлива. Безоговорочно, безгранично!

– Мы с медведем опоздали на твой рейс. Юр, представляешь?

Это судьба.

Комментарий к Глава 30 // Новая жизнь @Airily – «Первого числа ненавистного месяца…»

Юля, спасибо тебе за эти невероятные стихи!!! До слёз – снова и снова. Их место – только в этой главе.

Ты победила. Не могу.

Скажу честно: с собой мне стало всё ясно еще на полпути =)

Отсылки к Владимиру Маяковскому, к роману «Дом, в котором», к группе «Кино», к Земфире.

История подошла к своему неизбежному финалу, а впереди у нас – эпилог. В котором вы получите ответы на вопросы, точно у вас оставшиеся.

Спасибо всем за внимание к работе, за смех, слёзы, переживания и терпение; за доверие и поддержку; за письма в телеграм, эдиты, стихи, голосовые и текстовые, подарки и лайки =) Для меня – сумасшедший, нереальный фидбэк! Спасибо за то, что прожили эту историю вместе со мной! Люблю!

Это было чудесное время на фикбуке, друзья мои.

====== Эпилог // Ты и я ======

На заднем сидении такси, что продирается сейчас на Сокол сквозь вечерние московские пробки, двое, но водителю в зеркало заднего вида кажется, эти двое – одно. Наблюдать такое ему пока не доводилось ни в жизни, ни в кино: там, сзади, тихо-тихо; молодой мужчина, уткнувшись носом в облако каштановых волос, крепко прижимает к сердцу девушку, а та обвила его за талию руками, положила голову на грудь. Весь час – ни шороха, ни звука, половина сидения свободна, глаза у обоих закрыты, пятна вечерних огней мелькают по лицам, высвечивая её мокрые щеки, его растрёпанные чувства, и вновь погружают пару в темноту. Опять мелькают, показывают и прячут от чужих глаз то, что им, вообще-то, видеть не положено.

Переплетение тел. Разговор душ. Единение и безоговорочное принятие.

Подглядывать нехорошо, но водитель, пораженный картиной в самое своё давно очерствевшее сердце, то и дело возвращается к молодым людям – взглядом и мыслями.

«Вот это я понимаю, а не вот это вот всё, – думает он, на автомате включая поворотник и занимая правый ряд, – Соскучились как, надо же! Надолго их жизнь разлучала, интересно?».

Ему невдомёк, что жизнь пыталась разлучить их навсегда. Что они не виделись два дня, но для обоих дни эти растянулись на вечность. Что они друг с другом уже попрощались. Он понятия не имеет, что каждый из них пережил, через что прошел, не знает об их борьбе с безысходностью, с неизбежностью, с собой. Не ведает, насколько высоки были их ставки, на что именно каждый из них обменял сейчас этот, совсем особенный, не имеющий цены момент.

Необходимость.

Они друг другу необходимы. Не просто нужны, нет – необходимы. Всё, что вокруг, всё, что «до» – стёрто ластиком, слизано накатившей на прибрежный песок волной, и души успокаиваются, ощущая, что нашли, наконец, друг друга. Так оба чувствуют сейчас, в эти секунды, так будут чувствовать еще какое-то время – неделю, месяц, год, а может и жизнь. Серый мир набирает краски, готовясь взорваться изобилием цветов, тонов, оттенков, мельчайших нюансов; заиграть солнечными бликами, отсветами, другой музыкой; наполниться новыми смыслами, открыться каждому заново – иной стороной.

Они – пока еще – об этом не знают, но каждый согласен: всё правильно, лишь так – правильно, остальное со скоростью света погружается и тонет во тьме, обращается трухой, теряет прежний вес, какое-либо значение. Весь мир теперь сконцентрирован вокруг того, кто рядом: того, кого выбрал ты, того, кто выбрал тебя. Этот человек и есть твой мир.

Так действует обезоруживающая, окрыляющая влюблённость. А любовь уже стоит у порога.

