Текст книги "Хромой из Варшавы. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

– В сущности, это почти все, что я могу для вас сделать. В Род-Айленде вы будете вне пределов моей юрисдикции, ибо там все подчинено полиции города Провиденса в целом и шерифу Ньюпорта в частности. И в том, и в другом случае вы столкнетесь с ожесточенным сопротивлением всему, что может нарушить покой округа, особенно в разгар модного сезона.

– Риччи, однако же, это сошло с рук!

– Да, но вы всегда должны помнить, что он очень богат, очень ловок и очень щедр по отношению к благотворительным организациям, которых развелось видимо-невидимо. Вплоть до настоящего дня его упорно считают несчастным человеком, ставшим жертвой безжалостной судьбы. Так что, когда отправитесь туда на розыски, будьте настороже и внимательно смотрите себе под ноги!

С этими словами Андерсон, желая показать, что с его точки зрения разговор окончен, вновь извлек свое грузное тело из кресла, и Альдо вынужден был сделать то же самое. Тем не менее ему хотелось спросить еще кое о чем:

– Я правильно понял, что Риччи сейчас в Нью-Йорке, стало быть, у вас? Вы не могли установить за ним наблюдение... тайное, разумеется?

Его собеседник затрясся от смеха.

– Неужели вы думаете, что я не использовал это средство? Подобно вам, я убежден, что это опаснейший преступник, каких редко встретишь даже здесь, у нас, ведь он, помимо прочего, занимается продажей спиртного, опиума и парочкой пустяков в том же духе. Поэтому, если вы сумеете раздобыть мне хоть одно доказательство, позволяющее покончить с ним, я буду вам вечно признателен и, быть может, сумею обеспечить вам похороны за государственный счет. Но не пытайтесь просить помощи у Дэна Морриса, шерифа Ньюпорта: он кормится с руки Риччи. Это понятно?

– Яснее выразиться невозможно! Спасибо за ваши ценные советы, шеф Андерсон. Я запомню их...

Действительно, забыть было трудно! Альдо вновь, как и прежде, в одиночку вступил в схватку с врагом, о могуществе и размахе преступной деятельности которого даже не подозревал. Ничего утешительного в этом не было, однако он, несмотря ни на что, получил одно – только одно! – удовлетворение: Риччи на самом деле владел драгоценностями Колдуньи и, следовательно, был несомненным убийцей невесты Павиньяно, а также певицы из «Ковент-Гарден». Морозини сознавал, что ставит на кон свою жизнь, но, по крайней мере, игра стоила свеч. Жаль только, что он не сможет рассчитывать на ловкие пальцы Адальбера в поисках креста и серег. Равно как на ум, ровный характер, спокойное мужество – на все, что делало Видаль-Пеликорна несравненным товарищем в тяжелом и опасном предприятии.

Как всегда в последнее время, у него резко испортилось настроение, стоило ему подумать об Адальбере, поэтому по прибытии в отель он был совсем не расположен любезничать. Убедиться в этом пришлось Нелли Паркер, которая ринулась за ним и догнала его у лифта:

– Прошу вас, мистер Морозини! Одно словечко!

Он бросил на нее угрюмый взгляд. Несмотря на то, что она сменила наряд, он узнал ее, а нацепленная ею дурацкая шляпка скрывала единственное, что могло бы примирить его с ней: рыжие волосы, которые даже издали напоминали ему о Лизе.

– Какое? Я не уверен, что сумею найти вежливое по отношению к вам.

– Я постараюсь и этим удовлетвориться, – сказала она, робко улыбнувшись и показав маленькие белые зубки, совсем как у девчонки, вызывавшие в памяти съеденный тайком шоколад и вылизанную дочиста банку варенья. – Может быть, присядем на пару минут?

– Если бы хотели узнать именно это, то нет. Я тороплюсь!

– Вы бы слегка передохнули, ведь после ленча вы все время на бегу.

– Очень мило, что вы проявляете ко мне такой интерес, но передохнуть я могу в своем номере и в одиночестве! Ну как, эти слова вам подходят? Полагаю, вам хотелось не только попросить меня присесть?

В чистом взоре девушки появилась мольба:

– Расскажите мне о причинах вашего пребывания у нас!

– Я уже говорил вам: отпуск!

– Нет, мне нужна настоящая причина! Никто не начинает отпуск с фараонов!

