Текст книги "Хромой из Варшавы. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

Часть I
ЧЕТЫРЕ ВЕКА СПУСТЯ…

Базилика Святой Клотильды на улице Ла Кас была далеко не самой красивой в Париже. Это довольно неудачное подражание позднему готическому стилю было построено архитектором Баллю по настоятельному требованию королевы Марии Амелии. Хотя Ее Величество и заложила первый камень в основании базилики, она так и не увидела завершения строительства в 1857 году. Эта церковь выглядела одновременно вполне демократичной и официальной и считалась самым светским храмом столицы, опережая своих соседей – Сен-Жермен-де-Пре и Сен-Сюльпис, а также многие другие храмы. Разумеется, собор Парижской Богоматери оставался вне конкуренции. Для тех, кого в этой базилике хоронили, это была последняя светская гостиная, где можно посплетничать; для тех же, кого в ней соединяли браком, она оказывалась преддверием существования роскоши и элегантности. Базилика располагалась по соседству с Дворцом епископа, поэтому его органистов – от Сезара Франка до Шарля Турнемира – слушали в ней с благоговением.

Этим зимним утром собор Святой Клотильды принарядился в честь предстоящей пышной свадьбы. Над лестницей, ведущей к входу, был сооружен белый навес, а красная ковровая дорожка протянулась до сточной канавки. Вход охраняли двое вооруженных алебардами швейцарских гвардейцев в красной форме, отделанной золотом, и в треуголках с перьями.

Около полудня на шикарных автомобилях начали прибывать гости, соперничающие друг с другом элегантностью. Это был парад ценных мехов, платьев от модных кутюрье, визиток[231], сшитых мастерами своего дела, цилиндров и драгоценностей, пусть не всегда подлинных, но от этого не менее великолепных. Дамы и господа приветствовали друг друга, обменивались репликами и улыбками, прежде чем войти в церковь, преисполненную торжественности, сияющую светом тысячи свечей и украшенную цветами, словно в праздник Тела и Крови Христовых[232]. Эта свадьба стала событием февраля, и присутствовать на ней считалось привилегией. Гостей подвергли строгому отбору, и их оказалось меньше, чем можно было предполагать. У присутствующих появилось приятное ощущение собственной значимости. Под навесом церемониймейстер проверял приглашения. Что касается журналистов, то прессу оставили вместе с «простым народом» за железными барьерами, ограждающими фасад церкви. Было очень холодно, но неяркое солнце как будто старалось изо всех сил согреть сухой морозный воздух.

Последним подъехал старинный роскошный «Панар amp;Левассор», сияющий своими медными частями и кузовом, как будто выкрашенным черным лаком. За рулем величественно восседал пожилой, по поражающий безупречной выправкой шофер. Специально нанятый лакей бросился открывать дверцу, но один из трех пассажиров уже оказался на тротуаре и повернулся к машине, чтобы помочь выйти своим спутницам. Среди журналистов пробежал шепоток.

– Смотри-ка! – сказал один из них. – Это же Альдо Морозини!

– Тот самый князь-эксперт, который специализируется на старинных драгоценностях? Ты уверен? – возбужденно воскликнула юная особа. Она только начинала работать стажером в «Матэн» и стояла рядом со своим наставником Жаком Матье.

– Да, это он, шафер жениха, – заверил ее журналист. – И если хочешь знать, то именно из-за него мы тут и мерзнем. Говорят, что там, где он прошел, искать больше нечего. Но, поверь мне, нам-то как раз всегда есть чем поживиться. Если бы Мишель Бертье из «Фигаро» не отправился в свадебное путешествие, он бы многое мог тебе рассказать. Прошлой весной мы с ним вместе писали о преступлениях в Версале!

– Какой он шикарный! – вздохнула стажерка, которую звали Стефани Одуэн. – Князь женат?

– Увы, да! Морозини женился на Лизе Кледерман, дочери швейцарского банкира. Чертовски красивая женщина с баснословным состоянием! У них не то двое, не то трое детишек.

Молодая женщина снова вздохнула:

– Кому-то все, а кому-то ничего! Но ведь его жены здесь нет? Кто эти две женщины с Морозини? Такое впечатление, что они из прошлого века!

