Текст книги "Хромой из Варшавы. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

Вернувшись в свой любимый дом на улице Альфреда де Виньи, так мило глядевший окнами на парк Монсо, госпожа де Соммьер испытала странное чувство. Она была рада вновь оказаться дома, снова усесться в зимнем саду в свое белое, так напоминавшее трон кресло со спинкой веером и удобными цветными кретоновыми подушками, выпить в пять часов шампанского – словом, опять зажить так, как маркиза привыкла, проводя большую часть дня в разговорах с План-Крепен. Но теперь ей казалось, что ее любимый дом в чем-то изменился, что он не такой, как прежде, и ей в нем совсем не так уютно… Виной всему, конечно, была эта скверная история, которая постоянно напоминала о себе. Посмотришь на парк Монсо, а за ним виднеется улица Жоффруа, но там нет Адальбера… И Альдо… Он не войдет нежданно-негаданно в дверь, не отправится в очередное безумное путешествие, пустившись по следам очередного необыкновенного сокровища. Как же ей не хватало ее любимого мальчика!

Но маркиза была рада увидеть своих старых слуг: дворецкого Сиприена, которому почти столько же лет, сколько ей, и чьи постоянные стычки с Мари-Анжелин добавляли немного перца в их будничную жизнь, и Элали, неподражаемую кухарку. Благодаря своему удивительному таланту она кормила домашних просто божественно, а теперь, пока их не было, очень без них соскучилась. Так что в ближайшие дни она и ее компаньонка будут наслаждаться необыкновенными лакомствами, потому что английская кухня, за исключением завтраков и сладкого к неизбежному чаю, почти что несъедобна… Госпоже де Соммьер стало немного стыдно, что она может думать о какой-то еде, когда Альдо…

По счастью, с ней рядом была План-Крепен. Не будь ее, маркиза, наверное, предпочла бы остановиться на эти несколько дней в «Ритце». С ними приехала еще Лиза, воплощенная скорбь всего мира. Маркиза ее понимала, как никто, но, с другой стороны, не в первый раз Альдо пропадал без вести и потом находился. В сердце старой дамы жила твердая уверенность, что князь жив. И План-Крепен в этом тоже не сомневалась, потому ей и не терпелось вновь начать охоту.

Как только они вошли в дом, Лиза попросила позвонить комиссару Ланглуа, ради которого женщины, собственно говоря, и приехали.

Комиссар, узнав, что они в Париже, тут же навестил их и даже согласился выпить кофе, который подал ему Сиприен. Комиссар был по своему обыкновению суров и элегантен – в темно-синем костюме с галстуком в узкую красную полоску, перекликающуюся с красно-золотой розеткой ордена почетного Легиона, который на этот раз заменил бутоньерку. Ланглуа склонился к руке маркизы, поцеловал руку Лизе и даже – к ее великому изумлению – План-Крепен. Обычно они обменивались дружеским рукопожатием. Но в голубых глазах комиссара поблескивал огонек – знак того, что он доволен.

– Так, значит, все же надумали вернуться? А я вас ждал гораздо раньше, хоть и знал, что вы под надежной охраной в Чартвелле.

– Мы собирались оттуда уехать в самом скором времени. Ремонтные работы в доме Саржентов, где мы по-прежнему желанные гости, подошли к концу, и сэр Джон известил о своем скором приезде. А теперь, комиссар, скажите, что, по вашему мнению, могло с нами произойти?

– Как вы, так и я, ничего конкретного не знаем, но дело гораздо серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Так почему вы все-таки вернулись вопреки вашему всем известному непокорству? И почему вы, княгиня, несмотря на вполне понятную тревогу, не в Австрии с детьми?

– Чтобы у них осталась хотя бы мать, если отец в опасности? – с горечью спросила Лиза.

Госпожа де Соммьер не дала комиссару возможности продолжать в том же тоне.

– Не играйте на наших нервах, дорогой Ланглуа. Лиза нуждается в вас не меньше, чем мы с Мари-Анжелин. Вы еще не знаете, да и откуда вам было это знать, что отыскался Адальбер?

– Да что вы?! Он один?

– Да, один – как ни жаль. И о судьбе Альдо он знает не больше нашего!