– Почему же? Я всегда начинаю отпуск с визита в местную полицию. Эти люди лучше всех осведомлены о положительных и негативных сторонах своего региона, к тому же они, поверьте мне, отвечают на все вопросы с безупречной вежливостью. Рекомендую удостовериться в этом, как только вам захочется куда-нибудь съездить! Всего хорошего, мисс!

И, не оставив ей времени на размышление, он устремился к лифту, двери которого тут же закрылись. На короткое мгновение он успел увидеть Нелли, застывшую на месте с плаксивым выражением лица, как у маленькой девочки, упустившей свой красный шарик. Он невольно улыбнулся, и ему чуть полегчало. Перед этой взбодрившей его встречей он уже почти решил предоставить Вобрену право поужинать одному у баронессы Полины, но теперь подумал, что общение с друзьями поможет ему отвлечься от мрачных мыслей. Что было бы невозможно, останься он в номере, где можно было только кружить по комнате и слушать радио. Утвердившись в этом намерении, он разделся, долго простоял под душем, надушился своей любимой английской лавандой и побрился. Затем сменил белье, натянул черные шелковые носки, надел выходные брюки в полоску и лаковые черные ботинки, расчесал свои густые темные волосы, чуть больше, как ему показалось, поседевшие на висках, быстро и ловко завязал черную шелковую бабочку под воротником с отогнутыми краями, поправив перед тем манишку, усеянную крохотными сапфирами в золотой оправе, и, наконец, облачился в смокинг с шелковыми лацканами, в карманы которого положил бумажник и золотой портсигар с выгравированным гербом – без этих двух вещей он никогда не выходил из дома. Погода стояла такая теплая, что можно было обойтись без пальто, поэтому он взял только чистый платок, шляпу и перчатки, затем смахнул невидимую пылинку с рукава, в последний раз взглянул на себя в зеркало и спустился в холл, где его должен был ждать Жиль. Он думал, что увидит Вобрена, сияющего от радости в предвкушении встречи с Полиной, но ничего подобного: Жиль, хоть и являл собой воплощение элегантной величавости, был явно чем-то расстроен. О причинах своей печали он поведал Альдо, едва лишь друзья сели в такси. Оказалось, что кресло Людовика XV недавно переехало в Бостон, что совершенно не устраивало антиквара.

– Иными словами, ты пересек океан зря? – спросил Альдо.

– Не совсем так: я не потерял шансов заполучить его и в любом случае не зря совершил это путешествие, поскольку познакомился с баронессой, – добавил он с таким восторженным видом, что Морозини захотелось треснуть его по голове.

Но он ограничился ворчливой констатацией: – Я знаю. Лучше расскажи мне о кресле! Как оно оказалось в Бостоне?

– Оно принадлежит теперь Диане, старшей дочери старика Лоуэлла, который там живет. Ей удалось включить его в свою часть наследства под предлогом, что так обещал отец.

– Это означает, что она его не продаст.

– Ты не угадал. Больше всего она хочет провести аукцион. Ей известно о моем приезде, и она сказала своему нотариусу, что ждет меня. Мне придется ехать туда, – произнес Вобрен с таким тяжким вздохом, словно ему предстояло путешествие в Патагонию.

– Ну и что? Бостон это отнюдь не край света. Всего-то чуть больше пятисот километров отсюда...

– Знаю, и если бы речь шла просто о поездке туда и обратно, не стал бы даже упоминать об этом, но я очень боюсь, что мне придется застрять там надолго. Я надеялся купить кресло до того, как завещание вступило в силу, но если все будет зависеть только от Дианы, дело сильно затянется. Мне придется вести бесконечные переговоры...

– Ты имеешь в виду торговаться? Однако это на тебя не похоже. Когда ты что-нибудь хочешь – в частности, для своей коллекции! – то всегда платишь! Сам ставишь последнюю точку!

– К несчастью, в данном случае все не так просто. Хобби этой женщины – французский восемнадцатый век, и, поскольку ей не часто удается встретить собеседника моего калибра, она воспользуется обстоятельствами и станет всячески заманивать меня на беседу.

– Но ведь она должна знать, что у тебя есть и другие занятия? Не будешь же ты вечно сидеть с ней за чаем и рассуждать о Людовике XV?

– Не о Людовике XV – о Помпадур! Она питает к маркизе настоящую страсть. Даже старается подражать ей!

– Разве у тебя нет какой-нибудь безделицы из имущества маркизы, чтобы предложить в качестве разменной монеты?

