Текст книги "Все и немного больше"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

4

Помещение имело квадратную форму, если не считать узкого выступа, который вел в ванную. На этом пространстве Уэйсы разместили весь свой разношерстный скарб: три исцарапанных металлических складных стула окружали фамильный красного дерева стол; вдоль стены – два гардероба в викторианском стиле, украшенные затейливой резьбой, между ними был засунут пружинный матрас Нолаби, застеленный не покрывалом, а видавшим виды красным восточным ковром.

Никто из Уэйсов не имел представления, как вести дом, и их личные вещи лежали там, где владельцы сумели их приткнуть.

Металлическая решетка, увешенная обложками из журналов для любителей кино, упиралась в стену, отгораживая импровизированную кухню, где Нолаби колдовала над цыпленком. Ее брюки прикрывал пестрый цветастый фартук, а голову украшал ярко-красный тюрбан, в котором она обычно ходила на работу.

Уже почти год Нолаби работала на авиационном заводе Хью. Война, забрав десять миллионов мужчин, нуждалась в вооружении, и после Великой депрессии промышленность ожила. Работа шла в три смены, рабочих брали независимо от пола, возраста и цвета кожи. На завод Нолаби была принята без каких-либо испытаний и тестов. Ее тщеславию льстила мысль, что подумали бы Фэрберны и Ройсы, если бы увидели, как она склепывает крылья Б-19, стоя между двумя негритянками, из которых более молодая была шоколадного цвета, а ее мать – совсем черная и с которыми она была в дружеских отношениях. Ее предки, как и предки Шилтона, были рабовладельцами; Нолаби, как и все другие из их рода, не испытывала никаких мазохистских угрызений совести или чувства вины по этому поводу. Она была уверена, что ее предки вели себя порядочно по отношению к своим темнокожим рабам – как могло быть иначе? Ведь они относились к благородному сословию Джорджии.

Переворачивая цыпленка, Нолаби встретила вошедшую Мэрилин улыбкой. Рой подняла кудрявую голову от домашнего задания. Она сидела на полу между гардеробами – это место было отведено ей для занятий, ее железная кровать стояла впритык к книжному шкафу из вишневого дерева, на нижней полке которого красовалась ее радость и отрада – подержанная радиола.

– Скоро шесть часов… Ты почему задержалась? – спросила Рой.

Мэрилин была единственной из Уэйсов, кто стремился поддерживать порядок. Она ослепительно улыбнулась, подняла с кровати старый материнский жакет и синее поношенное пальто Рой и повесила их на вешалку.

– Да, – поддержала дочку Нолаби. – Я уже стала немного волноваться.

– Репетиция…

– Ах да, – перебила ее Нолаби, мотнув головой. – Я совсем забыла… Ты играешь в пьесе, которую написала дочка сценариста.

– Би-Джей Ферно, – когда она произносила фамилию, ее губы сложились словно для поцелуя. – А потом мы закончили… – Она замолчала. Мэрилин всегда была близка с матерью, ей было несвойственно присущее подростком стремление что-то утаить, и тем не менее, когда она попыталась объяснить причину своей задержки и рассказать о Линке, она почувствовала, что у нее не поворачивается язык. Ей не хотелось говорить о том, чем был наполнен последний час.

– Это спектакль юниоров, верно? – спросила Нолаби, не дожидаясь конца фразы Мэрилин. – Я думаю, посмотреть его придет уйма народу.

– Скорее всего, одни дети, мама. И будет он не раньше, чем в конце следующего семестра.

– Знаешь, я думаю, он будет там… Сценарист, – добавила Нолаби. – Я помогу тебе учить роль после ужина.

Капли жира брызнули на плиту, когда она снова перевернула цыпленка.

– Доченька, я очень прошу тебя звонить, если задерживаешься допоздна.

– Кто-то подвез ее, – сказала Рой. – Я слышала машину.

– Поклонник? – Сигарета шевельнулась во рту Нолаби, когда ее губы растянулись в улыбке.

– Ой, мама! – Щеки Мэрилин залились краской.

– Как его зовут?

– Линк… Линкольн…

– Посмотри на нее… Раскраснелась как маков цвет. – Нолаби хмыкнула, снимая цыпленка со сковороды. – Я думаю, эта старушка-курица уже готова. Давайте навалимся на нее, пока она горячая и вкусная.

После еды Нолаби развернула странички с ролью Мэрилин. Над ее тюрбаном медленно поднимался дымок от сигареты.

Рой растянулась на кровати, касаясь облупленной радиолы головой и слушая диалоги Амоса и Энди. Когда Мэрилин работала над ролью, радиола выключалась. В доме все было подчинено будущей карьере и успеху Мэрилин.

Для Рой, поступившей в седьмой класс средней классической школы Гораса Манна, было весьма непросто вписаться в социальную нишу, и хотя с некоторыми новыми знакомыми она могла поболтать во время отдыха и завтрака, одноклассники никогда не приглашали ее к себе домой. По ее представлению, все другие дети жили в стерильных условиях, под неусыпным контролем чопорных, безупречно одетых матерей, которых ей доводилось видеть в сверкающих «седанах» возле школы, и отцов, которые уезжали утром и возвращались домой ночью с точностью швейцарских часов. Этот образ жизни настолько отличался от ее собственного, что она в свою очередь никогда никого не приглашала в свои столь своеобразные апартаменты.

Замыкаясь в своем одиночестве, Рой мысленно возносила свою семью на высочайший пьедестал и все сильнее льнула к матери и сестре. В ее глазах убитый отец был божеством, Мэрилин – утонченной героиней с трагической судьбой, а Нолаби – привлекательной, энергичной женщиной невероятного мужества.

Конечно, как и всякого смертного, ее посещало чувство ревности по отношению к старшей сестре. Нет, она не возмущалась, когда Нолаби раскрывала большой ридикюль из искусственной кожи под крокодила и доставала скопленные банкноты, чтобы заплатить за уроки пения и танцев, которые брала Мэрилин, за новые платья для нее от Йоркшира и Нобби Нит. А вот когда ее мать и сестра сидели, как сейчас, поглощенные общим делом, касаясь друг друга головами, соприкасаясь пальцами, что-то накатывало на Рой, и она чувствовала себя никчемной, ненужной и нелюбимой.

«Выставка мод была успешной в финансовом отношении, Амос?»

«Да, даже очень… Около ста долларов за партию…»

– Мама, повтори, пожалуйста, эту реплику…

– Что с тобой, Мэрилин? Я не помню тебя такой, честное слово. Похоже, ты вообще меня не слушаешь.

Блаженное выражение на красивом лице исчезло.

– Прости, мама, – миролюбиво сказала она.

Нолаби повторила реплику. Лицо Мэрилин выразило простодушную готовность, и она произнесла слова Веры. Нолаби внимательно наблюдала, даже шевелила губами, словно помогая дочери.

Раздался телефонный звонок.

Все удивленно уставились на аппарат на книжной полке, который зазвонил впервые за много дней.

После второго звонка Рой взяла трубку.

– Да?

Обладатель приятного баритона, растягивая слова, произнес:

– Могу я поговорить с Мэрилин?

– Кто это говорит?

– Линк.

Рой протянула трубку Мэрилин.

– Должно быть, неандерталец. Недостающее звено[1]1
  Английское слово link, созвучное имени Linc, означает «звено». (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть].

Мэрилин вскочила и бросилась к телефону. Она отошла как можно дальше от кровати Рой, насколько это позволял шнур, и приложила трубку к уху.

– Алло, – приглушенно сказала она. – Да… У меня тоже… Отлично… Сегодня вечером? Н-нет… то есть да… Да, мне это нравится… До встречи. – Она повесила трубку и некоторое время смотрела прямо перед собой невидящими глазами. Этот взгляд голубовато-зеленых глаз не был похож ни на один из взглядов прежней Мэрилин. Затем она бросилась к гардеробу, облицованному ореховым деревом, и распахнула дверцу. – Мама, я собираюсь пойти поужинать.

– Очень хорошая вещь… Ты почти не притронулась к цыпленку.

Нолаби сияла от удовольствия. Она часто подтрунивала над поклонниками Мэрилин, совершенно не понимая, как те два года, которые она отняла у дочери, повлияли на ее взаимоотношения с друзьями. Несмотря на полное отсутствие у Мэрилин интереса к своим неоперившимся воздыхателям, мимо внимания Нолаби не проходили мужские звонки, равно как и букетики орхидей в крошечном подтекающем холодильнике, что свидетельствовало об успехе ее дочери у богатых почитателей красоты.

– Должно быть, это тот самый Линк, который подвез тебя домой? Кто он? Расскажи о нем.

Мэрилин достала белье из искусственного шелка, которое она вчера погладила, туфли на высоких каблуках, аквамариновое выходное платье.

– Да так, чей-то брат…

– Браки совершаются на небесах. Ты ведь тоже чья-то сестра, – съязвила Рой.

Мэрилин уже не слышала сестру. Она заперлась в ванной.

– Поскольку сейчас придет новый ухажер, Рой, нужно убрать посуду.

Мэрилин еще была в ванной, когда лестница заскрипела под мужскими шагами.

Рой открыла дверь, по обыкновению ожидая увидеть взмокшего от волнения парня в темно-синем свитере, украшенном большой оранжевой буквой Б.

Неожиданно перед ней предстал высокий морской офицер, чей коричневый загар резко контрастировал с белой формой.

– Привет, – сказал он, снимая головной убор с золотой надписью. – Меня зовут Линк Ферно. – Он посмотрел по сторонам.

– Кое-кто сейчас приводит себя в порядок, – хорошо поставленным голосом сообщила Рой.

– Вы сестра?

– Фактически я ее мать. Печальный случай запоздалого развития.

Он улыбнулся, при этом левый уголок его рта чуть опустился.

– Будет тебе, Рой, – добродушно сказала Нолаби. Она только что подкрасила губы и сидела на продавленном стуле с последним номером «Современного экрана». – «Линда Дарнелл называет пять своих самых больших увлечений…» Проходите, Линк. Я миссис Уэйс. А эту несносную девчонку зовут Рой. По тому, как она ведет себя, этого не скажешь, но в следующем семестре она будет учиться в средней школе. – Нолаби кокетливо тряхнула тюрбаном. – У вас, морских офицеров, самая красивая форма. Вы морской летчик? Хотите кофе? Фруктов? У нас есть яблоки.

– Она что, будет занята так долго?

– Нет-нет! А вы прямо оттуда, лейтенант?

– Только что… Мои родители живут в Хиллкресте. Моя сестра – подруга Мэрилин.

– Простите, я не расслышала вашу фамилию. – Нолаби сунула в рот новую сигарету.

Он достал коробок спичек, чиркнул и дал ей прикурить.

– Линк Ферно… Я брат Би-Джей Ферно.

– Ах, да… – Нолаби затянулась сигаретой. – Когда вы позвонили, я помогала Мэрилин учить роль из пьесы вашей сестры. У нее очень развито чувство юмора. Все шутки такие лукавые…

Нолаби всегда владела даром поговорить, и хоть сейчас не прилагала особых усилий разговорить Линка лишь потому, что он отпрыск знаменитого писателя и продюсера, тем не менее тот вскоре оказался втянутым в непринужденный разговор.

Рой сидела молча, время от времени бросая на него быстрые взгляды. Если бы согласно английскому тесту ей предложили охарактеризовать Линка Ферно одним эпитетом, она остановилась бы на слове «чистый». Дело было не только в его блестящей форме и эффектном загаре, но и в жестах, манере говорить ii даже сидеть. Этот короткий эпитет характеризовал и внешнюю, и внутреннюю чистоту молодого человека.

Дверь ванной открылась, пахнуло цветущими яблонями и пудрой. Линк поднялся со стула и уставился на Мэрилин.

Нежно-голубое платье из крепа плотно облегало совершенные девичьи формы. Гладкие, блестящие волосы были зачесаны назад, открывая маленькие сережки с голубой финифтью (купленные на распродаже в Вулворте) и белоснежную точеную шею. Щеки алели, огромные цвета морской волны глаза способны были ослепить.

Перед приходим Линка Нолаби прикрыла кухонную раковину развернутым журналом, и в наступившей тишине было слышно, как из невидимого крана громко капает вода, пока Мэрилин и Линк молча смотрели друг на друга.

– Привет, Линк. Я вижу, вы уже познакомились с мамой и Рой.

– Надеюсь, понравился им.

– Без сомнения, – сказала Нолаби. – Но тем не менее вы должны привезти ее обратно не позже половины одиннадцатого.

– Вы строгая женщина, миссис Уэйс.

Он накинул пальто на плечи Мэрилин.

Когда дверь за ними закрылась, взгляд у Нолаби стал задумчивым.

– Они выглядят очень красивой парой… Ты обратила внимание, как он смотрел на нее?

– Мама, она без ума от него, совершенно без ума. Он тот, единственный.

В семье, состоящей из трех женщин, преобладающей темой в разговоре неизбежно становится любовь. Уэйсы без конца размышляли о том, каким будет Он – тот единственный, который явится, чтобы изменить их нынешний образ жизни.

– Ты глупышка, Рой. Она еще ребенок. И ей нужно делать карьеру… Еще будут другие, уйма других.

– Его отец – знаменитый сценарист, его семья богата.

– В Мэрилин течет кровь Уэйсов, Фэрбернок и Ройсов. – Нолаби решительно встала. – Мэрилин пройдет через толпы поклонников. То же будет и с тобой, моя кудрявая девочка.

Рой замерла под нежной материнской рукой. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. Но Нолаби метнулась к раковине.

– Давай, дочка, разделаемся с этой грязной посудой.

5

Линк повел Мэрилин в ночной клуб.

Для ночного клуба время было еще слишком раннее, и большинство столиков пустовало. В розовом свете ламп сидели и пили ром три армейских офицера с дамами, моряк с экстравагантной блондинкой, несколько штатских пар. Квартет играл «Звездную пыль», зазывая на танцы, однако никто пока не решался выйти. Официант в красном пиджаке принес Линку заказанную порцию виски я с шиком поставил перед Мэрилин имбирный эль. Линк пригубил виски.

– Бывали здесь раньше? – спросил он.

Она покачала головой.

– Странная девушка.

– Я?

– Во-первых, вы нисколько не похожи на «Мэрилин Уэйс».

– А как, по-вашему, мне себя называть?

– М-м… дайте подумать. Как-нибудь изысканно, красиво, необычно, но не претенциозно.

Взгляд его обладал какой-то магнетической притягательностью, и она не могла отвести от него глаз.

Он щелкнул пальцами.

– Рейн!

– Это не имя, – возразила она.

– Тем не менее – Рейн. Да, именно Рейн. И какая-нибудь простая аристократическая фамилия… У вас есть идея?

– Фэрберн, – сказала она.

– То, что надо. – Он сложил в кольцо большой и указательный пальцы. Фэрберн – откуда вы взяли эту фамилию?

– Это фамилия моей матери.

Он поднял бокал.

– Рейн Фэрберн. Скромно и красиво, к тому же звучит по-театральному.

– И не претенциозно…

– Впечатляет, не правда ли?

– Истинно так, – сказала она.

Они улыбнулись друг другу через стол.

– Линк, а как… там?

Он сжал губы.

– Длительные периоды скуки перемежаются минутами ужаса и кошмара, – сказал он.

– Что заставило вас пойти навстречу этой опасности?

Его густые черные брови сошлись у переносицы.

– Малышка, может быть, вы забыли, что сейчас не время для отчетов и докладов. Сейчас час радости и счастья.

Внезапная смена настроения Линка, переход от безмятежности к суровому сарказму их дневного разговора, были для нее неожиданны, как порыв ледяного ветра. Должно быть, он посчитал, что война для нее – всего лишь тема для светской беседы. Она молча смотрела на элегантных черных оркестрантов на эстраде.

Некоторое время оба молча слушали музыку, затем он примирительно сказал:

– Оставим эту тему, хорошо?

В его черных глазах с золотистыми искорками читалось волнение, если не желание.

Гнев – вовсе не его стихия, подумала она.

Они снова улыбнулись друг другу, и Мэрилин внезапно ощутила какую-то пьянящую радость. Ей подумалось, что эта эйфория никак не вписывается в обычные романтические рамки: несмотря на внезапную вспышку гнева Линка, она впервые за много лет почувствовала себя непринужденно с кем-то другим, а не только с Рой и матерью. У Мэрилин возникло ощущение, что она парит в воздухе в нескольких дюймах над стулом – такая же розовая, как окружающие их светильники, грациозная и воздушная, как эти сладостные, волнующие звуки музыки.

Когда музыканты заиграли «И шепчет каждая вещь о тебе», Линк встал из-за столика.

– Потанцуем? – спросил он.

Они дошли до пустынной, отполированной множеством ног площадки, и Линк обнял Мэрилин за талию. Руки его слегка дрожали. Мэрилин закрыла глаза. Они медленно поплыли под томные звуки, чутко отдаваясь ритму блюза.

Напомнил о тебе весенний ветер…

Твой номер наберу, но кто ответит?

Чуть в дымке твои черты,

Но грезишься всюду ты,

И шепчет каждая вещь о тебе.

Мэрилин не знала, то ли она стала подпевать вслух своим несильным, хрипловатым голосом, то ли слова блюза, музыка и трепетные пальцы Линка стали частью ее.

– Мэрилин, знаете, что говорят о парах, которые хорошо танцуют? – шепнул он ей на ухо.

– Что?

– Скажу вам позже.

Музыка смолкла, и они отстранились друг от друга, но не разомкнули рук.

Высокий узкоплечий армейский капитан, принявший, очевидно, уже основательную дозу спиртного, затарабанил по столу.

– Еще, еще для морского лейтенанта и его сногсшибательной девочки.

Оркестр снова заиграл «И шепчет каждая вещь о тебе», Линк и Мэрилин снова поплыли в танце.

Ударник подошел к микрофону.

– Пока что все на этом, народ, – объявил он. – Нам нужно немного передохнуть.

Подводя Мэрилин к столику, Линк сказал:

– У вас не появится никаких подспудных мыслей, если я предложу вам уйти отсюда?

– Почему у меня должны появиться такие мысли?

– Верно. – Он посмотрел на ручные часы. – Скоро десять. Десять тридцать – это так важно для вашей матери.

– Это время окончания школьных вечеров.

– Вы боитесь ее?

– Нет. Просто она так много работает ради нас, и мне не хочется ей противоречить.

– Вы очень мягкая, деликатная девушка, Мэрилин. Мне страшно за вас.

– Почему?

– Правило Ферно. Мягкие и деликатные наследуют землю, потому что их втаптывают в нее.

– Вот как! – радостно произнесла она.

– Это основной закон жизни.

Туман на улице стал еще гуще, и мерцающие в дымке уличные огни вдоль всего бульвара напоминали большие, таинственные, сказочные маргаритки. Линк резко повернул на запад, и Мэрилин, не удержавшись на сиденье, невольно прижалась к нему, он положил ей на плечо руку.

– Еще одно несоответствие, – сказал он, когда они ехали в потоке машин вдоль Мокамбо. – Вы кажетесь старше.

Это была судьба, это был рок, это была ее карма, и она призналась.

– Я и есть старше.

– Старая душой, как говорят русские.

– Нет… Мне восемнадцать. – Лишь легкое замирание сердца да едва заметная хрипотца в голосе – вот и вся реакция на то, что секрет, который она держала в строгой тайне в течение двух лет, перестал быть секретом.

– Повторите, сколько?

– Мне исполнилось восемнадцать в августе.

Он отпустил ее плечо и сжал ручку переключения передач. Они остановились у светофора.

– А вы что – болели в детстве?

– Нет. После смерти отца у моей матери родилась идея, что я должна пробиться в кино – я всегда играла в школьных спектаклях. Она решила, что, если мы переедем в Беверли Хиллз, меня заметят… Вы ведь знаете, сколько детей кинознаменитостей учится в здешней средней школе. – Она вспомнила, что отец Линка – сам легендарный Джошуа Ферно, который не только написал сценарии фильмов, имевших сногсшибательный успех, но и поставил некоторые из них, и покраснела, радуясь, что в темноте этого не было видно. – Мне было почти семнадцать, но мама решила, что у меня появится больше шансов, если я начну в качестве новичка.

Линк ничего не сказал, и они ехали в молчании до остановки у Дохени-драйв.

Почему вы не избрали обычный путь? – спросил он. – Не попробовали поступить в студию?

– Мама считает, что это слишком банальный способ.

– Банальный, верно.

– И к тому же он вряд ли сработает.

– Тоже верно.

Тон его реплик был, пожалуй, агрессивный, однако, к своему удивлению, она не раскаивалась в том, что сказала правду.

– Пожалуйста, не будьте таким, – попросила она.

– Я просто восхищен этим… Гениальностью всего… В один прекрасный день Дэррил Занук или Джесс Ласки – а может, это будет Джошуа Ферно? – придет посмотреть на свое любимое чадо и вдруг прямо тут же, на сцене, увидит перезревшую малышку Мэрилин Уэйс.

Она сцепила задрожавшие пальцы.

– Что?

– Будут еще признания? Например, что ты по совместительству еще и девушка, работающая по вызову.

– Ой, Линк, – выдохнула она.

– Стыд. – Он резко засмеялся. – Дело наверняка ускорится, если я просто предложу тебе несколько долларов, а не буду ходить вокруг да около.

– Я никогда никому не говорила об этом, – сказала Мэрилин.

– Я не осуждаю тебя. Некоторые из детей, например Би-Джей, использовали бы такую возможность.

Она откинулась на обитую плюшем спинку сиденья.

– Я никому не причинила вреда, – сказала она.

– Простейший случай надувательства и обмана, ваша честь.

Он проскочил мимо большого поля и повернул в сторону Ардена. На подъезде к смутно различимым в тумане домам он подал звуковой сигнал. Какое-то животное – Мэрилин не поняла, была то собака или кошка – вынырнуло из тумана и бросилось наперерез машине.

Линк резко нажал на тормоз. Взвизгнули шины. Мэрилин вскрикнула, ее бросило вперед, и она уперлась рукой в приборную доску. Справившись с управлением, Линк подъехал к большим пальмам и заглушил мотор.

– Ты не ушиблась, Мэрилин?

– Нет, все обошлось.

Однако она еще не могла успокоить дыхание.

Он мгновенно заключил ее в объятия. Это произошло вовсе не потому, что он хотел успокоить ее. Это было продолжением его невероятного, бьющего через край первобытного естества. Он целовал ее, погружая язык в рот, от него пахло виски. Он расстегнул ее пальто, его рука мяла ее груди, а она, все еще не оправившись от шока, уперлась обеими руками в белую форму, пытаясь оттолкнуть его.

– Линк, пожалуйста…

– Не надо ничего говорить, – пробормотал он и поцеловал пульсирующую вену у нее на шее.

Мы могли погибнуть, подумала она, и вдруг осознала, что он все время живет с этим ощущением опасности. «Минуты ужаса и кошмара» – так он сказал. Если его гневный сарказм минуту назад казался неоправданным, то и вовсе смешной была ее паника из-за этой несостоявшейся аварии. Его теплое, живое тело было открыто безжалостным пулям и будет открыто впредь.

Мэрилин негромко, с придыханием вскрикнула и обхватила руками его шею. Она крепко прижалась ртом к его рту, все ее тело вибрировало, покрылось потом, а сердце колотилось так, словно готово было выскочить из груди. Мэрилин слышала, что сердце Линка билось так же сильно и часто. Она выскользнула из пальто, он сбоку расстегнул ей платье.

Его прикосновения постепенно становились все более мягкими и нежными, что, по ее мнению, и составляло его суть. Время, казалось, остановилось. Она ждала, ждала чего-то, и наступил тот восхитительный момент, когда его пальцы коснулись ее обнаженного соска. Они дышали друг другу в лицо, сливаясь в бесконечном поцелуе. Ее привычка продлевать любое удовольствие действовала и сейчас: она мечтала, чтобы это сладкое томление длилось без конца, и в то же время ее тело жаждало, чтобы его руки двинулись ниже, ей хотелось, чтобы оно стало участником какого-то неведомого действа, чего-то неотразимого, какой-то внушающей благоговение тайны… Я встретила его, думала она. Да, я хочу этого… любимый… люблю… пожалуйста.

Они оба тряслись, словно в последней стадии горячки, когда Линк неловко прижал Мэрилин к дверце, а сам уперся спиной в руль.

Свет фонарика скользнул по глазам Мэрилин.

– Опустите стекло, сэр, – раздался снаружи приглушенный мужской голос.

– Черт побери! – шепотом произнес Линк, отодвигаясь от Мэрилин.

Ей сразу стало холодно. Затем она почувствовала стыд. При свете фонарика она увидела, что платье ее задралось гораздо выше колен, а там, где оканчивались чулки из искусственного шелка, видны были белые полоски обнаженного тела. Расстегнутый лифчик сдвинулся и на свет Божий выскользнула округлая белоснежная грудь с розовым соском. Мэрилин быстро натянула на себя пальто.

– Могу я взглянуть на ваши документы, сэр?

Линк достал из бумажника удостоверение.

– Значит, вы живете неподалеку, лейтенант, – сказал полицейский, – В таком случае, вам лучше припарковаться на вашей подъездной аллее.

– Послушай, будет лучше, если ты займешься своим делом! – возразил Линк, его рот был испачкан губной помадой.

– Я могу тебя оштрафовать за стоянку в неположенном месте.

– Ты меня этим не напугаешь. Иди, выписывай свой дурацкий штраф. Только убери свой фонарь от лица моей девушки.

Полицейский отвернул фонарь и отдал Линку документы.

– Ладно, двигай отсюда, – сказал он и медленно направился к полицейской машине, дожидаясь, пока Линк заведет свой «паккард».

Когда они вернулись на Кармелиту, Линк сказал:

– Хватит на сегодня любви. – Взяв дрожащую руку Мэрилин, он приложил ее к своей выбритой щеке. – Поправь меня, Мэрилин, если я ошибаюсь, но я уверен, что ты девственница.

Она никогда не позволяла своим горячим поклонникам идти дальше беглого поцелуя при прощании.

– Да, но я, – запинаясь, проговорила она. – Линк, я хотела…

– У тебя еще будет шанс соблазнить меня.

Намек на ее необузданность и страсть заставил Мэрилин покраснеть от стыда и унижения, и она стала лихорадочно поправлять лифчик.

– Мэрилин, в мои планы не входило ставить тебя в неловкое положение, – сказал Линк. – Для нескольких часов знакомства наши отношения развивались слишком бурно, разве не так?

– Очень даже.

– В принципе я не такой, – продолжал он. – До войны я был самым флегматичным, если не считать Большого Джошуа, из всех ослов, которых только можно встретить.

– Никакой ты не осел.

– Скорее книжный червь. Спокойный тип, который прячется за очки и трубку. – Он сбавил скорость, поцеловал ее в щеку и показал на часы на приборной доске. – Уже опоздали на пятнадцать минут. Я лучше отвезу тебя домой.

На следующее утро, выйдя из дома, она увидела Линка, сидящего на подножке своего «паккарда». Он был в широких брюках и свитере.

– Где у тебя первое занятие?

– В зале.

– Вполне можно пропустить… Ты завтракала?

– Да.

– Тогда мы поедем к Саймону, и ты понаблюдаешь, как буду завтракать я…

Она не пошла в школу в этот день.

Как и в последующий.

Репетиции пьесы Би-Джей больше не казались ей такими важными. Гораздо важнее было забираться, на пустынный, пахнущий йодом пляж и сидеть на прохладном песке, следя за чайками, которые описывали круги над их головами.

Они держались за руки, иногда целовались – легко и нежно, но главное – рассказывали о себе.

Она рассказала Линку о родне в Гринуорде, которую никогда не видела, об Уэйсах, Ройсах и Фэрбернах, которые к каждому Рождеству присылали коробки с поношенной одеждой; об их постоянных переездах во время Великой депрессии, о трагической и нелепой гибели отца. Мэрилин поведала Линкольну о своих доверительных отношениях с матерью, поделилась оценкой своих актерских способностей и недостатков, о последних двух годах, проведенных в школе Беверли Хиллз.

Ее жизнь выглядела какой-то однообразной, серой и неинтересной по сравнению с жизнью Линка.

Его отец, Джошуа Ферно, был католиком, какое-то время членом коммунистической партии. Мать еврейка, доводилась племянницей Лоу, Макси и Хею Коттерам – знаменитой троице, основавшей ателье братьев Коттеров. По воскресеньям семья Ферно регулярно устраивала пикники на открытом воздухе, где Линк познакомился с кинознаменитостями, имена которых светились на рекламных табло Бродвея и которых Мэрилин не могла и представить обыкновенными людьми: Спенсер Трейси, Гертруда Лоуренс, Джордж Гершвин, Максвелл Андерсон… Линк восхищался работами Андерсона.

Глядя на огромные кипящие буруны, он продекламировал:

– И если ты ищешь прощенья, предайся на время молчанью и считай, что ты уже прощен. Забудь, совсем забудь о том. Это поможет тебе не думать о роковых мгновениях неловкости…

Он рассказал о своих знаменитых дядьях, ныне покойных, которые были заметными фигурами раннего скандального Голливуда, о своих мальчишеских страхах и кумирах, о своем противоречивом отношении к отцу и о попытках писать.

Мэрилин постоянно ощущала превосходство Линка. Дело было не только в его возрасте, происхождении и образованности, но и в глубине и особенности его интеллекта.

В нем была какая-то располагающая к себе благожелательность, которую трудно было совместить с неожиданными приступами гнева и ярости.

Однажды он рассказывал ей о своей службе на «Энтерпрайзе» и внезапно замолчал, мрачно уставившись в холодную, серую даль океана.

– Что с тобой, Линк? – спросила она.

– Ничего.

Он выглядел таким несчастным, что Мэрилин решилась дотронуться до его плеча.

– Там очень плохо?

Он отвел ее руку.

– Чудесно, просто чудесно! Дважды закончив среднюю школу, ты будешь видеть людей насквозь… Слушай, я тебе не говорил? Если тебе нужны сказочки о войне, послушай Кальтенборна или Габриэла Хаттера… А еще лучше – посмотри «Крылья орлов». Это последний «шедевр» Джошуа Ферно – историйка о «доблестных воздушных силах».

Он стоял у песчаной косы, на которую набегали волны, оставляя на песке белую пену, спиной к ней, на напряженных ногах, засунув руки в карманы. Зачем я подтолкнула его к этим мыслям? Когда он повернулся, глаза у него были красные.

– Купи себе гамбургер, – сказал он спокойным тоном.

В течение этих двух дней они говорили практически обо всем, избегая говорить лишь о войне.

В четверг, часов в пять пополудни, Мэрилин протянула Линку свой ключ, и он открыл дверь.

Нолаби сидела в продавленном кресле и молча смотрела на них. Губы ее сжимали сигарету, худые плечи поднялись вверх, лицо было непривычно грустным.

– Мама, – сказала Мэрилин, нервно дергая мать за рубашку, которую та донашивала после отца. Кроме рубашки, на ней были синие джинсы с закатанными до икр штанинами, – меня привез домой Линк.

– Ты, – сказала Нолаби, мотнув головой в сторону Рой, с любопытством взиравшей на них, – выйди отсюда.

Рой попыталась воспротивиться.

– Выйди, – повторила мать.

Рой взяла библиотечную книгу и свитер, который достался ей в прошлое Рождество от кузины Дорис Фэрберн. Дверь за ней захлопнулась, и слышался лишь скрип качающегося кресла Нолаби.

– Мама, – начала Мэрилин, но голос ее тут же пресекся. Она откашлялась. – Может, Линку тоже нужно уйти…

Нолаби не отвечала до тех пор, пока не замерли на лестнице шаги Рой.

– Он послушает то, что я обязана сказать… Его это тоже касается… Где вы были в среду и сегодня?

Мэрилин заморгала и отступила назад.

– Так где же? Полагаю, что если я задаю вопрос, то заслуживаю ответа. Какая-то женщина звонила мне из канцелярии и спрашивала о причине твоего отсутствия. У меня не нашлось ответа, но я хочу иметь его сейчас.

– Она была со мной, миссис Уэйс, – спокойным тоном сказал Линк. – Не ругайте ее. Мы разговаривали. Я считал своим долгом все ей объяснить.

– Долгом… У Мэрилин тоже есть свой долг. Может быть, она не сказала вам, какие препятствия нам пришлось преодолеть, чтобы обосноваться в Беверли Хиллз, где она сможет получить наилучшее образование. – Нолаби скрестила руки на коленях. – Мэрилин знает, что она не может позволить себе валять дурака. Она не относится к числу тех испорченных местных девочек, которым все подносится на блюдечке с голубой каемочкой. – Нолаби достала сигарету. – И я не понимаю, как она может прогуливать, когда у нее репетиции.

– Юниорский спектакль, – возразил Линк, – не столь уж и важен.