Само собой разумеется, что рассказ повела мадемуазель дю План-Крепен. Ланглуа выслушал ее, не прерывая ни единым восклицанием, но, судя по нахмуренным бровям, с трудом справлялся с раздражением.

– Большое спасибо, мадемуазель дю План-Крепен, – со вздохом проговорил он, когда она умолкла. – Судя по вашей истории, в замке Хивер не все обстоит благополучно. Уверен, хозяева даже не подозревают, что на самом деле творится в их владениях. Лорд живет своими фантазиями, а его жена с тех пор, как он дал ей возможность поступать так, как ей хочется, смотрит на его фантазии с ласковой снисходительностью.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что она, как женщина прогрессивных взглядов, ратующая за благородные цели, да и ее муж тоже пришли бы в ужас, узнав, что какая-то разбойничья шайка укрылась под личиной несчастной Анны Болейн, используя страсть лорда Астора к Тюдорам.

– Совершенно то же самое думаю и я, – подхватила дю План-Крепен. – Но как убедиться в этом и как помешать злонамеренным действиям?

– Думается, пора внедрить в этот загадочный муравейник человека, который обладал бы одновременно мужеством, интеллектом и интуицией.

– У них столько прислуги, что такое вполне возможно. Прятаться лучше всего в толпе.

– Кто бы спорил, но существует как-никак полиция…

– Полиция? – удивилась Лиза. – Неужели вы думаете, что полиции есть дело до прислуги лорда Астора?

– Сейчас совершенно точно нет. Но в любую минуту… Скотланд-Ярд стал моей большой заботой с тех пор, как главным там вместо Гордона Уоррена был назначен некий Митчел. И я сказал бы, что Скотланд-Ярд объявил нам войну, по-другому это не назовешь.

– Но, в конце концов, – рассердилась госпожа де Соммьер, – не Скотланд-Ярд же царствует в Объединенном королевстве! Существуют министры, парламент с двумя палатами: палатой лордов и палатой общин. И еще, осмелюсь напомнить, существует король Георг.

– У которого нет реальной власти.

– Но какая-то власть у него все же есть, и можно к нему обратиться. У меня было немало влиятельных друзей среди англичан, но годы проходят, ряды редеют, – печально промолвила маркиза.

– Не будем преувеличивать. Вы дружите с сэром Джоном Саржентом, а он далеко не пешка, хотя о нем мало говорят. За ним стоит невероятный Уинстон Черчилль, которого ждет серьезная карьера… В общем, как и говорил, я собираюсь внедрить в Хивер одного из лучших моих агентов, умницу, храбреца, который даст фору Скотланд-Ярду. Я ведь никак не могу понять, почему новый начальник английской полиции не считает нужным заняться замком.

– А вы можете догадаться, почему этот человек, по отзыву сэра Уолси, непроходимый кретин, встал во главе всей полиции? Совершенно ясно, что не обошлось без протекции, но кто его покровитель?

– Министр финансов и репутация Митчела. Поверьте, он вовсе не кретин. Напротив, по некоторым отзывам, легендарная личность.

– Вы смеетесь!

– Нам сейчас не до смеха. Адам Митчел совсем недавно вернулся в Англию. Практически с самого начала своей карьеры он служил в Индии, и на его счету несколько очень громких и сложных дел. Он великолепный следователь, и любой начальник хотел бы иметь у себя под рукой такого помощника. Возможно, кроме меня.

– В любом случае, вам он в подметки не годится, – громко заявила План-Крепен.

– В вас говорят дружеские чувства. Но если я сказал, что не хотел бы иметь Митчела под своим началом, то исключительно из-за его невыносимого характера. Этот человек от природы черств, и я бы даже утверждал, жесток, а меня эти черты пугают. Кража «Санси» – это дело, которое ему просто необходимо, чтобы укрепить свою репутацию в Англии.

– Надеюсь не для того, чтобы сохранить за собой место шефа, когда Уоррен выйдет из больницы?

– Возможно и так, хотя я в этом сомневаюсь. Уоррена очень уважают, и вполне заслуженно. К тому же он немного моложе Митчела. Будь он на месте, все бы шло совершенно по-другому. Во-первых, он хорошо знает Морозини. Во-вторых, он мгновенно положил бы конец глупым россказням Авы Риблсдэйл, и мы избежали бы нелепого скандала. Кстати, княгиня, – тут Ланглуа повернулся к Лизе, – вам известно, где находится ваш отец? Он единственный человек, который мог бы все расставить по местам в этой несчастной истории. Слышал, он в Латинской Америке, но, учитывая величину континента, хотелось бы большей конкретики.

– Мне удалось узнать, что недавно он был в Манаусе…

– В… стране каучука? И что же ему понадобилось в этой богом забытой дыре?

– Ищет три легендарных изумруда! Боясь, естественно, соперников, он окружил свое путешествие непроницаемой тайной. По последним сведениям, отец уплыл из Манауса на двух пирогах вверх по течению Амазонки. Вот все, что мне известно.

– Невероятно! А еще чего-нибудь позаковырестее он не мог придумать? Нет, с этими коллекционерами беды не оберешься. Зятю грозят тюрьма, разорение и бесчестье, а он себе спокойно плывет по Амазонке! Как вы об этом узнали? Расскажите!

Лиза сказала, что Бирхауэр поделился с ней некоторыми отцовскими секретами, и объяснила, в чем дело. В другие времена Ланглуа позабавили бы эти тайны, но сейчас он только огорченно передернул плечами.

– И все-таки богатство – чудесная вещь, – заметила План-Крепен. – Чего только не позволишь себе с деньгами!

– Вот именно, – подхватил Ланглуа. – Но мне пришла в голову одна мысль, и пусть сотни искателей пустятся по следам нашего коллекционера. Господин де Суза-Дантас, посол Бразилии во Франции, весьма примечательный человек, которому можно довериться. Может быть, вы разрешите мне поговорить с ним?

– Я буду умолять вас об этом! Пусть он сделает все возможное! Пусть обратная дорога и займет много времени! Еще бы! Такое расстояние!

– От Манауса до Сантарена летает самолет, но Атлантика есть Атлантика, без парохода не обойдешься.

Госпожа де Соммьер сидела, не проронив ни слова, и наконец заговорила, желая всех успокоить:

– А что, если нам порассуждать, дорогая Лиза? Представим себе самое худшее: продолжается скандал, спровоцированный кражей «Санси», Альдо хватают и сажают за решетку. Потом все будут ждать суда, а это зрелище требует немалой подготовки. Для Альдо тюрьма не будет смертельным ударом, он уже успел побывать в нескольких и находился в гораздо худших условиях; вспомним историю с жемчужиной Наполеона[518]. Я уверена, что за это время ваш отец успеет вернуться и расставит все по своим местам. К тому же существует телеграф.

– Маркиза совершенно права, – подхватил Ланглуа. – Рискуя вас шокировать, прибавлю, что таким образом вашему мужу будет создана невероятная реклама. А пока суд да дело, я отправлюсь с визитом к послу. – И после небольшой заминки, но с самым непринужденным видом, он задал еще один вопрос: – А каковы ваши намерения, милые дамы? Вы возвращаетесь в Лондон и…

– Придется смириться с Лондоном, – вздохнула госпожа де Соммьер, – иначе не видать мне покоя! План-Крепен обрела там друга, которым очень дорожит.

– И согласимся, не без оснований. Они проделали весьма трудную работу.

– Несомненно.

– К тому же леди Клементина оказывает нам такой радушный прием… И она под такой надежной защитой.

– А вы, княгиня?

– Я бы хотела поехать, но не могу навязывать себя даме, с которой едва знакома. А моя подруга Мэри будет занята в Букингемском дворце, ее пригласила сама королева.

– И вам придется целый день сидеть в одиночестве, не зная, что с собой делать, так? Послушайтесь меня, возвращайтесь в Австрию, где рядом с вами будут близкие люди, которых вы любите. Я обещаю сообщать обо всем, что происходит, и… буду гораздо спокойнее, зная, что вы в безопасности.

Лиза на несколько секунд задумалась.

– Вообще-то вы совершенно правы. Я скучаю без детей, они нужны мне не меньше, чем я им. Я уж не говорю о бабушке.