– Есть, конечно! – мрачно ответил антиквар. – Маленький письменный столик из замка Шуази, но мне не хотелось бы расставаться с ним. Кому, как не тебе, это понять? К тому же, если я выставлю свою красивую вещицу на размен, она наверняка пожелает лично отправиться за ней, и как, можно скорее. Можешь быть уверен, она меня уже не отпустит, и мне придется вернуться в Европу первым же пароходом. Однако...

– Однако это тебя не устраивает?

– Совершенно! Я бы хотел задержаться в Нью-Йорке на две-три недели. Бейли вполне справляется с парижским филиалом, и я, возможно, смогу здесь кое-что присмотреть...

Он нервничал все больше, и Альдо с грустью подумал, что для него это тоже тяжелый удар и что эта проклятая Америка похищает у него одного за другим самых дорогих друзей. Поэтому возразил он Жилю очень мягко:

– Боюсь, этого тебе будет недостаточно. Две-три недели пролетят быстро, и раньше или позже тебе придется возвращаться. Разве что ты ухитришься перетащить Вандомскую площадь на Вашингтон-сквер!

Он попал в самую точку, и Жиль только вздохнул вместо ответа. Но, когда они позвонили в дверь Полины, на Альдо внезапно снизошло озарение, и он тут же объявил:

– Вот что я тебе скажу: все эти неурядицы очень действуют на нервы. Я в таком же положении, как ты... То есть нет, я не в таком положении, поскольку мне нужно скорее вернуться в Венецию. Тем не менее я уже завтра отправляюсь в Ньюпорт. И не забавы ради. Наоборот, я бы предпочел, чтобы сезон вообще не начинался.

Его догадка была верна: когда дверь распахнулась, открыв залитый светом холл, лицо Вобрена внезапно расцвело улыбкой, словно полузасохшая бегония под струей из лейки. Стало ясно: больше всего славный Жиль опасался, что друг Альдо будет нежиться под нью-йоркским солнцем в обществе его пассии, тогда как сам он надолго застрянет в северных туманах. Это доказывало, что любовь и разум не всегда пребывают в согласии: в городе было предостаточно в высшей степени соблазнительных мужчин-, однако бедный малый, подобно Адальберу, не нашел ничего лучшего, как избрать главной мишенью для подозрений . старого друга, хотя прекрасно знал, что после женитьбы тот не представляет никакой опасности. Просто уму непостижимо!

Тем не менее вечер они провели чудесный.

Жилище Полины окончательно убедило Альдо в том, что он замечал и раньше. А именно: статус художника в Соединенных Штатах не имел ничего общего с таковым в Париже. И на Монпарнасе, и на Монмартре – вершинах искусства! – художники были почти нищими. Здесь же таланту не обязательно было укрываться под дырявой крышей или в жалкой развалюхе.

Не имело ничего общего это жилище и с громадными отелями на Пятой авеню с их почти удушающей роскошью и неизменной позолотой. Дом не отличался большими размерами, и преобладал в нем колониальный стиль: простая, но красивая старинная мебель, которая удачно сочеталась с творениями современных и старых и даже древних мастеров – таких как одна из сверкающих на солнце «Крыш» Эдварда Хоппера, кстати, жившего по соседству с Полиной, «Уголок сада» Клода Моне, картина Ван Донгена, набросок Родена, фигурки из золота и слоновой кости работы Шипарю, «Нью-йоркская улица» Прендергаста, бронзовая голова римской матроны и несколько странных статуэток с далеких Кикладских островов, изготовленных в незапамятные времена. Такая коллекция могла принадлежать натуре творческой, обладающей не только вкусом, но и богатством. Неброская обстановка и светлые тона интерьера подчеркивали ценность произведений искусства и одновременно эстетические пристрастия самой Полины, которая надела для этого вечера длинное простого покроя платье из черного бархата с длинной ниткой великолепных жемчужин.

Не было здесь и армии лакеев. Всего три слуги – английский «butler»[100], исполнявший также обязанности шофера, французская кухарка и американская горничная – обеспечивали повседневную жизнь дому, более похожему на обитель мужчины, чем женщины. Заняв место вокруг стола из темно-красного дерева, на чьей блестящей, словно бы атласной, поверхности отражались пламя свечей в серебряных подсвечниках, бокалы из богемского хрусталя и белые орхидеи в большой вазе, оба гостя рассыпались в искренних похвалах хозяйке.