Всё в непроницаемой дымке, всё – словно в тяжелом молочном тумане; всё происходящее до сих пор похоже на сон, на галлюцинацию, на побочный эффект от передоза анксиолитиков. В глазах по-прежнему двоится, в голове помехи, в ушах звенит; бедное, истерзанное сердце, вновь вдарившее все двести в момент, когда Юра её там, в аэропорту, почувствовал, спустя полтора часа не желает сбавлять обороты и рвёт грудную клетку на части, выламывает прутья рёбер, остервенело пробивая себе путь на свободу. Он не верит, что она – рядом, тут, прямо в его руках. Сейчас. И завтра. И послезавтра. И, кажется, даже через неделю. Она – его. Нет, он всё еще не верит, потому что этого –

Просто.

Не может.

Быть.

Потому как так – не бывает. Потому что он уже её потерял. Потому что за секунду до ощущал себя вычеркнутым ею из своей жизни, а свою собственную жизнь считал… Не конченной, нет. Собственными руками разрушенной до основания. Потому что за мгновение до нащупывал в себе остатки сил, чтобы строить её заново кирпичик за кирпичиком. Отсидевшись в темной норе, зализав нанесенные непобедимым противником раны, пробовать выйти на новый бой. Других смыслов для себя Юра больше не видел, все другие – оказались миражами в пустыне.

Ощущение бархата кожи, тепла пальцев в собственной холодной ладони, запаха моря и солнца в ноздрях, ощущение её присутствия в сантиметрах говорило ему только о том, что крыша все-таки отъехала. И глаза Юра открывал лишь для того, чтобы в этом окончательно убедиться.

Убедился.

Она – что солнечный удар в дождливый, ненастный день – невозможна здесь, сейчас в принципе. Она – головокружение, шум в ушах, «мошки» перед глазами; учащение пульса и дыхания, резкая слабость, бредовые мысли, видение, галлюцинации; она – наваждение с огромными карими омутами, в глубине которых ему чудится далёкий манящий свет. И это не лечится.

Её тепло, её руки, её запах, её шепот, её губы обещают одно из двух. Исцеление. Или дурку. Потому как он так и не верит ни через минуту, ни через две, ни через пять, ни через час. Всё слишком похоже на агонию; слишком, чересчур хорошо для правды. Невозможно! Не верит, а между тем, где-то там, над ними, существует нечто, и это нечто пригвоздило его к креслу, а ей – не дало сесть в самолет.

.

.

На заднем сидении такси после шумного, гомонящего, искусственно освещенного муравейника – словно в маленькой, темной норе: уютно и, наконец, спокойно. Можно прислушиваться к ней и чуть-чуть – к себе. Ксюша льнёт к нему, как тогда, неделю назад, во дворе, как той ночью; время от времени вздрагивает и сжимает кольцо рук крепче, молчит, и в этом молчании он слышит все до одного ответы – на с её появлением потерявшие всякий смысл и вес вопросы. У них – одна на двоих тишина, и она говорит красноречивее любых слов.

Всё-таки исцеление… Он привезет её к себе домой, в опустевшую, по кем-то свыше подстроенному стечению обстоятельств так и не сданную в срок квартиру; ругаясь про себя, справится с верхним замком, разденет и уложит спать; крепче прижмет к себе, укроет от всех невзгод, вновь уткнется носом в волосы, замрёт так – и не уснёт до утра. Страшно закрывать глаза, чтобы открыв их с рассветом, понять:

Да – всё-таки дурка…

Сердце колотится, счастливое, оно, без всяких уже сомнений, считает себя бессмертным. Пусть!

.

.

Сон приходит мгновенно, стоит лишь положить голову на подушку; стоит лишь, обняв одной рукой, притянуть к себе, ощутить касание лба мягкими губами и, повинуясь всплывшей из, казалось, уже недосягаемых глубин детской привычке, сомкнуть веки.

01 августа

Еще толком не проснулся, не открыл глаза, но мозг уже работает вовсю, с некоторой опаской прислушиваясь к окружающей обстановке и силясь разобрать, где грёзы, а где жизнь.

Она – тут. Потому что, несмотря на приватизированное одеяло, невозможно тепло – внутри. Потому что ровное, безмятежное дыхание щекочет шею, потому что тебя прижимают к себе: ощущаешь вес руки на своей груди, а согнутая нога закинута на твою, заявляя права. Потому что, вдыхая запах её кожи, чувствуешь, как фейерверком эмоций разрывает душу. Под ладонью – бархат, лопатки мерно поднимаются и опускаются. Ни миллиметра свободного пространства между вами. Ты точно всё это чувствуешь, осязаешь, этим дышишь – совершенно точно. И с тобой случается счастье. Мгновенно! Прямо сейчас!

Нужен.

Наполняешься и переполняешься.

Приоткрываешь один глаз и словно сквозь вуаль разглядываешь это чудо – совсем близко: если чуть склонить голову, можно соприкоснуться кончиками носов – и пожелать ей доброго утра, не нарушая сна. Пушистые ресницы подрагивают, на лице детское умиротворение, уголки губ слегка приподняты, прядь волос как обычно ей мешает – и пальцы, потянувшись, чтобы аккуратно заправить её за ухо, ощущают подушечками шёлк. В эти минуты она – совсем другая, ты никогда прежде её такой не видел и не можешь оторвать взгляд. Эфемерное создание от макушки до самых пяток, сокровище, которое подарила тебе жизнь. Да-да. Тебе. Береги, охраняй, исцеляй, не жалей для неё чувств, не заставь её пожалеть.

Ни о чём. Никогда.

Хочется касаться тут и там, снова и снова убеждаясь, что это всё – правда.

«Пусть поспит…»

Не верится…

Впервые за вечность бесконтрольно улыбаешься, а в душе цветет нечто. Большое, нет, необъятное – обещающее новую жизнь. Клянёшься себе, что будешь любить, оберегать, отдавать, заботиться и ценить каждое мгновение рядом. Внутри – вот это вот всё, для чего не придумали и не придумают никаких слов. Необычайная лёгкость, упоение моментом, жизнью, ликование, перерастающее в экстаз. Внутри не осталось ни одного тёмного уголка – всё залито солнечным светом. Думаешь о том, как бы достать ей с неба Луну, отдавая себе полный отчет, что вовсе не Луна ей нужна. Хочешь положить мир к её ногам, но и мир ей тоже не нужен, ты уже всё про неё понял. Сдаешься ненадолго и начинаешь лениво раскручивать в голове мысль о том, чтобы встать и сделать ей кофе, а лучше – раздобыть завтрак. Где-то, потому что холодильник абсолютно пуст. Отказываешься вставать, выпускать её из своих рук, лишаться тепла, священных утренних минут.

Отказываешься совершать преступление против себя.

Резонно.

Сегодня абсолютно точно 01 августа, ты мог бы быть в Штатах, а она – у алтаря. Ты так и не понял, как это возможно: она вчера, зацеловывая, кажется, каждый сантиметр лица, бормотала в ухо что-то про «отца», «Юльку», «письмо», что-то про то, что «потом» расскажет. Ошалевший, ты не понял ровным счетом ничего, но какая разница? Утро, а может быть на самом деле уже и день, она не очень мерно дышит прямо в шею, вокруг тишина и полный покой, в каждой клеточке твоей – тепло и любовь, любовь и тепло.

А потом твоё сокровище внезапно распахивает длинные ресницы, приподнимает голову, смотрит на тебя во все заспанные глаза, словно сама всё еще не верит; подозрение во взгляде сменяется изумлением, детским восторгом, и вот уже светом залита не только душа, но и комната целиком; тонкие пальцы тянутся к щеке, губы приоткрываются и…

К чёрту кофе. К ч-ч-чёрту – всё!

Эйфория…

Нежась в объятьях, не чувствуешь времени, совсем о нём не думаешь – плевать на него, пусть себе утекает. Для них двоих весь мир стоит сейчас на паузе. Стоял бы и стоял дальше… Но чувство голода всё же заставляет очнуться: спустя несколько дней организмы решили-таки напомнить, что их, вообще-то, положено кормить. Конечно, если в планы входит пожить еще, а жить вдруг очень хочется, причем – сразу на всю катушку, долго и счастливо. Включенные, наконец, телефоны разрываются уведомлениями о поступивших сообщениях и пропущенных звонках.

