Текст книги "Хромой из Варшавы. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

Несмотря на длинные ноги и неплохую фигурку, красивой Маша Распутина Адальберу не показалась: чрезмерный макияж только подчеркивал тяжелые черты лица. Пела и плясала она не хуже, но и не лучше других, и ее номер нисколько не заслуживал грома аплодисментов, которым наградили ее зрители. Было ясно, что хлопали не столько ей, сколько ее имени, тому, что она олицетворяла для этих людей страшную тень ее отца.

Зрители, которые сейчас, с горящими глазами, бешено аплодировали, только и мечтали о том, как бы оказаться в ее постели. И потому, как только занавес упал, толпа мужчин бросилась за кулисы. Но вход был узким, и двум крепким служителям без особого труда удавалось сдерживать натиск. Волна переменив направление, отхлынула на улицу, чтобы взять в осаду маленькую дверь, гордо именовавшуюся «служебным входом». Адальбер скорее по принуждению двинулся в общем потоке; спрашивая себя, каким образом он сможет добиться свидания наедине, ради которого, собственно, сюда и пришел.

Вскоре он убедился в том, что не одинок в своем разочаровании. Когда показалась Мария – в шляпке и пальто, отделанном обезьяньим мехом, – два сопровождавших ее громилы мгновенно оттеснили чрезмерно настойчивых поклонников. Молодая женщина прошла среди них, расточая улыбки и воздушные поцелуи в лучших голливудских традициях, после чего ее быстро втолкнули в машину, стоявшую у тротуара, и в ответ на это раздался взрыв протестующих криков.

– Дело осложняется! – прошептал Адальбер, который нередко, если дело не ладилось, разговаривал сам с собой.

Тем не менее господь его услышал, потому что в следующую минуту рядом с ним медленно проехало такси, и Адальбер его остановил.

– Следуйте за этой машиной! – приказал он шоферу, протянув ему купюру. – Ну, что? Опять начинается? – прокомментировал водитель, поворачивая к клиенту бородатое лицо, которое Альдо узнал бы в ту же секунду.

– Что значит – «опять начинается»? Гоните, говорю вам!

– Я хочу сказать, что мне не впервые предлагают выслеживать дочку Распутина. И вы будете разочарованы! Далеко ее не повезут. Сейчас сделают небольшой кружок, после чего доставят девушку домой. Так что, может быть, вам просто дать ее адрес?

– Нет, пожалуй, я предпочту совершить эту прогулку вместе с вами. А вы случайно не полковник Карлов?

– Разве вы меня знаете?

– Еще не имел этой чести, но мой лучший друг не так давно пережил вместе с вами одно приключение.

– Вы говорите об этом бедняге Морозини?

– Ну да! – вздохнул Адальбер, одновременно думая о том, что это печальное определение как-то не очень подходит потомку венецианских дожей. – Только не говорите мне, что и вы считаете Альдо убийцей. Если это так, то говорите адрес, и я выхожу из машины!

Полковник-таксист пожал плечами.

– Надо быть полными идиотами, как эти господа из полиции, чтобы хоть на мгновение поверить, будто такой вельможа, истинный вельможа, мог запачкать руки в крови несчастной Тани! Даже я, который едва с ним знаком, готов собственную бороду прозакладывать, что князь невиновен. Только ведь он пропал, и это, скорее, тревожный признак!

– Я тоже так думаю, но «этих господ» его исчезновение, похоже, не слишком тревожит. Вот потому-то мне и надо поговорить с Марией Распутиной. Может быть, хоть она что-то скажет. Эй, что это вы такое делаете?

В самом деле, Карлов вдруг резко свернул на бульвар, не обращая ни малейшего внимания на увозивший Марию автомобиль, который удалялся в другом направлении. Больше того, проехав несколько десятков метров, он остановился и припарковал машину. Затем обернулся:

– Ничего особенного. Просто экономлю ваши деньги. Незачем рисковать тем, что они нас заметят: достаточно их подождать.

И, показав на здание с узкой дверью, расположенное как раз за сапожной мастерской, у которой они остановились, добавил:

– Мадемуазель Распутина... вернее, мадам Соловьева, поскольку именно такая у нее фамилия по мужу, – живет здесь!

Адальбер не стал уговаривать Карлова: похоже, этот дядька свое дело знает. Вытащив из кармана портсигар, он угостил шофера, который взял сигару с явным удовольствием:

– А-а, «Londres»! Давненько я их не видал!

Оставив стекло окошка опущенным, они принялись курить каждый в своем уголке, один блаженно, другой со все возраставшей нервозностью. Так они прождали добрую четверть часа, и Адальбер уже начал беспокоиться, когда машина наконец показалась, подъехала ближе и остановилась перед указанным ему домом. Из нее вышел один из двух мужчин, затем молодая женщина, спутник буквально втащил ее в дом, и дверь за ними захлопнулась.

– Он с ней живет? – спросил Адальбер.

– Да. То есть я не знаю, любовник ей этот парень или просто телохранитель, но он проведет здесь всю ночь. А вы обратили внимание на его габариты?

– Меня не габариты его смущают: просто очень трудно разговаривать, одновременно работая кулаками. Должен же быть какой-нибудь способ повидать Марию наедине?

– Думаю, днем она живет, как все люди. Только по ночам ее стерегут. Так, что будем делать?

И в самом деле, надо было что-то решать: машина, из которой вышла Распутина, тронулась с места.

– Поедем следом! Шофер, должно быть, член этой шайки. Лучше бы нам узнать, куда он едет.

– Считайте, что это уже сделано!

И они тронулись в путь по ночным парижским улицам. А по дороге еще немного поболтали.

– Как получилось, что вы меня подобрали рядом с «Фоли-Рошешуар» и что вы так много знаете о Марии Распутиной?

– О, я не каждый вечер там дежурю. Это зависит от того какие концы приходится делать с клиентами, но, когда мне это удается, я приезжаю с тайной надеждой, что, может, в одну из ночей произойдет нечто такое, что наведет меня на след убийцы Петра. Один раз я попробовал с Распутиной заговорить, но это оказалась такая странная женщина! Одновременно боязливая, недоверчивая и упрямая. Я даже призадумался, произнесла бы она хотя бы под пыткой одно-единственное словечко о человеке, на которого работала в ту ночь в Сент-Уане.

– А как насчет этой машины? Вы никогда не пытались за ней проследить?

– Конечно, пытался, но, знаете, Карлов стал староват. У меня ревматизм, и теперь я не такой уже крепкий, каким был когда-то. И потому, признаюсь, что рисковать своей жизнью – а я не один, есть люди, которые от меня зависят, – мне совсем не улыбается.

Поколебавшись немного, он продолжил:

– Должен сказать, что однажды вечером я их выследил. Правда, только до ворот Майо. Когда я увидел, что машина нырнула в самую глубину Булонского леса, то развернулся и уехал...

– Что ж, сегодня вечером мы не развернемся и не уедем. Оружие у вас есть?

– Всегда! Ночью никогда не знаешь, с кем встретишься, а вот эта штука выглядит очень убедительно, – прибавил Карлов, вытаскивая из-под сиденья старый боевой пистолет.

– Поскольку и у меня есть то, что надо, мы ко всему готовы! – весело воскликнул Адальбер. – Ну, вперед!

Не так-то легко выслеживать автомобиль на пустых улицах. Однако полковник Карлов, казалось, в совершенстве владел этим искусством, оставляя между собой и противником дистанцию достаточную для того, чтобы не привлечь его внимания. Так они добрались до Майо, еще озаренного огнями Луна-парка, и, когда огромный «Рено» двинулся по аллее, ведущей к Лоншану, машина Карлова свернула туда же, но, к удивлению Адальбера, полковник погасил фары.

– Мы же потеряемся...

– Бог с вами! Ни малейшего шанса! Достаточно не терять из виду его задние огни, а потом я, словно кошка, отлично ориентируюсь в темноте!

– Ценная способность, – похвалил Адальбер, откидываясь на сиденье.

Так они пересекли весь Булонский лес, потом выехали на набережную Сены, добрались по ней до моста Сен-Клу и даже дальше, поскольку свернули на улицу Дайи, которая круто взбиралась на холм, на середине сворачивая вправо. Но когда они добрались до этого поворота, то убедились в том, что «Рено» скрылся из виду. Карлов, двигавшийся вдоль стены, остановил свою машину и вышел, чтобы осмотреть окрестности и начало нескольких улиц, одни из которых поднимались к церкви, другие уходили в Сюрень, но красные огоньки так нигде и не мелькнули.

– Ну вот, мы его все-таки потеряли, – вздохнул вышедший следом за водителем Адальбер, усаживаясь на подножку такси. – Теперь нам только и остается, что обшарить Сен-Клу вдоль и поперек!

– Вот чего я совсем не знаю, так это Сен-Клу, должен признаться!

– Зато я знаю! У меня в этих местах, чуть пониже, есть дом.

– Дом? Может, туда сходить?

– Это еще зачем? – проворчал археолог, глаза у которого сразу потускнели. – Там совершенно пусто! Меня ограбили...

– До чего печально! И что, воры совсем ничего не оставили вам? Даже бутылки вина? – посочувствовал Карлов, присаживаясь рядом с пассажиром, который в утешение предложил ему еще одну сигару.

– Да, совсем-совсем ничего! Но, знаете, я ведь не часто приходил туда. Этот дом служил мне скорее... складом. Я – археолог, и все, что я привозил из экспедиций, никак не могло поместиться в моей квартире на улице Жуффруа!

Некоторое время они курили в молчании, бог знает чего дожидаясь: может быть, того, что откуда-нибудь внезапно появится автомобиль...

– Вот скажите, – заговорил наконец Видаль-Пеликорн, – есть одна вещь, которую я не могу себе объяснить...

– Чего именно?

– Почему этим людям не лень все это проделывать только для того, чтобы доставить домой ничтожную актрисульку...

– Но ее имя – Мария Распутина, и князю Морозини, как и нам с вами, известно, что она более или менее подчинена Наполеону VI. Одна только полиция понятия об этом не имеет, потому что Морозини – истинный джентльмен, а по мне, так они именно того и хотят избежать, что чуть было не произошло сегодня вечером: чтобы какой-нибудь поклонник смог приблизиться, уболтать ее, повести, например, ужинать и, после нескольких стаканчиков, все у нее выпытать. И потому они состряпали легенду о богатом покровителе, который приезжает за ней каждый вечер, чтобы провести ночь где-то в другом месте; а на самом деле минут через пятнадцать или через полчаса привозит ее домой...

– ... И этот покровитель, который на самом деле, возможно, совсем не богат, остается с ней, чтобы пристально за ней наблюдать, а машину, слишком «шикарную» для этого квартала, отправляют на стоянку в Сен-Клу? – дополнил Адальбер. – Мне вся эта операция кажется слишком сложной. Куда проще было бы поселить госпожу Распутину в квартале получше и пристроить ее в хороший мюзик-холл.

– Проще, но, конечно, и дороже. А я совершенно не уверен в том, что ваш Наполеон купается в золоте. Что-то мне подсказывает, что у него большие затруднения с деньгами. А кстати, сказал я вам, что это та же самая машина, которая была в Сент-Уане? Только с другими номерами...

– Нет, об этом вы не говорили, но, вообще-то, нам это мало что дает... разве только доказательство, что покровители Марии и есть те самые люди, которые убили цыгана.

Какое-то время Карлов молча курил, наслаждаясь дорогим табаком. Потом встал и спросил:

– Что будем делать дальше?

– Не знаю, что нам еще остается, кроме того, чтобы вернуться. Вы отвезете меня домой?

– Конечно! Вот только я бы на вашем месте, если бы у меня был дом здесь, пусть даже совсем пустой, наверное, заглянул бы туда хоть ненадолго. Просто для того, чтобы оглядеться кругом.

– Я сам об этом подумывал, но сегодня ночью это невозможно... А вот в другой раз... В другой раз... Слушайте, сейчас у меня появилась интересная идея. Но для того чтобы ее осуществить, мне понадобится ваша помощь.

– Выкладывайте...

– Почему бы в следующий раз вместо того, чтобы выслеживать машину, не подождать ее у поворота? Приезжаем, прячем такси и сторожим! Что вы на это скажете?

– Что это дело может выгореть! – восторженно откликнулся Карлов. – Чертовски хорошая идея! Поехали, отвезу вас домой. Пора отдыхать...

Вернувшись к себе, Адальбер увидел Теобальда, раскладывающего пасьянс на кухонном столе.

– Почему ты еще не лег? Я же тебе сказал, что меня ждать не надо.

– Знаю, но у меня срочное сообщение...

– Ты что, писать не умеешь? Дай стакан воды, у меня горло как наждак!

– Вы слишком много курите! – изрек Теобальд, отправившись исполнять хозяйский приказ.

Адальбер жадно выпил стакан «виши», потом второй.

– Ну, так что там у тебя за сообщение?

– Звонила мадемуазель дю План-Крепен. Госпожа маркиза просила передать, что хочет вас увидеть сразу же, как вернетесь домой, даже если будет очень поздно.

– Уже действительно очень поздно! – заметил Адальбер. – И что, я все равно должен к ней идти?

– Ну да!

– Но ведь парк Монсо в такое время уже закрыт. Мне придется обходить вокруг...

– Почему бы вам не взять машину?

– Машина у меня потрясающая, но она поднимает адский грохот, я весь квартал перебужу!

– Тогда вам остается только идти пешком... и я пойду с вами. Вдвоем чувствуешь себя не таким одиноким!

– До чего глубокая истина! – буркнул Адальбер, наливая себе третий стакан, только на этот раз – бордо. Ему необходимо было подкрепиться..

Минутой позже оба спешили по направлению к улице Альфреда де Виньи, и Адальбер, которого начинало клонить в сон, с тоской вспоминал уютное такси полковника Карлова или кожаные сиденья собственного «Амилькара», одновременно спрашивая себя, с чего это маркизе понадобилось так срочно его увидеть, не дожидаясь рассвета. Кроме того, он был недоволен, поскольку не смог убедить Теобальда остаться дома, но, когда на углу улицы Кардине вынырнули и мгновением позже растворились в ночи две подозрительные тени, он понял, что предосторожность была не напрасной. Он так устал, что в случае нападения непременно оказался бы проигравшим, а фигура прямого как зонтик Теобальда в длинном черном пальто и с нахлобученным до бровей котелком не только излучала спокойную силу, но неуловимо напоминала силуэт полицейского, отбивая всякую охоту подходить ближе.

Мари-Анжелину они застали рядом с постелью маркизы де Соммьер. Устроившись на обшитых кружевом подушках, облаченная в сиреневую батистовую кофточку со множеством крохотных оборочек из валансьенских кружев, в чепчике на пышных волосах, старая дама напоминала о приятных обычаях эпохи Короля-Солнца, когда можно было принимать друзей, лежа в постели. Но то, что она хотела сказать Адальберу, было куда менее приятно.

– Мне очень жаль, что пришлось заставить вас нестись сюда, в то время как вы предпочли бы спать, но, если бы я вас не предупредила, у вас был бы весьма жалкий вид, когда комиссар Ланглуа явился бы чуть свет трезвонить у ваших дверей только ради удовольствия взглянуть, какую мину вы при этом состроите!

– Дорогая маркиза, – произнес Адальбер, —в это время суток я не слишком хорошо соображаю, а смысл ваших речей ясен мне не более, чем смысл Откровений святого Иоанна!

– Сварите ему кофе, План-Крепен. Сейчас все объясню!

– С вашего позволения, кофе займется Теобальд, который пришел вместе со мной. И превосходно с этим справится!

– В таком случае я тоже выпью кофе. А теперь слушайте! Вчера, как и обещала, я пригласила в гости моего старого друга Ланжевена, который, разумеется, был в курсе дела и охотно согласился мне помочь. С этой целью он и отправился на набережную Орфевр, к Ланглуа, который, насколько я поняла, был его любимым учеником. Все это происходило под конец дня. Они занялись изучением фактов, и тут на набережную Орфевр нахлынула «Тысяча и одна ночь» в лице индийского принца в розовом бархате. Принц был осыпан жемчугами, и сопровождала его почти так же разукрашенная свита...

– Боже правый! Магараджа Альвара? – еле выговорил ошеломленный Адальбер, безошибочно узнав его по этому описанию. – А он-то зачем туда явился?

– Принес для Альдо алиби из чистого золота.

– Но Альдо не нуждается в алиби! Он нуждается в том, чтобы его нашли. И как можно быстрее!..

– Совершенно с вами согласна, но Его Величество думает по-другому. И потому он со скорбным достоинством объяснил, что Альдо не мог убить несчастную графиню Абросимову, поскольку ту ночь они провели вместе.

– Что?! Да он с ума сошел!

– Возможно. Как бы там ни было, ничто не могло его с этого сбить: он готов перед целым светом поклясться, что они с Альдо до рассвета не расставались.

– Невероятно! И чем же они занимались все это время?

– Они... они беседовали.

– Беседовали? – переспросил Адальбер, и глаза его потемнели. – О чем бы им говорить?

– О предметах высочайшей философии, о реинкарнации, о союзе душ... да мало ли о чем! Он сказал, что Альдо – создание света и что он перед ним... преклоняется... или поклоняется ему... Кажется, он употребил именно это слово...

– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! Морозини и так весь день с ним провел. Он бы туда не вернулся...

– Он туда и не вернулся. Магараджа говорит, что он приехал за ним к вам, предварительно позвонив по телефону. Вы только что ушли. Что касается магараджи, то, едва Альдо его покинул, он почувствовал огромную пустоту и потребность согреться у этого светоча, только что ему открывшегося. Он пытался бороться с собой, но ничего не вышло. И тогда он отправился за ним...

– И Альдо дал себя увести человеку, который ему не нравится... до отвращения?

– Ну... это вы так говорите! А по словам Альвара, между ними даже родилось нечто вроде общности, знакомой одним лишь великим душам. И все же чудовищность преступления на мгновение ошеломила Его Величество, но затем в озарении ему открылась истина, и он получил приказ спешить на помощь брату, против которого выступила человеческая глупость.

– И Ланглуа все это скушал?

– Нет. Разумеется, нет, но он вынужден считаться с заявлением, сделанным иностранным правителем. На этот счет министерство возражений не допускает: магараджу нельзя отослать восвояси, как какую-нибудь мелюзгу.

– А не объяснил ли восточный принц заодно и того, куда он дел Морозини на рассвете, которым завершилась эта великая ночь? Он не отправил его домой в своем «Роллс-Ройсе»?

– Нет. Альдо, кажется, испытывал потребность немного пройтись, подышать свежим утренним воздухом. Магараджа из своего окна видел, как он спускался по Елисейским Полям в сторону площади Согласия...

– ...в сиянии зари, одевавшей его розовыми лучами! – разозлившись, вскричал Адальбер. – Но что за немыслимая глупость! Если читать между строк, Альдо предоставляется выбор между грязным убийством, за которым последовало не менее грязное бегство, и тем, что он провел ночь в постели магараджи Альвара. Потому что про озарения, родственные души и трансцендентальную медитацию можете рассказывать кому-нибудь другому! Все предпочтут мою версию, и Альдо окажется либо убийцей, либо наложником магараджи! Иными словами, он в любом случае будет обесчещен!

– При условии, что он все еще жив! – простонала старая дама несчастным, охрипшим голосом и внезапно разрыдалась, не выдержав двойного груза тревоги и боли.

Адальбер мгновенно успокоился.

– Простите меня, – прошептал он, склонившись над маркизой. – Я дал волю своему гневу и своему страху! Но вовсе не хотел причинить вам боль. Вы кажетесь такой сильной, что в конце концов забываешь о вашей женской хрупкости, о вашем...

– Скажите еще – о «вашем возрасте», и вы больше никогда в жизни меня не увидите! И уберите эту гадость, План-Крепен! – прибавила «тетя Амелия», отталкивая флакон с солями, который поднесла к ее носу Мари-Анжелина. – Я не собираюсь падать в обморок. Я плачу, понимаете, черт побери, плачу!

– Дело в том, что... это так непривычно! – дрожащим голосом ответила перепуганная старая дева. – По-моему, я никогда не видела вас плачущей!

– Ну что ж, когда-нибудь все бывает в первый раз! Подумать только, до чего смешно!

Тут она разрыдалась сильнее прежнего, и Мари-Анжелина, осторожно присев на кровать, явно спрашивала себя, что же ей теперь делать: то ли обнять маркизу и попытаться утешить, то ли дать ей выплакаться как следует...

– Оставьте ее! – тихонько посоветовал Адальбер. – Но сами оставайтесь поблизости. Я пойду домой, а завтра утром, не дожидаясь, пока Ланглуа сам меня позовет, зайду к комиссару.

Теперь археологу не терпелось вернуться домой и попытаться хоть сколько-нибудь разобраться в истории, которая все больше запутывалась. Но он не успел дойти до двери – Мари-Анжелина догнала его на лестнице.

– Вы уверены? Я действительно ничем не могу вам помочь? – спросила она. – Так ужасно сидеть в четырех стенах, когда ничего не можешь предпринять!

– Не сомневаюсь, бедная вы моя, но я и сам примерно в том же положении. Выдумка Альвара ничего не дает, и, до тех пор пока не появится Мартин Уолкер, те, кто похитил Альдо, могут чувствовать себя совершенно спокойно. Только он может подтвердить все, что мы с ним пережили той самой ночью...

– А русская служанка графини? Она упорно обвиняет князя в убийстве? Я не могу попытаться с ней поговорить?

– На каком языке? Вы говорите по-русски?

– К сожалению, нет!

– А она не знает других языков... Да к тому же не покидает квартиры, где произошла драма, и полиция держит ее под наблюдением. Нет, дорогая, тут ничего не придумаешь...

Не успел Адальбер произнести этих слов, как в голове его неожиданно мелькнула интересная мысль.

– Хотя, может, вы преуспеете там, где мне ничего не удалось сделать. У госпожи де Соммьер есть какие-нибудь знакомые среди русских эмигрантов в Париже?

– Не думаю... Собственно говоря, мне ничего на этот счет не известно.

– Надо выяснить! Идемте обратно! – прибавил он, схватив План-Крепен за руку, и потянул её за собой вверх по лестнице. Они вернулись в спальню, где маркиза в полном одиночестве, встав с постели, грустно пила остывший кофе.

Адальбер объяснил свою идею: отправить Мари-Анжелину к Марии Распутиной под видом секретарши какой-нибудь русской дамы из Общества помощи беженцам.

– Эти люди не слишком высоко ставят Распутина, – заметила госпожа де Соммьер. – И потом, какое отношение эта женщина имеет к нашей истории?

Археолог объяснил это маркизе, не забыв упомянуть о том, что пытался сделать сегодня вечером, а также под каким надзором держат молодую женщину двадцать четыре часа в сутки.

– У мужчины нет ни малейшего шанса к ней приблизиться, но женщина... в особенности такая... ловкая, как Мари-Анжелина, могла бы...

– Давайте без лести! – проворчала та. – Если вы считаете меня предельно тусклой и предельно непохожей на великую авантюристку, так сразу и скажите! У меня действительно идеальный тип внешности для этой роли. Остается только выяснить, чьей секретаршей я могла бы назваться, поскольку, если эти люди так недоверчивы, как вы говорите, они захотят узнать, на самом ли деле я та, за кого себя выдаю.

– В этом нет ни малейших сомнений! Ну так что, маркиза, есть у вас кто-нибудь на примете?

– Да-а-а... Вот только не знаю, жива ли она еще. Я имею в виду старую княгиню Лопухину, с которой мы перед войной вместе были на водах в Мариенбаде. Я потом встречалась с ней в Париже, но это тоже было давно. У нее всегда был паршивый характер, и, если я к ней явлюсь, она вполне способна спустить меня с лестницы... Правда, все-таки средство есть... Пожалуй, есть... Мы с План-Крепен сейчас сходим на службу в русскую церковь. Если княгиня еще жива, она там непременно будет...

– Великолепно! – воскликнул Адальбер. – Сейчас расскажу вам все, что знаю о Марии Распутиной. Для начала – ее адрес...

Вскоре, сбросив с себя огромную тяжесть и всецело положившись на таланты План-Крепен, археолог наконец добрался до своей квартиры и своей постели. Где и смог выспаться всласть, поскольку, в противоположность всем догадкам мадам де Соммьер, комиссар и не думал являться к нему с утра.

Вскоре Адальбер почти пожалел об этом. День и в самом деле тянулся угрюмо и бесконечно, несмотря на визит в редакцию газеты «Утро», где по-прежнему не было никаких вестей от журналиста, и другой – на набережную Орфевр, куда под конец дня Адальбер решил наведаться без вызова и посмотреть, что происходит. Однако там он никого, кроме дежурного, не застал: Ланглуа на месте не было, и в ближайшие несколько часов он возвращаться не собирался...

Ночь ничего особенно утешительного тоже не принесла.

Как и было условлено, полковник Карлов на своем такси отвез Адальбера в Сен-Клу, и там они, как можно лучше спрятавшись, дожидались появления «Рено», но прошло несколько часов, а машина так и не показалась. И на рассвете Адальбер вернулся в Париж хмурый, в самом отвратительном настроении.

И все-таки ему было куда лучше, чем Альдо Морозини, который оказался в аду...

С трудом открыв глаза после бесконечно долгого провала во времени, он тотчас снова закрыл их со страшным ощущением, будто ослеп. Перед глазами была полная, абсолютная темнота. К тому же у него раскалывалась голова, и его тошнило от пропитавшего одежду запаха хлороформа. Снова открыв глаза, он потянулся к ним руками и только тут обнаружил, что закован в цепи; на обоих запястьях были стальные наручники, двойная цепь допускала некоторую свободу движений, но, перебирая пальцами звенья, Альдо обнаружил, что другой конец цепи вмурован в стену. И, наверное, с давних времен, потому что цепи заржавели.

Поначалу ему показалось, что это просто кошмар: прошли времена средневековых крепостей, когда узников бросали в яму или ров. И все же мало-помалу перед ним вырисовывалась реальность. Место, где он оказался, было сырым и холодным, а приподнявшись, он нащупал под собой соломенную подстилку, брошенную прямо на утоптанный земляной пол. Как он мог здесь оказаться?

Ценой мучительных усилий Морозини собрал обрывки воспоминаний. Телефонный звонок... испуганный голос Тани... обмен одеждой с Адальбером... улица Греза... сильная боль... и больше ничего! Совсем ничего. Ни малейшего воспоминания о том, что могло произойти после того, как его ударили, а затем усыпили. И ни малейшего представления о том, сколько времени прошло.

Он машинально поискал часы, хотя все равно не смог бы ничего на них разглядеть. Впрочем, часов при нем не оказалось, равно как и сардоникса с его гербом, который он всегда носил на безымянном пальце, и обручального кольца!.. И впервые за долгое время князю стало страшно. В этой камере, которую он не мог разглядеть, было темно и глухо, как в могиле!

А, собственно, чем она от нее отличалась?.. Это и есть могила, затерянная в пустынном месте на краю света, вдали от жизни и людей... Могила, в которой он будет медленно гнить до тех пор, пока господь не сжалится и не избавит его от мук. Никогда он не думал, что подобная ситуация может пробудить в душе ощущение такого отчаяния.

И тогда что-то в нем сломалось, он заплакал, и это помогло снять напряжение, вызванное страхом. Альдо почувствовал себя лучше, слезы снова сделали его таким, каким он был всегда: человеком, умеющим встретить худшее лицом к лицу. И, кажется, худшее уже с ним произошло, но это еще не значит, что он должен сдаться, признать свое поражение. Нашаривая в кармане платок – хоть это они ему оставили! – он почувствовал тяжесть цепей, сковывающих движения, и немного приободрился: зачем, собственно, еще сковывают человека, если не для того, чтобы помешать ему бежать? А из могилы не бегут. Значит, это не могила, и должен существовать способ отсюда выйти.

Морозини поднялся на ноги, ощупал стену в том месте, где к ней были прикреплены цепи, и убедился в том, что стена сложена из больших камней и что вся темница круглая: он смог пройти некоторое расстояние – столько, сколько позволяли ему оковы. Значит, его поместили в своего рода колодец. Сердце у венецианца замерло: ничто так не напоминает колодец, как «каменный мешок»! И тут он наткнулся ногой на ведро... которое, к счастью, не опрокинулось: в нем была вода, – сразу же понял, как ему хочется пить. Опустившись на колени, князь опустил в ведро лицо. Вода была холодная и свежая, что его несколько утешило: раз дают пить, значит, возможно, дадут и поесть, то есть убивать пока не собираются. Смочив в ведре платок, чтобы приложить его к мучительно нывшей голове, Альдо снова сел на подстилку и принялся ждать неизвестно чего...

Он не только понятия не имел о том, чего ждет, но не знал, сколько времени прошло, у него больше не было возможности это определить. Однако постепенно в его темнице стало чуть светлее, и не только потому, что глаза привыкли к кромешной тьме: нет, просто настало утро, и между двух камней над головой проскользнул тонкий лучик света. Очень тонкий, но для Морозини этого оказалось достаточно, чтобы понять: он не в глубоком подземелье, как опасался, а, скорее всего, в одной из тех феодальных башен, которые еще сохранились кое-где в окрестностях Парижа.

Теперь, когда он лучше видел, Альдо смог разглядеть помещение, которое действительно оказалось круглым, метров трех в диаметре. Вот только никакой двери здесь не было. Что касается обстановки, всю ее заменяли соломенная подстилка, ведро с водой и другое ведро, явно предназначенное для гигиенических нужд; но никакой пищи он, как это ни печально, не обнаружил, а есть уже хотелось...

В поисках отверстия, через которое его сюда бросили, князь поднял голову вверх, но там, наверху, скопились густые тени, ничего было не разглядеть. Тем не менее именно оттуда ему внезапно просиял свет, после того как с железным грохотом отодвинулась крышка, и он окончательно убедился в том, что находится в колодце или цистерне метров пяти или шести высотой.

Там, у отверстия, сидел на корточках человек с кривляющейся карнавальной маской на лице.

– Ну, что, ваше сиятельство, – усмехнулся он, – как вам нравится ваше новое жилье? Слишком скромное, на ваш взгляд, а?

Ухо Альдо было слишком восприимчивым и чутким, чтобы он мог не узнать этот хорошо поставленный и, в общем, приятный голос.

– Мне уже случалось оказываться узником, – ответил он с беспечностью, которой далеко не испытывал, но которая стала его второй натурой. – Все тюрьмы похожи одна на другую. Правда, от испанского гранда можно было ждать чего-нибудь получше по части гостеприимства.

– А вы меня считаете испанским грандом?

– К сожалению, да! Снимите же маску, дорогой маркиз! Вы просто смешны!

– Через несколько дней я покажусь вам не таким уж смешным, господин Морозини. Когда вы до конца прочувствуете все прелести своего пребывания здесь. Очень может быть, что вы на коленях будете умолять меня вас отсюда вытащить. Вот только это ничего не даст до тех пор, пока...

– Пока – что?

– Пока я не получу того, что хочу получить!

– А что вы еще хотите? У вас уже есть «Регентша», браслеты принцессы Бринды и изумруд Ивана Грозного... не говоря уж о моих часах, моем обручальном кольце и перстне с печаткой.

– Согласен, это неплохо. Особенно жемчужина, которая больше не покинет собрания драгоценностей Короны. Остальное станет моим трофеем, равно как и то, чего я еще жду от вас...