– Потише! Если ведешь рубрику светской хроники, нужно знать, с кем имеешь дело. Это же сливки общества! Старая дама – это маркиза де Соммьер, сестра бабушки князя Морозини. Она тоже была в Версале прошлой весной, и уверяю тебя, это дама с характером. Ты видела ее осанку? Маркиза могла бы одеться в костюм эпохи короля Генриха IV, и никто не рискнул бы счесть ее нелепой!

– Замечу, что шубка и ток[233] из шиншиллы и муфта из такого же меха заставят замолчать все злые языки. Ты прав, она великолепна! А кто другая?

– Ее компаньонка и родственница. Кажется, ее зовут мадемуазель дю План… или как-то в этом роде. Но я бы, пожалуй, осмелился заметить, что эта троица здесь не ко двору!

Несмотря на великолепные манеры прибывших, любой внимательный человек смог бы заметить, что их улыбки были светскими, но отнюдь не естественными. Все объяснялось просто: никто из этого трио не приветствовал предстоящее бракосочетание. С их точки зрения, свадьба была слишком поспешной, жених с невестой не подходили друг другу, и все происходящее их тревожило…

Находясь у себя дома в Венеции, за месяц до описываемых событий, Альдо Морозини получил письмо от своего друга Жиля Вобрена, в котором гот сообщал о готовящейся свадьбе и просил князя быть его шафером. Морозини сначала решил, что это шутка, причем весьма сомнительная. Можно ли было представить, что антиквар с Вандомской площади, за владычицей мыслей которого лишь полгода назад захлопнулись двери тюрьмы Птит-Рокетт, за это время успеет найти новую даму сердца? И увлечется ею до такой степени, что будет готов повести ее к алтарю и бросить ради нее роскошную жизнь холостяка, которая его вполне устраивала? Альдо поделился своими сомнениями с женой Лизой, но та его высмеяла:

– Ты только вспомни, как часто за последние два года твой друг Жиль Вобрен влюблялся!

– Это так, но…

– Давай посчитаем вместе. Во время «Дела о жемчужине» он сходил с ума от Варвары Василевич, цыганки-танцовщицы из «Шехерезады». Это первая. Когда ты охотился за драгоценностями Бьянки Капелло в Соединенных Штатах, он воспылал страстью к Полине Белмонт, американке, вдове австрийского барона и талантливой скульпторше. Признаю, что она была очень хороша собой, – заметила Лиза, стараясь не смотреть на мужа. – Но это уже вторая. Спустя год он привлек тебя к выставке в Трианоне, которая превратилась в бойню. Там твой друг сходил с ума от леди Кроуфорд, урожденной Леоноры Франки, пышной итальянки, бывшей замужем за шотландцем. И это третья! Замечу в скобках, что до цыганки сердце доброго Жиля воспламенил кто-то еще. Я права?

– Насколько я помню, была еще какая-то его клиентка… Датчанка, кажется, ее имени я не помню…

– Да оно и не имеет никакого значения. Учитывая возраст нашего Казановы, эта дама явно была не первой. И кто покорил его сердце на этот раз?

– Кровь и золото! Горячая испанка донья Изабелла де Варгас и… как-то там еще. Она из потомков испанских грандов, эмигрировавших вместе с Кортесом.

– Иное меня бы удивило. Как только дочь знойной Иберии оказывается на ярмарке невест, это обязательно дочь гранда. Но я бы не называла ее испанкой, скорее уж мексиканкой. Где Жиль ее нашел?

– В Биаррице, в ноябре прошлого года. Он отправился на распродажу вещей из какого-то замка. Больше он мне ничего не говорил, но он явно витает в облаках. Свадьба назначена на 11 и 12 февраля.

– Не слишком ли они торопятся?

– Спешит только жених: его невесте всего двадцать лет, и он боится, что она передумает. Не скрою, мне это совсем не нравится!

Лиза встала, подошла к мужу и обвила руками его шею.

– Потому что ей только двадцать лет? – прошептала она, легким поцелуем коснувшись губ мужа. – Разница в возрасте не обязательно предполагает неудачный брак. И она совсем не помеха любви…

– И мы тому доказательство? Как это любезно с вашей стороны, княгиня, вы напомнили мне о шестнадцати годах, которые нас разделяют!