– Вы поступите мудро. Бабушкин дом для вас был убежищем с детства.

План-Крепен едва сдержала вздох облегчения. Маячившие впереди бессонные ночи, занятые утешениями Лизы, развеялись, как дурной сон. И она обрадовалась. Но избегала встречаться взглядом с маркизой, зная, как насмешливо та на нее посмотрит – для нее компаньонка была открытой книгой.

Однако Лиза задала вопрос Ланглуа:

– Объясните мне, почему прячется Адальбер? Он ничего не сделал, и вы без труда можете отправить его на родину через посольство. Египтолог ведь член Института, а это почетное звание.

– Все так, но фальшивые паспорта, переодевание – его непременно обвинят в сообщничестве. Положитесь на Митчела, он не упустит ни одного козыря, который оказался у него на руках. Но никому не придет в голову искать его у сына герцога Картленда, пэра Англии. И потом Адальбер никогда не согласится уехать, не зная, что случилось с другом.

– Побратимом? Да, так оно и есть. Так что мне остается поблагодарить вас за помощь, которую по своей доброте вы оказываете нам, господин главный комиссар полиции.

– Сейчас, княгиня, я предпочел бы, чтобы вы видели во мне скорее друга, чем полицейского. Я высоко ценю вашего мужа и его ближайшего соратника, которых мадемуазель дю План-Крепен прозвала «неразлучниками».

– А вы знаете, что пришло мне в голову? – снова заговорила госпожа де Соммьер. – Почему бы нам не объявить вознаграждение тому, кто найдет «Санси»? Солидную сумму, я имею в виду.

– Опасный путь. А что, если потребуют коллекцию князя Морозини?

– Ава Астор утверждает, что «Санси» в ней и находится.

– А князь заделался вором и украл его. Интересно, как она могла до этого додуматься?

– Все дело в дурацкой фразе Альдо. Из благодарности порой говорят невесть что. Дело было в Понтарлье: князь попал в скверное положение, не мог подтвердить, кто он такой, и тут появилась леди Ава и, сама того не подозревая, подарила сомневающимся доказательства. Он был так счастлив, что чуть не бросился ей на шею и пообещал, что достанет бриллиант, о котором она мечтает, пусть даже ему придется украсть его из Тауэра. Вот откуда взялась эта фантазия.

– А какой бриллиант имел в виду Альдо, вы знаете?

– Знаем, он намеревался выкупить у тестя «Зеркало Португалии», один из «мазаренов», который может считаться чем-то вроде брата «Санси». Альдо сам продал его Кледерману и надеялся, что тот ему не откажет. Тесть всегда был весьма чувствителен к обязательствам. Но в одно прекрасное утро к Альдо явилась Ава и потребовала отдать ей «Санси». К несчастью, князь именно в вечер кражи находился в Англии, но уже на пути домой, так как у него начался бронхит.

– Да, да, это все я помню и подумаю о вознаграждении. Но сначала мы должны отыскать господина Кледермана и как можно скорее убедить его вернуться. А вы, княгиня, обещаете мне отправиться в Рудольфкрон?

– Обещаю, мне там гораздо лучше.

«А уж мне насколько лучше!» – подумала про себя План-Крепен, напрочь позабыв о долге христианского милосердия.

Однако госпожа де Соммьер пожелала пробыть еще несколько дней в Париже, чтобы, как она выразилась, «почувствовать родную почву под ногами», надеясь, что привычная атмосфера поможет ей восстановить душевные силы. И еще она надеялась, что Лиза не будет откладывать свой отъезд. Нервозность молодой женщины действовала на нее угнетающе. Маркиза живо вспомнила тяжелый период, когда Лиза доставляла им немало хлопот. Альдо изменил ей, ее одурманили наркотиками, и она бредила, ненавидя мужа. Тогда они опасались за ее разум.

План-Крепен просто мечтала об отъезде Лизы и с трудом удерживалась, чтобы не спросить с присущей ей прямотой, когда та намерена отправиться в Австрию. Чтобы не поддаться искушению, она поднялась пораньше и отправилась в свою любимую церковь святого Августина на мессу в шесть часов утра. К этой мессе ходили слуги из соседних особняков и отдельные «жаворонки», составив своеобразное «агентство новостей», касающихся в основном их квартала, но и не только. Главной поставщицей всего самого интересного была Эжени Генон, кухарка княгини Дамиани, жившей на авеню Мессин. Приятельницы обычно усаживались рядом.

Мари-Анжелин встретили с воодушевлением, которого она и ожидала. О деле «Санси» в Париже говорили не меньше, чем в Лондоне.

– Ну, наконец-то и вы! – шепнула Эжени, когда Мари-Анжелин преклонила рядом с ней колени. В ее отсутствие никому не было позволено занять это место. – Мы уж без вас загрустили. Что, никак не налаживается?

– Можно сказать и так, хотя половину победы мы одержали.

– Как прикажете это понимать?

– Исчезли наши два господина, но одного из них мы нашли.

– Князя?

– Нет, его друга, но ни он и никто другой не знает, где князь.

Шляпка из черной соломки с розой, венчавшая пучок кухарки, задрожала мелкой дрожью.

– Расскажите мне все!

Мальчик из хора звоном колокольчика возвестил о появлении священника, и разговор прекратился. Прихожане опустились на молитвенные скамеечки и начали креститься. Что тут поделаешь? Ничего не узнаешь до конца мессы! Эжени во время процесса была так рассеяна, что Мари-Анжелин приходилось то и дело подталкивать ее локтем, а певчие сурово на нее посматривали.

Эжени сгорала от любопытства, в чем горячо и покаялась, прежде чем причаститься.

Но вот служба кончилась. Священник и мальчик из хора с колокольчиком ушли в ризницу, и две подруги вновь уселись на скамью, время от времени прощаясь с уходящими знакомыми.

Мари-Анжелин в нескольких словах обрисовала состояние дел, а потом рассказала о чудесном спасении Адальбера и о том, что она почувствовала, проходя мимо старого коттеджа.

Эжени смотрела на нее широко открытыми глазами, преисполнившись совершенно особой почтительности.

– Но… Можно сказать, что у вас дар Божий?

– Вы так думаете? – скромно отозвалась План-Крепен, про себя ничуть не сомневаясь, что ее осенила святая благодать.

– Но это очевидно. Вам нужно сходить на консультацию.

– Я совершенно здорова.

– Я имею в виду не врача, а какого-нибудь известного ясновидящего.

– То есть посетить старушку, из тех, что расхваливают свои таланты в газетных объявлениях? Вроде госпожи Мемфис?

– Они все шарлатанки, а о Мемфис я вообще молчу. Нет, я говорю о настоящей ясновидящей. Их адреса передают по секрету.

– Тогда надо знать хотя бы одну такую.

– Одного! Мне говорили об одном мужчине, он принимает только тех, кто нуждается в нем всерьез. Не допускает любопытных.

– И как же к нему попасть?

– По рекомендации.

Эжени Генон замолчала на несколько минут, убедилась, что рядом никого нет, и прошептала:

– Княгиня Дамиани, моя хозяйка, на него просто молится.

– Вы думаете, она согласится…

– Замолвить за вас перед ним словечко? Конечно, согласится.

На следующее утро мадемуазель дю План-Крепен получила рекомендательное письмо с подписью княгини. Письмо, без которого нельзя было попасть к сеньору Анжело Ботти.

Вполне возможно, Мари-Анжелин, с ее живым воображением, представляла, что, переступив порог квартиры Ботти, попадет в Средние века, увидит реторты, перегонный куб, заспиртованных уродцев и в клубах разноцветного дыма старца с седой бородой в плаще со знаками зодиака и остроконечной шляпе. Но нет, Средние века давно миновали, да и вряд ли высокопоставленная княгиня Дамиани уселась бы рядом с летучей мышью.

Сеньор Анжело Ботти – судя по имени, он мог быть только итальянцем – жил в квартале Монпарнас, на улице Кампань-Премьер, на верхнем этаже красивого дома в квартире, о которой мечтают художники и которая радует глаз людей со вкусом. Лифт доставил мадемуазель дю План-Крепен на пятый этаж, и она остановилась перед двустворчатой дверью с блестящими медными накладками. Роскошь ее не напугала. Она понимала, что визит будет стоить дорого, и маркиза предоставила ей безлимитный кредит.

Когда дверь открыл слуга-индус в черном с серебряными пуговицами дхоти[519] и белоснежной чалме и низко поклонился ей, она поняла, что попала не к заурядному гадальщику. Слуга молча взял письмо княгини, которое протянула ему Мари-Анжелин, и открыл двери маленькой гостиной, где посетительница должна была ждать ответа, снова поклонился и оставил ее одну.

В гостиной почти не было мебели. Два удобных кресла темно-зеленого бархата, такие же шторы и низкий столик со скромным букетом роз в хрустальной вазе. Никаких журналов, предполагающих долгое ожидание: мэтр принимал мало и только одного человека за сеанс. А иногда одного за целый день.

На стенах несколько изящных восточных гравюр, услаждающих взор и дарящих безмятежность. Но сюрпризы для Мари-Анжелин только начались. Слуга вошел в гостиную и повел ее в кабинет. Женщина ощутила легкую дрожь, как перед прыжком в холодную воду. Что она ему скажет?

Комната, в которую ее ввели, была огромной. Когда-то она явно служила мастерской художнику: вся северная стена была застеклена, но ее легко можно было закрыть скользящими по карнизу шторами. Сейчас шторы были задернуты наполовину. Погода не радовала, небо было серым. Зато горела красивая настольная лампа, медная, с зеленью, освещая середину красивого письменного стола в стиле ампир, на котором лежали только стопка белой бумаги и ручка. Обстановка мало заинтересовала Мари-Анжелин, она не могла оторвать глаз от картины, главного украшения этого кабинета – копии в натуральную величину «Мадонны с гранатом» Ботичелли. Святая дева? У ясновидящего? Стало быть, здесь вряд ли запахнет серой.

Ботти проследил за взглядом посетительницы.

– Я христианин, – произнес он просто, – и бывает, что небо говорит со мной.

Мари-Анжелин перевела глаза на сеньора Ботти, и больше уже не сводила их, он ее зачаровал.

На первый взгляд это был самый обыкновенный человек: среднего роста, скромно и изящно одетый в темно-серый костюм с фиолетовым шелковым галстуком. Лет около пятидесяти, твердые черты лица.

«Настоящий римлянин», – подумала Мари-Анжелин.

Седые волосы зачесаны назад, очки в черепаховой оправе. Но он тотчас же снял их и указал Мари-Анжелин на небольшое кресло, стоящее перед столом.

Мари-Анжелин села и смотрела только в глаза ясновидящего, и ей стало казаться, что этому человеку она может сказать все. Глаза глубокие, темные, бархатные, как тьма летнего ночного неба, в котором вот-вот замерцают звезды.

Сел снова и Ботти в свое кресло напротив дю План-Крепен и отложил в сторону письмо княгини.

– Дайте мне ваши руки, – проговорил он.

Мари-Анжелин послушно сняла перчатки и протянула обе руки. На темно-зеленой коже стола соприкоснулись ладони, мужские и женские. Ощущение у Мари-Анжелин возникло приятное: руки Ботти были сильные и теплые. Он улыбнулся.

– Княгиня Дамиани, представляя вас, набросала портрет обобщенный и поверхностный. Так свойственно описывать светских женщин, но мне и этого достаточно, я уже знаю больше нее.

– И что же именно?

– Вы тоже медиум. Погодите. Сидите спокойно и не отнимайте ваших рук. Вы об этом знаете, но… но вы сомневаетесь. И сейчас вы больше всего нуждаетесь в доверии. Я буду говорить с вами о вас.

Замерев, Мари-Анжелин слушала рассказ о своей собственной жизни со дня рождения в отцовском замке в Пикардии, от которого – увы! – ничего не осталось, его разрушила война. Слушала о своих родителях, учебе, очень успешной, и обманутых девичьих надеждах некрасивой девушки, которая не привлекает мужчин.

– Но вы нравились одному из ваших родственников, он вас любил, но не осмеливался признаться, боясь вашего острого язычка. Он уже умер. Но продолжает любить вас, и с небес всячески старается вам помочь. Хотя это совсем нелегко.

