Текст книги "Меч истины (СИ)"
Автор книги: Atenae
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)
– Томба, почему ты никогда не говоришь со своими богами?
В ответ чернокожий расхохотался, будто я удачно пошутил.
– Как же я буду с ними разговаривать, когда моё племя так далеко? И потом я ведь не жрец!
Мне не чинили никаких препятствий, когда я молился и ходил на исповедь в церковь. Лугий временами принимался дразнить меня, но то ли ему надоело, то ли Визарий вразумил охальника, так или иначе, он вскоре отстал. Я продолжал ревностно посещать храм. Моим хозяевам невдомёк было, что не только вера тому причиной. Иногда исповедь приходил выслушать сам епископ.
После моего возвращения в дом Визария, отец Прокл больше не угрожал мне отлучением. Это снова был терпеливый учитель, милостивый благодетель, с живым интересом выслушивающий мои сбивчивые пояснения. Порой он даже давал понять, что гордится мною. Так было, когда я сказал ему, что Визарий – бывший гладиатор. Мне удалось подслушать разговор Томбы и Лугия, из которого я почерпнул эту тайну. К слову сказать, это не прибавило мне ни толики понимания, но отец Прокл почему-то вознегодовал, выслушав мой рассказ.
– Из какой же мерзости Сатана выковывает свои орудия! Гладиатор! Мечом это исчадие ада не возьмёшь – его слишком хорошо обучили им владеть. Да, оружием его не возьмёшь…
Он так и ушел, бормоча эту фразу, оставив меня в полном недоумении. Почему наставник сомневается в промысле божьем? Разве Господь не даст своим воинам силу побороть бесовские легионы, пусть даже обученные самим Сатаной? Учитель вновь разглядел какую-то мерзость в этом человеке, хоть я до сих пор её не видел.
Придя домой, я застал Лугия и Визария за странным разговором. Я уселся на лавку в кухне и стал внимательно прислушиваться к доносящимся из соседнего помещения голосам.
– И ты, конечно, отказался от платы? И отправился восстанавливать справедливость, – это Лугий.
– А ты бы поступил по-другому? – спокойный голос Визария.
– Ладно, баба, что ей! Но ты-то! Ведь она не кого-то обвиняет, а дядьку своего мальца, так?
– Ну и что это меняет?
– А то, что это семейное дело. А когда в семье грызутся, никакие боги не разберут кто прав, кто виноват. Всегда свекрови невестка плоха, а невестке золовка. Да не приведи боги ещё и наследство какое-нибудь затешется! И вот за это ты головой рискнуть готов.
– Ты не говорил с той женщиной.
– Это с куртизанкой-то? Тоже мне источник истины! – я словно вижу перекошенное в презрительной гримасе лицо галла.
– Лугий! – имя произнесено будто бы спокойно, без намёка на угрозу, с лёгким оттенком упрёка, но галл тут же смолкает. – Ты бы лучше взял арфу да посидел по тавернам. Может, узнаешь что-нибудь о человеке по имени Маго?
Несмотря на просительный тон Визария, Лугий так и не решился открыть рта. Только шумно вздохнул. Затем я услышал, как жалобно тренькнула арфа, которую галл непочтительно сцапал со стенной полки.
Господи, ты ведаешь самые глубокие тайны человеческого сердца! Возможно ли творить зло, радея всей душой о добром?
*
– Навязался ты на мою голову! Что теперь, нести тебя прикажешь? – кряхтел желтоволосый, в который раз безысходно стараясь поставить меня на непослушные ноги. Мир вокруг выделывал такое, что нельзя было смотреть без тошноты на закопченные стены и качающийся потолок портовой таверны «Ключ Диониса». Как сквозь вату до моего слуха донёсся дребезг разбитого кувшина.
– Побереги моё имущество, красотка! – крикнул Лугий, выглянувшей на шум стряпухе, указав на лежащую на столе арфу. Сграбастал меня под локти и почти что вынес на крыльцо. После густого аромата таверны, свежий воздух показался мне холодным и острым настолько, что свинина с чечевицей, съеденные на ужин, тут же изверглись наружу, едва не осквернив сапоги Лугия. Что, конечно же, хорошего настроения ему не прибавило.
