Текст книги "Меч истины (СИ)"

Автор книги: Atenae

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== МЕЧ ИСТИНЫ ==========

Беззвучное время шагает по пыльной дороге.

Безумствует солнце, и мир ослепительно светел.

На треснувшем мраморе греются спящие боги –

Давно на покое, давно ни за что не в ответе.

Никто не тревожит губами уснувшее имя,

И очень давно ни о чём их всерьёз не просили.

Они и забыли, как быть в этом мире живыми.

Что жизнь есть страданье – они, безусловно, забыли.

А мы не забыли, как злоба уродует лица,

И как увязают в кровавой грязи сапогами.

И вновь горизонт застилают пожаров зарницы.

И милости нет, и растоптано право ногами.

На нас и молились – и в спину нам слали проклятья.

Нас гнали взашей – и спасти умоляли от скверны.

На грешной земле, где не верят в Любовь и в Распятье,

Нас так распинали, забыв, что герои бессмертны.

Простите герою порыв и тоску без причины!

И верность простите – он просто иначе не может…

Но солнечный мрамор внезапно прорежут морщины.

И вновь на забытый алтарь чьё-то сердце положат…

Бывают ночи в середине месяца Алых Листьев, когда ветер сходит с ума и взвивается в буйном танце, заплетая в косы ветви плакучих берёз. И людские сны кружатся в такт безумной пляске ветра, и тогда люди видят то, чего за собой не ведали днём. В такие ночи неслышно движется над землёй ведьма Миснэ верхом на кошке с пушистым хвостом. И опавшие листья, словно диковинные монеты, устилают золотом её путь.

А если случится тебе быть в дороге в эту тревожную светлую ночь, то не нажить бы беды. Крепко сожми, путник, свой оберег и помолись, чтобы не встретить в пути красавицу с волосами цвета огня! Ибо не вынести тебе её ласк, мучительных и жгучих, как расплавленная медь. Лучше зайди в весёлый дом у дороги, наполни кружку пахучим мёдом и утони в объятьях земной девицы – она сегодня будет не против…

Насмешник Лугий отложил в сторону арфу и закричал, что его кружка пуста. Но никто не предложил наполнить её вновь. Много песен спел в этот вечер похабник Лугий, и ни одна не звала к покаянной молитве. Вольно же было Лугию прославлять ядовитую власть Миснэ, зная, что никто не встанет против него на мечах. Потому что златокудрый Лугий был одинаково любезен сладострастной Миснэ и броненосному Торуму, повелителю битв. И ему ли бояться смертного креста Распятого Бога, что умер молодым, не познав плотской страсти? Если каждый десятый парнишка во всех селениях от наших лесов и до самого моря трясёт нечесаными жёлтыми кудрями. Ну, пусть каждый двадцатый, но тоже ведь много!

Девушки любили Лугия, а он не любил никого. Чужак он был, во всём чужак. Про таких говорят: «Ничего святого». Давно ли сбежал от могучего полководца, которому служил? Сбежал, потому что забрался в постель к пригожей и знатной девице. Но это полбеды. Сколько девок впустили Лугия к себе, не помышляя о свадьбе, – и никто не остался в обиде! И та девица не была слепой и глухой, разглядев красивого воина на свадебном пиру. Но то был её свадебный пир, и девушку отдавали без любви, но с великим почётом – как залог желанного мира с неспокойным и сильным соседом. Вот этот сосед и увидел жёлтые кудри певца на подушке рядом с кудрями своей молодой жены. Говорили, целым отрядом кинулся он вдогонку за Лугием. Десять воинов было с ним – назад не пришёл ни один. Говорили, сперва Лугий предложил поединок сопернику. Но обманутый муж с презрением занёс свой меч над головой прелюбодея. И тогда желтоволосый насмешник намотал его кишки на свой клинок. А потом забавлялся, поочерёдно предлагая сразиться воинам убитого и поражая их одного за другим. И ушёл прочь, распевая песни и не считая ран, оставив позади себя одиннадцать окровавленных тел. Об этом он тоже спел в ту тревожную осеннюю ночь.

