Текст книги "Все и немного больше"
Автор книги: Жаклин Брискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)
– Да, он мне рассказывал… Он говорил, что собрался было убежать из дома. Но затем стал играть в баскетбольной команде. Линк очень любил эту игру… Он сказал, что вы были правы.
– Неужели он так сказал? – Джошуа покачал головой. – Как бы там ни было, во время его отпуска я почувствовал, как натянуты его нервы. Мне хотелось обнять его, успокоить, но вместо этого я орал и спорил с ним до хрипоты… Даже пилил его за то, что он стал морским летчиком… Я ведь хотел устроить его на безопасную штабную работу. Я чертовски боялся за него, и именно по этой причине вел себя страшно скандально… А потом он как-то успокоился, стал мягче. Должно быть, это ваша заслуга?
– Возможно… Наверно…
– Вы сделали его счастливым.
– Я любила его, – просто сказала она.
– Теперь мне понятно, почему он был без ума от вас. Вы удивительно очаровательная девушка, но дело не только в этом. Вы созданы друг для друга. Вы сама деликатность, он был таким же. – Джошуа помолчал. – Почему вы принесли эти рассказы?
Мэрилин почувствовала, как подпрыгнуло у нее сердце. Чтобы справиться со смятением, она начала мыть две чашки – вся посуда была грязной и находилась в раковине.
Джошуа продолжал гипнотизировать ее взглядом. Его глаза были такие же темные и такой же формы, как у Линка, но этим и ограничивалось их сходство. Глаза Джошуа Ферно вопрошали, они служили инструментом раскрытия душевных тайн. Она внезапно подумала, что персонажи рассказов Линка – суть его самого, в то время как сюжеты фильмов его отца возникли благодаря его незаурядному умению наблюдать.
– Так почему же? – повторил он свой вопрос.
– Не имеет значения.
Он наклонился к ней, продолжая все так же внимательно смотреть ей в глаза. Чашка выскользнула из рук Мэрилин, и она с трудом поймала ее, прижав к пустому, сведенному судорогой животу.
– Ребенок? – спросил он.
После некоторого колебания она кивнула. Джошуа посмотрел на полинявшее платье, на ее похудевшее, но красивое лицо.
– А теперь?
– Теперь слишком поздно, – сказала она и отвернулась.
– Вы сделали аборт? – В голосе Джошуа слышалась откровенная боль.
Она закрыла лицо руками и разразилась рыданиями. Он обнял ее и привлек к своему грузному телу, которое пахло лосьоном после бритья и потом. Мэрилин не сдерживала рыданий, волю слезам дал и отец Линка. Они оба рыдали по одной и той же причине, оплакивая тонко чувствующего, славного молодого человека, которого война вначале надломила, а затем уничтожила, и его младенца, которого они сами умудрились убить.
Мэрилин и Джошуа Ферно мирно пили чай, когда появилась Нолаби со своей неизменной, набитой бакалейными товарами, кошелкой.
– Мама, это отец Линка, мистер Ферно.
На рябых щеках Нолаби появились красные пятна. Мэрилин в промежутках между всхлипываниями рассказала ей о поездке к Ферно. Опустив кошелку на пол, она стояла со скрещенными на груди руками.
– Мы очень много говорили о вашем сыне, – сказала она и как-то нелюбезно добавила: – Мистер Ферно, вам не надо было приходить к Мэрилин, когда она больна.
– Я понимаю, что она больна, миссис Уэйс.
Нолаби расправила свои худенькие плечи – задиристая, с избитым оспинами лицом маленькая женщина – и посмотрела на Джошуа Ферно.
– Вы можете подумать, что Мэрилин какая-нибудь шлюха, но это вовсе не так. Она совершила ошибку не потому, что никчемная девчонка, а потому, что любила вашего сына. Она леди от начала и до конца. Мы из рода Уэйсов, Фэрбернов, Ройсов – там, откуда мы родом, это говорит само за себя. Ее прапрадед, генерал Фэрберн, служил у Ли, а это…
Джошуа поднял крупную ладонь.
– Мир, миссис Уэйс, мир. Мы оба рыдаем у гроба.
Нолаби в смятении посмотрела на него, затем сказала:
– Мэрилин, ты выглядишь очень неважно… Ты уверена, что этот человек не обидел тебя снова?
– Мама, он принес мне обратно рассказы Линка. Мы разговаривали о них.
– Гм… – это междометие означало, что она не очень верит сказанному. Она обвела взглядом комнату. – А где Рой?
– Я попросила ее сходить в библиотеку.
– Миссис Уэйс, вы не выпьете с нами вашего же чаю? – Это приглашение в устах Джошуа прозвучало удивительно мило.
Нолаби плюхнулась на стул и достала сигарету.
Джошуа сел рядом с ней.
– Я был пьян и вел себя по-скотски, когда Мэрилин пришла к нам. Это был худший день в моей жизни, но уверяю вас, я не пьянчуга и не скотина. – Он вытащил зажигалку из кармана рубашки.
Пламя довольно долго освещало серое лицо Нолаби. Затем она наклонилась, согласившись прикурить от зажигалки.
– Я думаю, что в вас есть немного и того, и другого, мистер Ферно, – сказала она с кокетливой улыбкой.
К концу следующей недели Мэрилин оправилась настолько, что смогла приступить к занятиям в школе.
12
Хотя большая часть школы Беверли Хиллз была погружена в темноту, из окон, выходящих на северную сторону, где находились фойе и конференц-зал, лился яркий свет. Треугольная стоянка для автомашин перед школой была заполнена до отказа, а по близлежащим улицам ползли автомашины, расходуя нормированный бензин в поисках места для парковки.
Было 17 мая – день премьеры юниорского спектакля «Вера».
Вся труппа, в том числе Мэрилин, рабочие сцены, Би-Джей и страшно озабоченная мисс Натанз, находились в школе с четырех часов пополудни.
Ночью знакомые лестницы казались незнакомыми и таинственными, Рой и Алфея поднимались по ним в молчании. Рой была в оригинальной красной накидке до колен, Алфея также бросила вызов традициям своим дорогим палантином из серого мягкого меха. За подругами следовали Нолаби и Джошуа Ферно. В последнюю минуту у миссис Ферно случился приступ хронической, не имеющей названия болезни, приковавшей ее тщедушное тело к постели, и Джошуа с некоторым опозданием заехал к Уэйсам, чтобы подвезти их на своей машине. Алфея уже находилась у Уэйсов и вместе с ними доедала сэндвич с яичницей.
Нолаби сказала:
– Вас всех сегодня ждет большой сюрприз. Она была возбуждена и говорила без умолку.
– Жизнь горазда на них, – заметил Джошуа Ферно. – Мы от Би-Джей, храни ее Господь, все эти месяцы только и слышим: Вера, Вера, Вера…
Нолаби захихикала.
– Мэрилин…
– Я предчувствую, что буду потрясен вашей славной дочерью.
– Вы не будете ни в малейшей степени разочарованы… – Нолаби заговорщически понизила голос, и Рой не смогла услышать конец ее реплики.
Прошел месяц после визита мистера Ферно к Мэрилин, и за это время семьи основательно сблизились. Семейство Ферно пригласило Уэйсов на пикник в саду на своей усадьбе, где Джошуа заворожил всех, особенно Нолаби, рассказами о том, как он писал сценарии и ставил фильмы, развлекал сплетнями о скандалах и кинозвездах. Ферно дважды приглашал Уэйсов на просмотры фильмов в частном театре в Мелроузе, где Рой буквально лишилась дара речи при виде такого количества живых знаменитостей и была даже представлена двум подлинно великим артистам – Рональду Рейгану и его жене Джейн Уаймен.
Подруги прошли в вестибюль, где с потолка свисала огромная афиша:
ВЕРА
Пьеса Барбары Джейн Ферно
В главных ролях:
Мэрилин Уэйс и Томас Вулф
На окошке билетной кассы по диагонали была наклеена полоска бумаги, на которой типографским способом было напечатано: ПРОДАНО. Возле двух дверей, ведущих в конференц-зал, выстроились очереди к девушкам с черными лентами в волосах, проверявшим билеты. Внутри толклось уже много учащихся, читающих программки, там же находились мистер Митчелл, директор, и другие школьные руководители, а также доктора, юристы, журналисты, ведущие соответствующие рубрики в газетах, знаменитые композиторы, кинодеятели, миллионеры, владельцы магазинов и прочие большей или меньшей величины шишки – родители тех, кто учился в школе Беверли Хиллз.
Когда Рой и Алфея проходили через зал, некоторые девушки ухмылялись или удивленно поднимали брови. Рой вспыхнула. Алфея с холодной улыбкой оглядывалась по сторонам. Но это было напускное. Хотя Рой не пожалела косметики и надела позаимствованную у матери накидку, чтобы привлечь к себе внимание, она ежилась под осуждающими взглядами однокашников. Алфея постоянно балансировала между большим самомнением и комплексом неполноценности, между застенчивостью и высокомерием. С одной стороны, ей страшно хотелось, чтобы толпа заметила и приняла ее, с другой – она была слишком робкой, чтобы самой сделать шаг навстречу. И верная Рой, зная, что внешнее безразличие Алфеи было всего лишь позой, вступила в эти симбиотические отношения, столь часто встречающиеся в ранней юности.
