Текст книги "Наваждение (СИ)"
Автор книги: Drugogomira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)
Юра безучастно пожал плечами, скользнул отрешенным взглядом по Ксении, задержавшись на ней ненадолго, и вновь вернулся к собеседнице.
– Банальная неосторожность. Осколки стекла неаккуратно собирал. Лев Глебович, и всё же я думаю, мое присутствие не обязательно, побудьте с семьей. Там курьер прислал результаты анализов, надо ознакомиться.
– Нет, Юрец, ты уж присядь, – тон голоса отца сменился на угрожающий, – Вот сейчас мне дочь на пару вопросов ответит, и можешь быть свободен.
«Что? Какие еще вопросы!? Почему при нем?»
Выражение лица врача еле уловимо изменилось, но он не сдвинулся с места: так и остался стоять.
– Обязательно устраивать публичное обсуждение, Лев Глебович? На Вашем месте я бы говорил на такие темы лично, кворум тут не нужен.
– Юрец, хочешь совет? Не учи меня уму-разуму! – рявкнул папа, – Сядь, я сказал!
– Как Вам будет угодно, – спокойно отодвинув здоровой рукой единственное свободное кресло напротив Ксюши, он сел, откинулся на спинку и сложил руки на груди. С абсолютно бесстрастным видом уставился на начальство в ожидании вопросов.
Внутри у Ксении все похолодело. Кажется, в отношениях Юры с отцом что-то изменилось – и в худшую сторону. Вот только что тому причиной, она не имела ни малейшего представления. В голову начали закрадываться нехорошие подозрения – одно краше другого. Мама же взирала на эту сцену с плохо скрываемым любопытством. Молодой человек полностью завладел её вниманием, ничего для этого не сделав.
– Итак, дочь! – торжественным голосом начал отец, – Ты мне скажи, подготовка к свадьбе идет?
«О Господи! Только не это!»
Ужасающая, невыносимая ситуация! В секунду девушка почувствовала себя так, словно оказалась у расстрельной стены лицом к целящимся в нее дулам. Справа от нее сидит мама, с которой они только что эту самую свадьбу обсуждали, слева – отец, абсолютно уверенный в том, что дочь не устроит ему сюрпризов – и она не устроит! – а прямо напротив Юра. Все трое смотрят на неё в ожидании комментария, и под единственным взглядом ей хочется прямо сейчас умереть на месте.
– Ксения! – папе явно не нравилось затянувшееся молчание.
Никуда не денешься…
– Идёт, – тихо ответила Ксения, – Разве ты сам не видишь?
– Вижу! Всё состоится? Ты не сбежишь из-под венца в последний момент?
– Конечно нет.., – еще тише. Хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось вскочить и действительно бежать, куда глаза глядят! Она не может выдержать этот взгляд.
– А своего избранника ты любишь? – отец продолжал свой допрос с пристрастием. Зачем он делал это в присутствии Юры, девушка понять не могла. Не могла понять, за что ей это сейчас? Просто ответьте кто-нибудь – за что!?
– Пап, давай не будем об этом? Мне с утра уже этих душещипательных разговоров с мамой хватило! Не беспокойся, будет свадьба, – голос предательски сорвался и дрогнул. Девушка опустила глаза в тарелку, пальцы с силой сжали столовые приборы. В дрожащих руках они пару раз звякнули о посуду, и Ксюша оставила слабые попытки сделать вид, что заинтересована ингредиентами своего салата.
«Пожалуйста, не смотри на меня так!»
За столом повисла гнетущая тишина. Врач перевел выразительный взгляд на отца. Тот отвечал не менее красноречивым. Папа услышал то, что и хотел услышать – подтверждение. Юра же сообщал ему что-то вроде: «Что и требовалось доказать». Эти двое сейчас явно говорили на разных языках об одном. Она не понимала их молчаливого диалога, не понимала, почему, как оказалась в такой ситуации! Хотелось рыдать, но показать свою слабость перед семьей, перед ним девушка не могла себе позволить: снова уткнулась носом в салат, вяло ковыряя его вилкой. Вид еды вызывал приступы тошноты.
Кивнув, врач поднялся из-за стола.
– Не знаю, как Вам, Лев Глебович, а мне всё ясно. Не понимаю, к чему было устраивать Ксении это дознание именно сейчас. Меня Вы не переубедили, даже наоборот. А теперь извините, работа не ждет. Всего доброго.
