Текст книги "Все и немного больше"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Когда Би-Джей принесла весть о том, что супруги решили полюбовно расстаться, Мэрилин испытала чувство ликования, изо всех сил прижимая к груди дрожащие руки. И никакие угрызения совести – ведь Линк наверняка переживает нелегкую полосу в своей жизни – не могли омрачить ее счастья.

Он снова один, думала Мэрилин. Билли и Сари взрослые, почему я ни разу не сделала попытки к примирению? Это объяснялось множеством причин. Прежде всего, как могла она бросить Джошуа, этого стареющего льва? Но Мэрилин не обманывалась в том, что руководит ею исключительно чувство долга. Она испытывала к мужу целую гамму чувств – от жалости и раздражения до привязанности и нежности.

Более того, с годами Мэрилин стала сомневаться в том, что она все еще способна на романтическую любовь. В конце концов что такое любовь? Взаимная расположенность друг к другу, усиленная гормональными выделениями юности. Любовь – для молодых, а не для матери двух взрослых детей.

Вздохнув, Мэрилин вырулила на дорогу, ведущую к «Мандевилль каньону», через пару миль снова повернула направо и поехала по обсаженной с обеих сторон кустами дороге. Она нажала на кнопку дистанционного управления, которое находилось на сиденье. Чугунные створки ворот открылись и снова закрылись за ней. Мэрилин проехала по деревянному мостику, перекинутому через стремительный ручей. В сезон дождей он наполнялся естественным путем, а в остальное время воду в него качали с помощью насосов. Пышно разрослись дубы и кустарники, особенно иапаррель. За всем этим буйством зелени неустанно ухаживали три садовника. Мэрилин посмотрела налево, где располагался сложенный из неотесанного камня коттедж, который Джошуа использовал в качестве своего офиса. Впереди на травянистом склоне холма возвышался огромный дом.

Построенное свыше сорока лет назад Тессой ван Влиет, вдовой кинозвезды немого кино Кингдона Вэнса, длинное удобно спланированное здание было спроектировано в калифорнийском стиле, со всеми аксессуарами, которые снова входили в моду, – балконами, декоративными металлическими решетками на окнах, черепичной крышей, массивными балконами, белыми, грубо оштукатуренными стенами.

Со стороны заднего дворика доносились негромкие мужские голоса. Джошуа и его приятели играли в карты среди разбросанных счетов, бутылок с напитками, тарелок с холодными закусками.

Мэрилин поздоровалась, улыбнулась преувеличенной галантности, продемонстрированной развлекающимися мужчинами, поднялась к себе и устало легла на кровать.

Когда она проснулась, в комнате царил полумрак.

Над ней стоял Джошуа.

Она невольно вздрогнула. Хотя Джошуа никогда больше не позволял себе такой грубости, как в тот вечер, когда совершил насилие над ней, сейчас она испытала внезапное чувство страха.

Он запер дверь, сел к ней на кровать и стал расстегивать перламутровые пуговицы платья, любуясь открывающейся наготой. Тело Мэрилин мало изменилось с годами. Груди по-прежнему оставались крепкими и высокими, живот с мыском каштановых волос внизу по-девичьи плоским. Что касается Джошуа, то время оставило свои отметины на его теле: волосы на загорелой груди поседели, внушительного вида живот обвис, на голенях проглядывали синие вены. Раны, наносимые временем, унижали его, поэтому он расстегнул свою одежду, но лег к Мэрилин, не снимая белья.

Джошуа ласкал ее с присущим ему с давних пор искусством, хотя чем-то его действия отличались от прежних. В них чувствовалась какая-то отчаянность, словно он хотел заранее обезопасить себя от неудачи. Он осознавал, что желание уходит от него. Все же через несколько минут ласк он лег на Мэрилин, и она приподнялась навстречу, готовая принять его.

А потом…

Потом ничего не последовало.

Застонав, Джошуа скатился с Мэрилин. Она нежно обняла его и лежала так до тех пор, пока ее пульс не пришел в нормальное состояние. Джошуа ее муж, и если даже она не любит его, она питает к нему добрые чувства, испытанное им унижение ее так же ранило, как и его.