– Находиться у вас – подлинная радость, баронесса, – сказал Жиль Вобрен. – Здесь чувствуешь себя как дома, но, наверное, вы уже устали выслушивать такие комплименты от своих друзей?

– Я не часто даю повод это повторять. Друзей у меня мало, а принимаю я совсем немногих. Я устала от сборищ, где люди, оттаптывают друг другу ноги, орут во весь голос, чтобы перекричать других, и пьют всякую дрянь. Во всяком случае, после введения сухого закона.

– Это вовсе не «дрянь», – произнес Альдо, приблизив к носу хрустальный бокал, наполовину заполненный прекрасным мерсо...

– У моего покойного супруга было одно достоинство – и я часто спрашивала себя, имелись ли у него еще какие-нибудь помимо внешних данных, – он любил вина и умел выбирать их. Благодаря ему я обладаю превосходным винным погребом.

– Я знаю по опыту, – сказал Альдо, – что сухой закон вас не слишком тяготит. Мне представилась возможность отведать укрепляющее средство, которое баронесса берет с собой в путешествие, – добавил он, обращаясь к Жилю. – Как же вам удается обходить законы?

– У меня двойное гражданство, австрийское и американское, что дает мне определенные преимущества, но, главное, я принадлежу к тем, кого наши соотечественники считают своей аристократией, основанной на древности рода и богатстве. Только самый невежественный мужлан осмелился бы заглянуть в бокал одного из Белмонтов. Примите к сведению, господа, что мой дом открыт для вас, и мне будет очень приятно, если вы будете заходить почаще...

– К несчастью, – вздохнул Вобрен, – мне придется расстаться с вами уже завтра, чтобы отправиться в Бостон. Я говорил вам, баронесса, о кресле, которое хочу купить, и надеялся быстро – покончить с этим делом, однако теперь не обойтись без поездки в Массачусетс. Завещание о наследстве вступило в силу быстрее, чем я ожидал, и...

– ...и составлено оно было в пользу Дианы Лоуэлл, – угадала Полина, залившись веселым смехом. – Что ж, мой бедный друг, желаю вам хорошо поразвлечься! Впрочем, вы можете и отказаться, пока не поздно. Она с наслаждением вонзит зубы в такое изысканное блюдо, как вы.

– Я надеюсь ускорить дело, предложив ей нечто вроде обмена. Поскольку вы с ней знакомы, вам известен ее интерес к маркизе де Помпадур...

– Будьте осторожны! Она способна исхитриться, чтобы получить обе вещи разом...

Продолжая говорить, она повернулась к Альдо, который поспешил сообщить, что намеревается сесть на тот же поезд, что его друг. Не дав ему времени для дальнейших объяснений, Полина раздраженно хлопнула по блестящей столешнице:

– Что же это такое? И вы едете в Бостон?

– Нет. В Ньюпорт. Я сойду с поезда в Провиденсе, – сказал Альдо, раздобывший нужную информацию в отеле.

– ...где вам придется сесть на автобус, который доставят на остров паромом а затем проделать такой же путь обратно и вернуться в Нью-Йорк поездом? Это идиотизм!

– Да? Почему?

– Потому что человек ваших достоинств не должен путешествовать, как рядовой коммивояжер. Все люди, обладающие недвижимостью на острове, добираются туда на яхте. Наша семья не исключение, и я могу предоставить вам...

– Нет, дорогая баронесса! Это замечательное предложение, но я не могу принять его. Мне никак нельзя приезжать туда с большой помпой...

– Какая помпа? Прекраснейшие суда восточного побережья стоят на приколе почти весь год. Наоборот, это самый простой способ! Кроме того, вы остановитесь у нас!

Чтобы прервать этот поток красноречия, Альдо на мгновение накрыл ладонью руку Полины.

– Спасибо, спасибо и еще раз спасибо, но я вынужден отклонить все, что вы предлагаете. Мне очень важно сохранить инкогнито. Я буду никому не ведомым туристом, к примеру художником, – решил он внезапно, вспомнив сыгранную в Австрии роль, когда ему пришлось отправиться в Хальштадт за опалом императрицы Елизаветы.

– Вы владеете кистью?

– В определенной мере. Ровно настолько, чтобы выдать себя за человека творческого и не превратиться в посмешище. Вот почему я намерен путешествовать в качестве мистера Неизвестно Кто и остановиться в отеле. Или в старинной таверне, что еще лучше. Как мне помнится, в Ньюпорте таковые есть.

