Текст книги "Меч истины (СИ)"
Автор книги: Atenae
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)
– Спасибо, Тавр, ты мне очень помог!
Великое облегчение отразилось на моём лице. Корчмарь налил мне в кружку вина, я торопливо выпил, потому что меня вдруг затрясло.
Значит, в начале весны она была жива. И здорова настолько, что ухитрилась поднять мою спату на какого-то христианина. Моя жена никогда не отличалась миролюбивым характером.
– А тот монах, он остался цел?
– Вот этого не знаю. Он ушёл вслед за ними, и больше никто его не видел.
Не хотелось думать плохого. Чем же задел её тот незнакомый человек? Я чувствовал, что это как-то связано со мной.
Кстати, пировал я уже без спутника. Когда мы пришли в корчму, Урса молча кивнул мне на прощание и растаял в сумерках. Не думал, что мне придётся увидеть его снова. Но мало ли, чего я не думаю?
За дверями корчмы послышался шум, голоса, потом крики. Некоторые из них были криками боли.
Корчемный вышибала шагнул за дверь. Я тоже поднялся из-за стола. Никто не подряжал меня наводить порядок, но раз Визария тут помнили, может, хватит моего появления, чтобы утихомирить дерущихся. И Тавра стоило отблагодарить. Положив руку на меч, я вышел наружу.
Снаружи всё обстояло хуже, чем думал. Нет, это не пьяная драка. Из дверей корчмы пробивалось достаточно света, к тому же ночь выдалась лунная, так что я сразу разглядел происходящее. Несколько детин, непонятного, но воинственного вида, зажали в угол двора моего сегодняшнего знакомца. Детины были из той породы, которая обильно расплодилась в наше время по всем местечкам приграничья: то ли стража, то ли разбойники, то ли наёмники. Думаю, при случае они бывали и тем, и другим, и третьим. Интересно, в какой роли они выступают сейчас?
И эти детины понятия не имели, что такое настоящий боец. Иначе не полезли бы всей кучей на Урсу. Он был щуплее любого из них, вот громилы и вообразили, будто сумеют его одолеть. Что же, они за это уже поплатились. На земле громко скулил один из нападавших. Рядом лежала его правая рука, отрубленная по локоть. Остальные, ворча, сгрудились поодаль, сжимая короткие, грубой ковки мечи. Глупость делали. Если бы Урса пожелал напасть, разметал бы их, как кучу камней: нельзя так толпиться, это мешает работать клинком.
Урса пока не нападал. Он стоял у поленницы, ощетинившись мечом и длинным кинжалом с гранёным лезвием.
– Что здесь? – спросил я, стараясь выглядеть как можно более грозно.
Никогда не говорил громко. У меня низкий голос, его, как правило, слышат. Сейчас тоже услышали. Громилы обернулись ко мне. Тот, кто выглядел предводителем – коренастый крепыш с непропорционально длинными руками – не проявил никакого почтения:
– Кто ещё тут?
Но за моей спиной обнаружился Тавр, который совсем не желал, чтобы на его постоялом дворе совершилось убийство.
– Ты хочешь познакомиться с мечом Визария? Отвечай, когда тебя спрашивают, Сострат.
Всегда удивлялся эффекту, производимому моим именем. Громилы задвигались, зашептались, потом обезьяноподобный Сострат подошёл ко мне.
– Этот человек – убийца, – внушительных размеров длань указала на Урсу.
– Предположим. Кого он убил? И почему вы нападаете на него толпой?
– Это стража, Визарий, – пояснил мне Тавр. Услыхав про убийство, он сделался мрачнее.
– Стража, говоришь? Так. Кто убит, где и когда?
Когда я говорю таким тоном, отвечают обычно без задержки.
– Тут одного в своём доме зарезали, – Сострат неопределённо мотнул головой куда-то влево.
Урса мог зарезать – в этом я убедился нынче днём. Причём он мог зарезать быстро и без особых колебаний. Но я ему обязан.
– И вы считаете, что убил этот человек? Почему?
Вот это для них был самый странный вопрос. Сострат обстоятельно пояснил:
– Никто его не знает. А оружия на нём, как косточек в малине. Он это, больше некому!
Как всегда в маленьких посёлках, во всём виноват чужак. Встревать не очень хотелось, я ещё не здоров для судебных поединков. Но это же Урса, четверть медведя.
– Отменная логика. Меня ты тоже не знаешь. И я вооружён. Выходит, я тоже убийца? Не многовато ли кандидатов? Убери своё оружие, Урса. Никто не станет на тебя нападать, пока я не назову виновного.
Он криво усмехнулся, но меч и кинжал спрятал.
– Веди на место, – приказал я Сострату.
И мы со стражниками проследовали к месту преступления всё той же нестройной толпой. Урса шёл в центре большого круга, его не разоружили, и приближаться к нему побаивались.
Дом стоял на краю погоста. В ноздри ударил резкий запах, это было жилище скорняка. Убитому повезло, что его вообще обнаружили – среди такой-то вони.
В доме было всё перевёрнуто вверх дном, словно там боролись. Или что-то искали. Последнее вернее. Так. Хозяин – здоровенный малый, среди скорняков мелких не бывает. Лежит на полу вниз лицом в луже собственной крови. Запах разложения за вонью гниющих кож неразличим, но червей на трупе ещё нет. Недавно зарезали. Я осторожно подошёл к убитому, стараясь не наступать на кровь, хотя она успела уже застыть. Кровь сворачивается быстро. К сожалению, я не знаю способа верно определить время смерти.
Так, а вот это уже интересно! Справа от убитого на краю кровавой лужи отпечатался след. Отпечаток неполный и нечёткий, он ведёт к окну. Тот, кто наступил здесь, прошёл до того, как кровь свернулась. То есть в первые же мгновения.
Я обернулся:
– Урса, разреши мне осмотреть твою обувь.
Мой спаситель криво усмехнулся, потом молча отошёл, поднял стул, сел на него и задрал ноги на стол. Вот так, значит?
Я внимательно осмотрел его подошвы. На ногах Урсы были мягкие кожаные сапоги со шнуровкой, довольно новые. Я сам такие носил, очень удобно. Никаких кровавых следов на подошвах. Кровь очень трудно отмыть, след всё равно остаётся. Он скорняка не убивал. Впрочем, я был в этом почти уверен и прежде. Мы вошли в посёлок на закате, расстались ровно настолько, чтобы я успел утолить голод и любопытство. Чтобы он за это время нашёл человека и за что-то его убил? Очень сомнительно!
– Этот человек – не убийца, – громко сказал я.
Провожатые, толпившиеся в дверях и пытавшиеся просовывать головы внутрь, натыкались на внушительный кулак Сострата, который тот совал любопытным под нос: «Не мешать!»
Когда я произнёс свой приговор, Урса иронически приподнял красивые брови, снова усмехнулся, потом опустил сапоги.
– А кто убил? – поинтересовался Сострат.
– Терпение, – я выпрямился.
Пожалуй, убийцу всё же надо найти, иначе завтра эти умники нападут на кого-нибудь ещё. Я продолжил осмотр. Итак, скорняку перерезали горло. В драке или… надо осмотреть его руки. Света не хватало. Я взял со стола опрокинутый светильник. Масло из него почти выбежало, но немного ещё оставалось. Вполне хватало посветить. Рядом валялась опрокинутая кружка. А на полу под столом – ещё одна, разбитая вдребезги. Уже хорошо.
Так. Кулаки не разбиты. Безоружен. Под ногтями нет крови. Он не сопротивлялся. Следы борьбы изобразили, чтобы ввести в заблуждение тех, кто будет разбираться. И почти ввели. Сострат и его команда убеждены, что убийца – чужак. А покойник ему доверял, иначе не поил бы вином. И не повернулся бы спиной. Вот тут-то убийца и перерезал ему горло. Следы крови по стенам – ударило струёй. Преступника должно было изрядно забрызгать. Одежду он, конечно, сменил. А вот сапоги… одна надежда…
Повернулся к присутствующим.
– Я пока не знаю, кто его убил и за что. Но у преступника кровь на сапоге. Ищите того, у кого выпачканы ноги.
Больше я, пожалуй, тут сделать не могу. Разве что… На краю посёлка, с восточной стороны, протекала жиденькая речушка – три шага в ширину. Берега речки обильно заросли терном, орешником и крапивой. Одно только место есть, где к воде легко подойти – водопой для скота.
Я тихо произнёс:
– Урса, не желаешь поохотиться?
Во всём посёлке было только два человека, о которых я точно знал, что они не убивали: он и я. И на случай, если убийца окажется проворным, мне не помешает напарник. Я к этому слишком привык. Этот парень напоминает Лугия. Мне хотелось, чтобы он был рядом в момент сшибки.
Он коротко глянул на меня, потом кивнул. Мы прошли сквозь толпу и в полном молчании проследовали к водопою. Куст орешника скрыл нашу засаду. Я ничего не объяснял. Урса – бывалый парень. Кажется, он всё понял сам.
Надежда была, конечно, зыбкой. Для такого дела воду можно набрать и в колодце. И всё же убийца пришёл именно к реке, уже на рассвете. Конечно, ему ведь надо было распоряжаться, делать вид, будто ведёт следствие. Визария слушать. И он не мог исчезнуть с глаз, не вызвав подозрений окружающих. В предутренних сумерках к воде подошёл человек, приметную фигуру которого я бы ни с кем не спутал. Человек уселся на травянистую кочку и принялся отмывать подошвы сапог. Я отвёл ветку орешника и вышел из своего укрытия.
– Зачем ты это сделал, Сострат?
Он резко обернулся, потом соскочил в воду – она была ему до паха. Кажется, мгновение раздумывал, что предпринять. Его рука потянулась к мечу. Я стоял, не трогаясь с места. Бегать ещё за ним! Бегун из меня сейчас, как из надгробной статуи. Обидно, что драться надо. Хотя, это умелец из того разряда, каких я убиваю одним ударом.
Кажется, Сострат это тоже понял. Он повернулся и тяжело побежал, хлюпая в воде. Дно речки, наверняка, было илистым и топким. Я обернулся попросить Урсу догнать его. Но странный парень уже сам принял решение. Метательный нож, который он мгновенно достал, словно ниоткуда, остановил убийцу. Сострат вскинул руки и грузно рухнул в воду лицом. Течение, которое в таких забавных речках бывает странно быстрым, подхватило тело.
– Зачем? – только спросил я.
Он неторопливо усмехнулся, а мне некогда было ждать ответа. Пришлось прыгать в воду и догонять уплывающий труп. Я выволок его на берег, проклиная всё на свете. Таскать тяжести пока не готов. Мокрые штаны и сапоги тоже настроения не улучшали. Одно хорошо – мне не придётся сегодня драться.
Урса спустился ко мне, помог поднять мертвеца на сухой берег, потом вынул нож из спины и быстро спрятал. Я опять не уследил, куда.
– Зачем? – повторил я.
– Это отродье шлюхи обвинило меня в своём преступлении, – коротко ответил тот, с таким видом, словно это всё объясняло.
– Да. И поэтому я должен был вызвать его, чтобы Правда Меча подтвердила справедливость приговора.
– Я сам могу за себя постоять, – презрительно ухмыльнулся молодой человек.
Я только покачал головой. Он уже шагал вверх по берегу. Потом обернулся и бросил мне:
– Ты же говорил, что пока не можешь сражаться.
Разве кто-то меня когда-то об этом спрашивал?
*
В посёлке мне пришлось потерять весь день. Вначале дожидался пастухов, которые помогли мне перевезти тело. Потом несколько раз объяснял всё местной общине. Потом осматривал дом Сострата. Причина убийства была до отвращения простой: кубышка с горстью серебряных монет обнаружилась в подполе. На краях горшка виднелись кровавые отпечатки.
В общем, к тому времени, как я покончил с делами, трогаться в путь было поздно. И я решил заночевать у Тавра. К тому же, прошедшую ночь я провёл без сна и сейчас больше, чем когда-либо нуждался в отдыхе.
День прошёл на удивление быстро, возвращался я уже в темноте. Внезапный холод по спине заставил меня резко отпрыгнуть в сторону, выхватывая оружие. Короткий взмах меча прервал полёт стрелы, которая, не отскочи я в сторону, пронзила бы мне горло. Послышался удаляющийся топот.
В момент покушения я находился в полосе света, исходившего из дверей таверны. Убийца хорошо меня видел, я же не имел шансов его обнаружить. Если бы не Присутствие. Кажется, я начинал понимать суть подарка, который сделал мне Метос. Почему убийца не выстрелил снова? Я был пока вполне доступен. Или сражение с Незримым имеет какое-то значение здесь, в мире людей? Убивая бестелесное зло, я лишаю убийцу решимости? Или чего-то большего?
Впрочем, победа мне опять дорого стоила. Я едва дотащился до угла, из-за которого стреляли. Там валялся странный предмет, вероятно, обронённый убийцей. Я поднял его, уже почти ничего не видя. Теперь надо добрести до таверны. Там люди, не дадут пропасть…
…Тавр склонялся надо мной и лил воду на лицо. Я закашлялся:
– Спасибо, больше не надо…
– Что с тобой приключилось, Визарий?
Надо было как-то объяснять свою слабость.
– Не так давно я был ранен. Рана ещё даёт себя знать.
Я сел, опираясь на руки, и только тут обнаружил, что всё ещё сжимаю в руке орудие покушения.
Это был странный лук, складной, с короткими – не больше пяди – плечами. Механизм для натяжения тетивы, короткая рукоятка, чтобы держать его. Стрела из такой штучки летит недалеко. Но это оружие и не предназначено для боя. Из такого стреляют из-за угла.
Так. Что бы это значило? Безутешные подельники Сострата пытаются отомстить? Что-то многие мне пытаются отомстить в последнее время!
Урса, явившийся к Тавру перекусить и заночевать, подтвердил мои предположения:
– Это оружие наёмного убийцы. Очень дорогое, между прочим. Подаришь?
Я пожал плечами. Мне оно не нужно, разве что на память.
Урса пристально посмотрел на меня:
– А скажи-ка, Орясина, не случалось ли прежде загадочных покушений?
Я подтвердил.
– Что это было?
– В тот раз – яд. Теперь вот стрела.
– Да, вляпался ты, Визарий, – серьёзно сказал молодой человек.
Я уже понимал, какого рода занятие кормит моего нового знакомого. Слишком много на нём оружия, и при этом оно совсем незаметно. Что же, он должен знать секреты своей коллегии.
– Кто-то послал за мной наёмного убийцу, это ты хочешь сказать?
– Лучшего из всех убийц, – кивнул он. – Обычно люди этой профессии пользуются одним видом оружия. И только Выродок умеет убивать всеми мыслимыми способами. Он может сделать это незаметно, так, что ты даже не почувствуешь собственную смерть. А может доставить тебе такие муки, что смерть избавлением покажется. Ещё он любит убивать чужими руками. Так что всё это очень на него похоже. Припомни-ка, кто мог так желать твоей смерти, чтобы послать за тобой Выродка?
Предположим, таких желающих много. Но слова «наёмный убийца» будили ещё одно воспоминание…
– Прокл! – вырвалось у меня. Не то, чтобы я уверен был в неуёмной злопамятности епископа, но он так хотел, чтобы я сразился с каким-то чудовищем.
– Кто такой Прокл?
– Епископ Истрии. С ним я и впрямь крепко не сошёлся характерами.
Урса вытянул ноги и сделал длинный глоток вина:
– Святоша. А что, похоже. Они не могут убивать своими руками. Берегись теперь, Визарий, – а потом добавил. – И знаешь, что ещё? Выродок очень не любит, когда кто-то уходит из его лап живым. Каждый последующий способ убийства будет более жестоким и мучительным, чем предыдущий. Тебе повезло уже два раза. Теперь он очень голоден и зол. Пожалуй, лучше, если я буду и дальше тебя сопровождать.
Его проворные руки умело разбирали орудие покушения и прятали части в какие-то потайные карманы.
*
Урса ехал на невзрачном гнедом меринке, который всё же имел неплохую рысь. Но вид этого одра… надо же было хозяину как-то выглядеть незаметным при его броской и странной красоте. А ничто так не определяет отношение окружающих к всаднику, как вид его лошади. Моя тонконогая Альба сама притягивала взгляды, которые затем с уважением скользили по мечу. Вот, а потом скажут, что здесь проезжал Визарий. Словно кто-то видел Визария!
Скажут: проезжал Визарий. И с ним кто-то ещё. Этот кто-то внимания не заслуживал, о нём не вспомнят.
Хорошо, что мои близкие не умели быть незаметными. Их запоминали там, где они проходили. Миновав побережье Понта, я уже точно знал, что все они живы, и их даже прибавилось. Люди говорили о хромом монахе, следовавшем с повозкой. У меня отлегло от сердца: беды не случилось. Кажется, они шли дальше, на восток. И я шёл по их следам вдоль берега Меотиды. И Урса ехал со мной.
Держался он отчуждённо. Я и сам неразговорчив, с ним же мы за неделю перекинулись хорошо, если десятком слов. В дороге он был всегда чуть поодаль: если я ехал, не торопясь, Урса уезжал вперёд; если же я погонял, он предпочитал отстать.
Окрестности Меотиды бесприютны. Топкие пресноводные лиманы, где лошади вязли по колено, ранясь осокой и камышом, встречали нас тучами комаров, вынуждая подняться повыше в степь. Но в степи не было воды, и мы поневоле должны были держаться недалеко от моря, спускаясь к нему время от времени.
Мой спутник заговорил, когда пошла третья неделя совместного путешествия. В тот вечер мы повстречали некрупную речку, и, находясь на высоком её берегу, решили повременить с переправой. Вода была рядом, комаров не очень много. На обрыве, где мы устроились ночевать, рос гигантский тополь, склоняя ветви к самой воде. Урса взобрался на него и наудил рыбы быстрее, чем я обустроил стоянку. Вечером мы пекли рыбу на углях и пили вкусную воду: у реки был песчаный берег, вода, пройдя сквозь песок, казалась даже сладкой.
– Почему ты полез меня защищать? – спросил вдруг Урса.
Между нами так мало произошло за это время, что я сразу понял, о чём он говорит.
– Ты не был виноват.
Он усмехнулся:
– Тебя называют Мечом Истины. А ты не понял, что имеешь дело с обученным убийцей?
– Я давно понял, кто ты, Урса. Но это не имело значения. Скорняка ты не убивал. К тому же, положение было сложное: одного стражника ты искалечил, мог пострадать кто-то ещё.
– Ну и что? Они должны быть готовы к этому, если взяли в руки мечи.
– Иногда люди берут мечи для самозащиты.
– Какое мне до этого дело? Те, кто держит оружие, отличаются от обычных людей. Оружие обязывает к уверенности, мощи, умению. И если эти придурки нацепили на пояс ножны, они вступили в сообщество тех, над кем властны иные законы. Законы жизни и смерти. Сострат и его ублюдки не заслуживали своих мечей.
Это была самая длинная и самая страстная речь, какую я слышал от него. И самая странная, к слову сказать.
– Надо очень не любить людей, чтобы выбрать такое ремесло.
– Да. А за что их любить?
И за этими словами куда как многое стояло.
– Скажи мне, Урса, кто были твои родители?
Я не ожидал вспышки.
– Какая разница? – внезапно вскричал он.
Значит, моё предположение верно. Такая апология меча могла означать только одно…
– А если мама была портовой шлюхой, это что-нибудь значит? – резко спросил Урса, нагибаясь к огню, чтобы видеть мои глаза.
– С какой стороны смотреть. Это ничего не значит для меня, не этим определяется моё отношение к тебе. Но это много значит для некоторых людей. И для тебя самого, к сожалению.
– А тебе, выходит, всё равно?
Я пожал плечами:
– Мой отец был из благородных. Я же пять лет пятнал арену своей и чужой кровью. Позор – понятие относительное. Важно то, кем ты сам себя ощущаешь.
– Если б я родился раньше, то хотел бы стать гладиатором, – с угрюмой уверенностью произнёс молодой человек. – Я слышал, туда охотно брали свободных. Подписал контракт – и всё.
– И что же в этом так тебя привлекает?
– Возможность безупречно владеть оружием. Входить в сообщество тех, кто властен над чужой смертью. Вызывать уважение своим мастерством. И умирать со славой, под гром восторженных криков. Жаль, что игры отменили.
– Да, игры отменили. Раз ищешь братство крови, не вступить ли тебе в легион?
Он презрительно отмахнулся:
– Это совсем другое! Легионер, который бредёт, нагруженный, как мул, а потом стоит или бежит, подчиняясь чужому приказу, как тупое животное. И умирает в толпе, падая под ноги идущим. Какое уж там мастерство!
– Но иногда он умирает «за алтари и очаги».
– А у меня нет алтаря и очага! – с вызовом воскликнул Урса. – Я сам хочу быть себе господином. Чтобы мной не могла помыкать чужая воля. Воля тех, кто просто богаче и знатнее меня.
– Бедный Урса, ты так мало знаешь о том, как, в действительности, устроен мир. Ищешь силу совсем не там, где она есть.
– А ты знаешь?
– Я кое-что в этом мире видел. Достаточно, чтобы знать: сообщество гладиаторов – миф. Не было братства между людьми, которые убивали друг друга по чужой указке. На моей спине есть следы кнута. Они остались с тех пор, как я отказался добить на арене друга. Те, кто их мне оставил, сражались рядом, а потом они же меня связали. Но когда меня пороли, право, я был свободнее их.
– Что ты называешь свободой? – ядовито спросил он.
– Возможность самому решать, как жить, за кого и за что умереть.
За что – наверное, это он уже понимает. А вот за кого… Ни семьи, ни дома, ни привязанностей. И парень всерьёз уверен, что всё это ослабляет. Как бы не так! Должен ли я поделиться с ним недавно обретённым знанием: только привязанность даёт человеку силы жить. Жить иногда много труднее, чем умирать. Для этого больше стойкости требуется. Сказать это? Признаться наёмному убийце, что любишь кого-то, – не самый умный поступок.
– Я свободен, – сказал он. – И могу решать, как умрут другие.
– Нет, Урса, ты не свободен. Ты весь в цепях, которых сам не понимаешь. И ничего ты не решаешь, если на то пошло.
– Это почему?
Жаль, право слово. Этот парень так хорошо выучился убивать, но совсем не знает, как сам живёт. Где уж ему знать, как другие живут?
– Твои цепи – это память о позоре рождения, которую ты стремишься избыть. Неважно, что другие не знают твоего позора – важно, что ты его считаешь таковым. Это память о слабости, и страхе, которые ты испытал когда-то. Я не знаю, когда и где. Важно, что ты это знаешь. Ты цепляешься за личину наёмного убийцы, как ребёнок за юбку матери. Тебе кажется, что, внушая страх другим, ты можешь побороть свой. А так не бывает. И твой страх будет только возрастать при встрече с тем, кого ты не сможешь осилить.
Его взгляд налился мрачной угрозой. Урса опустил глаза и стал палкой шевелить головни в костре, но на лице поселилась нехорошая ухмылка. Я перестарался – его душа захлопнулась.
– Визарий, я не встречал пока людей, которых не мог бы осилить.
– А если встретишь?
– Не тебя ли? Ты мне неинтересен, старик. Ты давно пережил свою славу, и теперь тешишь себя выдумками о том, будто сам так захотел. Ведёшь смелые речи только потому, что пока я защищаю, Выродок до тебя не доберётся. Если я уйду, завтра же ты можешь проснуться голым в муравейнике!
Кое в чём он, к сожалению, прав.
– Ну, сорок пять – не такой уж старик.
– Хорошо, не старик. Развалина. Так вернее?
Так вернее. И насчёт остального тоже. Убийца угрожает мне, убийца защищает меня. Странная получается игра! Голым в муравейнике? Фантазия у Выродка, однако.
*
Назавтра мы достигли устья реки Танаис. После ночной размолвки ехали порознь. Я понимал, что крепко обидел своего защитника, и что мне это дорого станет. Но и отказаться от слов своих не мог. Этот парень сильнее, чем сам о себе думает. Но как многого он ещё не знает!
В западном краю лимана стоял рыбачий посёлок – пара десятков хижин. Урса въехал в него и немедленно затерялся среди домов. Я не торопился за ним. Разошлись дороги – ничего не поделаешь. Беречься теперь надо, вот что.
Моих в посёлке тоже видели. Я шёл по их следам, словно сматывал нить Ариадны, которую протянули между нами дружба и любовь. Старый рыбак сказал мне, что они поехали вдоль Танаиса на север. А потом отсоветовал следовать их путём.
– Лихие дела творятся выше по течению. В одиночку ты там не проедешь.
Я спросил, почему. Старик не мог ответить внятно. Что-то шамкал нечленораздельное, сплёвывал на песок. Потом махнул рукой куда-то направо:
– Туда погляди. Корабль видишь?
У меня хорошие глаза, но я с трудом различал что-то на отмели у берега. Мили четыре, если не больше. Как же далеко видит рыбак!
– И что корабль?
– На этом корабле плавал купец из Танаиса. Нынче летом тоже его ждали. А корабль вынесло пустой. Кровавое что-то сотворилось. Ждем, не дождёмся шторма, чтобы эту жуть в море смыло.
Мне хватало своих неприятностей: болезнь, поиски, Выродок на хвосте. Но мои близкие поехали в верховья, и это могло их коснуться. Я решил осмотреть корабль.
Это было небольшое торговое судно: шагов двадцать пять в длину и около восьми в ширину. Видимо, когда его прибило сюда, им уже никто не управлял. Мачты нет, она была убрана, не сломана. Похоже, в тот день, когда случилось несчастье, корабль двигался на вёслах вдоль лесистых берегов. Или вовсе стоял. Потому что мачты совсем нет на борту.
Течение, увлёкшее покинутое судно, вынесло его в море, но встречная волна развернула посудину и бросила на песчаный бар. Нос торчал почти на сухом, я подошёл к нему, едва замочив ноги, хотя от берега пришлось отойти на добрых полтора десятка шагов. Но за кормой синела порядочная глубина, там песчаный намыв круто обрывался. Корабль висел на этом гребне в неустойчивом равновесии, которое могло быть нарушено даже чайкой, севшей на борт – не то, что моим вторжением.
Для того чтобы осмотреть внутренность корабля, я соорудил себе факел. Под палубой наверняка темно. Рыбаки уже поднимались на борт, но они не захотели рассказать, что там увидели. Значит, мне предстояло смотреть самому.
Палубу успело омыть дождём, и всё же я хорошо различил обильные багровые следы. Очень обильные. В одном местё всё выглядело так, словно кто-то разделывал мясо, используя вместо колоды скамью для гребцов: расщепленное дерево, пропиталось кровью настолько, что вода оказалась бессильной её смыть. Я много видел в жизни страшного, но при мысли о том, что людей рубили здесь, словно коровьи туши, меня передёрнуло.
Люк в подпалубное помещение поднимался при помощи верёвки и палки. Примитивное и действенное устройство. Я откинул крышку, подперев её шестом, зажёг свой факел и заглянул внутрь. В ноздри ударил застарелый смрад. Свет, проникший в трюм, вызвал какое-то стремительное движение, источник которого я не разглядел. Несколько мгновений всматривался, но оно не повторилось. Тогда я перекинул ноги вниз, надеясь, что там нет воды, и спрыгнул.
Трюмы купеческих кораблей бывают глубокими. Но этот оказался самых скромных размеров. Я поднял факел и едва не задел им опорные балки палубы. Под ногами было сухо и что-то хрустело. Я нагнулся посмотреть.
Да, неспроста наверху мне вспомнилась бойня. То, что разделывали там, сбрасывалось сюда. Кости успели обглодать полчища голодных крыс. Так вот что шебуршало в темноте. Я склонился пониже и различил останки, по меньшей мере, пяти человек. Но в этот миг раздался сильный хлопок, и в трюме стало темно.
Выродок!..
Я подскочил к люку и ударил в него кулаком. Бесполезно. Он был не только закрыт, но и припёрт чем-то снаружи. Корабли строят из крепкого дерева. Даже если стану крушить его мечом, едва ли сумею пробиться.
Это же надо быть таким болваном, чтобы не подумать о возможности покушения, в одиночку отправляясь в такое место! Теперь он может не трудиться, всю чёрную работу возьмут на себя крысы. Едва только погаснет мой факел.
