Текст книги "Хромой из Варшавы. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

На следующий вечер после происшествия с Адальбером и его слугой профессор Водре-Шомар вернулся домой в Понтарлье. Он собирался заняться приготовлениями к приему гостей лично, так как с лекциями в Коллеж де Франс было покончено, и беспокоить лишними хлопотами сестру, мадемуазель Клотильду, ему не хотелось. Ей хватало беготни и беспокойства с празднеством по поводу трехсотлетия их дома. Водре-Шомар приехал не один, а с Юбером, пригласив его составить ему в дороге компанию. Знак дружеской приязни? Безусловно! Но он ничуть не порадовал главного друида Индр-э-Луар, который рассчитывал на долгую беседу наедине в удобном вагоне со «старой верблюдицей», вновь ставшей дамой его сердца. Он также не имел ничего против разговора и с Мари-Анжелин, в последнее время такой задумчивой и мечтательной: ее обширные познания помогали заблистать яркими огнями его собственному интеллектуальному багажу.

И вот вместо столь приятных ученых разговоров ему пришлось толковать на протяжении всех пятисот километров о всевозможных припасах и покупках со своим хозяйственным коллегой. А приятная обязанность везти дам выпала на долю комфортабельного автомобиля Адальбера. На поезде будет отправлен только их багаж. Нет, нет, спорить нечего, поездка началась печально. Особенно если учесть, что в поезде Париж – Дижон – Лозанна, проходившем через Понтарлье, в котором они ехали, вагон-ресторан не отличался хорошей кухней.

Прощаясь с маркизой, профессор Юбер попытался вызвать ее сочувствие, хотя столько лет считал ее своим врагом! Но она ему не посочувствовала, заметив, что со стороны Водре-Шомара большая любезность пригласить их всех на трехсотлетие. Юбер смирился и отправился к портному.

* * *

Что же касается пленников, захваченных на улице Жуфруа, которыми так гордился – и вполне справедливо – Адальбер, то ничего интересного они не сообщили. Их расспрашивали о третьем сообщнике, который был в маске, сидел за рулем и умчался на машине вместе с бывшей баронессой Вальдхаус в неизвестном направлении. Уж точно не в Бельгию. Но относительно его оба негодяя были особенно сдержанны. Понятия не имели, кто он такой, откуда взялся и уж тем более как он выглядит.

– В Бельгию они у меня не поедут, – объявил главный комиссар Ланглуа. – Поэтому, я надеюсь, скоро разговорятся... Из благодарности.

Что касается такси, то это оказалось вовсе не такси. За поворотом флажок и надпись были сняты, и автомобиль стал обычным черным "Ситроеном", каких множество. Номер на нем оказался позаимствован с машины продавца сыров, которая стояла в гараже мастерской, куда ее привезли из-за небольшой поломки.

– Теперь основное внимание следует уделить району, пограничному со Швейцарией, – заключил Ланглуа. – Особенно меня интересует трехсотлетие и личность профессора Водре-Шомара. Инспектор Дюрталь в родстве с госпожой Вердо, женой капитана жандармерии, который тоже там непременно будет. Не стесняйтесь позвонить ему в случае необходимости. У него немало помощников, не говоря о подчиненных.

– Подумать только, мы примем участие в совершенно необычном празднестве, – со вздохом признал Альдо. – Там, должно быть, будет очень весело.

– Вы даже не представляете себе, до какой степени! Жители Франш-Конте всегда отличались щедрым гостеприимством и любовью к праздникам, а уж если повод такой исключительный – все-таки трехсотлетие! – то принимать вас будут по-королевски. Однако не теряйте бдительности. Конечно, там соберутся все сливки общества, но не сомневайтесь, что подонков будет предостаточно.

– Как это?

– А так. Любой нищий, который постучится в дверь, будьте уверены, не уйдет с пустыми руками.

– Но, я думаю, его не пригласят открывать бал вместе с женой супрефекта?

– Нет, но его накормят, напоят и дадут немного денег на дорогу. Беда тому, кто не исполнит долг милосердия! Соседи его подвергнут остракизму.

