Текст книги "Все и немного больше"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

– Она звезда. От нее зависят другие. Я завишу от нее.

Они разговаривали друг с другом, но оба смотрели на Мэрилин. У нее глухо колотилось сердце, грудь ныла и болела.

Нолаби поднялась с кресла и так глубоко вдохнула, что ее тщедушная грудь обозначилась под старой красной рубашкой.

– Я считаю, что вам лучше не приходить сюда, лейтенант.

– Мама, – пробормотала Мэрилин, и это прозвучало как стон.

Линк взял Мэрилин за руку, крепко сжал ее трепещущую холодную ладошку.

– Миссис Уэйс, Мэрилин достаточно взрослая, чтобы решать все самостоятельно.

– Маленькая она еще! Ей всего шестнадцать.

– Восемнадцать.

Нолаби открыла рот и замерла, выпучив глаза, потрясенная предательством дочери. Она снова опустилась в кресло, такая некрасивая в нелепой яркой рубашке и джинсах. Мэрилин шагнула к ней. Линк сжал ей руку, не позволяя отойти от себя.

– Если честно, миссис Уэйс, – сказал он, – ваши планы в отношении Мэрилин плохо пахнут. Поверьте мне, я знаю положение. У нее слишком мало шансов.

Нолаби посмотрела на него.

– Я считаю, что она красива и талантлива, как Тереза Райт или…

– Она красива. Она ярка и своеобразна. И к тому же она достаточно хорошая актриса… Но она слишком деликатная. У нее нет инстинкта убийцы, нет в ней стервозности. Жизнь искалечит ее.

– Да перестаньте нести вздор, – оборвала его Нолаби. – О чем ты говорила с ним? Что я насильно толкаю тебя?

– Я хочу играть, Линк, и ты это знаешь, – с упреком сказал Мэрилин.

– Для своей матери, – возразил Линк. – А вовсе не для себя. Задумайся об этом – и ты поймешь, что я прав. – Он отпустил ее руку. – До встречи сегодня в семь вечера.

Мэрилин посмотрела на мать, ссутулившуюся в кресле.

– Линк, я не могу ослушаться маму, – сказала она с долгим вздохом.

Выражение лица у Линка было не менее горестное.

– Миссис Уэйс, даю вам слово, что больше прогулов не будет. В воскресенье ночью мой отпуск истекает. Возвращаюсь на «Энтерпрайз» – мы идем в Сан-Диего для ремонта. До отплытия будут только увольнительные по субботам и воскресеньям.

Легкий всхлип вырвался из груди Мэрилин.

Нолаби наморщила лоб и перевела взгляд с опечаленного лица своей красивой дочери на грустные, молящие глаза Линка. Внезапно она фыркнула.

– Моряки! – проговорила она. – Вы на самом деле считаете, что я могу остановить морского летчика?

– Вы женщина крутая, миссис Уэйс, но все же не до такой степени… Обедай, Мэрилин. Зайду в семь часов. – Дверь тихонько закрылась за Линком.

– Спасибо, мамочка, – Мэрилин подошла к матери, нагнулась и поцеловала ее.

– Прогуливать школу, – упрекнула ее Нолаби.

– Прости меня, я очень сожалею… Я знаю, как много ты работаешь ради нас… ради меня. – Крупные слезы катились по ее щекам.

– Ты вела себя страшно глупо… Подумала бы о сестре и обо мне, не только о себе.

– Да, мамочка, ты права. Но я умру, если не увижу его.

– Похоже, он знает об этом, этот моряк, и считает, что это в порядке вещей. Ты дала ему повод думать, что на нем свет клином сошелся. Он и заважничал… Мужчины! Они такие тщеславные! Вообразил, что для тебя игра – не главное в жизни! – В глазах Нолаби появился суровый блеск. – Удивляюсь твоей наивности, если ты даешь мужчине понять, как много он для тебя значит!

– Он значит для меня очень много, мама!

Нолаби крепко вцепилась ей в запястье.

– Ты… ничего не позволила себе с ним?

Мэрилин покраснела и покачала головой.

Нолаби еще сильнее сжала ей руку.

– Я лучше тебя знаю, что тебе нужно. Конечно, у девушки с твоей внешностью уйма ухажеров. Но нельзя допустить, чтобы твоя карьера сломалась из-за мужчины… У тебя есть все данные, чтобы стать настоящей звездой.

– Мама, это не так… И потом, я хочу одного: любить того, кто любит меня, и выйти замуж…

– Ты не какая-нибудь убогая, заурядная девчонка.

– Но для меня это важнее всего.

Пепел с сигареты упал на рубашку Нолаби, продолжая тлеть. Она стряхнула его, не отрывая глаз от заплаканного лица дочери.

– Доченька, милая, послушай меня… Я не отрицаю, что он очень привлекательный молодой человек, и понимаю, что форма морского офицера способна вскружить голову молодой девушке… Пойми, рано или поздно он воспользуется твоим расположением.

– Ой, мама…

– Ты не ойкай… Я еще не такая старая, чтобы начисто все позабыть… Всех мужчин интересует только одно, а эта война вполне их извиняет. Они все такие невинные и так приятно говорят, пока девушка не сдается, а потом теряют к ней всякое уважение.

– Это совсем не тот случай.

Нолаби нахмурилась.

– Он уже делал попытки?

– Я пока что была с ним вместе только днем, – прошептала Мэрилин.

– Они и днем сделают то, что не имеют возможности сделать ночью.

– Мама, ты делаешь мне больно, – сказала Мэрилин.

Поглядев на раскрасневшееся красивое лицо дочери, Нолаби отпустила ее руку.

– Ты хорошая девочка, – проговорила она наконец. – Но всегда помни, что ты должна сделать карьеру. И это прежде всего.

– Мама, я хочу любить, иметь мужа… детей…

– Это все будет позже.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты ждала слишком многого от меня… Я боюсь разочаровать тебя.

– Ты иногда ведешь себя как глупышка, Мэрилин… Ты не разочаруешь меня. Когда ты поднимешься на вершину, то поблагодаришь меня за мою веру в тебя. – Она легонько подтолкнула Мэрилин. – А теперь иди позови Рой… Она там, наверно, совсем замерзла.

6

На следующий день, в пятницу, во время перерыва перед последним уроком к Мэрилин протиснулась Би-Джей, пока та открывала свой шкафчик.

– Моя ведущая леди возвратилась, – сказала она.

Несмотря на слишком пухлые, сильно накрашенные губы, пышную прическу, полное круглое лицо, в ней было так много общего с Линком – черные волосы, красивый нос – что Мэрилин внезапно испытала к ней симпатию.

– Добрый день, – сказала она.

– Где ты пропадала? – спросила Би-Джей. – Ты простудилась?

Значит, Линк не признался, что был с ней. Мэрилин возилась с замком. Взяв себя в руки, она снова набрала цифровую комбинацию.

– Мне уже лучше, – пробормотала она.

– Слава Богу. Ты не можешь себе представить, что значит репетировать без тебя… Кстати, как все прошло у Чепмена?

– Мы поговорили, – Мэрилин на мгновение припала щекой к холодному металлу. – Он отвез меня домой.

– Знаешь, он весьма неординарная личность, талантливый во всех смыслах. – Би-Джей возвысила голос. – Надеюсь, он не показался тебе ловеласом, который водит молоденьких девушек в рестораны.

– В моем представлении ловеласы выглядят по-иному.

– Я не вкладываю в это оскорбительного смысла, просто ты юниорка, а ему в феврале исполнится двадцать четыре. – Би-Джей вздохнула. – Он стал каким-то странным сейчас.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что он здорово изменился. Он всегда был таким душкой. Перед войной с ним было легко общаться. Правда, иногда он схлестывался с отцом, но с нашим отцом вообще непросто иметь дело… Он один из тех отцов, которые стремятся полностью руководить жизнью своих детей.

– А что с произошло Линком? – спросила Мэрилин, заталкивая в шкафчик учебник по биологии.

– Он вроде бы ведет себя нормально, но вдруг без всякой причины взрывается, как бомба… Или ходит, дотрагивается до всего, будто слепой.

Крутя завиток волос, Мэрилин спросила:

– Би-Джей, может, он перенес серьезные испытания?

– Да нет, Линк проскучал все это время на райских островах в Тихом океане, – без малейшего колебания ответила Би-Джей. – Конечно, там было и малоприятное. Он летчик, и идет война, о чем, я надеюсь, тебе известно.

Они проталкивались сквозь гудящую толпу.

– И что же там произошло?

Поднимаясь по многолюдной лестнице, Би-Джей сказала:

– Надеюсь, это не составляет военную тайну. Он летает на самолете-торпедоносце «ТБМ». Торпеды должны настигать свои цели. Это значит, что ему приходится атаковать японские корабли. За ним охотятся не только самолеты, но и линейные корабли вроде «Конго» и авианосцы типа «Хайтака» или «Шокаку». – Названия японских кораблей Би-Джей произносила как-то торжественно, с пафосом. – Он был сбит.

Мэрилин закрыла глаза и споткнулась о металлическую окантовку ступеньки, налетев на невысокого кудрявого мальчика.

– Был сбит? – прошептала она.

– В ноябре. Он плавал в океане почти целый день, пока его не подобрали. Его наградили крестом за заслуги, но он прямо-таки звереет, если кто-то упоминает об этом… Совсем теряет контроль над собой… Вчера я слышала разговор родителей… Их это очень беспокоит.

Мэрилин прижала блокнот к груди, испытывая неодолимую потребность вот так же прижать к себе Линка, защитить его от японских зениток.

– Ты действительно чувствуешь себя лучше? – спросила Би-Джей. – Ты, конечно, прости меня, но выглядишь ты неважно.

– Это, должно быть, ужасно – каждый день рисковать жизнью.

– У него медаль и крест, – отрезала Би-Джей. – Эти награды не дают мокрым курицам.

– Я вовсе не хочу сказать, что он трус, Би-Джей. Но я, например, не могла бы.

Би-Джей не успела ответить – царящий вокруг гвалт перекрыл звонок на занятие. Они поспешили в комнату 217.

В классе Мэрилин никак не могла сосредоточиться. «Несколько минут ужаса и кошмара…» Несколько часов плавать в кишащем акулами океане и думать о том, что эта бездонная водная толща станет тебе могилой. Она не разрыдалась вслух только потому, что рядом сидела Би-Джей, которая была похожа на него и к тому же цела и невредима.

Когда прозвенел последний в этот день звонок, Мэрилин вышла из школы вместе с Би-Джей. Крашеные кирпичные стены были ярко освещены послеполуденным солнцем, а на улице внизу гудели и радовались наступающему уик-энду дети, которых ожидали машины. Какой контраст между безмятежным Беверли Хиллз и огненным, грохочущим адом там, где идет война!

Они вдвоем направились в сторону бульвара Санта-Моника. Би-Джей, гордая тем, что ее видят вместе с Мэрилин Уэйс, которая, хотя и не относилась в полном смысле к школьной элите, была, без сомнения, ее самым красивым украшением и пользовалась известностью благодаря своим актерским способностям, шагала, потряхивая высокой прической а ля Помпадур, бодро сообщая Мэрилин, насколько без ума от нее многие ребята, представляющие собой образец красоты и рыцарства, но в силу чрезвычайных обстоятельств посещающие другие школы. Мэрилин молча кивала в тех местах ее речи, где это казалось ей необходимым. Она не повернула в сторону Шарлевилля, а, продолжая идти рядом с Би-Джей, пересекла бульвар Санта-Моника.

Здесь, разделяя две магистрали с одинаковым названием, пролегала троллейбусная линия, делившая в социальном плане Беверли Хиллз на две части. К югу располагался деловой район со спокойными улицами и недорогими домами. Северная часть была застроена дорогими виллами с примыкающими к ним обширными земельными участками, и этот географический снобизм можно было ощутить в любом здешнем магазине при оплате счета.

Би-Джей понимала социальную подоплеку этих различий. Что касается Мэрилин, то она продолжала идти, не давая себе труда задуматься об этом.

К северу раскинулись сады Беверли Гарденс длиной в двадцать три квартала и шириной в восемьдесят футов – узкая полоска тщательно ухоженного парка с травяными газонами, цветочными клумбами, беседками, плантациями кактусов, прудами с водяными лилиями, розариями. Две девушки шли в тени пальм, и Би-Джей продолжала свой монолог. Защитного цвета грузовик с солдатами в форме такого же цвета проехал мимо, оставляя за собой шлейф выхлопных газов.

Девушки отступили в сторону.

– Послушай, – неожиданно предложила Би-Джей, – может, ты зайдешь к нам.

Мэрилин заколебалась. Ей хотелось успокоить разыгравшиеся нервы и еще раз удостовериться, что океанские волны не сомкнулись над головой Линка; но в то же время, если он по какой-то причине сохранил в тайне их отношения, Мэрилин беспокоила его возможная реакция на ее появление в доме вместе с Би-Джей.

– А как насчет того, чтобы зайти в музыкальный магазин?

– Это просто блестящая идея! Мне до смерти хочется иметь «Ночь и день» Френки.

В магазине девушки стали рыться в пластинках, упакованных в бумажные конверты с вырезанными в центре кружками, чтобы можно было прочесть название и исполнителей.

Би-Джей отобрала пять пластинок. Мэрилин облюбовала лишь одну – «И шепчет каждая вещь о тебе» Томаса Дорси, моля Бога, чтобы хватило денег расплатиться, хотя покупка сама по себе была идиотской: у Уэйсов не было проигрывателя.

Все кабины были заняты: защищенные звуконепроницаемым стеклом, люди увлеченно слушали неслышную в салоне музыку. Би-Джей опустилась на узкую скамейку в ожидании своей очереди.

– Ты ведь хочешь, чтобы я говорила о Линке? – взгляд ее черных глаз показался Мэрилин пронзительным.

– О, Би-Джей…

– Я ведь не совсем дурочка, Мэрилин. Мой брат приглашает тебя в кафе-мороженое, и мы с тобой сразу оказываемся на короткой ноге.

Мэрилин смотрела на купленную пластинку и думала, как надоело ей постоянно врать.

– Да, верно, Би-Джей, но я всегда считала, что мы друзья. – И это было правдой. Бахвальство Би-Джей могло раздражать, но голову на плечах она имела, и что особенно важно, от нее веяло каким-то уютным теплом, как от большого неуклюжего щенка сенбернара. – Ты мне очень нравишься, а твоя пьеса – просто чудо.

Би-Джей радостно встрепенулась.

– Ага, кажется те двое выходят. – Седовласая пара укладывала пластинки в альбом с надписью «Фрагменты из оперы «Кармен». – Давай перейдем туда, пока еще какие-нибудь любители классики не заняли кабину на целый год. – Когда они перешли, Би-Джей спросила: – А ты считаешь Линка занудой?

– Я люблю его. – Подобное признание не было редкостью для девушек их школы, но когда его произносила Мэрилин, голос ее дрожал, свидетельствуя о глубокой искренности.

Би-Джей оперлась спиной о стеклянную стенку.

– Вот оно что… Знаешь, я понимаю тебя. Он замечательный человек и красивый парень… Если бы он не был моим братом… Святая Мария, убереги меня от кровосмесительных мыслей…

– У него было много девушек?

– Было несколько. Последней была Розелен Сент-Венсан. Живет в Беркли. Она приезжала на уик-энд, когда Линк закончил летную школу. Я уверена, что она и сейчас не забыла его.

Мэрилин вздохнула, испытывая страшную ревность к Розелен Сент-Венсан и завидуя ее сексуальным отношениям с Линком.

– Ты ничего не слыхала о ней? – спросила Би-Джей.

– Нет… то есть… Я не знаю…

– Возможно, он уже остыл к ней. В этот раз он не говорил, что видел ее.

– Он давно служит на флоте?

– Сразу после событий в Пирл-Харборе. Отец пришел в бешенство, должна тебе сказать. Он хотел определить Линка в интендантский корпус и оставить в Калифорнии. Парадокс в том, что отец – патриот и фанатик, а Линка трудно представить на войне. Он очень любит все живое, если только ты способна понять, что я имею в виду. Я не представляю себе, чтобы он мог в кого-то стрелять, даже в японца на истребителе.

Любители классики вышли, и Би-Джей с Мэрилин зашли в кабину.

– Его не так-то просто понять, – бросила Мэрилин пробный камень.

– Это верно! Вот послушай… Он опубликовал поэму в «Атлантик мансли» и никому об этом не сказал. Ну посуди сама, какой прок что-то печатать, если ты никому об этом не говоришь? – Би-Джей помолчала. – Ты извини, если я что-то неудачно сказала и чем-то тебя задела.

– Тебе не за что извиняться, Би-Джей.

– Есть за что… Разве мы не друзья? – Би-Джей взялась за пластинку Мэрилин. – Давай сперва поставим эту.

Напомнил о тебе весенний ветер…

Твой номер наберу, но кто ответит?

Чуть в дымке твои черты,

Но грезишься всюду ты.

И шепчет каждая вещь о тебе.

7

Несмотря на внушительные размеры, авианосцы весьма уязвимы. Когда в начале июля «Энтерпрайз» прибыл в Сан-Диего, он был основательно продырявлен снарядами и торпедами. Работа по восстановлению и ремонту огромного судна шла день и ночь. Информация о том, сколько времени займут ремонтные работы, держалась, естественно, в строгой тайне.

– Сколько же времени ты здесь пробудешь? – спросила Мэрилин.

Они только что вышли из шумного неуютного танцевального зала у океанского причала. Линк не отвечал. Он приподнял голову, чтобы уловить последние, замирающие ноты альтового саксофона Дорси. Они шли в водовороте людей, одетых в военную форму и яркие платья, под крики, доносящиеся с «русских горок», вдыхая запах жареной кукурузы. Вдалеке слышался шум разбивающихся о берег волн и неумолчный гул, словно в приложенной к уху раковине.

– Линк, но ты ведь должен иметь представление о том, как идет ремонт… Должны же быть какие-то разговоры, слухи…

Линк и на сей раз ничего не сказал, но когда они подошли к «паккарду», он взял Мэрилин за руку.

– Не надо об этом, Мэрилин, не надо… – Он сжал своими длинными пальцами тонкие девичьи пальчики.

Она села в машину, проклиная себя за то, что вновь разбудила в нем демона, или как там еще назвать неприятие им войны, которое выжигало и опустошало его душу.

И все-таки она должна знать, сколько еще продлится этот ремонт, благодаря которому Линк цел и невредим и находится рядом с ней.

Сжигаемая любовью, Мэрилин превратилась в своего рода скрягу, который без конца подсчитывает и пересчитывает часы и минуты, отпущенные ей на то, чтобы побыть с Линком. Она могла перенести то, что он никогда не говорил о своей любви к ней; что он ни разу не свозил ее в находившийся в паре миль Северный Хиллкрест и не представил своему отцу – отступнику-католику и ренегату-коммунисту и экзотической матери-еврейке, от которой, в чем Мэрилин не сомневалась, он и Би-Джей унаследовали черные волосы, темные глаза и выразительные носы; наконец даже то, что он никогда не говорил хотя бы о временной верности. Но ее бросала в дрожь по ночам и отравляла свидания мысль, что она не знает, сколько дней осталось до того момента, когда «Энтерпрайз» вновь обретет плавучесть.

Пока они ехали, Мэрилин боялась, что не выдержит и разрушит установившееся молчание потоком слов.

Линк подъехал к зарослям сирени, за которыми скрывались дворик и небольшой ветхий дом.

Идя по узкой зацементированной дорожке, Мэрилин внезапно подумала, что поступает дурно, что это место всегда предназначалось для подобных целей, и вспыхнула. Однако запах маленького, гибкого лимонного деревца, растущего возле двери под номером 2Б, почему-то странно взволновал ее. Вопрос «входить или не входить» у нее не возник.

Стены маленькой, оклеенной обоями комнатки были увешаны заключенными в рамки фотографиями выпускников школ Хоуторна и Беверли Хиллз, членов спортивных клубов и команд. Хозяин дома, стародавний приятель Линка, служил в Ломпоке и оставил Линку ключ. Линк и Мэрилин приходили сюда с того вечера в пятницу в самом начале января – их второго свидания.

Он обнял Мэрилин. С фотографий на темных стенах дети смотрели, как Мэрилин и Линк прильнули друг к другу, словно встретились после долгой и мучительной разлуки.

Потом она задремала.

Она шла по какому-то сказочно-зеленому месту – среди зарослей огромных папоротников, колышущихся высоко над головой. Звучала удивительно знакомая музыка, название которой она не могла определить, какое-то соединение классических и современных мелодий. Хотя Мэрилин не видела Линка, она знала, что он где-то рядом, и ей было хорошо и покойно. – «Линк, где ты?» – позвала она. – «Здесь!» – ответил он, и голос его прозвучал совсем близко. Она двинулась через заросли прямо на его голос и оказалась в лощине, сплошь покрытой маленькими желтыми первоцветами. – «Где ты?» – воскликнула она. – «Иди сюда». – Голос звучал близко, но уже с противоположной стороны. Характер музыки изменился, мелодия стала щемящей, минорной, и Мэрилин почувствовала отчаяние. «Линк! – закричала она. – Пожалуйста, скажи мне, где ты!» Ответа не последовало, раздались лишь тяжелые рыдания.

Она проснулась.

Линк лежал рядом с ней, уткнув лицо в подушку. Тонкое одеяло сползло с него, его прекрасно сложенное тело содрогалось, мышцы плеч и торса подергивались. При тусклом освещении Мэрилин увидела, что из-под его сомкнутых век текут слезы.

– Линк, – сказала она, целуя его в потное плечо.

Он вздрогнул и проснулся. Некоторое время он смотрел на нее непонимающим взглядом – его темные, тревожные глаза еще видели кошмары. Постепенно его взгляд сфокусировался на ней, и Линк спрятал лицо между ее грудями.

– Дурной сон, – пробормотал он и потерся об нее мокрыми щеками, оставляя красные следы на чувствительной девичьей коже. Потом поцеловал маленькую темную родинку чуть правее пупка.

– Замечательное место для родинки, – сказал Линк вполне обычным голосом и поднялся на локте, любуясь ее обольстительно красивым телом.

– Линк, все хорошо?

– Когда я с тобой, мир в полном порядке.

Он обнял ее нежно, благоговейно, и сразу будто сильнейший электрический разряд проскочил между ними – так было всегда, начиная с той знаменательной пятницы, которая избавила ее от чувства стыда и вины. С того времени она прошла путь от профана и новичка до усердного помощника и наконец до равноправного партнера в любви. Они оба двигались в тихой истоме, и его дыхание над ее ухом было похоже на набегающие на берег волны, отступающие и вновь возвращающиеся, затем она внезапно окунулась в удивительную, таинственную тишину, предшествующую оргазму, когда все ее существо унеслось в какую-то запредельную даль. «Линк, Линк, Линк, я люблю тебя…» И они погрузились в бескрайний океан жизни и любви.

Когда его дыхание успокоилось, Линк снял серебряный перстень с пальца. На нем были выгравированы его инициалы: АЛФ.

– Поноси его немножко.

Она заглянула ему в глаза, пытаясь понять смысл того, что он сделал и сказал. Он никогда не заикался ни о какой помолвке. Так к чему же этот перстень? Внезапно, словно дьявол толкнул ее в бок, ей вспомнились слова матери: «Соблазняя девушку, мужчины используют войну как оправдание». Линк такой щепетильный. Уж не мучает ли его совесть, не собирается ли он бросить ей подачку, откупиться за то, что лишил ее девственности? Но ведь он же не может не понимать, что их тела будто созданы друг для друга.

Линк примерил перстень на каждый из ее пальцев. Но он соскакивал даже с большого.

– Похоже, придется привязать его специальной цепью. – Теплота тона не вязалась с иронией его слов. – Представляю, сколько звона будет от этой собачьей бирки в интимные моменты.

Мэрилин, не отрываясь, смотрела на него.

– Ах, Мэрилин… Эти твои дивные глаза цвета морской волны… Я ведь отдаю тебе частичку себя… Ну что в этом странного?

– Что все это означает?

– Что ты нежная, замечательная, ласковая и такая красивая, что в это трудно поверить… Что я без ума от тебя… Мэрилин, а что вообще кольцо означает?

Она сжала серебряный перстень в ладони. Вот оно наконец, признание в любви, символ того, что он стремится к ней, и ее душа должна ликовать, но вместо этого тоска сжала ей сердце – сколько времени до его отплытия? – ей пришлось откашляться, прежде чем она сумела проговорить:

– Я очень-очень люблю тебя, Линк.

– Это обязывает меня, – сказал он. – А не тебя.

– Я всегда буду тебя любить.

– Нет. Я хочу сказать, что ты вольна обратить свой взор на таких же сногсшибательных выпускников школы Беверли Хиллз.

– Я буду всегда любить только тебя… Я принадлежу тебе…

– Это временно, и это известно только нам.

Опять эта загадочность. В чем дело?

Он улыбнулся ей.

Она заплакала.

– Любимый, я не могу больше жить в неведении. Сколько нам осталось быть вместе?

Он отодвинулся.

– Если говорить о временных рамках, то нас разлучит только смерть. Так ведь?

Смерть… Мэрилин содрогнулась.

– Ты ведь знаешь, что я имею в виду…

– Мне всегда было трудно смириться с твоей деликатной настойчивостью.

Раздался пронзительный звон – зазвонил красный будильник, поставленный на одиннадцать часов сорок пять минут на тот случай, если они заснут.

– Вот тебе и ответ, – сказал он, нажимая на кнопку.

На следующий вечер, как только она и Рой (которая закончила школу Гораса Манна и с января начнет учиться в школе Беверли Хиллз) пришли из школы, зазвонил телефон.

Мэрилин подбежала к аппарату.

– Я уж совсем было потерял надежду, – сказал Линк.

– Мы только что вошли в дверь.

– Это не подлежит разглашению, но я надеюсь, что ты не разболтаешь японским или нацистским шпионам.

Сердце у Мэрилин сжалось.

– Ремонт?

– Закончен.

Колени у нее подогнулись, и она опустилась на кровать Рой.

– Ты имеешь в виду…

– Да…

– Линк, и даже на уик-энд?

– Нет. – В трубке затрещало, голос его стал еле слышным. – У тебя есть мой армейский адрес.

– Я буду все время писать тебе… Это сегодня?

– Полагаю, что да…

– Ой!..

Еще один хлопок невидимых крыльев.

– Мэрилин…

– Да?

– Возможно, я иногда буду посылать тебе кое-какие свои опусы…

Он уезжает… уезжает… Невыразимая, гнетущая тоска навалилась на нее, и она с трудом разомкнула губы, чтобы спросить.

– Твои рассказы?

– Это только для тебя…

– Я сохраню их…

– Носишь старый АЛФ?

Она дотронулась до перстня, который висел у нее на шее на серебряной цепочке, когда-то присланной Уэйсам к Рождеству.

– Всегда.

– Хорошо.

Она услышала непонятный шум на другом конце провода, затем слова:

– Заткнись! Дай парню поговорить! – Гневный голос Линка звучал приглушенно – очевидно, он зажал трубку. Затем сквозь треск снова прорвался его голос:

– Варвары у ворот!.. Слушай, не снимай АЛФ, ладно?

– Никогда!

– Ты носишь мой талисман.

Мэрилин вся тряслась, слезы застилали ей глаза, но она пустила в ход все свои артистические навыки, чтобы сказать четко и членораздельно:

– Линк, я люблю тебя.

– Мэрилин…

Трубка замолчала.

– Линк! – закричала она. – Линк!!!

Связь прервалась, но Мэрилин не вешала трубку. Она склонилась над кроватью Рой, и слезы закапали на телефонный аппарат.

Рой, которая возле холодильника пила из бутылки молоко, подошла и неловко похлопала ее по плечу.

– Линк отплывает?

Мэрилин бросилась в ванную – единственное место, где она могла поплакать без свидетелей.