По папиному лицу скользнула тень, в одну секунду смыв с него выражение довольства.
«Они что, уже говорили на эту тему!? Он же сказал вчера: «Нас двое»… Это он имел ввиду? Говорил с ним!? Зачем? Что это изменит?»
Атаковавший голову рой мыслей окончательно выбил ее из этой реальности, происходящее за столом отодвинулось куда-то за периферию сознания. Сердце колотилось так, что шумело в ушах. Девушка зависла, силясь уловить логику его поступка, но она ускользала, зацепиться хоть за что-то не удавалось. Ведь ясно же как день – исхода нет. Самый благополучный – развод через несколько лет. Всего несколько лет и… Если повезет.
Её спокойный как зеркало воды, её хладнокровный врач, кажется, и впрямь делает, что может… Сражается с ветряными мельницами. Ради чего? На что он надеется? Хочет самостоятельно попробовать вытащить ее из этого дерьма? Так нет выхода! Нет смысла. Она слишком долго металась, нужно было раньше решаться, а теперь…. Сама виновата, во всем виновата сама… Борись не борись, а всё кончится через несколько дней.
Он уедет.
Она выйдет замуж.
– Какой дерзкий у тебя доктор, Лёва, – мечтательно произнесла мама, глядя вслед удаляющемуся Юре, – Эх, была бы я помоложе, я бы…
– Мама! – воскликнула Ксюша, краснея до корней волос и в ужасе роняя лицо в ладони, – Он тебе в сыновья годится! У тебя мужчина в Париже! И вообще!
«И вообще – как ты можешь!?»
– А я что? Я ничего, – мать кокетливо поправила прическу, – Я так… Уже и помечтать нельзя!
«Забудь, как страшный сон!»
Внезапно сморщившись, с шумом втянув носом воздух, папа коснулся рукой груди в районе сердца. За эти минуты он так и не проронил ни единого слова. Мама положила ладонь на его предплечье:
– Лёва, да всё в порядке, не переживай! А то не ровен час в больницу загремишь вместо праздника. Всё пройдет по плану. Наша Ксюшенька – умная девочка, понимает, что к чему. Да, доченька?
– Да, пап, не сомневайся. Всё будет.., – отвела Ксюша глаза, – чикипибарум.
Нахмурившись, ссутулившись, отец с недоверием взглянул на дочь.
– Смотри у меня… Отойду я на минуточку. Позвонить надо.
«Ты?»
– Можно?
– Ксения? – Юра удивленно поджал губы, вскинул брови, но посторонился, освобождая проход, – Уже соскучились?
Оглядев пустой коридор, девушка быстро вошла в люкс. Рановато для свидания, обычно они встречаются немного позже, но Ксюша чувствовала настолько острую потребность поговорить, что ждать не могла ни лишней минуты. Именно с ним. Именно сейчас. Именно здесь, в его номере, где вряд ли кто-нибудь догадается её искать. Телефон предусмотрительно поставлен на беззвучный режим. Её ни для кого нет, единственный человек, которого она хочет видеть, уже стоит перед ней.
– Да, – ответила Ксюша без обиняков, проходя в зону гостиной и приземляясь на диван.
Бесшумно обойдя предмет мебели, врач уселся в кресло напротив. Хотел сложить руки на груди, но в последний момент передумал: облокотившись на локти, подался вперед, навстречу ей, переплел пальцы в замок. Её взгляд вновь упал на перебинтованную кисть – снова чистый бинт, – скользнул по стене: в той точке, куда вчера прилетел стакан, отделка была испорчена, вырисовывался контур высохших за ночь подтеков. Больше ничего не напоминало о том, что творилось здесь накануне. Гитара, на которой врач бренчал «навязчивую, прилипчивую» мелодию, стоит в углу, без подставки. А всё потому, что подставка осталась дома. У него дома гораздо душевнее, чем здесь, в этом безликом номере. Здесь он не живет, здесь он работает, и это видно. О доме не напоминает ничего – лишь одинокая раскрытая коробка в углу.
Перебинтованная кисть не дает ей покоя.
«Что же стряслось у тебя такое?»
– Как Ваша рука?