– С небес? Откуда вам это известно?

– Иначе просто быть не может. Хороший медиум старается помочь тем, кто ему доверяется, стать счастливее. Ваш друг хотел бы видеть вас именно такой.

– Счастье сейчас в области недостижимого.

– Я знаю, вы и ваши близкие мучаетесь неизвестностью относительно вашего самого дорогого друга. Вы не знаете, жив он или мертв. Я могу вам с уверенностью сказать, и, поверьте, я не ошибаюсь: он жив.

Сердце Мари-Анжелин заколотилось с неистовой силой.

– Вы уверены?

– Я говорю только то, в чем абсолютно уверен.

– И где он?

– Этого я не знаю. Единственное, в чем я могу вас уверить: он жив. Но ваш друг не в очень хорошем состоянии.

– Он болен?

– Скорее несчастен.

У Мари-Анжелин перехватило горло, к глазам подступили слезы, но Ботти в одно мгновение ее успокоил, крепче сжав руки женщины.

– Не тревожьтесь, ваш близкий человек не умирает, он здоров. Самым правильным словом для него будет «потерян». Вы принесли с собой какую-нибудь вещицу, которая ему принадлежала?

Мари-Анжелин осторожно высвободила руки, достала из сумочки шелковый темно-синий галстук и протянула его Ботти.

– Я взяла его из комода в комнате моего друга.

– И галстук уже побывал в чистке…

– Наверное. Но Альдо любил его надевать, и вообще он очень следит за собой.

– Не сомневаюсь, само собой разумеется, но я почему-то представляю его себе совсем не в джентльменском виде.

– Может быть, потому что он уехал из Парижа переодетым?

– И в кого же он переоделся?

– В киношника-американца. Гуттаперчевые накладки изменили его внешность, накладки, усы… А его друг Видаль-Пеликорн…

Ботти не протянул больше рук Мари-Анжелин, он уселся поглубже в кресло.

– Естественно, что я не могу знать всего. Мы выиграем время, если вы без утаек расскажете мне все, что произошло до отъезда этих двух мужчин, и даже еще раньше. Начиная с того момента, когда Ава Астор вторглась во дворец Морозини с требованием отдать ей «Санси».

Лицо ясновидящего исказилось неприязненной гримасой.

– Я знаю, что представляет собой эта женщина, однажды встречался с ней. Несмотря на возраст, она продолжает оставаться красавицей, но злоба и эгоизм сочатся из каждой поры ее существа. На совести женщины скандал, который раздувают теперь журналисты. Но забудем о ней, продолжайте ваш рассказ.

Мари-Анжелин постаралась не позабыть ни одной подробности, и Ботти слушал ее, не прерывая, и только когда она сказала о странном ощущении, охватившем ее при виде старого коттеджа, на лице у него появилась чарующая улыбка.

– Вот и подтверждение моей правоты. Как только наши руки соприкоснулись, я сразу понял, что вы настоящий медиум, но для того, чтобы этот редкий дар развился, необходима помощь. Однако не будем отвлекаться, продолжайте ваш рассказ.

И Мари-Анжелин продолжила, удивляясь, как легко ей говорить с этим человеком, которого она видела в первый раз в жизни. Она словно бы исповедовалась и при этом чувствовала удивительную радость, которую дарил ей устремленный на нее взгляд темных глаз. Свою историю она кончила словами комиссара Ланглуа Лизе. Покидая особняк маркизы, он посоветовал ей уехать в Австрию к детям.

– Да, ей нужно уехать, – подтвердил Ботти. – Конечно, она и там будет чувствовать себя несчастной. И кто был бы счастлив при таких обстоятельствах? Но она воздействует на вас, хоть вы об этом и не подозреваете. Ее нервозность мешает вашему ясновидению.

– Тут я ничего не могу поделать. Не могу же я сказать бедняжке: отправляйтесь немедленно в Рудольфкрон! Бедняжка так несчастна.

– Не сомневаюсь. И своими страданиями она нарушает равновесие всех окружающих. Почему бы вам не позвонить ее бабушке и не попросить вызвать внучку под любым предлогом? Впрочем, вы вскоре сами уезжаете, но ни в коем случае не должны брать ее с собой в Лондон.

– Думаю, госпожа де Соммьер позаботится об этом, и с успехом, я уверена. Напомнит Лизе, как ее ждут дети, что будет совершенной правдой. Как известно, простое средство – самое лучшее.

Они замолчали, продолжая смотреть друг другу в глаза, затем План-Крепен застенчиво спросила:

– А не могли бы вы мне сказать еще что-нибудь про Альдо?

– Попробую. Дайте мне ваши руки.

И снова их ладони касаются, и снова Мари-Анжелин чувствует покой и полное доверие.

– Отчего мужчина несчастен? Он болен или в тюрьме?

– Если бы он попал в тюрьму, журналисты раззвонили бы об этом всему свету. Я сказал вам, он потерян. Один и бредет по огромному городу.

– Это Лондон?

– Да, но не тот Лондон, который всегда знал. Это враждебный, опасный город. Он среди воров и нищих. И сам в лохмотьях, грязи и старается выжить…

– Невероятно! Но у него в Лондоне есть друзья, настоящие верные друзья! Нужно, чтобы Адальбер попросил сэра Питера разыскать его! Питера или Мэри Уинфельд! У Адальбера есть даже свой дом в Челси.

– Надо понять, где именно его искать. Вы должны знать, что у Альдо Морозини есть непримиримый враг, который поклялся его уничтожить. По какой причине, я не знаю. Не просите меня описать его, этого я сделать не могу. Но я чувствую его присутствие. В первую очередь нужно обезвредить противника, пока он не довершил свое преступное деяние. Он весьма могущественен.

– Поедемте с нами в Лондон. Там вы сумеете найти этого человека, а главное, отыскать Альдо.

– Нет, я совсем не уверен, что мое присутствие будет вам в помощь. У вас самой достаточно талантов, чтобы довести дело до благополучного конца, но вам понадобится подмога.

– Чья, например? Сэр Питер, он…

– Нет. Помощь лично вам. Вы знаете, как действует маятник?

– Маятник Фуко? – спросила ошеломленная Мари-Анжелин.

Ботти искренне рассмеялся.

– Чем может помочь вам эта громадина, висящая под сводами Музея искусств и ремесел? Но, разумеется, принцип один и тот же, но я говорю о своем собственном маятнике. Вот таком, например.

Из ящика письменного стола ясновидящий достал небольшой футляр сиреневой кожи, вынул из него что-то вроде маленького веретена из аметиста на тоненькой золотой цепочке и положил на ладонь левой руки.

– Эта техника называется радиэстезия и берет свое начала от лозоходства, искусства с помощью лозы или рамки находить воду и металлы. Некоторые и до сих пор пользуются ореховыми прутиками, но, на мой взгляд, маятник надежнее. Я не стану утомлять вас историческими экскурсами, ограничусь кратким описанием его действия. Оно основано на предположении, что каждый элемент вибрирует по-своему, каждый обладает энергетическим полем и особыми волнами, которые улавливает маятник. Нужно только уметь понимать его движения. Если он начинает крутиться по часовой стрелке, это положительная энергетика, если против часовой стрелки, энергия отрицательная. Можно пользоваться им, водя над планом города, картой или картиной. Когда пропадает человек, в особенности ребенок, полиция нередко обращается за помощью к человеку, владеющему этой техникой, но он должен быть очень талантлив.

– Потрясающе! – воскликнула восхищенная Мари-Анжелин.

– Практика не всегда удачная, часто бывают ошибки, но мне кажется, что вы с его помощью сможете получать полезные сведения, вы настоящий медиум. Поэтому я дарю вам маятник.

– Вы мне его дарите?! – Мари-Анжелин вспыхнула до корней волос. – Но он же стоит безумных денег.

– Не преувеличивайте. Роль маятника может сыграть любое кольцо на шнурке. Первым использовал маятник некий Кампетти из Тироля, и сделать это стало возможным благодаря кусочку пирита на веревочке, которую он держал в руке. С его помощью мужчина находил источники воды, клады и даже следы преступления.