– Разумеется, есть! Особо рекомендую одну из них: таверну «Белая Лошадь», которая была построена еще в начале восемнадцатого века. Спальные комнаты во флигеле, маленькие, но приятные, да и кухня там совсем неплохая, – согласилась Полина, – но...

– Никаких «но», прошу вас! Это очень важно, и спорить здесь не о чем.

– Это означает, что вы не хотите рассказать мне о причинах этой таинственной поездки?

– Именно так. Умоляю вас простить меня.

– Какой же вы загадочный человек! А у вас, – повернулась она к Вобрену, который выказывал легкие признаки нетерпения из-за того, что о нем никто не вспоминает, – у вас есть хоть какие-то предположения на сей счет? Что хочет найти там наш друг? За исключением неприятностей, всегда возникающих при любой игре в прятки?

– Ни малейших. Уже давно я научился удовлетворяться тем, что сам Морозини сообщит мне по своей доброте, и советую вам последовать моему примеру. Представьте, что он идет по следу какого-нибудь необыкновенного украшения и намеревается тайно проникнуть в один из дворцов Ньюпорта... Какой урон эта история могла бы нанести вашей репутации! Лучше уж пребывать в неведении: и вам, и мне от этого будет только лучше!

Веселым тоном и улыбкой Жиль словно призывал оценить должным образом свое остроумие, но Полина даже не улыбнулась. Перебирая жемчужины колье своими ловкими длинными пальцами, она задумчиво изучала отблеск свечей на своем бокале.

– Я с вами не согласна, – сказала она. – Напротив, это может быть чрезвычайно увлекательным. И даже захватывающим...

Затем, поскольку мужчины, демонстрируя трогательное единодушие, хором заверили ее, что неразумно и даже опасно воспринимать в слишком романтическом духе «простое» дело, она залпом осушила свой бокал, внимательно посмотрела на обоих и заявила, что лишь по доброте душевной принимает близко к сердцу заботы гак называемых друзей, которые настолько ей не доверяют.

– Но я всецело доверяю вам, баронесса...

– Зовите меня Полина! И вы тоже, – добавила она, взглянув на Вобрена, который покраснел от радости, несмотря даже на то, что первым милости удостоился Альдо.

– Пусть будет так! Итак, я вам всецело доверяю, дорогая Полина. И мне крайне неприятно отказывать вам после всего, что вы для меня сделали. Однако...

– О, как я не люблю это слово! Оно всегда означает ограничение!

– Вовсе нет! Я лишь хочу вам напомнить то, что вы мне говорили во время нашего морского путешествия о нравах делового мира, царящих в сегодняшней Америке...

– Как они царили в Америке вчерашней, – проворчал Вобрен и пожал плечами, – и будут властвовать в завтрашней...

– Наверное, но, как вы говорили и как я сам успел заметить, нравы эти стали очень жесткими, и я никоим образом не хочу, чтобы столь удивительная женщина, как вы, и, сверх того, творческая личность, пострадала бы из-за моих дел. А мои дела нередко приводят к весьма неприятным последствиям.

– Что неудивительно, поскольку речь идет о драгоценных камнях и особенно таких, которые имеют историческую ценность, верно?

– Именно так.

– Понятно. Мне остается лишь гадать, следы каких старинных сокровищ надеетесь вы отыскать в Ньюпорте, этой ярмарке тщеславия. Поистине, несчастная Америка! – вздохнула баронесса. – Она тратит безумные деньги и лезет из кожи вон, чтобы раздобыть какой-нибудь из шедевров старой Европы, но та не желает с этим смириться и посылает самых одаренных своих отпрысков с целью вернуть их назад. Королевское кресло и неведомое мне украшение! Вы должны бы, напротив, поблагодарить нас за то, что мы спасаем ваши ценности от всевозможных бедствий...

– О, но мы чрезвычайно признательны Джону Рокфеллеру, который столь щедро субсидировал реставрацию кровли в Версальском дворце, – сказал Жиль. – Он выказал величие души и, я уверен, одобрил бы мои действия по возврату мебели и другой утвари, глупейшим образом разбазаренной тупой революцией...