Мрачно смотрел на Лугия наш вождь Иктан, ревнуя к отчаянной молодости. Но не прерывал непристойные песни. Быть может, потому, что дивный голос был у дерзкого певца, и пробуждал он давно забытое за прошествием юности. Седели косы у Иктана, но жён своих порадовать он ещё мог. А может потому его слушал вождь, что нежно глядела на красавца Эгла, младшая дочь вождя. И всерьёз ждала от Лугия свадебных даров.

А может, ещё потому не прерывал наш вождь нескромные песни молодого нахала, что сидел от него по правую руку суровый жрец Распятого бога и хмурил мохнатые брови. Этот жрец появился у нас недавно, но поговаривали люди, что большую силу он уже набрал, а после и пуще наберёт, если согласится вождь принять его веру. И так уже воздвигся руками верных храм на почитаемом месте у берега реки – прямо напротив священной рощи. Это немногим нравилось, но стояла за спиной жреца опасная сила – войско огромной державы, раскинувшейся в полуденных краях. Вроде бы и далече Рим, а сколько племён поглотил без остатка! Вот и старый Иктан заопасался, когда прибыли гонцы из Империи. И хоть гости приехали малым числом, а возглавлял их жрец, решил вождь принять их с почётом и уважением.

Иктан опасался, а сын его Мирташ принял Распятого всей душой, потянулся к жрецу. Тот ласков был, умел слово найти, чтобы в душу запало. Говорил много: о блаженстве, которого достигает всякий, кто отдаст свою душу Царю Небесному; о власти его, что покровительствует власти земной; о необходимости смирения перед божественной силой. И о силе Империи говорил. Слушал его Иктан, размышлял о судьбах своего народа. Слушал Мирташ – примерял сказанное к державе, которую уже возвёл в своих мечтах. Слушал и я.

А Лугий слушал и смеялся. Всё-то он мог вывернуть, всё переиначить. Вот и новую песню завёл: о том, как Бог-Отец повстречал на берегу пригожую девку. И хотел бы явиться, завести разговор – а, вот, поди ж ты! – нет у бога внятного земного облика, чтобы понравиться девушке. Только и может он громыхать с небес, возвещая свою волю. Хотел коснуться гладкой кожи, когда принялась красавица стирать, зайдя по колено в воду. Да вот беда – нет у него рук, чтобы обнять-приласкать голубку. А уж когда девка скинула одежду и пошла купаться, вспомнил бог, чего ещё у него нет – и застонал с досады…

Ох, и смешно это Лугий пел! Даже у Иктана брови ходуном заходили, а уж дружина ржала в голос, не стесняясь присутствия жреца. У того от возмущения рот раскрылся, аж слюна на колени побежала. И дрожал от хохота дружинный дом, когда мы хором вторили богохульному припеву.

Иктан ни разу за весь вечер не прервал певца, хотя Лугий изрядно глумился над гостями. Вождь только велел, чтобы кравчий почаще обходил насмешника, когда наполнял кружки воинам. А только Лугий был нынче пьян без вина от жаркого взгляда красавицы Эглы, что глаз не сводила с него. И слушать не желала разумного брата, который ёрзал и хмурился, гадая, сколько же хватит у гостя терпения.

Поднялся жрец, грохнул жезлом, хотел произнести проклятие. Осторожный Мирташ не дал гостю ввязаться в свару, сам одёрнул нахала:

– Эй, ты, желтоголовый! Вольно ж тебе глумиться над чужими чувствами, не ведая ни долга, ни любви!

Поднялся и Лугий, повёл шальными рысьими глазами:

– Я не ссорился с тобой, сын вождя. А пою я, о чём хочу. И покуда в этих землях не настала власть Распятого бога, так и будет. А вот когда ты, неразумный, сменив своего отца, вздумаешь принять чужую веру, подумай о том, какие песни поют рабы, строя города и дороги Великой Империи.

Вновь хотел жрец произнести слово, и снова не дали ему. На этот раз сам Иктан:

– Поди, неразумный, проспись! Видно, крепок удался мёд, если лишил головы лучшего в дружине воина. Прикажу-ка я подносить его перед битвой моим врагам – то-то навоюют!

Засмеялись вокруг, и показалось, что удастся миновать беды. Был спор – всё обратил в шутку вождь. Но не зря безумный ветер кружил опавшие листья. Или впрямь сводила людей с ума ведьма Миснэ?