Прислонив меня к перильцам, он, ругаясь на трёх языках, рухнул рядом.
– Ты уж, давай, решай, кто ты – праведник или грешник!
Я благодушно кивнул. Мне стало легче: мир по-прежнему ходил ходуном, но в голове прояснилось настолько, что я даже измыслил отповедь, достойную случая. Воздев к небесам указательный палец, я начал:
– Господь в доброте своей…
Дальнейшее выскользнуло из моей головы с такой быстротой, что я застыл с открытым ртом, тщетно взывая к своей помутившейся памяти.
– Ясно, – усмехнулся Лугий. – А коли ты праведник, то нечего глаза пучить на красивых девчонок. И в рот совать всё, что они тебе предлагают! Хотя, если по совести, Трина и мёртвого напиться уговорит. Для того Приап её тут и держит.
– Я помню, – с глубоким убеждением проговорил я. – Приап – это хозяин таверны!
– Ну да, а зовут его так, потому что у него шестнадцать детей от семи женщин. Трина – старшая.
Я ужаснулся.
– Это же грех!
Лугий непонимающе на меня уставился. Видимо чёрное критское вино подействовало и на него.
– Грех быть старшей в семье?
– Нет. Грех сладострастия. Иисусе! С семью разом!
– Дурная твоя голова! Я же не сказал – разом. Просто у него было несколько жён, ну, одна за другой, понимаешь? Одна умирает, ты снова женишься…
– Я?!
– Да не ты, дурень… Ох, что говорить с пьяным! Сиди здесь, никуда не двигайся. Я схожу за арфой, и мы пойдём домой.
Синий плащ моего спутника скрылся за дверью. Лёгкий ветерок с моря колебал оливковые ветви за оградой. Небесные звёзды плясали в моих помутившихся глазах, словно ветер раскачивал и их.
– Злой человек Лугий, – думал я, таращась в безлунное небо. – Безбожник, что ему! Мой грех, конечно, велик. Ну, откуда мне, сироте монастырскому, вкушавшему на своём веку лишь воду да козье молоко, знать о коварстве критского вина! Не ведающему – прости, говорит Господь! А он издевается, Лугий! Но я его всё равно люблю. Бог велел прощать и любить. Я и Трину люблю, хоть она и напоила меня. Она весёлая. У неё искрящиеся чёрные глаза и стола цвета вишни. От неё пахнет мёдовыми пряниками. Я люблю даже Приапа, хоть он и спал с семью женщинами! И Визария… Хотя, нет, Визария мне любить почему-то нельзя.
Донельзя расстроенный этой мыслью, я даже всплакнул. Галл что-то задержался в таверне, и я решил пройтись немного, чтобы выветрился хмель. Я пьяно ковылял вдоль садовой дорожки, одолеваемый меланхолией и икотой.
Почему же мне нельзя любить Визария? Ведь он, несомненно, добр ко мне. Он благородный человек, умный и начитанный, пусть и рядится зачем-то в варварские одежды. Под его защитой так покойно всем его домашним. Почему же мне нельзя даже помыслить о любви, которой этот человек, кажется, достоин?
Ответ пришёл ко мне, как будто нашёптанный тенью моего наставника.
– Потому что он враг!
– Но разве Всемогущий Иисус не призвал учеников любить также и врагов своих? Господи, вразуми меня, грешного! Как же можно, любя, предать? Любил ли Тебя Иуда, перед тем как отдать в руки мучителей? Церковь учит нас, что презренный любил только деньги. Боже, чего же ты хочешь от раба своего?
В глубине души я знал в себе любовь к Визарию, я чувствовал, что он её заслуживает. Но он же и был врагом, в гнездо которого я послан Богом и моим наставником, дабы разоблачить его оскорбительную для веры сущность. Неужели, выполнив приказ Преосвященного, я на всю жизнь обречён буду носить на себе иудино пятно? Совесть моя саднила, как больной орган.
Лугий всё ещё не появлялся, хотя прошло уже довольно много времени. Измученный душевными терзаниями я сел прямо на землю, привалившись к колесу тележки, стоявшей в укромном уголке сада. Голова моя клонилась под тяжестью мыслей. Наверное, поэтому я и уснул.