Пальцы Альдо утонули в рыжеватых волосах Лизы, он чмокнул ее в кончик носа, затем поцеловал по очереди в оба прекрасных глаза редкого оттенка фиолетового цвета и приник к губам страстным поцелуем, чувствуя, как стройное тело жены прильнуло к нему.

– Я об этом никогда не думаю! – запротестовала Лиза, когда они, наконец, оторвались друг от друга. – И потом, шестнадцать лет – не тридцать, согласись!

– Да, это так… Как бы там ни было, но нам придется ехать на эту свадьбу. И везти с собой близнецов! Жиль хочет, чтобы наш сын был пажом, а дочка – подружкой невесты!

Такая перспектива очень обрадовала пятилетних детей, Антонио и Амелию, но по разным причинам. Амелия предвкушала, как она наденет красивое длинное платье. А Антонио имел собственные представления о том, как одеваются пажи, и считал шпагу неотъемлемым атрибутом наряда. Близнецы бросились примерять свадебные туалеты, и Альдо пришлось запереть сундуки и витрины, где хранилось старинное оружие. Когда детьми овладевала какая-нибудь идея, они приступали к ее воплощению с решительностью и настойчивостью, совершенно несвойственными их возрасту.

Но за два дня до их отъезда Лиза простудилась, когда выходила из театра, где супруги слушали «Травиату». Она слегла в постель с сильным бронхитом и высокой температурой. Врач не считал положение слишком серьезным, но ни о какой поездке, учитывая стоящие в Европе морозы, речь идти не могла.

– Значит, никто никуда не поедет! – объявил Морозини. – Я позвоню Вобрену…

– Ты не можешь так поступить, – запротестовала Лиза между двумя приступами кашля. – Ты его шафер… И Жиль будет очень расстроен! Ты поедешь на свадьбу один, только и всего!

– А дети? Ты представляешь, как они воспримут эту новость? Я бы, пожалуй, мог взять их с собой…

– Без меня?! Они превратят жизнь бедной Труди в кошмар, а дом тетушки Амели – в руины. Близнецы будут разочарованы, но я с этим справлюсь: Луиза Калерджи собирается устроить детский бал в четверг, на третьей неделе великого поста. Платье Амелии переделают, да и Антонио получит свою шпагу.

– Гениально! – Альдо оценил мудрость жены. – Но на улице Альфреда де Виньи все будут огорчены…

– Тетушка Амели и Мари-Анжелин должны приехать сюда на праздник Искупителя[234]. Видишь ли… Я не могу сказать, что я буду слишком опечалена тем, что не смогу поехать с тобой. Не знаю почему, но эта поспешная свадьба кажется мне пустой тратой времени. Это лишь впечатление, хотя я никак не могу от него отделаться.

– Возможно, это Жиль поспособствовал тому, что им сейчас приходится спешить со свадьбой? Когда он влюблен, он себя не помнит, – рискнул предположить Альдо.

– Ты бредишь, милый друг. Ты вспомни, что он тебе написал: чистая юная девушка… Инфанта… Почти мадонна! И к тому же еще и мексиканка! Добрачные игры не для таких невест, иначе горе тем, кто их окружает!

В конце концов Альдо согласился с мнением жены и сел в Восточный экспресс, проходящий через Венецию, в компании… двух очаровательных картин Гварди[235], которые он выбрал в качестве свадебного подарка. Он знал, что Жилю они доставят удовольствие. Если знаменитый антиквар обретет счастье в этом несколько странном браке, то его друзьям не стоит привередничать. Жиль Вобрен человек солидный, авторитетный, и хотя постоянные влюбленности кружили ему голову, если дело дошло до свадьбы, значит, обстоятельства совершенно необыкновенные. Насколько Альдо сумел понять из письма и из короткого телефонного разговора с другом, Жиль действительно был очень влюблен. Об этом свидетельствовали его торжественность и непривычная сдержанность, и даже его голос. Альдо не почувствовал того безумства, которое сопровождало все предыдущие влюбленности Жиля. Возможно, потому, что антиквар брал в жены непорочную девушку и сознавал это.