– Откуда вы так хорошо знаете обычаи тех мест? – поинтересовался Альдо.

– Семейная традиция. Моя бабушка из Франш-Конте. Теперь вы понимаете, откуда мое упрямство, – заключил комиссар, усмехнувшись уголком рта.

– А почему бы и вам не съездить туда тоже, раз там, как вы говорите, соберется такое разнообразное общество?

– Что мне там делать, если там будете вы?

– Да, мы! На которых ему наплевать, – ворчливо сделал вывод Адальбер, спускаясь по леснице особняка на набережной Орфевр.

* * *

Солнце радостно сияло в то утро, когда госпожа де Соммьер и Мари-Анжелин заняли свои места в автомобиле Адальбера, солидном «Рено», оснащенном всеми возможными удобствами, в том числе и бархатными сиденьями под цвет салона. Адальбер выбрал на этот раз современную «Берлину»[458]458
  Разновидность кареты.


[Закрыть], пожертвовав любимым красным «Амилькаром» с черными кожаными сиденьями. Сиденья эти, похоже, были набиты персиковыми косточками, зато «Амилькар» буквально пожирал расстояния, и с такой неправдоподобной скоростью, что Альдо не раз прощался с жизнью. Зато когда он сам садился за руль, то и дорога, и пейзаж веселили его, и тогда приходилось вздыхать Адальберу:

– Если ты нас с "Амилькаром" угробишь, я тебе обещаю мое проклятие в аду!

"Рено" сулил долгие и безмятежные путешествия, появившись вскоре после того, как израненный Альдо побывал в двух шагах от смерти. Новый автомобиль был еще одним свидетельством дружбы Адальбера, которого Лиза называла "побратимом".

На этот раз погода соответствовала автомобилю и всей приятной компании, готовой к путешествию. К полудню они были уже в Дижоне.

– Кто не против полакомиться улитками? – осведомился Альдо.

– Ни за что! – возопила План-Крепен. – Ужас-то какой!

– Что значит ужас? Неужели благородный род дю План-Крепен обошелся без любителей брюхоногих, приготовленных с чесноком? – поинтерсовался Адальбер, глядя на нее в зеркало заднего вида.

– А я бы не отказалась, – призналась тетушка Амели. – Вот только как быть с чесноком? Этот продук недопустим в обществе.

– Пустяки, тетушка! – беспечно улыбнулся Альдо. – Уладим дело в пять минут. Пожуете зерна кофе, и все в порядке.

Но План-Крепен не собиралась сдаваться.

– Ваш рецепт пригоден только для тех, у кого вместо зубов мельничные жернова! – заявила она, поджав губы.

Обедать отправились в "Красную шапочку", добротную гостиницу с рестораном, приютившуюся под крылом собора Святого Бенина. "Колокол", главный местный отель, был роскошнее, но в "Красной шапочке" кухней заведовал молодой и очень одаренный повар. Мари-Анжелин выбрала на закуску любимую ветчину с жирком, затем вкуснейшего петуха в вине и воздушный десерт в виде меренг с желе из черной смородины. Едва усевшись в машину, она тут же заснула, несмотря на две чашки кофе, завершившие обед.

В Понтарлье они приехали, когда заходящее солнце окрасило в красный цвет дома пограничного городка, приютившегося в начале ущелья, по обе стороны которого красовались замки. Гору с левой стороны венчала суровая крепость Жу, вознесшая свои непобедимые стены на высоту тысячи метров. На склоне горы справа виднелся форт Лармон, менее впечатляющий, но не менее грозный, нависая над шоссе и железной дорогой, стремившейся к озерам и мирным равнинам Французской Швейцарии.

Стоило нашим путешественникам миновать город, как можно было считать, что они добрались до места. За поворотом, опершись на гору в окружении темных елей, возможно, самых высоких во Франции, стоял крепкий дом, чье трехсотлетие собирались отпраздновать с большим размахом. Смотрел он на пологий склон с красивым парком и мерцающее внизу синее озеро.