Очнулся перед рассветом, когда ласковый ветерок сменила утренняя стылая мгла. С моря поднимался туман. Я с трудом разлепил склеившиеся от слёз веки, и долго не мог понять, где я и что меня разбудило. В ушах громко шумело, и я не сразу расслышал шёпот рядом со мной. В тумане было плохо видно, но я разглядел человеческую фигуру, облокотившуюся на глинобитный забор недалеко от телеги, под которой уснул накануне.
– Что ты, любезный, Вителий и не заподозрит меня. Мне удалось так втереться к нему в доверие, что он даже дал мне изрядную сумму на покупку еды для гребцов.
– Что же передать Маго? – донеслось из-за ограды.
Человек у ограды пошевелился, словно шарил за пазухой.
– Здесь перечислено всё добро, каким можно поживиться на корабле Вителия. Если Маго заинтересуется, то мы можем обговорить детали завтра. В этой корчме у хозяина есть несколько отдельных комнат для особых посетителей. Мы можем встретиться с Маго в одной из них, чтобы обсудить дело. Я буду ждать его после захода солнца. Пусть он скажет Приапу, что пришёл к Димне, и тот проводит его ко мне. Только пусть придёт один.
Несмотря на последствия опьянения, мне удалось вспомнить, что именно этого человека, Маго, отправился искать Лугий, когда я по глупости увязался с ним вчера. Дождавшись, чтобы преступники убрались, я, нетвёрдо ступая в тумане, побрёл к знакомому дому. Визарий встал на защиту женщины и её ребёнка. Сущность же тех, кому он противостоял, была мне явлена только что, и недвусмысленно! Кто-то ещё может пасть жертвой их козней. Это казалось мне настолько важным, что я не думал о том, как объяснить Визарию мою неожиданную осведомлённость о разговоре, при котором меня не должно было быть.
*
В доме рядом с тремя тополями было тихо, верно все ещё спали. Только в одном окне мерцал слабый огонёк. Но двери неожиданно быстро отворились, явив хмурого Томбу. Я не стал доискиваться, почему чернокожий поднялся в такую рань. Но мне всё сказали слова, которыми он встретил меня:
– Наконец-то! Мы уже сто раз видели тебя утонувшим или зарезанным негодяями, которых здесь в избытке. Лугий обегал в поисках весь портовый квартал! Где тебя носило?
Я одновременно устыдился и растрогался. Менее всего ожидал подобной тревоги от людей, ещё недавно бывших мне чужими.
– Не волнуйся, Томба. Я просто много выпил с непривычки и уснул на свежем воздухе, не дождавшись Лугия. Теперь всё хорошо. А Визарий не спит?
– Кто в этом доме спал сегодня ночью? – проворчал чернокожий, передёрнув плечами. – Быстро иди к нему и постарайся не напороться на галла, а не то отведаешь тумаков.
Лугий сидел напротив Визария за столом. Когда я вошёл, он стремительно подскочил, как будто его укусил сам диавол.
– Ах ты, маленькая лицемерная крыса! Отвечай, где шлялся, раб божий, а то…
Я сжался, ожидая побоев, но Визарий остановил расходившегося галла.
– Оставь парня, Лугий. Ты ведь знал, что он не привык к вину, а с пьяного что за спрос? Сам позволил ему накачаться, а теперь хочешь побить за свою же ошибку.
– Я этому щенку в няньки не нанимался! Другие дела есть! – запальчиво крикнул желтоволосый, всё же опустив занесённую руку.
Визарий посмотрел на меня.
– Не бойся, мальчик, он не станет бить тебя. Просто он, как и все мы, переволновался. Ты слишком мало знаешь жизнь, чтобы пускаться в такие приключения.
Я преступил с одной ноги на другую и решился взглянуть на Лугия. Похоже, Визарий был прав, и галл передумал меня бить. Мне опять стало стыдно.
– Прости, добрый галл. И все – простите… Бог свидетель, я не нарочно. Я знал, конечно, что вино опьяняет, но не смог удержаться. Оно такое сладкое и… Визарий, не ругай Лугия! Он не виноват, это мой грех.
Галл хмыкнул удивлённо и недоверчиво одновременно:
– Нет, Длинный, ты видел такого ягнёночка? Ладно, прощаю. Но если ты ещё раз позволишь себе такое выкинуть – отведаешь палки! И уж точно, больше со мной в кабак – ни ногой!
– Меня Бог не пустит, – ответил я и перекрестился.
Лугий досадливо сплюнул на пол, и хотел уйти, но я удержал его за край плаща. Галл недовольно обернулся.
– Что ещё?
Я вздохнул, предвидя его реакцию, и решился.
– Вы ищете человека по имени Маго…
И конечно, галл опять чуть меня не побил. Но Визарий выслушал мой нехитрый рассказ, не придав особого значения яростному недоверию Лугия. Казалось, он вообще не обратил внимания на то, каким образом я узнал о желании Мечей найти этого преступника. Он даже поблагодарил меня за оказанную услугу. Когда галл, наконец, угомонился и перестал сыпать оскорблениями, было решено, что Визарий и Лугий отправятся в «Ключ Диониса» ко времени встречи преступников и попытаются захватить неуловимого Маго. Я не решился последовать за ними открыто. Да меня бы и не пустили.
*
Улочка, на которой стояла таверна «Ключ Диониса» вела от порта, мимо складов с товарами к руинам крепости. Много лет назад здесь были городские ворота. Таверна вплотную примыкала к крепостной стене и отделялась от остальных строений обширным садом. Город рос, и скоро были построены новые стены. От старой стены остались развалины, заросшие сорной травой и кустарниками, за которыми теперь начинался новый квартал. Там, в руинах, я и спрятался, не желая упускать из виду двоих воинов, оправившихся на ночную охоту. Устроившись на куче битого камня, в основании которой ещё угадывалась прочная кладка, я руками стал разгребать мусор и вырывать с корнем сорняки, застилающие мне обзор. Солнце садилось. Только малый багряный краешек его виднелся из-за горизонта, окрашивая стены домов в цвет огня и пепла. Было ещё достаточно светло, и я молил Бога, чтобы те, кого я ждал, явились до того, как окончательно опустится тьма.
Зачем я пошёл туда? Только ли любопытства ради, или Господь снова вёл меня, чтобы я мог узреть потаённую суть. При свете дня Меч Истины казался прекрасным. Каким он явит себя во мраке ночи, уверенный, что его не видят чужие глаза?
Скоро они пришли. Длинную фигуру Визария трудно было с кем-то спутать. Я знал, что пред тем, как войти они должны будут разделиться. Мне хорошо были видны освещенные приглушенным светом окна задних комнат таверны. Именно под ними и остановился Визарий. Он затаился между освещенными квадратами на траве, полностью исчезнув с глаз в сгущающейся темноте. Лугий вошёл в двери харчевни.
Через некоторое время из окна, находящегося справа от угла дома, послышался невнятный шум. В проёме появился силуэт человека, который, не разбирая пути, ринулся наружу. Вслед за ним возник второй, но вдруг резко отпрянул назад, словно кто-то схватил его за волосы. Почти сразу же с подоконника мягко, как кот, спрыгнул Лугий. Визарий справился со своим противником настолько бесшумно, что я уже решил, будто тому удалось улизнуть. Успев покрыться холодным потом от ужаса, я всё же увидел силуэты Мечей, тянущих оглушённого преступника в сторону тёмного сада, окружающего таверну. Я едва не застонал, потому что теперь между ними и мною оказалось само здание таверны и часть сада. Быстро побежал за ними, пригибаясь на ходу. Кошачье зрение Визария часто было предметом шуток его домашних, и я не хотел испытать этот его талант на себе.
Медленно двигаясь среди старых яблонь, я дошел почти до ограды, когда, наконец, заметил их. Лугий держал у горла преступника нож, бледное широкое лицо Маго ярким пятном выделялось на фоне запущенной растительности и тёмных одежд Лугия. Я затаился за толстым корявым стволом и стал слушать.
– …будешь благоразумен, я надеюсь, – Визарий говорил очень тихо, и мне стоило усилий понять суть его слов.
Внезапно тишину сада огласили странные клекочущие звуки – преступник смеялся. Лугий шевельнулся и звук утих.
– Осторожней, белобрысый! Ты проткнёшь мне горло и подохнешь. Ваш бог, мне кажется, не жалует тех, кто расправляется с невинными?
– Это ты, что ли, невинный? – ухмыльнулся галл. – А я тогда христианский жертвенный агнец!
На этот раз преступник заговорил не так уверенно.
– Эй, парни! Вы же знаете, что я его не убивал. Его приговорил суд.
– Своими руками – не убивал, – послышался спокойный голос Визария, – но позволил случиться злу и даже помог ему. Меру вины мы не оговариваем, но ты определённо виновен.
– Кроме того, – презрительно подхватил галл, – ты убивал раньше. Моему богу нет разницы, когда это было. Он знает обо всех твоих делишках. Расплатишься за всё разом, только и всего!
– Подождите! – вскрикнул Маго. – Вы отпустите меня, если я скажу?
– Отпустим. С пожеланием как можно скорее покинуть этот город, дабы не гневить нашего бога и не искушать нас, – издевательски проговорил Лугий. – А то ведь я могу заняться и твоими делами, не так ли?
– О, милосердные боги…
Длинный силуэт Визария отделился от ствола.
– Раз такой негодяй, как ты, заговорил о богах, значит ли это, что мы договоримся?
– У меня нет выбора, – глухо проговорил Маго и, сглотнув, продолжил. – Я взял у Квинтиллия Аквилы деньги, которые тот выкрал у своего старшего брата. За дополнительную плату я согласился смыться из своей норы, оставив там тысячу солидов. Это послужило бы доказательством вины центуриона, который якобы нанял меня убить наместника. Младший Аквила даже придумал, для чего это нужно было мне, но никто не спросил. Никто не заподозрил Квинтиллия в том, что он подставил центуриона. Мне-то терять нечего, да и денег он мне отвалил достаточно, чтобы уехать куда угодно, хоть в Рим, хоть в Византий, хоть в Эреб! Обо всём этом знали я и он, больше никто. Я не могу понять, откуда вам известно…
– Зачем Квинтиллию понадобилось устранить брата? – перебил его Визарий.
– Старый Аквила помер, оставив землю старшему из живых детей мужского пола, а затем она должна была перейти к его первенцу. Сукин сын хотел прибрать имение к рукам, но мешал старший братец. И это ещё не всё. Недавно выяснилось, что Терций прижил с какой-то потаскухой наследника и собирается его признать. Квинтиллию нужно было поторопиться, пока Терций не женился и не признал мальца. Иначе земелька уплыла бы от него!
– Зачем ты впутался в это дело? Я не верю, что Квинтиллий дал тебе много денег, он сам зависел от брата. Какая же выгода толкнула тебя на преступление?
– Ха! Я стал слишком известен в этом городишке. Наместник, того и гляди, начнёт за мной охотиться. Словом, пора пришла менять нору. Тут мне очень кстати подвернулась эта хитрая крыса со своим предложением.
Лугий отнял нож от горла Маго. Преступник потер шею и обернулся к галлу.
– Чего ты ухмыляешься, белобрысый?
– Понять не могу: деньги ты получил, а зачем сидел здесь так долго? Почему сразу не смылся?
Маго саркастически хрюкнул.
– Умник! Золота много не бывает. У меня здесь намечалось ещё одно дельце, которое принесло бы втрое больше, чем дал этот ублюдок Квинтиллий. Жаль, я поздно узнал о нём. Может, не влез бы в эту паутину. Да теперь, чего уж! Придётся отправляться с тем, что есть.
– Отправляйся с пожеланием больше не встретиться с нами, Маго! – напутствовал его галл.
Визарий постоял ещё какое-то время, прислонившись к стволу старой яблони. Наверное, задумался, по своему обыкновению. Лугий присел на перевёрнутую бочку.
– Не зря ли мы его отпустили, вот что я думаю? – пробормотал галл.
– Завтра я вызову Квинтиллия Аквилу, – буднично сообщил Визарий.
– Почему ты? – спросил Лугий, но ответа не последовало, и он замолк.
*
Господи, благодарю тебя за то, что они никого не убили!
События, произошедшие в саду возле «Ключа Диониса» настолько ошеломили меня, что я опомнился только, когда Мечи собрались уходить. Они уже сделали несколько шагов в мою сторону, когда я сообразил, наконец, что нужно удирать. Страх быть немедленно обнаруженным заставил по-заячьи дёрнуться в сторону. И, естественно, это меня выдало. Лугий кинулся на шорох и успел поймать меня за щиколотку.
Он скрутил меня, награждая оплеухами и приговаривая:
– Вот тебе, раб божий, по одной щеке, а вот тебе – по другой! Мало тебе, щенку, за твою глупость и назойливость! Кому было велено не таскаться за мной? Кому, я спрашиваю?
Я только охал, глотая слёзы. Визарий отнял меня у галла.
– Ну, вот, ты разбил ему нос, доволен? Может, теперь немного остынешь? А ты, Давид, зачем опять подслушивал? Что за неуёмное любопытство заставило тебя столь неосмотрительно последовать за нами? А если бы бандит тебя заметил? Такие, как он, не любят свидетелей.
Лугий плюнул в мою сторону.
– Вот именно, странное любопытство! Особенно со стороны святоши. Ты спроси-ка его, зачем это ему, праведнику, лезть в наши богопротивные дела? Может он неспроста старается?
– Глупости. Зачем шпионить за нами? Ведь мы из своего служения тайны не делаем.
Я осторожно поднялся, пошатываясь. Мне казалось, что я стою на краю бездны. Упорное недоверие Лугия сейчас погубит меня. Всё раскроется, Визарий поймёт, для чего я появился в его жизни. И тогда я узрю диавольский оскал. Он бросится на меня и вытряхнет из слабого тела душу.
Но он молчал и не отворачивался от меня. Сатана или всё же человек, к которому я привязался помимо воли?
Самым ярким чувством, из всех, охвативших меня в тот момент, было облегчение. Умереть не страшно. Жутко предстать перед Всевышним, как предатель, иудино семя. Я почти желал, чтобы всё открылось, чтобы я не мучился больше этим вопросом.
Но Визарий отвёл меня к бочке с дождевой водой, стоящей рядом с таверной. Я плескал себе в лицо несвежую, нагревшуюся за день воду и словно ощущал чей-то взгляд – пристальный, холодящий затылок. Я знал, что в этом взгляде необъяснимо смешались и нежность, и сострадание, и презрение.
Может быть, это Бог смотрел на меня с небес?
*
Танец был мне знаком. Промельк меча в бликах факела, воткнутого в кольцо на стене. Согласное, в едином порыве с мечом, движение мускулов, в призрачном свете похожих на сплетение атласных жгутов, стремящихся вслед за мерцающим клинком. Молниеносные, точные движения воина, бьющегося с самой темнотой. Мой мозг в восторге хватал движения, а руки лихорадочно переносили их на пергамент, словно заразившись безумной энергией ночной пляски.
Визарий упражнялся перед предстоящим поединком. Временами всполох красного света выхватывал из темноты его сосредоточенное лицо. Взгляд из-под полуопущенных век казался мне суровым и даже торжественным, будто Меч Истины не просто укреплял своё умение, но вёл битву с чем-то неосязаемым, но от этого не менее гибельным. Словно божественный витязь, который сначала должен поразить бесплотное зло, чтобы затем победить его телесное воплощение, Визарий наносил мощные удары, колол, рубил вязкую тьму.
Мои глаза, принуждаемые угадывать и ловить фигуры этого грозного танца в более чем скупом освещении, уже вовсю слезились, когда Меч замер в последнем броске, перевёл дыхание и, положив оружие на колоду для рубки дров, пошёл к колодцу. Я бросил свои листки и стило и, захватив кусок льняной ткани, брошенный на ступени крыльца, спустился во двор.
Визарий, зачерпнув воды, медленно и с явным наслаждением вылил её на себя. Затем поставил ведро и потянулся. Я, пряча глаза, подал ему ткань. Он улыбнулся мне и стал энергично растирать своё тело. Потом отбросил тряпку и снова глянул на меня.
– Что с тобой, малыш? Всё ещё обижаешься на Лугия?
Я помотал головой.
– Я же вижу, что ты обеспокоен чем-то, разве нет?
И тогда я решился.
– Скажи Визарий, что будет завтра? Это будет как тогда, с Этельредом?
– Ты хочешь узнать, всегда ли Меч Истины умирает, совершив суд?
Я молча кивнул.
– Всегда, – просто ответил он.
– И всегда воскресает потом?
– Нет. Ты ведь знаешь, что нет греха страшнее, чем отнятие чужой жизни? Видишь ли, мне кажется, что все верования в этом вопросе единодушны. Отнятие жизни – это зло, так же как добро – это то, что помогает её сохранить. Мой бог строго судит убийство, даже если оно необходимо, чтобы защитить слабых или наказать виновных. Поэтому Меч Истины всегда испытывает то же, что и осуждённый им преступник. Но если суд был справедлив, то бог возвращает жизнь судье.
Слушая Визария, я думал о том, как справедлив и как беспощаден его бог. Как сама природа, что кормит и поит любую живую тварь, признавая при этом, что каждая из них рано или поздно сама может сделаться пищей для своих сородичей.
Но разве, человек не превзошёл любую земную тварь, да и самоё природу, ибо по своему подобию сотворил его Господь?
– Наверное, твой бог прав, ибо такой суд не может быть несправедливым, если гарантией ему служит жизнь судей, – сказал я вслух. – Но… Нельзя ли обойтись без пролития крови? Иначе чем мы лучше бессмысленных тварей, пожирающих себе подобных ради выживания?
Визарий невесело усмехнулся.
– Я не верю в царство высшей справедливости на земле. Каждый человек сам выбирает свою судьбу. Возьми Маго, какой путь выбрал он?
Я содрогнулся.
– Этот человек – идолопоклонник. Его жизнь определяется количеством серебра, которым его прельщает Враг рода человеческого.
Мой собеседник снова усмехнулся.
– Он сирота, как и ты. Он не родился с окровавленным ножом в руке. Просто сделал неверный выбор.
Я, возмущённый таким сравнением, едва не подскочил на месте.
– Моя судьба определяется Богом, а им руководит Диавол!
Визарий покачал головой.
– Нет. Не так. Ты выбрал добро, а он – зло. Разница есть и она очень существенна. Боги приводят нас в этот мир, но выбор совершаем мы сами.
Почему мне стало так холодно и неуютно рядом с этим большим человеком?
Может, не зря мой многомудрый наставник считает, что в нём есть нечто дьявольское? Разве не безумная гордыня заставляет его сейчас высказывать столь крамольные суждения? Нет, скорее всего, он просто не отдаёт себе отчёта, в том, как катастрофически ошибается. Он не может быть прав!
Но Визария способна убедить только безупречная логика. Внезапно, озарение снизошло на мою бедную голову.
– Разве сам, по собственной воле ты согласился на такую жизнь? Я ведь знаю, что убийства претят тебе, а последствия их для тебя ужасны. Если бы бог, или скорее диавол, не наставил тебя на этот путь, разве пошёл бы ты по этой зыбкой тропе?
Он пристально смотрел сквозь меня, словно мысленно советовался со своей совестью.
– Я выбрал путь Меча. Потому что иначе это должен был сделать кто-то другой.
Я молча повернулся и пошел в дом, ощущая ледяное дуновение под ложечкой. Визарий никогда не лжёт, в этом я уже успел убедиться.
Но если это так, то какой путь выбрал я?
*
И, конечно, Аквила-Младший умер. Умер от широкой раны внизу живота. Я успел поймать его затухающий взгляд, когда он медленно, словно всё происходило во сне, оседал на песок. В бледно-голубых глазах предателя я прочёл только глубочайшее удивление. Странно, что человек, из ничтожных побуждений ставший братоубийцей, был так поражен тем обстоятельством, что смерть настигла его самого. Я подумал, что люди вряд ли убивали бы, если бы могли испытать то же, что испытывали их жертвы.
Но жил человек Визарий, который снова – в который раз умер и воскрес. Умер мучительно, как и тот, что остался лежать на песке прибрежной полосы, где происходил Суд. Удивительно, но я на этот раз почти не следил за ходом поединка. Моё сознание хваталось за всяческие посторонние детали: суровую сосредоточенность Лугия, горящие сухим блеском глаза Луциллии, прижимающей к себе голову ребёнка, недоверчивое молчание распаренной на жаре толпы. Мне хотелось смотреть куда угодно, только не туда, где, убивая другого, убивал себя мужчина по прозвищу Меч. Искоренял грех, смертию смерть поправ!
Заметно было, что многие присутствующие на поединке явились просто для того, чтобы посмотреть ристалище. Без жажды узнать истину. Без веры в сердце. Я – не так. Я верил. Я знал Евангелие, с детства впитав все его величайшие откровения. Мне, трусливому и суетному, открылась вдруг правда Меча! От этого прежние мои сомнения как-то сразу выцвели и отошли на задний план, душу охватило неизъяснимое облегчение.
Господь наш Иисус умер на кресте во имя очищения человечества от скверны греха. Ибо самопожертвование – великая сила, перед которой не могут устоять диавольские легионы! Меч не славит моего Бога, он не знает имени своего божества. Но совершает его волей великое искупление.
Квинтиллий Аквила, конечно, умер. Но в силу жертвы, принесённой его убийцей, он отправился на небо безгрешным, как в час своего рождения! Своей смертью Меч поставил печать в дарственной на его вечную жизнь. Это не могло быть по-другому! Теперь я точно знал, КОМУ служит Визарий!
Когда всё завершилось, и мы вернулись в дом под тремя тополями, Визарий попросил меня принести воды из колодца, чтобы смыть с себя смертный пот. Выполнив его просьбу и дождавшись, пока он умоется, я припал к его коленям.
– Что с тобой, Давид? Что-то случилось? – с тревогой спросил Меч.
Что я мог ему ответить? Тайна жгла мне сердце и глаза, но никак не хотела вылиться в слова, достойные такого откровения.
– Теперь я понимаю, – выдохнул я, кажется единственное, на что был способен.
Объяснять чудо? Это всё равно, что ковырять в ранах ангела, павшего с небес!
*
Я не узнавал сам себя! Куда делся тот мерзкий предатель, коим я мнил себя накануне? Теперь я всё смогу объяснить! Даже светило небесное, столь тягостное и неумолимое вчера, сегодня улыбалось мне с прозрачного неба. Ночью прошла гроза, и природа словно очистилась вместе со мною. Хотелось петь, как подвыпившему.
На углу у рыночной площади мне попалась Трина с корзиной яблок. Я так любил мир, что кинулся к ней с объятиями, закружив её по улице в бешеном танце. Корзина опрокинулась, яблоки раскатились по улице. Мы собирали их в пыли, медово-красные и благоухающие. Девчонка ругалась, как портовый грузчик, и даже попыталась меня побить, но я всё равно её любил.
В таком настроении я ворвался в келью моего учителя. Уверенный, что буду понят, восторженно поведал о своём откровении. Мне казалось, что мои аргументы звучат так убедительно! Тем более что Преосвященный не прерывал меня вопросами, слушал внимательно, а под конец встал и подошёл к окну, повернувшись ко мне спиной. Когда поток слов, наконец, иссяк, он посмотрел на меня.
Мне стало не по себе. Взор моего учителя затуманился, словно его подёрнуло плёночкой, как у больной птицы.
– Правильно ли я понял, что ты считаешь этого язычника орудием Господа нашего?
Я только кивнул, чувствуя, как сохнет в горле.
– Ты видел в его доме крест или другие предметы культа? Молился ли он Отцу нашему Небесному? – голос Преосвященного становился всё громче и холоднее. – Нет?! Но тогда ты сам стал добычей Диавола, несчастный! Ибо то, что ты сейчас говорил, есть худшее из богохульств, измыслить которое тебя подбил не иначе, как Враг рода человеческого!
Прижав руки к щекам, в ужасе оттого, что слышу, я упал перед ним на колени.
– Но отец мой, вы же сами учили, что самопожертвование – это промысел Божий! Ведь Диавол в мерзости своей не имеет души и никогда не причинит вреда плоти своей. Тому же учит и слуг – потакать плоти, а не умерщвлять её.
– Что говоришь ты, ничтожный! Самопожертвование? Чем рискует этот презренный, которого научили лучше всех убивать? Он дерзает вершить суд, зная, что Нечистый защитит его, дабы вернее соблазнить невинные души. Это не истина, а покушение на истину! Гордыня! Смертный грех! Клеймо Люцифера!
