Текст книги "Меч истины (СИ)"
Автор книги: Atenae
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц)
– Тебе ещё повезло. Я бегал за жирафом.
Вот, сказал. И правду, в общем-то, сказал. Но истаяла высокая тень за плечом, и в спину сразу потянуло ледяным сквозняком. А чего ты хотел? Если бы ты дал мне быть равным, я не испытывал бы растерянности теперь! Впрочем, он не слышит. Он ушёл. Я теперь уже навсегда один.
И разбираться c ламиями мне тоже придётся одному. Не надо тешить себя надеждой на призраков.
– Эй, Кратон, ты говорил, что видел ворон прежде смерти Леонтиска?
Кажется, он успел забыть. Не важно, я не забыл. Кратон захмелел слегка, пьяновато улыбнулся:
– Да, вроде что-то такое… Не помню.
– А ты вспомни.
– Ну, как я тебе сейчас… До завтра потерпи, а?
– Не потерплю. Рассказывай.
– Какой ты! Я с караваном ехал, до города ещё не добрались. У Скотьей Могилы, точно – там это было!
– Что за Скотья Могила?
– Да, было раз – стадо гнали на продажу. И молния в стадо попала. Вот картинка, скажу я тебе! На земле выжженный круг – два десятка шагов. И в кругу обугленные коровьи туши, длинные, страшные, палёным смердит. И пастухи завывают! Дурни, радовались бы, что по ним не попало! Голов пятнадцать убило разом, их закопали потом, курган сверху насыпали – Скотья Могила, стало быть.
Он странно посмеивался, рассказывая мне это, словно увиденное забавляло его. Парню не надо больше сегодня пить.
– Ну, и что ты видел у Скотьей Могилы?
– Я ж тебе только что…
– Смерть коров меня не волнует. Ты говорил, что видел там мёртвых людей. Когда ехал в Танаис, а твой дядька был ещё цел.
– А-а, ну да. Всё, как Евмен трепал. Подъехали, видим – птицы. Клюют что-то. Сармат-табунщик висел. У него лошадей взять хотели, а он не давал, дурачок. За это его и разобрали.
Да, мой ты хороший! Совеет на глазах. Домой на себе не потащу, пусть тут ночует. А мне пора уже. Вон, Пётр у двери измаялся весь, глядя на мой загул. И не ушёл ведь, святоша настырная!
Снаружи стемнело, и народ потихоньку тянулся к выходу. Оторвался от компании даже болтливый Евмен, и теперь громко прощался от порога. Я поднялся уйти. Монах встрепенулся тоже. И тут меня поймал толстый корчмарь:
– А как же деньги, добрый человек? Ты много выпил сегодня, думаешь ли платить?
Не люблю, когда с меня вот так лишнее трясут. Сейчас морды бить придётся. Давненько этого не делал – ладно, плевать! Повернулся к Петру:
– Домой ступай. Я тут потолкую ещё.
Он хотел спорить, потом глянул на меня и не стал. Понял, что бесполезно. Я подождал, пока он уйдёт, и повернулся к хозяину:
– Так чего ты с меня хочешь, жирный? Я оплатил всё, что заказал.
– Как же! А последний кувшин?
Последний. Тот, что принёс Кратон. Вот глист, надрался до сладких соплей, а я платить должен!
Линялый уже храпел с присвистом на столе. Я пожелал ему самого страшного кошмара и только собирался ответить, как снаружи раздался истошный визг, заставивший умолкнуть всех в таверне. Я ломанулся к двери, а за мной корчемный вышибала, которому хозяин поручил выколотить с меня плату. Плата убегала, вот он и заторопился. Если подумать, именно эти пять талантов дурного мяса меня и спасли.
Танаис – город руин. Сплошные пустыри да развалины. Я помчался на звук – в какие-то лабиринты битого камня. Люди там обычно не ходили, а кого-то вот занесла нелёгкая.
Визжал Пётр, развалившись на земле в нелепой позе. Я даже не сразу понял, что с ним не так. Над монахом на корточках сидел кто-то тёмный и странный. Услыхав мои шаги, пружинисто отпрыгнул и развернулся, показывая длиннющий нож. Поодаль, освещённое луной, лежало ещё чьё-то тело.
