Текст книги "Наваждение (СИ)"
Автор книги: Drugogomira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 39 страниц)
Идиот… Без сомнений.
Как перестать ей звонить? Она не берет трубку! Раз за разом он слушает россказни про выключенный аппарат. Не открывает дверь! Весь день не открывает эту гребаную дверь! Видимо, снова сбежала – ничего нового… Чуть что, Ксения куда-то бежит! Одна маленькая ремарка: произошедшее сегодня – не чуть что. Это, чёрт бы побрал его за неспособность держать рот на замке, Апокалипсис!
«Всё тайное рано или поздно становится явным, Юра. Чего ты от неё хотел? Понимания?»
Жалеет врач?
Да, он жалеет! Если бы он только мог заранее знать, насколько глубоко всё это в неё прорастёт, насколько болезненными окажутся для неё эти «рабочие» отношения, насколько сильно по ней ударит его признание, он бы уволился сам – без лишнего промедления. Но он никакой не оракул, не Ванга, не умеет читать мысли. Обычный человек, как и все. И всё равно – виноват, нечего себя оправдывать!
Нет, он не жалеет! Она ему нужна! Всё остальное – просто песок, пыль, труха. В остальном смысла больше нет.
Господи, как объяснить это ей!? Как это вообще объяснить!? Когда? Ксения не оставила ему ни единого шанса это сделать!
Неправда. Она каждый день ему их давала. И все их он благополучно похерил.
«Что же ты натворил…?»
.
.
.
Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
All these words rushing round inside my head
All these thoughts we held so close and still we never said
All these dreams I can’t believe what I would do for you
Holding on is there anything left to loose
There’s something beautiful about you but I just can’t explain
I found it in the rain I found it in the rain
So much Pain, so much Pain is coming down
Will you hold me close again, hold me close again
So much Pain, so much Pain is coming down
Will you hold me close again, hold me close again
Комментарий к Глава 28.1 // Прощай Падаем.
Глава довольно большая, в связи с чем разделена на две части. В этот раз следующая часть публикуется завтра или послезавтра вечером – для упрощения навигации по здоровому тексту, для возможности сделать перерыв, переварить их ссору, оклематься (кто особо восприимчив) и вернуться.
P.S. Спасибо за ваш нереальный фидбэк на прошлую главу! Я до сих пор в полнейшем трансе!
В тексте: Земфира – Goodbye
Reamonn – Pain https://music.youtube.com/watch?v=Twd-GnjlpY0&feature=share
Перевод [мой]:
Все эти слова, что носятся туда-сюда в моей голове
Все эти мысли, что рвались сорваться с губ, но так и остались не высказанными
Все эти мечты – даже не верится, что бы я сделал для тебя
Живу с мыслью, осталось ли еще хоть что-то, что можно потерять?
Есть что-то прекрасное в тебе, я даже не могу объяснить –
Я нашел это в дожде, нашел это в дожде…
Как много боли, как много обрушивается боли!
Обнимешь ли ты меня крепче снова? Прижми к себе крепче снова…
====== Глава 28.2 // Он сказал, что хочет остаться с тобой ======
Юра снова у двери – и снова стучит, и костяшки пальцев уже сбиты, и снова без толку, и снова абонент не доступен. Новая волна отчаяния накрывает. Каждая очередная волна – мощнее предыдущей, и вот его уже сносит цунами. Кажется, единственный человек, который может ему сейчас чем-то помочь – Комиссарова.
14:38 Кому: Юлия: Юля, Ксения не выходила с Вами на связь? Не открывает дверь. Я уже полдня её штурмую.
14:38 От кого: Юлия: Вы там? Сейчас!
А может – и не может.
Юля прибегает через две минуты, Юля разводит руками, утверждая, что не видела девушку со вчерашнего дня, клянётся и божится, что сама не может до неё дозвониться и на всякий случай при враче делает еще один дозвон. Бесполезно. Юля с подозрением вглядывается во врача.
Юра не может и не будет от неё скрывать, какие именно чувства его сейчас обуревают: она – близкий Ксюше человек, сейчас ему очевидно, на чьей стороне горничная, несмотря на собственные интересы, всё это время была. Ему нужна помощь. Любая.