Лугий кружкой ударил так, что арфа загудела, отзываясь:

– Я-то уйду, вождь! Я и совсем могу уйти, да как бы не пожалеть тебе. Змею впустил ты в свой дом – греешь на груди, поишь тёплым молоком. Тебя же она и ужалит, дай срок.

И ещё что-то сказать хотел, да не дали. Сделал Мирташ знак – подхватили певца под локти дюжие парни, вытащили прочь из дружинного дома. Хорошо, что на пир без оружия ходят. У Лугия такие глаза были, что окажись при нём меч, многим захотелось бы в другом месте очутиться. А так что ж, парень он не из самых крупных. С меня ростом был, а мне шёл тогда семнадцатый год.

Хоть Лугия прогнали с пира, однако, большой обиды не чинили. Ссориться с ним себе дороже, особенно когда при оружии будет. А он в бою лютым был, и пощады врагу отродясь не давал. Потому и проводили его парни без злобы. Кто-то даже кувшин в руку сунул, чтоб не думал, будто они со зла. Должно быть, от того кувшина зло и приключилось…

Как оно было, никто не видел. За полночь в дружинном доме мало кто на ногах стоял. Мёд и впрямь добрый удался – в головах так и гудело, и ног под собой не чуяли. А ветер гудел, раздувая пламя. Покуда часовые прибежали, покуда добудились тех, кто с вождём пировал, – сгорел храм Распятого бога дотла, подожжённый с четырёх углов.

Иктан мрачный вокруг пепелища ходил. Мрачный и трезвый. Вожди и так пьют вполпьяна, а уж когда такая обида сильному соседу учинилась, трезвеют на глазах. О чём думал наш вождь, он никому не говорил. Зато Мирташ говорил за двоих:

– Вовек нам не загладить обиды, отец, если осерчает Империя! Вели Лугия казнить и призови поскорее жреца. Если мы своей волей веру в Распятого примем, может, пронесёт мимо нас гнев соседей.

Иктан на сына мрачно смотрел:

– Свидетелей происшедшему не было. Ты ли возьмёшься Лугия обвинить? И на мечах против него встанешь, когда дело до поединка дойдёт?

Замолчал Мирташ, словно ему рот зашили. А вождь оглядел ещё раз пожарище и приговорил:

– Делать нечего. Тут нужен Меч Истины.

Так я впервые услышал о Мече.

Мирташ волосами тряхнул так, что костяные обереги зазвенели:

– Не поедут дружинные за Мечом, отец.

Но наш вождь говорил один раз. Даже сыну не позволял перечить:

– Не поедут дружинные – отрока пошлём, – и ко мне обратился. – Бери коня, Ильча. На полдень поедешь, к морю. Разыщешь в городе человека, Визарием звать. Скажешь ему, что твоему вождю надобен Меч Истины.

Не решился я спросить, что за меч. Я в юности не то, чтобы робок был, а всё же лишний раз рот не открывал. Ну, да ведь оно воинской науке не помеха. А тогда мне даже почётным казалось, что вождь из всех выбрал меня. Не ясно только, с чего же это дело воинам нельзя поручить?

Я в городе уже бывал. Четыре лета назад ездил вождь на тамошний рынок за ценным шитьём. Молодую жену он брал тогда, решил дорогим подарком порадовать. А как вождь без дружины никуда, то был при нём и мой старший брат, воин наизнатнейший. Ну, и меня с собой взяли, чтобы свет посмотрел. Я и смотрел – из-за широкого братнего плеча. Говорю же, робким был.

Не то нынче – сам себе голова, сам себе заступа. Что меча ещё не выслужил, то не беда. Был при мне боевой топор и добрый лук. И нож кривой длиной две пяди. Таким и голову снести можно, если умеючи. В иных полуденных краях наши ножи за мечи сойдут. А что я голов отродясь не резал, так ведь это на мне не написано! Ехал я верхом на пегой длинногривой кобылке и мнил себя всамделишным воином. И радовался, что месяц Алых Листьев выдался сухим. Дорога неблизкая, добро, что за шиворот не льёт.

Теперь-то вспомнить смех, а как я грудь раздувал тогда! Мыслю, крепко берегли меня добрые духи, что не показался никому дерзким мой воинственный вид. До города я добрался без приключений.