Моё появление убийцу не напугало. При виде меня он плотоядно ощерился. И подпрыгнул, как лягушка, на согнутых ногах. Я вынул меч, но в этот миг кто-то сзади рухнул мне на плечи. Я упал коленями в щебёнку, понимая, что это уже всё. Но тут затопали шаги слоноподобного вышибалы, и нападающие ночными тенями растворились в темноте.
Поднимаясь, я ощущал, как сердце бешено колотится в груди, мешая дышать. А ноги сделались очень тяжёлыми. Я переставлял их с трудом, приближаясь к христианину.
Убийца вспорол ему живот. Монах скулил всё тише, пытаясь зажать руками рану, кишки склизкими змеями шевелились между пальцами, и руки казались чёрными, а лицо – совсем белым.
Я обернулся к вышибале:
– Эй, туша! Беги ко мне домой, Жданку веди. Да скорее, ламии тебя заешь!
Только на жену мою вся надежда. Она умеет лечить, кровь останавливает словом. Только бы успела. Я сел подле Петра, положив свои ладони поверх его перепачканных кровью рук, и уже понимал – не успеет.
Жизнь вытекала из него. Он больше не стонал, дышал коротко, рывками, а белые волосы склеил предсмертный пот.
– Скажи что-нибудь! Мне скажи, чтобы я мог их найти!
Но он ничего не сказал. Раскрыл рот ещё пару раз, судорожно клацая зубами, а потом руки поползли вниз, и взгляд остекленел. Зачем было его убивать?
Второй труп оказался болтливым Евменом.
Из темноты возникали новые люди. Появился и стратег Александр, сопровождающий Аяну и Жданку.
– Ты хоть успел их разглядеть? – спросил он.
– Одного, и то не слишком.
– И что ты можешь сказать?
– Это были не ламии!
*
Приходилось ли Визарию стоять над телами тех, кто погиб его попущением? Он никогда не говорил об этом. Он вообще мало говорил. Этот опыт мне тоже пришлось обретать самому.
Мы хоронили Петра на третьи сутки, как заведено у христиан. Вырыли яму в степи к западу от городской стены. И Томба поставил на могиле крест, связанный из двух палок:
– Ему бы понравилось.
Аяна молча кивнула. Я подумал, что эту новую потерю она перенесёт тяжелее всех, но амазонка была спокойна. Никто из нас не знал, как полагалось провожать христиан. Мы просто постояли у могилы и пошли обратно. Закатное небо было выцветшим и белёсым, и одинокий крест на холме казался стоящим у самого края мира.
У Визария как-то всегда получалось делать и думать одновременно. Я же обнаружил, что крепок задним умом. Только вечером, когда Жданка уложила детей, а мы с Томбой усидели на пару кувшинчик боспорского вина, у меня стали появляться мысли. Они были назойливы и мучительны, и всё сводилось к одному: почему погибли Пётр и Евмен? Почему пытались убить меня, я как-то не задумывался. Чего ещё ждать при моём ремесле? Что меня на свадьбу позовут?
Стратег утверждал, что ночной грабёж не в традициях Танаиса. Да я и сам был уверен, что это связано с моим походом в таверну. Евмена могли убить за то, что слишком болтал. Я бы сам его убил, доведись мне пообщаться с ним не столь короткое время. Что же такого он сказал, чтобы заслужить две пяди железа в кишки?
Сначала говорили о рыбалке. Ничего интересного для меня. Разве что молчаливый Лин упокоил говоруна, охраняя рыбные места. Ага, потом… Потом вспоминали про ворон, которые вьются над трупами. И Евмен сказал, что видел это раз пять. Я не поверил. И никто не поверил, по-моему. А если правда? Уже не расспросишь – некого. Потом… потом зашла речь о пропавших. Евмен стал набиваться на разговор об изгнанниках Скильдингах, своих соседях. И к нам подошёл Кратон. Не ко времени подошёл, ещё бы парой стаканов позже!
Решительно, мне не думалось, особенно после боспорского. И как Длинный ухитрялся пить любое вино, как воду из колодца? Дав себе зарок подумать завтра, я пошёл спать в конюшню. Я подле смерти ходил, мало ли? Вдруг оно моих зацепит? Прежде не думал о таком, но чего в голову не придёт, когда жена – ведьма. Да и странная она стала, как в Танаис приехали. Что-то чужое между нами появилось. Но мне некогда было разбираться.