– Спасибо, получше, – пожал Юра плечами, – Не стоило беспокойства. Но боюсь, что платок Ваш испорчен безвозвратно. Не могу Вам вернуть его в таком виде, сдам в химчистку, может, они смогут что-то сделать.
– Оставьте себе… На память.
Как удар под дых.
«На память о своей беспомощности? О том, как ты меня касалась?»
Она следила внимательно, пристально. Что-то еле уловимо менялось в его глазах. На несколько мгновений, но занавес приоткрылся, обнажая эмоции. Замешательство. Сожаление. Бессилие. Боль. Желваки резко проявились и пропали. Занавес.
– О том, что алкоголь до добра не доводит? – усмехнулся врач, пряча взгляд в пол. Юра явно не хотел, чтобы она что-то в нём читала. Но было поздно: сама энергетика между ними, сидящими сейчас в метре друг от друга, была тяжелой, вязкой. Он совсем другую может создавать, ей ли не знать.
«Обо мне…»
– В том числе, – Ксюша не сводила с врача глаз, – У Вас что-то случилось, Юрий Сергеевич. Я же вижу, что Вас что-то беспокоит. Не пытайтесь делать вид, что нет. Я не поверю, – «Хочу обнять…», – Я видела Вас вчера, – «Я видела тебя с виски в клубе и могу сравнить», – Я видела Вас на крыше. Не отпирайтесь. У Вас неприятности? Отец Вас подвел? Я Вас разочаровала? Поездка срывается? – «Посмотри же на меня!» – Что?
«Так всё-таки тогда на крыше это была ты…»
Не успела прийти, а уже его загнала в угол. Слишком много вопросов. И все, как это водится, мимо. Какое все же счастье, что люди не телепаты. Впрочем, счастье ли? Может, наоборот, горе. Если бы она задала верный, он бы, чувствует, сдался, просто не смог бы изобразить. Не смог бы солгать. Потому что у него уже нет никаких сил на притворство, они иссякли! А как после, потом – и не знает…
Впрочем…
Впервые она сама пришла к нему говорить. Впервые за двадцать пять дней. Сама. Никто не тащил её сюда силком и не подталкивал к признаниям. Он впервые за ней не гнался, она не убегала, не пряталась ни от него, ни от себя, – она здесь по собственной доброй воле. С искренним намерением. Открытая.
Хорошо, он ответит ей тем же. К чему отрицать и зачем увиливать? Ксения сюда не любезностями обмениваться пришла, и это ясно читается в ее доверчиво распахнутых глазах.
– Беспокоит меня только одно, – на выдохе произнес Юра, не веря, что собирается назвать вещи своими именами, – я не успел сделать то, что должен был успеть. Вы были в шаге.
«То есть… Ты всё-таки беспокоишься… Обо мне?
Боишься, что я себя окончательно зарою?
Это, что ли, повод запускать стакан в стенку?»
С трудом верилось. Нет, он, конечно, тоже человек – её отрешенный, с сарказмом смотрящий на эту жизнь врач, но так близко к сердцу принимать чужие проблемы не станет. Своих-то наверняка хватает. Он просто делает свою работу и делает ее хорошо. Очень. Весь огонь берет на себя.
– Кто Вам сказал, что Вы должны были? Мне кажется, Вы сделали все, что могли.., – Ксюша подобрала ноги, обняла себя руками, съежившись, сразу став беззащитнее. Как не хотелось ей озвучивать суровую правду, признаваться в этом самой себе, пора настала: – Не Ваша вина, что Ваши «клиенты» – бесхребетные, безвольные маленькие девочки, которые умеют только по клубам шастать, а чего от этой жизни хотят, не знают. – «Знают». – Скоро забудете всё это, как страшный сон, новая жизнь затянет.
«Даже я, кажется, до сих пор не знаю, чего от жизни хочу, не требуй невозможного от себя…»
Слышать рассуждения про страшный сон и новую жизнь – больно.
Слышать ее мнение о себе самой – еще больнее. Одно дело – предположения о самовосприятии выписывать в блокноте, и совсем другое, когда человек озвучивает их сам, признавая твою правоту. Он хотел бы тысячу раз ошибиться в своих догадках о том, что происходит у нее внутри, но реальность оказалась хуже любых домыслов. Она сама себя медленно съедает – и сказать «спасибо» за это, очевидно, нужно ее окружению. Единственный искренний по отношению к ней человек рядом – Юля.
– Вы слишком самокритичны, Ксения, – нахмурившись, пробормотал врач, – Вы гораздо сильнее, чем Вам кажется. Мало кто в Вашем возрасте знает, как хочет прожить эту жизнь, за это себя упрекать точно не стоит. Выбор у Вас и так был непростой, а теперь Вам его и вовсе не оставили.
«Я знаю, как хочу ее прожить…»
Она четко знает. Она хотела бы быть свободной птицей высоко в небе, парить и срываться вниз, хотела бы позволить себе открыто любить, не пытаться никому ничего доказать, не играть ролей; дышать полной грудью, пробовать жизнь на вкус. Она бы хотела чувствовать себя кому-то как воздух необходимой, важной, бесценным сокровищем; хотела бы, чтобы рядом был человек, который её понимает, принимает и любит такой, какая она есть. Хотела бы дарить ему весь мир в ответ. Она хотела бы безусловного доверия. Хотела бы…
Но это всё сказочки. Сказочки для маленьких глупых девочек. Наивно в них верить. В реальной жизни всё совсем иначе. Обещания, обязательства, роли, ограничения, страх одиночества, привычка; мечты, которые тянут тебя ближе к земле, желание состояться; дочерний долг. Расставания. Кто-то в лодку твою садится, чтобы проплыть в ней рядом по реке твоей жизни, кто-то сходит на берегу там или здесь. Он сойдёт через три дня.
Щемит. Ноет. Режет. Привязываться к людям опасно. Любить их… Иногда больно просто нестерпимо.
Отвернувшись к окну, чтобы врач не увидел лишнего, Ксюша тихо произнесла:
– Но если бы не Вы, я бы так и не услышала саму себя, вообще ничего бы о себе не поняла, жила бы, думая, что это нормально, что так и надо, так у всех. И погибала бы. Так что Вы можете считать свою задачу выполненной.
«Нет. Но я не сдаюсь…»
Юра открыл было рот, чтобы что-то ответить, ему было, что, но она не дала.
– Я, вообще, пришла сказать Вам спасибо. За поддержку. За то, что Вы на моей стороне, что пытались поговорить с отцом. Я думаю, Вы прекрасно понимаете всю бессмысленность этой затеи, но тем не менее Вы попытались. Для меня это имеет огромное значение.
–Ксения…
– Погодите, Юрий Сергеевич… Я договорю. Знаете, чего я всегда боялась? Одиночества и нереализованности. Вы скажете, что все мы этого боимся, я согласна. Я росла, предоставленная самой себе, пока мама устраивала свою личную жизнь. Мой отчим – он любит меня, как может любить приемный отец, он обеспечивал меня всем необходимым и тем, что не было необходимо вовсе, но ничего важнее своего дела для него не было. Он строил свой бизнес, – Ксюша опустила глаза в пол и шумно вдохнула, окунаясь в болезненные воспоминания о своем детстве, в котором её радостный детский смех звучал совсем нечасто, – Я ни в чем никогда не нуждалась, – «Кроме любви», – росла в горе игрушек, которыми родители меня заваливали, пытаясь компенсировать свое отсутствие в моей жизни. МГИМО год назад закончила – папиными стараниями, сама бы вылетела, наверное, курсе на третьем, как раз познакомилась с ним и стало совсем не до учебы.
Юра замер в своем кресле: не двигался и не дышал, не сводил с нее, хмурящейся и то и дело отводящей взгляд куда-то в сторону, глаз. Ловил каждое слово, смену выражений на лице, и никак не мог поверить, что эта закрытая девушка сама всё ему рассказывает. Он уже и не надеялся, как не надеялся, что когда-нибудь она обратится к нему по имени. Вытаскивать такое из глубин души на свет Божий, озвучивать свои переживания всегда тяжело, но она как-то себя пересиливала. Сколько еще у неё там, внутри, не выплеснутой боли останется, никто никогда не узнает.