В Юлином взгляде прямой вопрос, в Юрином – прямой ответ. Немое общение… И в этом немом общении они, наконец, друг друга понимают.
– Твою мышь…, – шепчет Комиссарова, правильно считывая молчаливое признание и округляя глаза, – Юрий Сергеевич, надо вскрыть номер! А вдруг она там… Того этого… Чего мы стоим!? Надо лом…
– Юля! Перестаньте! – резко обрывает её врач, борясь с окутывающем душу липким страхом, пытаясь не допустить подобные мысли в собственную голову, – Такого случиться не может! Жизнь – слишком ценна, а Ксения – слишком умна, чтобы этого не понимать. Не паникуйте! Её просто там нет… Это её почерк, Вы же знаете её.
Сколько раз можно потерять единственного человека? Бессчётное количество раз. Потерять её в клубе в их первую встречу. Потерять её, не признавшись, что помнит. Потерять её в лесу в проливной дождь. Потерять её в глуши и бороться со страшным осознанием, что с ней может что-то случиться. Потерять её в своей квартире, изничтожая в себе острое желание согреть теплом. Потерять её в её же объятиях во дворе. Потерять, не использовав ни одной из представленных за весь месяц возможностей, оправдывая собственное поведение какой-то этикой, каким-то будущим. Потерять её, бросив одну неосторожную фразу. Потерять её, обретя. И в этот раз, кажется, навсегда.
Потеряв её, потерять себя.
Ужас… Съедающий внутренности ужас. Она просто уехала… Там пусто. Пусть там будет пусто!
– Я позову управляющую, – взмахивая руками, восклицает горничная, – У неё же ключ-карта есть!
Через несколько секунд Юльки уже и след простыл.
«Что делать…? Зови…».
.
.
Спустя пять минут и двадцать две секунды – пытаясь на чем-то сосредоточиться, отвлечь себя от леденящих нутро мыслей, Юра неотрывно следил за бегом стрелок на наручных часах, – послышался недовольный стук каблуков. Ему вторил испуганный. Комиссарова возвращалась в сопровождении Риты, на лице которой отображалось плохо скрываемое недовольство: кажется, её снова оторвали от спасения маленького отельного мирка.
– Можешь объяснить мне конкретнее, что здесь случилось? – без приветствия начала управляющая.
Взгляд побежал по врачу: оглядела его с макушки до пяток, задержавшись на линии воротника футболки. Брови взлетели вверх. Там на коже, на крыле ключицы, прикрытый тканью, красовался небольшой кровоподтек – отпечаток ночного безумства; метка, которую оставила Ксения, сообщая миру, что он принадлежит ей. Так и было. Так и есть. И, видимо, так будет, независимо от того, осознает она это или нет. Незаметный для окружающих след – если не вглядываться. Если не знать, куда смотреть. Если не выискивать специально.
Под этим сканирующим взглядом хотелось ёжиться, он еле себя сдержал. Тут же вспомнились пять не отвеченных вызовов на свой телефон, пять вызовов, на которые не последовало даже смс с вопросом: «Что хотела?». Значит, стучала, скорее всего, она. Значит, подозревает что-то прямо сейчас. Нет, сейчас, скорее всего, Маргарита уже уверена.
– Ксению никто не видел с вечера, – начал врач бесстрастно, – Трубку не берет. Дверь не открывает. Она в неустойчивом эмоциональном состоянии перед грядущим событием, есть некоторые опасения, поэтому, Рита, открой, пожалуйста, дверь.
Ни малейшего повода ей дать нельзя! Ни намека, ни грамма новых доводов в свою копилку!
Рита изобразила на лице деланное удивление:
– Вот как? Так она и вечером вчера не открывала, Юр. Мне даже показалось, кто-то там плотно занят работой с её… эмоциональным состоянием.
«Знает…»
– Когда кажется, креститься надо, – еле слышно буркнула себе под нос стоящая рядом с врачом горничная, – Трижды.
Врач равнодушно пожал плечами, мысленно призывая на помощь весь свой, как ночью выразилась Ксения, «потрясающий актерский талант». У Риты нет никаких доказательств, а значит, Ксюше ничего не грозит. Но на всякий случай нужно создать ей хоть какое-то мало-мальски убедительное алиби, хоть какую-то сносную легенду придумать.