А назавтра с утра я пошёл разыскивать стратега. Отыскался он на постройке стены. Давно протрезвевший Кратон был рядом, как и всегда.
– Скажи, Александр, ты такого человека в городе не знаешь? Щуплый, рожа узкая, с бородкой. Глаза узковатые тоже. Гибкий, прыгает, как жаба. Росту небольшого, длиннорукий.
А ведь много я успел запомнить, если вдуматься, пока эта жаба ко мне с ножичком скакала!
Стратег думал недолго:
– Это Кикн, сын Деметрия. Где ты видел его?
– Не где, а как. Этот Кикн меня прирезать хотел. И, похоже, что он Петра с Евменом уходил. Где мне его найти?
Кратон и Александр обменялись взглядами. Потом стратег сказал врастяжку:
– Не получится его найти. Кикна в городе быть не должно. Его ведь изгнали лет пять назад.
Ага, только он об этом видать забыл! Или через стены попрыгать захотелось. По родным улочкам с ножиком поскакать.
– Это он – сын мясника, зарезавший собаку?
– Если бы зарезавший! Видел бы ты, что сотворил этот ублюдок! Он её на куски порвал.
– На куски, говоришь? Как необычно! Такого в Танаисе не водится, правда?
Стражи порядка снова переглянулись. Потом Кратон нерешительно произнёс:
– Ты думаешь, что ламии…
– Я не думаю, что ламии. Я думаю, что один мужик меня держал, а другой резать собирался. И этого другого вы с позором из города изгнали. За то, что он из мяса мозаики делал.
А вот о том, втором, мне следовало подумать. Кикна в корчме не было. Я не заметил, и другие не заметили. Его бы узнали, Евмен, земля ему пухом, точно бы не смолчал. Значит, наши разговоры слушал кто-то ещё. Но кто?
Вот когда я снова жалел, что со мной нет Визария. Он умел запоминать увиденное в мельчайших деталях и с первого взгляда. Боги дали ему хорошие глаза. Я же лучше помнил речи.
По речам же… Когда я пришёл, в корчме сидело… сколько же человек? Так, за столом с Евменом: Лин, рябой арфист, долговязый юнец, спрашивавший про ламий, ещё какой-то не очень заметный мужик. И всё. Нет, был ещё придурковатый сопляк, которого Кратон согнал. Он за всё время не произнёс ни слова. За соседним столом двое, но они ушли ещё раньше, чем появился Кратон. Потом, после Кратона, приходили многие, но разговор тогда уже закончился. Итак, кто-то из тех, кого я видел за столом.
Кратон? Исключено! Он дрых, как бревно, когда я убегал на крики.
Из Евменовой компании раньше всех ушёл Лин. А потом исчез придурковатый сопляк. Остальные вроде ещё оставались. Лин или сопляк? Конечно, Лин! У сопляка сил бы не хватило меня держать, руки были мужские.
А может и не Лин. Трактирщик или вышибала тоже слышали разговор. Вышибала отпадает, он прибежал следом за мной. Трактирщик тоже – и по двум причинам. Он был в корчме, когда Пётр закричал. И потом, ну не осязал я его брюхо спиной. Нападавший твёрдый был, как доска, и очень сильный. Воин, а не пузырь с вином.
Впрочем, второй мог быть и не из таверны. Кто-то услышал разговор, вышел наружу и предупредил Кикна, а потом спокойно вернулся обратно. Нет, не только Кикна, ещё кого-то. Ох, не нравится мне это множество тёмных личностей за порогом. Я предпочитаю обходиться известными. А значит, надо искать Лина!
Лин был на рыбалке со вчерашнего дня. Я выпросил лодку у вдовы Евмена. Она сказала, где взять, не спрашивая подробностей. Думаю, она даже не очень понимала.
На реке было пустынно. Рыбаки предпочитали сидеть в харчевне, поминая убитых. И только волосатый ушёл на лов. Странно, если вдуматься.
Лодка была старая, с давно не мазаными уключинами – они орали на всю реку. Я грёб, ругая себя за то, что не догадался взять масла. Впрочем, я ведь домой не заходил. Я вообще никому о своих планах не сказал. Чем меньше народу знает, тем безопаснее, особенно если учесть, что я поехал один, а на Танаисе и большими ватагами мужики пропадали. Надёжнее тайком и в одиночку. Когда бы не уключины. Я часто останавливался, подливал в них воды, тогда они скрипели несколько тише.
Танаис – река причудливая, на ней и заблудиться недолго – столько рукавов, затонов, проток. Порой вдоль берега стоял такой камышовник, что боевым кораблём не пробить. Впрочем, в такие места я не совался – нетронутый камыш и с воды видать. Меня интересовали места, где могла пройти рыбачья лодка. И оставить следы.
Протоки неожиданно закончились, и вновь впереди развернулся широкий плёс. Впрочем, у левого берега темнел, уходя в камыши, ещё один рукав, но мне надоело цеплять стебли веслами, и я поплыл стрежнем, решив, что вернусь обратно, если не найду следов.
И тут к плеску воды и вою уключин стал добавляться какой-то звук. Отдалённый шум, похожий на… Многоголосый, отрывистый, высокого тона… – вороний грай!
Честно скажу, не хотел я услышать этот звук. Хотя был внутренне готов, не зря слушал в трактире про него в четыре уха. Лин?
Вороны кричали ниже по течению. Я не решался приближаться к берегу, поросшему густым ольховником с непролазным подлеском. Хотя понимал, что стрелой из кустов меня и без того можно снять: лодка, как пуп посреди живота – слепой не заметит.
Ольховник пошёл на убыль, вороны галдели всё громче, взвиваясь с верхушек здоровых дубов. Дубрава прозрачна, ничего там не растёт, кроме травки по щиколотку. Удобно к берегу подойти, удобно караулить.
Вот только сейчас едва ли там кто-то был, кроме ворон. Чем ближе я подплывал, тем нестерпимее становился тяжкий запах смерти. Кто бы это ни был, его не сегодня убили. Я отыскал лоскут и завязал лицо, но не чуять совсем – не получалось.
Нет, нынче на деревьях висел не Лин. Или не только он. Едва не сотня ворон снялась с места при моём появлении. Снялась – и вновь опустилась на ветви, где была пожива.
Меж дубов стоял торговый погост: дощатая пристань на сваях, сараи для товаров. Всё пусто. Если не считать воронья.
Пристань показалась мне очень тёмной, это странно – постройки вроде недавней, дерево свежее. Я в последний раз толкнулся вёслами и сложил их. Пока лодка медленно скользила к берегу, потянулся за мечом. Стараясь не шуметь, накинул чалку на верхний конец сваи. Впрочем, едва ли меня можно было услышать за птичьим гвалтом. Пригнувшись, скользнул на пристань.
Неудивительно, что она выглядела тёмной. Местами доски были залиты кровью сплошь. Дожди взялись поливать исправно каждый день, но они не сумели смыть кровь до конца – больше растеклось кругом. Приходилось по ней ступать.
Я заставил себя поглядеть на деревья, на которых пировали вороны. Останков было много. Не один человек, и не два. Кто, откуда? Кроме этих страшных украшений и обагрённых досок пристани – никаких иных следов: ни повозки, ни корабля. Корабля?.. Какое-то длинное древо болталось на отмели ниже по течению, но я не пошёл смотреть. Мне на погосте зрелищ хватало.
Бандиты развесили по деревьям руки и ноги. Изредка на них были видны окровавленные, исклёванные лохмотья, но опознать что-либо по этим обрывкам даже Визарий не смог бы. Торс мне попался только один. Он был насажен на рожон в том месте, где пристань сбегала на берег. Мужчина, немалого роста и широкий в плечах. Голову сняли не мечом. Шея была словно изжёвана. Я многое видел в жизни, но от этой картинки меня едва не стошнило. Навидавшись такого, я сам готов был поверить в ламий.
Голова отыскалась поодаль, в кругу сараев. Она торчала на длинном копье. Птицы успели расклевать её, но не настолько, чтобы неузнаваема стала благородная седина и правильные черты лица. Не стоило тебе ездить по реке, Филомен!
Я долго стоял перед ним, туго соображая. Удалось бы остановить его, если бы смерть Петра не отвлекла меня? Что изменилось бы, отправься я с ними? Тоже б на деревьях висел?
Вот и ушёл Филомен. Говорил про Визария: «Умный молодой человек…» Я не расспросил ничего, как их судьба свела… я не умный, ничего поделать не смог… а Визария нет…
Сдёрнул с плеч плащ. Всех мне не собрать, но Филомена в Танаис привезу. Сложил останки, завязал концы узлом, потащил к лодке. Смердит, конечно, придётся терпеть…
Узел в лодку перевалил неловко. Пока поправлял, мне почудился посторонний звук из-под досок причала. Вороны граяли оглушительно, но это звук был где-то очень близко, поэтому я уловил. После всего увиденного мне живая засада мёдом казалась, я сиганул из лодки прямо в воду, в прыжке обнажая меч.
Под высоким помостом и впрямь можно было спрятать пару человек. Но сейчас был только один. Он тихо заскулил, пытаясь сжаться в комок и прикрывая лицо окровавленным рукавом. Лезвие моего меча коснулось его шеи.
– Вылезай!
Прятавшийся всхлипнул громче и неожиданно резво полез наружу. Он лопотал что-то неразборчивое, размазывая по лицу грязь и слёзы. Только теперь я его узнал. Этот мальчишка сидел за столом вместе с Евменом. Значит, всё-таки сопливец? Досадно, мне с ним в лодке ехать, а этот малый может оказаться опаснее, чем выглядит.
Подумав, я всё же не стал его связывать, просто посадил на корму. Тюк с останками Филомена лежал за моей спиной, а мальчишка всё время находился перед глазами. Я грёб, держась стремнины, и всё время ждал стрелы с берега. Впрочем, это было не страшно в сравнении с тем, что произошло на лесной пристани. Не страшно, когда убивают сразу. Я пытался представить лицо Филомена, каким увидел его там – на копье. Как он умер? Быстро? Или мучительно долго? Никто не заслуживает такого.
Пленник странно успокоился в моём присутствии. Сидел тихо и глядел уже осмысленными глазами.
– Как тебя зовут?
Он шмыгнул носом и покачал головой.
– Что нет? Как твоё имя, спрашиваю?
Парнишка сделал попытку улыбнуться – вышло жалко, и от этого он снова смотрелся туповатым. Опять покачал головой и для чего-то показал на свой рот. До меня дошло:
– Немой что ли?
Он почти радостно закивал, соглашаясь. Нет, этот ососок меня за плечи не держал. И всё же совпадение забавное. Если в этой жизни вообще бывают совпадения.
*
Где бы ни находилась банда в тот день, это совпадение было счастливым для меня – я добрался до города целым. Умаявшийся парнишка дремал, свернувшись в комок, на корме. Чем дольше я думал, тем больше сомневался, что немой связан с бандой. А вот в том, что это банда, я был почти убеждён. У Филомена на корабле ходило десятка два молодцов. А нападавшие их по кустам развесили. Что же такое творилось в окрестностях Танаиса? Названия сразу не подберёшь, а пристойного – тем более.
Я провёл на реке полных два дня и возвращался перед вечером. Народу у берега хватало – рыбаки приплыли с лова. Это хорошо, мне не придётся тащить Филомена одному. От немого сопливца в этом смысле толку никакого.
На берегу, завидев моё приближение, застыли – запах предупредил. Когда киль заскрипел по песку, вокруг разлилось подавленное молчание. Слышен был только звон толкунцов над водой и дыхание людей. Кто-то выругался, кто-то всхлипнул. Стратег Александр уже тянул лодку за нос – на сухое. Когда его успели позвать? Верный Кратон маячил рядом.
Я обернулся, складывая вёсла. Стратег, не отрываясь, смотрел на узел, где на ткани проступили жирные пятна.
– Кто теперь? – отрывисто спросил он.
– Филомен. И вся команда с ним.
В толпе горестно завыли. Люди загомонили и придвинулись. Александр сильными руками поднял тюк и бережно отнёс на траву. Потом распутал концы плаща. Я не хотел смотреть, но подобные зрелища имеют свойство притягивать взгляд.
Стратег долго молчал, потом поднял голову, и вид был угрожающим:
– Ну? Кто ещё хочет говорить, что Танаису не нужно войско и покровительство Боспора? Кому ещё доказательств не хватает? Кому ЭТИХ мало?
Мало не показалось никому.
– Унесите тело, – приказал Александр. Потом посмотрел на меня. – Где?
– Я не знаю ваших мест. Ниже по течению, в нескольких часах пути. Там погост, пристань с сараями.
– На Мёртвом Танаисе, – загомонили в толпе.
– Всех порешили, говорит…
– Нет, гляди, один выжил!..
– Кто?
– Да вон, видишь – там…
Тут я увидел своих. Жданка с Томбой стояли поодаль, на высоком берегу. Оставив танаисцев, я подошёл к ним. Лицо у моей жены стало белым и чужим, было с чего – не годится женщине видеть такое!
– Вернулся я, вот он – весь живой.
Но она смотрела больше не на меня. Пёс его знает, куда смотрела.
– Ты парня допросил? – сразу сказал Томба. Нубиец был верным другом и спутником Меча, он не мог говорить иначе.
– Допросил бы, да он не говорит. Немой вроде.
– Вроде? Или немой? Точно узнай! Видал я парня, которого два года немым считали. Ты его тоже, помнится, знал.
Не вспоминай, а! И без того уже кусаться готов. Вот чего точно не было – это чтобы вокруг Визария трупы, будто яблоки, висели. Но то ж Визарий, а не хрен с арфой!
Я снова спустился к стратегу и указал ему на пленника:
– Ты этого знаешь?
Он только кивнул:
– Гилл, внучатый племянник Филомена. Он вправду немой. До двенадцати лет нормальным был, а четыре года назад, когда с пастухами ходил, молния ударила в стадо. Про Скотью Могилу слышал, должно быть?
– Слыхал.
– Вот. И его зацепило, речь отнялась. Года полтора вовсе был не в себе. Филомен пожалел, взял в дом, возил за собой всюду – парень начал соображать понемногу. Только говорить не может. Теперь, надо думать, и вовсе.
Кратон обладал способностью всегда незаметно оказываться рядом. Он смерил убогого досадливым и презрительным взглядом:
– Да уж, очевидец, ничего не скажешь!
– Скажешь!
Правду говорить, я не сразу голос узнал. Потому что Жданка была какая-то другая. Я на миг забыл, где я и что со мной. Мне пришло в голову: какая она была, когда пояс Геракла имел над ней власть? Теперь вот тоже глядела, не видя. Глаза были тёмными, зрачки, как два колодца.
– К нам его веди. Спрашивать буду.
И никто не стал спорить. Только Александр и Кратон решились пойти за нами.
*
И всё же она боялась. Чего боялась? Снаружи и не разглядел бы, кто плохо знает – на её мордашке всегда немного отражалось, если не видеть глаза. Простая такая, видал я лица и поинтереснее. Но мы её знали, и видели, что внутри она тряслась, как лист на ветру.
Аяна дома караулила детей. Завидев нашу процессию, взяла за руку Златку:
– Поиграйте с Гаяром во дворе. И старайтесь не мешать.
Дочка у меня точно – золото! Всё поняла с полуслова, увела младшего Визария в сторону конюшни, обещая куклу из соломы. Тут можно быть спокойным, если Златке сказали, куда не надо дети не полезут.
Мы вошли в дом. Жданка растерянно обвела взглядом стены:
– Темно. Огня бы.
Томба зажёг светильник, но она сказала, что мало. Амазонка сообразила – нащепала лучины, и скоро нас окружило сплошное кольцо огней.
– Так, сестра?
Жданка кивнула, не глядя.
Мы с греками молча стояли за её спиной.
– Как она будет немого вопрошать? – шёпотом спросил у меня Кратон.
Мне и самому было интересно. Впрочем, верзила Эрик рассказывал, что на готском тинге она зрила недоступное обычному взгляду. Но там живой бог был. И живой колдун.
Жена вдруг повернулась ко мне:
– Ударь меня. Сильно ударь.
Отродясь я женщин не бил, убить вот одну пришлось, и то сделал так, чтобы не мучилась. От такого предложения меня едва с ног не снесло. Но она продолжала настаивать:
– Моя сила через боль отворяется. Иначе не смогу.
Долго думала, дура, пока золотую мысль родила?
– Об стену побейся – может в голове просветлеет.
Не хотел обижать, но и ей думать пора, чего говорит.
– Всё не так, – сказал чёрный Томба. В нём всегда рассудка было на десятерых. – Ты сама-то обряды знаешь? Что делать должна?
Она качнула головой, того и гляди, из глаз закапает.
– Обряды жрец проводил, – задумчиво произнесла Аяна. – Да ещё там пояс Геракла был.
– Воинский пояс – дело хорошее, – одобрил Томба. – Он силу героя хранит и замыкает.
Я потянулся к своему. Не Геракл, конечно. Но ведь и на мне длань Бога бывает, может в поясе что-то есть?
Аяна не дала:
– С ума сдурел? Надень! Тебе сила пуще прочих нужна.
– А где другой взять?
– Сейчас!
Она ушла в свой угол, принялась рыться там, что-то роняя. Я чувствовал, что ещё немного, и у меня челюсть на грудь упадёт, слюна на пузо побежит – не хуже, чем у немого полудурка. Оба танаисца глядели так, словно это уже произошло.
– Не ведьма она, – пояснил я им. – Было время, слепой колдун её глазами пользовался. И сейчас Жданка хочет глазами Гилла увидеть, что там было.
– А возможно ли? – настороженно спросил Кратон.
Александр ничего не сказал, он напряжённо следил за Аяной. Амазонка вернулась малое время спустя, и в руках несла воинский пояс. Мне и в голову не пришло, что она в спешке бегства взяла его с собой. Визарий в последний раз ушёл из дому без меча. Аяна права: в поясе погибшего героя сила уж точно была.
– Так, – кивнула Жданка.
Она сомкнула пояс на бёдрах. Визарий был худощав, но и разница в росте – мало не вдвое. Кабы не пришлось впрямь пояс руками держать.
Нет, не пришлось. Лицо ведуньи стало отрешённым и строгим. Она к чему-то прислушалась, потом покачала головой:
– Сила Правого земная была. Охранить может, болезнь отвести, при родах помочь. А вот незримое отворить? Нет, не ведаю.
Чёрный Томба задумчиво проговорил:
– Чтобы замкнуть кольцо силы, колдуны моего племени танцуют в кругу.
– Может быть, – проронила Жданка.
Ну, давай потанцуем, плясун ты наш! Что-то я мелю такое, что в пору язык откусить. Аяна меня взглядом до головешек сожгла. Благо, Томба необидчивый!
Мы встали в кругу огней. Танаисцев с собой не позвали. Жданка их словно бы и не видела. Немого Гилла она крепко держала за руку. Мы все взялись за руки тоже. Гилла досталось держать и мне.
– Что теперь?
– Не надо плясать, – вдруг сказала моя жена. – Так хорошо.
– А что делать?
– Ничего. Просто стой и руки держи.
Не знаю, почему, я вдруг закрыл глаза. Должно быть, мне не хотелось видеть вытянутые от изумления рожи стратега и его помощника. Кое-то время ничего не происходило. Трещали лучины, да шумно сопел забитым носом убогий Гилл. А потом в кругу зародилась какая-то незримая сила. Она принялась расталкивать нас наружу. Я напряг руки, чтобы не дать кругу развалиться.
И вдруг всё исчезло, и я увидел сон наяву. Я хорошо понимал, что это сон, потому что продолжал слышать сопение Гилла. Его ладонь внезапно взмокла. И всё же я был не здесь, и я был не я.
На Мёртвом Танаисе уже смерклось. Корабль Филомена стоял у пристани, и мачта была снята для починки. Сам купец ходил по доскам живой и отдавал приказания. Странно, слов я не понимал, будто до меня долетали лишь обрывки.
Поодаль на берегу уже теплили костры. Высокие охранники ходили, улыбались, пробовали мясо, шипящее на вертеле. Потом откуда-то достали вино, но меня не угостили. И Филомен поднимал чарку, и я снова не мог разобрать, что он говорит.
Я был среди пирующих, путался у них под ногами, они отмахивались со смехом, словно от привычной докуки. И тогда я полез под мостки и заснул там.
Странно это – спать во сне. Проснулся оттого, что огни стали ярче, а клики веселья сменились стонами боли. В щель мостков видно было немногое: мелькали чьи-то ноги, падали угли, прокатилась, разбрызгивая кровь, голова и упала в воду. А потом я увидел, кто это делает – и задохнулся от ужаса. Нет, меня – Лугия, Меча Истины – было не напугать и таким. Но сейчас я стал убогим Гиллом. Впрочем, Лугию это зрелище тоже не показалось: голова слетела от удара кривого однолезвийного меча в руках белобрысой статной девки. И одного удара ей показалось мало, с мясницким уханьем она подняла свой клинок и рубанула упавшего снова. Лицо у девки было длинное, волосы тоже длинные и прямые – они рассыпались по плечам. А глаза совершенно рыбьи – светлые, безо всякого выражения, и от этого улыбка на точёном скуластом лице казалась приклеенной.
Двое бандитов под руки притащили Филомена. Он был порядком изранен, но переставлять ноги ещё мог. Впрочем, пока ему не давали упасть. И другая девка – в точности копия той, что с мечом – подошла к нему, держа раскалённую железяку. Филомен дернулся и громко застонал, когда она ткнула этой железякой ему в лоб. Да, мне говорили, что Адраст тоже был клеймён. И кто-то ещё, не помню, не сейчас… зрелище становилось нестерпимым даже для меня, привычного к виду крови. Но это было не всё, что видел несчастный Гилл.
Похожий на жабу Кикн обвил шею купца какой-то шипастой цепью, и резко дёрнул. Брызнула кровь, и он плотоядно засмеялся, потому что она оросила ему лицо. И так же смеялись две одинаковые девки с неживыми лицами. Вправду, что ли, ламии?
К счастью, человеческой выносливости есть предел. Гилл потерял сознание, когда его дядька был ещё жив. Так что мы не видели остальное. Я готов был разнять руки, изнемогая от увиденного, когда немой Гилл показал нам ещё одну картину. И я задохнулся от изумления.
По реке плыла лодка. В лодке стоял могучий витязь с арфой и что-то пел. Волосы у витязя почему-то были чёрные. Это меня он так увидел? Ничего себе!
Сила рвалась прочь из кольца, мокрая ладонь Гилла норовила выскользнуть из моей руки. А потом вдруг то, что было в кругу, враз исчезло, только Жданка дёрнулась, будто её резко толкнули в грудь. Аяна спешно подхватила, потому что жена моя была почти неживая.
Я сам не понял, когда открыл глаза. Томба настороженно смотрел на меня:
– И как тебе всё это нравится?
Я понял, что он видел то же самое.
– Никак, – спёртым голосом произнёс стратег. – Глазам дурачка невозможно верить.
Кратон с усмешкой спросил у меня:
– Ты, в самом деле, плыл там, играя на арфе?
– Ага. А ещё я хожу по водам. На голове. На той, черноволосой. У меня их две.
Кратон невесело заржал:
– Вот обогатились знаниями!
Мне было интересно, как они всё это видели, ведь их не было в кругу. Но Томба проявил себя старшим в доме, не дал спросить. Когда-то он был в числе телохранителей наместника, эти ребята ни с кем не церемонятся!
– Сейчас вам лучше уйти. Жданка сделала всё, что могла. Не её вина, что убогий видит не так. Женщине надо отдохнуть.
У греков не принято воспринимать баб всерьёз. Но в чёрном племени Томбы всё было иначе, и выглядел увечный воин так, что танаисцы не посмели ослушаться.
– А с этим что? – Кратон указал на Гилла.
Александр угрюмо произнёс:
– При нас будет. Мало ли?
У меня не было никаких идей, так что удерживать их я не стал. Да и Жданка беспокоила. Впрочем, Аяна уже усадила её, поила простоквашей. Жданкины руки теребили пояс Визария, но снять его она не пыталась. Томба хромал кругом, гасил недогоревшие лучины. Мои домашние выглядели так, словно происшедшее было чем-то обыденным, что мы делаем ежедневно.
– Что ты понял? – обернулся Томба ко мне.
– Что мальчишка смотрит задницей и думает брюхом.
– А кроме этого?
Ну, как это может быть, чтобы коренастый седой нубиец был похож на долговязого русоволосого римлянина? И говорил с теми же интонациями.
Я пожал плечами.
– И тебе не приходит в голову, что две одинаковые девки – это дочери-близнецы изгнанника Скильда?
Ну, столько-то я соображаю!
*
Есть у константинопольских ромеев на редкость глупая забава: разукрашенные конские упряжки бегают друг за другом по замкнутому кругу – кто кого перегонит. А ромеи сидят вокруг и страшно кричат, кто кого переорёт. Это у них называется «болеть». В самом деле, больные на всю голову. Мы с Визарием однажды ходили смотреть, так потом нас эти болезные чуть не задавили, радуясь. Чего меня лапать, я ж не девка! И по кругу в упряжке не бегал. Мало того, на выходе с ипподрома на нас накинулись сторонники тех, кто проиграл. Даже Визарию кулаками помахать пришлось, иначе нипочём бы не выдрались.