09:03 От кого: Папа: Дочь! Могла бы хоть сообщение кинуть! Надеюсь, ты покинула страну? Если нет, сиди тихо, не высовывайся неделю-вторую! А лучше месяц! А лучше позвони!

09:04 От кого: Папа: Никаких переговоров с Нестеровыми! Исчезни. Смени номер. Сегодня же!

«Что он натворил…?»

09:10 От кого: Юлька [голосовое]: Ксюх, ну ты дала!!! Могла бы предупредить хоть подругу-то! Ты всё-таки решилась на побег! Как ты это провернула!? Ты где? Почему папаня твой такой довольный ходит? Где бы ты не была, я за тебя счастлива! Позвони!!!

«Блин! Юлька же! Вот я балда!»

09:12 От кого: Юлия Комиссарова: Ответ «нет»!!! Она сбежала!

«Из комнаты без окон и дверей… Спасибо, Юля!»

09:15 От кого: Лев Глебович: Юрец, чего молчишь, воды в рот набрал? Она с тобой?

09:39 От кого: Юлька [голосовое]: Я сейчас такое узнала в прачечной! Кто-то вчера слышал, как твой папаня по телефону говорил! Все обсуждают Риткино увольнение и твой побег!!! Кудахчут, что с врачом! Отбитая вы семейка! Ксюха, позвони, умоляю!!!

«Прозорливые какие! За что он всё-таки её уволил?»

09:27 От кого: Лев Глебович: Юрец!!! Я ж тебя найду!

10:01 От кого: Серый: Юрец, ты долетел? Всё норм? Обещал же маякнуть! Уже пора!

«Твою мать… Что ж ты за человек-то такой, Юрец? Заставляешь людей волноваться…»

10:02 От кого: Юлька: Ксюха!!!!!

10:11 От кого: Ваня: Ксюш, давай поговорим. Я попытаюсь всё объяснить! У нас сегодня свадьба! Подумай о нашей репутации! Только представь эти заголовки в СМИ! Позвони, пожалуйста! Я всё могу объяснить! У меня не было выбора! Позвони!

«Всё туда же… Видимо, есть, что объяснять…

Папиных рук дело, точно. Заблокирую»

И еще примерно по двадцать не отвеченных вызовов на каждый. Дудрома стоило ожидать… Они просто слишком погрузились друг в друга, растворились один в другом, напрочь забыв про внешний мир.

А мир про них не забыл.

11:38

Юре с Ксюшей по-прежнему совсем не до того, не до кого, но уколы совести – дело такое, для некоторых вполне ощутимое. Благодаря каждому из обрывающих телефоны, неравнодушных людей они сейчас вместе. Даже Иван – и тот руку к этому приложил, сам того не ведая и уж точно не желая.

Юра смотрит на девушку вопросительно: обрушившийся на них вал звонков и сообщений бестактно вырывает из состояния небытия и неги, напоминает о том, что он так и не получил хоть каких-то связных объяснений. Не то, что они ему нужны прямо сейчас, не то, что они ему вообще нужны, но обстановка, слегка накалившись, сама располагает.

А Ксюша не знает, как объяснить, понятия не имеет, что же придумал отец, какую схему провернул, чтобы подарить ей, наконец, возможность выбора. Он же толком не сказал ничего, кроме того, что знает способ. И сердце, что еще несколько минут назад отплясывало сальсу, очнулось так же внезапно, как внезапно накануне сошло с ума; замерло. Душу вновь опутал страх – за родного человека, пошедшего ва-банк.

Сильнее всего всегда пугает неизвестность.

– Папа просил тебе карту передать, – размышления об отце подняли в памяти отдельные моменты вчерашнего разговора, и Ксения вихрем кинулась к брошенной на диван сумке, – Сказал, ему чужого не нужно, и… Что нам понадобится. Так и сказал, представляешь? Почему ты от них отказался?

