Текст книги "Все и немного больше"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

10

В перешитом темно-синем костюме, присланном родней на Рождество, в коротеньких девчоночьих носочках, прижимая к груди шкатулку с рассказами Линка, Мэрилин шла в северную часть города.

Холодный апрельский ветер разогнал туман, открыв взгляду архитектурные красоты Северного Хиллкреста – облицованные плиткой купола в испано-американском духе, живописная кладка нормандских бойниц, изящные фрамуги колониального периода. Безукоризненно подстриженные деревья и кусты, казалось, шептали: деньги, деньги, деньги.

К амальгаме чувств Мэрилин добавилось и благоговение.

Утром Нолаби была настроена позвонить на завод Хью и сообщить, что в силу чрезвычайных семейных обстоятельств она вынуждена остаться дома, но Мэрилин пустила в ход все свое актерское мастерство, чтобы убедить мать, что она чувствует себя хорошо и сможет побыть дома одна.

После ухода матери и сестры Мэрилин некоторое время лежала, устремив взгляд на длинное мокрое пятно на потолке. Мысленно она снова переживала момент ужаса в горящем самолете. И хотя острота боли прошла, сердце ее сжималось от тоски, и она как за соломинку хваталась за мысль: Линк пропал без вести, он не убит. Где-то около девяти часов Мэрилин попыталась продумать свою первую встречу с Джошуа Ферно, но уже одна мысль об исключительной важности этой встречи парализовала все ее интеллектуальные способности. В конце концов Мэрилин решила отнестись к этому, как к роли, которую необходимо сыграть, и успех будет зависеть от того, насколько хорошо она это сделает. Вырвав из блокнота листок, она написала:

«Мистер Ферно, я глубоко опечалена вестью о Линке. Я встречалась с ним – и не просто встречалась. Я принесла несколько его рассказов, которые он прислал мне. Тот, в котором описаны мы, находится сверху. Я вынуждена обратиться за помощью к вам. Когда вы закончите чтение, вы поймете».

Она репетировала отрывок перед зеркалом в ванной, и через некоторое время ей удалось произносить эти слова без слез.

В десять часов двадцать минут – Мэрилин определила одиннадцать часов как наиболее приемлемое время для раннего визита – она двинулась в путь, механически повторяя про себя слова роли, пока преодолевала милю за милей.

Она пересекла Элевадо и направилась к дому номер 700, где жили Ферно. По обе стороны улицы стояли шикарные лимузины, и Мэрилин рассеянно подумала, что где-то неподалеку проходит заседание дамского клуба. Она лишь однажды была возле дома Ферно – тогда, когда Линк подбросил Би-Джей домой. В тот раз Мэрилин отметила про себя, как впечатляюще выглядел большой особняк в стиле эпохи Тюдоров. Сейчас же она растерянно смотрела на массивное здание из красного кирпича, увитое плющом.

Парадная дверь открылась. Из дома вышел мужчина в щегольском блейзере, и, пока дверь оставалась отворенной, оттуда слышался шум голосов.

Прием? Девушкой овладели робость и страх.

Она предполагала, что вся сцена будет, сыграна с участием двух персонажей – ее самое и Джошуа Ферно, заботливого отца Линка.

Хотя Мэрилин вынуждена была постоянно преодолевать свои страхи, она никогда не считала себя записной трусихой и сейчас спрашивала себя, как могла она в столь ответственный момент впасть в панику из-за того, что ей нужно войти в дом Линка, когда он по какой-то идиотской причине оказался заполнен владельцами «кадиллаков», «крайслеров» и «линкольнов»?

Подумай о том, что собирается сделать мама, строго сказала она себе.

Ускорив шаг, Мэрилин решительно взялась за отполированную дверную ручку в виде русалки.

Дверь открыла темнокожая женщина с крашеными в рыжий цвет волосами и стройной фигурой, очертания которая угадывались под серой шелковой униформой. Помнится, Линк, да и Би-Джей тепло отзывались о чернокожей паре Коралин и Перси, которые жили в доме Ферно со времени рождения Би-Джей.

– Да? – спросила Коралин, ожидая объяснений.

До Мэрилин донеслись возбужденные голоса подвыпивших людей, и это полностью парализовало ее.

Глаза прислуги продолжали вопросительно смотреть на нее.

– Вы подруга Би-Джей?

– Нет… То есть, да… Мэрилин Уэйс.

– Входите, душа моя. Я позову ее.

Тон горничной слегка успокоил Мэрилин. Остановившись у входа, она огляделась. Подобное великолепие она видела разве что в кинофильмах. Каждая деталь была само совершенство – от элегантной выточенной безделушки на витой лестнице до крупных сверкающих подвесок на огромной люстре, привезенной не иначе как из самого Версаля.

В банкетном зале Мэрилин увидела мужчину, который двигался вдоль овального стола, накладывая себе еду из серебряных чаш и тарелок, и эта еда была сама по себе произведением искусства. Она не имела ничего общего с теми безрадостного цвета блюдами, которые подавала Нолаби. Цветы, искусно сделанные из ярко-красного редиса и моркови, украшали тонко нарезанные, розоватые ломтики мяса. Ни за что не подумаешь, что в стране рационирование продуктов. В огромных хрустальных чашах отражалась янтарная, явившаяся из другого сезона дыня. Хлеб всех сортов и видов находился в плетенках или круглых плошках. Мэрилин могла лишь строить догадки о деликатесах в блюдах с двумя отделениями, где наряду с обычным картофельным салатом она разглядела блестящую черную закуску, которая, по ее разумению, должна была быть икрой и которую она видела впервые. Сбоку на серебряном чайном подносе виднелись всевозможные пирожные, печенье и конфеты. Мэрилин деликатно отвернулась.

Через открытые двери зала была видна гостиная, обитая ситцем и заставленная антикварной мебелью, где двое лысых мужчин, энергично жестикулируя, вели диалог. Однако основной шум доносился из комнаты за гостиной.

Общая праздничная атмосфера, действуя Мэрилин на нервы, в то же время породила в ней какую-то эйфорическую надежду. Семейство Ферно празднует, стало быть, Линк нашелся, подумала она, чувствуя, как забилось у нее сердце.

Шум голосов усилился.

Би-Джей в нарядном черном платье и туфлях на высоких каблуках появилась позади лестничного проема и направилась к Мэрилин. Волосы ее были перевязаны черной лентой, помада на губах стерлась и осталась лишь в уголках рта. В остальном она выглядела как обычно.

– Как здорово, что ты пришла, Мэрилин! – доброжелательно приветствовала ее Би-Джей. – Ты ушла с занятий?

– Я услышала вчера, – сказала Мэрилин. – Я пыталась позвонить тебе.

– Мы не отвечаем на звонки.

– Горничная сказала мне… Би-Джей, этот прием… Значит, Линк нашелся?

Би-Джей закрыла глаза. Мэрилин увидела, что веки у нее красные и припухшие.

– Он мертв, – сказала она низким голосом.

– Нет! – с несвойственной ей горячностью возразила Мэрилин. – Пропал без вести!

– Вначале действительно сказали, что пропал без вести, и оставалась какая-то надежда… Но папа позвонил знакомому чиновнику в Вашингтон, и вчера вечером все стало окончательно известно. Линк был на задании, должен был бомбить японский транспорт с оружием… Где – этого мы, конечно, не знаем. Это был ужас… В самолет Линка было два прямых попадания… Наверно, не один наш самолет… – Она изобразила рукой движение вниз. – Линк атаковал транспорт и уже собрался улетать, но тут его самолет подбили… Целая группа истребителей напала на него, он ничего не мог сделать. Три наших самолета видели, как он пошел вниз.

– Не было парашюта? – шепотом спросила Мэрилин.

– Экипаж самолета состоял из трех человек… У них не было парашютов… Линк погиб…

Мэрилин почувствовала, что сердце у нее останавливается, в ушах шумит – точно так, как это было вчера в школьном коридоре. Я не должна упасть в обморок, сказала она себе, прижимая к груди шкатулку. Она напряглась, словно готовясь к физической схватке, и заставила себя выбросить из головы то, что сейчас сказала ей Би-Джей. У нее будет еще целая жизнь для того, чтобы оплакивать Линка, а для того, чтобы спасти его ребенка, у нее всего несколько минут.

– Говорят, что мы все-таки разбомбили этот транспорт, – добавила Би-Джей.

Мэрилин разрыдалась.

Би-Джей, хотя и не знала всей подноготной взаимоотношений Мэрилин и Линка, слышала, как с красивых губ подруги сорвалось признание в любви к брату, и поскольку Мэрилин Уэйс была своего рода знаменитостью в школе, это придавало ее увлечению особую значительность.

Она протянула к Мэрилин пухлые, скрытые под черным крепом руки. Две девушки – одна плотная и невысокая, вторая хрупкая и стройная – прижались друг к другу в скорбном объятии.

Некоторое время они плакали, затем отпрянули друг от друга.

– Почему ты решила, что это прием? – Би-Джей высморкала нос. – На поминки собрался цвет Беверли Хиллз… Здесь уже были руководители трех крупнейших студий… Проходи.

В задней части дома находилась обшитая панелями комната для игры в карты, здесь стояли четыре массивных стола, обитых зелено-бежевым сукном, вокруг которых располагались кресла в вельветовых чехлах. Чернокожий бармен в темно-бордовом пиджаке подавал напитки группе уже основательно подвыпивших и шумных мужчин, толпившихся возле украшенной резьбой стойки бара. За этой комнатой виднелась застекленная терраса, уставленная корзинами и горшками с цветами, там же находился овальный плавательный бассейн. Шикарно одетые загорелые мужчины и женщины беседовали с бокалами в руках. Неужели это действительно Эдвард Г. Робинсон, а вон та рыжеволосая женщина – Гриэр Гарсон? Или это просто кто-то очень похожий на нее? А вон тот высокий красивый морской офицер – неужели это Кларк Гейбл? Би-Джей, лавируя в гудящей толпе («…я использую для этого передвижку», «…купила столовое серебро у Портера Бланкарда…», «…остановился в Лондоне…»), подвела ее к креслу.

В нем сидела миниатюрная женщина с редкими крашеными белокурыми волосами.

– Мама, – сказала Би-Джей, – я хочу представить тебе свою очень хорошую подругу Мэрилин Уэйс.

– Миссис Ферно, – проговорила, проглотив подступивший к горлу комок, Мэрилин, – я так сожалею…

– Благодарю вас, дорогая, – поспешно сказала миссис Ферно, словно боясь, что выражение сочувствия лишит ее самообладания. – Очень любезно с вашей стороны прийти.

– Мы очень хорошие друзья, – пояснила Би-Джей.

– Люди такие славные, – сказала миссис Ферно. – Почему ты не предложишь своей подруге что-либо выпить? – Кока-колу? Имбирный эль?

В стакане с надписью на иврите горела свеча. Поймав взгляд Мэрилин, Би-Джей с вызывающей резкостью сказала:

– Это от еврейской стороны.

Мэрилин спокойно относилась к рассказам Линка о своих еврейских родственниках, но Би-Джей никогда об этом не упоминала.

– Эта свеча приносит утешение бабушке, я уверена, что Эмма понимает, – сказала миссис Ферно, переплетя свои костлявые пальцы с пухлыми пальцами дочери. – Би-Джей, дорогая, ты помнишь миссис Харпер?

Би-Джей заговорила с дамой из окружения миссис Ферно. Мэрилин села, неловко держа на коленях шкатулку.

Рядом с ней оказалась маленькая женщина с морщинистым лицом и светлыми крашеными волосами. Она повернулась и посмотрела на Мэрилин.

– Значит, вы, милая красивая девушка, подруга Би-Джей? – спросила она довольно жизнерадостно.

– Да…

– Значит, вы единственная из здесь присутствующих, кто не знал Линкольна, и тем не менее вы не можете сдержать слез?

Мэрилин не сообразила, что плачет. Пожилая дама подала ей скомканный влажный носовой платок.

– Если не возражаете, уже использованный платок.

– Ничего, благодарю вас.

– Они переживают, вы не думайте, что они не переживают. Но они делают это по-другому, вот и все.

– Я понимаю…

Глаза пожилой женщины наполнились слезами.

– Объясните мне, что хочет сказать Бог, когда допускает гибель таких вот мальчиков… Выпускник привилегированного колледжа… Перед ним открывались такие перспективы… Такой порядочный славный мальчик и человек.

При этих словах Би-Джей сделала попытку покинуть окружение матери.

– Это бабушка, миссис Лоттман… Это Мэрилин Уэйс, – торопливо проговорила Би-Джей. – Пойдем, Мэрилин, тебе нужно поесть.

– Поесть?

– Да, сейчас время завтрака. Здесь тонны всякой еды.

– Мне нужно поговорить с твоим отцом.

– Отец пьян в стельку.

– Я хотела сказать ему… как я потрясена… – Мэрилин вытерла глаза.

Би-Джей мысленно признала за подругой права овдовевшей Джульетты.

– Пошли, – сказала она и потащила ее в комнату для игры в карты, к бару, где группа пьяных мужчин шумно спорила о Рузвельте и необходимости открытия второго фронта.

Би-Джей дождалась паузы и положила ладонь на руку самого крупного и самого шумного из собеседников.

На нем были яркая спортивная рубашка и белые парусиновые брюки. Трудно было усомниться в том, что это отец Би-Джей. Под сильно загорелым лбом, между густыми, кустистыми бровями торчал костлявый мыс носа, который унаследовали оба его ребенка. Его продолговатые глаза – еще один характерный генетический признак – были налиты кровью и казались откровенно злыми.

– Как моя Би-Джей? – спросил он. – Вы все ее знаете?

– Знаю ли я Би-Джей? – возмутился мужчина с красным лицом. Амплитуда его раскачиваний была весьма угрожающей. – Да ты все позабыл к чертовой матери! Я ее крестный отец!

– А, ну да… Би-Джей, чем могу тебе помочь? – Он говорил громко, голос вырывался из его необъятной груди и гудел, словно колокол.

– Ты можешь уделить мне несколько секунд?

– Ну, само собой. – Он вытянул руку в сторону друзей. – Надо поговорить с моей Би-Джей. – Обняв ее за плечи, он открыл дверь слева от бара. Мэрилин последовала за ними.

Они вошли в средних размеров комнату, которая казалась просторнее из-за того, что не была заставлена мебелью. Вся обстановка состояла из кресла, старинного письменного стола, на котором громоздилась очень старая пишущая машинка, и потрепанного, продавленного дивана. Поистине спартанский дух царил в этом штабе простоты в центре роскошного особняка в стиле эпохи Тюдоров.

– Так что? – спросил мистер Ферно.

– Пап, это моя очень хорошая подруга Мэрилин Уэйс.

– Привет, Мэрилин, – мистер Ферно дохнул на нее запахом ликера. – Тебе никто еще не говорил, что ты, так ш-шказать, великолепная маленькая шикша[2]2
  Шикша – нееврейка.


[Закрыть]?

Мэрилин беспомощно заморгала.

Би-Джей, очевидно, была смущена не меньше, чем несколькими минутами раньше при виде свечки в стакане. Она громко сказала:

– Папа, ты ведь не еврей.

– Т-ш-ш, не поднимай голос, Би-Джей… Ты хочешь разрушить мою блестящ-щую карьеру? – Он громко засмеялся.

Мэрилин похолодела от ужаса. Принимая решение прийти сюда, она надеялась встретиться с тонким, умным писателем, гуманистом, который в одиночестве переживает свое горе. Ей и в кошмарном сне не могло привидеться, что перед ней предстанет пьяный в стельку мужчина в нелепой цветастой рубашке. Линк был тонким, деликатным и порядочным даже в гневе. Неужели его отец может быть таким? Тем не менее это так, подумала она.

– Мистер Ферно, – сказала она, сдерживая дыхание, экспромтом редактируя приготовленную и отрепетированную речь. – У меня есть несколько вещей Линка, и я хочу показать их вам…

Не успела она закончить даже столь усеченной вступительной речи, как глаза Джошуа Ферно побелели.

Она протянула ему шкатулку. Сверху красным карандашом она заранее написала: «Для Джошуа Ферно. Просьба вернуть Мэрилин Уэйс: 8949, Шарлевилль, Беверли Хиллз, Калифорния».

Когда мистер Ферно бросил взгляд на шкатулку, его пьяное лицо исказилось от гнева.

– Как ты посмела явиться сюда в такое время, маленькая мерзкая сучка!

Мэрилин не знала значения этого слова, но по тому, как оно было сказано, могла судить о степени его гнева. Она отступила на шаг, продолжая держать шкатулку в руках.

– Папа! – зашлась в крике Би-Джей. – Папа!!!

– Должен ш-шказать, у тебя ш-шлавная подруга… Ворваться в дом такой ч-час… такой ч-час! – чтобы дать мне прочесть эту макулатуру… В такой ч-час!

– Папа, Мэрилин участвует в моей пьесе, она моя лучшая подруга, она…

– Ладно, Би-Джей, ладно… – Он похлопал ее по плечу. Затем повернулся к Мэрилин и со смешанным выражением страдания и ненависти на лице грубо выхватил из ее рук шкатулку и затолкал ее в верхний ящик поцарапанного кленового стола.

Покачиваясь, он вышел из комнаты и снова присоединился к своим друзьям. Через открытую дверь было слышно, как он громко сообщил:

– Еще одну дурацкую рукопись надо будет смотреть. Господи, даже сейчас они подсовывают мне всякое говно… Мой единственный сын мертв… И даже сейчас они…

Он зарыдал. Один из приятелей протянул ему что-то выпить, и Джошуа Ферно одним махом опрокинул рюмку в рот, пролив добрую половину содержимого на цветастую рубашку.

Тошнота подкатила к горлу Мэрилин.

Би-Джей с упреком посмотрела на подругу.

– Что заставило тебя сделать это? Я и не знала, что ты пытаешься писать. Тебе надо было прийти к отцу в другое время.

– Где ванная? – сумела произнести Мэрилин.

Би-Джей повела ее обратно в зал.

– Вот комната, где можно попудриться.

Но дверь в нее была заперта.

– Ты можешь подождать? – спросила Би-Джей без особой теплоты.

Мэрилин покачала головой.

Би-Джей показала на лестницу.

– Моя комната первая слева.

В освещенной солнцем комнате Мэрилин опустилась на колени перед унитазом и блевала до тех пор, пока ее организм уже не мог выдавить ничего, кроме бесцветной жидкости.

В таком согнутом положении она оставалась долго, и на протяжении всего этого времени до нее доносились голоса гостей.

Все тело болело, словно ее высекли, мышцы дрожали от напряжения, нервные окончания, казалось, были обнаженны. Никогда еще Мэрилин не приходилось переживать столь бурную физическую реакцию на душевные страдания.

Ей виделся Линк, лежащий обнаженным на двухспальной кровати в квартире 2Б, маленький шрам – след перенесенной ветрянки – над левой бровью, его характерная улыбка и нежность в глазах. Любовь, подумала она. Да, любовь.

Любовь безвозвратно канула в глубины Тихого океана.

С трудом встав на ноги, она спустилась по устланной ковром лестнице, цепляясь за перила. Зал был полон громко разговаривающих людей, накладывающих изысканные закуски на фарфоровые тарелки. Мэрилин вышла через парадную дверь.

Через пятнадцать минут в районе Кармелиты ее нагнала дежурная полицейская машина. Полицейский предложил Мэрилин подбросить ее домой.

Нолаби измучилась от ожидания. Позже она рассказала Мэрилин, что, не дозвонившись домой, она пришла в отчаяние, не стала дожидаться дежурного автобуса, а села в подвернувшееся такси. Это было страшно разорительное путешествие.

– Он погиб, – сказала Мэрилин. – Мама, он погиб!

И больше она не сказала ничего. Она позволила Нолаби раздеть себя и уложить в постель, накормить молоком с хлебом и говорить всякую успокоительную чепуху.

Борцовского духа в Мэрилин Уэйс совсем не осталось.

11

– Отличный день, – сказала Мэрилин. – Чего ради тебе торчать здесь?

– Как можно задавать такой вопрос дежурной сестре? – возразила Рой. Нолаби в эту погожую субботу, как и во все другие, работала сверхурочно – нужно было расквитаться с долгами, отдать деньги, которые она заняла на операцию. Нолаби оставила Мэрилин на попечение сестры.

– Мама слишком нянчится со мной, – перебила ее Мэрилин. – Позвони Алфее.

– Мы уже говорили с ней, что было бы здорово прогуляться, – мечтательно сказала Рой.

– Ну вот и прогуляйся.

– А как же ты?

– Я здорова, как лошадь.

– Как лошадь, которая годна только на то, чтобы отвести ее на живодерню, – возразила Рой, бросая взгляд на сестру.

Была уже середина дня, но Мэрилин все еще не оделась. Она сидела в кровати во фланелевой ночной рубашке, подогнув под себя босые ноги; волосы, которые она не мыла со времени операции, рассыпались по плечам. Лицо ее было ненакрашено и бесцветно, если не считать голубоватых теней под глазами, из-за чего они казались скорее синими, чем зелеными. (Каким образом, задавала себе вопрос Рой, сестра умудрялась оставаться красивой, когда любая другая в этих обстоятельствах выглядела бы форменной ведьмой?) Операция у доктора в Калвер-сити – никаких подробностей о ней Рой не сообщили – была сделана через два дня после того, как Мэрилин посетила дом Ферно. Это было 24 апреля. Неделю назад. Нолаби призналась тайком младшей дочке:

– Моя подруга вышла на работу через три дня, а Мэрилин все еще выглядит больной.

Мэрилин использовала всю вату, которую Нолаби покупала для троих. Она не жаловалась и часами сидела, прижимая к себе грелку. Двигалась она неуверенно, и ее часто бил озноб. Она размазывала еду по тарелке и, будучи любительницей мороженого, не съела деликатес от Чэпмена, на который раскошелилась Нолаби. Иногда Мэрилин бросалась в туалет, без конца спускала там воду, а когда выходила оттуда, лицо ее было в пятнах, глаза красными.

Мэрилин посмотрела на сестру.

– Вы с Алфеей всегда развлекаетесь по субботам.

Рой сердито отвернулась. Они с Алфеей и в самом деле позволяли себе повеселиться в теплые весенние субботние дни. По утрам они дефилировали по центральной улице Беверли Хиллз, демонстрируя новые прически и обильно накрашенные лица, заглядывали в лавки, торгующие проигрывателями, пластинками и косметикой. Немало часов потратили они на посещение магазинов одежды и примерку летних платьев. Рой испытывала чувственное удовольствие от запаха и шуршания новой одежды. Ансамбль, который был ей к лицу, вселял волнующую надежду: если бы она могла позволить себе купить это, она превратилась бы в совсем иную Рой Элизабет Уэйс, которой суждены известность и любовь.

Она и Алфея подкрепляли себя пирожными со сливочной помадкой или взбитыми сливками с клубникой – настолько густыми, что их нужно было есть ложкой. Алфея платила из собственного кармана. После полудня они непременно посещали Фокс Беверли или Уорнер Беверли, за что также платила Алфея.

Однако, подумала Рой. Однако… Мать оставила ее присматривать за сестрой, потому что в случае нужды Мэрилин больше не к кому обратиться. Престарелый мистер Хейл, владелец этого незаконного пристанища, уехал к сыну в Сан-Диего, а жившие по-соседству бюргеры воротили нос от Уэйсов. Вдруг случится нечто чрезвычайное? Например, кровотечение или что-нибудь еще?

– У тебя все еще болит? – спросила Рой.

Мэрилин подняла глаза к потолку.

– Нет.

– Сказала она…

– Сказала я… Рой, если хочешь знать, мне до смерти хочется побыть одной, – умоляющим тоном произнесла Мэрилин.

После некоторой паузы Рой сказала:

– Я пойду.

Она позвонила Алфее, затем занялась своим лицом.

– Мы можем заскочить в библиотеку. Хочешь какую-нибудь книгу?

– Возьми мне какой-нибудь роман. Передай привет Алфее. – Мэрилин столь артистично изобразила улыбку, что Рой ушла успокоенной.

Едва шаги Рой затихли, как Мэрилин растянулась на сшитом из лоскутов пыльном одеяле и дала волю слезам.

Какая это роскошь – поплакать в одиночестве!

В будни Нолаби работала в ночную смену и имела возможность быть с Мэрилин, когда Рой находилась в школе. Мэрилин никогда не оставалась одна. Порой ей становилось трудно дышать, что, насколько она понимала, было отнюдь не результатом аборта, а результатом того, что она не имела возможности выплакаться. Когда Мэрилин начинала плакать, Нолаби выглядела совершенно несчастной, а Рой чувствовала себя весьма неловко. Поэтому Мэрилин вынуждена была держать себя в руках.

Линк, прости, прости меня, думала она, прижимая подушку к кровоточащей опустошенной части своего тела.

В дверь несколько раз энергично постучали.

Она подняла глаза, посмотрела на дверь удивленно и виновато, словно ее застали за совершением какого-то немыслимо безнравственного поступка.

– Кто там? – спросила она.

Стук повторился.

– Кто там?

– Я… Джошуа Ферно.

Низкий, звучный голос напомнил Мэрилин кошмарную сцену с пьяным Ферно в его кабинете. Желудок ее внезапно сжался и заныл. Она села в кровати.

– Мистер Ферно, – громко сказала она. – Я неважно себя чувствую.

– Они у меня с собой. – Через дверь его голос звучал несколько приглушенно и искаженно, но, похоже, Джошуа Ферно был трезв. – Я имею в виду рассказы.

Мэрилин провела пальцами под глазами. Вернуть рассказы Линка стало для нее навязчивой идеей.

– Я вам очень благодарна. Оставьте их под дверью.

– Нам нужно поговорить.

Снова увидеть это чудовище? Ни за что!

– У меня сильный грипп. Я заразна.

– Вы просто хотите отделаться от меня.

Каким бы ужасным ни был этот человек, подумала она, но он отец Линка, и он переживает случившееся, пусть даже столь малоприятным образом.

– Подождите секунду, – сказала Мэрилин, натягивая голубое платье. Она завязала бант, высморкала нос, провела расческой по волосам и медленно направилась к двери.

Сделав глубокий вдох, словно перед выходом на сцену, она повернула фарфоровую ручку двери.

Джошуа Ферно держал шкатулку под мышкой. На нем была другая, но тоже цветастая просторная рубашка, лицо его было загорелым, а глаза сверкали, словно отполированные черные камни, когда он вперил в Мэрилин свой взор.

– Я вам очень благодарна за это, мистер Ферно. – Она протянула руку, чтобы заполучить шкатулку.

Однако Джошуа Ферно не спешил с ней расстаться.

– Я пришел для того, чтобы поговорить с вами.

– Я в самом деле чувствую себя очень скверно.

– Душа моя, я читал это сегодня с половины четвертого утра. Я не мог оторваться. – Твердость и решительность его тона не оставляли шансов на то, что его можно остановить. Линк как-то сказал, что Большой Джошуа всегда поступает по-своему. Он не отрывал от нее глаз, и Мэрилин казалось, что этот взгляд оказывает на нее какое-то физическое воздействие. Мэрилин продолжала держать дверь открытой. Ей пришло в голову, что он не может не заметить, насколько разителен контраст между его великолепным особняком и этой грязной хибарой, и она нагнулась, чтобы убрать ночную рубашку Рой и чулок Нолаби.

– Не надо этого делать, – сказал Ферно. Складной стул страшно заскрипел, когда он опустился на него. – Я ненавижу всю эту суету.

На подоконнике стояла тарелка с яйцами, и Мэрилин отнесла ее на кухонный стол.

– Ради Бога, садитесь. – Он смотрел на Мэрилин до тех пор, пока она не повиновалась его приказу. – Очевидно, вы и есть Рейн.

Мэрилин почувствовала ком в горле и опустила глаза.

– Вроде того.

– Прежде чем двигаться дальше, скажу: меня информировали, сказали вполне нелицеприятно (это сделала моя Би-Джей), что в тот день я вел себя по-скотски. Я был в стельку пьян и слеп, но помню, насколько был примитивен. – Его голос зазвучал несколько спокойнее.

Мэрилин догадалась, что Джошуа Ферно извиняется.

– Я понимаю, – со вздохом сказала она. – Все в порядке.

Джошуа Ферно дотронулся ладонью до шкатулки.

– Чертовски интересные рассказы, мастерская работа…

– Думаю, что это так…

– Только очень хороший и тонко чувствующий человек мог написать их. И он был таким человеком… Тонким, порядочным человеком Рейн…

– Мэрилин.

Он вынул смятый носовой платок и громко высморкался.

– Мне никогда не приходилось говорить о нем раньше. Ни с Энн – это моя жена, ни с Би-Джей. – Он на мгновение замолчал. – Вы помните рассказ «На побывке»?

– «Дома на побывке». Это поток мыслей летчика, возвращающегося с войны в спокойный, благополучный дом.

– Да, «Дома на побывке»… Там он говорит о неоднозначном отношении ко мне. – В глазах Джошуа Ферно блеснули слезы. – Господи, он стыдился того, что завидовал мне! Какая удивительная невинность и чистота! Разве он не понимал, что моей целью было заставить всех, в том числе и его, поклоняться моему величию?

– Мистер Ферно…

– Джошуа.

– Я не могу вас так называть! – вдруг рассердилась Мэрилин и приложила мокрый от слез платок ко рту. Как могла она повысить голос на этого важного, немолодого, знаменитого монстра? Его щеки тут же затряслись. Чтобы смягчить свою резкость, она негромко пробормотала: – Зависть – это одна из форм восхищения. Линк восхищался вами. Он не мог сказать вам об этом… Он чувствовал ваше превосходство.

– Загадка отцовства, вечная, неразрешимая загадка. Даже когда ты не имеешь намерения бросить большую тень, ты ее все-таки бросаешь. – Джошуа поднялся, подошел к окну, постучал костяшками пальцев по пыльной раме. – Мне было всего двадцать три года, когда он родился… Смешное, розовое, беспомощное создание с моим ртом, моими глазами, а как выяснилось позже, и с моим шнобелем. Вот вам другой Джошуа, но у него есть вещи, которых не было у меня, – большой дом, одежда, уроки верховой езды, тенниса и плавания, автомобиль с открытым верхом… Работа!.. Я был гордым отцом, однако со временем стало ясно, что ему ничего этого не нужно, чтобы он сделался лучше меня, добрее.

Он говорил с таким отчаянием, что Мэрилин снова стала успокаивать его.

– Может быть, вы были таким в молодости?

– Я? Нет, это смешно, Мэрилин. Вы даже не можете представить себе, насколько это абсурдно. Перед вами ренегат и перебежчик. Если бы я не стал писать, я придумал бы себе еще какую-нибудь эффектную маску… Либо быть во главе толпы, как сейчас, либо на электрическом стуле. Я бесцеремонный шельмец, любитель красивой жизни, изысканных ликеров, красивых женщин, роскошных домов, шикарных автомобилей, знакомств с богатыми и знаменитыми и отъявленный карьерист. Вам одной я признаюсь… В компартию я вступил не потому, что мое сердце обливалось кровью при виде того, как капитализм душит человечество а потому, что это сделало мне рекламу.

В его низком, звучном голосе чувствовались напор, сила, какой-то магнетизм. Как она узнала позже, подобные исповеди в узком кругу были для него делом привычным.

– Линк любил вас, мистер Ферно, он говорил мне об этом.

– Он действительно любил меня? – Джошуа повернулся. Слезы катились по его щекам. – Господи, как я любил его!

– Он знал это.

– Каким образом? Мы такие разные… Он всегда поразительно скромно оценивал то, что делал сам. Если бы вы только знали, как часто я подбивал его на то, чтобы он перестал скромничать, заявил о себе… Чтобы он был таким, как его отец… Как будто этот Богом проклятый мир нуждается в двух Джошуа Ферно! – Он прижался седовласой головой к оконному стеклу. – Как вы будете жить, как будете идти по этой вонючей, дурацкой жизни? – Послышались рыдания – какие-то скрипучие, неестественные звуки, затем он снова стал громко сморкаться. – Дорогая, у вас не найдется чего-нибудь выпить?

– К сожалению, нет.

– Даже хереса для приготовления соуса?

Мэрилин покачала головой.

– Чувствую боль, невыносимую боль, – сказал Джошуа.

– Понимаю, – вздохнула она. – Мистер Ферно, могу предложить чай.

– Чай? Помоги мне Бог! Моя мать всегда готовила чай, используя одну и ту же заварку два или три раза, чтобы облегчить свое путешествие по юдоли слез.

Приняв это за согласие, Мэрилин зажгла горелку, наполнила водой чайник.

– Когда Линк приехал домой, – сказал Джошуа, сопровождая Мэрилин, он был страшно взвинчен… Прямо сплошные обнаженные нервы… Он хорошо описал это в рассказе «Дома на побывке». Перед войной он был спокойным, вдумчивым ребенком. Заядлый книгочей… Да, настоящий книжный червь… Однажды я застал его с моим экземпляром «Улисса». Я сказал, что не хочу, чтобы мой сын превратился в рохлю и бабу, и дал ему хорошего пинка под зад.