Текст книги "Все и немного больше"
Автор книги: Жаклин Брискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)
Было ли у нее это? Несмотря на тяжелое дыхание обоих, она никогда не была вполне в том уверена.
41
У каждой клиентки «Патриции» была своя продавщица, и если она была занята, клиентка ожидала ее, разглядывая выставленные старинные ювелирные изделия, шарфы и баснословно дорогие свитера. Обычно к пяти часам большинство покупательниц заканчивали закупки.
Рой не только исполняла функции менеджера, но и имела собственную клиентуру. На следующий день в начале шестого она относила на склад охапку осенних вечерних платьев. У нее гудели ноги, раскалывалась голова. Всю вторую половину дня она потратила на даму сорока с лишним лет – смазливую, злоупотребляющую алкоголем жену видного хирурга. Перемерив уйму всяких дорогих нарядов, она покинула магазин без единой покупки и без извинений.
Продавщицы секции не было на месте, и высокая, стройная женщина с распущенными платинового оттенка волосами стоя рассматривала свитера. Взглянув ей в спину, Рой узнала элегантный парижский фасон. Знакомыми показались ей и волосы.
– У вас есть своя продавщица, мадам? – спросила Рой. – Если вы назовете ее имя, я тотчас же пришлю ее.
Блондинка повернулась. На ее красивом аристократическом лице отразилось изумление.
– Рой?!
– Алфея! – Рой бросила вечерние платья на бархатный пуфик.
Они чисто по-женски обнялись, не прижимаясь и при поцелуях щадя щеки друг друга, однако, несмотря на некоторую взаимную неловкость, глаза их увлажнились, когда на обеих нахлынули неизбежные воспоминания: Большая Двойка… завтраки в гордом одиночестве в кафетерии школы… долгие часы, потраченные на косметические упражнения… меланхоличные песни Фрэнка Синатры и гипнотическое «Болеро» Равеля.
Они отпрянули друг от друга.
Чуть кашлянув, Алфея спросила:
– Так ты здесь работаешь?
– Да. Я заместитель менеджера, – с гордостью сказала Рой.
Ей не нужно было справляться о жизни Алфеи: за последнее десятилетие она постоянно была в поле зрения прессы. Алфея дважды выходила замуж. В семнадцать – за Фирелли, этого славного старикана, как Рой мысленно называла английского маэстро. Рой всегда содрогалась, на мгновение представив себе, как ее тоненькая юная подруга оказывается в объятиях пожилого толстого коротышки. Этот образ вызывал у нее гораздо большее отвращение, чем Джошуа с Мэрилин, из-за прямо-таки сногсшибательной разницы в возрасте. От Фирелли у Алфеи есть сын. После развода она вышла замуж за другого англичанина – Обри Уимборна. Очаровательная миссис Карло Фирелли, очаровательная миссис Обри Уимборн запечатлена на многочисленных фотографиях во время обедов у Койнов, Гуггенгеймов, Рокфеллеров, Меллонов, во дворце герцогини Альба на Лазурном берегу и в замках Ротшильдов, в момент посещения Парижской оперы, где она стоит между Фирелли и Горовицем, на Бермудах рядом с герцогом и герцогиней Виндзорскими, во время бракосочетания принцессы Маргарет и Антони Армстронга-Джоунса.
Алфея сказала:
– Всеми возможными способами пробиваешься к вершинам haute couture[11]11
Здесь – швейное мастерство (фр.).
[Закрыть].
Рой засмеялась. Однако внезапно она осознала, что они отличаются друг от друга не только четырьмя дюймами роста. Их разделяет настоящая пропасть.
Подошедшая миссис Файнман стояла неподалеку от секции, демонстрируя тщательность прически и продуманность украшений. При виде сваленных в кучу вечерних платьев на ее лице появилось неодобрительное выражение.
– Я собираюсь приобрести несколько вечерних платьев, – громко произнесла Алфея. – Вроде тех, которые находятся здесь.
– Да, миссис Уимборн. – Рой взяла в охапку роскошные платья. – Прошу вас за мной, миссис Уимборн.