И большим мне виделся этот город – чуть не полуночными вратами великой Империи. Стоит только раз глянуть на каменную крепость, что воздвиглась на высоком холме, венчая его золотой короной. Золотой она гляделась, потому что подъехал я на рассвете, когда солнце первые лучи из-за гор бросало на тёсаные стены из песчаника. И драгоценностями в этой короне сверкали шлемы стражи, охраняющей стену.

Солдат я ещё в прошлый приезд навидался, и всё в толк взять не мог, как это они Империи под ноги полмира бросили. Ну, да – шлемы, доспехи чеканные блестят. Так они больше для страху. А вот мечи у них не в пример нашим – и короче, и легче. Таким мечом голову не снести в кровавом поединке. Да и самих воинов Империи в поединке я не очень представлял – мелковаты. Против брата моего Ойки они все мелкими казались, даже в полном своём доспехе.

Но в тот рассветный час со стены глядела на меня их глазами сама Империя, а я был один из многих, кто вбирал в плечи голову и зябко ёжился в её огромной и грозной тени. Это теперь я знаю, что наш городок был всего лишь жалким форпостом на задворках дряхлеющей державы. Потому что мне суждено было повидать великие города и стать свидетелем крушения Силы и Славы.

Думаю, что этот облик величия придавало городу Море. Помню, как увидел его в первый раз и задохнулся от восторга: стояла за спиной у крепости огромная синяя стена, и была она выше гор, обрамляющих берег. И птицами, присевшими на воду, казались развёрнутые паруса кораблей.

Ворота раскрылись, когда солнце поднялось высоко, и я проник в город в шумливой толпе приезжих, многие из которых говорили вовсе непонятно. Я знал здесь только рынок, поэтому пошёл туда, надеясь у людей спросить, где живёт Визарий, владеющий Мечом. Здесь мне пришлось расстаться с кобылой. Меня дважды обругали за то, что едва не наехал на тележку яблок и толкнул богато одетого купца. Поэтому я свернул к ближайшей харчевне, у которой увидел коновязь. Хозяин, бритолицый, толстый ромей, согласился приютить мою Пегашку, но взамен потребовал денег. У меня была монета, я её отдал. Корчмарь принял плату с презрением, кажется, я дал мало. Но больше денег не было. Чувствуя, что меня могут выставить, я поторопился спросить, не знает ли он Визария.

Это имя подействовало на хозяина, как дождь, попавший за шиворот.

– Зачем молодому варвару Визарий? – спросил он. Голос враз стал ниже и глуше.

Мне не хотелось посвящать его, я просто ответил, что меня послали.

– Молодой варвар имеет, чем заплатить Визарию? – вкрадчиво произнёс корчмарь.

Я только кивнул, но мысленно впал в отчаянье. Как это вождь отправил меня сюда, не позаботившись о деньгах? Но вождь не мог не знать, что делает.

Набравшись храбрости, я ответил:

– Это не твоя печаль, добрый человек. Просто скажи мне, как его найти.

Хотелось, чтобы прозвучало достаточно твёрдо. В конце концов, хозяин поведал мне, что Визарий живёт в маленьком доме восточнее порта. Он говорил с опаской. Мне тогда казалось, он боится меня.

– Надеюсь, ты сказал мне правду, добрый человек, – я огладил рукоять ножа. Мне вдруг подумалось, что обратно я повезу меч. И этот меч вождь отказался доверить дружинным. Это придавало мне веса в собственных глазах.

Не стану рассказывать, как я нашёл тот дом. Описание корчмаря оказалось путаным, или я понимал через слово, но справился я не скоро.

Дом Визария был выстроен из тёсаного камня и крыт черепицей. Слишком мал для того, чтобы в нём жила большая семья. А для одного велик. Я тогда ещё не видел иных жилищ кроме наших родовых землянок, где проживало по три десятка человек, да бревенчатого дружинного дома враз вмещавшего всех старших воинов. Да ещё дорожных гуннских кибиток, но то и вовсе не взаправду жилище! Мне казалось в новинку, что в городе люди живут наособицу друг от друга.

Таким же необычным выглядел огородик, разбитый вокруг дома. Хорошая земля: сама родит, ничего расчищать-жечь не надо! Зачем такой земле много людей? В огороде хозяйничал огромный человек с чёрной кожей. В первый момент мне показалось, что он просто одет в тёмное, и я обратился к нему с вопросом прежде, чем успел разглядеть лицо:

– Эй, здесь ли живёт Визарий?