Альдо получил подтверждение своим предположениям на Лионском вокзале, где его встретил счастливый влюбленный. Он едва узнал его в высоком мужчине, одетом во все черное – плащ из альпаги[236] и шляпу, – который двинулся ему навстречу с восторженной улыбкой на губах. Вобрен очень похудел, и это ему шло. Этот денди, всегда одевавшийся только в Лондоне по последнему слову моды, никогда – раньше! – не надевал подобного наряда, более уместного для погребальной процессии, чем для того, чтобы встретить ранним утром на вокзале старого приятеля. Альдо не удержался от вопроса:

– Ты идешь на похороны?

– Нет. Почему ты так решил?

– Но ты весь в черном! Твой наряд слишком уныл для жениха!

– Ах, это! – И Жиль добавил со стыдливым смешком: – Изабелла считает, что мне идет черный цвет. Он делает меня более утонченным!

Никаких сомнений, перед Морозини стоял новый Вобрен… Пожалуй, кисти Эль Греко… Какая метаморфоза!

– Так расскажи мне о ней! Я полагаю, ты счастлив?

– Ты даже не можешь представить, насколько! Нет в мире девушки более красивой, более знатной, более благоразумной! Я до сих пор не могу поверить, что мне так сказочно повезло. Ты знаешь, что я женюсь на королеве?

– Ну-ну, это уж слишком! – Альдо понимающе покачал головой. – Лично я считаю, что ей повезло также, как и тебе, и надеюсь, что она это понимает.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты тоже, в своем роде, король, и смею надеяться, что она отдает себе в этом отчет. Она так же сильно влюблена, как и ты?

– Разумеется, Изабелла в меня влюблена, и я в этом уверен, но…

– Но что?

– Девушка такого знатного происхождения… Видишь ли, она – прямой потомок одновременно Карла V[237] и Монтесумы! Она не может открыто проявлять свои чувства и быть экспансивной. Улыбка, взгляд – это единственный способ выразить свои чувства, который доступен девственнице ее положения. Донья Луиза, ее бабушка, строго следит за этим…

Альдо вдруг показалось, что он присутствует на спектакле по пьесе «Рюи Блаз»[238] и слышит реплики старшей фрейлины: «Мадам, королева Испании не смотрит в окно! Мадам, королева не принимает цветов…» Он едва не расхохотался, но выражение лица его друга лишило Альдо желания смеяться. А Жиль продолжал:

– Она будет для меня исключительной супругой, самой благородной из жен! Хозяйкой замка…

– Хозяйкой замка?

– Да, я купил замок, но об этом я расскажу тебе позже. Изабелла ждет меня в «Ритце», и я отвезу тебя чуда. Разумеется, я заказал твой обычный номер, ведь ты предпочитаешь этот отель.

Морозини остановился посреди перрона, заставив Вобрена и носильщика сделать то же самое. Он бросил на Жиля встревоженный взгляд:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Ну, разумеется. Что это с тобой?

– Этот вопрос следовало бы задать тебе. Я уже не говорю о том, что ты даже не спросил меня о Лизе и о детях, но я вижу, что ты забыл о моей тетушке Амели, маркизе де Соммьер!

– Разумеется, не забыл! Я же пригласил ее на свадьбу. Надеюсь, она здорова?

– Ты об этом узнаешь очень скоро, как только отвезешь меня к ней на улицу Альфреда де Виньи. Ведь я всегда останавливаюсь в ее доме, когда бываю в Париже!

Вобрен смущенно хмыкнул и стукнул себя кулаком по лбу:

– Господи, какой же я дурак! Как я мог об этом забыть? Прости меня, старина! Как только мы занялись подготовкой к свадьбе, у меня все путается в голове. Конечно же, ты едешь на улицу Альфреда де Виньи. Но я только провожу тебя до такси, – добавил он, посмотрев на часы. – У меня назначено свидание с Изабеллой: ей нужно купить какие-то мелочи, и мне не хочется заставлять ее ждать.