– Ну, а драгоценности, – продолжал Альдо, – настолько зачаровывают, что бедствия, иными словами, уничтожение им не грозит. Зато они сами часто становятся причиной зачастую непредсказуемых катастроф. Вот почему, – добавил он с очаровательной улыбкой, – я считаю богоугодным делом оградить от несчастья любимых друзей.

Полина засмеялась и ничего не сказала. Она медленно переводила взгляд с одного на другого, но, когда взор ее остановился на Альдо, улыбка стала шире. По завершении ужина все трое перешли в салон, где два почти идентичных букета стояли напротив друг друга, на двух одинаковых столиках с гнутыми ножками. Полина закурила, щелкнув тоненькой золотой зажигалкой, а потом кивнула в сторону пурпурных благоуханных цветов:

– Они великолепны, – произнесла она, – и я еще не поблагодарила вас. Как вы сумели, не сговариваясь, угадать, что больше всего я люблю красные розы?

– Все остальные казались мне недостойными вас, – со значением проговорил Вобрен, тогда как Альдо просто заметил, что они очень подходят хозяйке дома.

– И весь дом похож на вас, – добавил он. – Вы окажете нам милость и покажете свою мастерскую?

– Нет. Не обижайтесь, но я еще никого туда не допускала и даже уборку там делаю сама... Когда вспоминаю об этом!

– Но вы все же позволяете любоваться своими творениями, – сказал Вобрен, показав на странную статую из керамики, изображавшую коленопреклоненную слепую женщину и созданную в отчетливо кикладской манере. – Я знаю, что это вылепили вы.

– Не думала, что вы меня так хорошо изучили! Это правда, я выставляюсь, но очень редко и всегда с благотворительной целью. Что касается мастерской, это место, где я раскрываюсь полностью, доверяюсь всем своим инстинктам и порывам, испытываю все муки творчества. И это принадлежит только мне! Оставьте мне право на тайну! Эти розы свидетельствуют о том, что вы отчасти ее разгадали. Разрешите мне не договаривать остальное, цветы же позволят мне думать о вас, когда вы уедете...

Жиль Вобрен сгорал от желания спросить, о ком она будет думать больше, но не посмел сделать этого. Ему и так была неприятна мысль, что они с Альдо прислали одинаковые букеты. Он опасался, что ответ Полины не оправдает его ожиданий, но утешился в момент прощания, когда благоговейно приник к ее руке и услышал, как она шепнула:

– Не позволяйте Диане Лоуэлл надолго завладеть вами и, главное, не говорите ей, что мы друзья. Она вас не выпустит из своих когтей, и я буду очень огорчена!

Морозини она бросила лишь короткую фразу «Берегите себя!», отчего влюбленный пришел в полный восторг. И вполне искренне огорчился, когда по возвращении в отель «Плаза» Альдо обнаружил жалобное письмо от Мари-Анжелин дю План-Крепен: мадам де Сомьер слегла с тяжелейшим бронхитом, поэтому трансатлантическое путешествие отменяется и вряд ли состоится вообще: «Мы простудились за те три дня, что провели в Ментеноне у Ноайлей, когда совершили долгую прогулку без зонтика, невзирая на предостережения старшего садовника. Мы промокли до нитки, но, вернувшись в замок, отказались лечь в постель. Вы же знаете, дорогой Альдо, какие мы! Мы велели Люсьену отвезти нас в Париж, где у нас начался сильный жар. Такой сильный, что профессор Делафуа опасается воспаления легких, которое в нашем возрасте может оказаться роковым. Не могу выразить вам, как я обеспокоена. Обычно мы не выносим постельный режим, однако на сей раз покорно соглашаемся на все...»

Сквозь очень характерный для Мари-Анжелин стиль пробивалась искренняя тревога, полностью вытеснившая сожаления о прекрасном путешествии, во время которого старая дева надеялась не только увидеться с Альдо, но и принять участие в одном из его захватывающих приключений. Сейчас над всем доминировал страх потерять маркизу, хотя близкие привыкли считать ее неуязвимой для болезни и старости. И этот страх передался Альдо, заставив его побледнеть. Он угадывал не высказанный словами призыв о помощи.

– Быть может, она уже... – проговорил он, не решаясь произнести роковое слово. – Письмо было отправлено неделю назад...

– Если бы это случилось, Мари-Анжелин отправила бы тебе телеграмму по радио или по английскому кабелю, который прекрасно работает. Подумай сам: прежде чем вызывать тебя, она обратилась бы к Лизе...