Человек разогнулся и двинулся к калитке, сильно хромая. Когда он открыл мне, я заметил, что на правой руке не хватает двух пальцев. Он был страшен – этот незнакомец с чёрным лицом, и глаза его блестели недобро.

– Что тебе нужно от Визария? – хрипло спросил он, не впуская меня во двор. Могу поклясться: ему не очень хотелось со мной говорить.

Я едва не повернул обратно. Меня остановила мысль об обиде жреца и о том, что все наши надеются на меня.

– У нас заведено сначала приветить гостя, а потом толковать о делах.

Хорошо, что я ни слова не сказал о мече. Теперь я знаю, что чёрный не пустил бы меня на порог, заикнись я о нём. А так он угрюмо посторонился, давая мне дорогу.

Внутренность дома была тоже странной, да я толком не разглядел – мой взгляд сразу упал на человека, что сидел у окна, держа на коленях таблички, и что-то писал. Старая собака дремала, положив голову ему на сапог. Я почему-то сразу понял, что это он.

Он был воином. Я не знаю, когда это было, мне неведомо, за какого вождя он сражался. Но взгляд был – не ошибёшься. И широкие плечи под тёмной рубахой с незнакомыми оберегами у ворота, и стремительный поворот головы. А вот руки были другими: с узкой ладонью и длинными пальцами. Пальцы бережно сжимали стило, я не мог представить их на рукояти меча. Но взгляд всё-таки выдавал.

Этот взгляд меня накрепко привязал будто канатом, когда сидевший поднял голову.

– Визарий, к тебе, – сказал чёрный, и голос прозвучал ворчливо.

А я уже не мог избавиться от светлых пристальных глаз.

– Чем я могу тебе помочь, мальчик из рода Лебедя? – спросил он.

Этот Визарий знал обо мне больше, чем я успел бы рассказать за полдня. Всё началось при отце отца моего отца. Пробудились великаны-отыры, сидящие под Водой с тех пор, как покарал их могучий Торум в начале времён. Пробудились – и море полезло на сушу. Болотный старик тоже обрадовался. Трясина поглотила наши угодья и борти. Тесно стало в лесах, неладно. Резались почём зря. Когда один засыпал, другой просыпался, чтобы караулить, и всё равно не спасались. Целые рода вырезали враги, приходящие ночью. А трясина хоронила следы. И лишь болотные духи-кули пировали на костях. Потом пришли из степи кочевые гунны, они брали у нас меха и женщин. Но в тот раз им не нужны были меха. Потому что море глотало их пастбища. И вожди степняков предложили вместе идти на закат – искать земли и славы. Другие рода долго думали, а род Лебедя – недолго. И род Филина. И род Бобра. С тех пор мы шли и сражались, ненадолго оседали и снова шли. И нас тоже стали звать гуннами, и никто уже не знал, что означает подвеска с лебедем на моём поясе. Да. А этот Визарий знал!

– Моему вождю нужен Меч Истины, – сказал я, как было велено.

И увидел немой крик в глазах чёрного человека.

Визария мои слова тоже не обрадовали. Он тронул рукою бороду, на короткое время опустил голову. Я поразился, до чего высок у него лоб. Длинные волосы с проседью на висках закрыли лицо. А когда вновь поднял взгляд, лицо было очень спокойным. Только низкий голос звучал глуше, чем прежде:

– Томба, мальчик голоден. Накорми его, пока я буду собираться.

Чёрный заворчал, будто дикий зверь. Он хромал вокруг стола с такой яростью, что я испугался, чтобы мне не надели на голову миску с бобами. Или сделали что-то похуже. Странный раб у Визария – дерзкий. Или не раб? Кто их тут поймёт! Волосы стриженые, но имперские все стригутся коротко, совсем силу не берегут. Хорошо хоть у Визария причёска правильная, иначе с ним ехать стыдно было бы.

Визарий поднялся на ноги. Ростом он был не меньше моего брата Ойки, только тоньше в половину. Ойка – гордость дружины – в те поры могуч был, как лесной богатырь-менкв. Сухую бедренную кость руками ломал. Злые языки толковали, что Ойка и глуп, как дикий менкв, ну да я не больно слушал. А Визарий был узок и гибок.