Усадьба носила название Шато-Водре, но ее красивый старинный дом был не единственным, украшавшим гористые пейзажи Франш-Конте. Здесь строили прочные дома, сочетая соразмерность с основательностью, без которой не проживешь в этом климате. Самом суровом во Франции. Дом профессора отличало строгое изящество начала "Великого века"[459]459
  XVII век во Франции именовался Великим веком архитектуры. (Прим. пер.)


[Закрыть]: розовый кирпич, золотистый камень, высокая, сделанная словно бы из коричневого бархата крыша, благородный фронтон над фасадом с лестницей, ступени которой вели в парк, разбитый в лучших традициях Ленотра с чудесным видом на озеро у подножия горы.

Автомобиль уже ехал по главной аллее, затененной раскидистыми дубами, и вскоре остановился на лужайке, уставленной кадками с апельсиновыми деревьями, которые только что вынесли из оранжереи, где они зимовали.

– Вот жилище, а вот и семья, – Лотарь, с которым они встретились в баре возле почты, как и договаривались, и который показывал им дорогу, обвел рукой дом и стоящую на крыльце женскую фигуру. – Рекомендую, моя сестра Клотильда.

Насколько монументален был профессор, настолько хрупка, скромна и застенчива оказалась его сестра. Однако и у нее были свои особенности. Водре-Шомар предупредил своих гостей, что сестра болтлива, как сорока, хоть и кротка, тиха и мухи не обидит. Говорит она в основном сама с собой, как часто случается с людьми, которые долго жили в одиночестве. Брата своего она почитала без меры, считала светочем учености, светилом мировой величины. Профессор над этим посмеивался, но был весьма польщен.

Воплощение доброты, великолепная хозяйка, мадемуазель Клотильда обожала принимать гостей, которым ее словоохотливость порой досаждала. Однако Лотарь не делал тайны из недостатка сестры, считая, что, предупредив о нем, он сразу избавляет всех от неловкости.

– У любого недостатка есть свои достоинства, благодаря Клотильде можно сразу узнать ее мнение о госте. А судит она о людях справедливо, так что, я повторяю, с ней удобно.

– А вы никогда не попадали в щекотливое положение из-за такой особенности вашей сестры? – полюбопытствовал Адальбер.

– Она – сама доброта, так что если что и случается, то изредка. Я уже сказал, что ценю недостатки, они помогают нам избавиться от иллюзий и видеть, где бриллиант, а где граненое стекло. Обычно я улаживал последствия ее искренности и прямоты, давая понять, что у нее не все в порядке с головой, но страдал от этого в первую очередь сам. Кому приятно маскировать ложью правдивость близкого человека? К счастью, говорит Клотильда быстро и немного неразборчиво, и это всем на руку. Но могу вас уверить, что она в восторге, принимая таких гостей, как вы, тем более согласившихся почтить ее праздник, к которому она готовится давным-давно.

– Но мы же с ней не знакомы!

– А газеты? Она их просто глотает! Подписана чуть ли не на дюжину, начиная с "Фигаро". Читает все, вплоть до подписи редактора. О вас, так же как и о Морозини, она знает все и пребывает в полном восторге.

Так оно и было. Изящная маленькая брюнетка с седыми нитями в волосах, Клотильда-Маргарита-Мари, была примерно вполовину тоньше своего брата, обладала неиссякаемой энергией и особым даром всеприсутствия, зная, что творится во всех уголках ее большого дома. Домом она правила строго, но втайне питала к слугам почтение, и они исполняли ее распоряжения вдвое быстрее, чем исполняют приказы злобных ворчуний. На самом деле слуги ее обожали. И вот еще ее отличительные черты – светлые прозрачные глаза и маленькая треуголка из черного бархата на пышных волосах.

С бархатной треуголкой она расставалась только к вечеру и заменяла ее гребнем с бриллиантами в испанском стиле. Брат объяснил и эту причуду.

– Клотильда всегда обожала лошадей. Она ездит лучше любого гусара. И у этой треуголки своя особая история. Лет десять тому назад наши друзья, семейная пара, пригласили ее поехать с ними на охоту в Сель-де-Борд, к очень известной и очень грозной герцогине д’Юзес, и там, уж не знаю, с помощью какого акробатического трюка, Клотильде удалось спасти от разъяренного кабана собаку. Она подхватила ее и подняла с земли в самый последний миг, пристроила на седле, отвезла и отдала главному загонщику. Старая герцогиня расчувствовалась, расцеловала ее и подарила треуголку, которую носила сама и с которой редко расставалась. Клотильда сначала хотела держать ее под стеклянным колпаком, как венок новобрачной, но потом решила носить как талисман, приносящий удачу. Можно считать, что это ее корона.

– Мадемуазель Клотильде можно позавидовать, – признала госпожа де Соммьер. – Мне случалось встречаться с герцогиней, и, можете мне поверить, ее симпатии добиться очень трудно.

С чувством блаженства путешественники покинули автомобиль и стали подниматься на просторное крыльцо, где, как королева, ждала их мадемуазель Клотильда в треуголке. Юбер, уже удостоившийся теплой встречи – еще бы! Коллеж де Франс обязывает! – стоял несколько поодаль и наблюдал, как будут встречать "парижан". Признаться, он не ждал, что они будут приняты с такой истовостью. Мадемуазель Клотильда только что не присела в реверансе перед тетушкой Амели.

– Как я счастлива видеть вас у себя, госпожа маркиза! Теперь я понимаю, почему мой брат влюбился в вас! В самом деле...

– Не говори глупостей, Клотильда, пожалуйста! – оборвал ее брат, покраснев, как кумач.

Но сестра ничуть не смутилась.

– А что особенного я сказала? Это же чистая правда. Я знаю много молоденьких, которые совсем не так хороши собой! А это, я думаю, мадемуазель дю План-Крепен! Ты говорил, Лотарь, что она – настоящий кладезь знаний, а вот что у нее золотистые глаза, не сказал, а это очень редкий цвет. Князь Морозини, я не ошиблась? Всемирно известный эксперт, владеющий тайнами всех драгоценностей.

– К несчастью, это я, мадам. (Обращением "мадам" Альдо воспользовался из особой почтительности, чтобы иметь возможность поцеловать протянутую ему руку, так как девушкам рук не целовали.) Чем дольше я живу, тем чаще убеждаюсь, что мне еще учиться и учиться. Мой друг Адальбер...

– Видаль-Пеликорн! Египтолог, которому не надо заботиться об известности и который привез нам магию страны фараонов.

– Надеюсь на вашу снисходительность, мадам, – повторил вслед за Альдо и Адальбер. – И надеюсь, что не обману ваших надежд.

– Конечно, не обманете! А теперь вам настало время расположиться в ваших комнатах. Вас проводят в апартаменты, а я поспешу на кухню, где, боюсь, возникла проблема...

Клотильда повернулась и пошла в дом, продолжая рассуждать сама с собой:

– С Онориной всегда одна и та же история! Всякий раз ей твержу, что для соуса "белое масло" не нужно распускать его в кастрюле, а следует сначала мелко-мелко нарезать лук-шалот и тушить его в белом вине, добавляя масло по капельке, и когда лук станет прозрачным...

* * *

Нет сомнения, что самыми почетными гостями считали госпожу де Соммьер и ее «верного оруженосца», потому что им были отведены две прекрасные спальни с общей ванной комнатой и окнами, выходящими на озеро. Точнее, на берег озера, его изгиб, потому что само оно было так велико, что не видно было ни его конца, ни края. А вот на берегу сквозь еловые лапы можно было различить домишки рыбаков. Не начав даже разбирать чемоданы и раскладывать их содержимое по шкафам, Мари-Анжелин вышла на балкон, оперлась на балюстраду и залюбовалась слабыми бликами света, что еще играли на воде.

Однако госпожа де Соммьер слишком хорошо ее знала, чтобы не догадаться, что Мари-Анжелин что-то высматривает. Может быть, хочет сообразить, как соотносится месторасположение усадьбы с теми местами, где находилась она сама и о которых поведала лишь самую малость? Трудно было предположить, что в неисчерпаемых запасах памяти необычной девушки возникли провалы...

Но маркиза верила и в завораживающее волшебство природы, она испытывала его на себе, в особенности она была чувствительна к бликам озер в сумерках и, не желая мешать Мари-Анжелин, выбрала себе платье на вечер и отправилась в ванную привести себя в порядок после дороги.

Спустя четверь часа, когда маркиза появилась на пороге ванной, Мари-Анжелин уже разбирала чемоданы.

– А-а, так вы уже готовы! – сказала она сердито. – А почему вы не окликнули меня? Мое дело заниматься туалетом маркизы!

– Ваше, мое или вообще ничье, разбираться не будем, раз у нас с вами нет горничной. Озеро в сумерках так красиво, что мне не хотелось мешать вам им любоваться.

– У меня завтра будет сколько угодно времени...

– Несомненно, но мы уже не будем одни, и все будет восприниматься совсем иначе. А сегодня все по-особому, тем более когда есть что вспомнить...

– Ох, уж есть!

– А если есть, то постарайтесь сохранить ваши воспоминания, не гоните их. Один Бог знает, когда они смогут пригодиться. И еще...

– Еще? Еще о Боге?..

– Не увлекайтесь знаками вопроса! Бог вездесущ и всемогущ. Он не ведает только женских чувств, потому что никогда не был и никогда не будет женщиной. Иногда я сожалею об этом.

– А святая Дева Мария? Вы о ней забыли?

– Мне больше нравится называть ее Божьей Матерью, как называл ее святой Бернар. Никто не сравнится с Ней в умении уврачевать рану, осушить слезы, утишить боль – и никогда, слышите, никогда! – Она не наказывает и не карает, как это делает Всемогущий. Но не будем углубляться в теологию. Переодевайтесь, а потом поможете мне привести в порядок воронье гнездо у меня на голове.

– Давайте начнем с прически. А как вы думаете, во что тут лучше одеваться?

– Вы знаете сами, что к вечеру в любых замках одеваются примерно одинаково. А пока мы думаем...

Маркиза подошла, достала из чемодана футляр с письменными принадлежностями, вынула из него карту и протянула ее Мари-Анжелин.

– Возьмите. Я вчера попросила Адальбера купить для меня карту, а потом передумала и заказала ему две. Эта ваша. Когда я приезжаю в незнакомые места, а здесь я не знаю ничего, то непременно покупаю карту.

– Очень мудро! Наверное, надо было купить карты и для...

– Мальчиков? Уверена, что у Адальбера в машине есть карты на все случаи жизни! Он ничего не пускает на самотек. Разве что какие-нибудь пустяки.

Маркиза и не подозревала, до какой степени была права. В эти самые минуты Адальбер расстелил точно такую же карту на кровати Альдо, который занимался бритьем и очень удивился занятию Адальбера.

– На что тебе карта? Ты же знаешь Францию как свои пять пальцев! Автомобильные шоссе, проселочные дороги и козьи тропки!

– Оказалось, что Франш-Конте, один из красивейших уголков Франции, я как раз как следует и не знаю. Здесь очень холодно зимой и очень жарко летом. Что еще? Думаю, ты не знаешь эти места вовсе. А знание местности – главное для тех, кто ищет сокровища...

Слова Адальбера сработали: Альдо вздрогнул, порезался и... впал в ярость.

– Черт бы вас всех подрал! С каких пор ты заделался Водре-Шомаром? У него с языка не сходит слово "сокровища"!

– А у тебя нет? Тогда объясни, для чего мы сюда притащились? Насколько я знаю, мы собираемся вмешаться в то, что нас совсем не касается. Но поскольку мы только этим и занимаемся с тех пор, как познакомились, то оба к этому привыкли. И какое-никакое, но мы все-таки имеем отношение к случившимся убийствам, потому что в эту историю вмешалась и План-Крепен. Так что не разыгрывай невинность и заклей порез пластырем, если не собираешься менять рубашку.

Адальбер отвернулся и принялся обводить кружком на карте усадьбу Водре, а потом нарисовал еще несколько кружков, сверившись с записной книжкой, которую достал из кармана. Обвел он кружком и небольшой поселок в двух шагах от границы, где в последний раз видели Соважоля живым...

Альдо, поглядывая на него, продолжал одеваться, что, впрочем, не заняло у него много времени. Альдо терпеть не мог опаздывать. Заставлять себя ждать было для него еще мучительнее, чем ждать самому. Гонг – единственное экзотическое нововведение в этом доме, построенном во времена мушкетеров и оставшемся верным тем временам, объявил сбор. Второго сигнала не потребовалось. Все уже спустились вниз, и мажордом Гатьен распахнул двери столовой перед своим хозяином, который вошел первым под руку с маркизой. Маркиза невольно отметила про себя, что хозяйка дома знает и соблюдает все правила этикета, каких придерживаются в Париже, и задумалась, привез ли их сюда ее брат, или они всегда здесь существовали? Гости и хозяева выглядели безупречно – мужчины в темных костюмах, белых рубашках и шелковых галстуках, женщины – в черных платьях, оживленных небольшими драгоценностями. Все они словно бы оказались на пакетботе, где во время путешествия к ужину не "одеваются".

Стол для ужина тоже был накрыт безупречно: высокие серебряные подсвечники вокруг большой вазы с анемонами и нарциссами, старинные фаянсовые тарелки той же раскраски, что и цветы, и не менее старинные массивные стаканы из хрусталя. Антиквар попросил бы за них целое состояние. Стол, на столе старинная посуда, на стенах гобелены, у стен серванты и обтянутые кожей стулья времен Людовика XIII – все выглядело единым ансамблем, все гармонировало друг с другом. Оригинальностью отличался лишь камин, хотя принадлежал той же эпохе, – он был очень велик и сделан из мрамора, в нем потрескивал огонь, а напротив него висел портрет кардинала Ришелье в муаровом алом шелке. Кардинал казался живым.

Любопытный Адальбер не удержался и спросил:

– Простите за нескромность, но я осмелюсь спросить, что делает портрет его грозного высокопреосвященства у вас в доме? Насколько я знаю, отношения Франш-Конте и кардинала не отличались теплотой.

– Скажем, что кардинал здесь находится в наказание, обреченный наблюдать, как мы пользуемся разными преимуществами, которых он хотел нас лишить, подчинив наше графство французскому королю. Мы были одним из его фиаско. То же можно сказать и в отношении принца де Конде. Его бюст вы увидите в галерее на первом этаже, она соединяет библиотеку с основным зданием. Скажем, что принц показал нам небо в алмазах, но присоединил нас к себе только Людовик XIV благодаря тем шести договорам, которые были заключены в Нимвегене в 1678 году после войны со шведами.

– Почему же вы так долго противились присоединению? Ведь вы же французы!

– Из духа противоречия. Мы принадлежали Бургундии во времена герцогов. И после гибели Карла Смелого хотели оставаться именно в Бургундии. Молоденькая герцогиня Мари была такой мужественной, такой прелестной. Но она умерла в расцвете лет, упав под ноги собственной лошади. А замуж она вышла за Максимилиана Австрийского. Мы стали принадлежать империи. Радость невелика, но зато нас оставили в покое. А уж когда мы проснулись испанцами, не рады были ни богатые, ни бедные, но французы, вместо того чтобы уговорить нас, стали присоединять силой, вот мы и ответили. А вы знаете старинный рассказ о том, как возник наш девиз?

– Нет, – отозвалась госпожа де Соммьер.

– Кажется, де Конде обратился к нам: "Франш-Конте, сдавайся!" А мы в ответ: "Не надейся!".

– И все-таки де Конде был наместником Бургундии и стоял во главе местных Генеральных Штатов, разве нет? И, скажите, почему вы так сожалеете о временах герцогов?

– Де Конде – пример неудачный. Хочу вам напомнить, что герцог де Конде восемь лет служил королю Испании, как раз до того самого времени, когда Людовик XIV взял в жены инфанту. Разумеется, мы предпочитали быть французами, но на свой манер. В старые времена нашей столицей был Доле. Доле уступил место Безансону, и надо сказать, тогда нас побаловали: Вобан построил свою великолепную крепость, сделав из Жу неприступный бастион. К тому же тогда у нас был парламент... И по-прежнему отличался духом противоречия. Так что во время революции наша знать приняла сторону третьего сословия.

Адальбер рассмеялся.

– Слушая вас, хочется спросить, куда же мы все-таки приехали?

– В Франш-Конте! Этим все сказано! И мы славно воевали во время последней войны.

На этом разговор закончился. День был длинным, утомительным. Всем хотелось спать, и после последней чашечки кофе или рюмки ликера все разошлись по своим комнатам.

В постель не легла одна Мари-Анжелин. Во всяком случае, легла не сразу. Догадываясь, что творится у нее на душе, госпожа де Соммьер сразу сказала, что очень устала, и сократила донельзя привычную церемонию укладывания в постель, отказалась от чтения на ночь и освободила свою компаньонку, пожелав ей спокойной ночи. Вернувшись в свою комнату, Мари-Анжелин зажгла настольную лампу, взяла карту и внимательно ее изучила, потом накинула шаль, потому что весенняя ночь была очень и очень прохладной, и вышла на узкий балкончик, опоясывающий второй этаж.

От молоденького месяца толку было мало, зато завораживало обилие звезд, что сверкали этой ночью в Юрских горах. План-Крепен отличалась острым зрением. Теперь она знала, что озеро называется Сен-Пуэн и что в него втекает, а потом вытекает река Ду, а ее исток находится не так далеко на юге. Озеро вытянуто с юга на север и так же, как Ду, простирается вдоль границы со Швейцарией. Кое-где граница подходит к озеру совсем близко, и контрабандисты наверняка не пренебрегают возможностью воспользоваться укромными лесными тропками. И живут неплохо благодаря близости двух городов: Понтарлье с французской стороны и Ивердона со швейцарской. Ивердон, надо заметить, расположен совсем недалеко от Грансона.

Именно Понтарлье интересовал Мари-Анжелин. Память обычно ее не подводила, но пережитые потрясения не пошли ей на пользу. Стоя на балконе и глядя сверху на городок, она пыталась отыскать дом своего рыцаря-спасителя, что было совсем нелегко. Замок, его стены она различала без труда, но крыши теснившихся друг к другу домов были слишком похожи одна на другую. Наверное, среди них стоит и дом Хуго, но как его отыщешь, если она не выходила за порог комнаты с закрытыми ставнями?

Да, она поклялась никогда не называть его имени, никогда не пытаться его больше увидеть, чтобы, как он сказал, не оказаться замешанной в его полную опасностей жизнь. Но сама судьба привела ее снова в эти места, и она не жаловалась. Судьба преподнесла ей подарок, послав неожиданное приглашение в Понтарлье, и кто знает, может, она сумеет им воспользоваться?..

Улыбнувшись на прощание озеру, усеянному отражением многочисленных звезд, Мари-Анжелин быстренько прочитала молитву и с огорчением сообразила, что забыла одну очень важную вещь: не спросила у хозяйки дома, когда в деревенской церкви служат утреннюю мессу. А минута, чтобы забывать доброго Господа, который столько раз помогал ей и поддерживал, была ну совсем не подходящая!

Когда рано утром Мари-Анжелин сообщила о своем желании отправиться в церковь, даже мадемуазель Клотильда посмотрела на нее с изумлением.

– Неужели вы каждое утро ходите в церковь?

– В шесть часов утра я всегда в церкви Святого Августина, она от нас неподалеку. Для меня это очень важно. Я пропустила мессу один только раз, потому что опоздала. И на моих глазах в этот день убили госпожу де Гранльё, а меня похитили.

Мадемуазель Клотильда восторженно улыбнулась.

– Неужели? Как интересно! Я чувствую, нам будет о чем с вами поговорить. А относительно мессы вы просто договоритесь с аббатом Турпеном. Я собиралась сегодня пригласить вас вместе с госпожой де Соммьер на прогулку и показать окрестности. Мы поедем в коляске и заодно заглянем к аббату. С местным начальством вы познакомитесь на нашем празднике послезавтра. Если говорить откровенно, я с опаской думаю о том, что может случиться на этом празднестве! К нам приедут все сливки общества и... И все другие люди тоже.

– Другие?

– Ну, не воры, конечно, на этот счет не беспокойтесь. Хотя лица иных добрых христиан наводят меня на самые печальные размышления. Вот мы говорим, "сливки общества", а если хорошенько приглядеться, видно, что среди превосходных блюд попадаются продукты с гнильцой, и они сильно портят добротную стряпню. Богатство или прихваченная по дороге частичка "де" делают из них соль земли. Но сразу видно, что они не рождены из бедра Юпитера. Кстати, меня всегда занимал вопрос, почему глупышка Минерва выбрала такой неудобный способ появления на Олимпе? В ноге же нет ни одного отверстия. Куда почетнее было бы появиться изо рта, ноздри или уха! Ну, разве что она захотела сразу усесться у папочки на коленях...[460]460
  Клотильда не сильна в мифологии: Афина (Минерва) появляется в полном вооружении из головы Зевса, а из его бедра рождается Дионис. (Прим. пер.)


[Закрыть]...

Рассуждения милой Клотильды становились тише по мере того, как она удалялась от своих собеседниц, пока наконец не стихли в глубине дома. Обе ее слушательницы улыбнулись. Им не составило труда привыкнуть к невинному недостатку милой мадемуазель рассуждать о предметах, не имеющих ни малейшего отношения к теме разговора.

Небольшое чудачество обещало придать будущим беседам неожиданные повороты, а если разумно направлять его, то и любопытные результаты.

– При условии, – настойчиво повторила госпожа де Соммьер, – что мы не поставим ее в неловкое положение.

– Об этом и речи не может быть! – горячо подхватила Мари-Анжелин, но ее горячность вызвала у маркизы, до тонкости изучившей свою компаньонку, весьма серьезные опасения.

– Очень прошу вас, Мари-Анжелин! Я прекрасно знаю ваше умение загонять людей в угол, когда они, ни о чем не подозревая, благодушествуют. И делаете вы это с самым простодушным видом!

* * *

Подали коляску, больше похожую на кабриолет с удобными мягкими кожаными сиденьями, запряженную белой красивой лошадкой по имени Газель, от которой План-Крепен пришла в восторг. Лошадка напомнила ей детство, и госпожа де Соммьер, взглянув на раздувающиеся ноздри Мари-Анжелин, мгновенно догадалась, до чего ей хочется забрать вожжи из маленьких ручек в перчатках мадемуазель Клотильды и усесться на ее место. Маркиза, успокаивая План-Крепен, похлопала ее по руке, давая понять, что хорошо воспитанная гостья не должна спешить выражать свои желания, даже самые страстные. А их хозяйка, по своему обыкновению в бархатной треуголке, рассказывала тем временем, что предполагает им показать.

– Для первого раза я предлагаю вам объехать вокруг озера, оно самое большое в наших местах. Около шести километров в окружности, и я не устаю любоваться, как оно меняет цвета. То зеленое, то синее, то сине-зеленое. В такие ясные дни, как сегодня, оно напоминает гигантский изумруд. По воскресным дням на берегах очень оживленно, потому что озеро – настоящий рай для рыбаков. А внизу, в Мобюиссоне, есть чудная гостиница, где часто празднуют свадьбы, там можно хорошо посидеть и от души потанцевать.

– А зимой это озеро не выглядит уныло? – осведомилась Мари-Анжелин.

– Должна вам сказать, милая девушка, что у нас, в Юрских горах, уныло никогда не бывает. А уж на озере тем более! Наши великолепные ели, а я сейчас покажу вам самую большую из здешних – избавляют нас от печального листопада. Озеро становится серебряным, и на нем можно кататься на коньках. И еще у нас очень вкусная еда!

– В этом мы уже убедились, – поспешила вступить в беседу госпожа де Соммьер, твердо решив следить за "верным оруженосцем". – Думаю, летом у вас нескончаемый поток туристов.

– Нет, туристов не так уж много. Туристы предпочитают Альпы с их вечными снегами и Швейцарию, которая от нас в двух шагах. Так что если встречается здесь незнакомец, то в трех случаях из четырех – это контрабандист.