Текст книги "Меч истины (СИ)"
Автор книги: Atenae
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц)
– Германец?
– Это слишком странно, Лугий. Человеческие следы должны были остаться. Но их нет. Только волчьи лапы.
– Значит, оборотень. Носит же он волчью шкуру.
– Оборотень в Константинополе?
– Христиане отменили других богов, но наш Бог не перестал существовать от этого!
– Я никогда не встречал оборотней, Лугий, – говорит мой друг.
Я, положим, тоже. И что из того?
*
– Это всё из-за медальона, – уверенно говорит Августин.
Мы сидим у бассейна в атриуме. Приглашённый человек внутри дома обмывает и умащивает тело. Рабы попрятались.
– Твой отец умолчал о многом. Расскажи нам, пожалуйста, – тихо просит мой друг. У него дар внушать людям доверие. Но сейчас мальчишка жаждет довериться сам. Он протягивает нам клочок пергамента:
– Я зарисовал это по памяти. Вчера.
На клочке изображение волчьей головы, вписанное в разомкнутый круг. Клыки в хищном оскале, морда сморщена. Свирепые черты подчёркнуты настолько, что изображение выглядит отвратительным.
– А змея? – спрашивает Визарий. – Она не должна хватать зубами хвост? Символ бесконечности.
– Я тоже так подумал, – откликается Августин. – Поэтому замкнул круг. Но он заявил, что это неправильно.
Только теперь я понял, что волнистое обрамление круга – это стилизованное изображение змеи.
– Символ разорванного времени? – задумчиво говорит мой друг. – Я встречал племена, которые верят, что наступит конец мира, когда восстанут волк и змея. Но эти люди живут далеко на севере. Очень далеко.
– Конец мира? – спрашивает Августин, и его голос внезапно дрожит. – Я видел…
Он замолкает столь же внезапно.
– Что ты видел?
Парень упирается в нас круглыми глазами цвета спелых орехов. На чистом лице смятение:
– Отец не хотел, чтобы об этом знали. Он боится, что мои видения… не от Бога.
Я слыхал, что у христиан так бывает. Они объявили порождением Сатаны то, что другие сочли бы Даром.
– Я вижу иногда. Не помню, с каких пор. Оно бывает нечасто. Но я увидел, как умрёт мама… За месяц до того, как это случилось.
Визарий кладет ему руку на плечо:
– И что ты видел на этот раз?
– Сам не знаю. Я взял эту вещь в руки и попал в отвратительный ледяной туман. Из тумана выплывала большая лодка… очень страшная… рваный парус, носовое украшение из костей. Это была мёртвая лодка, вы понимаете?
Визарий кивнул и сказал незнакомое слово:
– Нагльфар, – потом поднял глаза. – Было что-то ещё?
Юноша кивает испуганно:
– Было.
– Что именно?
– Город. Я видел горящий город. И мертвецов на улицах. Они пожирали живых.
– Ты знаешь, что это за город?
Парень обводит нас больными глазами и говорит тихо, но уверенно:
– Я думаю, что это был Рим.
Да, разыгралось воображение у парня! Рим стоит больше тысячи лет, и никогда не бывал взят. Даже нашим галлам не удалось прорваться за стены Капитолия, а уж очень старались.
Но Визарий снова произносит непонятное:
– Гибель богов!
– Как ты сказал?
Он не слушает.
– А чем ты оскорбил германца? Филандр говорил – он был страшно недоволен.
– Не помню толком. В такие минуты я плохо соображаю. Но отец потом мне сказал. Я произнёс: «Остановись, волк! Рухнет мир – не одного тебя под обломками похоронит!»
– Волк, – повторяет Визарий. – И змей…
Я вижу, что ему страшно.
Парень тоже это видит. Он вцепляется в рукав Меча Истины, как утопающий:
– Скажи мне, что всё это значит? За что убили отца?
Визарий стряхивает с себя морок и тянется к воде, чтобы умыться.
– Этот германец из племени свебов, чья родина у ледяного моря на севере. Я там бывал.
Где ты не бывал, интересно мне знать?
– У этого народа есть поверье, что когда-то волк Фенрир, скованный богами на заре времён, порвёт свои цепи. И восстанет мировой змей, вечно хватающий свой хвост в океане, опоясывающем землю. Приплывёт Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов, а на нём тёмное воинство Исподнего мира. В тот час поднимутся боги, и начнётся Последняя битва, после которой рухнет мир.
– А потом – второе пришествие Христа? – с надеждой спрашивает малец.
Визарий качает головой:
– Свебы не верят в Христа.
Августин поднимается и начинает ходить по краю бассейна, пальцами ероша кудрявые волосы.
– Человек, который в это верит, убил папу. И там волчьи следы. И я сам видел падение Рима, – он поднимает голову. – Нам надо туда, вы понимаете? Надо в Рим! – его голос звенит. – Мы скажем Императору…
Но я прерываю его:
– И что могут СКАЗАТЬ ИМПЕРАТОРУ сопливый ромей, бродячий галл и бывший гладиатор неизвестного роду-племени?
– Беглый гладиатор, – внезапно со значением произносит Визарий. Ого! Никогда он об этом не говорил.
Мальчишка смотрит на нас в смятении и тихо спрашивает:
– А что мы можем?
– Выследить убийцу. Покарать его, – говорит мой друг.
– И это поможет остановить Гибель богов?
Мы оба жмем плечами.
*
Больше двух месяцев мы шли по его следу. Этот след взял я, хотя казалось, что он совсем остыл. Мы обшарили весь Константинополь. Визарий потратил кучу денег этого мальчишки Августина, чтобы разговорить стражу на всех шести городских воротах. Бесполезно! Чужак в волчьей шкуре словно в воду канул. Наш корабль давно ушёл, но Визарий не вспоминал об этом. Мы жили теперь в доме ювелира, и я видел, как мой друг тяготится, встречаясь взглядом с его сыном. Паренёк смотрел на нас преданными глазами.
А потом я присел потолковать с рабочими, возводящими новую стену. День был ещё жарче, чем обычно, я вымотался, как собака, а у них была вода. И вот эти ребята вполне бескорыстно рассказали мне о волосатом незнакомце в волчьей куртке, что проходил через ворота Серебряного озера несколько дней назад.
И с тех пор, как осталось позади побережье, мы шли только на север. У меня сложилось впечатление, что Волк упрямо не поворачивался в полуденную сторону. Мы шли по его следу, расспрашивая людей.
Внезапно след сделался кровавым. Помню, как это случилось в первый раз.
В тех местах Боги поработали над скалами очень затейливо. Временами они превращаются в столбы, башни или подобия человеческих фигур. Визарий говорит: греки считали их окаменевшими гигантами. Порой в их нагромождении можно заблудиться.
Мы ехали верхом по одному из таких ущелий. Бесприютно и голо. Стук копыт эхом возвращался к нам из камней.
– Здесь жутко, – сказал Августин.
Парнишка увязался за нами. Не было никакой возможности оставить его дома, хотя Визарий очень хотел. Но порой он так глядел на парня, что мне становилось жаль. Жаль, что дома его не ждёт красавица-жена. Глядишь, и добрался бы всё же до Истрии. А после и свой бы сынок… Да, что там! Я не знаю, какая нужда заставила моего друга таскаться по свету, избрав наше проклятое ремесло, но он заслужил лучшую участь.
Он и теперь пытался отвлечь мальчишку разговором:
– Странные края. Чем не преддверие Эреба?
Августин не верил в старых богов, но был очень любопытен – необычно для христианина.
– И у всего Эреба сегодня несварение! – я уловил тяжёлую волну зловония, напахнувшую из ущелья.
Каждому своё: Визарию Боги дали соколиные глаза, а мне собачье чутьё. Мой дружок только сейчас принюхался, как следует. И переменился в лице.
– Подождите здесь, – он бросил Августину поводья.
Что ж, это хорошая мысль! А занятый двумя конями, мальчишка и вовсе не сдвинется с места.
– Моего подержи тоже!
Вдвоём мы углубились в ущелье…
Это были пастухи. Мальчишки чуть помладше Августина. Волк загрыз всех четверых. Они лежали у погасшего костра. Первый – навзничь, убитый внезапно. Двое пытались отползти, пока зверь приканчивал их товарища. А самый маленький так и съёжился, откатившись в очаг – одежда успела обгореть. Убийца настиг его и там.
– Что же это за тварь? – спросил Визарий. – Совсем не боится огня.
Вместо ответа я показал ему след. Отчётливый след мужского сапога, столь же внятный, как след волчьей лапы в кабинете Филандра.
– Он пришёл к их костру человеком.
В тот раз нам удалось уберечь мальчишку от кровавого зрелища. Но оборотень словно смеялся над нашими попытками. То, что мы увидели в следующий раз, потрясло даже меня. А я бывал в таких битвах, которые больше пристало именовать бойней.
Следующей жертвой был воин. Солдат из пограничной стражи. Его мы нашли у ручья, куда свернули на ночлег. Кажется, парень пытался сражаться. За что и получил полной мерой. С ним Волк расправился в своём человечьем обличии. Но будь я проклят, если это сделал человек!
Нагое тело висело между двух стволов, распятое за руки и за ноги. Его доспехи грудой валялись подле. А мечом… его собственным мечом… убийца рассёк ему спину вдоль позвоночника и ВЫПРЯМИЛ РЁБРА! Боги, мои Боги, все, сколько вас есть! Дайте мне силу остановить это чудовище, когда я его встречу!
– Кровавый орёл , – прошептал Визарий. – Я не верил, когда мне рассказывали о нём.
Августин шумно упал с коня. Нам стоило труда привести его в чувство. Я возился с мальчиком, пока Визарий снимал и закапывал тело.
– Где… это? – пролепетал малец, приходя в себя.
И я не сказал ему главного. Кровь убитого была совсем свежей. Он находился от нас менее чем в сутках пути. В тот миг мне самому не очень хотелось его догнать.
Ювелира он убил за обиду, солдата… за сопротивление, видимо. Но зачем он убил пастухов? Кажется, эта тварь проливала кровь просто забавы ради.
*
На севере Мезии мы снова отстали. След нашёлся вновь лишь неделю спустя. В тех краях мы повстречали варваров. Незнакомое племя, вождь которого говорил на жуткой мешанине греческого и латыни, какую только в этих краях и можно услышать. До сих пор я опасался таких встреч. Слишком много людей нынче снялось с места и скитается в поисках лучшей доли. Визарий говорит, что прежние границы проходили в других местах, и там жили другие народы. Визарию виднее, он у нас книжки читает. А мне не по себе. Кровавый вал подминает под себя целые племена. Бедные вымещают зло на соседях, которые кажутся богаче, чтобы в свою очередь стать жертвой ещё более бедных. Лихое время, в котором легко затеряться такому чудовищу, как наш свебский волк.
Но встреченные нами варвары казались мирными. От них несло кислым молоком и овчиной, но они были приветливы. Их вождь по имени Кром всё время улыбался изуродованным лицом.
– Мишка сделал, – сказал он, касаясь шрама. – Лесной Хозяин.
Я узнал одно из имён, которым зовут медведя племена, живущие за Борисфеном. «Кром» на их языке означало «крепость». Анты – так их называют. Откуда они тут взялись? Варвары были крупнотелы и русоволосы. Я чувствовал себя коротышкой рядом с ними. Они принимали нас, как своих.
– Хорошая земля, – говорил Кром, улыбаясь. – Можно жить. Здесь жить станем.
– А ромеи? Ваши далеко, ромеи близко, как поладите? – спрашивает Визарий. Он тоже улыбается и утирает с усов молоко.
– Ромеи тоже далече, – беззаботно отвечает Кром. – Хорошая земля. Пахать можно, скот пасти. Волков только много.
– Волков? – это слово приводит на ум очень знакомый ужас.
– Днесь насилу от стада отпугнули. Двух бурёнок задрали, сволочи серые!
Я облегчённо выдыхаю. Впрочем, городскому юноше Августину всё равно не по себе. Особенно после тех страхов, что он с нами навидался.
– Ох, и умны, бестии! – говорит вождь. Нарочно или нет, он употребляет слово, означающее чудовищ. – Как люди, умнее даже. Брат мой Крок мужиками командовал, что волков отогнали. Говорит, вожак у них – у-у, матёрой! Волчище серый с телушку ростом. Что твой стратег. Наши, значит, уложили троих, так он провыл – отходим, дескать! Что смотришь, белобрысый? Думаешь, сочиняет Кром?
Не думаю. Мне вообще не нравится мысль, что наш волк может быть не один. И Визарий тоже так думает. Ловлю его взгляд поверх костра.
– Хорошие вы мужики, как я посмотрю! – ухмыляется Кром. – Оставайтесь с нами, а? Жён вам найдём. Вон хоть Любава! Уже на тебя, красавчик, глядит во все глаза. Смотри, присушишь мне девку!
Любаву я заметил. Красивая девушка, весёлая. Ямочки на щеках. Жаль, недосуг.
– Не можем, – говорит Визарий. – Дело у нас. По следу идём. И нужен нам, похоже, ваш волчий стратег.
Варвары угрюмо переглядываются. Потом вождь суёт Визарию чару:
– Тогда мёду выпей. У нас мёд знаешь, какой? У самого Ярилы такого мёду нет.
– После, – отвечает мой друг. – Как волка на клинок подымем. Тогда и выпьем твоего мёду, Кром. Хорошо выпьем, за всех Богов, что нас уберегли!
*
С пастухами из этого племени мы дошли до реки, которую анты назвали Росицей. Где-то на севере эта река впадает в могучий Истр, иначе именуемый Данубием. Здесь наши пути разошлись. Варвары остались в верховьях, а нас следы матёрого волка повели вниз по течению. Безлесные горы уступили место чёрному лесу, где за деревьями дороги не видать. Мне всё казалось, что она в любом месте может оборваться глубоченным ущельем. И впрямь, оборвалась. И по дну ущелья грохочет поток. Но вездесущие римляне здесь уже побывали и проложили через него каменный мост. И если бы нам требовалось на ту сторону… а нам… Кто его знает, куда нам требовалось? Волчьих следов вокруг стало много, людских не встречалось вовсе.
Тот день выдался сумрачным. То ли туман, то ли мутная морось насыщала влагой наши волосы и плащи. Кони спотыкались. Кормить их в лесном краю делалось всё труднее. Я уже видел: Визарий жалеет, что не оставил их у старейшины Крома. А ещё он жалел, что с нами Августин. Хотя мальчишка не был обузой. Он научился ухаживать за лошадьми, словно не за ним самим всю жизнь присматривали рабы. Даже готовить пытался, но получалось у него скверно, так что их с Визарием к котлу я подпускал, когда в нём было уже что похлебать.
Бессолнечный день сменился мрачными сумерками. След стал вовсе не различим на камнях. Визарий принёс охапку вереска и сел рядом со мной. Мальчишка кормил коней.
– Не нравится мне здесь, – хмуро сказал мой дружок, окидывая взглядом верхушки скал, едва проглядывающие сквозь чёрные деревья. – Ловушка, право слово. И я уже не знаю, кто здесь дичь.
Вот уже пару ночей мы слышали голос охотящейся стаи. Кони волновались, нам приходилось всю ночь жечь костры, оберегая их. В путь пускались совершенно без сил. Сегодня волки завыли ещё до сумерек.
– Обнаглели звери, – сказал я. – Наделаем факелов, чтобы отпугнуть.
И вспомнил, что самого страшного зверя огнём не спугнёшь. Неужели это оборотень начал на нас охоту?
Ночёвку устроили у края дороги, что вела к мосту. Я не понял, чем это место так приглянулось Визарию – самая теснина. Но спорить не стал. Он у нас умный, ему виднее.
К огню вернулся перепуганный Августин. Приткнулся рядом и затих. Маленький горожанин, он ничего не понимал. Его успокаивал вид костра и запах горячей пищи. А я уже слышал, что волчьи глотки выводят свою песню необычно близко от нас. Если почуют коней, нам придётся туго.
Эту ночь я запомню до конца своих дней, сколько мне их там осталось. Тьма сгустилась не сразу, но была совсем непроглядной. Потом вдруг прокатился порыв ветра, и верхушки деревьев загудели, глотая все звуки. И тут внезапно оборвались кони. С диким визгом они пронеслись мимо костра и исчезли во мраке. И тотчас раздался многоголосый хор волчьей охоты.
Визарий был уже на ногах, сжимая меч:
– На мост.
Августин, белее своей туники, тащил наши мешки. Его не приходилось подгонять.
Мы остановились на мосту, тяжело дыша. Визарий уронил охапку вереска нам под ноги. Когда он успел её подхватить? И в этот миг у входа на мост сгустились волчьи тени. Я ткнул факел в вереск. Пламя занялось мгновенно и взревело, посылая искры в чёрное небо. Я прикрыл лицо от жара, да что там за огнём разглядишь!
– Сзади! – раздался истошный крик Августина.
Мы обернулись враз. С другого берега Росицы на мост выходил ещё с десяток крупных зверей.
– Следи за огнём! – рявкнул ему Визарий, выдвигаясь вперёд, и поддел на меч клыкастую тварь.
Я располовинил вторую. Пламя за нашими спинами снова загудело, пожирая вереск. Страх не связал юному ромею руки, слава Богам!
Волки отступили. Я различал блеск их глаз там, где арка моста уходила во мрак. Потом новый бросок из темноты – и я принимаю на клинок тяжёлое мохнатое тело. Чувствую, что обходят, и оборачиваюсь, успевая увидеть… как косматая тень разгибается, превращаясь в плотную мужскую фигуру.
– Я сам! – кричит Визарий, пронзая оборотня.
Он укладывает ещё троих прежде, чем я понимаю, ПОЧЕМУ он запретил мне…
Визарий вспрыгивает на парапет моста, отражая новый удар (я успеваю лишь мельком удивиться, откуда у оборотней людское оружие), но тут его настигает проклятие Мечей. Это был человек! И те двое тоже. Одичалые хищные твари, но всё же… И теперь наш Бог отнимает его жизнь за жизнь тех троих.
Я вижу, как он, выгнувшись, падает с моста, выпустив меч из ослабевшей руки. Слышу свой крик, но не знаю, что кричу. Внизу ревёт на камнях вода. И ветер ревёт, заглушая мои слова. Последнее, что я видел там, на мосту – бессильный всплеск пламени на упавшем мече Визария…
*
Боги…как же мне больно!..
Это я начал сознавать прежде всего. Сколько-то времени единственно боль до меня доходила. Потом донеслись голоса. Людские голоса. Говорили на каком-то из германских наречий. Звучание разнится, но слова понять, поднатужившись, можно.
После настал черёд света. Со зрением было хуже – смотреть мешали склеенные кровью ресницы. Захотелось протереть глаза – и тогда болью пронизало руки и плечи. Я дёрнулся, и мир вернулся ко мне целиком.
Я висел меж двух стволов. Передо мной горели костры. Между кострами корчился всхлипывающий мальчишка. Пламя не лизало его одежду, но жар, наверняка, был не слабый. Цепочка огней вела к возвышению в конце этого варварского капища.
На возвышении сидел человек в тяжёлой одежде из кожи и звериных шкур. У него были длинные висячие усы и пучок спутанных полуседых полос на затылке. Широченный воинский пояс с бляхой, почти закрывающей живот. Вожак? А на коленях у него… меч Визария. Я силился понять, был ли этот человек тем, кого мы искали. И получил ответ. Оборотень выступил из темноты, подходя к вождю. Эту спину я бы ни с кем не спутал!
– Что это у тебя, Асмунд Хрольвсунг?
– Воины принесли, – лицо вождя выражало удовольствие.
Он пристально оглядывал клинок, пробовал сталь на излом. Потом встал и пару раз размахнулся с плеча. Знал бы ты, скотина, какая рука владела им! Мне вдруг почудилось, будто покупатель щупает мускулы Визария на рабском торгу.
– Хороший меч, – сказал вождь. – Есть ещё добыча?
Оборотень кивнул. У Августина были кое-какие деньги, но не столько, чтобы удовлетворить всю банду.
– Добыча есть. Но этот меч нужно сломать. В нём живёт непокорный дух.
– Это хорошо! Зачем мне мёртвый кусок железа? Его хозяин пирует в гостях у Водана. А меч ещё послужит.
Оборотень стоял теперь боком ко мне, я хорошо различал лицо, освещённое костром. Худое, жёсткое лицо с чуть заметно косящими глазами. Лицо волка. Едва ли старше меня. Зверь в расцвете сил, мужчина лет тридцати.
– Мы уничтожим этот меч. И «врежем орла» чужаку.
Вожак снова сел, положив меч на колени:
– Ты только колдун, Вулф Рагнарс. Колдун, но не вождь. Не слишком ли много ты хочешь?
Не знаю, чем закончилась бы перепалка двух волков, но она была прервана незабываемым появлением моего друга. Я застонал.
Орясина бестолковая! Всегда идёт к цели кратчайшим путём. Когда уже начнёт заботиться о собственной безопасности? Боюсь, мне до того не дожить! За мечом он вернулся или за нами, но сделал это совершенно немыслимым образом.
В круг ввалилась ещё парочка воинов, тащившая на верёвке Визария. Причём эта задумчивая жердь глядела так, словно происходящее – самое обычное дело.
– Этот чужак сдался сам, вождь.
Визарий остановился в двух шагах от вождя и окинул нас беглым взглядом. Жаль, я не мог передать ему без слов всё, что думаю о таком безумии. Да и слов таких на свете немного.
Асмунд оглядел моего друга с усмешкой:
– Доля раба кажется тебе более подходящей? Ты ошибаешься. Не зря тебя бросил добрый меч!
Но Визарий уже разглядел оборотня и теперь не отводил от него глаз. И Волк обошёл его кругом, словно привязанный этим взглядом.
– Среди вас скрывается убийца. Я пришёл за ним, – спокойно сказал мой друг.
Колдун повернулся к вожаку:
– Убей его, Асмунд! Убей немедленно. Пока он не убил тебя.
Вожак даже позы не сменил:
– Я уже сказал тебе, Рагнарс, что ты много требуешь. Почему я должен подчиняться тебе? Разве тинг так решил? Вспомни: когда вандалы вероломно убили конунга, ты тоже остался жив! И тоже ушёл с позором, как все мы. И воины не захотели иметь тебя вожаком. В тебе дух волка, но не всем по нраву, когда ты без толку льёшь кровь.
Колдун ощерился, ещё больше походя на волка:
– Ты забыл, вождь, что старые законы пали, потому что Битва Богов началась. Во имя Последней битвы, это сделаю я!
Он отступил на шаг, а потом взмыл в воздух и поплыл вперёд. Тело вытянулось в прыжке, шкура, болтавшаяся на плечах, облекла его. И следующий прыжок сделал уже матёрый серый зверь.
Не знаю, сколько сил понадобилось Визарию для этого рывка. Концы верёвки вылетели из рук стражи. Это тоже было слитное движение: припасть на колено, вырвать меч, на который оторопевший Асмунд опирался локтями – и успеть насадить на клинок серую бестию, завершающую смертельный бросок…
Столкновение едва не бросило Меча Истины навзничь. Зверь, корчившийся в агонии, был огромен и тяжёл. Я бы, пожалуй, на ногах не устоял. Визарий выдернул меч и полоснул ещё раз. Дышал он трудно. Длинные волосы у виска слиплись от крови. Воскресать ему пришлось в потоке, стучась головой о камни. Управился? Молодец! А теперь нам всем придётся туго.
Всё это случилось в четыре удара сердца. Впрочем, у кого как, а моё сердце вдруг заколотилось отчаянно.
Визарий чиркнул мечом по удерживавшим меня верёвкам. Спасибо, рук-ног не лишил! Падение выбило воздух из лёгких, но разлёживаться было некогда. Я подхватил чей-то меч и встал рядом. Никогда не пробовал сражаться голым, но в последнюю битву мои предки выходили именно так.
Вождь обрёл дар речи:
– Кто ты, чужак?
– Нас зовут Мечами Истины. Мы служим Богу Справедливости, – вымолвил Визарий. Голос звучал совсем уже глухо. Видно, здорово он разбился при падении. – Наше ремесло в том, чтобы расследовать преступления и карать виновных. Я покарал убийцу. Теперь делай, что хочешь.
Асмунд задумался. Он сидел всё так же, не меняя позы, и я мельком удивился, как Визарий его не располовинил, выдёргивая меч. Мой дружок, конечно, может остриём клинка писать по-гречески, но не со связанными же руками.
– Вулф Рагнарс был моим родичем. У нас за кровь платы не берут, только жизнь.
– Ты волен в мести, – ответил Визарий. Он перевёл дух и говорил почти спокойно. – Только осмотри его амулет прежде, чем принять решение. Волк и Змей. Веками твои предки дрались и умирали, чтобы в день Последней Битвы сражаться вместе с богами. Твой родич решил приблизить Гибель Богов. И ты видишь, на чьей он был стороне. Далеко же занесло вас от родных берегов, что вы забыли заветы отцов! Я знаю обычаи свебов: потерявшие вождя обречены на изгнание. Но изгои не обязаны утрачивать человеческий облик.
Асмунд Хрольвсунг пожал плечами:
– Наступает время волков, чужеземец. Не мы сделали его таким, но нам в нём жить. Слабым здесь не место. Может, ты прав, и мы изменились. Если впрямь наступает день Последней Битвы, я надеюсь встретить вас среди эйнхериев . Я знаю вашего бога, у нас его называют Тиу. Но век справедливости прошёл, когда Тиу решился на обман, чтобы поймать Волка. Мне жаль тебя, Меч Истины. Но наше время – время Вулфа Рагнарса. Скажи мне только одно: почему ты не убил меня? А ведь мог.
Визарий сказал просто:
– Ты ещё не волк, Асмунд. Хоть и хочешь казаться им. Пусть грядёт великая Битва Богов, не обязательно быть с волками. Можно – с эйнхериями.
А я всё думал, почему Визарий не падает замертво? И понял, что наш бог не считает Вулфа Рагнарса человеком.
Воины придвинулись к нам, выхватив тяжёлые северные мечи. После смерти колдуна никто не обернулся волком. Но ватага была в полсотни человек – нам и половины хватило бы.
– Скажи мне, вождь, а что будет после? Когда погибнет мир, и падут последние боги?
Юношеский голос звучал ломко и хрипло, но не дрожал. Августин поднялся на ноги и стоял между костров. Я и не знал, что он понимает северное наречие.
– Почему ты спрашиваешь, маленький ромей? – спросил Асмунд. Он глядел не враждебно, скорее, устало. – Мир возродится снова. И во главе воссядут боги, не запятнанные предательством и ложью.
– Асмунд Хрольвсунг, у тебя есть сын? Ты веришь, что твой сын будет лучше тебя?
– Я верю, – тяжело сказал могучий вождь.
– Он ещё молод, твой сын?
– Когда я ушёл в изгнание, ему было четыре.
– И он ещё никого не убил. Он слабый, да, Асмунд? И если в твой дом завтра ворвётся волк… Ведь настало время волков, правда? И добрые боги придут не скоро?
– Замолчи! – вдруг выдохнул вождь.
– Я замолчу, только ответь мне, Асмунд, кто будет защищать слабых, когда замолчит Истина? На чьей стороне будешь ты, вождь?
До сих пор не знаю, кто подсказал мальчишке эти слова. Нас отпустили без боя. И это хорошо, потому что мы не способны были драться. Скольких мы могли уложить прежде, чем наш Бог сам прикончил бы нас? Двоих? Троих? Августин же… этот парень мог сражаться только словом. Но как он умел это делать!
Мы сидели на ледяных камнях моста, и стылый туман обнимал нас. В небе плыла бледная волчья луна.
Мальчишка вдруг всхлипнул и уткнулся Визарию в плечо:
– Я думал, что тебя убили, что ты утонул…
– Я вырос на берегу моря, – ласково сказал мой друг.
– И всё же это было глупо, – заметил я.
– Знаю, – он улыбнулся виновато. – Не думал, что мне дозволено будет ожить, но видно на совести тех троих тоже были невинные жертвы. Я очнулся в потоке. Потом меня швырнуло на камни. А они рыскали по всему берегу. Что было делать? Убивать их голыми руками в надежде, что Бог простит мне эту кровь? Чем это помогло бы вам?
Я покачал головой. Не скоро забуду его безумие.
Августин сжал наши руки:
– Колдун-оборотень мёртв. Последней Битвы не будет?
Мне очень хотелось пожать плечами. Визарий тоже сдержался и похлопал его по спине…
*
Плохо помню, как мы возвращались назад. Голодная дорога, без лошадей. Хорошо ещё волки угомонились! К концу пути мы уже костями бренчали. Племя старейшины Крома откармливало нас две недели. И Любава была добра ко мне. И другие девушки тоже.
Мы разжились конями и кое-как добрались до пограничной крепости. Там нас застала весть о падении Рима.
Я нашёл Августина у подножия башни. Парень сидел, съёжившись, и обнимал руками колени:
– Скажи мне, Лугий, ты веришь в то, что сказал Асмунд? Что наступило время волков?
– Знаешь, малыш…
Он обернул ко мне лицо, оно было мокрым:
– Не говори. Я вижу сам. Ты давно живёшь так, словно это правда. Но я не хочу…
И что я мог сказать ему? Мы никогда не связывали своё будущее с Империей, а для него это было ударом. Перед нами лежал широкий мир. И Империя была не более милосердна, чем эта новая сила. Но время волков, едва начавшись, отняло у него отца. Чем мне было его утешить?
– Я не хочу! – сказал он твёрдо. – Лугий, я видел. Это надолго, очень надолго. Нам не дожить до конца! Тот мир, который придёт, много хуже прежнего. И в нём будет много таких, как Вулф Рагнарс… Мама была права. Нарушенные обеты мстят. Меня посвятили церкви, я должен совершить предначертанное. Я благодарен вам с Визарием, но месть… наверное, это было неправильно. Ибо сказал Христос: «Гонящих вас простите!» Извини, но у меня другая дорога.
И отошёл. А я остался. Нет, я не думал, что он пойдёт по нашим стопам. Да и зачем нам этот изнеженный ромей, плоть от плоти Империи? А всё же что-то скребло.
Визарий вышел из-за угла и сел рядом. Кажется, он всё слышал сам. Мой друг умел бесподобно молчать.
– Мальчик верит, что наступило время волков. Я и сам вижу, что мир изменился безвозвратно. Но что-то же должно остаться неизменным, а?
Меч Истины грустно улыбается в ответ.
– Можешь не говорить, я и сам знаю, что ты можешь сказать. Пусть это будем мы, да?
Улыбка не погасла в спокойных голубых глазах.
– А что тебе в этом не нравится?
– То, что этого мало!
Он снова рисует ухмылку в стиле «Учись, щенок!» Неужели когда-нибудь я к ней привыкну?
– Это пока, Лугий. Ненадолго. Надо же с чего-то начинать!
========== ПЕРВЫЙ УДАР ==========
Зло не должно торжествовать! –
Запечатлейте на скрижалях.
Но как найти и подсчитать,
Кого заветы удержали?
О, в нас довольно доброты!
И как наивно, безвозбранно
От слепоты, от глухоты
Порой другим наносим раны.
Трактатам мудрых несть числа.
И все они напрасно спорят -
Для нас всегда мерилом зла
Пребудет собственное горе.
Страданья учат. И решив
Принять урок, смири гордыню.
Но как велик соблазн – вершить
Свой суд над тем, кто слеп поныне:
Кто всех превыше чтит себя,
Кто всех оценит и применит,
И, никого не возлюбя,
Всё под себя вокруг изменит.
Что ж, ненавидь и правым будь!
И пусть найдёт злодеев кара.
Но меч поднявши, не забудь –
Не удержать его удара.
Ты всех настиг и всем воздал.
В веках поют хвалу герою!..
Но кто-то в мире зарыдал
От зла, рождённого тобою.
Старый Филипп говаривал: «Жизнь – самый суровый учитель. Она всегда заставляет усвоить урок». А потом, вздыхая, добавлял: «Если бы ещё знать, чему она хочет нас научить!»
Я исписываю страницы моей памяти, потом пытаюсь соскоблить написанное. Но оно проступает вновь на истёртом до дыр палимпсесте , потому что мы не в силах стереть происшедшее с нами.
Я прилежный ученик, даже старик Филипп не мог назвать меня нерадивым. Единственное, что ему не нравилось – я был слишком тороплив. Не лучшее качество там, где требуется скрупулёзность и точность. Я и по-прежнему спешу жить, спешу учить мои уроки, потому что думаю, мне не суждена долгая жизнь. Моя семья относилась к судьбе с традиционной римской беспечностью. Быть может, потому даже лары отказались меня защищать. Я не виню их за это: богам виднее, у них свои расчеты. Или впрямь грядёт Великий Агон бессмертных, и им нужны верные, сознательно избравшие, за кого стоять в последней битве. Не потому ли они сами взялись меня учить? Это были жестокие уроки.
Урок первый. Бессилие.
Я помню её до сих пор – кровь на моих ладонях. Она была горячей и липкой… как ночной кошмар, что не пускает проснуться…
Старик судорожно икал, силясь глотнуть воздух. С каждым глотком кровь изливалась изо рта и узкой раны на шее. Я пытался понять, как же это случилось. А ещё мне мучительно нужно было узнать, что делать теперь. Но старик не мог подсказать. Впервые в жизни не мог. Мне казалось, он знает ответы на все вопросы.
Посиневшие губы моего учителя трепетали, он всё ещё произносил какие-то слова. В хрипе умирающего я различил своё имя:
– Марк… беги…
Старик видел, что творилось за моей спиной, но я, стоящий над ним на коленях, этого видеть не мог. Внезапно меня оттолкнули. Центурион, брезгливо морщась, склонился к Филиппу и вогнал ему в грудь короткий клинок. После я узнал: это называлось «ударом милосердия». Тело старика дёрнулось, а потом жизнь ушла из него совсем. Я сидел на земле и смотрел на его убийцу. Не на центуриона Первого Италийского легиона, что прекратил его мучения. Я смотрел на того, кому мы доверились. Нобиля . Чистого и красивого молодого человека несколькими годами старше меня. И понимал, что до этой минуты, кажется, не умел ненавидеть.