– Вчера вечером у Ксении был я. У неё болела шея, я предложил ей массаж шейно-воротниковой зоны. Судя по всему, последним её видел тоже я.
– Не мог взять трубку? – прошипела управляющая, забыв про присутствие горничной. Было совершенно очевидно, что она не верит ни одному его слову и не позволит делать из себя дуру.
Но он всё же попробует.
– Руки были в бальзаме, – Юра театрально поджал губы, во взгляде мелькнуло, тут же исчезнув, нахальство, но в целом он прилагал все усилия, чтобы лицо оставалось непроницаемым, пытался ничем не выдать бурю чувств, его одолевавших.
Как же ему хотелось выхватить из ее рук эту злополучную карту и действовать! Но сейчас нельзя показывать ни одной лишней эмоции. Ни единой… Ни превосходства над ней, ни волнения за Ксению, ни безумства внутри – совсем ничего. Рита смотрит надменно, Рита пытается заглянуть глубже и покопаться там как следует. Хочет выудить из него эти эмоции, взять с поличным и предъявить обвинение. Нет. Ей он такого удовольствия не доставит. В нём сейчас полный штиль, главное, самому в это уверовать.
Лицо девушки исказила саркастичная, ядовитая улыбка, взгляд вновь упал на прикрытый воротником участок кожи:
– Смотрю, она хорошо тебя отблаг…
– Чего мы тут стоим!? – торопливо воскликнула Юля, теряя терпение, не позволяя управляющей продолжать свой прессинг, – Давайте откроем уже эту дверь! Вдруг она там таблеток наглоталась!
«Перестань! Хватит!!! Всё в порядке!»
– Рита, открывай, – Юра хмуро посмотрел на блондинку, – Юля права. Ты же не хочешь, в случае чего, оказаться крайней?
Как тяжело контролировать голос! Ему кажется, Маргарита слышит каждую фальшивую ноту… Почему вообще он должен изображать, что ему, по большому счету, всё равно, когда его сейчас разорвёт? Уже разорвало!
Хотя бы ради неё. Ради той, кто знать его не хочет.
Напоследок окатив врача ледяным взглядом, сообщая ему глазами что-то вроде: «Я с тобой еще не закончила!», управляющая подошла-таки к люксу и прислонила ключ к замку. Писк, щелчок… Тишина.
.
.
.
Никого.
«Слава Богу!!!»
В номере абсолютно пусто. Лишь Мистер Дарси сидит столбиком на спинке дивана и недоуменно взирает на ввалившуюся в его владения троицу. Каждый в этой ораве ему хорошо знаком. Друг, враг и «так».
Не долго думая, поссум ломанулся к врачу и, судорожно цепляясь лапками за штанину, а затем за футболку, забрался на плечо. Так безопаснее!
«Привет, друг. Давно не виделись… Где она?»
Юра медленно скользит взглядом по номеру, и нутро наливается свинцовой тяжестью. Час назад, когда, забаррикадировавшись в кабинете, он в очередной раз пытался до неё дозвониться, ему казалось, что хуже быть просто не может. Может. Под этим грузом уже не подняться.
Здесь фактически ничего не изменилось с тех пор, как он вышел в эту дверь в пятом часу утра. Не прибрано, вещи валяются прямо на полу, её измятая льняная рубашка небрежно брошена на кресло, скомканное белье, от которого он своими руками её избавлял, – так и забыто в месте приземления; снесенный торшер оставлен в горизонтали. Ворох бумажных платков вперемешку с кредитными карточками, наличными и какими-то таблетками – на столе. Медленно, на негнущихся ногах подойдя к столу, врач взял в руки пузырек; прикрыв глаза, еле слышно облегченно выдохнул. Легкое успокоительное, вреда не причинит. На постель Юра смотреть не в силах. Он разглядывает комнату и чувствует, как сердце поднимается всё выше к горлу. Ощущения от касаний её кожи вновь на подушечках пальцев, на поверхности ладоней, в ноздрях её запах, в ушах – её шепот, во рту – её вкус, и острая боль разносится по телу. Она не просто бежала… Она бежала отсюда, не оборачиваясь, уносила ноги. Спасалась!
– Ну! Нет тут её! Нечего было панику разводить, – недовольно проворчала Рита, направляясь в ванную. Дойдя до места назначения, встала как вкопанная. Взору ее предстали разбросанные, разбитые баночки, которые никто так и не удосужился прибрать. Брошенное в раковину полотенце для рук. Раскрытый тюбик мази. Полный хаос. С учетом того, что она только что имела удовольствие лицезреть валяющуюся на полу в комнате лампу, нижнее белье и перевернутую вверх тормашками постель, нетрудно представить общую картинку, что красочными уверенными мазками набрасывалась прямо сейчас в её голове.
Пазл сложился.
«Вы тут полную дуру сейчас все из меня пытаетесь сделать!?»
– Комиссарова! Долго ты еще будешь рыскать в чужих вещах? Что, работы нет!? Так я тебе ее сейчас найду! – рявкнула, вновь возникая в дверном проеме, Маргарита: она была зла, как тысяча чертей. – Кыш отсюда!
Юля, задумчиво высматривающая что-то у постели, резко распрямилась и попятилась в сторону выхода. Проходя мимо замершего посреди люкса – со смартфоном у левого уха и поссумом на правом плече – врача, пробормотала:
– Телефон тут, в одеяле, выключен. Бесполезно…
И выскочила в раскрытую дверь.
«Нет шансов…»
Проводив горничную долгим взглядом, управляющая сложила руки на груди и развернулась к врачу:
– Юрочка, ты меня совсем за идиотку держишь? У тебя засос на шее!
«Всё никак не успокоишься?»
Кажется, Рита не сдается. Кажется, перевернутый вверх дном номер лишь добавил ей уверенности в собственной правоте, убедил в верности догадки. Кажется, она пытается загнать их в угол. И абсолютно точно она не на того напала. Это «раз». Поздно пытаться на него давить. Это «два». Главную войну он уже проиграл, уже умер, уже отправился прямиком в ад, так что эти её тычки пикой в, по сути, труп – просто кур смешить.
А вообще, он и не из таких передряг выбирался в свое время. Это, опять же, «раз».
– Раздражение после бритья, – меланхолично ответил врач, не моргнув глазом. – Лезвие пора менять.
– А вот это вот всё, – Маргарита обвела помещение выразительным взглядом, – как понимать? Метеорит упал?
– Результат нестабильного эмоционального фона. Рита, говори прямо, на что ты намекаешь? Я этих ваших женских экивоков не понимаю.
Вскинув подбородок, управляющая подошла ближе, и еще ближе, нарушила все мыслимые границы. Проникновенно заглянув в глаза снизу вверх, прошептала:
– Прямо? Ну, окей. Ты с ней спал. Я вас слышала, так что не отнекивайся!
«Ладно, не буду…»
Юра стоит, не шевелясь; чувствует запах Chanel и недоумевает, как когда-то мог на него повестись? Ни шагу назад. Хочет добыть доказательства и пойти на шантаж? Жизнь Ксении испортить? Ничего не выйдет, как бы ей это подоступнее объяснить?
Сейчас объяснит.
– Подслушивать нехорошо, Рита. Тебя разве в детстве не учили?
Её глаза распахнулись и стали похожи на два больших красивых лазурных блюдца. Понять, врач действительно признается или просто над ней издевается, возможным не представляется: ответом ей стал наглый, насмешливый взгляд и при этом абсолютно бесстрастное выражение лица – ни одна мышца на нём не дрогнула.
«Ты пожалеешь…»
– Я расскажу Ивану, и от вас обоих мокрого места не останется…, – в глазах горит пламя, а постепенно проявляющееся на лице выражение триумфа указывает на то, что свой план она считает годным. Думает, он поведется на это, испугается?
Он её пыл потушит.
«Пустые угрозы. Умей признавать поражение»
– Рита, уйми свое задетое эго и воспаленную фантазию, на слово тебе никто не поверит, – снисходительно усмехнулся врач, – Я уже объяснил и повторю еще столько раз, сколько потребуется, – я делал Ксении массаж. Подобные манипуляции обсуждены с Федотовым еще на этапе найма. По согласованию с ним при необходимости я мог бы в этом номере хоть каждую ночь ночевать. Чтобы доказать кому-то, что мы с ней спали, ты должна была поймать нас с поличным, аудио или видео записать. Видео, конечно, было бы предпочтительнее – понадежнее. – Склонил голову набок, внимательный, холодный взгляд скользит по её лицу, – Признай, ты просто наговариваешь на Ксению – из ревности, например. Это я тоже скажу.
С плохо скрываемым удовлетворением врач наблюдает, как приоткрылся Ритин маленький, аккуратный рот. Как он снова закрылся. Неужели ей, наконец, нечем крыть?
– Знаешь, что, Айболит? – выдохнула управляющая, понятия при этом не имея, «что» же конкретно хочет ему сообщить. Уделал её по всем фронтам, ей нечего сказать. Она проиграла.
Юра смотрит на девушку равнодушно, всем своим видом показывая, что ему уже давно не интересно вести эту пустую, бессмысленную беседу.
– Не знаю. Извини, мне пора идти собираться. Счастливо оставаться, Рита. Приятно было познакомиться.
«Удачи желать не буду».
.
.
«Ты пожалеешь!»
Стоя посреди комнаты, вперившись взглядом в валяющееся у кровати белье, брезгливо морщась, управляющая пытается справиться с оглушающей злостью, её топившей. Ему вновь удалось выкрутиться – и выкрутиться убедительно! Он, черт возьми, прав – у неё нет никаких доказательств связи между ними! Никто не обязан верить ей на слово и не поверит. Более того, если она бездоказательно обвинит мелкую в измене, та добьется её увольнения – Лев вышвырнет её отсюда, как какую-нибудь шавку, за нелояльность к своей драгоценной дочурке.
«Видео, говоришь?»
Эта обвела её вокруг пальца, облапошила, отобрала то, что причиталось ей; причинила боль и осталась безнаказанной! Но Рита – не из тех, кто позволит так с собой поступать! Одна она страдать не будет! Нужно отомстить! Нужно ответить той же монетой! Ксюшка забрала у неё Айболита – хорошо. Значит, она – заберет её бабника. Запишет долбаное видео! А поскольку месть – блюдо, которое нужно подавать холодным, прибережет пикантный контент до лучших времен. Пришлет мелкой на девятом месяце беременности.
Смартфон в руке дрожит. Как там он у неё записан? «Ксюшкин»?
«Да возьми же трубку, черт тебя побери!»
– Привет, зай! Как делишки? – ласковым, томным голосом начала Рита, – …У меня как всегда – лучше всех! Знаешь, я всё никак не могу забыть ту сумасшедшую ночь. …И ты? Я и не сомневалась… Может, повторим? Ты, как-никак, еще целых три дня свободный мужчина. …Чудесно! Тогда сегодня в десять вечера в том же отеле! …Да, в «Пантеоне». …До встречи, милый! Уже сгораю от предвкушения! Пусть это будет мой сделанный лично тебе свадебный подарок.
Вот так… Вот так!
…Memories are just where you leave them.
Drag the waters, ‘til the depths give up their dead.
What did you expect to find?
Was it something you left behind?
Don’t you remember anything I said? When I said
Don’t fall away and leave me to myself…
Скрыться от всех в толпе тел. Спрятаться от равнодушного мира под землей. Влиться в бесконечный поток и обезличить глаза, обезличить себя. Прерывисто, тяжело дышать, втягивая ноздрями запах подземки, наполняя легкие этим воздухом. Слушать музыку на стареньком Shuffle на такой громкости, чтобы все мысли вон, чтобы до звона в голове, до глухоты, до пульсирующих висков. Снова слышать слова, чёртовы слова! Не прятать слёзы, всё равно никому нет до тебя дела: каждый в этом людском сборище – наедине с собой. Выплакать всё, что можно, высушить себя до дна, до последней капли.
Слышать его голос:
«Нет. Мы не знакомы. Очень приятно… Ксения…».
Плакать.
.
.
