Текст книги "Все и немного больше"
Автор книги: Жаклин Брискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)
65
В тот же день мать и дочь отправились в Беверли Хиллз. Кабинет доктора Дэша, гинеколога Мэрилин, который считался лучшим в городе, как и раньше, размещался в белокаменном здании на Бедфорд-драйв. (В этом же здании практиковал и психиатр – доктор Бухманн, к которому периодически обращалась за консультациями Рой.)
В богато обставленной приемной ожидали женщины, находящиеся на разных стадиях беременности. Хотя Сари не была записана на прием, сестра, чье имя значилось в списке лиц, которым Ферно слали рождественские открытки, незаметно провела ее в смотровой кабинет.
Сидя между двумя женщинами на последних месяцах беременности, Мэрилин спрятала лицо за журналом «Космополитэн». Она не читала. Ее душила элементарная, животная ненависть. Сжимая пальцами глянцевую обложку, она думала: я способна собственными руками задушить обоих – и Алфею, и Чарльза.
– Мисс Фэрберн? – Сестра с толстыми ногами поманила ее к себе. – Мисс Фэрберн, вас хочет видеть доктор.
Сидя за одним столом с Мэрилин и Сари, доктор зачитал результаты лабораторных анализов и сурово добавил, что, хотя он против прерывания беременности, если это не диктуется соображениями здоровья, тем не менее, учитывая анемичность и не по возрасту малый вес Сари, он предлагает им напрашивающийся выход.
В двадцать минут шестого мать и дочь покинули кабинет врача. Обе молчали. Под ярким предвечерним солнцем бледность Сари была особенно заметна. У Мэрилин тоже было расстроенное лицо, но ее глаза прятались за темными очками. В элегантных белых брюках, накинув на голову шарф, знаменитая Рейн Фэрберн сумела сохранить инкогнито, уподобившись вестсайдской матроне, сопровождающей отпрыска обслуживаемого ею семейства в магазин.
Они молчали, пока не дошли до автостоянки. Там Сари остановилась и заявила:
– Я хочу съездить в «Патрицию».
Мэрилин заморгала глазами, решив, что плохо расслышала.
– В «Патрицию»?
– Я хочу провести ночь с тетей Рой, – сказала Сари.
– Сейчас? Доченька, разве ты не поняла, что сказал доктор Дэш?
– Что я беременна.
– Да, но он считает, что… возможно… твое состояние… – Мэрилин замолчала. Я веду себя, как моя мама, подумала она. У нее появилось внезапное желание обнять эту худенькую девочку, упасть перед ней на колени прямо на тротуаре и попросить прощения.
– Я сказала тебе. Аборта не будет.
– Ты не совсем правильно меня поняла… Просто мы должны обсудить ситуацию с отцом.
– Я должна иметь собственную голову, – ответила Сари.
Мэрилин ощутила горький привкус во рту. Меня покидает мой второй ребенок, подумала она. Но Сари выглядела такой измученной, что Мэрилин не стала ей возражать.
– Хорошо, дорогая, поезжай.
– Я ничего не имею против тебя, мам. Ты вела себя изумительно. Просто нужно какое-то время. – Она обняла Мэрилин.
Ужас потери исчез, но материнская тревога оставалась. Отведя назад мягкие черные волосы дочери, она сказала:
– Я попозже позвоню тебе, Сари. Передай привет тете Рой.
В гостиной горела лишь одна лампа, и в царившем полумраке Рой наблюдала, как мошка бьется в оконное стекло. Со дня смерти Джерри она никогда не испытывала столь мучительных угрызений совести. На кофейном столике валялись сладкие до приторности шоколадные конфеты, призванные заменить спиртное, по которому сейчас, спустя много лет, затосковала ее душа.
Дверь в гостевую комнату была открыта настежь. Там спала Сари.
По дороге из «Патриции» племянница рассказала Рой о создавшейся ситуации. Когда Рой попыталась выразить ей сочувствие, Сари пробормотала:
– Пожалуйста, ничего не надо говорить, тетя Рой. Я пока не могу обсуждать эту тему.
У Рой она проглотила стакан йогурта и молча отправилась раздвигать диван. Рой, сложив посуду на кухонный стол, осталась на страже в соседней комнате, напряженно прислушиваясь к тому, что происходит в спальне. Там было тихо.
Рой рассеянно сжевала последнюю конфету, затем обхватила себя руками. Угрызения совести достигли такой степени, что ей надо было либо выплакаться, либо искать какое-то иное утешение – все равно какое.
Чтобы не беспокоить Сари, она отправилась на кухню и набрала номер телефона, который знала на память. Ей ответили, что доктора Бухманна сегодня не будет. Рой вернулась в гостиную, подошла к буфету, который служил ей также и письменным столом, выдвинула верхний ящик и достала блокнот в розовой обложке. Психиатр рекомендовал ей в минуты хандры и уныния записывать свои мысли – это должно помочь ей избавиться от нарастания лавины самообвинений.
«Алфея», – написала она и надкусила конец шариковой ручки.
До последнего времени Рой полагала, что поддерживает дружбу с Алфеей в силу сентиментальной внутренней привязанности, восходящей к прошлому. Сейчас, прислушиваясь к дыханию спящей Сари, Рой задумалась о словах Мэрилин и Нолаби, считающих, что у нее есть все основания навсегда порвать с Алфеей.
Так почему я решила возобновить с ней дружбу?
Ответ вылился в другой вопрос: был ли это еще один способ привязать к себе Джерри?
Стал ли Джерри ко мне ближе оттого, что я оказалась рядом с его любовницей и его сыном, о котором он даже не подозревал?
Джерри никогда не любил меня, так зачем после его смерти я всюду выставляла напоказ свое вдовство? Мужчины нередко оказывали мне внимание – почему я не реагировала? К чему запираться в четырех стенах? Я не королева Виктория. Я поставила ему памятник, организовала галерею Джерральда Хорака – разве этого недостаточно?
Глаза у Рой увлажнились.
В течение многих лет я знаю, что Алфея, по выражению Мэрилин, – это змея. Так зачем я подпустила Билли и Сари так близко к ней, что они попали в зону действия ее яда?
Покусывая губу, Рой посмотрела на разборчиво написанные вопросы.
Почему я считаю, что именно Алфея положила конец отношениям Чарльза и Сари? Я знаю лишь то, что Чарльз порвал с бедной, любящей малышкой, чтобы завязать в Стокгольме знакомство с какой-нибудь яркой скандинавской блондинкой. И что из этого? А то, что он сын Алфеи, и, не будь старушки Рой, Сари никогда бы не встретилась с ним. Без моей помощи нимфоманка Алфея никогда бы не вцепилась своими клещами в Билли.
В соседней комнате что-то зашуршало. Рой тотчас же подошла к двери, открыла ее пошире.
Племянница спала лицом вниз, обняв обеими худенькими руками подушку. На ее волосы падали красноватые отблески света. Как кровь, подумала, содрогнувшись, Рой.
Сари коротко, но твердо сказала, что не намерена делать аборт.
Незаконнорожденный ребенок?
Сердце у Рой сжалось от любви и щемящей боли.
Она смотрела на спящую племянницу до тех пор, пока в ее взгляде не появились уверенность и решимость. Подойдя к дивану, она снова взяла блокнот, но на сей раз не для того, чтобы облегчить себе душу, а с намерением написать письмо. «Дорогой Чарльз», вывела она, после чего застыла с ручкой, зажатой между пальцами. Обычно суть писем, носящих, как правило, деловой характер, она кратко излагала секретарше. Сейчас Рой написала несколько маловразумительных предложений и скомкала бумажку. Она предприняла по крайней мере четыре попытки, но в конечном итоге написала всего одно предложение.
Подписавшись, Рой сунула листок в конверт и написала адрес, который знала наизусть, ибо уже отправила по нему несколько писем с отнюдь не случайным упоминанием о Сари: Чарльзу Фирелли, Свеаваген 56, Стокгольм, Швеция. (Кстати, в своих безупречно написанных письмах Чарльз никогда имени Сари не упоминал.) Одевшись, Рой снова посмотрела на спящую племянницу и быстрыми шагами направилась к Саут-Беверли-драйв, где находился почтовый ящик.
Рой сунула письмо в щель, и оно со щелчком провалилось на дно ящика.
Неожиданно Рой охватили сомнения. Что если Сари права, и Чарльз действительно разочаровался в ней? Откуда я знаю, что он не ветрогон? А если он и впрямь ветрогон, то лучше ей переступить через него сразу. Находиться в браке с человеком, который тебя не любит, – такого я не пожелаю злейшему врагу. А тут уязвимая, деликатная девочка, которую я обожаю. Между нами говоря, семья может окружить ребенка такой любовью, которая компенсирует отсутствие отца. Боже мой, что я наделала?
Она попыталась сунуть палец в щель ящика, но ощутила лишь холод металла. Письмо теперь безвозвратно поглотила почта Соединенных Штатов.
Чарльз прочитает его.
Внезапно ее охватили недобрые предчувствия. Как я могла оставить Сари одну? Впереди над входной дверью мерцала лампочка. Задыхаясь, Рой бросилась вверх по ступенькам. Сари продолжала спать в той же позе.
За завтраком Сари спросила, может ли она остаться у Рой на несколько дней. Рой, со свойственной человеку эгоистичностью обрадовавшаяся тому, что Сари нуждается в ней больше, чем в Мэрилин, позвонила с работы сестре на телестудию.
– Но ведь она весь день будет совсем одна, – мягко, хотя и обеспокоенно, сказала Мэрилин.
– Этого-то она и хочет… Отоспаться, пока не придет в себя.
– А она сказала тебе…
– Да.
– Рой, доктор Дэш говорит, что она очень ослаблена и ей нужно прибавить в весе.
– Она за завтраком съела два яйца, булочку, выпила стакан апельсинового сока и стакан молока, – отчиталась Рой.
– Пусть будет так, Джек. – Очевидно, Мэрилин обратилась к кому-то, находящемуся вместе с ней в комнате, затем снова возобновила разговор с сестрой. – Рой, тут разыгрывается сцена… Но я не в состоянии думать ни о ком, кроме Билли и Сари… Не знаю, как пройдет у меня сегодня день.
– Все будет нормально, родная, – сказала Рой.
Сари все еще оставалась у Рой, когда на четвертый день пришло письмо от Билли.
66
Как правило, прогулка Джошуа от своего коттеджа-офиса до почтового ящика у электронных ворот была гвоздем утренней программы. Он поднимался в свой домик с письмами, не показывая их Мэрилин, как бы давая тем самым понять степень важности того, что в них содержится. В эту среду он уехал на похороны Перли Луболда, бывшего главного продюсера «Магнум пикчерз», отдавая последний долг одному из друзей по кинобизнесу, которые в последнее время все чаще уходили из жизни.
Поэтому аккуратные стопки писем, журналов и рекламных листовок (счета для оплаты отправлялись непосредственно управляющему) на сей раз поджидали Мэрилин на столе в холле.
День был душный, окрестности окутаны смогом, к тому же воспаленные от бессонницы глаза с трудом открывались, когда Мэрилин стала разбирать конверты.
Внезапно она увидела адресованное им толстое письмо и узнала почерк Билли. Стопка писем посыпалась на пол. Билли никогда не писал домой, он всегда звонил, а после ее отчаянной поездки в Нью-Йорк прекратились и его звонки.
Мэрилин смотрела на письмо – в ее глазах появились слезы. Неприятности у Сари и дезертирство Билли привели к тому, что довести Мэрилин до слез сейчас не составляло большого труда.
После длительного колебания она решилась вскрыть письмо. Хруст разрезаемого конверта прозвучал в тишине страшно громко.
Еще раз внимательно изучив конверт, чтобы удостовериться в наличии на нем своего имени, Мэрилин даже не пыталась убеждать себя в том, что в тексте письма оно опущено намеренно. Очевидно, сын брал реванш за то, что произошло в отеле «Редженси»: если его обижали, он, как и Джошуа, считал своим долгом расплатиться с обидчиком той же монетой. Качество, которое Мэрилин по мягкости натуры трудно было понять…
Давайте порассуждаем о том, что все-таки происходит в свободной стране, в доме мужественных людей.
Не знаю, как у вас, но у меня иногда возникает впечатление, что эта война – грандиозная мистификация, спектакль, разыгрываемый для телеящика. Вселенское надувательство для проталкивания рекламы в то время, когда максимальное число зрителей сидит у телеэкрана; способ припугнуть забастовщиков.
Существует ли в действительности такая страна, как Вьетнам? Или же батальные сцены отсняты где-то на Филиппинах? Не является ли премьер Кай малоизвестным актером расположенного на задворках Бродвея авангардного театра? Действительно ли объектив камеры направлен на Сайгон? Вы достаточно осведомлены о том, как делаются фильмы, чтобы понять причину моих вопросов. А бойня в Ми Лай – не сделано ли это по хорошо написанному сценарию?
И как понимать приказ Никсона о вторжении с целью защиты в некую страну, именуемую Камбоджа?
Я хочу понять – можно ли считать это проявлением некого экстравагантного юмора?
Может ли на самом деле разыгрываться такая черная комедия, как ежедневный подсчет убитых?
Я подхожу к главному вопросу: может быть, наш дражайший святой Ричард по фамилии Никсон изобрел Юго-Восточную Азию с целью взбадривания хиреющей экономики?
Войны дают импульс развитию промышленности, так почему бы патриоту-президенту не пойти на создание подобного шоу-бизнеса?
Вы следите за ходом моих мыслей? Отлично. В таком случае вы поймете, почему я отправился на призывной пункт.
Мэрилин опустилась на один из спаренных стульев. Руки ее дрожали, и, чтобы не выронить письмо, она положила его на колени и стала разглаживать ладонью страницы.
Дежурный сержант, грубовато-добродушный приятель, обнял меня.
– Добро пожаловать, сынок, добро пожаловать! – приветствовал он. – Мы не часто видим здесь белых, к тому же после колледжа. – Подобные прочувствованные приветствия я слышал от каждого.
Представь себе мое шоковое состояние, отец, когда я услышал, что физически непригоден. Меня, Уильяма Роджера Ферно, взращенного в чистом климате Беверли Хиллз на белых хлебах и натуральном апельсиновом соке, меня не пожелал принять мой горячо любимый дядя Сэм.
В этом месте Мэрилин с трудом смогла прочитать написанное – видимо, возмущение Вилли достигло апогея.
Это явилось для меня первым подтверждением того, что так называемая битва за демократию в Юго-Восточной Азии есть не что иное, как исходящий от правительства бред собачий. Я спрашиваю вас: если бы действительно шла война, разве отказались бы они от добровольца, который, хоть некогда и перенес травму черепа, вполне способен сосчитать убитых, будь их сотни и даже более того?
У Мэрилин вырвался продолжительный вздох облегчения, она задним числом благословила водителя автомашины, сбившей когда-то Билли.
Сейчас мое любопытство возросло еще в большей степени. Я использовал дружеские связи с парнями из «Роллинг стоун», и теперь в качестве журналиста смогу рассказать об этой грязной истории. Вроде того иностранного корреспондента, которого играл Богги. (Да, отец, я помню – вы с ним как-то пили, а я все удивлялся, почему в фильмах у него есть волосы.) Я уже сфотографировался и заказал билеты на самолет до Сайгона.
Как только появится достоверная информация, я вам сообщу.
Передайте большой привет Сари.
Мэрилин прижала письмо к груди.
Билли во Вьетнаме. Вот он, горький плод ее поездки в Нью-Йорк.
Она медленно поднялась по лестнице в их общую с Джошуа спальню, чтобы там дождаться возвращения мужа с похорон Перли Луболда.
– Я не верю этому письму! Наш недоделанный заумный клоун записался в солдаты? Боже милосердный, да в этой стране не найти другого человека, более настроенного против этого дурацкого сраного крестового похода! – Однако гнев Джошуа был показным. Он по-своему, требовательно и горячо, любил всех четверых детей, но Билли, его поздний сын, был для него своего рода вторым «я», призванным заглянуть в будущее, обуздать технократическую вторую половину двадцатого века.
– Это письмо не его – в нем совершенно не проявился его юмор.
Джошуа хлопнул ладонью по письменному столу, так что подпрыгнули лежащие на нем карандаши.
– Он пишет так, словно экспериментирует с ЛСД или какими-то другими наркотиками.
– В этом я виновата. Мне не следовало ездить в Нью-Йорк, Джошуа. Я никогда раньше не вмешивалась в его дела. Зачем я сделала это сейчас?
– Скажи мне, есть ли в письме хоть одно слово о том, что ты стала на пути его любви?
– Алфея могла сделать именно то, что я и хотела: сказать Билли, что все кончено. – Голос Мэрилин дрогнул.
– Ангелица, перестань себя казнить.
– Это легче сказать.
Джошуа резко сел на край кровати, гнев его испарился.
– Сперва бедняжка Сари, теперь Билли, – вздохнул он. – Боже, что происходит с нашими детьми?
– Семья Койнов, – горестно проговорила Мэрилин.
– Билли комедиограф, а не военный корреспондент… Даже эти безмозглые лабухи из «Роллинг стоун» должны это понимать. – Он опустил плечи, бессильно свесив руки между колен.
Когда Джошуа перенес инфаркт весной 1956 года, он отказался от пребывания в больнице в течение шести недель, как того требовали врачи, и сбежал оттуда через двенадцать дней доводить до кондиции свой очередной сценарий. Все эти годы сердце продолжало служить ему верой и правдой.
Однако сейчас Мэрилин почувствовала острое беспокойство за него.
– Джошуа, это еще не конец света, – наигранно бодрым тоном сказала она. – В конце концов он ведь не солдат, а репортер.
Джошуа не ответил. В этом и не было необходимости. Билли лез на рожон, и оба это прекрасно понимали.
Через минуту Джошуа сказал:
– Сейчас самое время поговорить с ним начистоту.
– Джошуа, у нас нет его телефона… Нет и обратного адреса на конверте.
– У подруги твоей сестры.
– Ха!
– Я размягчу ее воспоминаниями о том, как когда-то давно успокаивал ее, когда она пришла в поисках утешения к твоей матери.
Прислуга Алфеи сообщила Джошуа, что миссис Штольц в городе нет и что ее не будет несколько недель. Тогда Джошуа набрал номер офиса «Роллинг стоун» в Гринвич-Виллидж. Это приглушило тревогу Мэрилин о здоровье мужа. Сейчас перед ней был прежний Джошуа – энергичный, шумный, распекающий всех, кто над ним и под ним. Однако людей на другом конце провода это не впечатлило. Уильяма Ферно найти так и не удалось.
Джошуа извлек три телефонные книги и отыскал номера самых влиятельных людей. Отставной генерал Омар Брэдли, Баффи Чендлер, Генри Киссинджер, Пэт Кеннеди Лоуфорд, губернатор Рейган.
Пришли Би-Джей и Маури, затем Нолаби, Рой. Компания для игры в карты.
Телефон Ферно был занят до поздней ночи.
Помощник государственного секретаря Киссинджера проинформировал его, что Билли уже в Сайгоне, что он аккредитован в качестве корреспондента и что потери среди журналистов весьма незначительны.
67
В воскресенье около одиннадцати часов Рой, одетая в нарядные синие брюки, такого же цвета блузку и темно-серый блейзер, срезала во дворике циннии. Вместе с Сари они собрались на поздний завтрак к Ферно. Сари после визита намерена была снова вернуться сюда. Джошуа и Мэрилин сейчас не докучали ей своим вниманием, озабоченные судьбой Билли.
Слышалась бравурная оркестровая музыка, на которую накладывался шум мужских голосов, – по радио транслировался спортивный репортаж; то у одних, то у других соседей заводились моторы машин; раздавались ликующие крики детишек, резвящихся в лягушатнике. Рой не обращала внимание на эту какофонию звуков.
Яркое солнце оказывало пагубное действие на ее веснушки и еле намечающиеся морщинки вокруг глаз и рта. Двойная беда, пришедшая в их семью, стала причиной ее ночной бессонницы, в то же время она испытывала радость оттого, что в ней нуждается Сари. Рой стала на колени, чтобы дотянуться до самого пышного цветка.
– Тетя Рой! – Сари появилась на пороге открытой двери, ведущей на кухню.
– Буду готова через несколько секунд, Сари. Вот только срежу парочку этих красавцев.
– К тебе гости!
– Как некстати! Скажи, родная, кто бы это ни был, что мы сию минуту уезжаем.
Сари сделала шаг во двор по направлению к Рой.
– Это миссис Штольц, – сказала она, понизив голос.
– Алфея? – Рой нервно сжала цветочный стебель. Вся ее извечная лояльность к этой женщине словно испарилась в ту ночь, когда она пришла к выводу, что Алфея является причиной драм ее племянницы и племянника. Но как Алфея здесь оказалась? Джошуа на неделе звонил ей и узнал, что она в Швеции. – Ты уверена в этом?
– Ой, тетя Рой!
Рой посмотрела в сторону дома. Яркое солнце заливало светом гостиную, и Рой понадобилось лишь несколько секунд, чтобы разглядеть через окно высокую, стройную фигуру Алфеи.
Первым желанием Рой было стать между беременной Сари и Алфеей, чтобы защитить племянницу. В следующее мгновение она приняла решение исключить Сари из числа свидетелей ее разговора. Обняв Сари за плечи, она прошептала:
– Поезжай за бабушкой. – (Джошуа пригнал принадлежащий Сари «пинто» в Беверли Вуд.) – Я побуду с ней всего несколько минут.
– Она как-то странно посмотрела на меня… Должно быть, она сердита из-за Чарльза?
– Сари, тебе никто не говорил, что ты все излишне драматизируешь? – И тут же сымпровизировала: – У нее иногда бывает мигрень.
– Нет, у нее и в самом деле был странный взгляд. Я, пожалуй, подожду тебя, тогда у тебя будет веская причина побыстрее с ней распроститься.
Алфея приблизилась к окну. Если Рой могла видеть лишь ее лицо, то Алфея, без сомнения, хорошо видела их обеих, поскольку они были освещены ярким солнечным светом. Рой почувствовала, что ее кожа под шелковой блузкой покрылась мелкими пупырышками.
– Бабушка нас ждет! – хрипло прошептала она.
– Мне очень не хочется уходить. Она…
– Она расстроена смертью отца.
– Тетя Рой, поверь мне, она действительно излучает какие-то неприятные флюиды…
– Не говори глупости… Прошу тебя, поезжай за бабушкой.
– Ну хорошо, хорошо. – Сари двинулась к кухонной двери.
Рой зашипела:
– Выходи через ворота.
– Мои ключи в доме… Тетя Рой, что с тобой происходит?
Алфея открыла застекленную дверь, ведущую в гостиную.
– Алфея! – воскликнула Рой, бросив садовые ножницы на низенькую кирпичную стенку во дворике. – Какой сюрприз! Сари сказала, что пришла ты, но я ей не поверила. Ты давно в городе?
Слегка нахмурившись, словно Рой задала ей трудно разрешимую задачу, Алфея шагнула во дворик. Рой легонько подтолкнула Сари.
– Пока, дорогая, начинайте завтрак без меня.
– Было приятно повидать вас, миссис Штольц, – проговорила Сари.
Подбородок Алфеи едва заметно опустился, что при желании можно было истолковать как кивок.
Сари направилась на кухню. Затем входная дверь открылась и закрылась. Рой издала вздох облегчения.
Алфея сказала:
– Исчезли картины.
– Предоставила на время для выставки. Скоро откроется ретроспективная выставка работ Джерри.
– Ах да, я сейчас припоминаю… – Голос у Алфеи был хриплым. – Мне прислали приглашение.
Сари права, подумала Рой. Она явно не в себе. Рой скользнула взглядом по одежде Алфеи. Элегантная шелковая кремовая блузка и расклешенная зеленая юбка были помяты, словно в них спали, из шиньона выбивалось несколько прядей светлых волос. А ведь даже в ранней молодости Алфея ревниво следила за своей внешностью и нарядами. Она стояла, настолько крепко вцепившись в свою лайковую сумку, что ее пальцы с удивительно короткими ногтями побелели. Любила ли когда-нибудь Алфея грызть ногти? Да, в тот последний семестр в школе за ней это замечалось.
– Давай сядем, – сказала Рой, стараясь говорить как можно более спокойно, гостеприимно и пододвигая стулья из красного дерева.
Алфея не пошевелилась и не изменила позы, прислушиваясь к замирающему звуку двигателя «пинто».
– Что-нибудь выпьешь? – спросила Рой. – Правда, у меня нет ничего крепкого с той поры, как ты отучила меня от спиртного. Но есть апельсиновый сок, кофе…
– Она уехала?
– Кто, Сари? Конечно. Это была ее машина.
– Надеюсь, в доме больше никого нет?
– Конечно. Алфея, похоже, тебе действительно требуется выпить для бодрости. Пойдем на кухню.
– Мы останемся здесь, – повелительным тоном произнесла Алфея.
– Хорошо, почему бы и нет? День сегодня отличный. Но разреши мне приготовить кофе.
– Я торопилась в Лос-Анджелес совсем не затем, чтобы меня угощали растворимым кофе.
На заднем дворе затарахтела газонокосилка.
– Алфея, что с тобой?
– Я хочу знать, зачем ты написала Чарльзу.
– Что написала? – озадаченно спросила Рой.
– Письмо.
– Алфея, ты ведь знаешь, что мы с ним всегда поддерживали добрые отношения.
Алфея открыла сумку, вынула лист бумаги и развернула его.
– Вот это.
Рой прочла написанную ее рукой фразу.
«Чарльз, есть нечто очень срочное, что мы должны немедленно и конфиденциально обсудить, поэтому прошу позвонить мне в «Патрицию» (ни в коем случае не домой) сразу же, как ты это получишь».
Это было послание, которое она с такими усилиями сочинила в ту ночь, когда узнала о беременности Сари. Из-за событий, связанных с Билли, она совсем забыла об этом письме.
– Ах, вот что, – проговорила Рой.
Алфея аккуратно положила сложенный листок на стол. Взглядом и позой она напоминала сейчас фарфоровую куклу восемнадцатого века.
– Вот так ты решила отплатить мне! – произнесла она.
– Алфея, ради Бога, скажи мне, о чем ты говоришь? За что отплатить?
– За Джерри.
Впервые за долгие годы одна из них коснулась темы злосчастного треугольника. Несмотря на дружбу, Рой никогда не отпускали боль и ревность из-за того, что она оказалась аутсайдером. Проглотив ком в горле, она спросила:
– Все-таки каким образом к тебе попало это письмо?
– Я летала на несколько дней в Стокгольм.
– И что же? Чарльз показывает тебе свою корреспонденцию?
– Нет. – Алфея сделала несколько шагов по траве. – Я увидела конверт с твоим почерком и вскрыла его.
Боже мой, какая гадость! До сих пор для Рой были святы нравственные правила, в которых она воспитывалась. Она соблюдала их неукоснительно. Никогда в жизни она не открывала даже каталог, если он был адресован другому человеку. Внезапно у нее мелькнула мысль, что Алфея никогда не придерживалась этого кодекса чести. И какую же изворотливость пришлось ей проявить, чтобы вынудить нью-йоркский банк Койнов отправить Чарльза в Европу!
Тарахтенье газонокосилки прекратилось. В наступившей тишине щебетанье птиц, восторженные ребячьи крики, музыка, доносящаяся из радиоприемника, казались пришедшими из какого-то другого, идеального мира.
Алфея пристально посмотрела на Рой.
– А что?
– Но это мерзко – совать нос в чужие секреты.
– У тебя нет своего ребенка. – Алфея сорвала лист камелии. – Ты знаешь, о чем я глубоко сожалею? – Вопрос этот прозвучал так, как в годы юности, когда Алфея собиралась доверить ей нечто совершенно сокровенное. – Я… глубоко… сожалею, – делая, многозначительные паузы между словами, чеканила Алфея, – что рассказала… Рой… Уэйс… о Чарльзе… и Джерри… Хораке.
Рой вскочила на ноги.
– Ты думаешь, что я по этой причине хотела, чтобы он позвонил мне? – потрясение воскликнула она.
– А по какой же еще? У вас что, есть еще какие-нибудь общие срочные дела?
– Алфея, послушай, да я никогда и за миллион долларов не нарушила бы данное мною слово, тем более в таком важном деле! Неужели ты меня не знаешь?
Алфея слегка повела бровью.
И внезапно Рой вспомнила племянника – молодого, суетливого юношу, который заскакивал к ней и, поглощая пирожные, до коликов в животе смешил ее своими рассказами. И этот Билли, так ненавидящий войну, хотел записаться в солдаты. Сейчас он в Сайгоне, где-то в Богом забытых джунглях.
– Впрочем, разве ты способна мыслить по-другому? И что ты сделала с Билли? Как ты сумела втравить его в эту бойню?
– Билли?
– Да, Билли!
– А при чем здесь Билли?
– Ты хоть знаешь, что он отправился во Вьетнам?
На момент Алфея скривила губы, словно от внезапной боли. Однако тут же отреагировала.
– Я не понимаю, почему следует делать трагедию из того, что молодой человек выполняет свой долг перед страной.
Сердце подпрыгнуло в груди Рой.
– Выяснилось, что он не годен к действительной военной службе, и он отправился во Вьетнам в качестве репортера.
– Он ведь собирался стать писателем, не правда ли?
– Какая же ты бесчувственная! – возмутилась Рой, вытянув вперед руки с растопыренными пальцами, словно собираясь расцарапать надменное лицо своей собеседницы. – Конечно, твой сын находится в благополучном Стокгольме и пересчитывает семейные деньги, а моего племянника травят в джунглях дефолиантами! Он всегда ненавидел эту бойню во Вьетнаме и боролся за то, чтобы прекратить ее!
– Не будем осуждать войну. Во все времена она творила чудеса с незрелыми мальчиками.
Услышав явное пренебрежение в голосе Алфеи – это тогда, когда Билли находится в опасности! – Рой рассвирепела.
– Я не могу поверить в то, что мы когда-то были друзьями! Ты права! Мне следовало отплатить тебе сторицей! Если бы Чарльз узнал, что он не сын Фирелли, а побочный сын моего мужа, ты перестала бы выглядеть в его глазах святой и благовоспитанной! Он должен видеть тебя такой, какая ты на самом деле! Дешевая, лживая, похотливая сука!
Продолговатое, овальное лицо превратилось в бесстрастную маску.
Внезапно Рой поняла, что Алфея вся покрылась потом. Когда это потоотделение у нее началось? Наверняка в последнюю минуту. Иначе бы она давно заметила потемневшие подмышки и бисеринки пота на лбу и щеках.
Гнев Рой неожиданно сменился жалостью.
– Я не стану этого делать, – спокойным тоном сказала она, делая шаг к Алфее. – Конечно же, не стану… Знаешь, я всегда была благодарна тебе за то, что ты сказала мне об этом. Это так здорово – знать, что Джерри не отрезан от будущего. Клянусь, что никому об этом не скажу. Никогда! Обещания, которые я даю, я всегда выполняю… Всегда!
– Уважение Чарльза – это для меня все, – произнесла Алфея, теребя лист камелии.
– А поговорить с ним я хотела о личном. И поэтому просила его позвонить мне.
– Я сделаю все, что должна сделать, абсолютно все. Надеюсь, мне не надо покупать твое молчание?
– Не смей так говорить! Хорошо, я объясню все прямо сейчас… Но неужели ты не веришь, что я способна сдержать слово?
Потное лицо Алфеи оставалось все таким же напряженным.
– Сказать ему или кому-то еще, – продолжала Рой, – это гадко, бесчестно. Это мерзко.
– Чарльз не поверит тебе. Но ты можешь заронить в его душу сомнение во мне. А этого я не смогу вынести.
– Алфея, я не собираюсь этого делать. Во мне говорила злость.
– С самого детства Чарльз был особой, уникальной личностью. Он всегда был выше людской глупости. Он очень сильный, смелый… Он всегда владеет собой.
Алфея перечисляла достоинства своего сына каким-то странным, отрешенным голосом, а в это время пот струился по ее щекам, подбородку и капал на воротничок блузки.
Рой отказывалась понимать, что происходит с Алфеей. Ведь она знала ее много лет.
Это какое-то сумасшествие.
Может, все объясняется ранним климаксом, в смятении подумала Рой. И у нее сейчас прилив. Дождавшись, когда Алфея замолчала, Рой предложила:
– Зайдем внутрь. Я приготовлю кофе со льдом.
– Я обязана защищать его, ты это понимаешь?
– Да-да, конечно, – мягко сказала Рой. – Пойдем на кухню.
– Моя мать никогда меня не защищала.
– Это займет несколько секунд… Я не буду кипятить воду.
Алфея со щелчком открыла свою сумочку, полезла внутрь. В ее руке оказался пистолет.
Рой уставилась на маленький пистолет с перламутровой рукояткой.
