Текст книги "Наваждение (СИ)"
Автор книги: Drugogomira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)
Очень своевременно, ага. Нужна ему её влюбленность за три дня до увольнения, за пять до отлёта? Хочет она этим признанием поставить его и себя в крайне неловкое положение? Хочет выглядеть маленькой, слабой, не пойми, что себе придумавшей и непонятно на что надеющейся девочкой в его глазах? Как в них потом вообще смотреть?
Проще сгинуть.
Зачем ей это всё, если исхода всё равно нет? Ясно зачем: она мазохистка просто, каких поискать. Ей всё мало боли, надо добавить! Может, надо ей убедиться, что у него к ней нет ничего, штиль, ровно. Убедиться, когда-нибудь всё же пережить его нелюбовь и принять, перестать, наконец, думать, как всё могло бы быть, успей она из-за врача от всего отказаться.
Вопросы одолевают голову. С тех пор, как он здесь завелся, ранее казавшиеся незыблемыми убеждения сменились миллионов вопросов без ответов. А вдруг… А вдруг он всё же чувствует что-то? Вдруг она для него – значит? Вдруг она – уже не просто его работа? Зачем пил? Зачем эта песня? Зачем стакан этот в стенку запустил? Зачем лезет на рожон и рискует увольнением раньше времени, пытаясь образумить отца? Она что, отца своего не знает? Прекрасно знает… Если уж он что в голову себе втемяшил, то его с места не сдвинешь. Да и невозможно уже что-то изменить.
«Нас двое…»
«Ксения, честно говоря, я волнуюсь»
«Меня беспокоит только одно… Вы были в шаге»
Ничего это не значит. Ее холодный, невозмутимый, рассудительный врач просто гораздо человечнее, чем прикидывается. Искренне за неё переживает, хоть и вида не подаёт. А мелодия и впрямь прилипчивая.
«Зачем мне быть отдельно от тебя? Ведь я так не хочу сейчас…»
.
.
Она должна сказать! Должна увидеть всё своими глазами!
.
.
Восемь часов тридцать минут утра. Ксюша стоит у 305-ого и робко стучит в дверь. В голове абсолютно пусто, если он откроет, она сказать не сможет, ее накрывает смятением, волной ужаса, она пластырь попросит! Но никто не открывает, шагов не слышно. В пустую минуту назад голову лезут странные мысли, и самая безобидная гласит, что Юра просто в душе. Но есть и другая, не пойми откуда взявшаяся, паническая, перекрикивающая все остальные:
«Ты же у себя ночевал!? Открой! Покажи, что ты здесь!»
Нет. Нет там никого.
Восемь часов сорок минут утра. Ксения недоуменно смотрит на распахнутую настежь дверь собственного люкса. Десять минут назад она выходила в коридор как в тумане, как пьяная, и не помнит, прикрывала ли её за собой.
– Юрец!!!
Лев Глебович Федотов с самого утра зол как черт – явно не с той ноги встал: хмурый, задумчивый, ворчливый и определенно не рад ненавязчивой компании семейного врача. Это у них взаимно. Последнего посещают мысли о предумышленном убийстве своего начальства. А что, жизнь уже пожил. Вот и пусть теперь другие поживут. Вместо свадьбы будут похороны, Ксении не придется приносить свою жертву. Это идея…
Идиотическая. Параноидальная. Как и все остальные, имеющая право на существование.
– Слушаю Вас, Лев Глебович, – равнодушно ответил Юра, складывая спортивный инвентарь в гольф-кар. На Федотова он не смотрел, гоняя в голове самые разные варианты избавления от основной проблемы. Фантазия врача разыгралась на полную.
«Может, палкой для спортивной ходьбы его?»
Шутки шутками, а, как известно, в каждой шутке лишь доля шутки. Кажется, вероятность того, что из этого отеля он отправится не в Штаты, а в места не столь отдаленные, довольно призрачная, но все-таки имеется.
– Воды дай!!! —рявкнул Лев, усаживаясь на свое место. – Чего ты возишься?
Хм… А не поиграть ли ему в «тетрис», раскладывая и перекладывая в багажнике машины скудный скарб? Главное, чтобы красиво лежало. Симметрично. Вплотную друг к другу. Без лишних зазоров. Вроде готово. Нет, так не пойдет, перфекционист внутри врача протестует. Надо переложить по новой.
– Вода у Вас под левым локтем. Скоро поедем, извините за задержку.
«Интересно, а плавать он умеет? Может, в озере утопить?»
– Юрец, какого лешего!?!? Ты там что, заснул!? – Лев начал выходить из себя, казалось, еще чуть-чуть, и из ушей его повалит пар.
Юра с меланхоличным видом сел за руль, повернул ключ зажигания и вдарил по газам. Дернувшись, гольф-кар пополз – со скоростью бешеной улитки.
– Задумался, Лев Глебович. Больше не повторится.
К врачу Федотов разворачивался уже с совершенно озверевшим выражением лица. Чтобы это понять, смотреть на него и не надо было: атмосфера вокруг них была гнетущей и нервозной, казалось, еще чуть-чуть, и раздастся гром, молнии полетят! Мужчина буквально глазами его пожирал, вся его злость выплескивалась сейчас на «водителя», который, в свою очередь, испытывал чувство какого-то невероятного удовлетворения, доводя пассажира до белого каления.
– О чем тебе думать? – сквозь зубы процедил Лев, – Я тебе за что деньги плачу? Чтобы ты думал обо мне, а не в облаках витал!
…Голоса внутри как сорвались с цепи
На «три» прыгаем вниз…
– Я и думаю о Вас, Лев Глебович, – спокойно произнес врач, не отрывая взгляда от дороги. – «Может, яда Вам подсыпать в вечерний чай? Столько вариантов…» – Помнится, Вы мне как-то говорили, что Ксения Вам хоть и приемная, но дороже родной. – Юра, наконец, повернулся к её отцу, – Так вот, Лев Глебович. Не похоже.
Мнение, которого Федотов – как всегда – не просил. В голове уже звучало: «Юрец, хочешь совет? Пасть закрой!». Черта с два он её закроет! Лев больше, чем полминуты, терпеть и слушать это не станет, так что он должен быть предельно короток и при этом предельно красноречив в выбранных выражениях.
– Что ты имеешь ввиду? – с явной угрозой в голосе прохрипел мужчина, краснея лицом и вперившись во врача взглядом.
«Давай, не стесняйся. Что тебе терять-то уже?»
– Собственного ребёнка Вы бы мечтой шантажировать не стали и на эшафот бы не повели, – голос звучал ровно и негромко, но при этом безапелляционно. Вовсе не к крикам, не к возмутительным возгласам люди прислушиваются: если тебе нужно донести в чужой мозг свой посыл, необходимо держать себя в руках, демонстрируя при этом абсолютную уверенность.
Тишина. Тишина, разорванная раскатившимся по полям криком:
– Какой ещё эшафот!? Юрец, ты в своём уме!? Что ты несёшь!? – зарычал Федотов, окончательно багровея лицом. Ноздри раздувались, глаза метали молнии. Да плевать. Врач подготовился.
– Я хочу, – четко, с паузами и акцентами в нужных местах произнес Юра всё так же спокойно, хотя внутри все вопило, хотя сердце колотилось, как сумасшедшее, – чтобы Вы отдавали себе полный отчёт, что бросаете её сейчас прямиком в лапы абьюзеру. В угоду своим интересам. В браке он сломит её окончательно. Особенно, если дети.
Припечатал. Федотов молчал, уставившись на дорогу и, как очень надеялся врач, переваривая услышанное. Юра знал, что перешел черту, и расплата за это обрушится на него незамедлительно. Но ему терять нечего, лишь три мучительных и одновременно невозможно желанных дня рядом с ней. Три дня рядом и свадьба против увольнения сегодня и призрачной надежды на благополучный для неё исход. С чего врач взял, что надежда, хоть капля её, есть, он и сам не мог понять. Предчувствие, интуиция, баранье упрямство, голоса – как угодно, можете в дурку его отправлять прям сейчас. Но в любом случае выборы не сопоставимы. Не обсуждаются, не подлежат обдумыванию. Без шансов, без вариантов.
– Юрец. Знаешь, что? – наконец, раздалось Федотовское тихое. Это был не вопрос и не предупреждение. Это был вынесенный приговор.
««Можешь паковать монатки, Юрец»»
– Знаю. Для меня три дня ничего не решают, сборами займусь, – пожал Юра плечами, – Для Вас – вполне возможно да. Не хотел Вам говорить в такой обстановке, но выбора Вы мне не оставили. Результаты Вашей биохимии утром пришли. Они неожиданно подозрительны на фоне спокойного общего анализа крови, АСТ повысился – это сердце, возможно, развитие некроза сердечной мышцы. Разумеется, нужны дополнительные обследования. Но волноваться пока в любом случае не стоит: сейчас предотвратить можно всё или фактически всё, если вовремя диагностировать, если сразу принять меры. Так что в Ваших интересах, не откладывая дело в долгий ящик, найти нового врача мне на смену. Я должен ввести его в курс дела, подробно рассказать о собранном анамнезе, половина пока в голове, чтобы ни Вы, ни он время не теряли – определялись с дальнейшей тактикой. В ближайшие недели, скорее всего, понадобится лечь в стационар. Впрочем, если Вы желаете, я готов уехать сегодня же, с Вашим новым врачом мы можем и созвониться, но личная встреча в Вашем присутствии предпочтительней, – Юра перевел на побелевшего Федотова холодный взгляд, – Выпейте таблетку от давления, Лев Глебович, она в бардачке. Вода под локтем.
Нет, ему Федотова не жаль. Он поступил отвратительно, но ему перед ним за свою наглую, идущую вразрез со всеми врачебными принципами и этикой ложь не стыдно. Юра готов расплатиться и расплатится за нее сполна. Он делает всё, фактически всё, что может, чтобы донести до этого слепого, глухого человека основное, и вот пусть теперь думает, сможет ли он выпутать себя и её из того дерьма, в которое своими руками и усадил, и как всё-таки это сделать. Врачу уже плевать на принципы, этику, мораль и отношение к себе, свое реноме – плевать. Да, формально он, судя по всему, уволен, но скорее всего, хотя бы день в запасе у него все же будет, пока перепуганный перспективами Лев в срочном порядке будет искать замену, а его держать при себе просто на всякий случай. А если нет… Ну, значит, нет. Значит, «добить» Федотова придется прямо сегодня.
– И последнее насчет Ксении, Лев Глебович, – нарушил напряженное молчание Юра, паркуя гольф-кар на стоянке у главного входа в отель, – Она Вам этого никогда не скажет, потому что прекрасно понимает, чем Вам это грозит. Интересно получается, да? Ваша приемная дочь о Вас думает, а Вы о ней – нет. Кто тут кому дороже родного, даже не вопрос.
И добавил, немного подумав:
– А лечится всё, если вовремя. Не переживайте.
Ксюша не может остановиться, веки опухли и невыносимо горят, Юлька уже перетаскала ей из бара половину запаса воды, но вода не помогает. Узнай кто причину, пальцем у виска покрутит, но просто это уже последняя капля! Она больше не может держать все эти адовые эмоции в себе! Она же не железная! Плотину прорвало!
.
.
«Наконец-то!»
Наконец-то они явились! Пелена слез застилает глаза, но кое-как сфокусировав взгляд на лицах, Ксения всё же видит: отец вошел в лобби первым, мрачнее тучи, белее белого листа бумаги, Юра, неизменно со своим чемоданчиком, – следом. Его отрешенный вид и напряженные плечи говорят ей об одном: пока она тут льет ручьи, проклиная себя за собственную рассеянность, у кого-то из них случилось нечто страшное. От этого понимания перехватывает дыхание, и девушка затихает в неизбывном ужасе.
– Дочь? Ты чего ревешь? Всех постояльцев вокруг себя распугала, – через все лобби гаркнул отец, направляясь прямиком к ней. Заметил – не заметишь тут! Еще и Юлька рядом сидит со скорбным видом, обнимая за плечи, – Уже доложили, что ли?
– О чем? – замерев, Ксюша озадаченно уставилась на папу. О чем таком ей должны были доложить? И кто?
– Да… Так, – отрешенно махнул он рукой куда-то в пространство, бросив хмурый взгляд на Юру, который этого даже не заметил: врач вопросительно смотрел на девушку в ожидании каких-то пояснений. Как она даст ему эти пояснения? Ее проблема – катастрофа вселенского масштаба, но глядя на них двоих, Ксении начинает казаться, что проблема эта и выеденного яйца не стоит по сравнению с той, о которой она пока не знает, но которая, и это ей уже совершенно очевидно, в разы масштабнее. От этого осознания в горле встал ком, в голове шумит, накатывающий страх мешает сделать полноценный вдох, и всё вокруг теряет четкость, расплывается перед глазами.
Врач не выдерживает первым:
– Ксения, что случилось?
Сил говорить совершенно нет, она знает, что голос будет звучать ужасно, ей стыдно признаться, что именно стало причиной этих рек, плечи вновь трясутся, и Юля, обнимая ее крепче, берет объяснения на себя:
– Мистер Дарси пропал… Ксюха оставила дверь открытой… И окно. И он удрал – то ли в коридор, то ли на улицу. Весь отель уже почти три часа безрезультатно ищет.
Выражение его лица изменилось, это было видно даже через воду на ресницах. Секундное облегчение, а вслед за облегчением – сожаление и тревога на нем отразились. Хоть один неравнодушный нашелся, хоть один не смотрит на неё с недоумением. Юлька почему-то не считается – к ее поддержке Ксюша давно привыкла и принимает как данное.
– Ясно, Юля, спасибо, – кивнул Юра, – Ксения, не волнуйтесь, найдем мы его, я подключусь. Наверняка где-то здесь спрятался. Принесу Вам успокоительное и займусь.
Папа исподлобья поглядывал то на неё, то на врача: в его голове, девушке это было абсолютно очевидно, шла напряженная борьба. Ксюша не могла спокойно на него смотреть: видно же было, как прямо сейчас он совершает сам с собой какую-то сделку, а еще прекрасно видно, что что-то от неё скрывает.
– С-спасибо, Юрий Сергеевич… Он Вас знает… М-может, к Вам он выйдет? Папа, – Ксюша посмотрела на отца, – чего я не знаю? Ч-что ты имел ввиду? Говори.
– Сущая ерунда, дочь, – отмахнулся отец рассеянно, – Не бери в голову. Сотрудника одного пришлось уволить. Но белку твою он тебе найдет.
«Ч-то? Сотрудника…?
Но белку… Найдёт?
Это – Юру!? Кого!?!?»
Удар! Еще! Воздух выкачан! – «Что!? Как!?» – Сердце остановилось и упало в пятки, Юлькины руки крепче сжимают ее плечи в стальном кольце, – «Юру!? Он же Юру имеет ввиду!?» – Нечем дышать, совершенно нечем! У неё же было еще почти три дня… С ним.
«Почему!?!?»
– Твою мышь.., – еле слышно выдыхает рыжая в ухо.
– Уволить? – шепчет Ксюша, отказываясь верить собственным ушам, переводя непонимающий взгляд на врача, – Папа, за что!? У него же меньше трех дней здесь осталось…
Отец развел руками: решение принято, мол:
– Болтает много, лопнуло мое терпение. Найду нового сегодня-завтра, всего делов. Введет его в курс дела и будет свободен.
– Ты не можешь.., – слова срываются с губ, но звучат так тихо, что слышит, кажется, только Юлька, – Он и мой врач тоже… Ты не можешь…
К горлу подкатывает холодная волна, тело бесконтрольно трясётся мелкой дрожью, перед глазами рябит, кто-то глушит шум жизни вокруг нее. Размывается… Теряет цвета… Кружится… Шумит… Тошнит… Отдаляется и ускользает… Вата…
– Ксения!
– Дочь!
– Эй, Ксюха, ты чего? Что с тобой?
– Ксения… Вы меня слышите? …………… …………… Нашатырь!
Плотная, мягкая темнота окутывает, ощущение самой себя утеряно, чувство времени пропадает вместе с чувством необъяснимого ужаса и всё становится совсем неважно.
– Я Вас предупреждал, Лев Глебович! – мрачно произнес Юра, поправляя капельницу и косясь на пришедшего пять минут назад и теперь хмуро стоящего у ее постели Федотова, – Такое сплошь и рядом происходит с людьми на нервной почве. Копится, копится – месяцами, организм еле справляется, стресс нарастает, белка сбежала – поймите, это тоже еще какое потрясение. Вы учитывайте, она её очень любит, у нее в голове самые страшные картинки всё это время рисовались, она с ней уже попрощалась, возможно. А потом какой-то пустяк становится тем самым спусковым крючком! Нервная система не выдерживает перегрузки и отключает сознание, спасаясь.
Не отрывая взгляда от лица спящей дочери, Лев пробормотал:
– Хочешь сказать, она из-за белки в обморок хлопнулась? Не из-за тебя?
«Что в лоб, что по лбу!»
– Вы меня снова не слышите. Я пытаюсь до Вас донести, что Ваша дочь много месяцев живет в состоянии огромного стресса, – Юра старался объяснять терпеливо, сохранять спокойствие, но чувствовал, как оно постепенно его покидает – день не успел начаться, а уже столько неприятностей с собой принес, – Я Вам который раз об этом говорю, но Вам хоть бы хны. Сегодня к этому нарастающему перед свадьбой стрессу добавился побег Дарси. Она несколько часов безуспешно искала, плакала. Никто не предложил ей успокоительное, я был с Вами. А эти новости… Которые Вы, не подумав, вывалили на неё… Это… Последнее время мы хорошо с ней общаемся, она ко мне привыкла, смею предположить, что доверяет. Фотоаппарат ей вчера заказали, у неё явный, выраженный талант, – врач вздохнул, наводя порядок в чемоданчике и думая о том, как кардинально изменились их отношения за это время, как она в него проросла, насколько тяжелым окажется расставание, – Ксения гораздо чувствительнее, чем Вам кажется, Лев Глебович, вот и всё. Она не из тех, кто разбрасывается людьми.
– Намекаешь на то, что я разбрасываюсь? – процедил Федотов сквозь зубы, все так же тревожно всматриваясь в Ксюшино лицо.
Юра покачал головой.
«Какой толк в намеках, если Вы прямым текстом не понимаете?»
– Я ни на что не намекаю. Я Вам объясняю причинно-следственные связи. А теперь извините, мне пора. Нужно Дарси найти и собраться. Ксения проспит час-два, проснется и будет в порядке. Не волнуйтесь за нее, займитесь поисками врача. Медицинскую карту Вашу я для него подготовлю к вечеру. Остальное подготовлю дома и вышлю по почте.
Федотов молчал, искоса наблюдая за тем, как Юра захлопывает чемоданчик, распрямляется и, бросив последний пасмурный взгляд на девушку, на пустую клетку, устремляется в сторону двери.
– Свезло тебе, Юрец… Сергеевич: Вене звонил, он говорит, нет сию секунду у него кандидатов на твое место, будет искать, – раздалось его ворчливое врачу в спину, – Дорабатывай. Если завтра-послезавтра она опять в истерику впадет или в обморок хлопнется, кто её откачивать будет? За ней нужен пригляд.
Лев сдался. И это было понятно, закономерно, предсказуемо: за собственное здоровье почему-то всегда не так страшно, как за здоровье своих детей. Ради них ты на что угодно пойдешь и через собственную гордость и обиду как-нибудь, но переступишь.
Врач сдержанно кивнул:
– За Вами тоже. Разумное решение, Лев Глебович.
«На удивление разумное… Время есть…»
В поисках Мистера Дарси Юра по которому кругу бродил по коридорам этажей, заглядывая в технические помещения, под мебель и в горшки с цветами, разговаривал с постояльцами и персоналом, спускался в лобби, на кухню и в ресторан, но мыслями был вовсе не с новым своим хвостатым другом.
«Свезло»? Это как посмотреть. С одной стороны, истязание расставанием отложено на два дня, еще два дня она будет рядом, два дня у него есть, чтобы продолжать пытаться влиять на Федотова, по которому было совершенно не ясно, оказывают ли все эти манипуляции с его совестью на него хоть какой-то эффект, откладывается ли хоть что-то в его голове? Два дня. А с другой – внутри безжизненное пространство, пустыня, невозможная, всепоглощающая пустота: пустота его сожрала, там не осталось ничего, даже пыль после крушения всех его столпов и стен – и та уже осела. Биение измученного сердца отдается в ней эхом, отражается от телесной оболочки, и боль разносится, растекается по нутру.
Осознающего, что делает всё, что может, врача не покидало ощущение своей полной бездарности и беспомощности. Как с матерью, когда все его отчаянные усилия найти лечение нивелировались о чужой авторитет. Ты из последних сил бьешься головой в кирпичную стену, вот-вот череп себе размозжишь, но на стене нет и трещины. Как помешанный исступлённо ищешь решение, подозревая, что решения нет, и, возможно, именно поэтому стена до сих пор и стоит – у неё тоже нет выбора. Если бы выход был, то и результат он бы уже увидел, грёбаную трещину и просвет в ней. Но вокруг непроглядная тьма – хоть глаз выколи.
«Не может не быть…»
Может.
Продави Юра Федотова, пострадает сам Федотов и, как ни крути, Ксения: это её семья, их финансовое благополучие, их репутация, это, по её словам, угроза жизни её отца. Не продави – пострадает Ксения: обретет мечту, себя потеряет. Манипуляторы сродни Ивану проворачивают такой номер на два счета, брак с ними – это туго затянутая веревка на руках и кляп во рту.
Они оба в западне. В шахматах это называется «Вилка». Судьба загнала тебя в угол, поставив сразу несколько твоих ключевых фигур под бой своей. За один ход ты не можешь вывести из-под удара сразу их все, выбираешь, какую фигуру спасать, а какие приносить в жертву.
Свои чувства в жертву врач принес первыми. Они всё равно не имеют здесь ни малейшего значения, ничего не изменят, хоть сейчас звони и отказывайся от места в американской резидентуре, хоть сейчас иди и признавайся ей, хоть сейчас иди и выкладывай всё Льву как на духу. Толку-то? Замужество неизбежно, как очередной восход. Потому что Федотов. Потому что это значит ставить её за пять дней до свадьбы перед очередным выбором. Потому что он не выиграет: три года, мечта и благополучие семьи против отношений, которые и не начинались, – это несерьезно, несопоставимо, даже если она и впрямь что-то к нему испытывает, даже если не стресс и не белка стали причиной её обморока.
«Нет, конечно же, она просто переволновалась… Не придумывай».
Пустота пустот внутри – похоже, его хроническая болезнь резко обострилась. Цена лечения – неподъемна. Любовь не имеет цены.
.
.
Телефон в кармане брюк завибрировал, но врач даже ощутил не сразу, настолько глубоко погрузился в собственные мысли. Достав смартфон, уставился на имя абонента расфокусированным взглядом.
– Да?
– Нашла я вашу крысу. В SPA. Приходи, забирай.
Маргарита никак не могла справиться с волнами накатывающего на нее раздражения. Весь отель поставлен на уши и целый день ищет какого-то грызуна, сбежавшего от этой мелкой истерички. И поделом ей – нечего двери настежь оставлять! Нет мозгов – чужие же не вставишь! Управляющая бы хотела ограничиться парой сотрудников и часовыми поисками, но страх, что Ксения нажалуется отцу, который ужасен в своем гневе, пересиливал. Этот цирк приходится не только терпеть: им приходится руководить. Вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, горничные ищут в номерах, садовники – под кустами и на деревьях, инженеры заглядывают в коммуникационные коробы и вентиляцию, сотрудники SPA-зоны – под массажные столы, повара и официанты предупреждены, даже постояльцы – и те в курсе. Даже врач – поддался! Который уже час шатается по отелю и белку зовет. А рабочий день, между прочим, закончен!
У Юры, которому осталось здесь жалких два дня, словно бы других дел нет, поважнее! Неужели ему нечем больше заняться? Крысу какую-то искать!
«А как же я?»
Совсем не смотрит на нее, не замечает, все вокруг этой скачет! Пролетел сегодня мимо к своей мелкой, даже не заметив! Не в силах справиться с осознанием, что она для него – по-прежнему пустое место после всего, после танца, после драки, чая и лифта, не желая смотреть, как он будет рыдающую Ксению успокаивать, Рита покинула лобби тут же, не дожидаясь второго акта этого представления, кульминации и развязки. Её негодование, вызванное отсутствием хоть какого-то интереса со стороны врача, нарастало с безумной скоростью: скулы сводило, руки тряслись, этот его хваленый чай с ромашкой не помогал, шампанское – тоже. Так и комплекс недолго заработать! Кажется, уже заработала.
«Ну уж нет, Юрочка, я тебе покажу, от чего ты месяц отказывался!»
Игра не окончена! Она всегда получает, что хочет, всегда! И этот Айболит не станет исключением. Не сегодня, так завтра, но он признает поражение в её постели, станет очередным её трофеем, самым трудным и потому самым ценным. Она еще заставит его пожалеть, что он столько времени даром потерял!
Так думала управляющая, пересекая бассейн по десятому кругу, когда внезапно заметила грызуна под одним из лежаков. План в голове в очередной раз созрел просто мгновенно: умение креативно подойти к решению любой задачи – определенно, её сильная сторона. Мысль о том, чтобы вечером воспользоваться ключ-картой и приятно удивить Юру в его же номере, была отодвинута на задний план.
Выбравшись из бассейна, Рита позвонила врачу и сообщила, что нашла животное, а затем осторожно, на цыпочках подкралась к поссуму:
– Тц-тц-тц, иди ко мне, белка, я тебя не обижу.
Влетев в SPA-зону, Юра недоуменно огляделся по сторонам: двери всех до одного массажных кабинетов открыты настежь и видно, что внутри никого нет. Массажистки весело щебечут, сидя на диванчиках, не обращая ни малейшего внимания на неожиданного посетителя. В сауне? Вряд ли Мистер Дарси оценил бы тамошнюю температуру, так что сауна пока что отметается. В бассейне? В бассейне вполне возможно.
Уверенным шагом проследовав мимо равнодушного персонала, врач распахнул дверь, за которой располагалось интересующее его помещение. И обмер.
В противоположной от него стороне бассейна управляющая, сама находясь на глубине, метрах в трех от борта, пыталась выловить и вытащить на берег барахтающееся нечто. Маленький шерстяной комочек тявкал, словно собачка. Отчаянно ругаясь и возмущаясь, Рита тянула к животному руку и тут же отдергивала – то ли брезгливо, то ли испуганно, неважно: в любом случае, все её усилия заканчивались безрезультатно.
Дверь за Юриной спиной хлопнула. Тут же резко обернувшись на звук, девушка запричитала:
– Она сейчас прыгнула с бортика прямо мне на голову, я испугалась и стряхнула её в воду, а теперь не могу выловить, она кусается и царапается! Сделай что-нибудь! А то эта скажет, что я крысу ее утопила! Пожалуйста, Юра, она тонет!
Врач бегло огляделся по сторонам. Вокруг – ни сачка для вылова попавших в бассейн предметов, ни швабр, ничего, что бы можно было использовать в качестве «спасательного круга» для бедного Дарси, а значит – придется искупаться самому. Да уж, белок ему спасать еще не доводилось. Впрочем, какая разница, кому нужна помощь? Сейчас она нужна его маленькому другу, к которому Юра в каком-то смысле тоже успел привязаться и которого очень ждут дома.
Он, в общем-то, и не думал особо: влетел в бассейн, как был, счет на секунды шел. Уже спустя полминуты ошалевший от страха Мистер Дарси крепко обхвачен ладонью вокруг тщедушного тельца, вырывается и по-прежнему верещит, маленькое сердечко бешено колотится, а Юра по грудь в воде отступает к борту, держа руку с поссумом высоко поднятой. Спустя еще десять секунд – чувствует руки на своей талии: она его догнала и поймала. Сопротивление воды, кольцо рук мешают свободно двигаться, и врач замирает на месте. Он знает, что сейчас будет. Внутри такое опустошение, такой вакуум, такая оглушающая сознание боль, что ему, честное слово, уже всё равно. Четыре дня кряду он чувствует себя выброшенной на берег рыбой, бессильно шевелящей губами, навсегда лишенной жизненно необходимой воды; четыре дня кряду ему хочется только одного – сдохнуть уже, наконец. Но кажется, теперь он вечно будет лежать на том берегу, хватать ртом воздух, разглядывать далекое и чужое небо, мучительно медленно поджариваясь в лучах полуденного солнца и точно зная, какой именно волной из всех волн в его жизни он был выброшен на раскаленный песок. Юра сам выбрал эту волну, семь месяцев прошло.
Без воды. Обездвижен. И обречен.