Она привела Алфею в самую большую из примерочных комнат. Отражения Рой и Алфеи повторялись бесчетное количество раз в расположенных под разными углами зеркалах, при этом ни одна из женщин не смотрела на другую. Как странно видеть эти бесконечные отражения через столько лет… Рой пыталась сопоставить эту величественную светскую Алфею (на ее гладкой, с красивым загаром коже не было заметно косметики, даже губной помады на четко очерченных губах) с той замкнутой, несчастной, размалеванной школьницей. Рой вспомнила, как отчаянно она рыдала в захламленной спальне. Ореол недоступности вокруг ее старинной подруги исчез.
Рой спросила:
– Ты снова возвратилась сюда?
– Я буду в «Бельведере», пока не оформлю развод… Дважды проигравшая… Наверно, я безнадежна? А как ты? Замужем? Разведена?
– Ни то, ни другое. Я влюблена, – ответила Рой, даже не пытаясь сдержать лучезарную улыбку.
– Влюблена? – спросила Алфея таким тоном, словно никогда не слышала подобного слова.
– Ты знаешь, это какая-то страсть! Он – единственное в мире, что мне дорого.
– Ой, Рой! – Алфея улыбнулась и покачала головой. – Ты нисколько не изменилась! Ни на йоту!
– Возможно… Но я впервые так влюбилась! Как будто что-то божественное снизошло на меня… Словно кто-то включил все огни. Я кажусь банальной и сентиментальной? Что ж, это любовь сделала меня такой.
– Я рада за тебя, – проговорила Алфея. Она чуть насмешливо улыбнулась. Это был ее обычный способ гасить энтузиазм Рой. После некоторой паузы она тем не менее дружелюбно спросила. – А как твои родные? Кажется, я читала о Мэрилин, но скажи, как поживает твоя мама?
Рой опустилась на бархатный пуфик.
– Мы с ней в натянутых отношениях, – вздохнула она. – Мы живем с Джерри без церковного благословения.
– Да что ты? Ты вроде бы стала такой правильной… Совершенно открыто живете?
– Я была мисс средний класс несколько лет. А сейчас живу во грехе.
– Нет предела чудесам!..
– Он самое важное, что когда-либо было в моей жизни. – Счастливая, широкая улыбка отразилась в сотне зеркал. – Я читала, что у тебя мальчик… Он немного младше Билли.
– Карло скоро будет десять… ах, черт! Я ведь забываю, что он теперь называет себя Чарльз. Именно такое настоящее имя у Фирелли.
– Да, я знаю… Помню, я чуть не упала, когда услышала его английский акцент. Он рассказывал мне, как изменил свое имя… По-настоящему он Чарли Фрай.
– Верно. Мой Чарльз – личность яркая. Он сильный, лидер по натуре, на меня смотрит как на девчонку. Сейчас очень интересуется шотландскими овчарками деда.
– Как поживают твои родители?
– Все так же. Мать ухаживает за цветами и обожает папу. А он элегантно расхаживает, этакий хозяин поместья, – ровным голосом сказала Алфея. – Они, кажется, не подвластны времени.
Магазин закрывался, до примерочной донеслись женские голоса.
Рой импульсивно предложила:
– Если у тебя нет других планов, мы можем продолжить воспоминания у меня.
– В твоем любовном гнездышке? Великолепно!
Рой настояла на покупке дорогого итальянского свитера, прежде чем обе вышли.
Они оставили темно-бордовый «кадиллак» Алфеи на стоянке. В «шевроле» с поцарапанным крылом они влились в медленно ползущую колонну машин. Каждый угол и квартал вызывал в памяти веселые воспоминания и реплики. Разговор замолк у фонтана, где они впервые встретили Дуайта Хантера. Обе молчали, пока не миновали две зеленые площадки для игры в гольф.
Затем Алфея спросила:
– Что из себя представляет твой парень?
– Джерри? Он совершенно не такой, как другие. Таких, как он, больше не существует.
– Нельзя ли поконкретнее, Уэйс?
– У него высокие скулы и узкие глаза, но не восточные, а славянские. Его не назовешь красавцем в полном смысле. Но у него очень значительное, интересное лицо… И потрясающее телосложение. Мужское, крепкое… Он невысок, примерно пять футов восемь дюймов. Я без ума от него. А он настроен совсем на другую волну. Я заурядная представительница среднего класса, а он художник, настоящий художник, талантливейший живописец…
– Как его фамилия? – спросила Алфея.
– Хорак.
Из горла Алфеи вырвался сдавленный звук.
Рой на мгновение оторвала взгляд от дороги. Алфея напряженно смотрела перед собой.
– Значит, ты слышала о нем? – спросила Рои. – Он вообще-то знаменитый.
– Я знаю его, – сдавленным голосом произнесла Алфея. – Мы оба учились у Генри Лиззауэра.
– Лиззауэра? Немецкого художника, который покончил с собой?
– Да. – Голос Алфеи дрогнул. Она задержала дыхание и нарочито лениво спросила:
– А он знает, что мы с тобой старые подружки? Рой на некоторое время задумалась.
– Не помню, чтобы я говорила о тебе. Джерри не любитель ворошить прошлое.
– Стало быть, Джерри Хорак… Это изо всех людей… Поистине тесен мир и чудесам нет предела… Или совпадения да происходят.
– Вы были друзьями?
– Ну, в широком смысле слова нас можно назвать и так. – Ответ Алфеи прозвучал иронично, но Рой почудилось в нем нечто зловещее и даже опасное.
Она крепко вцепилась в руль. Эта ее идея была явно непродуманной. Что заставило ее пригласить Алфею домой? Джерри презирал богатых, а Алфея Койн Каннингхэм Фирелли Уимборн была богатейшей из богатых. Кроме того, стало ясно, что так или иначе они общались друг с другом в художественной школе этого несчастного художника, который покончил с собой. Да Джерри спустит всех собак, когда увидит нас вдвоем!
Алфея сказала:
– Мне думается, Рой, что твое любовное гнездышко – не то место, где мы могли бы покопаться в своем прошлом.
Рой с облегчением предложила:
– Давай зайдем к Крамплеру. Там подают отличный эль и гамбургеры.
В кафе они оказались зажаты столами, за которыми шумно веселились студенты Калифорнийского университета. Алфея оживленно рассказывала о Глории Вандербильд, Грейс и Ранье, о принцессе Маргарет и Тони. В этом была какая-то головокружительная радость – узнать, до какой грязи иной раз опускаются небожители. И в то же время эти сплетни – а, возможно, это и было целью Алфеи – как-то унижали Рой, подчеркивали, насколько незначительной была она сама. Казалось, ее насильно пичкают именами знакомых и приятелей Ферно – Гриер, Кери, Ава, Бинг, Лиз. Нарочитая бодрость голоса Алфеи раздражала Рой, и она едва притронулась к гамбургеру.
После этого они вернулись в Беверли Хиллз.
Когда Алфея открыла дверцу своего темно-вишневого «кадиллака», она выглядела настолько невозмутимой, что Рой позавидовала ей, поскольку чувствовала себя не в своей тарелке.
Только то, что связывало их в прошлом, заставило Рой сказать:
– Алфея, как насчет завтрака? Я свободна по субботам.
– Чудесно, – ответила Алфея.
– Я позвоню тебе в конце недели.
Алфея вдруг как-то неестественно засмеялась.
– Да, кстати, между твоим Джерри и мной произошла размолвка. Поэтому, может быть, тебе лучше не упоминать при нем мое имя.
Рой покачала головой и приподняла плечи, выражая удивление.
Алфея улыбнулась.
– На него и сейчас находят приступы дурного настроения?
Этот выпад заставил Рой броситься на защиту Джерри.
– Он страдал тогда от страшных болей! Его тяжело ранило в Италии!
Однако как только Алфея завела машину, гнев Рой прошел.
– Я на полном серьезе предлагаю вместе позавтракать! – выкрикнула она.
Похоже, Алфея уже не услышала ее. Длинный бордовый лимузин покинул стоянку.
42
Она не помнила, как добралась до «Бельведера». У себя в комнате Алфея почувствовала, как горит ее тело, полыхает лицо и бушуют в ней эмоции. Откуда-то издалека донесся звонкий голос Чарльза, но и он не вернул Алфею к действительности. Джерри Хорак, этот выродок… Когда-нибудь смогу я освободиться от мыслей о нем?
Джерри Хорак.
Благодаря причудливому повороту судьбы Джерри Хорак прицепился к этой кудрявой, энергичной малышке Рой Уэйс, в свое время влачившей нищенское существование, а сейчас работающей заместителем менеджера в магазине.
Он бросил меня много лет назад, так почему меня волнует то, что он увлекся Рой?
Как бы то ни было, сейчас ею владело отчаяние.
В течение последних десяти лет она тренировала себя, словно атлет-олимпиец, училась преодолевать свои слабости и обуздывать непокорных демонов. Уже много лет она не чувствовала себя такой раздавленной, деморализованной, находящейся в плену мучительных эмоций.
Она взглянула на часы – было восемь двадцать. Она пробыла в комнате почти час. Алфея сорвала с себя всю одежду, в которой была с Рой Уэйс, словно эти шелка жгли ей кожу. Поймав отражение бледного лица в зеркале, Алфея остановилась перед ним.
Она смотрела на свое длинное, загорелое тело с молочно-белыми полосками в тех местах, которые на пляже были закрыты бикини, как если бы на нее снизошло какое-то откровение. Желтоволосый треугольник лобка, эти полные, крепкие груди с обширными ореолами вокруг абрикосового цвета сосков представляли собой победоносное поле боя ее зрелого периода. Когда на этом теле еще не было ни волос, ни грудей, когда она была ребенком, это тело пережило суровое, кровавое поражение. Это тело прошло через испытание в ранней юности, это тело они обряжали вместе с подругой Рой во всевозможные крикливые наряды. Это тело Джерри Хорак пробудил и тем самым избавил ее от чувства вины, это тело он оплодотворил, а затем бросил. (Рвало душу на части воспоминание о том, сколько часов прождала она у обвитой плющом хибары, чтобы услышать от крашеной блондинки, что он сбежал от них обеих.) Это тело, которому поклонялись мужья и любовники, которое доводили до оргазма, но в конечном счете оставляли неудовлетворенным. Она потрогала большие упругие груди, провела ладонями по животу и бедрам. Как странно, что ее победы и муки не оставили никаких следов на этом теле.
После дезертирства Джерри она пыталась уничтожить ребенка, да и себя тоже, глотая неимоверное количество таблеток. Но и она, и ребенок внутри нее выжили. В первый месяц мира Алфея вышла замуж за Фирелли – она продолжала называть своего первого мужа по имени, известному публике. Брачный обряд был совершен капелланом британской армии под огромной хрустальной люстрой отеля в Цюрихе. Закрыв глаза, она явственно видела морщинистые пальцы мужа, дрожавшие, когда он ласкал это тело, которое не был способен взять. Она доверяла Фирелли тогда, доверяет ему и теперь. Он дал ее сыну имя – самовольно присвоенное себе, типично итальянское имя. Он дал ей свободу. «Ясно как божий день, что ты должна жить настоящей жизнью и иметь настоящего мужа, Алфея, любовь моя, а я, кажется, буду жить очень долго». После развода он перенес свою любовь на мальчика, продолжая все так же преклоняться перед ней. Если бы Чарльз унаследовал талант Джерри, это приписали бы генам восьмидесятилетнего английского маэстро, но Чарльз, кажется, пошел в мать.
Она зашла в туалетную комнату, потянулась за халатом.
Этому почти десять лет, подумала она, мысленно проговаривая каждое слово. И мне должно быть безразлично, что в эту минуту Джерри Хорак делает и где он находится. Совершенно невероятный, фантастический случай, чтобы из всех мужчин именно он прилепился к Рой Уэйс. Почему это должно меня беспокоить?
Сейчас я не несчастная, постоянно ревущая идиотка, думающая о самоубийстве, как тогда, когда он бросил меня в интересном положении, не сказав даже «до свидания».
Однако сплетенные в один клубок любовь, боль, отвращение, оскорбленная гордость и ревность до такой степени рвали на части ее душу, что она готова была вцепиться в круглое, веснушчатое лицо Рой. Было мучительно осознавать, что она в одном городе с этой парой.
Почему я должна оставаться в Беверли Хиллз?
В этом нет нужды.
Невада – столица разводов.
Завязав пояс белого шелкового халата, она пошла по увешанному гобеленами коридору, чтобы уведомить сына о своем решении отправиться в Неваду.
Одна из гостевых комнат была специально оборудована для Чарльза.
Его окружали многочисленные спортивные принадлежности: на стенах висели рапиры, защитные шлемы, ракетки для тенниса и сквоша, бейсбольные биты и крокетные клюшки, в старом морском сундуке хранились всевозможные мячи.
Чарльз сидел на коврике возле вращающегося столика, положив подбородок на исцарапанные колени, и слушал последнюю отцовскую пластинку – Пятую симфонию Бетховена.
Он улыбнулся и приветственно поднял руку, показывая, что с разговором следует подождать до того момента, когда кончится пластинка. Под звучание темы, символизирующей торжество победы, Алфея опустилась на стул. Чтобы обуздать свое нетерпение и смятение, она сосредоточила внимание на сыне.
У Чарльза были, прямые льняные волосы (у нее в раннем детстве волосы тоже были почти белые), которые упрямо падали на высокий лоб, хотя он их недавно расчесывал. Во французских шортах цвета хаки и белой рубашке – летней униформе английской школы в Женеве – он казался невысоким и худым, однако в этой поджарости ощущались крепость и сила. Это была не та все сметающая сила, которая принесла Гроуверу Т. Койну неисчислимые богатства, а скорее уверенность и самообладание – черты, которые присущи правящей элите.
Когда мальчик кивал, слушая отцовскую интерпретацию Бетховена, его узкие, красивой формы губы оставались спокойно неподвижными, и очертания рта были именно такими, какие некогда она, застенчивая девчонка, пыталась придать своему рту. Глаза его были закрыты. А когда он открывал их, в них светился пытливый ум и, возможно, была некоторая настороженность, которую ни в коем случае нельзя было спутать со страхом. Будучи очень привязанной к сыну, Алфея признавалась себе, что она не просто нежно, по-матерински любит его, но испытывает чувство гордости и уважения.
Чарльз умел управлять. В женевской школе он подчинял других своему влиянию не ссылкой на известную фамилию отца и на огромные богатства, а присущей ему способностью сводить к минимуму последствия своих неудач и извлекать максимум из своих сильных сторон.
Природа одарила ее сына чертами, которых была лишена она сама, – уверенностью в себе и умением оказывать влияние на людей. Он не был склонен к проявлению чувств, свидетельствующих о его привязанности к кому бы то ни было, и лишь по отношению к матери созданная им защита давала трещину, поскольку мать он нежно любил.
Прозвучали заключительные звуки коды, и игла автоматически поднялась вверх.
– Где ты была во время обеда? – Чарльз спросил это без всякого упрека, чисто по-деловому. Он на американский манер несколько растягивал звуки, но в целом произношение у него было оксфордское. Он говорил на различных языках, притом на их самых изысканных диалектах – на флорентийском итальянском, парижском французском, кастильском испанском.
– Я встретила старинную подругу – Рой Уэйс… Помнишь, я как-то говорила тебе о ней… Мы посидели за элем и гамбургерами.
– Наша родная еда, – сказал он. Это было своего рода шуткой, потому что мальчик был гражданином трех стран: швейцарцем по месту рождения, англичанином по отцу и еще американцем, поскольку таковым был зарегистрирован в консульстве в Цюрихе.
Она улыбнулась, затем сказала:
– Я собираюсь в Неваду, чтобы получить развод.
– Почему?
– Это займет всего шесть недель. Я снова приеду к тебе в Женеву сразу после начала семестра.
– Это здравая мысль, – сказал он. – А знаешь, Обри не такой уж плохой.
– Мы остаемся друзьями.
– Правда, без него я буду чувствовать себя ближе к отцу.
– Я тоже.
Непринужденность, с которой они обменялись мнениями, успокоила Алфею. Единственное сходство между сыном и его настоящим отцом заключалось в том, что он умел с ней общаться.
Подойдя к полкам, она взяла один из альбомов Фирелли.
– Брамс, Первая симфония. Как ты на это смотришь?
– Хорошо, – ответил сын.
– Ты не хочешь поехать со мной? – Она поставила пластинку. – Я собираюсь на ранчо Арчи Койна, что возле Рено. Там, должно быть, убийственная жара сейчас, но если ты поедешь, мы можем совершить несколько верховых прогулок ранним утром.
– Мне всегда хотелось опробовать западное седло, – сказал Чарльз. Затем его лицо озарилось обезоруживающей мальчишеской улыбкой. – Ковбойское и индейское.
Алфея взъерошила тонкие белесые волосы сына. Это была единственная материнская ласка, которую они позволяли себе в отношениях друг с другом.
– После Брамса надо спать, – сказала она.
Через два дня, когда Рой позвонила в «Бельведер», чтобы договориться о встрече за завтраком, Лютер, старый дворецкий, ответил, что миссис Уимборн и мастер Фирелли уехали из города.
43
Следуя благому совету Алфеи, Рой не сказала Джерри о своей случайной встрече со старинной подругой.
Первая неделя сентября принесла в Калифорнию изнуряющую жару. Над размягченным асфальтом улиц Беверли Хиллз струился раскаленный воздух, деревья пожухли и сникли, хотя их постоянно поливали, солнце слепило глаза. Мало кто из клиенток «Патриции» отваживался в эти дни оторваться от своих бассейнов.
В качестве дополнительной любезности для своих клиенток Рой примеряла различные платья и костюмы, чтобы на себе определить, как сидит тот или иной фасон. Сейчас в пустынном прохладном зале магазина (кондиционеры работали с полной нагрузкой) она придирчиво разглядывала осенние туалеты, не в силах оторвать взгляд от нескольких палевых платьев двенадцатого размера, которые могла позволить себе купить с учетом положенной ей скидки.
Подойдет ли такое платье в качестве свадебного? Оторвавшись от накладных, которые проверяла за своим письменным столом, Рой на отдельном листке написала «миссис Джерральд К. Хорак» и «Рой Хорак», затем засмущалась и разорвала листок.
В четверг вечером мистер Файнман сказал со своей характерной нью-йоркской интонацией:
– Дела сейчас обстоят таким образом, Рой, что ты можешь взять выходной в пятницу и субботу.
Джерри переживал период творческого застоя и размышлений – период даже более ответственный, чем сама работа. Ему захотелось слегка отвлечься и развлечься. Прошлый уик-энд они провели на многолюдном океанском пляже в Санта-Монике, и Рой обгорела и покрылась веснушками. Они побывали на концерте, лакомились мороженым и занимались любовью под ажурной тенью эвкалипта.
В воскресенье стало прохладней, и вечером они жарили на воздухе мясо и ели его, вдыхая запахи трав и сена. Становилось темно.
– Я никогда не была так счастлива, как сейчас, – сказала Рой.
– Я тоже, – улыбнулся Джерри.
– Джерри, – вдруг выпалила она, поддаваясь внезапному побуждению, – было бы еще лучше, если бы мы поженились.
Он отодвинулся от нее и сел. В сумерках его широкоскулое лицо казалось скорее задумчивым, чем сердитым.
Ободренная этим, Рой добавила:
– Мы ведь так хорошо уживаемся.
– Малышка, – необычно мягко сказал он, – мы уже обсудили это в Париже… Никаких постоянных союзов.
– Это и для тебя будет хорошо.
– Да, но у меня в планах поездки и путешествия. Может, отправлюсь в Кению. Там должны быть сногсшибательные цвет и свет.
– Я тебя не свяжу. Ты сможешь приходить и уходить.
– Это все лишь слова, Рой.
– Но я действительно имею в виду то, что говорю.
– Конечно… Сейчас… Но потом ты станешь думать совсем иначе.
– Любимый, я не буду становиться на твоем пути.
Он взял ее за запястье, нежно провел пальцем по прожилкам.
– Ты, наверное, устала?
Она знала, что нужно лгать. Беда только в том, что она была плохой лгуньей.
– Нет, – прошептала она.
– В таком случае, что плохого в нашем нынешнем положении? Мы свободны.
– Я буду нежной с тобой.
– Господи, Рой! Большое дело, если кто-то пробубнит несколько слов у нас над ухом, и мы подпишем какую-то бумажку. Разве это сделает тебя более нежной, а нашу жизнь – счастливей?
– Так живут все люди, – сказала она. У нее может больше никогда не хватить мужества, чтобы снова затеять такой разговор. – Разве не пришлось нам лгать здешнему хозяину, говорить ему, что мы муж и жена, когда снимали этот дом? Я не могу сказать на работе, что живу с тобой, потому что Файнманы выгонят меня… В любой момент, когда ты пожелаешь уйти, ты волен сделать это.
– Я знаю, Рой, что ты говоришь искренне, – тихо сказал он. – И любой аргумент, который я выдвину, выставляет меня скотиной… Но вспомни Париж. Там ты клялась, что тебя интересует карьера. Что произошло с этой идеей? Что произошло с твоим предложением просто делить расходы на двоих?
– Но ведь так и было…
– Да, верно, однако…
– Ты ведь сам сказал, что тебе здесь удалось создать несколько хороших работ.
– Ты ужасный ребенок, очень откровенный, говоришь, что думаешь, и, если бы я собирался жениться, ты была бы в самый раз, но…
– Джерри, я так люблю тебя, – ей хотелось убедить его в преимуществах брака. Она дотронулась до его руки. – Я хочу всем рассказать о тебе. – Голос ее окреп. – Я недавно рассказала о тебе моей старинной подруге Алфее Уимборн. Раньше ее звали Алфея Каннингхэм, когда ты ее знал.
Джерри резко выдернул руку. Последовала долгая пауза. В темноте было видно, как он застыл в напряженной неподвижности.
По мере того как длилась пауза, напряженность все возрастала. Алфея предупредила ее, что не следует говорить об их встрече. Но почему? Неужели я все испортила?
Вдалеке заухала сова, какой-то зверек прошуршал в плюще. Рой знала, что должна выждать, дать Джерри заговорить первым. Однако у нее вырвалось:
– Она сказала, что вы встречались в художественной школе.
– Когда вы были близкими подругами? – Голос Джерри был низким и скрипучим.
– В школе Беверли Хиллз мы были неразлучны, – проговорила Рой и затем на высокой ноте добавила. – Я ее не видела целую вечность.
– Вечность! – фальцетом передразнил он Рой. – Ты же говоришь, что рассказала ей о нас.
– Я случайно встретила ее пару недель назад. Она делала покупки в «Патриции», и я…
– Ты без конца рассказываешь про каждую старую задницу, которая к вам заходит, про каждую богатую суку. Почему ты не рассказала об этой?
– Я пригласила ее к нам… Когда она услышала о тебе, она не захотела приезжать. Она дала понять, что вы разругались.
Он фыркнул.
– С несчастным стариком Генри Лиззауэром случилось и того хуже. Он получил пулю в лоб.
– Я не совсем понимаю…
Джерри поднялся на ноги. Через минуту в кухне зажегся свет. Рой последовала за ним. Он вывалил содержимое ее сумки на стол. Пока он рылся в вещах, на его скулах ходили желваки, глаза превратились в щелки. Он выглядел поистине страшным. Рой поняла, что до нынешнего момента она видела лишь бледную, анемичную тень Джерри Хорака.
– Где, черт побери, ключи от машины?
– На ночном столике… Джерри, куда ты собрался? – Она положила дрожащую руку на его локоть.
Он отдернул свою руку.
– Убирайся к чертовой матери с моей дороги! – рявкнул он.
Рой испуганно отпрянула в сторону. Он направился в комнату и через несколько секунд вернулся, запихивая деньги в задний карман джинсов.
– Джерри, пожалуйста, скажи мне, куда ты собрался.
– Ты можешь заткнуться?
Она стояла на ступеньках, обхватив себя руками, внизу хлопнула дверца ее «шевроле» и затарахтел мотор. За рулем Джерри часто думал о работе, забывая взглянуть на приборы и развивая огромную скорость. Звук отъехавшего «шевроле» слился с шумом других машин. С тяжелым чувством Рой стала убирать посуду и остатки еды.
Прошли часы, и ее тревога переросла в панику. Она беспрестанно молилась: пусть он вернется, пусть он вернется. У нее будет шанс упасть перед ним на колени. Если он только вернется, она согласится на любые его условия…
Любовь превратила ее в попрошайку.
В три часа ночи она стала звонить в полицию, спрашивая не попал ли в аварию «шевроле».
Усталый голос ответил, что «шевроле» выпуска 1949 года под номером 2D9863 в аварию не попадал.
Рой откинулась на кровати, стиснув кулаки и челюсти. К страху за жизнь Джерри примешивались вопросы о его взаимоотношениях с Алфеей. Судя по его реакции, они ненавидели друг друга, и хотя Рой не была склонна к психоанализу, она не могла полностью исключить предположение, что эта неистовая ненависть первоначально была чувством противоположным, то есть любовью.
Алфея Каннингхэм и Джерри Хорак?
Могут ли два человека быть более несхожими, чем они? Он вышел из таких низов, что даже Рой, детство которой не назовешь безмятежным и безоблачным, могла показаться инфантой. А если к тому же вспомнить ужасные манеры Джерри и аристократически изысканные Алфеи, его пренебрежение к мнению других и ее болезненную реакцию на суждение окружающих… Да они даже физически не подходили друг другу – Алфея была слишком высока для него!
За окном рассветало. Рой заставила себя встать, принять душ, припудрить обгоревшее на солнце лицо.
Она прождала Джерри, то надеясь на чудо, то снова теряя надежду, до той самой минуты, когда вынуждена была взять такси и отправиться на работу.
Она приехала с опозданием. Посетительницы в легких платьях без рукавов входили в магазин через стеклянные двери.
Рой с приклеенной полуулыбкой вносила в зал шерстяные и твидовые туалеты. Зачем я принуждаю его к женитьбе? Не лучше ли довольствоваться имеющимися крохами?
Будучи не в состоянии решить столь неподъемную проблему, как потеря Джерри, она переключилась на более мелкую – как добраться домой. Рой громко обсуждала транспортную проблему с другими служащими, и миссис Томас, белокурая продавщица в облегающем платье, предложила подвезти ее. Рой села в машину, не закрывая окна, с трудом сдерживаясь, чтобы не взвыть от беспрестанной болтовни Томас. Уж не с таким ли чувством выслушивал Джерри ее щебет о том, что происходило в «Патриции»? Но она была слишком разбитой и несчастной, чтобы до конца додумать эту мысль.
Старого «шевроле» на обычном месте не было. Хотя Рой не очень и рассчитывала на это, тем не менее у нее защемило в груди. Она медленно преодолела пятьдесят три ступеньки.
Дверь оказалась открытой. У нее колотилось сердце и подкашивались ноги, пока она пересекала узенький, заросший травой дворик.
Джерри сидел на зачехленной софе, обхватив голову руками. До Рой донесся густой запах спиртного.
– Привет, – тихо сказала она.
Он поднял голову. На скулах его играли желваки.
– Я разбил твою машину, – сказал он глухим голосом.
– Ты-то в порядке? – также негромко спросила она.
– В полном порядке… А вот твоя машина вдребезги. Я оттащил ее в ремонт.
– По-моему, тебе надо выпить кофе.
– Хорошая идея.
Рой пошла на кухню. Когда она внесла дымящийся кофейник, Джерри все в той же позе сидел на софе. Он сделал глоток черного кофе.
– Послушай, – сказал он. – Продолжать так жить – это отвратительно, и я чертовски сожалею об этом… Я слишком давно и решительно настроился против женитьбы и не заметил того, что чувствую по отношению к тебе… Рой, я нуждаюсь в тебе, малышка. И если ты еще не передумала, я готов с тобой окрутиться.
Ей бы сейчас танцевать на облаке, а она сидела напротив Джерри, и ей хотелось рыдать. Ее глаза стали черными, как угольки. Смиренный, просящий, он напомнил ей прирученного медведя, которого они как-то видели на Пляс дю Тертр, – бедное животное, которое заставили выполнять трюки, противные его природе.
Ей стало жаль его, и внезапно она подумала, что Джерри надо отпустить на свободу. Но затем более властные силы – любовь, потребность навсегда соединиться с ним, родить от него детей – взяли верх. Я принадлежу ему, подумала она.