– Я проконсультируюсь у Вебера, – проговорил наконец Джошуа. – Боже правый! Неужто надо ходить к шарлатану всякий раз, как захочешь затеять любовную игру с женой?

Мэрилин покачивала его голову на своих все еще крепких, упругих грудях. Любая реплика с ее стороны могла спровоцировать его гнев. Он сердился на нее за то, что она была главной финансовой опорой, сердился за ее молодость – и отчаянно любил ее.

Послышался звук подъехавшего автомобиля: вторник неизменно оставался днем, когда на обед собиралась вся семья.

– Я, пожалуй, оденусь, – сказала Мэрилин, целуя его в седые, пахнущие потом и лосьоном волосы. Несмотря на то, что она была замужем за пожилым, зачастую бессильным в половом отношении мужчиной, к тому же страшно, мстительно ревнивым, ей и в голову не приходила мысль об измене. Человек, о котором она мечтала, жил на другом континенте и принадлежал к другому миру.

57

Эвкалиптовые поленья потрескивали в камине столовой, распространяя волны душистого тепла.

Джошуа сидел во главе овального стола георгианской эпохи, который Энн Ферно купила на аукционе. Мэрилин находилась на другом конце. Между ними располагались Сари, Нолаби, Рой, Билли и Чарльз Фирелли. Стол не был раздвинут, потому что Би-Джей и все ее семейство отсутствовали. Би-Джей, Маури и две их младшие дочери за две недели до этого улетели в Израиль навестить Анни, которая была замужем за кибуцником и родила первого ребенка. На свой переход в категорию прадедушки Джошуа смотрел со смешанным чувством: к гордости патриарха примешивался ужас перед быстротечностью времени.

Присутствующие расправлялись с огромными кусками розовой жареной грудинки, к которой были поданы крупные печеные картофелины и суфле из шпината.

– Все довольны? – обратился Джошуа к сидящим за столом.

– Грудинка изумительна, – откликнулся Чарльз, повернувшись к Мэрилин.

Улыбка Мэрилин была, как обычно, обворожительной, но несколько сдержанной. С приходом Чарльза она испытывала чувство какого-то смутного недоверия. Но почему бы ей не смотреть на Чарльза как на красивого молодого человека, полноправного наследника огромного состояния, а не как на сына Алфеи?

Чарльз очистил дымящуюся картофелину от кожуры.

– Пожалуйста, Чарльз, – сказала Сари, пододвигая к нему хрустальную миску с густой сметаной.

В линялых джинсах и просторной полосатой хлопчатобумажной футболке Сари походила на худенького застенчивого беспризорного ребенка. Она никогда не выщипывала брови, не пыталась пригладить облако мягких черных волос и в свои без малого двадцать лет вполне могла сойти за тринадцатилетнюю. Сари постоянно пыталась примирить свой недюжинный интеллект с удивительно эмоциональным восприятием мира. Она исчезала из дому на долгие часы, иногда совершала длительные походы по каньону, а порой, прислонившись к стволу могучего дуба, задумчиво смотрела в бурлящий ручей. Мэрилин и Джошуа сошлись во мнении, что такое поведение говорит о поэтических наклонностях. Однако Сари была единственным отпрыском Джошуа, который не имел ни малейших литературных устремлений.

– Спасибо, Сари, – густым басом сказал Чарльз.

Сари ответила ему улыбкой.

– Ваши сегодняшние прически, девочки, не на высоте… Не чувствуется стиля, – изрекла Нолаби, тряхнув волосами, выкрашенными в яркий апельсиновый цвет.

– Не каждый способен быть такой секс-бомбой, как ты, бабушка, – отреагировал Билли.

– Ну, ты скажешь! – воскликнула Нолаби, не без кокетства взмахнув ресницами. Она обожала обоих своих внуков. Тем не менее Мэрилин оставалась для нее единственным человеком, за которого она готова была отдать жизнь. – Но я думаю, что женщины из рода Фэрбернов и Ройсов – это женщины, которые умеют быть красивыми.

– Поделись с нами опытом, – сказал Джошуа.

Все засмеялись.

Рой, подавляя смешок, сделала глоток прохладительного напитка. Остальные пили божоле, но Рой после той недели трезвости под присмотром Алфеи разлюбила вкус спиртного. Кроме того, бокал вина содержал не менее сотни калорий, а у нее и без того было пять фунтов избыточного веса. Другая пагуба всей ее жизни – кудрявые волосы – сегодня были усмирены с помощью фена фирмы «Видал Сасун». Миловидное лицо ее выглядело довольным и спокойным – «Патриция» процветала.

– Так как, Чарльз, ты находишь мою семью? – спросил Билли. – Правда ведь, они все такие, как я тебе говорил? Я нисколько не преувеличивал!

Совершая деловые поездки на восток, Рой неизменно навещала тайного сына Джерри в Гротоне, затем в Гарварде.

– Вот что, Чарльз, – продолжал Билли. – Послушаем твое мнение о простом забитом населении Беверли Хиллз и «Мандевилль каньона».

Чарльз, которому подобный юмор был несвойствен, ответил тем не менее в том же духе.

– Ваши женщины смотрятся отлично, а мужчины говорят либо слишком много, либо слишком громко.

– Удивительно, не правда ли, – сказал Билли, – как привлекательны могут быть униженные, забитые люди.

– Я боюсь за тебя, если ты считаешь это население униженным.

– Туше! – прогремел Джошуа. – Чистое туше!

– Чарльз, каков был твой отец? – спросила Сари. Таинственные и зачастую несправедливые законы генетики отказали ей в материнской красоте, зато наградили таким же несильным, тоненьким голоском. По телефону их голоса часто путали. – Я слышала миллион всяческих историй о нем.

– Все, что говорят о нем люди, – правда. Он настоящий музыкальный гений. И замечательный к тому же человек. – Эти слова прозвучали так, словно были цитатой из стихотворения.

Лицо Сари отреагировало на слова Чарльза, словно лакмусовая бумажка на кислую среду, – оно зарумянилось.

– Вам, должно быть, миллион раз задавали такой вопрос… Простите…

Пожалуй, впервые за время обеда Чарльз задержал взгляд на Сари и посмотрел ей в глаза, о которых Джошуа однажды, может быть, несколько высокопарно сказал, что сквозь их черный омут проглядывает душа итальянской святой.

– Мой отец был уже старым, когда я общался с ним, ему было за восемьдесят. Мне рассказывали, что за дирижерским пультом он был взыскателен и строг, оркестр чувствовал себя с ним как на иголках. А вот что касается меня, то я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос.

– Он прожил большую жизнь, – подключилась к разговору Рой. – Наверно, я тебе это тысячу раз говорила, Чарльз… Я впервые увидела его, когда мне было семнадцать лет… Он меня просто потряс. Я раньше никогда не встречала человека, который в его возрасте мог так шутить и всему радоваться.

– Последний раз я видел его, – раздумчиво сказал Чарльз, – когда он отдыхал в Англии… У нас есть дом в Истборне… Есть еще дома в Женеве и Лондоне, но этот он считал своим настоящим домом… Стояла прямо арктическая зима, и пожилые люди предпочитали не высовывать носа на улицу. Но не таков был отец. Мы гуляли с ним, подходили к самому морю… Пытаюсь вспомнить, о чем мы говорили, но не могу. Помню только, что моим легким было больно от смеха на морозном ветру. – Чарльз внезапно оборвал монолог, словно почувствовав, что касается слишком интимных моментов.

После десерта Билли предложил:

– Чарльз, не желаешь присоединиться ко мне? Сегодня в театре дают «Трубадура».

– Мне нужно сегодня пораньше вернуться.

– Вещь заслуживает внимания, судя по многочисленным отзывам.

– В другой раз, – сказал Чарльз. – Завтра у моего деда операция, и мама ждет меня домой не позже девяти.

– У мальчика Алфеи хорошие манеры, – проговорила Нолаби.

Прошло четверть часа после ухода троих молодых людей. Оставшиеся расположились в небольшой комнате на диване и в креслах.

– Ты уже пять раз это повторила, – с непривычной сварливостью отреагировала Мэрилин, заставив Джошуа и Рой удивленно повернуться в ее сторону.

– Но так оно и есть, – возразила Нолаби. – Красив как дьявол и привлекателен как грех. Я думаю, что многие девушки вздыхают о нем. И наша Сари подпала под его чары, – с лукавой улыбкой добавила она.

– Сари? – хором воскликнули Мэрилин и Джошуа.

Энергичным кивком Нолаби подтвердила сказанное.

– Разве вы не заметили, как она стреляла в него глазами?

– Да она не сказала ему даже двух предложений кряду! – возмутился Джошуа.

Мэрилин добавила:

– Мама, ты же знаешь, Сари никогда не вела себя легкомысленно с мальчиками.

– Но это не мальчик, – убедительно проговорила Нолаби. – Это мужчина.

– У нее даже глаза засверкали, как у свахи, – сердито огрызнулся Джошуа. Сари была его отрадой и утехой, и намеки тещи раздражали его. – Благодарение деве Марии, как говаривала моя набожная мать, Сари не относится к тем, кто готов повиснуть на шее заезжего плейбоя. И Чарльз Фирелли в городе не для того, чтобы крутить романы.

Тень набежала на лицо Рой.

– Алфея говорит, что мистер Каннингхэм в очень тяжелом состоянии.

На следующее утро мистеру Каннингхэму сделали сложнейшую операцию – пятую по счету за эти годы. Он едва не умер на операционном столе – бригада хирургов уже сочла, что потеряла его. Однако каким-то чудом измученный, изъеденный раком организм призвал резервные силы, и мистера Каннингхэма выкатили из операционной и подключили к самым совершенным системам, которые можно купить за большие деньги. Доктора не думали, что он протянет хотя бы день, но он его прожил – скелет в коматозном состоянии, подпитываемый машинами. Миссис Каннингхэм сидела у постели мужа, ее челюсть тряслась, когда она набрасывалась на сестер, напоминая им о том, что нужно сменить простыни, измерить пульс или кровяное давление. Она насмерть сражалась со смертью, вооруженная отчаянной любовью и присущим Койнам чувством собственности – истинные Койны никогда не позволяли, чтобы то, что им принадлежало, ушло от них.

Дни сложились в неделю.

Как всегда, Алфея переживала смятение после посещений отца. Побыв несколько минут в заставленной цветами больничной палате, она выскакивала наружу и часами ходила по тихим близлежащим улочкам.

Нередко ее сопровождал Чарльз.

– Дорогой мой, – говорила она, – ты так внимателен ко мне… Не знаю, что бы я без тебя делала.

– Это всем тяжело переносить, – со вздохом отвечал он. (Хотя Чарльз не давал выхода эмоциям, деда своего он любил, и надвигающаяся смерть рвала его душу на части.) – Тебе просто нужно забыться на момент… Что, если заказать обед в ресторане сегодня? Можно пригласить кого-нибудь из друзей. Если миссис Хорак?

– Дорогой, мне не хотелось бы выглядеть занудой, но я сейчас просто не способна беседовать со старыми друзьями.

– А если Билли Ферно? – предложил Чарльз.

– Это сын Мэрилин?

– Да. Для общения с ним не надо прилагать каких-то особых усилий. Он заводной, с огромным чувством юмора.

Алфея на мгновение вышла из задумчивости и посмотрела на сына. Лицо его было напряжено, и широкие скулы бросались в глаза больше обычного. Она похлопала Чарльза по руке.

– Ну что ж, это подходяще… Молодое окружение…

– У него есть сестра. Спокойная, миниатюрная девушка. Вот нас и будет четверо.

Чарльз зарезервировал кабинет во французском ресторане на Беверли-драйв, который был не настолько притягательным, чтобы там можно было столкнуться с кем-либо из друзей матери, однако кухня его пользовалась признанием.

Билли и Сари ожидали их в уютном кабинете, обитом панелями из орехового дерева. Билли приподнялся.

– Ну вот, прелестная леди, мы снова с вами встретились. Теперь у меня есть водительские права.

Алфея вспомнила, что она уже встречала этого раскрепощенного юношу, под твидовым пиджаком которого виднелась тенниска. Да, это случилось в доме Рой, сразу после гибели Джерри, и со временем этот эпизод выветрился из ее памяти.

Она невольно ответила на его располагающую улыбку.

– Отлично. Теперь вы можете выполнить свое обещание и свозить меня к Саймону.

– Превосходно, стало быть, вы помните об этом.

– Ты знакома с Сари? – спросил Чарльз.

Небольшая настольная лампа с красным абажуром бросала не столько свет, сколько тени на тонкое девичье лицо с неправильными чертами. Как это можно, чтобы у Мэрилин была такая неинтересная дочь? Вслух Алфея сказала:

– Нет, определенно не знакома.

Почувствовав на себе изучающий взгляд, Сари отвела глаза.

– Я очень рада познакомиться с вами, миссис Штольц, – пробормотала она.

– Вы не похожи на своих родителей.

– Это не так, – возразил Билли. – У нее нос Ферно.

– У Би-Джей и Линка тоже такие носы, – сказала Алфея. – Я встречала вашего единокровного брата во время войны и сделала вывод, что он один из самых красивых мужчин, которые старше меня.

Возникла неловкая тишина. Билли не видел Линка с детства, а Сари вообще не встречалась с ним. Пауза словно вскрыла наличие разлома в семье. Секреты, секреты… Наконец Билли сказал:

– А как я? Один из самых красивых более молодых мужчин?

– Даже этот кошмарный свет вас не портит, – засмеялась Алфея.

Во время обеда Алфея неожиданно для себя много смеялась, реагируя на остроумные реплики Билли и его ядовитые критические высказывания о фильмах. Практически беседу поддерживали лишь они вдвоем.

В ожидании суфле Чарльз спросил Сари:

– Где вы учитесь?

– Я не учусь.

– А как же? – Чарльз галантно наклонил голову, ожидая ответа.

– У меня годичный отпуск. Я поступила в университет Северной Калифорнии совсем юной, и теперь буду учиться на последнем курсе.

– Да неужто на последнем курсе! – удивился Чарльз. – Право, неловко признаваться, но я дал бы вам лет двенадцать.

Сари внимательно посмотрела на него. А Билли сказал:

– Да будет тебе, Чарльз, ты еще не настолько стар, чтобы не знать, когда у девушки наступает половая зрелость.

– Я, должно быть, покажусь вам очень скучным, – проговорил Чарльз, выдерживая взгляд Сари, – если стану спрашивать, кем вы собираетесь стать.

– Именно по этой причине я и взяла отпуск… Мне нужно определиться, куда идти. А вы, Чарльз?

– Я собираюсь работать в нью-йоркском Банке Койнов.

– Банкиром? – В тоне, каким переспросила Сари, явно чувствовались сомнения, с которыми она относится к капиталистической системе.

– Сари, – подключилась Алфея, – Чарльз ведь не сказал, что подписывает договор с дьяволом. Он просто сообщил, что собирается участвовать в нашем семейном, весьма уважаемом деле.

– Алфея, – вмешался в разговор Билли. – Я понимаю Сари. Трудно представить Чарльза в этой роли. Банкиры, как правило, степенные твердолобые конформисты, чего не скажешь о Чарльзе.

– Я иду в банк Койнов не для того, чтобы увеличивать семейное состояние – денег у нас, пожалуй, больше, чем нам нужно. Я намерен более прогрессивно использовать банковские активы. – Чарльз говорил негромко, но весьма убежденно.

– Вы это сделаете, – тихо сказала Сари. – Вы внушаете доверие.

– Все-таки, Чарльз, – улыбнулась Алфея, – желательно, чтобы твой кузен Арчи не услышал об этих твоих намерениях.

За столом воцарилось неловкое молчание. Как бы разряжая обстановку, появился официант с дымящимся, ароматным, аппетитным шоколадным суфле.

После кофе Билли предложил прогуляться. Повернув налево, четверка раскололась на пары. Билли и Алфея шли впереди, Сари и Чарльз следовали за ними на значительном расстоянии.

Эти несколько кварталов вдоль Уилшир-стрит были единственным местом в Беверли Хиллз, где по ночам ходили пешеходы. Нарядно одетые люди прохаживались вдоль витрин супермаркетов и магазинов модной одежды.

Билли сказал:

– Вы так воспитанны и элегантны, что трудно поверить в ваше происхождение из среды крупных буржуа.

– Я родилась в Беверли Хиллз.

– Это невозможно. Здесь нет родильного дома.

– Комната для родов была оборудована в «Бельведере».

– Прямо-таки королевские роды. И сколько залпов салюта было произведено с крыши городской ратуши?

– По крайней мере двадцать один.

Оба рассмеялись.

– Вы в моем вкусе, – сказал Билли. – Признайтесь, а вам приятно быть avec moi[19]19
  Со мной (фр.).


[Закрыть]?

– Более, чем я предполагала.

– Вас не смущает, что я мальчик?

– Я не вполне понимаю, что вы хотите сказать.

– По вашему тону ясно, что вы отлично все понимаете. – Билли взял ее за руку.

– Да, и намерена поставить вас на место.

– А если я не подчинюсь?

Она не могла сдержать улыбки.

– Посмотрим, – сказала она. И повторила: – Посмотрим.

– Вы подали надежду тонущему человеку, – проговорил Билли, взяв Алфею под руку.

Подтянулась вторая пара. Чарльз был в поношенном, но безупречно сшитом сером костюме, на Сари были длинная юбка и ондатровый жакет из какой-то другой эпохи. Алфея повернулась, и Чарльз быстро отпустил руку Сари.

58

Когда Сари была черноволосым младенцем и спала в маленькой, украшенной кружевами колыбельке, Мэрилин привыкла поздно вечером навещать малышку. Этот ритуал сохранился и был своего рода показателем близости матери и дочери.

Сари облюбовала для себя комнату на третьем этаже (в этой мансарде предполагалось оборудовать швейную комнату), потому что из нее открывался великолепный вид на ручей. Поднимаясь по лестнице, Мэрилин твердо решила не показывать своего огорчения из-за встречи детей с Алфеей.

В комнате было темно, светился лишь зеленый огонек радиоприемника. Звучал звонкий голос Джонни Митчелла. Сари стояла у окна в ночной рубашке, освещенная луной.

– Ты когда-либо видела такую ночь, мама? Посмотри, луна почти золотая!

– Да, красиво, – согласилась Мэрилин, закрывая дверь и ощупью отыскивая путь к старому, грубо сколоченному стулу, сохранившемуся со времен Тессы ван Влиет, который Сари обнаружила в конюшне.

– Ты когда-нибудь видела, чтобы луна была такого цвета?

– Красиво, – повторила Мэрилин.

– Наверное, так солнце смотрится с Марса или, может, с Юпитера.

– Как провела сегодняшний вечер?

– Чудесно! – радостно сказала она.

– Я слышала, как ты пришла, а вот прихода Билли не слышала. – Билли, который приезжал и уезжал в любое время дня и ночи, временно поселился в комнатах на первом этаже. – Он подвез тебя и снова куда-то уехал?

– Он повез миссис Штольц, Алфею, домой. А меня привез Чарльз.

– О, сколько лишних поездок! – В голосе Мэрилин послышалась досада.

Сари в темноте подошла к столику у кровати и выключила радио. Тишину в комнате теперь нарушали лишь стрекотание цикад и отдаленное журчание ручья.

– Мама, – медленно сказала Сари, – почему ты так встревожилась?

Мэрилин всегда исповедовала честность в отношениях с детьми, не допускала никакого родительского лицемерия, банальностей, недомолвок. Однако сегодня она вдруг почувствовала, что уходит от прямого ответа.

– Я хотела сказать… что неразумно, когда Чарльз едет сюда, а Билли отвозит миссис Штольц домой.

– В твоих глазах сверкнули искры, когда я сказала тебе, что Чарльз пригласил нас двоих на обед. – Тихий, печальный голос, столь похожий на материнский, стал еле слышным. – Он не нравится тебе?

– Не Чарльз, а Алфея! – резко сказала Мэрилин. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Ее прегрешения дело далекого прошлого, но я не в силах этого забыть… Она разбила жизнь тети Рой.

– Но они так дружны сейчас!

– В этом вся твоя тетя. Для нее если друг, то друг навеки.

– А что сделала миссис Штольц?

– Ты помнишь, перед тем как дядя Джерри попал в аварию, он долго отсутствовал?

– Да, конечно. Тетя Рой была очень грустная и какая-то сама не своя… Ты хочешь сказать, что миссис Штольц…

– Именно. Джерри был тогда с ней. Эти месяцы стали настоящим кошмаром для Рой. Она боготворила Джерри. Она на наших глазах погибала, и мы ничего не могли сделать – жизнь буквально уходила из нее. Сейчас все это может показаться банальным, как сюжет последнего слезливого фильма, в котором я снималась, но, Сари, поверь, это чистая правда. Алфея вынула у нее сердце, а когда все ушло в прошлое, Рой по-прежнему осталась ее подругой.

Сари пересекла комнату и села на коврик возле стула Мэрилин.

– Миссис Штольц… Я сочувствую ей из-за ее отца. Но… у нее какой-то буравящий взгляд. Когда она смотрела на меня, я чувствовала себя как микроб под микроскопом… Как ты думаешь, это связано с воспоминаниями о прошлом, о бедном дяде Джерри или ее коробит, если Чарльз бросит даже беглый взгляд на женщину? При слове «Чарльз» голос Сари слегка дрогнул.

Мэрилин сделала глубокий вдох и поставленным актерским голосом спокойно произнесла:

– Я сразу же могу сказать, что ей нечего беспокоиться о Чарльзе.

– Как это понимать?

– Конечно, я мало знаю Чарльза, но мне кажется, он не относится к числу тех, кто поступает опрометчиво.

– Ой, мама…

– Я говорю это не с целью критики… Он очень уверен в себе.

– Таким он только кажется. Он отлично смотрится, потрясающе умен, у него знаменитая фамилия, о его семье написано во всех учебниках по истории. Но за этим скрывается… я не знаю, может, уязвимость. Он не может открыто выражать свои чувства и притворяется, что их у него нет.

В Мэрилин проснулся материнский инстинкт. Сари раньше встречалась с двумя мальчиками, и оба они (один – заика, другой – долговязый прыщеватый парнишка) подходили ей как два кусочка составной картинки-загадки при ее любви опекать и воспитывать. Высокомерный, с непроницаемым лицом сын Алфеи внезапно вызвал у нее симпатию. Он разобьет ей сердце. Я убью всякого, кто причинит ей боль. В темноте она погладила мягкие волосы дочери.

– Мама, а если ты попытаешься полюбить его? Ради меня?

– Это значит… между вами что-то есть?

– Это кажется фантастичным, да? – В ее голосе прозвучали сдерживаемая радость и одновременно неуверенность. – Он слишком хорош для меня.

Мэрилин вспомнила далекие годы, молодого загорелого морского офицера, который в своей ослепительной белой форме казался божеством, сошедшим к ней, бедной девушке, жившей над гаражом; вспомнила врача и то, как умерла часть ее души.

– Дело не в том, кто для кого слишком хорош, – сказала Мэрилин. – Это верно, что Чарльз отличается от тебя. Он и должен отличаться. Его богатство – это своего рода толстая стена, за которой он живет. Оно отдаляет от других людей и от жизни. Оно способно сделать некоторых людей жестокими.

– Чарльз не живет за толстой стеной, и он не отличается от других.

– Я не перенесу, если тебя кто-нибудь обидит! – воскликнула Мэрилин. – Это самое трудное в роли матери. Ты чувствуешь каждую боль своего ребенка, независимо от того, мал он или уже вырос.

– Тогда посмотри на Чарльза как на личность, а не как на стереотип.

Огорченная и удивленная враждебностью дочери, Мэрилин на некоторое время замолчала.

– Ты права. Я увязываю его с Джерри. – Она снова помолчала. – Имея такое имя и такую семью, нетрудно впасть в фальшь, но Чарльз производит впечатление искреннего человека.

Мэрилин проговорила слова роли весьма искусно, однако Сари, без сомнения, уловила желание успокоить ее. Она вздохнула и ничего не ответила. Мэрилин спросила:

– Ты не слышала машину Билли?

– Нет… Может, он еще с миссис Штольц. Вот он ей нравится. Он развлекал ее весь вечер.

– Развлек?

– Я думаю, что он заставил ее забыть об отце, – сказала Сари, поднялась и на прощанье обняла мать. – Доброй ночи.

Выйдя на лестницу, Мэрилин схватилась за перила. Обычно она чаще думала о своей слишком впечатлительной дочери и мало беспокоилась о Билли, если не говорить о страхах, связанных с призывом в армию. После травмы головы у Билли не было проблем со здоровьем, если не считать аппендицита. Билли всегда отличался самостоятельностью, неординарностью мышления, остроумием.

Билли всего двадцать четыре года, у Алфеи сын такого же возраста, сказала себе Мэрилин. Это всего лишь дружелюбный жест с его стороны – отвезти ее домой. Не надо выглядеть смешной.

Усилием воли Мэрилин заставила себя выбросить из головы все свои страхи и стала медленно спускаться по лестнице.

Алфея внезапно разразилась слезами.

Она и Билли находились в музыкальной комнате в «Бельведере» среди стереоколонок, которые были установлены главным звукооператором Фирелли. Алфея включила аппаратуру, и когда музыка наполнила комнату, она вспомнила – слишком поздно! – что это концерт Моцарта для валторны с оркестром. Именно эта вещь звучала в тот ужасный вечер, когда произошло ее памятное объяснение с родителями.

Алфея схватила сумочку, чтобы достать носовой платок.

– Ничего, Алфея, ничего. – Голос Билли был непривычно серьезным и звучал приглушенно.

Она отодвинула магнитную головку от вращающегося диска.

– Это из-за отца…

– Я понимаю…

– Это… его любимая вещь.

– Ничего страшного, плачьте. Я сам иногда это делаю.

Опустошающий комплекс любви-ненависти к отцу постоянно мучил и снедал ее. Единственный способ сейчас взять себя в руки – это начать обратный отсчет от ста. Когда она досчитала до пятидесяти, рыдания прекратились.

– Легче? – тихо спросил Билли.

– Я жду, что в любой момент может раздаться звонок.

– Отец настолько плох?

– Он, можно сказать, уже труп.

– Обычные медицинские потуги?

– Именно.

Билли сидел на краю дивана, упираясь мягкими туфлями в низкий столик.

– Это ужасно, – сочувственно произнес он.

– Почему люди даже умереть не могут по Божьей воле?

– Я думаю, что это объясняется слишком глубоким уважением к жизни медицинской братии. Иначе как обдирать респектабельных пациентов Беверли Хиллз, если они станут помирать слишком быстро?

Губы Алфеи тронула легкая усмешка, но затем она снова расплакалась.

– В фильмах отца, – сказал Билли, сняв очки, – в подобной ситуации герой-мужчина обычно обнимает рыдающую партнершу. Современные критики пишут, что его сценарии свидетельствуют, что отец хорошо знает человеческую психологию. Как вы думаете, этот анализ верен?

Алфея вытерла глаза.

– Возможно.

Билли передвинулся к ней поближе и положил руки ей на плечи. Он был костлявым и худым, и Алфея ощущала легкий запах дезодоранта и пота – постоянных спутников молодых мужчин.

Она прислонилась головой к его тенниске.

– У тебя были какие-то… особые отношения с отцом, да?

– Это Чарльз тебе сказал?

– Ты не должна меня недооценивать. Это верно, что я пишу всякие анекдоты для идиотов, но это не значит, что мои умственные способности ограниченны. – Он мягко погладил ее плечи. – Твой отец болен уже много лет, и ты должна была привыкнуть к этому, но ты все еще так остро это переживаешь… Хочешь рассказать мне – или прибережешь это для своего психиатра?

– У меня его нет… Иногда мне кажется, что я в нем нуждаюсь… Но при мысли, что чьи-то грязные маленькие глазки будут всматриваться в меня… – Она поежилась.

– Я испытываю точно такие же чувства.

– Билли, уходи отсюда… Когда я чем-то потрясена, я делаю вещи, о которых потом сожалею.

– Я воспользуюсь этой возможностью. С тех пор, как мне исполнилось четырнадцать с половиной лет, ты стала героиней моих эротических снов.

– Наверняка ты это говоришь всем девушкам.

– Да, но… сейчас это правда. – Билли коснулся носом ее уха.

Все романы Алфеи протекали в обстановке полной секретности. Едва возникала опасность огласки, она рвала отношения. Этот прирожденный инстинкт скрытности подкреплялся ее безграничной любовью к Чарльзу. В глазах сына она должна выглядеть безукоризненной. Она не смогла бы пережить выражения презрения в его умных карих глазах.