Врач склонил голову на бок: мисс Наивность в очередной раз застала его врасплох – только она так умеет. И смотрит-то как – доверчиво-доверчиво. Что она хочет услышать? Всё же и так понятно… А если нет, он всё ей скажет – но чуть позже.

– Не в деньгах счастье, Ксюша. Некоторые вещи сложно объяснить…

Девушка кивнула: растерянная улыбка сообщала Юре о том, что Ксения, кажется, осталась вполне удовлетворена таким ответом. И она же свидетельствовала, что все мысли её вертятся сейчас вокруг отца.

– Юр, я ему позвоню, ладно!? Я опять разволновалась, хоть он и сказал, что со всем разберется… Правда, я понятия не имею, что папа замыслил! Он просто пришел, попросил прощения и отпустил на все четыре стороны. Взял огонь на себя…

«Проясняется потихоньку… Нет, ничего не понятно!»

Плюхнулась на диван с телефоном в руках, и в глазах её нарастает паника. Врач недоумевает, зачем разрешения спрашивать? Кто её этому научил? Догадывается, кто… Близкие – это святое; судя по всему, ему самому стоит поблагодарить парочку очень неравнодушных людей, и, как ни странно, её отца в их числе – за то, что всё же смог прислушаться к сердцу, что помимо очевидного узрел-таки вещи, которых сам он ему показывать не собирался.

– Тебе моральная поддержка нужна, или мне лучше отчалить на кухню и сделать кофе? – Юра и так знает, что нужна, всё в глазах этих видно, вопрос звучит просто на всякий случай: вдруг она сейчас все-таки захочет остаться одна?

Её глаза мгновенно вспыхнули благодарностью.

– Конечно! – воскликнула Ксюша, малость расслабляясь, протягивая руку и притягивая врача поближе к себе, на диван, – Мне кажется, если я не предъявлю ему тебя, его разочарование будет просто-таки безграничным!

«Вот как? А я думал, он меня на дух не переносит…»

12:01 Кому: Папа: Ты один? Я позвоню FaceTime?

12:02 От кого: Папа: Ну наконец, дочь! Звони!

Калейдоскоп выражений лица отца меняется с безумной скоростью, только успевай считывать: беспокойство, узнавание, облегчение, какое-то смирение и финальным штрихом – вполне добродушная ухмылка. Это из того, что Ксюша успела в его реакции разглядеть, а что там еще было – одному ему известно. От сердца отлегло!

– Привет, па!

– Кхм…, – прочистил голос Юра, – Добрый день, Лев Глебович. Как здоровье?

С учетом того, на каких нотах они расстались, с учетом того, каков именно был посыл оставленного Федотову письма, на резкое потепление чувств со стороны её отца врач не рассчитывал. Отпущенная на свободу дочь и возвращенная карта – еще не повод считать, что ты прощен. Опыт показывает, что на сто процентов с Львом нельзя быть уверенным вообще ни в чем. Отличное у него «знакомство» с родителями вышло, что ни говори. Излишняя прямота, в какие-то моменты граничащая с хамством, ложь, пусть и во спасение, но все-таки ложь; сорванные твоими усилиями планы на жизнь. Доказывай теперь заново, что тебе можно верить – и вообще! А впрочем – не будешь больше никому ничего доказывать: уж какой есть.

– Ну, здорово, молодежь! – безрезультатно пытаясь напустить на себя серьезный вид, поприветствовал их собеседник, – Юрец, ты мне зубы-то не заговаривай! Нормально здоровье, давно лучше не было! Что-то не вижу Статую Свободы на фоне… Или Empire State Building, на худой конец. Вы вообще где?

– В Москве, – девушка никак не могла справиться с расплывающейся от уха до уха своей улыбкой. Папа и впрямь выглядел отлично: не скажешь, что у этого человека в жизни есть хоть какие-то проблемы. Не скажешь, что он с состоянием распрощался или готовится к страшному разговору с Александром Петровичем – уже бывшим, видимо, партнером. Его хитрющая ухмылка сама за себя говорила, только ей до сих пор было невдомек – как!? Как он нашел выход!?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю