Текст книги "Все и немного больше"
Автор книги: Жаклин Брискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)
51
– Лицо у него совсем высохло, – миссис Каннингхэм передернула плечами, – стало как воск.
– Мама, после серьезной операции трудно надеяться на розовые щеки. – Сказав это, она тут же пожалела о своей резкости. Но нервы у нее были на пределе после пятичасового ожидания исхода операции, обострившего в ней чувство мучительной любви к отцу. Кроме того, голос матери с характерным придыханием всегда вызывал у нее раздражение.
Было около трех часов. Дождь лил поистине с тропической силой, когда они вернулись из больницы.
Миссис Каннингхэм сказала:
– У твоего отца всегда был великолепный цвет лица.
– Давай не будем говорить в прошедшем времени.
– Он выглядел ужасно… Как ты думаешь, не вызвать ли нам Чарльза?
– В этом нет необходимости, мама. – Алфее страшно хотелось погладить большую, мягкую материнскую руку, но пережитая когда-то травма, которую она чувствовала до сих пор, не позволяла сделать это даже сейчас, в минуту общего горя. После некоторой паузы она добавила: – И давай не будем напрашиваться на неприятности. Я, например, верю этому замечательному хирургу, который сказал, что злокачественность ликвидирована.
В течение нескольких последующих дней мистер Каннингхэм оставался безучастным ко всему, что его окружало. Дух его, очевидно, был сломлен. В лице его не было ни кровинки. Выздоровление шло страшно медленно. Он всегда считал себя джентльменом во всех отношениях. Сейчас опорожнение его желудка производилось через трубку в животе, он становился калекой, пенсионером, которого должны содержать на койновские миллионы. Тот факт, что жена постоянно находилась у его постели, выполняя малейшую его просьбу раньше, чем сестры успевали сдвинуться с места, вообще наводил на него ужас.
Еще более красноречивым было присутствие дочери.
Находясь в добром здравии, он мог считать, что их отношения – это отношения отца и горячо любимого единственного ребенка, но сейчас, при своей беспомощности, глядя на дочь и видя в какой-то туманной дымке ее лицо и тело, он испытывал страдания.
И пытался повернуться в кровати.
На пятый день после операции, когда мать и дочь вечером вернулись в «Бельведер», миссис Каннингхэм сказала:
– Твой отец чувствует себя хуже, когда ты у него в комнате.
Алфею бросило в жар от обиды.
– Зря ты так говоришь.
– Алфея! – Миссис Каннингхэм сжала подлокотники кресла, – мы обе хотим, чтобы ему стало лучше… Я полагаю, что он поправится быстрей, если возле него будет меньше людей.
– Вряд ли я так уж мешаю его выздоровлению… Хорошо, я буду держаться подальше от больницы… Или мне вообще уехать из города?
– Твоему отцу приятно видеть тебя.
– Ты же только что говорила совсем другое.
– Как ты не хочешь понять!
– Папа хочет меня видеть, а ты не хочешь, чтобы я была рядом, вот в чем дело.
Миссис Каннингхэм повернула к дочери свое широкое, некрасивое лицо. Она была из породы Койнов и обладала их цепкостью. Она всегда отталкивала дочь, которая была ее соперницей, и сейчас это проявилось со всей очевидностью.
– Лучше, чтобы ты не появлялась там столь часто.
Алфея сделала судорожный вдох.
– Ну что ж, мама… Как скажешь. Впредь я буду лишь заглядывать в дверь, одаривать отца любящей дочерней улыбкой и тихонько удаляться.
– Я хочу в кафе-мороженое, – повторила она.
– Я услышал это оба раза, – сказал Джерри. – Но ведь мы договорились, что не будем посещать никакие месте в Беверли Хиллз.
– Когда я соглашалась с этим, я не знала, что мне до смерти захочется шоколадного пломбира с фруктами и орехами.
– Ну почему ты такая злыдня! Ведь кафе Блюма всего в двух кварталах от «Патриции»…
– Я выросла в Беверли Хиллз, дорогой, и мне не нужно заглядывать в карту дорог.
– Там обедает уйма девиц, работающих с Рой, – устало сказал Джерри. – Она считает, что я на Бермудах. Ей не удалось узнать, что я здесь…
– Вот видишь, какой ты муж.
Они припарковали «ягуар» Алфеи севернее Сансет-бульвар.
– Алфея, твоему отцу стало хуже? Я полагал, что ему лучше.
– Да, ему получше.
– Так что тогда тебя мучает? – спросил Джерри, ласково гладя ее светлые волосы.
– Ах, Джерри, Джерри…
При свете уличного фонаря он увидел, как сверкнули большие карие глаза Алфеи, когда она повернулась, чтобы поцеловать его. Ее язык проник между его губ, гибкое тело прильнуло к его телу. Джерри застонал, крепко, прижал ее к себе. Ее рука скользнула вниз, ощутила его эрекцию. Она расстегнула ширинку, опустилась на пол и взяла в рот горячую, напряженную плоть.
Впервые после Оахаки Алфея прибегла к такой ласке.
– Красный шарф великолепно подойдет к нему, – сказала Рой, вешая пальто на место. – В ассортименте несколько больших шарфов красного, черного и белого цвета на выбор клиента… И сюда подойдут черные туфли-лодочки.
– Туфли – это очень важно для лета, – сказала Марго Ланская. – А что если их покрасить?
– Есть отличные красные туфли от Делмана, – вмешалась в разговор миссис Сандерсон, дама постарше.
– И то и другое эффектно и модно. – Благожелательная улыбка Рой продемонстрировала, что она не отвергает ни одно из предложений.
– Рой, – сказала, появляясь в дверях, миссис Файнман, – не будем такими пуристами. Давай посмотрим, что предлагает Делман.
Это происходило в один из четвергов. В 9 часов 15 минут утра в узком помещении склада, забитом вешалками с одеждой, собрались восемнадцать модно одетых продавщиц. Они расположились на складных стульчиках возле Рой, которая демонстрировала им баснословно дорогие летние платья. Перед женщинами стоял передвижной столик с большим алюминиевым кофейником, коробкой ассорти и чашками.
Эти совместные завтраки по четвергам Рой ввела пару лет назад. Первое время многие ворчали, что нужно приходить слишком рано. Прежняя популярность Рой пошатнулась, однако вскоре персонал получил комиссионное вознаграждение, после чего энтузиазм женщин значительно возрос.
Служащий склада принес ящик с обувью. Рой приложила блестящие красные туфли-лодочки к платью.
– Видите, как это нарядно, – заявила она.
Все, в том числе миссис Файнман, закивали. Служащие «Патриции» высоко ценили мнение Рой.
– Давайте спросим миссис Хорак, что она думает об этом, – то и дело звучало в залах «Патриции».
Деловой завтрак окончился, и на складе остались лишь Рой и Марго Ланская. Рой писала на карточках номера для каждого комплекта одежды, Марго допивала третью чашку кофе.
– Ты не говорила, что твой муж вернулся, – сказала Марго, расправляя складки своей юбки.
– Джерри? – Рой удивленно повернулась к Марго. – Он на Бермудах, пишет картины.
– Ну, тогда у него есть двойник, – возразила Марго. – Я видела мужчину в кафе Блума, который был как две капли воды похож на него.
На Рой накатила волна страха.
– А он сидел недалеко от тебя?
– Нет, довольно далеко.
– Ну, тогда это мог быть кто-то другой.
– Ты же знаешь, что я дальнозоркая, как орел. Это была точная копия твоего мужа. – Накрашенные темной помадой губы Марго сложились в улыбку. – Я искренне рада, что он на Бермудах, искренне рада.
– Что ты хочешь этим сказать, Марго?
– Если этого не скажу тебе я, скажет кто-то другой. Их видел весь наш стол.
– Их?
– Неделю назад, семнадцатого апреля, этот мужчина, кто бы он там ни был, обедал с миловидной блондинкой в туалете не иначе как из Парижа. Фортия думает, что она видела ее фотографию в журнале «Вог».
Долгое ожидание казни отнюдь не притупляет внезапного чувства ужаса, которое испытывает приговоренный к повешению, когда из-под его ног выбивают опору. Острая боль пронзила сердце Рой.
Он был здесь с Алфеей.
Я обещала ему, что постараюсь преодолеть себя, и он наврал мне. Он не на Бермудах. Он здесь и ни разу не позвонил мне.
До этого времени жизнь Рой как бы катилась по двум параллельным рельсам. Рой проводила четкую границу между рыдающей и пьющей по вечерам женщиной и уверенным заместителем менеджера, каковым она была в дневное время. Но сейчас у нее ныл каждый нерв, и она решила: если я сейчас не выпью, я умру.
Рой вышла из помещения склада, направилась к своему рабочему столу и достала из верхнего ящика кошелек. Она сказала мистеру Файнману, что, кажется, заболевает гриппом, и уехала домой.
Прежде Рой никогда не напивалась до потери сознания. Сейчас она впервые отключилась после изрядной дозы джина.
Когда Рой очнулась, ее уютная комната была погружена во тьму. Очевидно, ее вернул к действительности какой-то противный несмолкающий дребезжащий звук. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, что это звонит телефон.
Она нашарила выключатель и зажгла свет. Большие картины Джерри качались и грозили упасть, и вообще все в комнате казалось зыбким, не имеющим четких очертаний. Хватаясь за спинки стульев, Рой добралась до телефона.
– Ага, ты все-таки дома, дочка, – услышала она голос Нолаби. – Я уже собиралась класть трубку. Я решила, что ты отправилась поужинать с девчонками из «Патриции».
– Нет, я просто мыла голову. – Ее лживый язык, кажется, распух, в горле саднило. Меня сейчас вырвет, если я не лягу, подумала она, таща телефон к дивану.
– Ты как-то странно говоришь… Ты здорова?
– Я сегодня рано пришла домой с ужасной головной болью, – сказала Рой, вытягиваясь на диване.
– Ты приняла аспирин?
Рой почувствовала, что к горлу подступает тошнота.
– Мам, я перезвоню тебе попозже…
Она успела добраться до ванной. Когда рвота прекратилась, Рой, дрожа всем телом, опустилась на холодный линолеум.
Джерри в Беверли Хиллз.
Он наврал о Бермудах.
Он навсегда вычеркнул ее из своей жизни.
Острая головная боль стала невыносимой.
Босиком, в одной нейлоновой с кружевами комбинации она вернулась в спальню. На полу стояли рюмка и пустая бутылка из-под джина.
Пройдя на кухню, она отыскала на полке лишь ликер в бутылке с красивой этикеткой.
Рой проглотила красноватую жидкость, которая пахла инжиром, и отнесла бутылку к дивану, поставив ее рядом с пустой.
Внезапно она разрыдалась.
Ликер, вместо того, чтобы подарить ей желанную нирвану, стимулировал мыслительный процесс, и ее отчаяние сменилось потребностью действовать.
Она схватила телефон и поставила его себе на грудь.
Указательный палец автоматически набрал нужную последовательность цифр, не забытую со времен юности.
– Алфея? – хрипло спросила она.
– Миссис Уимборн нет дома, – узнала она голос дворецкого. Вот только имя его она запамятовала.
Справившись с дрожью в теле, Рой сказала:
– В таком случае могу я поговорить с мистером или миссис Каннингхэм?
После некоторой паузы дворецкий спросил:
– Как мне прикажете доложить – кто звонит?
– Рой Хор… Рой Уэйс…
– Ах, да… Минутку.
Рой почувствовала, что от нее несет кислятиной.
Она услышала голос миссис Каннингхэм, которая поприветствовала ее, но значение ее слов до Рой не дошло. Ею овладел страшный пьяный гнев от одного только голоса этой старомодной мультимиллионерши, которая была матерью Алфеи.
Словно поток рвоты, из нее полились злые, грязные, гадкие слова.
– Ваша дочь с-сука!.. Сука, сука, с-с-сука! Шлюха, воровка и блядь!.. Она вцепилась своими хищными когтями в моего м-мужа!.. Он художник, Джерри Хорак…
– Кто?!
– Джерри Хорак… Он знаменит, он г-гений, он настоящий г-гений! Что может знать с-сука из богатого семейства о гении? Она н-н-ничего в этом н-не смыслит! Что она вообще знает о людях? Она использует людей только для того, чтобы доказать, что она лучше! И от Джерри ей нужно только одно – доказать, что она может увести его у меня… Но – н-не удастся! Ни за какие койновские миллионы! Джерри не интересуют деньги! Он н-настоящий художник!
– Рой, сейчас не время обсуждать все это. – Голос на другом конце провода был приглушенным, взволнованным, даже просительным.
– Она завлекла его своим телом… Можете сказать ей, что у нее ничего не выйдет!
– Я вешаю трубку, – раздался щелчок.
– Он женат на мне, я миссис Джерральд Хорак! Передайте ей, что я передумала давать развод, скажите ей, что я никогда его не отпущу! Никогда, никогда, н-никогда!
Рой рыдала, понимая, что ничто не может заглушить боль утраты, испытывая пьяное отвращение к самой себе. Что она наговорила? Она не могла вспомнить.
Как я могла так кричать на миссис Каннингхэм? Мать учила меня быть выдержанной, прививала хорошие манеры, воспитывала в лучших традициях Фэрбернов, Ройсов, Уэйсов.
Рой опустила трубку на рычаг. Тело ее сотрясалось от рыданий, и она повалилась на постель. Когда-то она делила эту постель с Джерри, когда-то она просыпалась ночью и ощущала обжигающее тепло его обнаженного тела…
Когда-то… когда-то…
52
Алфея пришла домой около полуночи, однако мать ждала ее возле открытой двери в библиотеку. Люстра в зале не горела, свет лился из библиотеки, проецируя большую бесформенную тень от фигуры миссис Каннингхэм на стену.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила Алфея. – Как дела у папы?
– Вот об этом я и хочу поговорить с тобой, – ответила миссис Каннингхэм. – Проходи сюда.
Подавляя тревогу, Алфея повиновалась. Миссис Каннингхэм оглядела полутемный зал, словно желая удостовериться в отсутствии нежелательных свидетелей, прежде чем закрыть за собой дверь. Она пересекла ярко освещенную библиотеку и остановилась у массивного камина. Ее большие, мягкие руки были опущены и прижаты к бокам, со стороны казалось, что она взошла на кафедру.
– Пока твой отец болен, Алфея, я не могу допустить никаких скандалов. – Миссис Каннингхэм проговорила это по своему обыкновению негромко, но в то же время достаточно выразительно.
– Скандалов?
– Ты встречаешься с этим человеком – Джерри Хораком… У него ведь есть жена.
Внешне Алфея не выказала удивления, но мысль ее энергично заработала. Откуда матери это известно? Почему я испытываю смущение? В первый раз Джерри ушел из моей жизни после разговора в этой библиотеке. Уж не поэтому ли мать привела меня сюда? При этом освещении глаза матери похожи на плоские, серые кусочки мрамора. Обычно она никогда не смотрит мне прямо в глаза. Может быть, именно по этой причине я всегда боялась ее, хотя внешне она выглядела большой, робкой коровой?
– У многих мужчин есть жены, мама, – произнесла Алфея.
– В Нью-Йорке и Европе ты можешь вести себя, как тебе заблагорассудится, но здесь, под моей крышей и в такой момент, ты обязана вести себя добропорядочно.
– Мама, может, тебя это удивит, но спать с мужчиной больше не считается преступлением века.
– Я предупреждаю тебя. Никаких скандалов.
– Мама, давай не будем делать трагедию из весьма обыденной вещи… Твоя тридцатилетняя, дважды разведенная дочь встречается с мужчиной, который скоро будет холостым. Подумаешь, большое дело!
– Твоя старинная подруга Рой Уэйс говорила гадости и устроила истерику по этому поводу.
Алфея ощутила неприятный холодок между лопатками. Однако почему, собственно говоря, известие о том, что Рой вышла на след Джерри в Беверли Хиллз, так неприятно подействовало на нее? Разве она не хотела, чтобы Рой узнала об этом?
– Рой звонила тебе?
– Она хотела поговорить с тобой. Поскольку тебя не было, она попросила к телефону меня. К сожалению, Лютер переключил ее на аппарат в комнате, где лежит отец. Я все время страшно боялась, что он что-либо услышит. Я прижала трубку как можно плотнее к уху. Мне понадобилась все сила воли, чтобы скрыть волнение. Не могу выразить, насколько меня потрясло, что Рой вышла замуж за него. Из всех мужчин на свете – именно за него! И у меня, конечно, упало сердце, когда я услышала, что ты снова с ним встречаешься.
– Когда она звонила?
– Около девяти… Она была пьяна и явно не владела собой. Отчаянно кричала, угрожала… Я помню ее как ласковую, послушную девочку с хорошими манерами. Где-то мне было жаль ее. Но, Алфея, он превратил ее в существо, от которого можно ждать неприятностей.
– Неприятностей! – Алфея почувствовала, что дрожит. – Какие неприятности ты имеешь в виду?
– Если бы трубку взял отец, ты можешь себе представить, как бы это на него подействовало?
– Ты всегда думаешь только о нем! Всегда защищаешь его! – У Алфеи словно вновь открылись, заныли и закровоточили старые раны. Она подошла к камину, в упор посмотрела на мать. – А как быть со мной? – шепотом спросила она. – Я была ребенком, мне было лишь десять лет, когда отец нанес мне первый ночной визит… Ты прекрасно знала, что отец занимается любовью с дочерью, но в течение многих лет ты и пальцем не пошевелила, чтобы воспрепятствовать этому. Почему? Или ты боялась, что он уйдет от тебя, если ты попытаешься его остановить? Господи, ведь ты моя мать! Я знаю, что может чувствовать мать… Как ты могла все это позволять?
Миссис Каннингхэм отошла к библиотечной лестнице-стремянке, которая была прислонена к полкам левее камина.
– Я тебя иногда не понимаю, Алфея… Маленькой ты была милой, любящей и доброжелательной девочкой. Никакого сарказма, никаких шальных выходок… Ты никогда не якшалась с неподходящими типами…
– У меня не было друзей, но вы этого не замечали.
– А сейчас ты связалась с этим грубым, невоспитанным мужланом… Хотя бы из уважения к Чарльзу ты не должна этого делать!
– Ты знаешь не хуже моего, кто отец Чарльза! – выкрикнула она.
Этот деликатный вопрос в семье никогда не обсуждался. Миссис Каннингхэм побледнела.
– Не кричи так громко! – зашипела она.
– Вы знаете сами, как испортили мне жизнь! – взвизгнула Алфея. Ей показалось, что лепной потолок стал выше, а отделанные бронзой полки – больше, словно она вдруг превратилась в ребенка.
Спокойствие, приказала она себе. Спокойствие имеет первостепенное значение.
Закусив изнутри щеку, так что ощутила привкус крови, Алфея отодвинулась от миссис Каннингхэм.
– Мне стыдно за все произошедшее сейчас, дорогая мама, – сказала она ровным тоном. – Я приношу извинения за то, что сорвалась. Сейчас у всех нас трудное время. Я позабочусь о том, чтобы подобных телефонных звонков больше не было.
Некоторое время глаза миссис Каннингхэм изучающе смотрели на внезапно смирившуюся Алфею; затем она отвела взгляд. На ее лице вновь появилось выражение озабоченности и робости.
– Значит, ты поняла?
– У тебя есть все основания для того, чтобы расстроиться, – сказала Алфея. – Пока папа выздоравливает, он нуждается в душевном покое.
– Я знала, что ты смотришь на вещи так же, как и я. – Миссис Каннингхэм направилась к двери. – До свидания, дорогая. До утра.
Она открыла дверь и вышла.
Алфея оставалась неподвижной, пока не затихли тяжелые шаги матери на лестнице, затем стала мерить шагами уставленную книжными стеллажами комнату.
Мать права. Рой вполне способна сорваться и натворить множество бед. И тогда начнутся разговоры – среди чужих людей, среди друзей, среди всех. Злобные сплетни и противные смешки сокрушат Алфею Уимборн – создание столь же изящное, как пасхальные яйца Фаберже, которые собирала ее бабушка Койн.
Надо выбираться из этой ситуации, подумала она.
У нее не было никаких подсознательных или задних мыслей. Она не испытывала ни злости, ни симпатии к Рой, которая, по всей видимости, дошла до предела.
Выбора не было.
Она не может продолжать отношения с Джерри.
Алфея остановилась возле пианино, открыла его, взяла среднее до. Пока звучала нота, она увидела перед собой широкоскулое лицо Джерри, напряженные складки у рта и в уголках глаз. Однажды он покорил ее своими недюжинными способностями, но сейчас она знала его слабости, главная из которых – его любовь к ней.
Она любила его.
Но какое это имеет значение?
Она не могла бросить вызов всему свету, позволить людям обсуждать ее изъяны и недостатки.
Дедушкины часы стали протяжно отбивать удары.
Наступила полночь. Час ведьм.
Алфея решительно подошла к телефону и набрала номер. Когда Джерри ответил, она пригласила его на ранчо Каннингхэмов на верховую прогулку.
Суровые горы защищают широкую, ровную долину, которая тысячелетия назад была дном моря, приютом мелких морских тварей и водорослей. Перемолотые тяжестью океана, они превратились в богатые нефтяные месторождения. Сейчас качалки извлекают из недр нефть, а необычайно плодородный верхний слой почвы дает богатые урожаи зерновых и фруктов. Обширная низина чрезвычайно живописна. Когда постановщики «Последнего горизонта» искали предполагаемое место обитания мифической Шангри-Ла, они обратили свои взоры к городку Охайо. Каннингхэмы купили здесь ранчо площадью 265 акров, которое предназначалось специально для того, чтобы раз в год приезжающий на несколько дней Чарльз мог со своим дедом – именно так выражалась миссис Каннингхэм – совершать верховые прогулки.
Вчера вечером, принимая решение поставить точку в своих отношениях с Джерри, Алфея подумала, что ранчо будет самым подходящим местом для этого. Джерри никогда не ездил верхом, и нет никакого сомнения в том, что он будет чувствовать себя не на высоте положения. Другого способа разрешить проблему она не видела.
Восседая в светло-коричневых бриджах и серой хлопчатобумажной спортивной рубашке на горячем отцовском арабском жеребце, Алфея держала путь к предгорью, направляя коня по каменистой укромной тропе к кряжу, который носил название Нос Смельчака за то, что в профиль напоминал клюв орла. Был сезон дождей, и крутые, освещенные ярким солнцем склоны пламенели от маков. Там и сям виднелись голубые гроздья люпина, а под сумеречной тенью дубов буйствовали заросли адиантума – венерина волоса. При приближении Алфеи из кустов чапареля выскакивали перепелки.
Алфея бросила взгляд на Джерри. Вцепившись в луку седла, он вглядывался в лазурное небо над серой, похожей на орлиный нос вершиной, к которой они и направлялись.
– Кто это? – спросил он. – Слишком крупная птица для орла.
Алфея приложила ладонь к глазам.
– Это кондор. Тебе повезло. Их редко можно увидеть.
– Значит, они действительно гнездятся на землях, которые принадлежат богатым выродкам? – ухмыльнулся Джерри. Под горячими лучами солнца его переносица и скулы приобрели красноватый оттенок.
Арабский жеребец стал нетерпеливо бить копытом, когда Алфея придержала его, давая возможность Джерри поравняться с ней. Под Джерри была высокая гнедая лошадь теннесийской породы – одно из самых кротких и доброжелательных животных. Она везла своего седока, не ожидая вмешательства с его стороны.
– Я думаю, – сказала Алфея, – что ты должен вернуться к Рой.
Джерри подпрыгнул, словно его поразил заряд картечи. Спокойная, кроткая лошадь под ним тотчас же поскользнулась на гальке.
– Что ты мелешь? – спросил он.
– Мы прошли нашу дистанцию – и ты, и я. Пристально глядя на нее, он произнес:
– Ты говоришь черт знает что.
Он дотронулся до нее и крепко, до боли сжал ей руку возле предплечья.
Алфея почувствовала возбуждение внизу живота, однако решимость ее не ослабла.
– Ты ее муж.
– Я ухожу от нее и женюсь на тебе, ты это помнишь?
– Она не отпустит тебя… И я ее за это не корю. – Алфея с удивлением отметила про себя, что не испытывает ни гнева, ни злости. Именно такой она мечтала видеть себя в критической ситуации. Беспристрастной и спокойной. Чтобы ее не бросало в жар и пот. Чтобы она могла беспрепятственно высказать свои аргументы. – Она будет сражаться.
– Ты что, умеешь читать ее мысли?
– Дело в том, что она звонила вчера вечером, когда я была с тобой.
– Она знает, что я здесь, в Калифорнии? – перебил он ее.
– Да, это моя вина, – сказала Алфея, которая обычно не любила расписываться в своих ошибках. – Правда, я не знала, что проблема усложняется тем, что она пьет… Когда Рой разговаривала с матерью, она, по-видимому, была пьяна в стельку.
В сухих кустах громко звенели цикады. Джерри вздохнул.
– Бедная девочка.
– Да, – согласилась Алфея. – Стало быть, ты понимаешь, что она превратит развод в цирк, на который набросятся все газеты. Люди вроде меня всегда находятся в центре циркового манежа. Джерри, я не смогу этого вынести… Меня пугает такая шумиха, я люблю покой.
– Я знаю, – он все еще продолжал держать ее за руку, затем резко притянул к себе.
Жеребец под Алфеей поднялся на дыбы. Она стала успокаивать напуганное животное, похлопывая его по холке и бормоча ласковые слова. Когда он наконец успокоился, Алфея сказала:
– Ради Бога, Джерри, кто-то из нас может вылететь из седла.
– Не ты, – с горечью произнес он. – Это исключено.
– Ты пытаешься изображать крутого парня, но ты им не являешься. Ты чувствуешь свою вину и ответственность за Рой.
– Хуже того, – признался он. – Мне тяжело далась наука, что за все надо платить свою цену.
– Дело не только во мне… Есть мои родители… Чарльз…
– Ты заявляешь мне таким спокойным, холодным тоном, что у нас все позади? – Он протянул к ней руку.
Алфея отъехала в сторону.
– Послушай, не следует так вести себя, иначе мы оба окажемся на земле.
Алфея пустила скакуна рысью по тропе. Она сидела в седле непринужденно и грациозно. Джерри последовал за ней. Он чуть подпрыгивал в своем седле западного образца, но все же ему как-то удавалось произвести впечатление, что он имеет некоторое отношение к своей крупной лошади.
Конюх-мексиканец взял лошадей под уздцы и повел в просторную конюшню.
Джерри сделал несколько неверных шагов, словно у него свело ноги, впрочем, так оно скорее всего и было.
Он подошел к Алфее.
– Надеюсь, ты теперь объяснишь мне толком, чего ты хочешь.
Алфея оперлась спиной о белый крашеный забор загона, в котором находились две кобылы с жеребятами. Солнце жгло ей кожу, но внутри она ощущала неприятный холодок. Недавнее удивительное спокойствие покинуло ее. Она почувствовала себя в водовороте любви, жалости, отчаяния. Как может она отпустить Джерри, словно провинившегося слугу, если он стал частью ее?
Несмотря на это, она услышала свой бесстрастный голос:
– Завтра я улетаю в Нью-Йорк, Джерри. И я не желаю, чтобы ты последовал за мной.
– Поганая богатая сучка, ведь ты любишь меня!.. А я люблю тебя!
Она уловила страдание в его голосе и почувствовала, как слабеет ее решимость. Но она улыбнулась ему аристократической улыбкой.
Джерри смотрел на нее прищуренными глазами, как делал это в минуты творческой сосредоточенности, прежде чем прикоснуться кистью к холсту, затем притянул ее к себе и крепко поцеловал, погрузив язык в ее рот.
Она успела ответить на поцелуй, прежде чем вырвалась из его объятий.
Размахнувшись, он сильно ударил ее по щеке.
Удар ошеломил Алфею. Она покачнулась и упала на мягкую землю. Звезды… Ты видишь звезды, подумала она. Глаза ее наполнились слезами, она дрожала.
Он не предложил ей руку и не попытался поднять ее. Взглянув на нее с еле сдерживаемой яростью, он повернулся и быстрым шагом направился к дому по эвкалиптовой аллее. Алфея поднялась, отряхивая бриджи от пыли.
Через пару минут она услышала шум мотора взятого им напрокат «бьюика», а потом увидела, как он помчался по направлению к шоссе.
Одна из кобыл ткнулась носом в Алфею, но та не обратила на нее никакого внимания. Она прижалась лбом к перекладине загона. Алфея не плакала. Глаза ее были сухими и горячими, словно в них насыпали песок, и ей казалось, что жизнь уходит из нее.
