Текст книги "Меч истины (СИ)"

Автор книги: Atenae

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)

Когда припекало, подруги довольствовались юнцами и калеками, охраняющими стада. Тот, кто шёл к нам сейчас, был воином. Моё тело ведало, что делают с приглянувшейся бабой такие, как он. Я нарочно не давала себе забыть, порой это приходило ко мне во снах. Я нередко видела в ночи этих крепко пахнущих волосатых подонков, и тогда Богиня вливала в меня жаркую силу. Себя не помнила, ворота вынести могла – было такое раз. Могла и убить. Каждой – свой дар, и мой был не из худших. Подруги называли это «боевым безумием Аяны». Я никогда о нём не жалела.

Пришелец не был ни калекой, ни юношей. От такого сильные дочери родятся. Что ему надо у наших ворот? С чем пришёл?

Стражницы оглянулись на меня. Мне решать. А я сама не знала, стоит ли убить высокого мужа перед воротами. Обычай нарушал и не боялся. Все окрестные знали, что без нужды и подобающего слова вблизи крепости мужчинам не бывать, не говоря, чтобы в ней. Я, как зверь, чуяла дух опасности, исходивший от него. Оставленное оружие чужака беззащитным не делало. Мне не хотелось его впускать. Но как объяснить дурёхам, готовым голову потерять?

– Откройте ему, – раздалось за моей спиной.

Я не слыхала, как Мирина подошла. Никогда этому не выучусь. Нужно родиться в степи, чтобы двигаться, как она. Я же себя плохо помню, ведаю только, что нездешняя. Мирина обучила меня бить из лука мелкую птаху и пущенную стрелу останавливать мечом. Я считалась первой среди подруг. Но даже мне не равняться с Матерью Племени, Верховной Жрицей Луны.

– Мирина, я не верю, что чужак безопасен!

– Я тоже не верю. Но здесь достаточно Дочерей с луками, а мне хочется узнать, кто этот сумасшедший, и что ему нужно у нас.

Калитка скрипнула, пропуская чужого. Ещё несколько шагов, и мы увидали его вблизи. Мне вдруг почудилось, что он возвышается надо мной, как скала. И так же спокоен. Приветствовал жестом почтения, какой в ходу у наших степных соседей, молча остановился перед Великой Матерью. Она отвечала тем же движением. Волосы её, густые и жёсткие, точно конская грива, шевелились под ветром сами собой. Редко Великая Мать так грозно гляделась, как тогда.

– Говори, чужак, – молвила коротко.

Мужчина кивнул. У него были непонятные глаза, крупные черты лица, русая грива до плеч. Он так и не казался опасным, но недобрый зверь во мне глухо ворчал, щеря клыки. Не могла сказать, чего в нём боюсь. А боялась.

– Ты – Великая Мать Амазонок, я не ошибаюсь?

Четверо Дочерей встали по бокам от Мирины, как влитые. Он слишком много знал, этот чужой.

– Это так, – кивнула Мирина. – Ты ещё не сказал, зачем ты здесь.

Мужчина не оробел:

– Я пришёл потому, что поблизости случилось несчастье. И это несчастье угрожает всей вашей общине.

– Несчастье, ты сказал?

– Вернее сказать, преступление.

Великая Мать поворотилась к нему спиной:

– Амазонок не касается, что случилось в степи.

Чужак покачал головой, руки на груди скрестив:

– Должно касаться, Мирина, если ты действительно вождь племени и заботишься о нём. Когда местные жители ополчатся на вас, общину не сможет защитить ни оружие, ни таинство.

Дочери вскинули луки, прицелясь. Мужчину и это не проняло. Я же понимала, что Мирина испытывает его, ибо говорила она резко. Нечасто мы видели, чтобы гневалась Великая Мать. Никто не владел собой, как она. И никто не знал её лучше меня. Сейчас она лишь изображала гнев. Её что-то тревожило.

– Ты пришёл учить, как вести моих людей? Мерзкое и потное животное, пригодное лишь для того, чтобы сбрасывать семя!

Обычно таких речей довольно, чтобы довести мужика до бешенства. Да только не этого мужика. Этот лишь усмехнулся:

– Не стану спорить с тобой. Я действительно мужчина, и в этой степи вправду нет бань, так что мылся в последний раз в очень мелком ручье. Но речь не о том, как я пахну и как отношусь к женщинам. Поверь, отношусь неплохо. Но это не имеет значения. Моё имя Визарий. Люди называют меня Мечом Истины. Моё ремесло – искать и наказывать виновных в злодеяниях, которые ставят в тупик добрых людей.

Я не могла понять, о каком злодеянии он толкует. Но больше сбивало с толку, что Мирина, сама пожелавшая его впустить, теперь не хотела слушать. Чужак спокойно ждал. И ведь дождётся: либо ответа, либо стрелы. В спокойных голубых глазах была готовность переупрямить даже Мирину.

– Говори, – приказала она.

Он снова непонятно кивнул:

– Вчера в степи убили юношу. Он был сыном вождя роксоланов.

Мирина перебила:

– Амазонки не общаются с людьми из Степи. Только когда те приходят сами.

– Стрела, поразившая его, имела форму полумесяца. Ваша община молится Богине Луны…

Я хотела вмешаться, Мирина прервала сама:

– Стрелы с широким наконечником применяют не только амазонки. Какой ты воин, если не знаешь об этом?

Человек, назвавшийся Мечом Истины, усмехнулся:

– Я знаю об этом, Великая Мать. Беда в том, что сарматы поймали на месте убийства одну из ваших девушек. И хотят её казнить.

Мирина резко поворотилась ко мне:

– Кто из Дочерей не вернулся в крепость?

Я это ведала. Не ведала, как ей сказать.

Мирина была матерью нам всем. Она спасла нас, обучив оружию и возродив старую веру Дев Луны. Её силой, её волей, многие к жизни вернулись. И я… Нет, нынче об этом не надо!

Мы все считали её матерью. Но из утробы Мирины вышла Зарина.

Я мало помню из той поры, но это помню: когда всё началось, Мирина была брюхата. И едва ли погибший муж её был отцом Зарины. Многие женщины тогда травились, чтобы скинуть плод. Мирина решила родить. Зарина стала первой из Дочерей Луны, рождённых в крепости. Потом были другие. Вначале Матери не хотели, но Великая Мать принудила несогласных. К тому же мужики не могли навредить подругам. А когда Богиня осенила своим даром общину, на нашу сторону встали все сарматские бабы. Ещё бы, кому охота родами помереть, когда под руками Дев Луны дитя приходит на свет легко и скоро. Пришлось и мужикам примириться с тем, что порой амазонок одолевает бешенство плоти, и они ловят прохожих.

Мы отпускали их почти сразу, в память о Первой крови. Да к тому же, тот единственный, кого мы… он не был своим в этих краях. Местных мы никогда не обижали. Побывать у амазонок почему-то считалось зазорным у взрослых мужчин, хотя им не чинилось ущерба. Строго было только одно: мы могли ранить и даже убить, если кто попытается проникнуть в крепость. И все кругом это знали.

Мирина твердила, что сорок баб не смогут устоять против мира грубых мужчин. Нам нужны дети. И странное дело: Богиня впрямь к нам была добра, мальчишки рождались хорошо если в пять лет раз. Видать, потому, что перед Владыкой Рождения грех беззащитную жизнь отбирать. А Дочерей народилось уже две дюжины.

Но меня Мирина не неволила. Я благодарна ей за то. Впрочем, сказывала уже: меня Богиня иначе к служению призвала. Когда-то взыщет? Не сейчас ли? Не потому ль страшусь, что срок служения пришёл?

Нынешние Дочери не знали лютости мужской, потому их охватывало порой томление. Зачем Зарина поехала в степь? И зачем пришёл чужак?

Мирина тоже это хотела знать.

– Почему ты пришёл?

– Я сомневаюсь, что девушка виновата.

Великая Мать отдала приказ:

– Сочтите всех и найдите, кого недостаёт!

Ида, подружка Зарины, ответила сразу, я не успела упредить. Смуглое лицо Мирины стало белей сметаны. Чужак наблюдал за ней, руки за спину заложив – спокойный такой: вроде и беззащитен, а поди тронь!

Увидал замешательство – голос подал:

– Ты разрешишь мне расспросить ваших девушек, Великая Мать?

Мирина сейчас не могла отвечать. Ответила я:

– Зачем тебе это нужно, мужчина?

Он молвил, склоняясь ко мне:

– Чтобы спасти невиновного, нужно знать все подробности. Если я найду что-то, позволяющее изобличить злодея…

Великая Мать подняла руку, прерывая:

– Амазонка без страха принимает то, что ей предначертано!

Он же спорить порывался, скотина двуличная!

– Вы согласны обречь девушку на смерть, даже если она безвинна?

Я видела – Мирина колеблется. Легко ли отказать в помощи собственному детищу? У меня на этот счёт было своё мнение. Десяток подруг с полными колчанами от подлого кочевья только головешки оставят.

– Война ничего не даст, – сказал Визарий.

Проклятье, он точно насквозь меня зрил!

Мирина повелела, отворачиваясь:

– Ты останешься здесь, пока мы будем решать.

Воин склонил голову, не споря:

– Я только предупрежу друга, чтобы не ждал.

И не спросив дозволения, взбежал на стену. Стражницы так и замерли, натянув тетиву. А чужак приложил руки ко рту и прокричал спутнику:

– Скачи в кочевье Мадия. Сравни стрелы. И не дай им наделать глупостей.

Он говорил на языке Империи, я научилась разуметь его в плену. Потом развернулся и спокойно сошёл вниз, в круг стражи.

– Аяна, уведи его, – тихо приказала Великая Мать. – Нечего ему тут вынюхивать.

Зачем он здесь тогда?

– В Храм?

– Нет, пока просто запри.

Визарий

Так, в мои планы не входило оказаться взаперти. Очень не люблю это, особенно если помещение тесное, а строение каменное. И не то, чтобы память мучила или воображение разыгрывалось не по-хорошему, а… не люблю и всё!

Мирина сказала: пока просто запри. Наводит на мысли, что Храм был бы хуже. Я-то думал, что общины амазонок – это из старых мифов. Однако же, вот – существует. Чем, интересно знать? Волей Дианы, Кибелы или как там они её называют? Чем дальше странствую, тем больше сказок оживает вокруг. Словно и впрямь Боги задались целью осчастливить всех людей разом. Вот, здешний Храм – о нём сарматы говорили с опаской и почтением. Кажется, это часть женского посвящения. И мужского вроде бы тоже. Но прозвучало угрожающе. Нет, в Храм меня пока не тянет.

Тут хотя бы в окно можно смотреть. Кстати, оно довольно широкое, вполне можно протиснуться. И не так уж высоко, я бы спустился без верёвки. Другое дело, что мне совершенно не хочется бродить тут без разрешения, рискуя получить стрелу… или ещё чего похуже. О таинствах Луны чего только не говорят.

Крепость, похоже, строили римляне. На эту мысль наводят тесаные камни и арочные перекрытия. Больше всего похоже на милевой замок, ибо в центре высится сторожевая башня. Что-то подобное я видел в Британии, на Валу Адриана. Только вместо сплошной стены здесь скала, круто вздымающаяся за спиной крепости на западе. Как сюда занесло римлян? Как давно они выстроили этот форт посреди Сарматии? Должно быть, это укрепление времён Понтийских войн, покинутое по Синопскому договору, когда Сенат решил, что оттеснённый в скифские степи Митридат Евпатор и его потомки не будут больше представлять угрозы. Ошибка, за которую Рим дорого платит теперь. В последние века не одно такое безвестное поселение возникло и кануло в тех местах, куда входили римские легионы. А былой Римский мир съёжился, как горсть снега в горячей ладони.

Разгуливать по замку не стоит. К тому же темнота сгущается. И ночевать под крышей всяко предпочтительнее, чем под открытым небом. Лугий, вероятно, уже достиг брода, там неплохое место для ночёвки, мы обсуждали это по дороге сюда. Словно предвидели, что придётся расстаться.

Мрачнеющее небо покрывается низкими слоистыми тучами, пропитанными влагой, как тряпка. Ночью, вполне возможно, польёт. Стало ощутимо прохладнее. И угораздило меня снять рубашку! Будь рядом Лугий, он бы уже вовсю проезжался по поводу моей безголовости. Тоже, возомнил себя неотразимым, старый лось! И в молодости-то не был, а за прошедшие годы, не стал ни веселей, ни краше. Умнее, разве, и то сомнительно.

Лугий, небось, и сейчас проезжается, только делает это с изрядным раздражением и тревогой. За меня, понятно, тревожится. Это всегда так: в знак особой заботы мои близкие меня отчаянно ругают, я уж привык. Вот в чём Судьба была ко мне незаслуженно щедра, так это в друзьях. Когда мне надоедает тащиться по извилистому пути, она словно для того, чтобы утешить меня, достаёт из самого глубокого мешка совершенно чудесное, единственное в своём роде творение. И дарит его мне. В Путеолах подарила Томбу. Два года назад мне встретился Лугий.

Мой друг создан быть героем. Иного пути для таких, как он, просто нет. Не найдя достойного применения, эти люди скучают, хиреют, а потом принимаются отчаянно дразнить Судьбу в надежде на случай. И случай таки бывает, хотя опыт подсказывает, что чаще всего – скверный. Вот как с Лугием. Ученик барда, в Галлии он со временем стал бы уважаемым человеком. Так нет же – сбежал, чтобы поглядеть мир. Нагляделся самых мерзких его задворок и уверовал, что его предназначение – стать Мечом Истины. Так уверовал – конём не сдвинешь. Тоже, избрал себе поприще! Добровольно, что интереснее всего.

О чём только не думается в одиночестве да в темноте. А надо бы о деле. Я ведь сюда не переночевать заехал. Мне бы табун посмотреть.

Как славно было бы оказываться на месте злодеяния сразу после того, как оно совершено. С нами-то чаще бывает иначе. Пока решатся позвать Меча, пока доберёшься, оказывается, что и место затоптано, размыто дождями, и покойник давно похоронен. Одно только и остаётся: расспрашивать людей и надеяться на то, что они не врут и в своём уме. А потом рисковать жизнью, делая вызов, но СОВЕРШЕННО не испытывая уверенности, что обвиняешь кого следует. Я, например, никогда не испытывал.

На этот раз всё, как в мечтах: покойник вот он, место преступления истоптали не целиком. Сарматы ведь, как девушку схватили, по сторонам больше не смотрели – подобрали убитого и к себе. А тут и нас с Лугием занесло.

Место мы осматривали в подробностях. Стрела – это доказательство. Вот только девушка подъехала к телу на рассвете, а убит он за несколько часов до этого. И едва ли она в сторонке отдыхала или ездила вокруг – волк бы не подошёл. Нет, будем исходить из того, что Зарина приехала после. Зачем – это другой разговор. Для того я здесь и остался, чтобы выяснить.

Ну, а если стрелу пустила не Зарина… Имело смысл проследить за её полётом. Срезень ударил с близкого расстояния – это видно по характеру раны. Стрелять могли только из рощи невысоких кряжистых вязов, что темнеет на западе. Роща полна сухостоя, там наверняка могли остаться следы: ниточка, тряпочка какая-нибудь.

И надежда не обманула: следы были. Их оставил конь. Должно быть, убийца привязал его в зарослях, а сам притаился на опушке. Животное обедало, бродило по поляне, сколько позволял повод. Гадило, между прочим. Удивительно существенной может оказаться куча конского навоза. Свежая. То есть все наши следы не три дня назад оставлены.

А ещё конь чесался. Примостился к корявому выступу ствола и тёрся об него шеей. На стволе остались рыжие шерстинки и волоски из гривы. Грива светлая.

– Игреневый? – спросил Лугий.

Это большая удача. Не думаю, что вокруг полным полно рыжих коней с белой гривой. Беда в том, что у Зарины лошадь тоже игреневая.

– Это не она, – говорит Лугий.

Я уж и сам вижу. Зарина приехала на кобыле-трёхлетке. Лошадь, стоявшая в кустах, была крупнее и старше.

С этого, пожалуй, и нужно начинать. А пока Лугий сравнит стрелы и проверит табуны роксоланов. Может его кто-то из своих уложил, а вину свалил на амазонок?

Я попробовал спросить об этом у грозной воительницы, которая привела меня сюда. Она ожгла резким взглядом чёрных глаз, полным неподдельной и нескрываемой ненависти. В моей жизни было всякое, и убить пытались много раз, но чтобы так откровенно ненавидели, всё же нечасто случалось. Люди вообще на это чувство не слишком щедры. Как и на настоящую любовь, впрочем. Тут уж нужны особые обстоятельства. У прекрасной Аяны они имеются?

Не знаю, какие народы встретились, чтобы породить такую чудесную смесь. У неё невысокое сильное тело, маленькая, крепкая грудь и длинные ноги. Волосы темные и густые, но не жёсткие, как у сарматки Мирины, а гораздо легче и тоньше. Великая Мать напоминает львицу – спокойную, жестокую. А вот Аяна похожа скорее… на молодую и яростную кобылу, из тех, что бешено косят и грызут удила. Опасная, без сомнения, но не хищной породы. Вот бы её с Лугием свести! На моей памяти, против его обаяния и золотых кудрей ещё никто не устоял. У него талант делать девушек счастливыми.

Так, вот ещё что удивительно! В общине встречаются женщины двух возрастов: взрослые, около сорока, и девушки не старше двадцати. Середины почти нет. Девушек называют Дочерьми, я склонен думать, что так оно и есть. Что же произошло в этих краях лет двадцать назад, когда появилось это удивительное поселение? Удастся ли узнать? Аяна же не относится ни к одной категории. Ей около тридцати. Слишком молода для Матери, и Дочерью быть не могла. А ненависти в её взгляде хватит на всех оставшихся амазонок.

– Почему ты опасаешься меня, женщина?

– Потому что ты лжёшь!

Вот это да! С чего бы так?

Аяна

Ты лжив, незнакомец! В тебе лжёт всё, даже то, о чём не помышляешь.

Лгут волосы. Они рекут: «Погляди, вот седина!» Но Визарий не стар. Эта седина – сплошной обман. Её нет в усах и короткой бороде.

Лжёт тело. Оно речёт, что муж этот – воин. Но есть меты, что не оружием оставлены. Вот эта на плече – от кнута. На моём теле такие есть, я знаю их слишком хорошо. И запястья в беловатых шрамах – он был рабом.

Впрочем, эти следы тоже лгут. У раба не бывает таких рук: с длинными пальцами, не ведавшими тяжёлой работы. Что можно делать такой рукой? Перебирать струны? Писать тонким пером? Рубить мечом?

А рвать платье на беззащитной они могут? Тискать бабу, ломать, чтобы покорной была? Чтобы твои следы синяками вспухали на коже? Это все вы можете, гады!

Одно в нём правда, и эту правду глаголет плоть: он пришёл сюда не за женщиной. Ни одна из подруг его не волнует. А что волнует?

Взволновали мои слова. Он открыл рот, и глаза стали горькие. Но ничего не сказал. Потому что и речи были бы ложью. А правда в том, что ему обидно. Или впрямь что-то может быть истиной в муже, что назвался Мечом Истины? Я стану приглядывать.

Утром Мирина велела его выпустить. Сказала сопровождать, куда бы ни пошёл.

– Можешь убить, если поймёшь, что у него на уме.

Понять бы ещё, что! Он весь – загадка.

С вечера похолодало, а ночью прошёл дождь. Это хорошо, он напоит пастбища. Но чужаку было зябко, тело выдавало. Сам виноват, зачем рубашку снимал? Ни один мужик не признается в глупости или слабости!

– Холодно, – молвит вдруг Визарий. – Впрочем, сам виноват.

И усмехается непонятно. Снова ложь! Он лжёт, будто правду сказал.

Попросил провести его к лошадям. Сегодня табун пасся за крепостью. Так приказала Великая Мать. Кто знает, что учинят сарматы, замучив Зарину? Я повела его мимо конюшен и амбаров с зерном. Он глядел пристально, и я сама вдруг увидела, что в одном месте крыша прохудилась. Бабы не могут хозяйничать без мужиков, это ты хочешь сказать?

Поворотился ко мне:

– В крепости никогда не бывали воины?

Это правда, но как он выведал?

Морщится:

– Аяна, вас слишком мало для защиты такого сооружения. Сколько амазонок могут держать оружие? Едва ли сотня? И многие – совсем девочки! – оглядывает стену. – Это римский форт. Обычно в таком стоит когорта – тысяча воинов. Или пять сотен конных. Никто не пытался нападать на вас, потому что этого не знают. Но и вы не знаете тоже. Случись что, эту крепость вам не удержать.

Не об этом ли сказывала Мирина, когда дозволяла его убить?

– В крепости был один воин, – говорю я нежданно для себя. Тяжко вспоминать Первую кровь.

– Но он отсюда не вышел, – горько усмехается Визарий. И глядит себе под ноги. – Но ты всё же запомни, что я сказал. Ведь это ты командуешь обороной?

За табуном сегодня приглядывала Ида и другая Дочь помладше. Иду я сама наказала за болтливость. Кто же знал, что чужака понесёт к лошадям?

Да только на табун Визарий глядел больше, чем на Дочерей. Присел на корточки, сощурился, и глаза стали пристальны.

– Держите только кобыл? Это тоже часть веры Дев Луны?

– Кобылы резвее, – говорит речистая Ида.

Визарий кивает:

– А жеребятами можно торговать. Часто продаёте приплод?

– Каждый год, – встревает светленькая Дочь-подлеточка. Моё молчание она сочла разрешением поболтать с мужчиной. И эта туда же! Всех подруг ровно колотун бьёт с тех пор, как он здесь. И все в сторону Богининого храма взгляды кидают. Ох, наживём беды с таким-то пленником!

– Сарматы покупают? – снова молвит он. И глаза добрые, ласковые. Тьфу!

Маленькая Дочь отвечает достойно, смеясь над мужицкой глупостью:

– Зачем им? У них свои табуны есть. Готам продаём. Тут одни поселились пару лет назад, – и смолкает под моим взглядом.

Визарий кивает:

– Красивые лошади. Особенно та, игреневая. И много у вас таких?

Я вижу – ему глянулась Луна. Ещё бы, лучшая кобыла в табуне.

– У Луны есть дочка, – с гордостью говорит Ида.

– И на ней ездит Зарина, – подхватывает Визарий. – А на этой кто?

Но Дочери уже смекнули, что наболтали лишнего. Испуганно глядят на меня. Я тоже молчу. Зачем ему лошади? Он пришёл выведывать о Зарине.

– Каждая амазонка вольна выбирать любую лошадь, – молвит маленькая Дочь.

– А кто-нибудь выезжал позавчера вечером на ней?

Испуганно переглядываются.

– Зарина… – начинает маленькая.

Ида перебивает:

– Зарина всегда ездила на Искорке. И в тот вечер собиралась. Только она совсем не уехала. Я точно знаю. Она пришла недовольная и долго сидела на верхушке башни. Я пошла её уговаривать, но она на меня обозлилась.

– Зарина часто уезжала одна? – живо спрашивает Визарий.

Подружка отвечает с готовностью. Когда ещё дозволят посплетничать?

– В последнюю Луну чуть не каждый вечер. Я уж думаю, не завела она себе кого в степи? Зарина была не из тех, кого напугаешь байками о Первой крови. Она всегда поступала, как хотела.

Вот за это Ида будет чистить навоз. Чуть не выболтала чужаку, о чём никому знать не надо. Вон, как уши навострил!

– Что за Первая кровь?

Пришлось вмешаться:

– Ты слишком много спрашиваешь, мужчина. Не твоё это дело.

Непонятно жмёт плечами, но не гневается. А он вообще-то злиться умеет? Вчера его не смогла вывести из себя сама Великая Мать. Удастся ли мне? Мудрые бабы говорят: когда человек гневается, он становится самим собой.

Нет, не сегодня. Визарий морщится каким-то своим мыслям, но спрашивает спокойно:

– А что удержало Зарину позавчера?

– Она не сказала. Но была очень расстроена.

– Часовые видят, кто покидает крепость в ночное время? – это уже ко мне.

Конечно! Как иначе за чужаками уследить?

А потом вдруг выдаёт такое, что впору застрелить его немедля:

– Но часовые стоят только на внешней стене. Та, что примыкает к скале, не охраняется.

– Откуда ты знаешь? – вырвалось у меня.

Смотрит печально и пристально, так же сидя на корточках. Мне почему-то спокойнее, когда я вижу его глаза.

– Я уже говорил тебе, Аяна, – вас слишком мало. Эта крепость рассчитана на более серьёзный гарнизон. Тыльная стена защищена скалой, поэтому вы считаете себя в безопасности. Там наверняка имеется потайной ход, но вы о нём едва ли знаете. А часовых на той стене не держите. И знаешь, что это означает?

Он встаёт, воздвигаясь, точно башня. И теперь не видно, что у него на уме.

– Это означает, что с тыльной стороны любой мог выехать позавчера вечером. И свидетелей тому не было. Скверно-то как!

Лугий

Нет, Визарий – рисковый мужик! Я бы побоялся вот так забраться в логово этих воинственных гарпий . Ему всё хоть бы хны. Даже рубашку снял.

– Что ты творишь?

Ухмыляется:

– Пока они будут решать, чего им хочется больше – убить меня или изнасиловать – попробую разобраться, чем дышит это невозможное сообщество. Не волнуйся.

Хм, может мне пойти вместо него? Больше сотни воинственных девиц – и один я! Дел от силы на неделю, даже если каждую по очереди охмурять, но со следствием как быть? Нет, пусть Визарий идёт, отвлекаться не будет. Он из той породы мужчин, которым хватает одной и навсегда. Мой дружок свою Единственную не встретил и, кажется, уже не надеется. А жаль! Радости в его жизни стало бы больше. Сложностей, впрочем, тоже.

«Сравни стрелы», – сказал Визарий. А чего их сравнивать? Я уж и так вижу, что убила парня стрела из амазонского колчана. Другое дело, что колчан мог быть в чьих угодно руках. Но мой друг отослал меня не поэтому. Что-то его интересует ещё. Игреневые лошади?

Завтра сарматы хоронят Гаяра. Действо ожидается роскошное, съедутся все. Значит, будем искать игреневых. А пока надо обосноваться так, чтобы на макушку не лило. Хорошо Визарий устроился: крыша над головой и куча девок вокруг! А ты тут мокни, как плотва!

Накинул навощенный полог на корявые ветки вяза, что вырос у самого брода. Ниже по течению кусты погуще, но они аж звенят, а зачем мне шуба из комаров? Обе лошади щиплют травку – она тут свежая, не выжжена солнцем. Лошадям хорошо, мне – нет. Прохладно стало. А этот долговязый умник рубашку не взял. И ведь к девкам греться ни за что не пойдёт. Спрашивается, и какой интерес в таком цветнике ночевать? И почему там он, а не я?

От брода до поселения сарматов я добрался без особой спешки ещё прежде, чем солнце забралось в зенит. При том что и встал не с первыми лучами. Впрочем, солнце сегодня – одно название. А с утра так и вовсе тучи висели. Но Золотой Бог, которого почитают сарматы, всё же выбрался проводить внука.

Племя Мадия называет себя роксоланами. Говорят, когда-то они потрясали границы Империи вместе с царём Митридатом. Это было давно. Потом пришли гунны и рассеяли славных воителей. Но жалкие осколки былого сарматского союза племён до сих пор помнят славу предков. Впрочем, как и мой народ, давно ставший отражением гордых покорителей-римлян. Мы и говорим уже чаще на латыни, чем на родном языке. Свои же подвиги – только в преданиях, которыми до тошноты меня потчевал великий Корисий.

Говорят, прежде все сарматы были кочевниками. Эти времена тоже прошли. Нынешнее поселение Мадия больше напоминает осёдлую деревню, впрочем, несколько странную. Рядом с постоянными жилищами из сырой глины под соломенными крышами стоят шатры из войлока и кож. Летом люди предпочитают селиться в них. Это я могу понять – блох на земляном полу не счесть.

Эти блохи, должно быть, здорово досаждали бедной девице, которую сарматы поместили в зимнем доме. У дверей торчал парнишка её лет и с любопытством заглядывал внутрь. Хоть я не собирался заходить, это меня заинтересовало.

Девку привязали за руки к низкой потолочной балке. И парочка юных засранцев во всю лапала её, тихонько похохатывая. Амазонка корчилась, кусая губы, но молчала.

Затрещины я им отвесил крепкие. Хотелось дать посильнее. Что вы за мужики, если вам нужно связать женщину, чтобы к ней подойти? Я ни одной не брал силой. А их у меня было много. Кажется, щенки не на шутку испугались. По крайней мере, к двери отползали на задницах, не решаясь встать:

– Меч Истины, не сердись… мы не хотели ничего такого…

– Вина этой девушки не доказана! Кто позволил вам глумиться над ней? Хотите, чтобы здесь было три десятка воительниц с лунными стрелами?

Это соображение их способно остановить. Такое без слов понятно. А глумиться никто не разрешал… так и не запрещали же! Для Мадия всё давно ясно, как только Визарий его убедил подождать? К моему другу всюду относятся с почтением. Сподоблюсь ли я когда-нибудь? Нет, вряд ли, для этого надо быть совершенным героем. Не люблю героев. А я кто? Сам не знаю… Но издеваться над беззащитной девкой никому не дам!

Похороны начались, когда солнце взошло в зенит. В степи к северу от кочевья уже высился десяток курганов. Среди них насыпали ещё один, пока невысокий. В центре установили деревянный сруб. Воины положили в него тело головой на север. А потом в курган понесли дары. Седоусый Мадий не лил слёз, но мне сказали, что Гаяр был любимым из пяти его сыновей. Вождь положил в могилу зеркало – часть какого-то магического обряда.

Юные молодцы на низкорослых лошадках скакали вокруг кургана, испуская воинственные клики. Тем временем к могиле подвели дивного тонконогого жеребца – того самого, на котором ездил убитый Гаяр. Таких коней сарматы выращивают лишь для своих вождей. Жеребец нервно перебирал ногами, его тревожил запах смерти. Вождь погладил ему морду, а потом коротко ударил чеканом. Конь повалился прямо в приготовленный для него отсек. Потом могилу закрыли, а на насыпи установили деревянное сооружение и подожгли его. В этот миг я увидел игреневого жеребца.

На нём сидел белокурый статный воин, выделявшийся среди невысоких смуглых сарматов, как денарий в горсти медяков. Он не принадлежал к их племени – на что угодно спорю! Степняки иначе устроены – легче в кости. Рядом с усатым красавцем верхом на рыжей кобылке гарцевала девица ему подстать: высокая, с длинными белыми волосами, распущенными по плечам. Несколько тяжеловатые черты делали её лицо холодным и неприветливым. Или, может, всё дело в гримасе, что кривила тонкие губы.

– Кто эти люди? – спросил я у сармата, понимавшего греческий.

– Готы, наши соседи, – ответил мне парень. – Хильда, дочь вождя Вульфилы. Она была невестой Гаяра. А воин – её брат Теодорих.

Вот так чудеса из-под кровати!

– Мадий хотел породниться с готами? И все были согласны?

Разговорчивый толмач откликается охотно:

– Были споры. Но вместе легче противостоять врагам. А Хильда любила Гаяра.

Никогда бы не подумал! Или девица слишком горда, чтобы удариться в слёзы. Слыхал я о готах, крепкий народ. Их вождь Аларих взял Рим. Правда, говорят, проникнуть за стены помогла измена.

В любом случае, Визарию надо об этом знать: о наречённой убитого и её брате на игреневом коне.

Аяна

Я сведала его гнев. Больше не хочу!

Назавтра Мирина отпустила Визария. А мне велела ехать следом.

– Если поймёшь, что замышляет против нас – убей!

– А Зарина? – осмелилась я спросить.

Великая Мать отворотилась.

– Если сможешь, спаси её, – промолвила, наконец. – Я не верю, что это сделает чужак. И не хочу.

Одинокий всадник в степи виден далеко. Я ехала на расстоянии полета стрелы. Он тоже видел меня. Визарий выпросил у Мирины Луну. Не знаю, почему она позволила.

Чужак не спешил. Добрался до брода и там исчез из виду. Дорога шла под уклон, я всё ждала, когда он появится за рекой. Но его не было, тогда я решилась подъехать.

Не знаю, почему он задумал остановиться – до темноты далеко. Ночлег обустроен, кучка хвороста в очаге, но Визария не видать. Луна приветствовала меня тихим ржанием. Я погладила храп, призывая к молчанию. А сама оглядела стоянку. Под коренастым вязом большой свёрток жёсткой ткани. У долговязого чужака при себе ничего. Стало быть, тюк оставил его товарищ. Теперь я уверена: они условились встретиться тут. В тюке рубашка небелёного полотна – не гораздо сработана. Я лучше тку.

Светловолосый товарищ Визария не оставил его меч. Или хитрый чужак успел найти его, пока я подошла. Этот меч я бы посмотрела. Даже издали он необычно гляделся. Я сама хорошо дерусь, но у нас в ходу короткие акинаки , как у прежних насельников степи. Сарматские мечи, какими дерутся конные, нам не по руке – больно долгие. Страшное оружие Визария на них чуток похоже. А может, оно подобно тяжелым клинкам готов?