Жиль явно заторопился и почти бросился к выходу из вокзала, но Альдо удержал его:

– Пожалуйста, подожди минутку! Освободи-ка меня от этого! – он протянул другу специальный чемодан с двумя картинами Гварди, проделавшими путь из Венеции вместе с ним.

– Что это?

– Наш с Лизой подарок к свадьбе. Мы желаем тебе счастья!

– Это картина?

– Две картины Гварди, которого ты так любишь. Мы надеемся, что твоей невесте они тоже понравятся!

Неожиданно Жиль растрогался до слез и обнял своего друга:

– Благодарю, тысячу раз благодарю! Я уже знаю, где я их повешу… Но теперь мне следует поторопиться. Ты ведь меня понимаешь, правда?

В действительности Альдо понимал все меньше и меньше. Сидя в такси, направляющемся к парку Монсо, куда выходили окна особняка тетушки Амели, он пытался привести в порядок свои мысли. Его совершенно сбило с толку поведение счастливого жениха. Если бы Морозини не знал Жиля так хорошо, он бы усомнился в том, что перед ним действительно его друг. Вобрен всегда был энтузиастом, страстно любившим свое занятие. Что касается его отношений с дамами, то Жиль никогда не обращал внимания на то, что о нем будут говорить, и всегда с жаром защищал женщину, в которую был влюблен. Вобрен принадлежал скорее к полку пылких мушкетеров, чем к клану суровых идальго. И буквально за несколько месяцев такой человек превратился в идолопоклонника, распростертого у ног своего божества и готового ради него пожертвовать всем миром…

Это ощущение пробудилось в Морозини с ноной силой, когда на следующий день после обеда он стоял в мэрии 7-го округа, где проходило гражданское бракосочетание, и удивлялся тому, что кроме жениха и невесты на нем присутствуют лишь четверо свидетелей. Свидетелями со стороны доньи Изабеллы были ее дядя и двоюродный брат, а со стороны Жиля, не имевшего близких родственников – его помощник и доверенное лицо Ричард Бэйли, англичанин лет шестидесяти, и Альдо. Морозини ценил Бэйли за безупречную галантность, образованность и чувство юмора. Бэйли был одет в визитку цвета антрацита и полосатые брюки – как и сам Альдо, кстати! – и этот костюм ярко выделялся на фоне черных одеяний мексиканцев. Невеста тоже была в черном: бархатная шубка, подбитая мехом черной лисы, и ток из того же меха. В качестве украшения она выбрала серьги с молочно-белыми жемчужинами грушевидной формы. Что касается Вобрена, то цветом своей одежды он примкнул к большинству и словно слился с ним. Констатировав этот факт, Альдо не стал над ним размышлять. Он был явно смущен редкой красотой девушки, на которую его друг смотрел с нескрываемым обожанием. Жиль был похож не столько на счастливого жениха, сколько на верующего, молящегося перед статуей святой, погруженный в собственный мир, недоступный простым смертным.

Невеста стояла, потупив взор. Треугольное лицо Изабеллы, придававшее ей сходство с неким кошачьим божеством, с продолговатыми черными глазами, казалось, оттягивала назад масса черных блестящих волос, гладко зачесанных на прямой пробор и собранных в тугой пучок на затылке. Кожа цвета слоновой кости чуть розовела на скулах, а красиво очерченные пухлые губы цветом напоминали светлый коралл. Совершенный маленький нос подчеркивали две горделивые складки в уголках рта. О ее улыбке судить было невозможно: сознавая, вероятно, значение момента, донья Изабелла никому не улыбнулась. Ни жениху, ни его свидетелю Морозини, когда его ей представили. Она лишь быстро взглянула на Альдо и сказала, что рада знакомству. Ему не удалось понять, что выражают ее глаза. Они были настолько темными и глубокими, что их взгляд мог показаться пустым.

Родителей доньи Изабеллы уже не было в живых. Дон Педро Ольмедо де Кирога, дядя невесты, походил на портрет Оливареса работы Веласкеса[239]. Что же касается его сына, кузена Мигеля, он был похож на Изабеллу и так же красив, но его черты были воплощением мужественности. Лицо Мигеля казалось вызывающим, губы были презрительно сжаты. Похоронные одеяния родственников невесты украшали лишь булавки для галстуков. Дон Педро выбрал булавку с красивым бриллиантом, а его сын – с рубином. Отсутствовала только бабушка Изабеллы, донья Луиза де Варгас и Виллаэрмоза. Она не сочла необходимым мерзнуть в республиканской мэрии, решив присутствовать только на венчании.

