Текст книги "Меч истины (СИ)"
Автор книги: Atenae
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)
Мейрхион угрюмо цедит вино и слова:
– За ошибки предков всегда расплачиваются потомки. Но прежде в Империи не слышали, чтобы начальник стражи обсуждал промахи царей.
– Времена стали другими, брат. И цари тоже другие. Сегодня нет Непобедимых Мариев и Божественных Цезарей. Хоть всевластные и мнят себя Великими.
После он долго рассказывал о жалком прибежище Гонория в Равенне. А меня так и подмывало спросить, так ли уж изменился город? Цела ли книжная лавка на южной стороне эмпория? Но не решился и долго жалел.
Я смотрел на энергичное лицо Квинта Требия, и мне слышался мрачный голос неизвестного автора, повторяющий: «Рушится в бездну небо и наступает мрак!»
– …Горело всё, даже то, что, кажется, неспособно гореть, – рассказывал Квинт. – Я и не думал, что союзники так нас ненавидят. Впрочем, какие из готов союзники! Их нужно было уничтожить всех до одного, прежде чем Аларих взял власть. Нужно было дозволить гуннам добить их в степях за Понтом, а не пускать в границы Империи!
Люди говорили, что готы пытались разбойничать в этих краях, когда им дозволили покориться Империи. Истрополь тогда крепко горел, теперь же давно отстроен. Может, не всё потеряно? Вечный Город никогда не бывал завоёван, но жизнь не окончилась с его падением.
– Император отдал приказ отступить? – мрачно спрашивает Мейрхион.
– Ты знаешь Императора, Авл! Думаешь, он был способен отдавать какие-то приказы? Варвары заполонили улицы. Мы просто бежали из Рима, бежали, как бессловесное стадо. Слава Богу, они не преследовали нас!
Очевидец описывал, как происходила Гибель Богов, предсказанная сыном ювелира. Августин думал, что мы сможем её предотвратить. Какое там!
Голос Авла Требия созвучен моим мыслям:
– Рим погублен гордыней, подлостью и глупостью. Как можно было остановить всё это?
В самом деле, как?
(продолжение следует)
========== ЛОГИКА ГЕРОЯ (окончание) ==========
*
Из тюрьмы Томба принёс немногое. Полновесный синяк и имя «Луперк». На чёрной физиономии синяк казался багровым, глаз почти закрылся.
Впрочем, мой друг и целым глазом избегал на меня смотреть.
– Думаешь, ты выглядел бы лучше? И тяжёлые кулаки у Сфагновой стряпухи, я вам скажу!
Мы собрались у стола, наблюдая, как оголодавший нубиец поглощает тушёную говядину. Интерес к следствию оказался прилипчивой хворью, чем-то вроде лихорадки. Я и оглянуться не успел, как в моём доме уже болели все. Томба жадно ел, а мы жадно внимали.
– Палача у Сфагна не было, он любил кнутобойствовать сам. Наказывал за малейшую провинность. И без неё тоже. Так что рабы Максенция очень признательны тому, кто эту сволочь разделал.
– Настолько признательны, что готовы умереть за него? – поинтересовался Лугий.
– Я так понял. Поминали девочку, замученную этим чудовищем. И её отца.
– Это он Луперк?
– Думаю, да.
Аяна не настолько знала латынь:
– Что означает это имя?
– Фавн Луперк, Волчий – покровитель плодородия и стад. Низкорослый, козлоногий и весёлый, он обитает вдали от людей в окружении дикого зверья. Я всегда представлял его толстым и вечно пьяным. Луперкалии – дни Фавна, праздновали в середине февраля. Это было весело, жаль, что теперь христиане не дозволяют!
– Значит, Луперк – просто кличка? Кто он такой?
– Я пытался выспросить, но тут меня узнала Максенциева кухарка. Закричала, что я раб Визария, что негоже болтать о бедолаге, с которым Боги без того дурно обошлись. И дала мне в глаз. Я так понял, что Луперк – азиат.
– Это почему?
– Трудно сказать, мелькало что-то в разговоре. Дикий, кривоногий… не могу объяснить, но тогда я был в этом уверен.
Вот. Чего я, собственно, и боялся. Речи надо запоминать дословно, нам обычно ничего другого не остаётся – только слушать и решать, где тебе соврали. А этот умник одноглазый мне толкует о том, что «мелькало» видите ли!
Единственный доступный Томбе орган зрения насмешливо щурится:
– Как думаешь, сколько глаз и волос осталось бы у тебя после похода в тюрьму? Или у премудрого Визария имеются запасные?
Смейся, смейся! Я даже испытываю некоторое злорадство: впервые любимец Венеры Томба натерпелся из-за женщины. И что за женщина должна быть, чтобы перед ним устояла? Вооружённая когорта.
И где его искать, того «обиженного Богами» Луперка? И чем его Боги обидели? Одни вопросы, хоть бы один ответ.
Лугий явно теряет интерес к делу. Когда бы не участь двух десятков рабов, уже бы, наверное, бросил. По глазам видно, что не в восторге от убитого. Замечает мой взгляд:
– Не бойся, дело я не оставлю. Префект хорошие деньги обещал, они нам нужны.
Если б только в деньгах всё было. Страшно разбирать преступление, где жертва выглядит омерзительнее убийцы. Я в Аквинке решился, теперь без меча хожу. Как ещё Бог рассудит?
Аяна в порыве сыскной лихорадки предлагает:
– А можно узнать, куда этот Сфагн рабов продавал? Может, записи какие-то?
Вяло морщусь, может и есть, но маловероятно. Скользкий тип был Максенций. Если он уезжать собирался, едва ли подробные описи составлял. Скорее уж те уничтожил, какие были. Но обещаю поглядеть. Где-то же надо искать.
Томба задумчиво цедит:
– Если свои рабы молчат, может, этого Луперка чужие знали? Поспрашивать надо, что за дом, что за люди в нём служили. Почему Сфагн имущество продавал? Не все же в этом городе языки проглотили.
Решено, власти Лугий возьмёт на себя, я поговорю с горожанами из приличных семей, где на порог пустят. А Томба с Аяной поспрашивают рабов и женщин в эмпории, по тавернам. Может, отыщется след. Хотя надежда, признаться, мала.
Малая надежда принесла большие плоды. Из разговора с префектом обнаружилась интересная штука. В следующем месяце наступал срок отправки налоговых поступлений в столицу. Так вот, денег в доме Сфагна не нашли никаких. Даже меньше, чем полагалось состоятельному римлянину иметь. А он ведь своим добром торговал уже какое-то время. Где всё? У пропавшего Луперка?
Вот! Чем и объясняется повышенный интерес властей. Никак не тем, что квестора запороли насмерть.
Приличных домов, где мне удалось побывать, было немного, самым интересным, как всегда, оказался дом Авла Требия. Мой учёный друг огорошил меня известием:
– Он ведь играл, этот Тит Максенций. Кости готов был кидать дни напролёт. Страстный любитель скачек, в самый Константинополь ездил. Визарий, я не советовал бы тебе соваться в это дело. Квестор был отвратительным негодяем и получил по заслугам!
Взгляд Мейрхиона мрачен. Прежде мы не разговаривали с ним о современных делах, но мой друг, похоже, не в восторге от нынешней власти.
Интересное складывается положение. Денег у Максенция нет. Часто ездил на скачки в Константинополь. И собирался уехать вновь, когда бы разыгравшийся шторм не задержал корабли, а таинственный Луперк не вооружился кнутом. А что, это мысль! Надо порасспросить в порту, куда намеревался ехать квестор, на чём. Может, и багаж отыщется?
В порт мы пошли втроём, Томбу оставили залечивать раны. Он протестовал, но кто-то же должен приготовить обед. Я больше дома не согласен сидеть, хватит с меня. Может, у меня всей радости в жизни – в деле Максенция покопаться. Аяну тоже удержать не удалось, до объяснений она, как всегда, не снизошла. Вооружилась луком, встала у дверей – и уговаривайте её, кому очень хочется в глаз получить. У Томбы и без того один оставался, он постонал для порядка, но активно сопротивляться не стал.
Сегодня мороз ослабел, но снег стал валить ещё гуще, владельцы кораблей носа из таверны не высовывали. При желании можно было потолковать со всеми, не выходя наружу. Лугий только приступил к расспросам, когда Аяна потянула меня за рукав:
– Визарий, посмотри на того человека в углу.
Незнакомец сидел у самого выхода. Там сквозило, он был дурно одет, но терпел. Стол перед ним пустовал, не похоже, чтобы бедняга что-то мог заказать. Зашёл погреться, пока не прогнали. Пассажир, задержанный штормом?
Аяна шепчет прямо в ухо:
– Видишь, как он двигается?
А он почти не двигается, закутался по уши в какую-то рванину, только затылок виден, заросший прямыми чёрными волосами. Небольшого роста коренастый мужчина, ноги кривоватые. Неужели азиат?
Двое моряков, выходя на улицу, заставили нищего посторониться, и вот тут я разглядел, что привлекло внимание амазонки. Движения незнакомца были скованными словно… не могу понять, что-то очень знакомое… бережётся, вот что! Не так, как берегут больные кости, а словно шкура саднит.
Глаза Аяны рядом, испытующе светятся в полумраке. Она тоже это помнит – как берегут спину, израненную кнутом.
– Я подойду к нему?
Качаю головой. Если это и есть Луперк, мне не хочется, чтобы она оказалась с ним рядом. Сфагна разделал убийца силы немереной.
Однако, как быть? Меня и впрямь слишком многие знают. Делаю знак Лугию, он схватывает мгновенно. Небрежной походкой направляется к выходу, потом вдруг склоняется, придерживая меч:
– Эй, парень, не тебя ли кличут Луперком?
Галл наклонился слишком низко. Нищий внезапно схватил его за плечи и буквально воткнул в столешницу. Звериным прыжком перемахнул через стол и распростёртого на нём Лугия и исчез в сгустившихся снежных сумерках.
Я проклял свой рост, когда рванулся за ним: в таверне без того развернуться негде, ещё здоровенная сушёная рыба болтается над входом. Так меня по лбу ляпнула, что искры из глаз полетели.
Расторопнее всех оказалась амазонка. Разминувшись с рыбой, я услышал её крик из темноты:
– Сюда!
К тому времени и Лугий присоединился к погоне. Убийца петлял между грудами вонючих сетей, пифосами и ящиками, мы не отставали. Раскисший снег скользил под ногами. Мне ещё никогда не приходилось так бегать за кем бы то ни было, дыхание начало сбиваться. А Луперк не подпускал к себе, он знал в порту все закоулки. Очередной поворот в лабиринте. Аяна на бегу бросила стрелу на тетиву.
– Не стреляй, – кричу ей. Убьет его – всё бесполезно.
И в этот миг галл обрушивается на спину убийцы с высокой груды мешков – он разумно срезал угол поверху. Погоня окончена. Я рывком обгоняю Аяну, и вдвоём с Лугием мы скручиваем неуловимого Луперка.
*
Кто бы знал, как я порой ненавижу эту работу!
Мы поймали убийцу. Поднятый на ноги, он едва доставал мне до груди. Щерился, как волк и молчал. Аяна раскрыла на нём рубашку, мы увидели, что на жилистом теле нет живого места. Вести его пришлось на затяжной петле, даже при этом он порывался бежать, и едва не задохся.
Утром Лугий отправился в порт – искать пропавшие деньги квестора. Я с ним не пошёл, мне было тошно. Томба тоже куда-то исчез. Он вернулся лишь под вечер, мрачный, что обычно ему не свойственно. Нубиец всегда умел отыскать светлые стороны в жизни.
– Где ты был?
– У Сфагновой стряпухи. Не смотри на меня так: Лугий нашёл похищенное, и префект вернул всех в дом. Кроме убийцы, естественно. Ждут наследников.
Ничего особенного в моём взгляде нет, я знал, что галл управится. И то, что непокорная дева вызовет живейший интерес нубийца, тоже можно было угадать.
Мой друг сел напротив, сложил руки на столе, поигрывает пальцами – пять к трём. Мне становится ещё тошнее.
– Так и будешь сидеть, ни о чём не спросишь?
– Думаю, ты всё скажешь сам.
И сказал. Такое, от чего в пору завыть дурным голосом.
Луперка Сфагн купил, чтобы ухаживать за лошадьми. Кого и покупать для этого, как не гунна, рождённого на коне? Каким он был слугой, квестору узнать не довелось.
С Луперком была девушка лет пятнадцати. Дочь. Стряпуха Ксантиппа говорит, хорошенькая. Максенцию она показалась подходящей для телесных утех. Сама степнячка так не считала. Кажется, она укусила его от всей души. Утром хозяин вытащил изуродованное тело и приказал закопать.
Вот тогда конюх и кинулся. Его успели перехватить прежде, чем он достал до хозяйского горла, а потом Максенций целый день порол его сам. После порки гунн выжил, но речь отнялась. Мычал, лёжа на соломе ничком, стонал, как животное. Через два дня в доме был покупатель, среди прочего имущества он забрал избитого раба. Вот и вся история.
Бог мой, почему мы живём в мире, где справедливость и правосудие – разные вещи? Кто прав перед тобой: знатный подонок, пьяный от крови и безнаказанности, или убитый горем раб – отец замученной дочери? Или правых вовсе нет?
Много лет я считал, что это возможно – совместить истину и закон. С того дня, когда мудрый Стилихон пощадил обезумевшего от гнева юнца. Много лет я платил свой долг за одну жизнь, отнятую из мести, многих покарал, ещё больше спас.
Но теперь я не знаю, где она – истина. Я потерял это знание в Аквинке, но тогда Ты простил меня. Теперь же мне понятно одно: Лугий не может драться завтра, не должен казнить убийцу. Он не заслуживает того, чтобы сломаться, чтобы утратить веру в справедливость!
Берег подтаял, я спотыкаюсь в темноте, но бреду куда-то, не в силах остановиться. Словно бегу от решения, которое и без того мне ясно… Гунн обречён. Лугий не может рисковать.
Далеко уйти не удалось, галечный пляж упирается в высокую скальную стену. Так и я упёрся в единственный ответ, который не обойти. Под этой стеной нашла меня Аяна:
– Пойдём. Лугий пришёл.
Меч Истины повторил для меня, как он вернулся в порт, как отыскал логово убийцы, где тот дожидался возможности покинуть город: тёмная нора, сарай для хранения сетей. И в пожитках Луперка, конечно, не было золота. К пропаже казны беглый раб касательства не имел.
Лугий был непривычно скуп на слова. Он коротко сообщил, что разыскал владельца корабля, на котором собирался отплыть Максенций. Среди вещей квестора, доставленных на корабль, была шкатулка с деньгами. Меньше, конечно, чем должно было быть. Кое-какие долги он уже оплатил из краденых средств.
Мне пришла в голову мысль:
– Лугий, надо оттянуть разбирательство. По закону за действия раба отвечает хозяин. А хозяин отделается лишь денежным штрафом. Мы найдём того, кто выкупил Луперка, быть может, он согласится…
Мой друг угрюмо качает головой:
– Если бы. Этот добрый человек дал гунну вольную в тот самый день, когда спас его от Максенция. Документ был в вещах. Обгорел ровно настолько, чтобы можно было понять, что это такое, но узнать имя благодетеля нет никакой возможности. Возьми, может, ты что прочтёшь.
И он протягивает мне обожжённый пергамент.
«…нд, настоящим подтверждаю,
…аю на волю немого раба из племени гуннов,
…емого Луперком. Какового раба я купил у Тита Максенция за десять солидов.
Вольноотпущенник Луперк не имеет передо мной никаких обязательств и может самостоятельно устраивать своё существование.
Написано в иды января 444 года от покорения Истрии Римом».
И я понимаю, что этот мир ещё ужаснее, чем я думал. Вот тебе и Эсхил… Иды января, пятнадцатое число. В тот день начался шторм, я не высовывал нос из дома. Пойди я тогда к нему, обернулось бы всё иначе?
Почерк разнится настолько, насколько латынь отлична от греческого. И всё же мне знакома эта рука. Рука человека, который верит, что наступает «конец вещей». Похоже, он и впрямь, наступил.
*
Зачем я пошёл туда? Не знаю. Для того, кто всю жизнь руководствовался разумом, это странный поступок. А ещё мне нужно было пережить разочарование. И понять, для чего он всё это сделал.
Я не сказал домашним. Для них это знание ничего не меняло. Впрочем, у Лугия была какая-то мысль, похоже, моё присутствие его тяготило. Лишь Аяна пристально смотрела на меня. Я почти спокойно положил обрывок вольной на стол, надеясь, что руки не дрожали.
Было совсем темно. Я шёл в верхний город по горбатой улочке, зажатой оградами садов, и думал, что буду делать, если прислуга меня не впустит. Наверное, перелезу через стену. Мне уже давно не случалось преступать закон. Но и человеку, к которому я иду, на закон наплевать. Надеялся ли я на что-то? Наверное.
Опасения были напрасны, мне отворили дверь. Все знали, что хозяин со мной приветлив.
Должно быть, он ждал этого и совсем не удивился. Вышел из трапезной, и в лице его словно облегчение проступило, оттого, что я пришёл.
– Ты хотел спросить, почему? Но, Визарий, это ведь просто. Каждый поэт хочет знать, что интересен ценителям. Ты читал мой свиток и думал, что это великий Эсхил. Это была моя награда. Я бывал в отчаянье, когда ты сомневался.
Кажется, ему удалось удивить меня ещё больше.
– Ты говоришь не о том. Вчера мы поймали раба… он убил Максенция. Его вольная, ты обжег её так же. Скажи, как давно ты замыслил его убить?
Никогда не мог понять выражение его лица, твёрдого и холодного, как мрамор. Он даже стал выше ростом, взгляд зажёгся гордостью.
– Да, я это сделал. Пусть не своими руками. Но взяточник, казнокрад, жестокий убийца понёс наказание. Закон суров, но это закон! Не в этом ли суть правосудия небес? Оно вступает в силу, когда бессильно людское право. Ты должен это знать, Визарий.
Я молчал, не находя, что сказать. А он говорил.
– Много лет я был судьёй в Риме. И никто не мог сказать, будто я выносил приговор, руководствуясь чем-то кроме закона. Ни один виновный не ушёл от моего наказания. Это была праведная служба, Визарий. Но потом… я не знаю, кому перешёл дорогу своим честным служением, какому взяточнику, высокопоставленному вору, какому Максенцию… Меня обвинили в стяжательстве. Чтобы самому не попасть под суд, мне пришлось уехать, бежать. Император не захотел меня выслушать.
Я прислонился к колонне. Он подошёл и снова встал рядом, пристально глядя в глаза:
– Время изменилось, Визарий! Алчность и подлость стали почитаться превыше чести и доблести. Ты это знаешь. Не будь это так, к чему тебе самому рядиться варваром? Я знаю: в твоём прошлом тоже есть нечто такое, чего лучше не касаться правосудию. Но это не моё дело, не так ли? А Тит Максенций – вот воплощение самого гадкого, что сгубило Рим! Я ненавидел его с того мига, как увидел. И если он не по зубам законам Империи, что же, есть Закон превыше! Он исполнен. Это было нетрудно.
Он считал, что во всём прав. А у меня судорогой сводило губы.
– Тот раб… ты знал, что он погибнет. И другие…
Авл Требий возвысил голос:
– Что с того? Я помню твою фантазию, Визарий: человек может судить богов! Но это неправда. Все мы – лишь орудия, некоторые поострее, иные совсем тупые. Тот раб – бессловесное животное, не больше. Его жизнь обрела смысл, когда он творил свою месть. Он был оружием, я – рукой. Даже ты сам, Визарий, ты – меч! Превосходно отточенный, послушный в руке господина, который направляет тебя. Меч Истины! Как это звучит!
Это звучало никак.
– Я не меч, Требий. Я сломал свой клинок, чтобы не стать палачом.
Потом мы оба молчали. Только капли в клепсидре отмечали, как время течёт, приближаясь к тому мигу, когда настанет пора судить.
– Чего ты хочешь? – наконец сказал он.
Это я знал.
– Я хочу, чтобы ты заявил обо всём префекту. Лугий не должен драться утром.
Его веселье показалось мне отвратительным.
– Нет, вот этого ты не добьёшься! Зачем? Я не нарушил законов Империи. Никому не возбраняется покупать раба и отпускать его на свободу. Тебе не в чем меня обвинить. А твой Лугий… что же, может он окажется более правильным клинком Господа и совершит то, на что не был способен ты.
И я его ударил. Прежде мне не случалось бить человека по лицу. Сам не знаю, почему это сделал.
Если бы он покорно принял удар, быть может, мой гнев угас бы сам собой. Но он ударил в ответ. Коротко, резко, без замаха. Его кольцо рассекло мне подбородок, а затылком я ощутил всю твёрдость колонны, у которой стоял. И мир затопила багровая ярость.
Я лупил его, что было сил. Думаю, большинство боевых умений я забыл в этой драке. Во всяком случае, у него получалось отвечать. А потом я почувствовал сталь в боку. Квинт Требий, пятый сын своих родителей, будь он неладен! Совсем забыл о нём.
Ощущение раны отрезвило меня. Я знал, что она не опасна, заботило лишь одно – надо разоружить его, пока не наделал бед. Я развернулся, вынул меч у него из руки, глубоко всадил его в косяк и сломал у самой рукоятки.
К сожалению, для этого мне пришлось повернуться спиной к Мейрхиону, и он немедленно повис у меня на горле. Хватка была крепкой, пока я высвобождался, пропустил несколько ударов в живот от Квинта. Пришлось отшвырнуть его хорошим пинком. Требий-младший отлетел в трапезную, ударился о стол и затих. Тогда я зацепил старшего, отодрал от своего загривка и придавил коленом. Стрела Аяны ударила туда, где за миг перед этим было его лицо.
– Не надо… – я всё ещё задыхался.
Амазонка была уже рядом и тянула меня за рукав:
– Тебе нельзя его убивать.
– Я помню.
Мейрхион был в сознании. Он смотрел снизу, и я снова не мог понять, что отражается в его глазах. Там словно отворилась вечно запертая дверь. Но мне не хотелось видеть, что скрывается за дверью.
*
Аяна притащила меня домой, я не сопротивлялся. Все дельные мысли закончились этой дракой. Дальше предстояло только найти какой-нибудь меч и заставить Лугия остаться дома. Я знал, что это нелегко, и готовился применить силу.
Лугия не было. Не было также Томбы. Отсутствовала даже моя игреневая лошадь. Кто-то уехал на ней посреди ночи. Вороную кобылу Аяны не взяли – обуздать её не легче, чем хозяйку.
Так, где-то в конюшне валялся старый меч Лугия, он оставил его, когда мы заказали лучший. Кажется, галл не успел его иззубрить до безобразия.
Аяна пыхтела рядом, пытаясь стащить с меня рубашку и заняться раной. Я позволил ей, когда отыскалась спата – на крюке в дальнем углу.
– Зачем тебе меч?
Она нависала надо мной, промывая порез в боку. И лицо не предвещало ничего хорошего. Пришлось ответить:
– Это будет неправедный бой. С какой стороны ни посмотри. Убивать Луперка не за что. И всё же он убийца. Лугий не должен это делать. Я сам…
– Что ты сам?
Я попытался отодвинуть её.
– Разыщу Лугия и заставлю отказаться от поединка.
– Среди ночи? Где ты будешь его искать?
Хороший вопрос.
– Ты никуда не пойдёшь!
Отчаянное лицо говорило, что она готова на крайние меры. На какие именно?
Внезапно она тряхнула вороной гривой, блестящие кудри рассыпались по плечам. Резко стянула через голову тунику и поплотнее уселась на меня, придавив плечи сильными руками. Нагая и свирепая, как дикая кобыла. И снизу я – обалдевший и без рубашки. Ничего себе положение! А дальше что?
Вот этого она не знала. Вся её храбрость ушла на то, чтобы повалить меня в солому и таким образом удержать. Но она понятия не имела, как это делается. В её жизни не было любви, одно насилие. Она и сейчас прибегла к тому же, надеясь, что дальше я сумею распорядиться ситуацией. И как мне быть?
Бедная, почему ты выбрала меня – не Лугия, не Томбу? Они знают сотню способов сделать женщину счастливой. А я всего лишь люблю. Хотя давно не надеюсь быть любимым.
Как же мне пощадить тебя? Завтра мне может быть всё равно, а для тебя это может оказаться последней попыткой. Ты отдала себя мужчине не из любви, просто чтобы спасти… Ты заслуживаешь большего!
Плечи такие хрупкие, я раньше не знал, что они такие… пока не коснулся… Мускулы сведены в напряжении. Ты думаешь, что любовь – это боль. Забудь! Твоё тело давно забыло, это только разум цепляется за прежнее… Волосы пахнут полынью… в них можно спрятаться целиком… и затылок… трогательно-детский, тёплый… и на шее бьётся беззащитная жилка. Мои усы тебя щекочут?
Успокойся, моя любовь! Ты ещё будешь радоваться жизни. И ощущать веселье молодого, сильного тела. Не жертва, не трофей…ты подаришь себя по собственной воле… тому, кого будешь любить… Ты прекрасна, понимаешь? Если бы ты знала, если бы я мог это так объяснить, чтобы ты поняла… Надо лишь не ошибиться сейчас, очень важно… вот сейчас, когда я целую твой живот, и всё не решаюсь коснуться сокровенного… и ищу знак, что желание пробуждается…
–
В конюшне было холодно. Я закутал её, чтобы не застудить разгорячённое тело. Она свернулась под плащом, трогательным комочком приникнув к моей груди, такая маленькая. Я не мог остановиться, и всё гладил её по плечам, задыхаясь от нежности.
Внезапно она вынырнула из плаща и принялась торопливо целовать моё лицо. И глаза были мокрыми, а губы пытались улыбаться… счастье, смешанное с мукой… За что она благодарит меня… словно я сумел спасти её тогда, много лет назад?
*
Утром всё было иначе. Над городом вставало солнце – впервые за эти странные дни. И рядом со мной была эта женщина, гордая и спокойная в своей верности. Она сама подала мне меч. И шла рядом, когда мы направлялись на форум. Я ощущал её тепло. И у меня вдруг появилась причина, чтобы жить.
Аяна была во всём права. Не стоило бегать ночью по городу, гораздо проще отыскать Меча Истины на месте поединка. Оставалось лишь уговорить его.
Лугий был уже там. Прохаживался, разминая хорошо развитые плечи, красовался, похрустывал суставами. Это всегда немного комично смотрелось при его невеликом росте, но я помалкивал, зная, что для него это важно. Он и сейчас был исполнен важности, а в глазах плясало веселье. Его радует предстоящий поединок?
На моё предложение он ответил насмешкой:
– Ты долго думал над этим? Вижу, долго. Только не головой. Отойди, оглобля несчастная, и смотри, как делают умные люди!
Он, как всегда, говорил обидные вещи, но в голубых глазах отражалась нежность. И уверенность, что он знает, как поступать.
Стража префекта уже двигалась вверх по улице, я видел султаны шлемов. Солдаты выстроились на форуме, отгородив возбуждённую толпу, предвкушающую разбирательство. Люди почему-то любят казни, а здесь были все основания опасаться за жизнь судьи. Так же интересно, как гладиаторские бои. Мне было противно.
А потом вышел префект, и оказалось, что не с кем драться.
– Осуждённый бежал из тюрьмы нынче ночью. Лугий, и ты, Визарий, – вы оба сделали всё возможное, чтобы найти убийцу и пропавшие деньги. Ваша награда вполне заслужена и будет достойной. Быть может, вы не откажетесь вновь настичь преступника, чтобы он не избег наказания? Правда, у него были сообщники, которые привели ему лошадь.
– Ну, уж нет, – сказал Лугий, зевая, как сытый лев. – Хватит, набегался я за ним! А ты, Визарий, будешь?
Нет, конечно. Значит, вот так делают умные люди? Вот прохиндей, внучатый племянник Меркурия! А мне бы в голову не пришло…
Мы возвращались вчетвером, и, кажется, нас приветствовали добродушнее, чем прежде. Затворяя калитку, галл шепнул мне:
– Ты не обиделся? Я хотел тебе сказать, но, сам понимаешь, как-то против всех правил это было. Ты так не делал, у Мечей же есть какие-то правила.
Я пожал плечами:
– Только одно, всегда: невинные не должны страдать. Ты его не нарушил.
Самодовольно ухмыляется:
– А как же!
Эту спесь надо сбивать!
– Так, а почему ты отдал ему мою лошадь?
Негодник улыбается ещё шире:
– У нас их только две. И Аяна на своей смотрится, как Эпона, владычица коней . А ты – как собака на заборе!
*
Оттепель застала нас врасплох. Срочно коптим говядину. Аяна распоряжается. Мне вручили топор и заставили колоть дрова. Галл тоже колет, скинув рубашку, поигрывая мускулами. Хорош, нет слов. Но поздно, друг мой, поздно!
Томба, следящий за огнём, распрямляется, утирает локтем пот, потом коротко тревожно свистит. Так и есть, во дворе чужой. Квинт Требий, собственной персоной. С хорошим синяком на скуле и смущённой улыбкой на лице.
– Визарий, ты позволишь говорить с тобой?
Меньше всего ожидал его прихода, но это не повод быть неучтивым. Ещё не хватало, чтобы он счёл топор в моих руках знаком угрозы.
– Приветствую тебя, Квинт Требий. Я надеюсь, что ты простил меня за это?
Он трогает свой синяк, в глазах уважение:
– Надеюсь, что и ты простил меня. Всё это выглядело странно, я не знал, и всё же я не хотел причинить тебе вред.
Царапина на боку выглядит внушительнее, чем есть на самом деле. Одним шрамом станет больше, это пустяки. Вот только во взгляде Аяны начинают собираться тучи. Нет, так не пойдёт!
– Ты не причинил мне вреда, благородный Требий.
Он хмурится, приступая к главному:
– Мой брат тоже просит прощения. Он сказал: «Это было в логике героя, Визарий не мог поступить иначе!» И через меня передаёт тебе это, – в его руках свиток, целый, не обгорелый. – Сказал, что ему важно твоё мнение. Ты не откажешься прочесть?
Так и быть, не откажусь. Как только мне разрешат отложить колун. Всё же интересно знать, чем он закончил? Хотя, кажется, я догадываюсь.
Всё в порядке! Ветер сменился на попутный. Плывём! Кажется, есть смысл жить дальше. Во всяком случае, у меня внезапно появилась куча дел.
Для начала дать несколько уроков вооружённой борьбы Квинту Требию. Он очень об этом просил. И намекнул, что есть люди, готовые платить за науку деньги. Ладно, поглядим. В конце концов, мне решать, кого я стану учить.
Дочитать трагедию Мейрхиона. Теперь, когда он передал мне оригинал, это будет совсем нетрудно.
Аяна предлагает подумать о сыне. Ей нравится имя Гаяр. А что, Гай Визарий, – это недурно звучит!
Лугий допел свою эпиталаму , и я нашёл, что в этом мало логики, но есть определённый смысл:
От ярости любви
душа подбитой птицей
в ладони упадёт дыханием мечты.
И будут ждать мечты – позволено ли сбыться,
Заполнив весь простор внезапной пустоты?
Я украду тебя –
парить под облаками.
И многому ещё сумею научить:
Как Солнца пить лучи
разбитыми губами,
и времени поток руками разводить.
========== НЕПОДХОДЯЩЕЕ ОРУЖИЕ ==========
Ошибаться – удел молодых.
Только опыт глаза нам откроет.
А слепым – далеко ль до беды?
Вот и сбиты коленки до крови.
Сожаление – старых удел,
Кто не раз поступился собою,
Кто прожить не сумел, как хотел,
И за ложь расплатился судьбою.
Игры с роком трудны испокон.
Путь вслепую неверен и зыбок.
Бытие выставляем на кон -
Себестоимость наших ошибок.
Претерпеть, отстрадать, пережить…
Вот и сердце бронёю оделось.
И не надо на помощь спешить.
И сменяется мудростью смелость.
Бьёшься вновь в бесконечности дней,
Небесам за бессилье пеняя.
Так зачем ты стоял в стороне,
Наблюдая идущих по краю?
Безоглядная жизнь коротка.
Уберечь эту юность непросто!
В отвращающем жесте рука –
И с души отлетают коросты…
Странное это дело – чего-то ждать. Ожидания опасны, как любое обещание Богов. Впрочем, Боги и обещают-то редко, но мы всё равно чего-то ждём, и расстраиваемся, когда получаем нечто совсем иное. Даже если тебе дали больше, чем рассчитывал. Даже если ты сам себе всё придумал, а твоё ожидание основано лишь на сочетании звуков. Тот, кто слышал «Марк Визарий, мастер меча», видимо, представлял себе покрытого шрамами коренастого легионера с благородной сединой в коротко стриженых волосах. Возможно, у ожидания имелась даже изящная тёмная бородка, как у Квинта Требия. Но оно, абсолютно точно, не имело русых волос до плеч по варварской моде и совершенно варварских штанов. Они совершенно варварские даже по моим меркам, а я в одежде неприхотлив с тех пор, как в первый раз натянул обноски дюжего германца лет двадцать тому назад. Просто всему на свете приходит конец, и деньгам, как всему другому. А в этих условиях штаны продираются словно бы в два раза быстрее. Особенно если в них наставлять неуков во владении оружием.