– Пример отца перед глазами показал, как важно реализоваться самой, – продолжала Ксения ровно, зацепившись взглядом за гитару: в ней она видела спасение, на врача не смотрела. Её состояние выдавал лишь влажный блеск в глазах и глубокое дыхание, – Когда мама после развода в очередной раз занялась своей личной жизнью, он дал мне крышу над головой, хотя мог бы выкинуть на улицу со словами: «Взрослая девочка, давай-ка дальше сама». Лучше бы он так и сделал. Я бы, по крайней мере, к этому моменту чего-то добилась, а так… Но дочь Федотова – «зеленая» выпускница – не может быть у кого-то на побегушках, Вы же понимаете. Я прожигала жизнь, его деньги и чувствовала свою… Никчемность.
Голос девушки заметно дрогнул: Юре было очевидно, как день: все эти признания вслух звучали впервые именно сейчас, здесь, и предназначались ему. И он боялся сделать лишний вдох. Боялся ее спугнуть, боялся одним неосторожным движением отвлечь и разрушить эту атмосферу доверия, разрушить всё. Он давно знал, давно сам выявил все её болевые точки, но одно дело – бездушные буковки, а слушать сейчас эти признания от нее –
просто.
невыносимо.
Ксения не собиралась останавливаться. Словно задалась целью высказать всё, что в себе носила. Словно только сейчас по-настоящему называла и принимала то, что в её жизни всё это время происходило:
– И здесь он мне развернуться не давал, «слишком креативненько» для него все мои идеи звучали. Сказал: «Открою отель, там будет твоя вотчина, вот там делай, что хочешь». Так у меня появилась мечта управлять собственным отелем, очень реальная в своем достижении. Эдакий приз за терпение и послушание. Я уже попала в ловушку, но сама этого не поняла. Когда я сдуру приняла предложение о замужестве, у него целая бизнес-схема в голове нарисовалась с участием новой родни. Про отношения свои я не хочу Вам рассказывать – Вы и так все видите, – «Даже имя его при тебе называть не хочу», – Я сначала думала, просто кризис этот пресловутый трех лет, а потом…, – «Потом ты появился и всё перевернул внутри с ног на голову!» – Но всё в такой клубок завязалось: данное слово, мечта эта, желание доказать маме и отцу, что я чего-то стою, – «Чего я стою, тоже ты мне показал…», – И я никак не могла решиться, не могла заставить себя от всего отказаться, одним махом потерять всё то несущественное, чего мне удалось достичь самой, не могла отказаться от возможности реализоваться. Не могла разрешить себе разочаровать отца… А теперь уже и поздно. Папу я не могу подвести, он и правда очень много для моего благополучия сделал, значительно больше матери. Александр Петрович его уничтожит.
Она закончила. Шумно сглотнула и уставилась в окно, испытывая ощущение невероятного облегчения и всепоглощающего опустошения одновременно. Перед его глазами – исписанная страница блокнота по пунктам:его собственные выводы о том, что с Ксенией может происходить, сделанные на основе многодневных наблюдений. Сошлось всё, до последнего пункта, она только что озвучила их все сама.
Хотелось кричать. Запустить в эту стенку не то, что стакан… Крушить здесь всё к чертям собачьим!
Перед его глазами – собственная жизнь, та, что началась после смерти матери. Он видел в Ксении себя самого со своим одиночеством и своими страхами, своими поисками пути. Он видел: по сути, она также шла к своей цели, как и он – к своей, только если на него некому оказалось оказывать влияние, то она стала жертвой такого влияния с нескольких сторон сразу и прозрела поздно. «Прозреть никогда не поздно…». Она сейчас так же, как и он когда-то, ощущала пустоту внутри и собственную ничтожность.
«Скажи мне что-нибудь…»
Нужно что-то сказать, но слова разбежались, врач физически ощущал их бессмысленность, язык онемел, отказывался его слушаться. Голова и сердце сцепились в клубок. Она нуждается в обычных человеческих объятьях, но если он сейчас её обнимет, внутри сдетонирует и те ничтожные остатки контроля и самообладания его покинут – их и так уже нет, одно название. Он разрушит то хрупкое равновесие, которое она пытается сохранять, до основания, а себя просто уничтожит. И улетит – живым с виду, мертвым внутри.
Кое-как поднявшись из кресла, на слабых ногах Юра дошел до мини-бара в противоположном углу комнаты и вернулся оттуда со стаканом и бутылкой минералки. Ксюша одними глазами следила за его передвижениями. Открыл. Налил. Подвинул через стол к девушке. Вода успокаивает. А ему сегодня совершенно точно потребуется что-то крепче воды. Опять.
– Кхм… Ксения, Вы не пытались говорить об этой ситуации с отцом? – врач не владеет собственным голосом. Нет, после её исповеди он и не должен – и не может – демонстрировать спокойствие и хладнокровие, он всё-таки не робот. Но не настолько же! Голос выдает его с потрохами. Но даже если она и улавливает разницу в тонах и их оттенках, то вида не подает. Сидит на диване – внешне спокойная и со всем смирившаяся, всем своим видом призывающая последовать её примеру. Как тут последуешь!? Прямо сейчас небо падает на землю. На голову.
Девушка пожала плечами:
– Нет. Ему всегда было как-то не до душещипательных бесед, я выросла с пониманием, что не с ним мне их вести. Юлька кое-что знает. Теперь Вы. И всё. Да и что говорить? Поздно говорить.
«Никогда не поздно. Он не слышит меня, но тебя он может услышать!»
– Думаю, Вы должны ему сказать, – нет, он не думает: он буквально умоляет её это сделать!
«Что это изменит?»
– Какой в этом теперь смысл? – равнодушно спросила Ксения. Кажется, она и впрямь приняла неизбежность грядущего. По крайней мере, лицо её разгладилось, и той безысходности во взгляде, что он видел еще пять минут назад, больше не было.
– Смысл хотя бы в том, чтобы он узнал свою дочь. Понять может и не поймет, у него свои представления о том, как течет Ваша жизнь, но он должен быть в курсе. В любом случае, откуда ему узнать, что у Вас на душе, что Вами двигало, что Вы думаете по поводу этой ситуации, если Вы сами молчите? Поймите, люди не экстрасенсы. Не гарантирую, правда, что его инфаркт не хлопнет, поэтому если соберетесь с духом, подготовьтесь как следует. Я Вам на всякий случай таблетки оставлю.
– Юрий Сергеевич, ничего не изменится, Вы же понимаете! – воскликнула она вдруг, дёргаясь, расплескивая воду и наносное своё самообладание. – Этот разговор ни к чему не приведет! Поздно! И дело не в том, сможет он меня понять или нет, а в этом чертовом проекте, этом слиянии, этих подписанных бумагах. Папа не сможет откатить назад в одностороннем порядке: он понесет гигантские убытки, он потеряет репутацию человека, с которым можно иметь дела – уж Нестеров об этом позаботится. Он рискует жизнью, в конце концов! Ваня как-то по подшофе рассказал мне, что за человек его отец. Зачем его тревожить этими разговорами? Его же и правда инфаркт хлопнет!
Ее холодный и циничный врач смотрел на нее полным сожаления и боли взглядом.
Она видела: он отлично понимал ход ее рассуждений, ее логику, но признавать поражение не хотел. Не хотел, чтобы она его признавала.
Он видел её, кажется, насквозь, с её страхами и отчаянием, видел отсутствие борьбы и усталость.
Она видела, как что-то в нем надломилось вдруг.
«С тебя хватит…»
– Знаете, Ксения, – устало потерев виски, пробормотал Юра, – тогда взгляните на ситуацию под другим углом. Получив управление над отелем, Вы получите возможность применить себя. Почувствуете себя полезной, нужной, и чувство никчемности уйдет. Если Вы найдете себя в любимом деле – не обязательно это будет работа, это может быть, например, и фотография, уйдет чувство одиночества, пустота – всё то, чего Вы боитесь. Вам будет интересно самой с собой, это главное. У Вас есть отец, есть Юля, есть…, – Юра запнулся на мгновение, – Но если Вы будете чувствовать потребность в общении, мы можем быть, в принципе, на связи. Не думаю, что такая мысль Вас когда-нибудь посетит, но если вдруг что – пишите, звоните.
«Ты серьезно? Правда!?»
– Куда? – выдохнула она, не веря своим ушам и одновременно осознавая, что московский номер станет неактуальным, как только самолет наберет высоту.
«Ты меня не бросишь!?»
«Я тебя не брошу»
– Скину Вам номер, как заведу новую симку. Вы должны помнить, что Вы большая молодец: со своими проблемами Вы справляетесь, преодолеваете все трудности. Не сходите с этого пути, потому что прогресс на лицо, и анализы это показывают. Еда – маленькими порциями пять-шесть раз в день. От любых психоактивных веществ, даже от легких, отказывайтесь, просто зарекитесь. Ощущение свободы от них обманчиво. Стоит вновь начать – и всё покатится по наклонной, – «За примером далеко ходить не надо». – Далее. Слушайте себя. Ваша основная задача – не потерять себя снова. Цените себя, уважайте, не давайте никому себя подавлять. Чаще вспоминайте о собственном «Я», – Юра задумался на мгновение, взвешивая мысль, усмехнулся сам себе невесело. – В конце концов, это ведь не пожизненное, верно? Мы не в Средневековье и не в царской России. Развестись в случае чего Вам никто не может запретить. Я надеюсь…
– Да.., – кивнула Ксения, всем своим видом выражая решимость, – Я так и собираюсь поступить. Больше пары лет я эту лямку тянуть не смогу…
– Ну вот. А там – кто его знает. Может быть, жизнь снова столкнет нас лбами. Расскажете, как отcудили у него половину совместно нажитого, – шутить не получалось. Но он готов был сейчас нести любую чушь, лишь бы разрядить эту ставшую невыносимой обстановку. Лишь бы не заканчивать этот день на настолько горькой ноте. Лишь бы она улыбнулась.
Она улыбнулась. Робко и где-то смущенно.
– Например, у бара в нью-йоркском клубе?
«… … …»
Кто-то сверху сегодня явно задался целью его добить.
.
.
Откинувшись на спинку кресла, Юра смотрел на Ксению и не мог отделаться от мыслей о непростительной ошибке, которую совершил, оттолкнув ее тогда. Да, они оба были пьяны, оба – опустошены, они совершенно друг друга не знали и, вполне возможно, по утру разъехались бы из его квартиры каждый по своим адресам. А если нет? Если бы утром, когда туман от виски рассеялся бы, он посмотрел на неё иначе? Смог бы разглядеть в ней что-то из того, что так ясно видит сейчас, ощутил бы, как своим присутствием она заполняет собой его пустоту? Выпросил бы у неё номер телефона? Повел бы гулять?
Если бы семь месяцев назад все закончилось, как должно было, где бы они были сейчас? Может быть, она бы тогда бросила своего мудака, может быть, он бы сам уже успел ей предложение сделать… Не было бы никаких Штатов… Или…
«Это безумие…»
Ему подарили счастливый билет в новую жизнь, он же, не глядя, не думая, тут же с пренебрежением выбросил его в ближайшую урну. Таких ошибок там не прощают.
– В нью-йоркском клубе? – усмехнулся врач криво, – Вполне вероятно, если Ваша подруга снова позвонит мне и попросит снять с барной стойки. Сам я по клубам не ходок.
Кипяток ударил в голову:
«Господи Боже! Ты что, видел меня тогда на стойке!?!? Какой стыд!»
Между ними остался хотя бы сантиметр этой гребаной дистанции? Как вообще можно за единственный месяц оказаться друг к другу настолько близко, при этом прикладывая все усилия, чтобы держаться на расстоянии!? Чего он вообще не видел? Что ещё он про неё до сих пор не знает? Всё видел, всё знает… Не всё помнит – к счастью или огромному сожалению. Помнил бы, она бы к нему на километр не подошла, умирая от стыда. …Не узнала бы никогда, что он за человек. Помнил бы, её бы всё равно всё также магнитом к нему тянуло, она вела бы себя смелее; она бы, может, свою жизнь на сто восемьдесят развернула… Ксюша не понимает, к счастью или к сожалению.
Ну вот, пожалуйста! Ведь всего лишь в очередной раз «отморозиться» и пошутить хотел, а довел – её глаза распахнулись, по щекам разливается румянец.
«Что ж ты за человек-то такой? Мало ей, по-твоему? Переводи тему срочно!»
– Кхм, Ксения, давайте всё же закажем Вам фотоаппарат и оптику, пока я здесь, – нахмурившись, произнес Юра тоном, который возражений не предполагает. Пересев на диван, стараясь сохранять должную дистанцию, открыл и развернул к ней экраном лежащий на столе ноутбук, – Я как раз перед Вашим приходом просматривал варианты техники, а с объективами уже после, когда с «тушкой» определитесь. Пора брать новую высоту.
Потолок этой ночью выглядит особенно выразительно. Ксюша смотрит в него отсутствующим взглядом уже час кряду, плывет где-то очень далеко в своих мыслях.