И еще одно нарушение традиции: гражданское бракосочетание никто не собирался отпраздновать каким бы то ни было застольем. Хотя во Франции, да и в других странах, было принято отмечать это событие завтраком или обедом. Что же до традиционного мальчишника, то Вобрен о нем даже не упомянул. А ведь для свадьбы самого блестящего холостяка Парижа он был бы вполне уместен! Наконец жених и невеста стали мужем и женой по закону, и приглашенные тут же расстались, обменявшись на прощание чопорными фразами. Мексиканская «колония» вместе с Вобреном вернулась в «Ритц». Ричард Бэйли не отличался болтливостью, и Морозини даже не попытался узнать его мнение о происходящем. Он все понял без слов, когда достойный англичанин, прощаясь с ним, поднял глаза к небу и испустил тяжелый вздох. Ему предстояло вернуться в антикварный магазин на Вандомской площади, а Альдо, недоумевая все больше и больше, отправился в особняк тетушки Амели.

– Никогда не видел ничего подобного! – объявил он, когда Сиприен, старый дворецкий маркизы, принимал у него пальто, шляпу и перчатки. – Жиля как будто подменили! Иначе с чего бы ему было очертя голову бросаться в этот передвижной Эскуриал?[240] Как? И ты здесь?

Последний вопрос он адресовал своему другу и верному товарищу по многочисленным приключениям Адальберу Видаль-Пеликорну, знаменитому египтологу, а также тайному агенту и даже светскому взломщику, если в этом была нужда. Все вышеперечисленное обеспечило ему особое место среди друзей маркизы де Соммьер.

– А ты как думал! – египтолог встал, взял бутылку шампанского из ведерка со льдом и налил бокал для Альдо. – Ты лучше расскажи нам о невесте!

– Никто из вас еще ее не видел? – обратился Альдо к дамам, расположившимся в зимнем саду тетушки Амели. Здесь, среди зеленых растений, цветов и мебели из белого ротанга с обтянутыми вощеным ситцем подушками, маркиза любила принимать гостей. Тетушке Амели, увенчанной короной великолепных седых волос, в которых сохранилось несколько рыжеватых прядей, недавно исполнилось восемьдесят лет, но она сохранила великолепную осанку. В своем платье с подрезом под грудью с шемизеткой[241] на китовом усе и с многочисленными золотыми цепочками, украшенными драгоценными камнями, маркиза выглядела одновременно величественно и грациозно. Она отличалась прекрасным чувством юмора, которым пользовалась, чтобы скрыть свои истинные чувства.

Рядом с ней сидела Мари-Анжелин дю План-Крепен, чтица и родственница, беззаветно преданная маркизе. Она была очень доброй и очень благочестивой: мадемуазель никогда не пропускала шестичасовой мессы в церкви Святого Августина. Это помогало ей всегда быть в курсе событий, происходящих не только в квартале, но и за его пределами. Потускневшие белокурые кудряшки на голове этой женщины благородного происхождения (она никогда не упускала случая напомнить о том, что ее предки участвовали в Крестовых походах) придавали ей сходство с засидевшейся в девушках овечкой. Но под ними скрывался почти энциклопедический ум, удивительные способности и отчаянная готовность вмешиваться во все, что ее не касается. Это позволило ей в прошлом оказывать весьма существенную помощь двум любимым героям – Аль-до Морозини и Адальберу Видаль-Пеликорну.

– Где же мы могли ее видеть? – сказала маркиза, пожимая плечами. – Она жила в Биаррице, если я правильно поняла. Мы узнали о ее существовании в тот момент, когда твой друг сообщил нам о предстоящей свадьбе. А это произошло три недели назад. У меня такое впечатление, что эта страсть рухнула на голову несчастного Вобрена, как падает каминная труба во время урагана!

– Мне тоже так показалось, – задумчиво согласился Альдо. – Одно не вызывает сомнений: прежнего Жиля больше нет. Господь свидетель, я уже не раз видел его влюбленным, но еще ни разу до такой степени. Это даже не поклонение! Я бы сказал, что он живет, простершись перед ней ниц. Но должен признать, что это исключительная девушка.

– Да? – вздохнула Мари-Анжелин. – Не могли бы вы высказаться чуть более конкретно?

– Что я могу сказать? Вспомните самые прекрасные полотна Гойи, Тициана, Больдини, и они ничего вам не напомнят, потому что донья Изабелла совсем другая. Чистейшая красота с легким налетом экзотики…

Мадам де Соммьер нахмурилась.

– Смотрите-ка, как вдохновенно! – недовольно проговорила она. – Если я правильно тебя поняла, то девушка представляет опасность для любого мужчины, который с ней познакомится?

Догадываясь о том, что тревожит тетушку Амели, Альдо улыбнулся ей и нагнулся, чтобы поцеловать в напудренную щеку.

– Только не для меня!

– Почему же, скажи на милость? Ты так воодушевлен…

– Потому что у нее такой вид, будто в ней нет жизни…

На следующий день все они были в базилике Святой Клотильды. И, так как у Жиля Вобрена не было родных, кроме дальних родственников, с которыми он никогда не встречался, церемониймейстер проводил их в первый ряд в правой половине нефа. Для Адальбера он не сделал исключения, хотя их с женихом никогда не связывала тесная дружба. почти все приглашенные уже собрались, и церковный сторож, вооружившись метлой из рисовой соломы, старательно счищал следы с красной дорожки. Какое же элегантное общество собралось в церкви! Знаменитый антиквар принадлежал к высшему свету Парижа, и на его свадьбу пришли многие известные люди. Некоторые приехали из Версаля. Семья Морозини с радостью встретилась с теми, с кем пережила трагические события на выставке в Трианоне и приключения «слез» Марии-Антуанетты[242]. Приехали леди Мендл, госпожа де Ла Бегассьер, генерал де Вернуа в парадном мундире при всех регалиях, его жена, закутанная в кружева «шантильи»[243] цвета шоколада, и супруги Оливье и Клотильд де Мальдан, как всегда, очаровательные. Эта встреча оказалась приятной для всех, и гости обменялись оживленными репликами, разглядывая прибывающих. Среди входивших в церковь были несколько человек «испанского» вида, которых никто не знал. В левой половине церкви стулья и скамеечки для молитвы, оставленные для семьи невесты, все еще пустовали.

– Скажи мне, – прошептал Видаль-Пеликорн Морозини, – ты ведь первый шафер жениха?

– Совершенно верно.

– Так почему же ты с нами? Разве ты не должен был сопровождать Вобрена в церковь?

– Нет, он решил приехать один. Так как завтрак и прием будут проходить в его особняке на улице Лиль, Жиль захотел еще раз все осмотреть хозяйским взглядом и отдать последние распоряжения. Ты же знаешь, до какой степени он скрупулезен и педантичен и…

– …никогда не опаздывает, – закончил Адальбер и посмотрел на часы. – В таком случае он уже должен ступить на красную ковровую дорожку. Сейчас ровно полдень!

– Ты прав… А вот и кузен Мигель! Предполагаю, что богатая вдова, которую он сопровождает, – это и есть та самая бабушка невесты донья Луиза? Стати ей не занимать.

– С точки зрения любителя искусства ольмеков[244], дама – само совершенство, – прошептала маркиза. – Она мне напомнила гигантские каменные изваяния в виде голов, стоящие прямо на земле, которые я видела во время путешествия по Мексике много лет назад. Это было в…

– Виллаэрмоза, – закончила Мари-Анжелин. – В этом нет ничего удивительного, ведь она носит эту фамилию!

– Это вам кажется достаточно веской причиной, План-Крепен? – спросила мадам де Соммьер. – Мне еще не приходилось видеть, чтобы человек, носивший имя археологических артефактов, был так на них похож!

– Но на этот раз дело обстоит именно так, -улыбнулся Альдо, прекрасно знавший, о каких изваяниях шла речь. – К счастью, внучка совершенно на нее не похожа! У этой дамы повадки императрицы, но, боже мой, как же она уродлива!

И никто бы с ним не поспорил. Мантилья из черных кружев, высоко поднятая украшенным бриллиантами гребнем, собиравшим густые волосы цвета стали, не скрывала тяжелого лица с полными, слегка отвисшими щеками. В этом лице было что-то непримиримое. Губы были настолько вывернуты, что казалось, будто дама дуется. Прямой нос с широкими ноздрями разделял холодные, подчеркнутые мешками серые глаза, цветом напоминавшие гранит. Кожа имела оттенок старой слоновой кости. Плотное тело было упаковано в платье из черного фая[245] с высоким воротником. Впереди его украшала вышивка стеклярусом. Сверху красовалась накидка, опушенная и подбитая мехом лисы. Тройное жемчужное ожерелье покоилось на груди доньи Луизы, жемчужины же сверкали из-под черных кружев на запястьях.

Опираясь одной рукой на трость с серебряным набалдашником, а другой – на руку внучатого племянника, донья Луиза величественно шла вперед, не глядя по сторонам и не отрывая глаз от освещенного алтаря. Собравшиеся гости провожали ее глазами. Адальбер прошептал:

– Просто кошмар, как некоторые испанки дурнеют к старости. Эта дама похожа на Евлалию, инфанту Испанскую!

Но Альдо уже забыл о донье Луизе. Миновал полдень, а Жиля все еще не было.

– Это безумие! Что он затеял? С минуты на минуту должна приехать невеста, а жених обязан ждать ее у алтаря!

– Успокойся, – прошептала тетушка Амели. – Он сейчас появится! Вобрен всегда точен, как швейцарский хронометр.

– Я все-таки схожу посмотрю…

Морозини едва успел договорить, как большой орган заиграл «Свадебный марш» Рихарда Вагнера. На мостовой, у самого начала ковровой дорожки, остановился черный лимузин. Задняя дверца открылась, и появилось белое облако. Прибыла невеста.

– Ради всего святого! – простонал Альдо. – Что он еще выдумал?

По рядам приглашенных пробежал восхищенный шепот. Опираясь на руку дяди, донья Изабелла – глаза опущены под огромной вуалью из кружев и тюля, которую удерживала маленькая бриллиантовая диадема, – начала свое медленное шествие к алтарю. От ее красоты перехватывало дыхание. На ней было белое платье из атласа «дюшес» с длинным шлейфом, которое могло бы показаться чересчур строгим, если бы интересный покрой не подчеркивал все линии девичьей фигуры, достойной резца скульптора. Болеро с опушкой из белой норки и подбитое этим же мехом защищало невесту от холода. Букет из белых орхидей и зеленых веток аспарагуса ниспадал с правой руки доньи Изабеллы. На невесте не было никаких украшений, кроме диадемы.

– Господи! – тихо прошептала мадам де Соммьер. – Я начинаю понимать бедного Вобрена. Она божественна!

Девушка была так хороша, что все смотрели только на нее, забыв о мужчине, который сопровождал ее к алтарю. Но он был достоин внимания. Седеющая грива зачесанных назад волос и густые усы придавали ему сходство со стареющим львом. Дон Педро был среднего роста, но крепкого телосложения, и производил впечатление сильного мужчины. Он был сыном покойной сестры доньи Луизы, поэтому некоторое семейное сходство в их чертах присутствовало, только дон Педро, бесспорно, был красив. И сколько высокомерия было во взгляде его темных глаз! К тому же он явно был недоволен: дон Педро не сводил глаз с кресла и скамеечки для молитвы, между которыми должен был стоять жених, повернувшись к ним лицом. Увы, они оставались пустыми!

Пара поднялась по трем ступеням, ведущим на хоры, а орган как раз заканчивал играть марш Вагнера. Дон Педро помог племяннице, за спиной которой молодая женщина в черном бархате расправляла шлейф, занять ее место. Затем, быстро преклонив колени перед алтарем, он подошел к «семье» отсутствующего жениха, быстро поклонился госпоже де Соммьер и набросился на Морозини: