Текст книги "Хромой из Варшавы. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

– Что вы хотели?

– Выставка в Королевской академии скоро закрывается. Вполне естественно, что я собираюсь сопровождать портрет Нэнси в Хивер и посмотреть, куда его повесят. Хотите поехать со мной, чтобы помочь? Я понимаю, мы пробудем там совсем недолго, но, кто знает, может, нам будет сопутствовать удача, вас посетит вдохновение, вы что-нибудь придумаете?

– Очень хочу! – воскликнул молодой человек. – Я следую за вами и готов нести портрет хоть на закорках! Вот только не подумает ли лорд Астор, что я зачастил к ним в дом?

– Вам нечего бояться. Не забудьте, что ваша страсть – это Анна Болейн, и потом я буду рядом с вами!

Безусловно, предложение было шансом, но не совсем таким, какой был нужен Питеру. Теперь он мечтал получить обещанное вознаграждение. И собирался в тот же вечер с божьей помощью набраться мужества и осуществить то, что задумал.

На первый взгляд этот вечер не сулил ничего особенного. Отец давал ужин в честь одного из своих старинных друзей сэра Арчибальда Кновлеса, только что вернувшегося из Индии. Если и было что-то, чего Питер терпеть не мог, так это приятелей своего отца и обеды в их честь в Мейфере, в великолепном особняке, который принадлежал герцогам Картлендам со времен Карла II. Пышной обстановке особняка как нельзя лучше соответствовали важные нарядные гости, и можно было вдосталь налюбоваться удивительнейшими драгоценностями, которые украшали – увы! – давным-давно отцветшие плечи и шеи.

Невозможно было придраться к меню. Патриарх семьи был гурманом, и у герцогини служил повар-француз, вызывавший зависть, как говорили, даже в Букингемском дворце. А это, согласитесь, немало!

Но вот радости от застольной беседы ждать не приходилось. Главный гость был из тех зануд, которые открывают рот с первой ложкой черной икры и не закрывают его до тех пор, пока не опустеет стол и все не отправятся в гостиную пить кофе.

Так что бедный Питер душераздирающе вздыхал, надевая фрак с помощью молчаливо сочувствующего Финча.

Однако после ужина юноша, можно сказать, сиял. И на это была особая причина.

Сэр Арчибальд хоть и был надутым индюком, но порой и его посещали полезные мысли. На этот раз речь шла о приезде в ближайшее время одного из индийских принцев, чьи сокровища поражали многих и о жизни которого мечтало не одно поколение подданных и еще долгие годы будет мечтать.

Амир Садик Мухаммед Хан V Абасси, наваб Бахавалпура, правил княжеством величиной в двадцать четыре тысячи квадратных километров на крайнем севере Индии. Княжество тянулось вдоль Инда и было не из самых обширных, но и не из самых бедных. Наваб был сказочно богат, обожал драгоценные камни и женщин. Он недавно женился на англичанке и решил последовать советам сэра Арчибальда и выставить напоказ и ослепить своих бывших соотечественников великолепными украшениями, которые его красавица Линда носила с изящной небрежностью. Он собирался подарить ей несколько новых камней, возвращаясь домой, естественно, через Париж, и показать всем на свете, что индийские «дикари» умеют жить лучше многих на этой планете.

Его жена даже больше, чем драгоценности, обожала сады. Она заботилась о растениях у себя во дворце, но не сомневалась, что самые красивые сады находятся в Англии, и собиралась показать их своему супругу.

Когда Питер услыхал о приезде богатой четы, он просиял и громко обратился к отцу, вызвав всеобщее удивление, так как до этого не проронил ни слова, до того ему было тоскливо и скучно.

– Отец! – чуть ли не закричал он. – Линда Бахавалпура, безусловно, права: разнообразием и красотой нашим паркам нет равных. И позвольте мне внести предложение. Посоветуйте ей посетить парк замка Хивер. Леди Астор воссоздала его точно таким, каким он был при Тюдорах. Я смотрю на него и не могу налюбоваться, он прекраснее, чем Хэмптон-корт.

– Неизвестно, согласится ли лорд Астор… – начал кто-то.

– Он англичанин, и если пожелание будет исходить от короля, лорд не сможет отказать. И потом это может послужить поводом для чудесного праздника!

Гости по очереди вносили по крупице соли в сладкий пирог Питера, но победа осталась за ним, к великому изумлению его отца.

– Что с вами случилось, сын мой? – не мог не спросить он. – С чего вам так полюбились эти Асторы? Они же не настоящие англичане!

– Мне нравится их замок, он воистину английский и воскрешает роскошь, присущую Тюдорам.

Питер был так рад, что, несмотря на поздний час, не устоял перед желанием позвонить Мэри. Он разбудил ее и страшно напугал.

– Вы не могли дождаться утра?

– Нет, потому что нужно действовать как можно быстрее. Наваб Бахавалпура торопится, и я подумал, нельзя ли приурочить к его визиту и доставку портрета? Будет торжество, много народу.

– Почему бы и нет? Но вы-то что задумали?

– Мне самому еще ничего не ясно, но я чувствую, вот-вот найду что-то очень важное.

Питер находился в таком возбуждении, что ему и в голову не приходило отправиться в спальню и лечь в постель. Юноша чувствовал: сна нет ни в одном глазу, ни тем более в обоих. Он облачился в мягкий уютный халат, потому что начало весны было прохладным, и отправился в библиотеку, сердце его обширной квартиры. Это была самая красивая комната, смотревшая окнами на Гайд-Парк и отгораживавшаяся от него темно-зелеными бархатными портьерами. Обставлена она была в стиле Регентства, и чужаком в ней себя чувствовал только удобный мягкий диван, на котором предавался размышлениям и дремоте хозяин. Стены были заставлены шкафами с книгами, переплетенными в светло-коричневую кожу, с золотым обрезом, на каждой из которых красовался герб Картлендов или бывшего владельца, так как книги были старинными. Самые древние, набранные чуть ли не самим Гутенбергом, хранились в тайнике за портретом одного из прапрадедов Питера в пудреном парике. Честно говоря, ни предок, ни портрет не отличались особыми достоинствами, зато зеленый камзол очень подходил к портьерам.

Библиотека была своего рода святилищем, куда допускались только Финч и еще старуха-горничная, с незапамятных времен обметавшая семейные сокровища веничком из перьев.

Прежде чем усесться за письменный стол и закурить внушительную сигару, Питер проверил, сколько виски осталось в хрустальном графине, стоящем среди рюмок на низком столике.

– Сегодня мы будем работать, – объявил юноша Финчу, который обычно делил с хозяином его ночные бдения, порой длившиеся до зари. – И того, что у нас есть, нам хватит.

Финч, точно так же как его друг, не любил долго спать и считал – не без оснований, – что его милость, за исключением редчайших случаев, не слишком отягощает его заботами; вдобавок он был уверен, что мозг у него работает куда интенсивнее в состоянии бодрствования, чем на самой мягкой подушке.

Питер поделился с Финчем своими соображениями о подвиге, как он называл предстоящее предприятие – да, так оно и было на самом деле, – сожалея, что у них слишком мало времени на его осуществление: почетные гости объявили, что не намерены задерживаться в Англии.

– В любом случае, даже если двор явится не весь, гостей в Хивере будет много. Так что понадобится дополнительный штат прислуги.

– Они могут вызвать ее из Кливдена, – заметил Финч. – Впрочем, вряд ли, так как представители старшей ветви рода Асторов тоже будут приглашены, а они весьма чувствительны к соблюдению иерархии и всякого рода нюансам. Но короля и королевы не будет.

– Не факт. Мухаммед, наваб Бахавалпура, влиятельное лицо в Индии, и ему хотят оказать внимание. Знаете, что я случайно слышал, проходя за колонной? Его светлость, или не знаю, как там положено называть навабов, больше всего желал бы видеть на празднике герцога и герцогиню Кент.

– Ну, надо же! Интересно знать почему?

– Это секрет только для вас, Финч. Вас нисколько не интересуют женщины, зато они очень по душе Мухаммеду. Почти так же, как драгоценные камни. А кто самая красивая женщина в королевской семье? И не только в семье, но и вообще при дворе? Конечно, Марина, герцогиня Кентская. Если она возглавит праздник, то наш гость будет на седьмом небе от счастья.

– И как же это сделать?

– Я поручу это моей матушке. Она часто говорит вещи нелицеприятные, что весьма забавляет королеву, и та всегда охотно ее слушает, возможно, желая позлить чопорных старух, которых полно во дворце. К тому же я думаю, что столь экзотическое приглашение может понравиться ее изысканному высочеству.

– А что, если наваб в нее влюбится?

– Если, если, если! – рассердился Питер. – Нам некогда сочинять романы, милый Финч, нам нужно обдумать серьезные вещи. Итак, я не сомневаюсь, что вокруг замка столпится множество народу, потому что передвижные выставки драгоценностей, коими и являются, в переносном смысле конечно же, магараджи, набобы и навабы, всегда представляют собой как зрелище, так и счастливую возможность заполучить какую-нибудь случайно потерянную ими блестящую штучку. Стало быть, потребуются помощники. Вы знаете, куда обращаются в подобных случаях?

– В агентство «Майсон и Крамбль». Они рекомендуют только проверенных людей.

– Думаю, прислугу я возьму на себя. Возможно, с помощью моей матушки. Черт! Она же герцогиня, а не я.

– Я не знаю, каковы ваши планы на этот праздник, ваша милость, но, с вашего позволения, хочу заметить, что полиция также проявит бдительность и увеличит количество охраны. Как-никак речь идет о замке Хивер, откуда совсем недавно выкрали «Санси».

– Неужели вы могли вообразить, что я об этом забуду? – вздохнул юноша и выпил то, что оставалось в рюмке. – У нас будет шанс, если так можно выразиться, увидеться с самим Адамом Митчелом. Это его территория, и он там больше всего любит охотиться.

– И как могли такого малоприятного человека назначить на место великого Уоррена!

– Говорят, он талантливый полицейский, но, конечно, могли найти и получше. А зная его чудовищный характер… помочь ему могли только влиятельные друзья. Ходят слухи, что ему покровительствует канцлер, зато подчиненные ждут не дождутся, когда Уоррен выпутается из беды и снова займет свое кресло. Ему еще далеко до пенсии, так что… Все! Я понял! Мечтать всегда приятно, но нам не до грез!

– И сколько человек ваша милость хочет прибавить к тем, которых пришлет агентство?

– Двух.

– И только?

– Этого более чем достаточно. Одного мужчину – вас! – во фраке метрдотеля, их понадобится несколько для такого большого праздника. Вы будете лавировать между гостей, а будет их множество, и вы сможете побывать и в замке, и в парке, и всюду, где захотите. И одну женщину, она затеряется среди официанток, которые подносят пирожные и подают прохладительные напитки в саду. На них всегда приятнее смотреть: цветы, так сказать, среди цветов. Вы понимаете?

– Нет, но вполне возможно, что это так. И кто…

– Тут мне, возможно, придется выдержать настоящий бой. Но как только часы покажут удобное время, чтобы навещать дам, вы отвезете меня в Чартвелл.

– Если вы думаете о француженке с длинным носом, то не уверен, что она подойдет в качестве цветка…

– У нее множество других талантов, а главное, она во что бы то ни стало хочет осмотреть домик, откуда исчезли фальшивые американцы. Дама настаивает, что ключ ко всем загадкам находится именно там. И это… чувствует ее длинный нос.

– Ну-у, в таком случае у нас больше нет проблем, – сочувственно покачал головой Финч. – Нос такой длины должен много чего унюхать.

– Не смейтесь, Финч. По словам нашей великой художницы, мадемуазель что-то вроде медиума. В замке, переполненном привидениями, она будет к месту.

– И вы думаете, дама согласится?

– Она об этом мечтает. Возражать может госпожа де Соммьер, потому что очень дорожит своей компаньонкой как зеницей ока. Вся эта медиумическая история ей очень не нравится, и мадемуазель дю План… Крепен, – закончил Питер, наконец запомнив трудную фамилию, – похоже, не будет слишком настаивать. Женщина к тому же очень набожна, и ей не по себе, если она не ходит каждое утро к мессе.

– Ну, так мадемуазель очень повезло. Как раз неподалеку от Чартвелла есть небольшая католическая община.

Его милость вскочил на ноги и воздел руки к небесам:

– Везучий медиум! Мы не можем отказаться от такого чуда! Эта папистка должна принести нам удачу!

– Медиум? Это что еще за история? – возмущенно спросила госпожа де Соммьер. – Вы ревностная христианка и вдруг ни с того ни с сего затеваете что-то несуразное!

– Моя вера всегда со мной, но с некоторых пор… У меня появились видения, я погружаюсь в необычный мир, слышу голоса, которые зовут меня на помощь, вижу одну и ту же картину…

– И что же вы видите?

– Старые домишки, похожие на театральную декорацию, от них веет неизъяснимой грустью.

– И о своих видениях вы рассказали Мэри Уинфельд? А почему не мне? Я слишком глупа? Или слишком стара? А ведь я и вправду ближе вас всех к миру призраков.

– О господи! Разве в этом дело? Я опасалась, как бы мы не стали надо мной смеяться. У нас порой бывают очень злые насмешки.

Маркиза сердито передернула плечами и одарила «верного оруженосца» таким взглядом зеленых глаз, какого и у молодых не часто встретишь.

– Итак, почему все-таки Мэри?

– Потому что она тоже верит, что можно без всякого на то усилия улавливать необычные знаки, приходящие неведомо откуда. С ней два или три раза случалось такое во время художественных сеансов.

– И поэтому ее портреты считают работами ясновидящей? Перестаньте! Не делайте такую физиономию. В конце концов, главное, чтобы вы не вообразили себя Жанной д’Арк. И что же вам говорят голоса?

– Ничего особенного. Чаще всего они шепчут «Хивер».

– Понимая, в каком угнетенном состоянии мы находимся, и зная, что мальчики исчезли именно оттуда, бросив там автомобиль, не нахожу ничего удивительного в этом. А кто…

Ответ пришел немедленно. Лакей вошел и доложил о приезде его милости Питера Уолси, и тут же появился сам Питер, кланяясь и приветствуя дам со всей любезностью, на какую был способен.

– Простите за столь неожиданное вторжение, но вновь попасть в Хивер, не возбудив подозрений хозяев, нам пока вряд ли удастся, однако, похоже, нам улыбнулась удача, и мы сможем провести там целый день в блестящем и аристократическом обществе. Осмелюсь предположить, что и вы будете там, милые дамы, и леди Саржент тоже, но сначала я прошу вас оказать мне милость и простить за то, что я явился сюда в столь ранний час, не предназначенный для визитов.

– На это у вас есть наверняка весьма серьезная причина, – улыбнулась маркиза.

– Исключительная! Я мечтал бы прибегнуть к помощи мадемуазель. По словам леди Мэри, она одарена талантом…

– Можете не продолжать, я знаю, о чем идет речь. Я вверяю вам мадемуазель, нашу колдунью, но будьте с нею очень бережны. Я ею дорожу.

Солнце соизволило сиять, и юная весна, исполненная благоволения, позволила раскрыться бутонам. Суровый замок Хивер, в окружении цветущих клумб, заиграл новыми красками и заворожил взгляд красотой. Внизу к древним стенам ласково прильнули розовые рододендроны и алые азалии, вверху весело реяли на утреннем ветерке флаги, украшенные гербами, а еще выше задорно поскрипывали флюгеры.

Не пустовали прекрасные вазы и в покоях замка – всюду были цветы.

Стражи в костюмах времен Тюдоров ожидали гостей у ворот, приставив к ногам алебарды, и лорд Астор, хоть и очень неохотно согласился на «чертов праздник», не мог сдержать довольной улыбки при виде этого завораживающего зрелища. А когда появился наваб со своей супругой и свитой, то, казалось, началась сказка из «Тысячи и одной ночи».

Наваб и его супруга отличались редкостной красотой и элегантностью.

Мужчине было под пятьдесят, его смуглое овальное лицо с правильными чертами и тонкими серебряными усами освещалось чарующей улыбкой. Его грудь могла бы соперничать с любой ювелирной витриной на Вандомской площади, если бы Бахавалпура не украшал себя только бриллиантами и рубинами. Но какими бриллиантами! Какими рубинами! Самый большой камень сиял у него на тюрбане надо лбом, и было в нем не меньше восьмидесяти каратов. Рубины, чуть поменьше, расположились вокруг, а эгретка[514] над ними в виде пера переливалась мелкими бриллиантами.

Жена наваба, англичанка, в девичестве Линда Сайс, была, безусловно, одной из самых прекрасных женщин на свете и делала честь вкусу своего мужа. Темноволосая, с точеной фигурой, шелковистой кожей, она смотрела на мир большими темными бархатными глазами и улыбалась прелестным розовым ртом, которому не нужны никакие помады. Она была одета, как и ее супруг, в серебристо-голубые одежды и тоже вызывала удивление своими украшениями. Их было всего три – колье, браслет и диадема, составленная из камней самых разных цветов – рубинов, сапфиров, изумрудов и, конечно, бриллиантов, но гораздо более мелких, не идущих в сравнение с камнями самого наваба. Но на ее левой руке в браслете сиял бриллиант ничуть не меньше.

Свита восточной четы была одета в голубое и серебристое.

– Нам повезло, – шепнул Питер Мэри, которая запаслась блокнотом и торопливо делала наброски, схватывая на лету и запоминая оттенки и игру цветов, – обычно знатные гости из тех краев бывают тучны, маслянисты, и их, несмотря на сказочные драгоценности, хочется отправить в химчистку.

– Не будем преувеличивать, – отозвалась Мэри, догадавшись, о ком говорит Питер. – Вы забыли достойного джентльмена из Капуртхала, знатных гостей из Патиала, мужчину в изумрудах из Биканера и еще одного из Хайдарабада. Но наши новые знакомые совершенно изумительны.

– И точно то, что нам нужно. Все смотрят на них, и никто – на нас.

– Как хорошо, что на праздник приехали Кенты и принц Филипп. Глядя на них, нельзя не сказать, что самые красивые англичане произошли от греков!

Супруг будущей королевы и ее невестка привлекали к себе не менее восторженные взгляды, чем экзотические гости. Сердца юных англичанок начинали биться сильнее, стоило появиться статной и высокой фигуре герцога Эдинбургского в синей морской форме. И то же самое чувствовали молодые англичане при взгляде на безупречно элегантную, изящную, улыбающуюся принцессу Марину.

– Отлично, – заключил Питер Уолси, – народу не протолкнуться, и все глядят во все глаза. До нас никому нет дела.

– Я не видела, как вы приехали. Как распределились ваши помощники? – поинтересовалась Мэри.

– В отцовском «Роллсе» прибыли госпожа де Соммьер, леди Саржент и моя мать. Я был за рулем.

– А герцог? Неужели он не явился? Не могу поверить!

– Не все складывается так, как хочется, дорогая Мэри. Его светлость проснулся с зубной болью и левой щекой, увеличившейся вдвое. В результате – дантист и большое огорчение для лорда. Но признаюсь, я совсем не расстроился.

– И вам не стыдно?

– Ничуть. У отца есть привычка за мной присматривать, и его присутствие было бы для меня помехой. А Финч взял в гараже одну из машин и приехал занять свой пост вместе с мадемуазель дю План-Крепен.

– Браво! – не могла не похлопать Мэри. – Наконец-то это сложное имя зацепилось у вас в голове. Не без труда, должна заметить. И где же теперь Финч?

– Он должен припарковаться в укромном уголке, который нашел загодя, чтобы его пассажирка знала, где будет стоять автомобиль, а затем они присоединятся к остальным слугам, ни дать ни взять – истинные Тюдоры.

– Не сомневаюсь, что Мари-Анжелин в восторге, она обожает переодевания.

– Я тоже, но в зависимости от обстоятельств. Если честно, то, приехав сюда, не могу сказать, что чувствую себя в своей тарелке.

– У вас предчувствие?

– Что-то вроде. Я очень плохо спал накануне.

– А вы уверены, что отыщете тот самый коттедж, где ночевали наши американцы? Эти коттеджи так похожи друг на друга!

– Единственное, что я помню, – это то, что он один из самых последних в деревне. А пока последуем за толпой. Настало время приветственных речей, как я понимаю.

Покои замка тоже нарядили в парадные одежды. Повсюду стояли цветы, темные углы, неизбежные в столь старинном здании, были освещены канделябрами с длинными голубыми свечами в знак уважения к цветам герба княжеской четы. Все выглядело феерически, и лорд Астор шествовал по анфиладе гостиных с довольной улыбкой, предвкушая встречу с портретом. Его недавно на центральной стене повесила Мэри Уинфельд.

– Великолепен! – восхитился наваб и, не дав времени художнице порозоветь, продолжил: – А какой бриллиант! «Большой Санси», я полагаю?

– Ваше Величество, владея столькими великолепными камнями, так хорошо знает наши западные? – удивился лорд Астор.

– Разумеется, мы их знаем. Часть из них прибыли к вам от нас. Так было до тех пор, пока не открыли Южную Африку. Пусть он не самый крупный, но его я люблю особенно. Надеюсь, я смогу им полюбоваться?

И тут вместо драмы началась комедия.

Все Асторы находились в это время в Лондоне, в том числе и леди Ава. На праздник ее не приглашали, что, впрочем, не помешало ей явиться, и, услышав о «Санси», она не могла пропустить оказии и не выступить.

– К сожалению, у нас нет возможности порадовать вас лицезрением чудесного украшения. Совсем недавно князь Морозини приехал сюда и уехал вместе с камнем.

– Он купил его?

– Нет, украл!

Наваб изумленно уставился на леди Аву:

– Я полагаю, вы шутите, почтенная леди.

– Нисколько. Я заказала ему найти знаменитый бриллиант. Он остановился на этом, забрал его, но потом решил оставить у себя.

– Послушайте, этого не может быть. Я познакомился с князем на празднике в Капуртхала несколько лет тому назад, махараджа его друг, и я оценил его по достоинству. Подобное обвинение по отношению к такому человеку – чистое безумие. Никто в это не поверит.

– Тем не менее князя ищут, а он вынужден скрываться…

– Началось! – раздался громкий голос Безупречного Питера. – Милая дама забыла сказать, что, узнав о краже, полетела прямо к князю, чтобы забрать у него бриллиант. Она даже не побоялась ареста за укрытие краденого.

– А что, если мы обойдемся без этой печальной истории? – предложила леди Нэнси. – Ничего не должно омрачать нашу радость принимать таких знатных гостей. Прошу всех к столу, а потом вы полюбуетесь нашим садом.

А тем временем в парке Питер, задержав между двух цветущих апельсиновых деревьев своего врага, леди Аву, угрожающе произнес, ткнув в нее пальцем:

– Если вы еще раз выступите с вашим любимым номером, я сообщу о вас в полицию как о сообщнице и добьюсь, чтобы был начат процесс, и тогда посмотрим, как вы из этого выкрутитесь.

Парк с толпой разнаряженных гостей представлял собой феерическое зрелище. Метрдотели – только они были в черных фраках – и костюмированные официантки сновали среди толпы, следя, чтобы гости получали в тот же миг то, что пожелали: еду, прохладительные напитки. Питер, беседуя то с одним, то с другим гостем, не упускал из виду Мари-Анжелин и заметил, что она внезапно остановилась возле маленького коттеджа с ирисом на коньке, сделав вид, что вытряхивает камешек из туфли, но на самом деле внимательно его разглядывая. И сразу же подошел к ней.

– Готова поклясться, что это тот дом, который мы ищем, – шепнула она.

– Почему вы так решили?

– Не знаю, я так чувствую. Как будто внутренний голос подсказывает. Но возможно, я ошибаюсь.

– Мой внутренний голос тоже говорит, что, скорее всего, вы правы. Остается узнать, заперта дверь на ключ или нет.

– Не имеет значения. Я умею открывать запертые двери.

Мари-Анжелин получила от Адальбера несколько крайне полезных уроков по слесарному делу и маленькую карманную отмычку.

– Чудесно! Как только стемнеет, избавьтесь от дурацкого костюма и где-нибудь спрячьтесь. Хоть под кроватью. А я предупрежу Финча.

Финч под предлогом угощения гостей ланчем осмотрел весь первый этаж замка и даже одну или две спальни на втором, впрочем, ни на что особенное не надеясь: трудно было заподозрить Асторов в преступном замысле. Нельзя было поставить им в вину увлечение привидениями и благоговейное служение одному из них. Без сомнения, они совершили непростительную ошибку, сочтя какого-то проходимца князем Альдо Морозини, но как можно было за это их упрекнуть? Обман был подстроен искусно.

Финч получил приказ быть в коттедже, который ему чуть позже покажут, но до этого подогнать как можно ближе и осторожнее автомобиль, необходимый для побега План-Крепен. Теперь оставалось только ждать разъезда гостей и темноты.

И она наступила. По счастью, на небе едва белел тонкий серпик месяца, от которого света не прибавлялось. Сердце Мари-Анжелин билось ровно, когда она, убедившись, что ее никто не видит – коттедж стоял с краю и был одним из последних в деревеньке, – избавилась за пышным кустом рододендронов от наряда эпохи Тюдоров и, оставшись в темно-серой юбке и таком же свитерке, достала из кармана отмычку Адальбера и с крошечным фонариком подошла к двери. Запоры эпохи Ренессанса не устояли перед ее талантом взломщицы.

Она вошла, задернула шторы и зажгла свет. Все, что женщина увидела, видели и два фальшивых американца: гостиная, кухня и две спальни с внушительными постелями под балдахинами. Всюду царил идеальный порядок. В камине сложены дрова, и оставалось только поднести спичку. В кухне – еда, чтобы подкрепиться, в буфете – виски и коньяк. Мари-Анжелин налила себе рюмочку коньяка, чтобы привести мысли в порядок.

Ее не оставляло странное ощущение, что дом хочет открыть ей какую-то тайну. Она словно бы ощущала чье-то присутствие, невидимое, но явственное. Откуда это возникло? Здесь же не было никаких тайников… Услышав шаги возле дома, Мари-Анжелин юркнула под кровать с колоннами, места под ней было более чем достаточно.

– Вы здесь, мадемуазель? С дверью вы справились отлично, выше всяческих похвал.

Мари-Анжелин приподнялась на локтях и высунула из-под кровати голову, как раз когда вошел Финч, а за ним и Питер.

– Что-нибудь нашли?

– Ничего, но я только вошла. Надеюсь, все разъехались?

– Даже я, – отвечал Питер. – Я поставил отцовский автомобиль там же, где Финч, иначе его присутствие в гараже вызвало бы вопросы.

Мари-Анжелин насторожилась.

– Вы что-то слышите? – удивился Питер.

– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется… Может быть, это кошка… И все же…

– Пустите меня на свое место, я тоже послушаю.

Выбираясь из-под кровати, Мари-Анжелин уцепилась за деревянный лист аканфа у основания колонны. К ее удивлению, колонна наклонилась и коснулась паркета. Раздался легкий скрип, и доски пола разошлись, открыв черную дыру. Питер лег на живот перед дырой и посветил в нее фонариком.

– Там ступеньки, но нужно больше света.

Лампа осветила каменные ступени, уходящие вниз метра на три, и в глубине площадку утоптанной земли. Из дыры шел тяжелый запах.

– Сейчас спущусь, – сказал Финч и, переступив через Питера, встал на каменную ступеньку.

Вскоре послышался его голос.

– Ваша милость, здесь мужчина… Он, похоже, в тяжелом состоянии.

Питер тут же побежал вниз, а вслед за ним и Мари-Анжелин. Спустившись, она в ужасе вскрикнула, узнав Адальбера. Ей показалось, что он не дышит, и она опустилась возле него на колени.

Адальбер лежал на каменной скамье, покрытой ветошью, под каким-то тряпьем. Его приковали к стене за щиколотку цепочкой, достаточно длинной, чтобы добраться до угла, где стояло туалетное ведро, и до миски с едой. В ней темнело какое-то непонятное месиво, которого вряд ли касался вконец ослабевший узник. Он был без накладной бородки и усов, а его спутанные волосы стали двуцветными: русыми у корней и грязно-рыжими на кончиках. Прикоснувшись к мужчине, Мари-Анжелин поняла, что он жив. От него шел жар, его трясла лихорадка. Адальбер повернул голову и узнал женщину.

– План-Крепен? Я, похоже, брежу.

– Это не бред, это кошмар, – возразила она. – Вас нужно вытащить отсюда, но эта цепь… Боюсь, мне с моей отмычкой не справиться…

– Позвольте мне? – подал голос Питер.

Он взял с постели дерюгу, служившую одеялом, разорвал пополам, сделал валик, приставил его к стене, куда крепилась цепь, а потом сунул туда руку с револьвером и выстрелил. Хлопок был не громче вылетевшей пробки из бутылки шампанского. Цепочка разорвалась.

– Остальным займемся дома. Теперь нужно вынести его отсюда. Сначала поднимем, а потом вы, Финч, отправитесь за автомобилем и подгоните его как можно ближе к нам. Вы можете хоть немного ходить, как думаете? – обратился он к Адальберу.

– С вашей помощью смогу.

Им удалось одолеть лестницу. Адальбера усадили на кровать и закрыли люк. Мужчина поднял голову вверх и уставился на потолок.

– А портрет? Может быть, стоит забрать его с собой?

– Еще один портрет? – переспросила План-Крепен. – Чей же?

– Сейчас увидите. Я собственноручно спрятал его на балдахине. Достать нетрудно, если подняться по этой колонне, – и он показал на столбик у изголовья, более солидный, чем другие.

Питеру не составило труда достать сверток, но времени развернуть его у них не было, им нужно было бежать как можно скорее.

Не прошло и пяти минут, как на пороге вновь появился Финч. Никто не слышал шума мотора, однако автомобиль уже стоял позади коттеджа. Как ни было худо Адальберу, он не мог не улыбнуться, когда его разместили на мягких подушках заднего сиденья, где он лежал, положив голову на колени Мари-Анжелин.

– Потрясающий транспорт для беглецов, – одобрительно сказал он.

– У герцогов нет большого выбора: положение обязывает, – улыбнулся в ответ Питер.

Он представился Адальберу и занял место шофера.

– Хорошо, что «сэр Генри»[515] у нас самый тихий в мире. В некоторых случаях это немалое преимущество.

– А как вернется ваш человек? – спросил Адальбер, глядя на удалявшегося Финча.

– На нашем служебном автомобиле.

Адальбер с нежностью подумал о своем красном «Гамилькаре», который так громко рычал и так быстро летел… Потом все поплыло у него перед глазами, и он потерял сознание.

– Ему стало плохо! – неожиданно завопила Мари-Анжелин.

– С вами рядом чудесное средство, которое ему, безусловно, поможет, – откликнулся Питер, имея в виду маленький бар.

План-Крепен поспешила его открыть и, выбрав коньяк, взяла один из хрустальных графинов, но тут же снова встревожилась, не зная, как он подействует на пустой желудок больного.

Однако щеки Адальбера порозовели, и он открыл глаза.

– Альдо, – прошептал он. – Где Альдо?

План-Крепен не решилась ответить. Она была так рада, что нашелся Адальбер, что гнала от себя все другие мысли, боясь, конечно, самого худшего.

– Возможно, нам стоило посмотреть под другой кроватью? – предположила она. – И вообще, с чего вдруг в коттедже оказался каменный мешок?

– Такие тайники называли «Дыра для кюре», – объяснил Питер. – В них прятали католических священников при Генрихе VIII, протестантов при Марии Тюдор, и уж не знаю кого при Елизавете. В любом случае, – прибавил он после минутного размышления, – мы не можем отрицать, что коттедж построен точно в стиле эпохи Тюдоров. Вполне возможно, и остальные, побольше, тоже сделаны по такому же образцу.