Прячась от косого взгляда бармена в самом дальнем, самом темном углу пустынного бара, прикончить бутылку Ruby Porto. На пустой желудок, чтобы наверняка. Чтобы ей нутро разъело, чтобы все его старания прахом пошли! «Вот тебе! Смотри, любуйся!». «Прости…». Обхватив голову руками, потеряться во времени: просидеть час, а может и два, безуспешно пытаясь заставить себя перестать умирать и начать, наконец, ненавидеть.
.
.
Поймать частника и попросить отвезти «на Сокол», направлять по памяти и оказаться-таки в том дворе. Потому что мазохистка же – диагноз давно установлен. Не подниматься к 79-ой, не подпирать дверь спиной. Сидеть там, во дворе, на лавке, одним своим видом распугивая местных бабушек, мамочек и ребятню. Пялиться в ту точку, где они стояли неделю назад, смотреть через неё, насквозь. Представлять, как послезавтра отсюда такси увезет его в аэропорт. Рыдать в голос, потому что, оказывается, в метро до дна не получилось, там еще вёдра, соленые реки, озера и океаны – у неё внутри. Отказываться от помощи сердобольных прохожих, не замечать повысовывавшихся в окон любопытных жильцов.
Плотину прорвало. Этот двор надолго её запомнит.
.
.
Снова пить – уже в другом баре. Потому что она не умеет сама с собой быть, потому что не знает, как ещё – заглушить, выбраться из этого ада! Ненавидеть, наконец, – в основном, себя. И его. Фальшь в своей жизни! Клясться себе никогда. Ни при каких обстоятельствах. Никого. Не любить.
Никогда!
Никого!
Ни при каких обстоятельствах!
Нет!
Чувствовать, как кровоточит сердце. Чувствовать себя обманутой. Чувствовать себя пластиковой куклой, брошенной, и в самом деле никому не нужной. Чувствовать себя развратной девицей, жалким созданием, выклянчившим себе чуть-чуть любви. Обесценивать всё, что видела ночью в его глазах. Она не видела, ей в бреду агонии приснилось, показалось всё. Он этого не хотел… В умении желаемое выдавать за действительное ей равных нет!
…She cries her life is like / Some movie, black and white
Dead actors faking lines / Over and over and over again she cries…
.
.
Пытаться изничтожить в себе всё живое. Ощущать лишь оглушающую сознание, пробивающую насквозь, парализующую боль.
.
.
Стоять на некогда любимом мосту, не смотреть на счастливые парочки и замочки на перилах, смотреть в воду и думать, достаточно ли будет высоты. «Ксюша, ты будешь об этом жалеть…». Отойти от парапета от греха подальше.
Жизнь слишком ценна, а она – она обещает себе, что когда-нибудь поумнеет. И любить впредь будет только себя. Он же сам говорил: «Вы у себя одна…». Да, она у себя одна.
На восемь миллиардов одна такая – наивная. И слепая.
.
.
Совсем одна.
.
.
Трезветь с заходом алого солнца. Сидя на покрывшемся вечерней росой газоне у кромки Москва-реки, ежиться от поднявшегося ветра; уткнуться лбом в холодные колени, крепко обхватить их руками, и, обессилев в своей бесплодной борьбе, позволять воспоминаниям всплывать из глубин памяти и возникать калейдоскопом перед её глазами.
…Don’t fall away and leave me to myself!
Don’t fall away and leave love bleeding!
In my hands, in my hands again / Leave love bleeding
In my hands, in my hands / Love lies bleeding.
«Всё…»
Вещи собраны, сложены в небольшой чемодан и спущены в машину. В этом кабинете, в этом люксе ничего больше не напоминает о том, что здесь когда-то работал Юрий Сергеевич Симонов. Выбоина на стене, но и ту закрасят, как только за ним хлопнет дверь.
Со всеми, с кем вежливо было бы попрощаться, врач уже попрощался, а с некоторыми – и невежливо; тех, с кем он хотел бы попрощаться – здесь нет. Лев Глебович второй день в городе по каким-то одному ему известным делам; Ксения – … Юра прекратил свои попытки до неё дозвониться. И теперь уговаривает себя оставить её в покое.
Перестать сотрясать её мир.