– Ты мой герой, я тебе уже говорила? – шепчет Маргарита, оказываясь прямо напротив, обвивая руками за шею. – Спас меня от увольнения…, – «Не придумывай, не тебя я спасал…» – Её пронзительные голубые огромные глаза на уровне его собственных, капельки на ресницах и коже, с его волос на лицо стекает вода, и девушка пальцами зачесывает их назад. – «Ну давай, проверь теорию свою, Юрец, всё равно хуже быть уже просто не может…», – …И заслужил награду…
«Это не поможет… Она её не заменит…»
От её кожи пахнет не Chanel, а хлоркой, врач всё еще пытается отступать назад и в конце концов упирается спиной в борт; её руки по-прежнему на его шее. С улыбкой на лице, не сомневаясь, что получит свое, Рита слегка подтягивает себя на его плечах, Дарси извивается и тявкает в поднятой вверх руке, норовя выскользнуть и удрать, она не встречает сопротивления, у него не осталось на это никаких внутренних сил, он пуст, совершенно, абсолютно, его выскребли до донышка, забравшись в самые темные уголки нутра, исхода нет, нет дна – он падает, падает и никак не упадет, не расшибется насмерть. Пора заканчивать эту пытку, нужно ускориться. Хочется сдохнуть как можно скорее, пусть! Вот и случай подходящий представился.
…Давай, кричи громче и горше!
Сорвись с моста, отдайся спасателям…
Губы мягкие, но кажутся ему бездушным пластиком, отдающим ядовитыми нотками, сердце по-прежнему бьется медленно и равнодушно, тело отказывается отзываться на касания, рука все также поднята вверх: удерживая Дарси, он пытается контролировать каждую свою мышцу, чувствуя, как его затягивает в омут. Тьма поглощает, окончательно подавляя дух, смыкается вокруг, увлекая на глубину. Дыра в душе разрослась до таких размеров, что сожрала нутро целиком, он чувствует, что тонет, уже утонул, захлебнулся в собственном бессилии. Может, нужно зайти еще дальше…? Закопать себя с концами, похоронить уже, наконец? Сквозь шум и помехи в голове прорываются картинки. Ксения, резко одернув его с дороги, вцепившись в спину ногтями, прижимает к себе так крепко, что кажется, вот-вот треснут ребра, и его на несколько секунд посещает давно забытое ощущение собственной нужности. Сосредоточенно бинтует руку своим платком, не поднимая глаз, не нарушая тишины. Отзываясь на воспоминания, кисть вновь начинает болеть. «Я слышала, Вы что-то наигрывали». В ярости сует ему в руки его же наушники и через полминуты скрывается в своем номере. Приходит, чтобы поговорить, и выуживает наружу самое больное. Доверяет ему. «Вы мне жизнь испортили».Танцует на крыше. Прячется за спиной, ища защиты, в ужасе от реакции ревнивого жениха. Тыкает в него палкой, дрожит и жмется ближе под ливнем. «Оставьте так!». Делает фото для аккаунта и он чувствует себя невероятно смущенным. «…Например, у бара в каком-нибудь нью-йоркском клубе?». Она всё помнит, до сих пор придает этому значение… «Ну, Вы же… Я же… У нас же…». И над всем этим – его холодное и надменное: «Ни тебе, ни мне это не поможет». Профакапленный билет в другую жизнь. Точно был счастливым. Самоуверенно думая, что знает о жизни всё, он скомкал и выбросил его в урну, даже не вглядевшись в номер. А она… Она…
…И живи!
Как и ожидалось, его теория оказалась абсолютно несостоятельна. Он ошибся. Ошибся который уже раз. Ошибся в клубе, ошибся сейчас, ошибся, не разглядев за поведением Ксении борьбу с собой. Она борется с собой, сколько Юра её знает, но кажется, в этом раунде в противоположном углу ее ринга… Он сам. И само сражение это носит совсем иной характер…
От этого внезапного прозрения в голову бьет с такой силой, что в глазах темнеет, и внешний мир исчезает на несколько мгновений. Осознание оглушает, ослепляет всполохами, он ошарашен, потерян во времени и пространстве, отказывается понимать, что происходит; одновременно цепляется за свою догадку, как утопающий за спасательный круг, и боится, не хочет в неё верить.