Он неспешно двигался по комнате, укладывая котомку, и всё же собирался очень скоро. Старая белая сука семенила за ним, стуча коготками, и заглядывала в лицо. Длиннопалая ладонь на мгновение легла ей на голову, потрепала мягкие уши. Потом на лавку рядом со мной упал нетолстый мешок. Я едва успел бросить взгляд, а Визария уже не было рядом. Откуда-то из задней комнаты доносились голоса.

– Ты не собирался больше этим заниматься, – резко сказал чёрный Томба.

Короткий вздох и ответ:

– Это до самой смерти, ты ведь знаешь.

– Я знаю, что смерть приходит к тебе слишком часто, – ответил хромой.

– И ни разу не задержалась надолго, – усмехнулся Визарий, возвращаясь в переднюю хоромину.

На левом бедре у него висел Меч. Я никогда не видел таких мечей. Но мне не дали рассмотреть.

– Пойдём к твоему вождю, – сказал мне Визарий.

Я вскочил, дожёвывая бобы. Воин кинул серый плащ на плечо, взял котомку, в последний раз погладил собаку.

– Вернись обратно, Визарий! – сказал Томба вслед.

– Я вернусь, – просто ответил тот.

Не стану рассказывать, как мы шли за моей кобылой. С Визарием это было нетрудно. Люди расступались перед ним, как вода перед носом лодки. И нахальный корчмарь не потребовал дополнительной платы за овёс, что сжевала моя Пегашка.

А на выходе с рынка что-то приключилось. Я успел только заметить, как изогнулся от боли щуплый парнишка, которого воин поднял за вывернутый локоть. Потом быстро вынул из посиневших пальцев свой кошелёк, и отправил воришку в пыль. У нас паренька убили бы. Я так ему и сказал. Визарий обернулся через плечо, и голубые глаза были неласковы:

– Кошель с монетами не стоит, чтобы за него умирать.

Это был странный взгляд на справедливость, но я не стал спорить с человеком, носящим Меч Истины.

Этот меч мне очень хотелось разглядеть. Он был не похож ни на что виденное раньше. Начать с того, что лезвие длиннее наших на пядь самое малое. И в то же время рукоять короткая, чтобы биться одной рукой, лишь изредка перехватывая обеими. Но самой странной была его крестовина. Наши мастера делали массивным яблоко, чтобы уравновесить тяжесть широкого клинка, но о крестовине не заботились – она едва прикрывала пальцы. А вот меч Визария имел широкую крестовину с острыми рогами. Эти рога были украшены незнакомым чернёным узором, я всё пытался рассмотреть, но рука воина, придерживающая меч у бедра, мешала мне.

Любопытство взяло верх во время ночёвки в лесу. Я проснулся раньше. Визарий ещё спал, повернувшись спиной к погасшему костру и закутавшись в плащ. Меч лежал у руки, тускло поблёскивая. Я подсел рядом.

Мне не хотелось вынимать его из ножен. Страшно такой клинок будить. У нас были сказания о мечах, которые отказывались возвращаться, не порубив плоти, не испив свежей крови. Меч Истины наверняка был из таких. Я просто изучал загадочных зверей на длинном перекрестье.

– Ты можешь взять его и рассмотреть, – сказал Визарий. Я бы поклялся, что он крепко спал мгновение назад.

Получив позволение, бережно вынул Меч Истины из ножен. Солнечный луч блеснул на клинке, словно меч взглянул на меня холодными глазами, но раздумал сечь и вновь погрузился в дремоту. Да, он был необычным! Клинок воронёной стали, заточен с обеих сторон. Наши тяжёлые мечи имели заточку лишь с одной. Ко второй трети длины клинок расширялся, а потом снова сужался к концу. В середине лезвия был широкий дол, это сильно облегчало оружие.

– Не имеет смысла, – сказал я. – Это уменьшает силу удара.

– Таким мечом можно не только рубить, – ответил Визарий. – Колющий удар чаще бывает смертельным.

– А для чего это? – спросил я, трогая рога на рукояти.

– Чтобы защитить пальцы. Ты видел руку Томбы? Он был великим воином, но меч подвёл его.

– Это было в бою?

