Текст книги "Хромой из Варшавы. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

Подействовал ли резкий уход Морозини, или же начальник зальцбургской полиции был более решительным человеком, чем казался на первый взгляд, но, как бы там ни было, в тот же вечер баронесса Гуленберг и ее шофер были арестованы. После ухода князя Шиндлер отправился к ней с ордером на обыск: у нее без труда нашли пару мокрых, выпачканных землей перчаток, которые еще не успели почистить, и тогда же выяснилось, что ее шофер – скрывающийся под чужим именем преступник-рецидивист. Альдо вызвали дать официальные показания, взять которые раньше помешала его вспышка гнева. Князь, не любивший обижать людей, охотно извинился перед Шиндлером и даже от души поздравил его.

– Надеюсь, – прибавил он, – вы вскоре найдете и ее брата. Из них он наиболее опасен, а главное, у него остались драгоценности...

– Сильно опасаюсь, что он уже перебрался в Германию. Граница проходит всего в нескольких километрах от Зальцбурга! Все, что в наших силах, – выдать международный ордер на арест. Однако вряд ли мы чего-нибудь этим добьемся, ведь в Веймарской республике царит анархия.

– Не вечно же он будет там оставаться, а в странах Запада полиция работает хорошо.

– Особенно в Англии, – с кисло-сладкой миной ввернул Шиндлер. После этой парфянской стрелы они распрощались...

Следующий день показался тем более долгим, что не был отмечен никакими событиями, если не считать письма из Венеции, повергшего Морозини в тревогу и смятение.

Из-под пера Ги Бюто вышло всего несколько строк. Старый наставник интересовался, надолго ли князь еще собирается задержаться в Австрии. Все в доме отменно здоровы, тем не менее всем хочется, чтобы хозяин не откладывал свое возвращение до греческих календ. Безобидный тон письма больше всего смущал Альдо. Он слишком хорошо знал своего поверенного! Ги не имел привычки писать всякий вздор. Альдо казалось, что за ничего не значащими фразами кроется призыв о помощи.

– По-моему, в доме происходит что-то неладное, а Бюто не решается мне об этом написать прямо, – поделился он своей тревогой с Адальбером.

– Возможно, но ведь ты и так собирался вскорости туда вернуться?

– Дня через два или три. После завтрашнего ужина мне больше нечего здесь делать...

– Ну и прекрасно! Отбей домой телеграмму, что ты возвращаешься!..

– Я сделаю лучше: я туда позвоню!

Ждать соединения надо было не меньше трех часов, а было уже пять вечера. Видя, что друг сильно взволнован, Видаль-Пеликорн предложил ему прибегнуть к изобретенному им самим универсальному средству: отправиться к Цаунеру выпить по чашке шоколада и съесть по нескольку пирожных. Погода не улучшилась, ко от гостиницы до кафе было рукой подать.

– Ничто лучше сладкого не облегчает жизнь, – уверял археолог, который был невообразимым лакомкой. – Это средство гораздо надежнее алкоголя...

– Можно подумать, ты им брезгуешь! Сказал бы лучше, что кухня императрицы Елизаветы изрядно тебе поднадоела! Ты же не успеешь проголодаться к ужину.

– Ну, так мы только немного поклюем, а после засядем в баре. Впрочем, если тебя это не привлекает, можешь оставаться здесь, а я иду туда! Этот Цаунер прямо-таки Моцарт взбитых сливок.

Как всегда, знаменитая кондитерская была битком набита, однако в конце концов друзьям удалось отыскать в глубине зала маленький круглый столик на одной ножке и пару стульев. В кафе они обнаружили и Фрица фон Апфельгрюне...

Зажатый в углу между стеклянной перегородкой и тремя пухлыми дамами, которые, не переставая трещать, поглощали немыслимое количество пирожных, молодой человек уныло ковырял ложечкой шоколадное льежское мороженое. Он положил локти на стол, вобрал голову в плечи и выглядел так жалостно, что оба друга растрогались. Альдо остался стеречь, чтобы не заняли столик, а Адальбер устремился к нему. Фриц поднял на археолога полные отчаяния глаза, и тому даже показалось, будто он заметил следы слез.

– Что случилось, Фриц? Вид у вас никуда не годный.

– Ах... я просто в отчаянии! Садитесь со мной!

– Спасибо, но я пришел за вами. Пойдемте к нашему столику! Может быть, мы сумеем вам помочь?

Ничего не ответив, Фриц подхватил свое мороженое и позволил себя увести. Видаль-Пеликорн тем временем показал официантке в кокетливом муслиновом передничке, куда пересел посетитель, а Альдо разыскал третий стул.

– Вам надо бы выпить крепкого кофе, – посоветовал он Апфельгрюне, когда все трое уселись. – Похоже, вы в этом нуждаетесь!

Фриц взглянул на него глазами побитой собаки.

– Я уже две чашки выпил... и съел полдюжины пирожных. А теперь принялся за мороженое.

– Чего вы хотите добиться? Покончить жизнь самоубийством посредством несварения желудка? Цели вы, возможно, и достигнете, но способ уж слишком медленный и, должно быть, весьма неприятный.

– Так что же вы мне посоветуете? Револьвер?

– Ничего я вам не посоветую! Что это на вас нашло? До сих пор только вы входили, будто солнышко дом освещало!

– Все это в прошлом! Я понял, что Лиза меня не любит и никогда не полюбит... а скорее всего она меня даже ненавидит!

– Она вам об этом сказала? – поинтересовался Адальбер.

– Нет, но ясно дала понять. Я действую ей на нервы, я ее раздражаю. Стоит мне войти в комнату, где она находится, и она тут же уходит... И потом еще эта, другая!

– Вы о ком?

– Эта неизвестно откуда взявшаяся Эльза, которую вы спасли. Я прежде о ней и не слыхал, а теперь она заправляет всем домом. С ней обращаются, как с принцессой. Все это она принимает как должное, а меня просто ненавидит. А ведь я всегда был с ней любезен!

– Должно быть, вы ошибаетесь: у нее нет никаких оснований ненавидеть вас. Разве вы не участвовали в ту ночь в ее спасении?

– О, она, наверное, об этом даже не подозревает! Она относится ко мне примерно так же, как к валяющемуся на дороге хламу. Не далее как сегодня утром она спросила у меня, неужели мое единственное занятие в жизни состоит в том, чтобы досаждать Лизе ненужной ей любовью. Еще она заявила, что лучше бы мне убраться до того, как мне откровенно скажут, что я здесь лишний...

– Лиза и ваша тетушка с ней согласны?

– Не знаю. Их при этом не было, но не вижу, почему бы им с ней не согласиться: они всегда вместе и, когда я прихожу, со мной обращаются, как с маленьким мальчиком, сбежавшим от няньки. Еще немного, и мне прикажут пойти поиграть в другой комнате!

– Ну, знаете, когда три женщины соберутся вместе, им надо столько сказать друг другу, – объяснил Альдо. – Естественно, что вы чувствуете себя отчасти заброшенным!

– Не до такой же степени! Они могли бы, по крайней мере, брать меня с собой, когда отправляются на прогулку.

– На прогулку? В такую погоду?

О, Эльзу это не останавливает! Она во что бы то ни стало желает выходить из дому, совершать дальние прогулки пешком. Это на нее внезапно нашло. Она уверяет, что это необходимо для здоровья, чтобы оставаться стройной, и при этом требует, чтобы Лиза ее сопровождала. Вчера, после кладбища, они отправились к каскаду Гогенцоллернов. Лиза устала, но не Эльза. Она даже хотела снова туда пойти сегодня утром... а после обеда они вообще отправились неизвестно куда. Пешком! Она, видимо, не совсем нормальная.

На этот раз Альдо ничего не ответил. Он невольно вспомнил о другой, давно уже покойной женщине, тоже немного свихнувшейся, которую прозвали бродячей императрицей. И она без конца устраивала пешие походы, доводя до изнеможения своих придворных дам.

– Эльза много ест?

– Забавно, что вы меня об этом спросили! С тех пор как она поселились в замке, она почти ничего в рот не берет. Это очень огорчает тетю Виви. Я даже слышал, как она говорила Лизе, что после похищения эта женщина невероятно изменилась... А если она не гуляет, то сидит целые часы перед бюстом Сисси, который стоит в кабинете тети Виви. Она и правда очень на нее похожа. Может, она старается это подчеркнуть?

– Вот именно! – подтвердил Морозини. – Надо надеяться, это пройдет, когда она переедет в Вену. Императрице не нравилось там жить, и Эльзе, если она будет упорствовать в своих новых привычках, придется покинуть столицу. Но вы-то живете в Вене. И Лиза не станет тратить всю свою жизнь на то, чтобы изображать преданную камеристку. Она уедет...

– Я тоже! – заверил Фриц. – Еще не знаю, куда, но уеду обязательно.

– Почему бы вам не отправиться со мной в Венецию? – ласково предложил ему Морозини. – Это помогло бы вам развеяться.

Предложение подействовало волшебным образом.

Печальное лицо несчастного юноши озарилось, словно на него упал солнечный луч.

– Вы... вы возьмете меня с собой? К вам?

– Ко мне. Вот увидите: нам будет очень весело, и к тому же у меня превосходная кухарка... Лиза хорошо ее знает. Вы сможете Вспоминать Лизу с Чечиной. А общение с господином Бюто поможет вам усовершенствовать французский. Когда-то он был моим наставником.

На мгновение князю показалось, что Фриц готов броситься ему на шею. Но тот ограничился тем, что пылко поблагодарил Альдо, доел свое мороженое и распрощался. Ему не терпелось домой, чтобы начать собираться и похвастаться хорошей новостью. Адальбер с улыбкой смотрел, как юноша вприпрыжку несется через полный зал.

– Ты решил поиграть в доброго самаритянина? Да еще с австрийцем?

– Почему бы и нет? Этот мальчик не виноват в своем происхождении, и потом, если хочешь знать, мне он кажется очень милым! И так забавно говорит по-французски!

После скудного ужина – Адальбер так объелся пирожными, что они едва не лезли у него из ушей, – они устроились в баре и стали ждать, пока Альдо дадут связь. Кроме немолодой четы, попивающей целебные отвары, пожилого господина, одетого со старомодной изысканностью и под прикрытием развернутой газеты поглощавшего один за другим стаканчики шнапса, ну и, разумеется, бармена, здесь никого не было. Прикончив вторую порцию коньяка, Альдо уже начал терять терпение, но тут его как раз позвали: было уже половина десятого, и ему наконец дали связь с Венецией!

К большому своему удивлению, Альдо услышал на другом конце провода ворчливый голос Чечины. Кухарка редко отвечала на телефонные звонки – она терпеть не могла эти новомодные штучки. Начало разговора было вполне в духе Чечины – именно так она разговаривала, когда была не в настроении.

– А, это ты, – без малейших признаков радости проворчала она. – А раньше ты позвонить не мог?

– Не я распоряжаюсь международными переговорами. А где все остальные?

– Господин Бюто ужинает у мэтра Массариа. Мой старик лежит с гриппом. Что касается молодого Пизани, то он где-то шляется с... «мисс» Кэмпбелл! Тебе что нужно-то?

– Узнать, что у вас происходит. Я получил от господина Бюто письмо, и оно меня несколько встревожило.

– Давно пора было поинтересоваться новостями! Никак не скажешь, чтобы ты в последнее время сильно о нас беспокоился! Его сиятельство отбыли, а дом хоть огнем гори – он обратит на это внимания не больше, чем если бы это была собачья конура! И вдобавок...

Морозини знал, что, если не положить этому конец сразу, его ждут часовая обличительная речь и счет на астрономическую сумму.

– Хватит, Чечина! Во-первых, у нас нет собаки, а во-вторых, я звоню не для того, чтобы выслушивать твои нападки. Еще раз спрашиваю: происходит ли у нас что-то необычное?

Чечина пронзительно хихикнула ему в ухо:

– Необычное? Ты хочешь сказать, что вернешься для того, чтобы меня рассчитать! Ты помнишь, что я сказала? Или я – или она!

– Да о ком ты говоришь?

– О прелестной Энни! Не знаю, зачем ты бросаешь на ветер денежки, оплачивая ее житье у Моретти, она все время торчит здесь. Шагу не могу ступить без того, чтобы она не путалась у меня под ногами и не совала свой нос во все, что ее не касается.

– А что она у нас делает?

– Спроси у своего секретаря. Он от нее без ума! Ты говорил, у нас нет собаки? Так вот, теперь она у нас есть: хорошо выдрессированный щенок, который ест только из рук любимой хозяйки, а зовут его Анджело!

– Любимой хозяйки? Он что, посмел...

– Я свечку не держала, так что не знаю, спит он с ней или нет, но меня бы это не удивило – так он себя ведет. Говорю тебе, она все равно что живет здесь! И это даже мешает господину Бюто поддерживать здесь порядок...

– Успокойся, я вернусь через два или три дня и во всем разберусь! Подозрительных посещений не было? – прибавил он, вспомнив, как боялась Анелька появления польских революционеров.

– Если ты имеешь в виду разбойников с самопалами и ножами в зубах – нет, такого у нас не было!

– Хорошо. Слушай меня внимательно! Я не звонил, и ты не знаешь, что я возвращаюсь. Поняла?

– Хочешь сделать им сюрприз? Трудновато тебе будет это устроить.

– Почему?

– Потому что твой секретарь платит мальчишке, чтобы тот встречал все дальние поезда.

– Смотри-ка! Влюблен, но осторожен? Не беспокойся, я приеду на машине. Я купил маленький «Фиат» и оставлю его в Местре у Олизетти... Иди к мужу, Чечина, и спокойной ночи!

Мысль о том, чтобы вернуться в Венецию на машине, явилась князю внезапно. Так к тому же будет и проще, раз он собирается взять с собой Фрица. Что же до венецианских новостей... Альдо совершенно не нравилось поведение Анельки. И ничуть не больше – этого дурачка, который так легко угодил в ее сети.

– Мы уедем послезавтра! – заключил Морозини, посвятив во все это Адальбера. – Поведение Анельки начинает казаться мне странным. Она явилась, умоляя, чтобы я ее спрятал, чтобы спас от врагов, я прячу ее в надежное место, а она не находит ничего лучшего, как прямо-таки вторгнуться в мой дом!

– А ведь было время, когда ты только об этом и мечтал?

– Да, но оно прошло. У этого такого лучезарного на вид создания слишком много теней, слишком много недомолвок, слишком много темных пятен! А главное – слишком много любовников, и сейчас я даже не уверен, испытываю ли еще к ней хотя бы симпатию.

– Думаю, она воображает, что ты все еще безумно в нее влюблен. Напомню тебе, что, явившись в твой дом, она представилась твоей невестой.

– Я достаточно быстро заставил ее выкинуть эту идею из головы...

– Это ты так считаешь! Готов поклясться, она не рассталась с намерением сделаться княгиней Морозини.

– Через постель моего секретаря? Не самый Удачный путь.

Это всего лишь ни на чем не основанное предположение! Я скорее склонен поверить, что таким образом она пытается вписать в твое окружение свой образ... неизгладимый образ. Тебе трудно будет от нее избавиться...

– Разве что я сумею помочь арестовать ее отца или, что еще лучше, пристрелить его!

Видаль-Пеликорн, ничего не отвечая, продолжал рассматривать сердитое лицо друга – энергичные черты, ставшие еще жестче от гнева, высокую, с непринужденной пластикой фигуру, голубые глаза, в которых так часто искрится веселье либо насмешка. Даже при разнице в двадцать лет, думал он, видимо, от такого мужчины нелегко отказаться. И ко всему – еще богатый вельможа!

– Не рассчитывай на это! – вздохнул он наконец. – Даже с Хименой этот номер не прошел.

* * *

С окнами, освещенными изнутри множеством свечей – электричество, по-видимому, на сегодняшний вечер было изгнано – Рудольфскроне сиял в ноябрьской ночи, подобно ковчегу в глубине церковной крипты. Казалось, замок приготовился к одному из тех ночных праздников, изысканных и прелестных, которые так любили в минувшие века. И все же, когда ровно в восемь часов маленький красный «Амилькар» доставил к замку своих пассажиров, поблизости больше не оказалось ни одной машины.

– Тебе не кажется, что, кроме нас, гостей не будет? – спросил Адальбер, когда мотор заглох и они смогли наконец услышать звуки скрипок, игравших Ланнеровский вальс.

Надеюсь! Если эта комедия с помолвкой будет продолжаться, я предпочел бы, чтобы зрителей было как можно меньше...

Лакей в малиновой ливрее распахнул дверцу, другой, вооружившись серебряным подсвечником, стоял наготове, чтобы освещать путь гостям, поднимаясь впереди них по парадной лестнице.

– Госпожа графиня ожидает вас в салоне муз, – сообщил им этот последний.

Казалось, будто для этого праздника собрали цветы со всей округи. Они стояли повсюду, и два друга одновременно догадались, почему им стоило такого труда раздобыть букет белых роз, который они послали в замок сегодня днем. Цветы окружали большие бронзовые канделябры с горящими свечами, распускались в корзинах на лестничной площадке и у подножия мраморной лестницы. Из-за них и из-за того, что на всех предметах лежал золотистый отблеск живого огня, замок казался погруженным в атмосферу нереальности. Альдо никак не мог решить, нравится ему это или раздражает. Он думал о том, что ему придется разыгрывать дурацкую роль влюбленного перед самым неблагодарным зрителем, какой только может быть: перед Лизой! Или он справится с ролью слишком хорошо и она исполнится презрением к его таланту, или он сыграет плохо, и тогда Лиза его высмеет.

– Сделай другое выражение лица! – шепнул ему Адальбер. – У тебя такой вид, словно ты идешь на эшафот.

Счастливчик – он мог просто наслаждаться обществом женщины, которую любил. Ибо Морозини давно уже не сомневался в этом – его друг был отчаянно влюблен в мадемуазель Кледерман...

– Примерно так оно и есть, – пробормотал он.

Йозеф, очень величественный в малиновом бархатном камзоле, отделанном черным сутажом, встретил их на верхней ступеньке лестницы, чтобы проводить в салон муз, но на полпути внезапно остановился:

– Господи, чуть не забыл!.. Князь, фрейлейн Лиза велела мне подготовить вас к неожиданности...

Только этого недоставало!

– Неожиданности? Какого рода?

– Понятия не имею, ваше сиятельство, но, думаю, что-то серьезное, раз мне поручили вас предупредить.

– Спасибо, Иозеф!

Ни тот ни другой не заметили, что их разговор слышала белая фигура, застывшая на площадке лестницы, этажом выше, опираясь одной рукой о перила...

Салон муз располагался перед столовой. Помещение украшали фрески в итальянском стиле, но выполненные не более чем добросовестно и потому не задержавшие на себе внимания Морозини. Оно целиком сосредоточилось на старой даме, стоявшей посреди комнаты рядом с большой бледно-зеленой вазой, из которой вырывался фейерверк белых роз.

– Такие чудесные цветы! – с улыбкой сказала она, протягивая Морозини для поцелуя красивую, унизанную кольцами руку.

Сама графиня была не менее великолепна. Бриллианты сверкали у нее в ушах, на черном кружеве платья с высоким воротником на китовом усе, а на белоснежных волосах, уложенных в высокую прическу, лежала диадема из тонких мерцающих иголочек, окружавшая ее голову нежным сиянием. Рядом с этой королевой Фридрих Апфельгрюне, облаченный во фрак и очень несчастный на вид, совершенно терялся...

Альдо искал глазами Лизу. Графиня заметила это, и в улыбке ее появился оттенок мягкой насмешки.

– Она помогает ее высочеству одеться.

Брови Альдо сдвинулись, а у Адальбера – приподнялись.

– Ее высочеству? – переспросил он. – Мы именно так и должны ее называть?

– Боюсь, что да. Дорогие друзья, мне следует предупредить вас, что после своего спасения Эльза очень сильно изменилась. Произошло нечто, чего мы понять не можем. Думаю, князь, вам тоже покажется, что во время вашего свидания она была другой.

– Значит ли это, что я больше не должен играть ту роль, о которой вы меня просили? – с надеждой спросил Морозини.

– Откровенно говоря, не имею ни малейшего представления! – помрачнев, пробормотала старая графиня. – Она ни разу о вас не упоминала, не звала вас больше... Зато она требует к себе уважения, почтительного отношения и почестей, подобающих настоящей принцессе, и у нас духу не хватает ей в них отказать. В конце концов, она имеет на это право! Кажется, – прибавила она, взглянув на внучатого племянника, – Фриц уже говорил вам об этом?

– В самом деле, верно, – отозвался Адальбер. – Мы оба считаем, что здесь имеет место, как это называется в психиатрии, трансференция, перенесение. Она пытается таким образом воскресить свою царственную бабку. Может быть, вам следует, когда вы будете в Вене, проконсультироваться у знаменитого доктора Фрейда?

– Да, я так и собиралась поступить... если только нам удастся ее ему показать.

– Это она попросила вас устроить этот парадный ужин? – спросил Альдо.

– Да. Странный вечер, правда? Такой пышный праздник, а нас всего шестеро; впрочем, она искренне верит, что явятся те, кого следовало бы назвать тенями. Стол накрыт на двадцать персон.

И тут Фриц взорвался. До сих пор, после того, как пожал руку обоим гостям, он, уставившись в пол, старался каблуком проделать дыру в ковре.

– Почему бы не назвать вещи своими именами! Она сумасшедшая! И зря вы потакаете ее безумствам, тетя Виви. От этого только хуже становится!

– Не лучше ли тебе успокоиться и помолчать? Речь идет об одном вечере... одном-единственном. Она сама так сказала: прощальный ужин!

– С кем или с чем она прощается?

– Может быть, с Ишлем. Она узнала, что мы завтра уезжаем. Может, с чем-нибудь другим, но я не смогла отказать ей, и Лиза меня поддержала.

– О, ну, если и Лиза поддержала, тогда...

И Фриц, казалось, потерял всякий интерес к разговору и сосредоточился на бокале шампанского, который на подносе протянул ему лакей. Однако бокал пришлось вернуть на поднос, потому что Иозеф распахнул двери гостиной и громко провозгласил:

– Ее императорское высочество!

И появилась Эльза, в белом с головы до пят – в белом с легким оттенком слоновой кости, а платье со шлейфом было из тех, какие носили в начале века: из атласа и кружев шантильи, приподнятых, присобранных и подхваченных розочками того же цвета. Такие же кружева паутинкой покрывали высокую прическу с двумя локонами, опускавшимися на длинную шею, и придерживали диадему из опалов и бриллиантов, которую, видимо, одолжила ей на вечер госпожа фон Адлерштейн.

Трое мужчин склонились в почтительном поклоне, а графиня сделала глубокий реверанс, безупречный, несмотря на ее больную ногу. Но в ту минуту, когда Альдо и Адальбер подняли головы, у них перехватило дыхание: у края глубокого декольте на платье принцессы, в гнездышке из атласной оборки, точно на том месте, как и тогда, в оперном театре, дерзко сверкал бриллиантовый орел с телом из опала...

Морозини оглянулся на Лизу, ступавшую в трех шагах позади Эльзы. Она в ответ подняла брови: разумеется, это и был обещанный сюрприз. Надо признать, неожиданность была ошеломляющей! Но сколь ни был потрясен Альдо, он все же заметил, как прелестна была Лиза в старинном платье из фисташкового тюля, подчеркивавшем изящную шею, красивые плечи и бюст, который в молодости князь назвал бы завлекательным.

Эльза, зажав в руке веер из тех же кружев, что и на платье, с прикрепленной к нему серебряной розой, направилась прямо к графине и подала ей руку, помогая подняться.

– Только не вы, душенька! – ласково проговорила она. Затем, обернувшись к выстроившимся в ряд троим мужчинам, она протянула Морозини обе руки: – Милый Франц! Я с таким нетерпением ждала этого вечера! С него все начнется заново, не правда ли?

Слабая надежда, еще теплившаяся в душе псевдо-Рудигера, окончательно испарилась. Даже став другим человеком, Эльза все равно продолжала видеть в нем своего пропавшего жениха. Альдо, сцепив зубы, склонился над затянутой в перчатку рукой, бормоча, что бесконечно счастлив, и еще какие-то пошлости, которые казались ему подходящими к случаю.

Но Эльза его не слушала, все свое внимание она сосредоточила теперь на Адальбере. Это позволило Альдо получше ее разглядеть. Профиль, обращенный к нему, был поразительно похож на профиль бюста императрицы в маленьком кабинете. И все же некоторые детали указывали на то, что не Эльза послужила моделью скульптору: разрез глаз, складка у губ. Если бы не рана, оставившая шрам на второй половине лица, эта женщина вызывала бы восторг, заставила бы поверить в чудесное воскрешение, возможно, послужила бы причиной волнений. Кружева, которыми она на людях окутывала голову, не только служили прикрытием для ее ущемленного кокетства, они были необходимостью в стране, где воображению достаточно искры, чтобы разгореться, как только речь заходила о ком-то из членов бывшей императорской семьи... Но что за загадка – этот орел с опалом!

Альдо подошел к Лизе. Девушка стояла чуть в стороне, поглаживая пальцем одну из роз в огромном букете.

– Как вам удалось раздобыть такое чудо? – с улыбкой спросила она.

– Я в восторге от того, что они вам нравятся, но, признаюсь, меня занимает совсем другое. Я думал, что драгоценности исчезли вместе с Солманским. Вы изъяли оттуда опал до того, как отдать их ему?

Я их и в руках не держала, даже не просила мне их показывать. На самом деле Эльза завладела опалом еще до того, как ее похитили. Приехав в Beну, она забрала себе в голову, что, если она будет держать опал императрицы при себе, ничего плохого с ней не случится.

– И добилась того, что ей оставили камень?

– Нет, потому что ее несчастные сторожа не слишком доверяли ее шаткому рассудку. Они устроили тайник в одной из потолочных балок, но Эльза за ними подсматривала и, как только осталась одна, забрала свое сокровище и прятала ее до сегодняшнего вечера. Она очень довольна, что сыграла со всеми такую удачную шутку...

– Удачную шутку? Я не так уж в этом уверен! Что, по-вашему, предпримет Солманский, когда обнаружит, что среди драгоценностей нет опала?

– Вероятно, удовольствуется остальными. Там есть великолепный жемчуг и много других очень ценных вещей...

– А я вам говорю, что ему нужен именно опал. По причинам, которые я уже излагал вам.

– Прекрасно понимаю, но ему трудно будет вернуться назад. Полиция не упустит возможности его схватить.

– Да, но завтра вы уезжаете. Будьте уверены, едва это дьявольское отродье узнает об опале, все начнется сначала...

Проворным движением Лиза выхватила одну розу из букета и поднесла ее к губам. Из-под полуопущенных век она бросила на князя насмешливый взгляд.

– И, конечно же, вы знаете выход?

– Я? Какой же, господи?

– О, все очень просто: отдать опал вам! Разве не ради него, и исключительно ради него, вы сюда приехали – и вы, и Адальбер?

– Неужели вы считаете, что я настолько низок, что могу отнять у несчастной помешанной то, что она считает своим талисманом? Хотя это и правда был бы наилучший выход. Эльза, которая потеряла все, получила бы средства к существованию, а главное, в случае нежелательного визита ей оставалось бы только отвести от себя опасность, указав на покупателя, то есть – на меня. Но если...

– Кушать подано!

Эта фраза, произнесенная с порога зычным голосом Иозефа, резко оборвала начатую Альдо фразу. Князь заколебался, как ему поступить, но, увидев, что Эльза в величественном одиночестве направилась к распахнутым двойным дверям, он предложил руку госпоже фон Адлерштейн, не замедлившей поблагодарить его благосклонной улыбкой. Адальбер тем временем под носом у Фрица, которому выпало замыкать шествие, успел перехватить руку Лизы.

И начался самый невероятный, самый безумный и томительный ужин из всех, на каких когда-либо доводилось присутствовать Морозини. Роскошный стол – посуда из позолоченного серебра и богемский хрусталь выстроились на кружевной скатерти вокруг нагромождения лилий, роз и перламутровых свечей в резных хрустальных подсвечниках! – был накрыт на двадцать персон. А поскольку только свечи озаряли эту просторную комнату с обтянутыми дорогими гобеленами стенами, вся эта роскошь была погружена в какую-то призрачную атмосферу. На каждом конце стола стояло по креслу с высокой спинкой: места хозяина и хозяйки дома. Эльза без колебаний направилась к первому из них, которое Иозеф уже предупредительно отодвигал для нее. Альдо наклонился к графине и шепотом спросил:

– Куда я должен отвести вас, сударыня?

– Честно говоря, не знаю, – растерянно шепнула она в ответ. – Эльза настояла на том, чтобы самой сегодня все устроить. Я хотела доставить ей удовольствие, но сейчас уже сомневаюсь, не совершила ли я ошибку...

Неопределенность с местами быстро закончилась: старую даму любезно пригласили сесть по правую руку принцессы. Предположив, что ему, в соответствии с правилами этикета, следует занять место рядом с графиней, Альдо уже отодвинул было стул, когда раздался голос Эльзы.

– Подождите, пожалуйста! Это место предназначено не для вас, – резким тоном заявила она и прибавила уже мягче: – Дорогой мой, мне кажется совершенно естественным, чтобы вы заняли место напротив меня. Разве это не наш праздник? Мы должны вместе возглавлять стол...

Морозини отвесил еще один поклон и направился к противоположному концу стола, где его уже поджидал лакей. Он полагал, что остальные четверо присутствовавших рассядутся между двумя полюсами стола, но ничего подобного не произошло. Эльза усадила Лизу слева от себя, рядом с ней – Адальбера, а юному Апфельгрюне, еще более насупленному, чем обычно, указали на место по другую сторону стола, рядом с двоюродной бабушкой. Морозини, отделенный от остальных десятком пустых стульев, остался в гордом одиночестве. Его охватило странное чувство, словно он внезапно предстал перед судом. Если бы не цветы и пляшущие огоньки, которыми пестрел стол, сходство было бы еще сильнее, и, возможно, он Даже растерялся бы. Впрочем, не такой князь был человек, чтобы теряться из-за женской прихоти, и Альдо с видом, словно ничего другого он и не ожидал, развернул салфетку и положил ее на колени. Ни один из сидевших на другом конце стола не решался поднять на него глаза, а графиню, попробовавшую робко возразить, немедленно призвали к порядку.

Ужин начался в тягостном молчании. Где-то в дальних комнатах скрипки приглушенно играли мелодию Моцарта. Как ни хотелось Альдо сбежать с этого призрачного торжества, он заставил себя сидеть спокойно. Его не оставляло чувство, что что-то должно произойти. Вот только что? Там, в конце этой усыпанной цветами пустыни, Эльза с предельной неторопливостью смаковала суп. Голову она держала очень прямо и глядела в пустоту. Время от времени она улыбалась, слегка наклонялась вправо или влево, обращаясь к одному из незанятых стульев, словно видела там кого-то. Вокруг бесшумно сновали слуги.

Когда подали второе блюдо – карпа по-венгерски – тишину разорвал звон брошенного на тарелку прибора, и раздался напряженный, нервный, срывающийся на крик голос Лизы:

– Это невыносимо! Что за погребальная трапеза? Разве нам нечего сказать друг другу?

– Лиза, прошу тебя! – прошептала бабушка. – Нам не следует разговаривать, если ее высочеству это неугодно...

Но Фриц уже подхватил:

– Она права, тетя Виви! Что за дурацкую комедию нас заставляют разыгрывать! И что за дурацкая идея отразить Морозини тосковать в одиночестве на другом конце стола, как будто он наказан. Идите к нам, старина, и постараемся хотя бы получить удовольствие от ужина.