Вещи собраны, а его служба у Федотова – окончена. Бесславно. Как терапевт, он добился у обоих своих клиентов значительного прогресса, но на этом и всё. Как психолог, провалил свою задачу более, чем полностью, лишь усугубил её состояние. Единственное его достижение – её прозрение, единственное, на что он может слабо надеяться, так это на то, что она не потеряет себя вновь в этом браке. Всё остальное – его личный чистый, ничем не омрачённый провал. Свадьба состоится, ничто не сообщает врачу об обратном, все его усилия разбились о глухую, непробиваемую, выстроенную Федотовым стену. Себя он сдержать не смог. Забыл обо всём на свете, об этике, о главном принципе врачебного кодекса, нарушил все свои обещания, пошел у себя на поводу. А поплатилась за это она. На этом фоне все их достижения превращаются в пыль. В дым, в золу, в прах.
20:20 Кому: Юлия: Юля, напишите мне первого, «да» или «нет». Почта на всякий случай: [email protected]
20:25 От кого: Юлия: Вы все еще надеетесь на «нет»?
20:27 Кому: Юлия: Я не сдаюсь.
.
.
Он не сдается.
Перед ним на рабочем столе – заявление об увольнении в связи с окончанием срока действия договора с Федотовым Л.Г. Размашисто подписано сегодняшним числом.
Перед ним – листы бумаги, исписанные от руки, и чистый конверт с выведенным на нем твердой рукой именем адресата: Федотову Л.Г. Его последний гвоздь и его последняя надежда. Бомба замедленного действия, которая может взорваться сразу, а может – пока он будет пересекать Атлантику. А может, во Льве умер первоклассный сапёр, и он эту бомбу обезвредит, лишь взяв в руки, – отправит в помойное ведро.
Здесь же, на столе, зарплатная карта, на которую вчера по договору со Львом поступил остаток денежных средств, заработанных врачом за этот месяц. На ней вся сумма целиком, до рубля. К карточке скрепкой прикреплена отдельная записка: «Взять не могу, причины личные. Можете считать это компенсацией за моральный ущерб, причиненный Вам моей ложью о состоянии Вашего здоровья. С Вашим здоровьем на данный момент всё в полном порядке. Пин-код пришлю сообщением».
Он и впрямь не может взять эти деньги. Не потому, что хочет таким образом принести Льву извинения за свое вранье, хотя отчасти причина в этом. Лишь отчасти. Он просто не может их взять, решение принято давно. Отказывается соглашаться, что у их отношений была цена. Протестует против того, что боролся за её лучшую жизнь за вознаграждение, а не от сердца. Говорят, деньги не пахнут? Так вот – иногда они смердят. И он не хочет к ним прикасаться.
Заставить себя выйти из этого кабинета – невозможно тяжело, и Юра высиживает, уперев локти в столешницу и запустив пальцы в волосы, гипнотизирует дохлый телефон. Интуиция подсказывает ему, что Ксению он больше не увидит – не только сегодня, не увидит вообще. Все мысли сейчас, когда всё, что можно было, уже стряслось, когда время не повернуть вспять, когда уже ничего не исправить, крутятся вокруг двух фраз, которыми она его расстреляла в упор, вряд ли об этом подозревая:
«Ты всё это время игрался со мной!».
«Ты жалеешь».
Ксения действительно так думает, это было и не было сказано сгоряча, в сердцах. И у неё для веры в свою правоту есть все основания. Он не знает, что должен сделать, чтобы убедить ее в обратном.
Он знает.
Он всё еще медлит.
Он может разрушить жизнь этой семьи и по-прежнему к этому не готов.
А еще – он чувствует, что проиграет и эту битву. Да, проиграет. Они знакомы всего месяц. Месяц против трех лет каких-никаких, но отношений, – это смешно; однократная связь, даже не начавшийся роман против благополучия её родных – это неразумно, это глупо, это преступление, и она сама это понимает.
Но как еще до неё донести, что она ему нужна, если она не желает ничего слышать? Как еще дать ей понять, что чувствует он? Как, если не объявив войну всему миру?
Он должен оставить её в покое, должен прекратить сотрясать её мир.
Должен согласиться её потерять.
«Отпусти её…»
Он должен, но он не может, он не согласен!
Вспоминать. Вспоминать. Вспоминать. Выуживать наружу, вопреки внутренним протестам, инстинкту самосохранения и здравому смыслу всё, с ним связанное. Перемалывать, вновь пропускать через сердце. Она же мазохистка, ей можно. Теперь всё можно, она уже кончилась всё равно.
…Глубокая ночь, московский клуб, темный закуток, ощущающаяся кожей спины холодная стена, океаны глаз, горячие сухие губы и дыхание с привкусом виски, теплые ладони… Холодное, отрезвляющее, брошенное свысока: «Ни тебе, ни мне это не поможет». И впрямь так думал. Всё, что между ними было, вполне объяснимо плещущимся в крови обоих алкоголем.
…Знакомство в стенах отеля и его такое натуральное, такое убедительное: «Нет. Мы не знакомы. Очень приятно… Ксения…». Как выясняется, блестяще исполненная роль. Ксюша до сих пор помнит собственное удивление и захлестнувшее ее негодование, помнит, как обидно это было – понимать, что совершенно не запомнилась ему там, в клубе. Как думала, как же ей реагировать: подхватить легенду или выложить отцу историю их общения как на духу? Выбрала первое. Сама вступила с ним в эту игру. А ему, оказывается, доверие её было нужно. Вот оно что…
Доверие… Похоже на то… Юра её доверия с первого дня пытался добиться: ему не нравилось, что она обращалась к нему по имени отчеству, он попервой её всё поправлял, но через какое-то время, чувствуя сопротивление, попытки оставил. Наушники ей свои отдал, аргументируя поступок нежеланием слушать грохот из колонок после полуночи. Она тогда как должное приняла, а с какой стати-то?
Наушники… Сколько просто хорошего, важного и по-настоящему необходимого ей он для неё сделал…
…«Ксения, ты серьезно? У меня что, на лице всё это время было написано: «А теперь давайте с Вами поиграемся, госпожа Завгородняя»?»
С ним связаны самые тёплые и яркие моменты её черно-белой до его появления жизни. Пусть он жалеет об их сближении, но собственные эмоции «перепрошить» ей по-прежнему не удается, ведь с Юрой она снова начала дышать. Увидела цвета, краски. И не может теперь всё перечеркать, сделать вид, что этого не было, что не он был тому причиной.
…Первый совместный выезд, заботливо припасенное им для неё яблоко, стыд, накрывший её, когда она поняла, что он видел, как записан в её телефоне. Такие же «Маршаллы», как у него – просто так, чтоб не куксилась, чтобы улыбнулась, чтобы доверилась… И солнечные зайчики на внутреннем веке. Парк, и он с телефоном у уха бродит по лужайке чуть поодаль, давая ей возможность насладиться музыкой и спокойствием вокруг себя.
…Ожесточенная бойня принесенными им из собственного номера подушками. Так вовремя… Она в тот вечер вновь заподозрила Ваню в измене, загнала себя в угол аргументами о том, что свечку не держала и не может быть уверена, пусть и запах от него – чужой; она в тот вечер со своей болью еле справлялась. А он как знал. Пух и перья во все стороны, снег в комнате, чувство испытанного вдруг огромного облегчения и выражение глубокого удовлетворения на его лице. «Ошибаетесь. Я люблю контроль. Разве не ясно?». Сразу дал понять, что предпочитает держать ситуацию под контролем. А она глухая. Или глупая. Или всё вместе – комбо же!
…«Извините, медведя я все-таки не могу Вам отдать, погорячился. Тогда у меня совсем никого не останется». Она думала, врач снова развел её, но медведь – существует, медведь – настоящий. И, судя по тому, что она успела за этот месяц узнать о Юриной жизни, очень важная её часть, память о близких, о счастливом детстве. Ведь снова, выходит, предупредил – о своем одиночестве, а позже – и о том, что обществу людей предпочитает общество, ну, например, вещей из детства: они не предадут, не разочаруют и не причинят боль. Но в неё он, по крайней мере, верил – и этого не скрывал.
Медведь… Может быть, где-то в самой глубине его души всё еще живет маленький мальчик? Где-то так глубоко, что он и сам не подозревает… Вдруг? Судя по тому задору, с которым он вокруг неё вакханалию вечно устраивал, вполне возможно.