– Это было в бою. Мне предстояло убить друга. Но меч подвёл Томбу, и мы оба остались живы.

Он говорил странно, а я не решился расспрашивать.

– Ты знаешь толк в оружии, Ильча. Но ты ещё не воин.

– Мне нравится помогать кузнецу, – ответил я.

Он кивнул:

– Это лучше, чем убивать самому.

– Меч Истины делал великий мастер, – сказал я, желая сделать ему приятное.

Это почему-то развеселило Визария, морщины легли у глаз:

– Ты думаешь, Меч Истины – это он? Меч Истины – это я!

Больше он ничего не сказал.

Мы двигались очень скоро, хотя Визарий всё время шёл пешком. Он не отставал от Пегашки ни на шаг, и я не заметил, чтобы он запыхался. К вечеру восьмого дня мы вышли из чащи, и нашим глазам предстали знакомые росчисти, шесть длинных землянок, рублёная дружинная хоромина. Наши люди обустроились здесь недавно, когда Иктан сказал: «Империя сильна, дальше не пойдём!» Срубили палисад на высоком обрыве, посеяли ячмень. Иные привыкли, как гунны, за скотиной ходить, иные стали рыбачить, как прежде. Зверь в лесу тоже есть. Немного надо, чтобы почувствовать себя дома.

Визарий бросил взгляд на деревню, кивнул про себя и направился к дружинной хоромине, не задерживая шага. Я видел, как глядели ему вслед женщины, работавшие в поле, и почему-то мне было страшно.

Дурные вести быстро бегут. Когда мы вошли, вождь ждал нас. Мирташ от него по правую руку. И воинов набилось, как плотвы в морду. Рыжие косы моего брата Ойки, как всегда, краснели справа от Мирташа. Жрец Распятого бога находился тут же, но располагался особняком.

Вождь поднялся навстречу прибывшему. Он не каждому оказывал такую честь, и седины в голове у него было гораздо больше, чем у Визария:

– Приветствую тебя, Меч Истины, служитель сурового Бога! Я вождь этих людей, они называют меня Иктаном, сыном Инмара и Эквы.

Чужак ответил учтиво, как полагалось:

– Приветствую тебя, меднолобый Иктан, вождь косатых богатырей. Пусть твой мёд будет крепким, а удача – вечной! Какая беда заставила тебя прибегнуть к Мечу Истины?

Прежде у нас желали, чтобы ловушки были полными. Но сейчас многое изменилось.

Вождь жестом пригласил его сесть, сделал знак кравчему подать пиво. Я остался стоять за спиной Визария. Меня не замечал никто, кроме брата, а я видел, что ему хочется меня побить. Что я сделал не так?

Вождь начал разговор:

– Один из моих людей учинил великую обиду этому жрецу – сжёг храм Распятого бога. Я не хочу ссориться с Империей. Закон велит покарать мерзавца.

– Который слишком хорошо владеет мечом? – спросил Визарий, поглаживая бороду, чтобы скрыть ухмылку. Но я достаточно изучил его, чтобы услышать – голос звучал едко.

– Это так, – ответил вождь, не смущаясь. – Однако, дело не только в этом. Никто не видел, чтобы он поджигал храм.

– И всё же ты уверен в его вине? – снова перебил Визарий.

– Только у Лугия были причины это сделать. Его выгнали с пира за насмешки над жрецом, – подал голос Мирташ.

Взгляд Визария заморозил слова у него на языке. Потом пришелец снова оборотился к вождю:

– Ты знаешь о Правде судных поединков. Я не стану драться, пока не буду уверен.

– Ты волен в своих действиях, Меч. Сколько тебе нужно времени? В чём ты нуждаешься?

Визарий сказал, поразмыслив:

– Не могу сказать, когда разберусь до конца. А нужна мне лишь пища да кров, – он усмехнулся. – Ну, и то, что ты заплатишь по окончании дела.

При этих словах на лице Ойки появилось брезгливое выражение, словно он чистил помойную яму. Это не укрылось от светлых глаз Визария.

– Да, и ещё! Дозволь мальчику, которого посылал за мной, сопровождать меня и далее. Я не знаю ваших людей, мне нужен кто-то здешний.

– Пусть будет так, – приговорил Иктан.