О её ироничном, холодном, закрывшемся от людей на семь замков враче.
Её понимающем, сопереживающем, готовым протянуть руку помощи враче.
О борющемся за её внутреннюю свободу и благополучную жизнь враче. О снящемся ей ночами враче.
Её враче, которого она потеряет через три дня.
Семьдесят два часа.
Через три рассвета…
…И два заката.
«Опять не сказала…»
Рука сама тянется к телефону, на экране 01:43. Вот и новый день настал. Она не хочет закрывать глаза, тянет время. Ставит будильник на пораньше, чтобы не упускать драгоценных минут. Портрет, что ни говори, получился прекрасный. Особенно глаза.
02:01 Кому: Юрий Сергеевич: Я всё никак не соберусь с духом сказать Вам, что Вы мне вовсе не постор|
«И правда хочешь сообщить об этом в телеге?»
02:03 Кому: Юрий Сергеевич: Я не сказала главн|
.
.
.
02:15. Переименовать контакт «Юрий Сергеевич»: Юра
.
«Я пытаюсь справиться с обрушившимся небом.Я никак не слабачок, но тут такие перестрелки.Я молчу, белеет парус одиноко.Дурачок, он ничего не понимает:Корабли имеют сердце и возможность выбиратьИ, погибая, улыбаться…»
«Мы с тобой… Ещё немного – и взорвёмся…»
«Жаль, но я никак не научусь остановиться.
Разгоняюсь-загоняюсь, как отпущенная птица.
Хорошо, я буду сдержанной и взрослой.
Снег пошёл – и значит что-то поменялось.
Я люблю твои запутанные волосы,
Давай я позвоню тебе ещё раз, помолчим…»
Комментарий к Глава 25 // Её врач Хорошие мои, со следующей недели в расписании однозначные изменения. Глава выйдет в пятницу вечером, а потом и выходные будут захватываться. Есть понимание, что четкого графика больше не будет – судя по тому, что я вижу в черновиках, судя по вырисовывающимся планам насчет того, как именно всё это должно выкладываться далее, чтобы поддерживать в вас напряжение. Кто ждет – ориентируйтесь теперь, пожалуйста, на конец недели. Я извиняюсь перед теми, кто привык к четвергу, но с долгожданным сезоном за ваше внимание тягаться не могу =)))
Вчера фандом в инсте отмечал День фандома, а у меня сегодня год с появления нового увлечения, год, как я пишу для вас истории =) Такие дела. Я сентиментальна и хочу сказать вам спасибо вам за то, что дарите мне вдохновение и силы =)
P.S. Поймала себя на мысли, что год прошёл, а я все так же волнуюсь при выходе глав
В тексте: Земфира – Самолёт
https://music.youtube.com/watch?v=tWiV8haTgVY&feature=share
В плейлисте к их разговору: Fleurie – Breathe
https://music.yandex.ru/album/3759798/track/29053847
====== Глава 26 // Прозрей! ======
«Когда кто-то долго роет яму, потом тщательно устанавливает на дне острые колья и, наконец, с радостным воплем туда прыгает, я называю это самоубийством»
27 июля
«Скажи…»
Восемь часов утра. Ксюша проснулась без всякого будильника с пульсирующей в голове мыслью об оставшихся трех днях и сидит в постели, обхватив колени руками и уставившись в окно. Под ложечкой неприятно сосет от страха перед неизвестностью, и вот ей уже кажется, что произнести эти слова вслух, глядя ему в глаза, невозможно.
Нужно было пользоваться моментом: в его квартире, на крыше, в его номере – она дважды была в его номере с тех пор, как ляпнула эту чушь про посторонних, и каждый раз выбирала молчание, опасаясь, что сохранить при этом лицо не удастся, что она выдаст себя ему с потрохами одним лишь взглядом. Но тогда хотя бы атмосфера располагала! А сейчас… Ну как это будет выглядеть сейчас? «Доброе утро, Юрий Сергеевич. Я вскочила в такую рань, чтобы сказать Вам, что Вы мне не посторонний!». Так, что ли? Бред полный… Это всё равно, что пойти и признаться, что думает о своих неосторожных словах каждый день почти неделю. Это все равно, что прокричать в лицо: «Я влюблена в тебя, прозрей!».