Мне приходилось бывать в безвыходных положениях, но ни одно, пожалуй, не грозило такой отвратительной смертью. Я ещё долго буду оставаться в живых, пока меня обглодают. Интересно, что страшнее – муравейник или это?
Впрочем, имелось одно место, где они не скоро меня достанут. Корабль не стоял надёжно на берегу, он висел на отмели, и кормовая часть опускалась значительно ниже носовой. Должно быть, волны уже пробили днище, потому что там чернела вода. Я снова поднял свой факел и побрёл на корму, погружаясь в вонючую жижу по колено. Надо будет придумать, чем заменить факел, когда он погаснет.
С тех пор, как исчез дневной свет, крысы стали наглее. Если бы я не вошёл в воду, они уже бегали бы по моим сапогам. Сейчас они копошились и пищали у границы воды. Отвращение заставило меня сделать ещё шаг назад. Я забыл, что это может быть опасно. Корабль содрогнулся и заскрипел, начиная крениться на корму. Я поспешно шагнул обратно и замер, боясь пошевелиться. Крысы с возмущённым писком отхлынули, но далеко не ушли.
Итак, у меня всё же есть возможность выбирать между смертью в их зубах и утоплением. То и другое одинаково мерзко. Какие ещё оставались возможности?
Говорят, что крысы бегут с тонущего корабля. Если, предположим, я ещё раз нарушу равновесие, и судно начнёт погружаться, они хлынут наружу. Надо только различить, через какое отверстие.
Да, но между мной и крысой есть существенная разница в размерах. То, что подойдёт им, ничем не поможет мне.
Хорошо, другой способ: отыскать дыру, через которую поступает вода, расширить её мечом до таких размеров, чтобы прошли мои плечи, и выплыть наружу. У этого плана тоже был существенный недостаток – чем шире будет становиться отверстие, тем быстрее погрузится корабль. Мне может не хватить времени.
Итак, мы вернулись к первоначальному варианту: утонуть или быть съеденным? Ничего себе выбор! А факел догорает.
Наверху что-то заскрипело. Я затаил дыхание, вслушиваясь в его шаги. Пожалуй, убийца не даст мне выбраться и не уйдёт, прежде чем всё свершится. Может, конечно, и поторопить события, пройдясь по корме корабля.
Знакомый холод обдал мне спину. Что же, меня не удивило, что здесь присутствует зло – там, наверху оно ходило во плоти. Я уже не раз задумывался над тем, что обретённое мной чутьё подобно клинку без рукояти. Я могу отвести умысел, но при этом теряю всякую боеспособность. До сих пор мне везло. В данных обстоятельствах это только ускорит мой конец. Любое резкое движение там, где я стою, – и судно поползёт вниз. Оставалось сохранять неподвижность, обмирая от ужаса, и наблюдать в последних бликах догорающего факела, как передо мной сгущается тень в чёрном плаще. В этой тени мне чудились очертания всех моих врагов. Значит, так вот они меня настигли.
Впрочем, разница всё же есть! Я могу выбирать, умереть мне от страха, или сражаться с ним. Факел в последний раз моргнул ярчайшей искрой – и погас. Я закрыл глаза, чтобы лучше видеть Чёрного Человека, и переступил, упираясь понадёжнее.
Он тоже сместился, не позволяя мне приблизиться. Перед внутренним взором мой клинок светился, ярче пламени, и я хорошо различал то, что не смог бы увидеть глазами. Противник дразнил меня, то маня в царство крыс, то пытаясь обойти по воде. Я не торопился. Мне некуда торопиться. Пусть он только подойдёт.
Скупые мои движения всё же сделали своё дело. Под днищем захрустел песок, и я почувствовал, что корабль пришёл в движение. Крысы с писком хлынули наверх. Чёрный призрак попытался напасть. Я встретил его рубящим ударом.
На этот раз мало оказалось его зацепить. Но плоть моего противника, словно сотканная из канатов и паутины, не желала сдаваться. В нёй увязал клинок. Я прилагал усилия, рубил, уже не обращая внимания на то, что корабль скользит и кренится всё больше. Шум в голове, усталость, яростные всплески меча…
Я осознал вдруг, что его больше нет, а я почти повис, уцепившись за опорную балку и тяжело дыша. Снаружи послышался стук и голос Урсы:
