Текст книги "Хромой из Варшавы. Книги 1-15 (СИ)"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 265 (всего у книги 308 страниц)
Ланглуа, наконец согласившийся выпить чашку кофе, допил его и встал, собираясь уходить. Альдо спросил:
– Кажется, вы в постоянном контакте с Брюсселем, так скажите, где сейчас находится мой тесть. Я понять этого не могу, его нет в Цюрихе, нет в Австрии, нет у нас в Венеции. Думаю, что нет и в Брюсселе. Теперь он перемещается только на самолете, но должен же был приземлиться в каком-то аэропорту!
– Без всякого сомнения! Мы этим еще займемся! Доброго вечера!
* * *
Вопреки всем опасениям почетный гость отнесся весьма спокойно к появлению двух дополнительных приборов на «его» обеде. Один вновь прибывший как-никак был сотрудником Института, а второй являл собой живую страницу истории благодаря своим предкам и, кроме того, был родственником хозяйки дома. Гость даже проявил понимание и согласился облачиться в смокинг, хотя в его глазах даже галстук был верхом уважения к светским приличиям. Сам он предпочитал ходить в охотничьей куртке бутылочного цвета, коротких вельветовых штанах, чулках из грубой шерсти, клетчатой рубахе, свитерах с воротником шалькой или под горлышко. Причем одежда всегда была весьма поношенной и свидетельствовала о разнообразных приключениях на лоне природы.
– Хорошо, если жратва будет сносной, как вы обещали, а хозяйка окажется не полной идиоткой, – заявил гость, вылезая из такси, которое привезло их на улицу Альфреда де Виньи. – Иначе всем не поздоровится, и я убегу.
Вместо ответа Юбер ограничился безразличным пожатием плеч. Ему не о чем было беспокоиться. Он даже позволил себе улыбнуться, когда его "пещерный человек" согнулся пополам, чтобы по всем правилам этикета поцеловать руку хозяйке дома, хотя делал это, наверное, всего пару раз в своей жизни. Надо сказать, что маркиза Амели до сих пор умела очаровывать, одеваясь в обожаемые ею платья "шантийи", с небольшим треном, длинными рукавами и высоким воротником, закрывающим шею до подбородка. Сейчас она выбрала серо-голубое, на котором так выразительно смотрелось ее колье из бриллиантов с изумрудами. А в ее серьгах изумруды были такого же ярко-зеленого цвета, как ее улыбающиеся глаза.
"Черт побери! – восхитился про себя Альдо, прекрасно знавший эти украшения. – Надень она корону, не выглядела бы более по-королевски! Тетушка Амели великолепна... И, надеюсь, вечер пройдет не хуже!"
Опасаться было нечего. Даже самый недоброжелательный наблюдатель не мог ни в чем упрекнуть гостей, обменивавшихся взаимными любезностями. Монументальный Лотарь, без сомнения, подпавший под очарование маркизы, проявлял куртуазность, какую никто, даже те, кто хорошо его знал, никогда в нем не подозревали.
– Мне кажется, мы в Версале, – пробурчал Юбер так тихо, что слышать его мог только Адальбер. – Интересно, что с ним такое?
– Но это же очевидно, – отозвался Адальбер, подмигивая Альдо. – Ваш кроманьонский человек влюбился с первого взгляда. И, думаю, он не скоро оправится после этого удара.
– Смешно вас слушать, – недовольно проскрипела План-Крепен. – Просто человек хорошо воспитан и, как видно, не часто имел возможность это обнаружить, если вы этого не знаете. А сейчас ему представилась такая возможность.
– Да что вы себе вообразили? Он что, троглодит? Воплощение доисторического человека? Да он...
Тут профессор вынужден был прервать свою речь, потому что тетушка Амели начала знакомить гостя со своим окружением.
– Мари-Анжелин дю План-Крепен, моя молодая родственница и моя компаньонка. Когда вы познакомитесь с ней поближе, будете удивлены обширностью ее познаний.
– Италия времен Возрождения помнит некоего Жана дю План-Крепена, который добрался до Китая? Это ваш родственник?
– Мы ведем свое происхождение от крестносца, – уточнила Мари-Анжелин.
– Вполне возможно, что и этот тоже... Но скорее всего это другая ветвь.
Археология, тем более египетская, снискала в глазах гостя уважение к Адальберу. Профессор Водре-Шомар ничего в ней не смыслил, в чем честно и признался. Правда, добавив, что все эти фараоны, обожавшие животных, начиная с коров и кончая кошками, и женившиеся на собственных сестрах, могли только деградировать, поэтому они никогда его не привлекали, но он всегда восхищался специалистами, способными разобраться в небесной иерархии египтян.
"Так! – подумал Альдо, уловив легкое посапывание "специалиста". – Теперь моя очередь!"
И приготовился держать удар, что было с его стороны весьма мудрой предосторожностью.
– Ну, ну, ну! Князь! И к тому же из Венеции! Стало быть, говорите сразу, сколько дожей у вас в семье!
– Три, профессор. Один из которых повел наши корабли и наших солдат к блестящей победе.
– Неужели вас не смущает занятие торговлей в обиталище столь достойных предков?
Кровь бросилась Альдо в голову, но тут Мари-Анжелин, а она была его соседкой по столу, сотряс такой приступ кашля, что он был вынужден заняться ею и даже похлопать ее по спине. А тем временем госпожа де Соммьер, сдвинув брови, что не предвещало ничего хорошего, пренебрегла любезностью, приличествующей хозяйке дома, и двинулась в атаку.
– Я удивляюсь, господин профессор, что человек вашего ранга и познаний мог высказать подобное суждение о деятельности моего племянника. Суждение, достойное мужланов и... дураков! Венеция завоевала величие и богатство оружием и доблестью своих мореходов, и вульгарная "торговля", как вы выразились, не имеет отношения к князю Морозини, эксперту с мировой известностью по части исторических драгоценностей и...
– Смотрите, этому медведю уже наполнили тарелку, – шепнула Мари-Анжелин Адальберу, сидевшему по другую сторону от нее. Ноздри ее затрепетали, вдыхая аппетитнейший аромат. – Посмотрим, что будет дальше.
Продолжения беседы пришлось ждать довольно долго, так как все внимание переключилось на меню, предложенное волшебницей плиты и кастрюль. Первое блюдо настолько отличалось от привычных, что предусмотрительная Евлалия попросила Сиприена объявить, что именно он принес.
– Салат из устриц "Сен-Жак", с черной икрой и лисичками. На Евлалию снизошло вдохновение в одну из недавних бессонниц[454]454
Ангел, принесший его, должно быть, был предком Жоэля Робюшона, у кого я почерпнула этот рецепт в книге «Самое простое и самое вкусное» (Rebuchon J. Le meilleur et le plus simple de la France). (Прим. авт.)
[Закрыть], и она просит госпожу маркизу соизволить его отпробовать.
– Ни за что! – воскликнул гость. – Не подобает прекрасной и благородной даме браться за ремесло дегустатора! Оно подобает крепкому мужу! Подайте салат сюда!
И профессор положил себе на тарелку порцию, достойную Гаргантюа. Он проглотил ее, не удостаивая разжевывания, под пристальными взглядами всех остальных, старавшихся удержаться от смеха.
– И как? – поинтересовался Адальбер, очевидно, самый смелый из собравшихся.
– Мммммммм!.. Божественно! Отведайте, мой мальчик, отведайте! Если кому-то придется не по вкусу, я готов взять на себя его порцию!
Наступила тишина. Все погрузились в дегустацию. Гость пристально следил за тем, как уменьшается на блюде количество салата, который запивали душистым миллезимным[455]455
Миллезим (от фр. le millésime – число, обозначающее год) – в виноделии и энологии год созревания урожая винограда, из которого произведено данное вино или другой алкогольный напиток.
[Закрыть] вином.
Когда блюдо собрались уносить, Водре-Шомар подобрал все остатки, приговаривая:
– Негоже отправлять такое чудо на кухню!
На смену салату появились легендарные волованы с трюфелями и "сладким мясом" теленка, при виде которых расцвела дю План-Крепен. Поскольку еще ни разу не случалось, чтобы они кому-то не понравились, Евлалия остановилась на них. И заслужила многочисленные похвалы.
Аппетит окончательно укротили цесарки с печеным картофелем, а затем были поданы сыры, которые за столом маркизы обычно не подавали. Окинув взглядом их разнообразие, ученый гурман восторженно воскликнул:
– Обед без сыра – все равно что красавица без глаза!
И с этими словами приступил...
Маркиза специально заказала поднос с сырами, так как гость был из Франш-Конте, и она понимала, что без сыров не обойдешься. А почему их было так много? Так это на тот случай, если гостю не придутся по вкусу другие блюда.
Подали и разнообразные десерты, а к сырам – еще одна неожиданность! – шампанское.
– Сыры – тяжелая пища! Пузырьки шампанского облегчат пищеварение.
Великан Лотарь пощипал сладкое и спросил, не соизволят ли подать ему кофе прямо в столовую? И объяснил:
– Раз уж мы собрались побеседовать, то, мне кажется, не стоит нарушать ту теплую атмосферу, что окутала наше празднество. Что вы думаете на этот счет, маркиза?
– Я... Я охотно соглашусь с вами, – кивнула тетя Амели, давно мечтавшая хоть немного размять ноги.
И спросила про себя, что профессор называет "теплой атмосферой", если за столом они не обменялись и десятком слов?
План-Крепен не замедлила вмешаться и произнесла самым сладким голосом:
– Госпожа маркиза бесконечно добра и от всей души желает порадовать вас, господин профессор, но при этом она предпочла бы видеть нас всех в гостиной. Там уже все подготовлено, а она очень заботится о своих слугах, которые все уже в годах... Со своей стороны, я могу вас уверить, что атмосфера останется такой же теплой.
Ответ был столь же сладостным.
– Возможно ли даже помыслить о возражении столь любезной хозяйке? Той, чье искусство ублажать гостей достигло недосягаемых высот?
Выйдя из-за стола, гость поспешил к маркизе и с восхищенной улыбкой подал ей руку.
– Никогда в жизни я не предполагал наблюдать подобные чудеса, – шепнул Юбер Альдо, когда они парами шествовали к зимнему саду, где было все подготовлено к ритуальному кофепитию. – Подумать только, медведь пользуется благосклонностью Амели! Ну, можно ли вообразить что-нибудь подобное?
– Почему нет? Наш гость человек не без особенностей, но, безусловно, с обаянием. Мне кажется, у них даже есть что-то общее. У Амели седые волосы с рыжиной, а у него рыжие с проседью. И у обоих зеленые глаза, гордый, а порой и дерзкий взгляд, в зависимости от освещения.
– Но тетя Амели намного старше!
– Неужели? Лично я в этом сомневаюсь. Но, как бы там ни было, вы сможете узнать у него все, что захотите.
– А это главное, не так ли?
– Вероятно... Но я себя спрашиваю...
Профессор не сказал, о чем он себя спрашивает, однако Альдо расслышал, как он пробормотал себе под нос:
– Как же она была хороша... Чертовски хороша, старая верблюдица! И до сих пор кое-что осталось!
Уши План-Крепен обладали поразительной особенностью – она слышала все! Услышала она и бормотанье профессора и подошла к Альдо.
– Не грозит ли нам сцена ревности, как вы думаете?
– Увы! Все, что может совершить или не совершить мой дорогой родственник, по-прежнему окутано для меня покровом тайны, дорогое дитя мое!
– Что это с вами? С каких пор вы стали называть меня "дорогое дитя"? Вы хоть знаете, сколько мне лет?
– Не знаю и знать не хочу! Вы План-Крепен, и точка. Уникальное творение. Создав его, форму разбили. Но, если я правильно угадал, раз в четыре века вы воскресаете из пепла. Я прав?
Растроганная Мари-Анжелин приподнялась на цыпочки и, оперевшись на руку Альдо, коснулась губами его щеки.
– Вперед и приготовимся к лекции! – шепнула она.
План-Крепен не ошиблась, предложив покинуть столовую и перейти в зимний сад, здесь все было приготовлено для приятнейшего отдыха. К белому креслу тетушки Амели добавили еще три с мягкими цветными подушками. Более скромные были предназначены для персон более скромных. На одном столике уже были расставлены кофейные чашки и хрустальные рюмки. На другом – шоколад, миндальное печенье, фрукты, красивые бутылки и коробки с сигарами, манящие ароматами дальних стран.
– Думаю, вы не хотели, чтобы эту прелесть стронули с места? – подчеркнула свою правоту неисправимая маркиза.
Все расселись. Обряд кофепития начался, как священнодействие, в полной тишине. Однако, выпив отменного ликера и закурив кто сигару, кто сигарету, гости перешли к серьезному разговору. Альдо рассказал о разговоре с нотариусом, путешествии в Грансон и его последствиях, Мари-Анжелин – об ужасной смерти госпожи де Гранльё в церкви Святого Августина и своем похищении, а затем слово было передано Адальберу, признанному златоусту семьи.
Когда он закончил свой рассказ, воцарилась тишина. Водре-Шомар, погрузившись в задумчивость, следил за дымом своей сигары, потом отпил глоток старинного арманьяка и повернулся к Альдо.
– Так вас мучает загадка, сколько же рубинов было в талисмане? Теперь, на ваш взгяд, их стало слишком много?
– Не на мой взгляд, на взгляд истории.
– Ну, это как пожелаете. Так, значит, исторические рубины находятся у вашего тестя? Но тот, который вам подарили, абсолютно им идентичен, так?
– Да. Я осматривал их все одновременно через лупу и категорически это утверждаю. Они совершенно одинаковы. Я в растерянности. Откуда они могли взяться?
– Из сундука венецианца Тоскари, приехавшего в Брюгге на праздник Тела и Крови Христовых[456]456
Этот праздник стоит на границе пасхального цикла и летних праздников, отмечается в июне, на сороковой день после Пасхи, в четверг.
[Закрыть], чтобы предложить их герцогу Филиппу Бургундскому, потому что только он мог оценить их по достоинству и заплатить за них настоящую цену. Филипп был Великим герцогом Запада, равного ему в Европе не существовало. А случилось это в 1421 году...
– В 1421 году? – удивленно переспросил Альдо. – Я думал, что он купил их на двенадцать лет позже, в 1433 году в честь рождения сына.
– Вы ошиблись, но не совсем. Да, он купил их в честь рождения сына, но только другого сына.
– Великого бастарда Антуана? Но почему? Уже родился Великий бастард Корнэй...
– Но прожил очень недолго. А может, вы дадите мне наконец возможность хоть что-то вам рассказать? – рассердился профессор.
– Простите! Мы – все внимание!
– Так, стало быть... Мать младенца Антуана, Жанна де Прель, была очаровательнейшая женщина. Несомненно, одна из двух или трех, которых Филипп любил, и мальчуган получился тоже отличный. Филипп купил рубины...
– Чтобы подарить их Жанне, – захлопала в ладоши План-Крепен. – Какая чудная история любви! Неудивительно...
– Неудивительно, если я уйду, как только меня еще раз прервут, – грозно пообещал Лотарь. – У женщин в голове всегда одни любовные истории! Но здесь, конечно, без любви не обошлось. Я вам сказал, что герцог Бургундский любил Жанну де Прель... Но о себе он тоже не забывал. Рубины были великолепными. Она обожала их, он тоже. В общем, он отдал ей ровно половину камней.
Водре-Шомар замолчал, наслаждаясь удивлением своих слушателей. Альдо переспросил.
– Вы хотите сказать, что он купил шесть рубинов?
– Совершенно верно. Разделив камни, он как бы укрепил связь с возлюбленной, но оговорил следующее: камни должны передаваться по женской линии и носить их можно только на цепочке и по отдельности. Вот каким образом рубины дошли до барона Кирса. Барон перед смертью решил оставить по рубину каждой из трех дочерей. Старшая дочь вышла замуж за барона Хуго фон Хагенталя. Все, кто носит эту фамилию, происходят чаще всего от побочных связей, от Антуана Бургундского, который всю свою жизнь был вернейшим из верных своему сводному брату Карлу Смелому и, кстати, был очень на него похож. Он оставался с ним вплоть до последней его битвы и был лучшим его полководцем. Антуан – могучий сеньор с благородным сердцем...
– А что с ним случилось после разгрома под Нанси? – поинтересовался Альдо. – Он отправился к юной герцогине Марии, своей племяннице и единственной наследнице Карла?
– Нет. Он попал в плен, и его выкупил за двенадцать тысяч франков герцог Рене Лотарингский. Можно сказать, увел пленника из-под носа у французского короля.
– Чтобы продолжать держать в тюрьме, я полагаю?
– Ничего подобного. Чтобы отправить его к французскому королю. Людовик XI, который наряду с Генрихом IV был одним из наилучших правителей Франции, высоко ценил ту кровь, что текла и в его жилах тоже. Через своего отца, Филиппа Бургундского, который происходил по прямой линии от короля Жана II Доброго, Антуан унаследовал ту же кровь, что и Людовик, и тоже весьма ценил Францию. А его племянница, Мария Бургундская, собиралась замуж за Максимилиана Австрийского, который должен был унаследовать императорскую корону, безусловно, красивого молодого человека, но слишком уж любившего праздники. Антуан любил племянницу, но становиться австрийцем не собирался.
– И какова же его судьба при Людовике? – заинтересовалась госпожа де Соммьер.
– Он стал одним из его ближайших советников, получил титул графа де Гранпре. Людовик собирался его узаконить, но не успел. Сделал это наследник Людовика Карл VIII. Что еще сказать? У Антуана было пятеро детей от его супруги Жанны де Вьевиль, но только один сын, ставший наследником сеньории Беврен. Два других сына были незаконными...
– Похоже, у них в семье это стало традицией, – насмешливо заметил Альдо.
– В те времена это не имело большого значения. Незаконнорожденные дети, рожденные в любви, были часто красивее и талантливее детей законных. И в случае, которым мы занимаемся, так оно и случилось: бароны фон Хагенталь, наследники побочной линии...
– Но кто они по национальности? Австрийцы? Немцы? Швейцарцы?
– Когда как.
– А можно объяснить яснее? – потребовала План-Крепен, не отличавшаяся терпеливостью.
– Не спешите, – шепнула ей маркиза. – Не будем прерывать профессора, взявшего на себя труд просветить тьму нашего невежества. В благодарность ему помолчим!
– Спасибо. А я в благодарность постараюсь изложить все как можно понятнее. Возвращаясь к интересующему нас вопросу, скажу, что Хагентали до недавнего времени предпочитали оставаться в империи Габсбургов, но не так давно две их ветви разделились. Старый барон Хуго не смог позабыть бед, причиненных Венеции австрийцами во время оккупации, в которой участвовал и его дед, и сменил национальность, став швейцарцем. Он изменил и фамилию, убрав из нее приставку "фон", но в память о Карле Смелом купил себе особняк в Грансоне. Рубин, полученный от жены, он передал князю Морозини в виде некоего возмещения за пролитую кровь, а все свое завещал крестнику и племяннику Хуго де Хагенталю, который тоже пожелал быть швейцарцем.
– Отец не возражал? – спросил Адальбер.
– Нет. Но ненависть между отцом и сыном достигла пика.
– Причина?
– Хуго подозревает отца в убийстве матери, но доказательств этому нет никаких. К тому же оба влюбились в одну и ту же девушку, Мари де Режий, и оба хотели на ней жениться. Разумеется, она предпочла Хуго, хотя и отец тоже не лишен обаяния, но на стороне сына молодость, рыцарский характер и особый ореол, который придает ему сходство...
– С Карлом Смелым! – воскликнул Альдо, не сводя глаз с Мари-Анжелин, которая вдруг застыла, как изваяние.
– Откуда вам это известно?
– Неожиданно пришло в голову.
– Значит, у вас дар ясновидения. В самом деле, молодой человек похож на него, хотя еще больше он схож с Великим бастардом.
– Вы только что сказали, – начал Альдо неожиданно суровым тоном, – что его отец намеревался жениться на мадемуазель Мари де Режий? Однако дерзости ему не занимать. Вы знаете, где он сейчас? Он в Брюсселе, а если быть совсем точным, то в Икле, где живет его невеста Агата Тиммерманс, в прошлом баронесса Вальдхаус и единственная наследница королевы бельгийского шоколада! Любопытно, не правда ли?
Часть третья
Трехсотлетие
Глава 9Волшебное слово...
Юбер де Комбо-Рокелор и Адальбер отправились провожать гостя до гостиницы «Принц Галлии», где он остановился. Альдо остался, решив составить компанию тетушке Амели. Его насторожило лицо План-Крепен. Она словно бы скрылась в своей раковине, и Альдо подумал, что ей, возможно, понадобится помощь.
Как только входная дверь захлопнулась, Мари-Анжелин, сообщив, что идет за носовым платком, буквально вылетела – другого слова не подберешь – из зимнего сада, а потом тихонько затворила за собой дверь в свою комнату.
– Ох, как мне это не нравится, – вздохнул Альдо. – По мне, приступ ярости был бы куда целебнее.
– Мне тоже так кажется, – вздохнула и госпожа де Соммьер. – Я не ошибусь, если скажу, что она очень мучается... А мы... Мы ничем не можем ей помочь. Что сказать? Что сделать? За что уцепиться, чтобы ей стало легче? Обычно выручал ее вспыльчивый характер, она заводилась с полоборота... Но теперь! Мрачная, молчаливая, подавленная. И как она выбежала? Надеюсь, ей не придет в голову...
– Нет! Даже не думайте! Она слишком горда, чтобы дойти до такой крайности... И слишком набожна!
– Все это я знаю, но в чем можно быть уверенной, имея дело с такой страстной натурой? Честно говоря, такой страстности я в ней не подозревала.
– Спору нет, натура страстная. И подтверждений этому множество. Но я не знаю другого такого острого ума, как у нее.
– Да, конечно. Но мне все равно за нее очень страшно, и я ничего не могу с собой поделать.
– Выпейте глоток вашего волшебного бальзама! Нет ничего полезнее шампанского! Кстати...
Альдо подхватил одной рукой ведерко с закупоренной бутылкой шампанского, другой – два фужера.
– Пойду, схожу к ней! Заставлю выпить бокал шампанского. Оно развеет ее черные мысли. Недаром говорят, in vino veritas[457]457
Истина в вине (лат.).
[Закрыть].
– Так-то оно так, но если ты ее напоишь, она не сможет утром пойти к мессе.
– Ну так решайте, чего вы все-таки хотите, тетушка Амели! По мне, так к черту...
– Замолчи! – воскликнула маркиза. – Подумай, что ты мог сказать!
Госпожа де Соммьер поспешно приложила ладонь к его губам. Альдо от души рассмеялся.
– Клянусь, я непременно покаюсь! – пообещал тот.
По лестнице он поднялся бегом, через три ступеньки, по коридору тоже чуть ли не бежал и остановился только возле двери План-Крепен. Дверь была, разумеется, закрыта.
– Анжелин, это я, Альдо! Мне нужно с вами поговорить.
– А мне это совсем не нужно. Оставьте меня в покое, пожалуйста!
– Ни за что! Руки у меня заняты, но вы представить себе не можете, что я могу выделывать ногами! Откройте дверь и убедитесь сами!
Желая доказать, что он не тратит слова понапрасну, Альдо приготовился как следует наподдать по двери, но тут она как раз и открылась. Альдо чуть было не влетел в комнату рыбкой, но ухитрился как-то вывернуться, не упал, но на что-то плюхнулся. В комнате царила темнота, лампа не горела, плотные шторы были задернуты.
– Зажгите свет, черт подери!
Когда свет зажегся, Альдо с удовлетворением убедился, что сидит на кровати, ничего не сломав и не разбив. А жаль! Просвещенные умы говорят, что бить стекло – это к счастью! Правда, неизвестно, как насчет хрусталя.
– Господи! Как же я перепугался! – пожаловался он. – Держите-ка! Освободите меня от этих причиндалов! – Альдо протянул ведерко План-Крепен, которая стояла перед ним, скрестив на груди руки. В большой черной шали она была похожа на Мельпомену, музу трагедии.
– И что мне с ним делать?
– Что хотите! Но мне кажется, вы знаете, что делают с шампанским.
Мари-Анжелин взяла ведерко, поставила на стол и вновь скрестила на груди руки с горькой улыбкой.
– С какой стати вы задумали устроить со мной пьянку? – осведомилась она.
– Фу! Что за выражения!
– Вы с Адальбером прекрасные учителя! Я хотела спросить: что вам от меня нужно?
– Немного поболтать... Ведь вы мне как младшая сестренка!
– Не будем играть в дурацкие игры, Альдо. Я давно вышла из детского возраста.
– А говорите такие глупости! Выйти из него невозможно. Мы всегда остаемся детьми. И бывает, что у нас горе, а рядом нет мамы...
Продолжая говорить, Альдо откупорил шампанское, разлил по бокалам и протянул один из них Мари-Анжелин.
– Чокнемся! Просто так! Ради моего удовольствия!
И добавил тихо и ласково:
– Может быть, вы мне что-то скажете? Что-нибудь, какой-нибудь пустячок.
– Что, например?
– Как смогли освободиться? Что заметили, когда вылезли через чердачное окно на крышу? Никогда не поверю, что вы ничего не видели, ничего не слышали, ничего не заметили, кроме выстрела, которым был убит Соважоль.
Мари-Анжелин колебалась. Было заметно, как мучительно ей дается внутренняя борьба.
– Дайте слово, что ничего не расскажете Ланглуа!
И тут же отступила назад, увидев суровое лицо Альдо с ледяным выражением глаз. Он допил шампанское, поставил бокал на стол и направился к двери.
– Продолжайте хранить ваши секреты в себе, мадемуазель дю План-Крепен!
– Простите, Альдо! Я сказала, не подумав. Но поверьте, со мной никогда еще такого не случалось! Поверьте! Что мне сделать, чтобы вы поверили?
Мари-Анжелин залпом выпила шампанское.
– Чтобы получить причастие, нужно после полуночи не брать в рот ни крошки. Вы об этом знаете?
– Знаю. Но не знаю, пойдете ли вы с утра к Святому Августину. Кстати, а почему бы нам не пойти туда завтра вместе?
– Можно подумать, что вы на это способны!
Мари-Анжелин схватила бокал, наполнила его, выпила до дна, до последней капли, а потом отшвырнула, и бокал разлетелся брызгами осколков, ударившись о камин. Собственная вспышка изумила ее, но вместе с тем и освободила. Закрыв лицо обеими руками, Мари-Анжелин упала на колени, плечи ее сотрясались от рыданий.
Изумленный Альдо не кинулся поднимать ее, он опустился рядом с ней на пол и обнял за плечи. Мари-Анжелин хотела его оттолкнуть, но недостало сил. Альдо не мешал ей плакать, он гладил Мари-Анжелин по голове, потом ласково поднял, и вот они уже сидят рядышком у нее на кровати. Рыдания понемногу стихли, но Альдо по-прежнему обнимал старую деву за плечи, дожидаясь, пока она вернет ему платок, который он вложил в ее руку.
Наконец он тихо спросил:
– Человек, который взял клятву никогда не упоминать о нем, вас спас?
– Да! И догадаться об этом совсем не трудно, но я ни за что на свете не хотела бы добавить ему забот!..
– Расскажите хотя бы, как это произошло. Если хоть что-то помните...
– Трудно об этом позабыть! Я стукнулась о чердачное окно и заскользила вниз по крыше... Но оказалась на спине лошади. Две крепкие мужские руки подхватили меня и посадили впереди себя. Спаситель был рядом, но я его не видела, я сидела к нему спиной. Позади я слышала выстрелы. Я спросила, не за нами ли погоня, он ответил, что нет. Потом спросил, не испугаюсь ли я галопа. Я ответила, что не боюсь, я и сама неплохая наездница.
– Тогда мы побережем Пирата, – ответил мужчина, спустил меня на землю, а потом помог сесть позади себя. Мы поскакали.
Ночь была темная, но дорога не показалась мне длинной. Минут через пять мы приехали, я так думаю, что на ферму, и вошли в дом с плоской крышей. Там обо мне хорошо заботились, и я оставалась там... До тех пор, пока мой спаситель не узнал из расклеенных плакатов, что меня разыскивают. Он сказал, что нам нужно ехать, вывел грузовичок, на которых все там ездят, помог мне влезть в него и отвез в монастырь Благовещения, куда вы с Адальбером приехали за мной. Все остальное вы знаете.
Альдо понял, что больше ему ничего не расскажут, но он и так узнал немало. И ограничился шутливым замечанием:
– Что ни говори, грузовичок куда более прозаичен по сравнению с конем, которого к тому же кличут Пиратом! Но приходится довольствоваться тем, что есть.
* * *
Мало кто спал в эту ночь. Вернее, в те несколько часов, что от нее остались. Но если кто-то понадеялся, что выспится утром, встав попозже, тоже ошибся. План-Крепен вместо того, чтобы, вернувшись с шестичасовой утренней мессы, тихонько пройти на кухню, сделав знак, что госпоже де Соммьер пора подавать завтрак, громко хлопнула входной дверью. По лестнице она промчалась так, словно по пятам за ней неслась погоня, громко крикнув Сиприену, чтобы тот немедленно поднял с постели его сиятельство, а сама, вбежав в спальню маркизы, обмахиваясь шляпой, как веером, объявила:
– У нас новости! Как только судебно-медицинский эксперт закончит работу с телом бедной Изолайн, ее отправят в Англию, а особняк на улице Веласкеса продадут. Не сомневаюсь, что замок в Юра тоже. И одна из старинных и благородных фамилий будет стерта с карты Франции!
– Буду удивлен, если все так и случится, – высказал свое мнение Альдо. – Куда, спрашивается, смотрит закон? Есть юная наследница, маленькая Гвендолен, ей должен быть назначен опекун, за которым должен наблюдать семейный совет.
– Совершенно с тобой согласна, – кивнула госпожа де Соммьер. – И я знаю, что делается это достаточно быстро. Мне кажется, девочка привязана к замку Гранльё. К тому же в замковой часовне ожидает воскресения ее отец и длинная череда предков.
– Похоже, торопятся родственники с английской стороны.
– Ну уж никак не французская полиция! Две скоропостижные смерти, одна за другой, и обе неестественные. Вряд ли Ланглуа позволит английской родне действовать, как ей хочется, – продолжал Альдо. – Особенно после гибели инспектора Соважоля, которая не дает ему покоя. Можете быть уверены, что он не будет ни есть, ни пить до тех пор, пока не распутает эту историю. Готов биться об заклад, что на особняк и замок будет наложен секвестр.
– Но, кажется, бедняжка собиралась выйти второй раз замуж, я не ошиблась? – спросила госпожа де Соммьер, принимаясь за круассан.
– Собиралась. И вот тут-то начинается самое интересное, – с важностью объявила Мари-Анжелин. – Жених, когда произошло несчастье, находился, кажется, в Австрии, вчера вечером он приехал, желая проследить, чтобы все похоронные церемонии были достойны той, что покинула земной мир. Он объявил, что будет сопровождать ее до места последнего упокоения.
– И кто же он такой? – поинтересовался профессор Юбер.
Шум поднял с постели и его. Он явился в халате, расшитом кельтскими арфами, и в лаковых шлепанцах с длинными загнутыми носами, похожими на средневековые.
– Он не скрывает своего имени, это барон Карл-Август фон Хагенталь.
– И все это вы узнали сегодня в церкви Святого Августина, так я понимаю, План-Крепен?
– Мне рассказала об этом Евгения Генон. Оказывается, ее хозяйка, княгиня Дамиани, знает госпожу де Гранльё-младшую с детства.
– И обсуждает все, что происходит, со своей кухаркой? – удивился Альдо.
– Не обсуждает, а дала своей кухарке поручение передать новости мне, поскольку знает о моем приключении в горах Юра. А главное, она просила передать следующее: "Держитесь от этого человека как можно дальше!"
– По какой причине?
– Она сама не знает. Так ей подсказывает интуиция.
– Понятно. Думаю, что вам стоит поблагодарить ее, План-Крепен, – задумчиво произнесла маркиза. – Может быть, даже стоит иногда бывать у нее, раз она тоже содержит небольшое частное агентство по сбору информации. В любом случае, мне кажется, желательно как можно скорее снова пригласить на обед профессора Водре-Шомара.
– Не сомневайтесь, что он примет ваше приглашение, – насмешливо заявил Юбер. – Он бы даже не отказался от личного кольца для салфетки за вашим столом.
– Он полюбил мою кухарку, я правильно вас поняла?
Юбер скорчил гримасу, посопел, высморкался и смягчил свою оценку пристрастий коллеги.
– Пожалуй, это слишком сильно сказано. Я думаю, не ошибусь, Амели, если открою вам другую тайну. Мне кажется, этот старый дурак готов влюбиться в вас. Согласитесь, что это смешно! И если у него возникнет мысль пригласить вас погостить в свои туманные края, я нисколько не удивлюсь.