– Ты, конечно, прав, но я все же спрашиваю себя, не следует ли мне немедленно отплыть обратно на «Иль-де-Франс». Если случится худшее, а я окажусь в Ньюпорте, меня будет очень трудно разыскать...

– ...и ты в любом случае приедешь слишком поздно. Слушай, пошли завтра утром телеграмму с просьбой ответить немедленно, и тогда ты сможешь решить с полным знанием дела, возвращаться тебе в Париж или продолжить поиски здесь. В конце концов, ты потеряешь только один день, но зато узнаешь все новости.

Это было мудро. Тем не менее Альдо провел очень скверную ночь и к утру принял решение вернуться во Францию. Никакая охота, сколь бы увлекательной она ни была, не могла устоять перед его любовью к близким. Он мог бы вернуться сюда позже. Отправив свое послание утром; еще до завтрака, и зная, что ответа придется подождать, он проводил Жиля Вобрена на вокзал, где тот должен был сесть на бостонский поезд.

– Чем ты намерен заняться сегодня днем? – спросил антиквар.

– Ждать, конечно! Чем же еще мне заниматься? А затем помчусь в Трансатлантическую компанию, чтобы забронировать место на пароходе. – Внезапно дав волю дурному настроению, он раздраженно добавил: – Ты что, боишься, что отправлюсь за утешением к баронессе Полине?

– Это не самый худший вариант: она надежный друг и может дать хороший совет, – ответил Вобрен таким серьезным тоном, что Морозини стало стыдно. – Лучший адрес, если нужна серьезная помощь. А вот тебе мой, – сказал он, вырвав из блокнота листок, на котором написал несколько слов: адрес отеля в Бостоне и телефон. – Мне бы хотелось, чтобы ты держал меня в курсе.

– Обещаю, что до отъезда обязательно позвоню тебе!

– Спасибо. И еще, если все обойдется и ты все-таки поедешь в Ньюпорт, ты мог бы вызвать меня телеграммой в связи с неотложной необходимостью. Ты оказал бы мне большую услугу!

. Несмотря на всю свою озабоченность, Альдо едва удержался от смеха. Этот хитрец Вобрен никогда не забывал о своих интересах и, доказав величие души советом обратиться за утешением к баронессе Полине, не видел ничего дурного в том, чтобы Альдо помог ему как можно скорее вернуться к своей пассии.

– Неважно каким образом, но я это сделаю, не сомневайся, – заверил он своего друга. – Если останусь здесь, просто позвоню.

Жиль был настолько растроган, что обнял его.

– Я искренне надеюсь, что ты сможешь остаться и выполнить все задуманное, но все-таки будь осторожен... не забывай, куда ты намерен сунуться!

Вернувшись в отель, Альдо, к своему изумлению, обнаружил послание от Лизы, которое, судя по всему, разминулось с его телеграммой: «Ничего страшного, – писала молодая женщина. – Мари-Анжелин слишком переполошилась – точка. Заканчивай свою работу, но возвращайся скорее – точка. Не выношу, когда ты далеко от меня – точка. Нежно целую. Лиза».

Альдо почувствовал облегчение при известии, что тетушка Амели вне опасности, но в глубине души слегка огорчился, что у него больше нет самого весомого предлога для отказа от дела, которое нравилось ему все меньше и меньше. Теперь надо было реализовывать намеченный план. Он выяснил, когда отходит ближайший поезд на Провиденс, и, отправившись в Гринвич-Вилидж, чтобы закупить необходимый художнику материал, принял решение в пользу гуаши и акварели, более подходящих для воплощения приглянувшихся ему пейзажей, а главное, не таких громоздких в сравнении с инвентарем для работы маслом на полотне.

Сделав это, он вернулся обедать в отель, написал одно письмо Лизе и другое Мари-Анжелин, вынул из чемодана только самые необходимые вещи и уложил их в небольшой саквояж, спустился вниз и расплатился с портье, которого попросил приглядеть за остальным багажом, затем вызвал такси и поехал на Центральный вокзал. Теперь ему не нужно было ехать до Провиденса, чтобы составить компанию Жилю на три четверти пути, поэтому он сел на поезд со всеми остановками, поднимавшийся по восточному побережью, и вышел на станции Нарра-гансетт. Это был симпатичный рыбачий поселок на берегу одноименной бухты с паромом, на котором завтра утром ему предстояло преодолеть расстояние примерно в десять миль до Ньюпорта.