Визарий повернулся, чтобы уйти. Ему не дал Мирташ. Он поднялся с места, и голос его звенел от волнения:

– Послушай, Меч! Я не хочу, чтобы ты думал, будто все здесь тебе враги. Приходи завтра на двор, где тренируется дружина. Пусть они увидят, как выглядит настоящий поединщик.

И поскольку Визарий не прервал его речи, Мирташ решился на улыбку:

– Да и я хочу узнать тебя поближе. Тебя и твой меч.

Чужак кивнул:

– Будь по-твоему, сын вождя.

И мой страх немного отпустил. Кажется, я всё сделал правильно.

***

Визарий растолкал меня чуть свет. Мы спали на сеновале. Никто не решился бы впустить в дом чужака, вот и мне приходилось мыкаться вместе с ним.

– Вставай, мальчишка, – сказал он, стаскивая с меня одеяло.

Я услышал крики петухов и звуки уходящего стада. Было слишком рано для воинских занятий, но Визарий так не думал. Он выгнал меня наружу и заставил бегом покрыть на лесной дороге расстояние четырёх перестрелов. Стоит ли говорить, что я с трудом поспевал за ним – ноги у наёмника слишком длинные, а сам он словно из хорошего железа. Загоняв меня до полусмерти, с головой окунулся в реке, разодрал гребнем длинные волосы и сказал с насмешливой улыбкой:

– На твоём месте я подумал бы всерьёз о кузнечном ремесле. Для воина ты слишком тяжёл.

Это был странный взгляд на вещи. Мой брат Ойка с ним не согласился бы. Зачем герою бегать, если у него топор и панцирь из рыбьего клея? Герой должен крушить вражеский палисад, покуда сородичи бьют из луков по засевшим в ограде трусам. А если враг убегает, пусть преследуют гунны на быстрых конях! Но с Визарием не поспоришь.

– Теперь ты отведёшь меня к человеку, которого обвиняют в поджоге, – сказал он, когда мы поели.

Лугий больше не жил с воинами, но из селения не ушёл. Он был слишком гордым, чтобы бояться. Мы нашли его в охотничьей хижине. Сняв рубашку, Лугий колол дрова. Утренний холодок щипал жилистое, покрытое шрамами тело, но ему словно дела не было до этого.

Когда мы подошли, он выпрямился во весь рост и всадил топор в колоду.

– Здравствуй, воин. Моё имя Визарий, люди называют меня Мечом Истины, – голос наёмника звучал ровно, в нём не было враждебности.

– Я знаю, кто ты, палач, – ответил желтоволосый. – Ты пришёл за моей головой?

– Ты хочешь сказать, будто сжёг тот храм? – спросил Визарий с интересом.

– Я не буду оправдываться перед тобой, – дерзко ответил Лугий.

– Иногда это нужно делать, – усмехнулся воин. – Ты немногое знаешь о Мечах Истины.

– С меня довольно, что ты наёмный убийца, – выдохнул певец. – Зачем ты говоришь со мной?

– Затем, чтобы понять, – сказал Визарий. – Говорю же, ты немногое знаешь о Мечах. А я слишком часто убивал на потеху толпе, чтобы торопиться в таком деле.

– Ты невысокого мнения о своём ремесле! – лицо Лугия украсила язвительная усмешка.

– Я говорю не о судных поединках, – спокойно ответил воин. – Когда-то я дрался на арене.

– Ого? Ты был рабом, или тебя соблазнили деньги?

– Я был молод и неплохо скроен. Кое-кто в Риме решил, что я гожусь, чтобы умереть со славой. Мне стоило труда вернуть себе свободу. Но это не значит, что я люблю убивать, – Визарий словно не замечал враждебности своего собеседника, он говорил дружелюбно и ровно. – Ваш молодой вождь просил меня показать, как сражаются фехтовальщики Империи. Ты можешь взглянуть, раз нам предстоит поединок.

– Почему ты предлагаешь это мне? – спросил желтоволосый.

– Потому что я почти наверняка убью того, с кем сошёлся в бою. Тебе может помочь знание моих приёмов.

– Меня это не интересует, – Лугий отвернулся и вновь взялся за топор.

Визарий пожал плечами, и мы пошли прочь. Яркое осеннее солнце слепило глаза.

– Слишком горд, – внезапно сказал воин. – Слишком откровенен. Слишком смел. Так не бывает.