Девушки заняли места в третьем ряду. Им было видно, как через несколько рядов позади них старая фиолетовая фетровая шляпа Нолаби постоянно наклонялась к густой гриве седых волос Джошуа Ферно…
Верхние огни стали постепенно гаснуть, и волны света пробежали по алому бархату занавеса. Занавес слева раздвинулся, и на просцениуме появилась мисс Натанз. Ее скульптурные формы были задрапированы в пурпурного цвета платье из вискозы, к плечу был приколот букетик красных роз с серебристой лентой.
– Мне доставляет огромное удовлетворение, хотя я испытываю при этом величайшую грусть, – хорошо поставленным театральным голосом произнесла мисс Натанз, – объявить о том, что юниоры решили посвятить свой спектакль памяти лейтенанта Абрахама Линкольна Ферно, выпускника школы тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Во время перерыва к вам подойдут девушки в красно-бело-голубых фартуках, которые хорошо знакомы нашим учащимся. Мы обращаемся к родителям и гостям с настоятельной просьбой не поскупиться и приобрести военные марки и акции и тем самым почтить память лейтенанта Ферно, который, подобно многим другим выпускникам нашей школы, в полной мере доказал свою преданность идеалам свободы и демократии. – Она сделала паузу. – Прошу всех присоединиться ко мне и почтить память доблестного молодого человека.
Прожектор осветил флаг.
Все встали. В глубине сцены раздались протяжные звуки горна. Это был один из тех моментов, когда горести войны люди переживают не в одиночку, а все вместе. Аудитория превратилась в единое целое, у многих на глазах заблестели слезы. В этот горестно-торжественный миг глаза у Рой увлажнились не только потому, что ей было жаль Линка, но и потому, что она почувствовала величие дела, во имя которого уходили в вечность молодые герои.
Свет на минуту погас, давая возможность людям прийти в себя, затем занавес раздвинулся.
Мэрилин была на сцене одна. На ней были красный свитер, клетчатая плиссированная юбка, двухцветные кожаные туфли. При свете прожектора в волосах сверкнула золотая заколка. Мэрилин склонилась над большой, толстой книгой. Подождав, пока смолкнут аплодисменты, она провела пальцем по странице и подняла вверх подведенные глаза.
Еще не сказав ни слова, она уже была Верой, девушкой-подростком, очаровательной тупицей. После точно выдержанной паузы она швырнула том энциклопедии на пол и под смех зрителей включила радио. Зазвучал шлягер. Мэрилин стала пританцовывать и подпевать хриплым голоском.
За какие-нибудь девяносто секунд пребывания на сцене она сумела создать в зале атмосферу непринужденности.
Бедняга Томми Вулф опрокинул стул, что вызвало смешки зрителей и на какое-то время выбило его из колеи. Случайный сигнал воздушной тревоги, три неуместных звонка выводили из роли других исполнителей. Но ничто не могло испортить веселого, радостного настроения, навеянного Мэрилин.
На фоне нервничающих, неумелых детей Мэрилин играла, как настоящая звезда.
Рой с трудом верилось, что эта жизнерадостная кукла на сцене – та самая Мэрилин, которая еще вчера рыдала на кровати, а Нолаби бросала на нее беспомощные взгляды.
Когда опустился занавес после окончания первого акта, зал взорвался бурными аплодисментами. Девушки в красно-бело-голубых фартуках продали военных марок и акций более чем на две тысячи долларов, что составляло годовую квоту для юниорского класса.
Реакция зрителей после окончания второго, заключительного, акта была еще более восторженной. Слышались крики и свист.
– Вера, Вера, Вера! – скандировали зрители, когда вся труппа вышла на поклон. Занавес поднимался снова и снова.
Нолаби, Джошуа, Алфея и Рой пробрались сквозь восторженную, гомонящую толпу за кулисы.
Там творилось нечто невообразимое: мисс Натанз целовала и обнимала рабочих сцены, все смеялись и шумно радовались. Мэрилин в промокшем от пота костюме стояла среди плачущих от радости девушек и ребят и застенчиво смотрела на них своими очаровательными глазами. На лице ее еще оставался густой театральный грим. Чувствовалось, что она очень взволнована.
У Би-Джей были свои поклонники. Джошуа отодвинул их, поднял свою пухлую, ширококостную дочь и заключил ее в крепкие объятия.
– Боже мой, Би-Джей, я опасаюсь за свои лавры!
– Ну что ты, папа, ведь те места, где смеялись больше всего, написал ты! – Сейчас, когда у Би-Джей был повод похвастаться, она внезапно проявила скромность.
Нолаби обняла Мэрилин.
– Дочь моя, я так горжусь тобой.
– Звезда родилась на сцене школы Беверли Хиллз, – сказала Рой, пряча за иронией свое восхищение игрой сестры. Казалось, что в вены Мэрилин впрыснули какую-то сверхъестественную воспламеняющую плазму.
– Весь спектакль был дерьмовый, – сказала Алфея. – А ты была бесподобна, Мэрилин.
Мэрилин перевела взгляд на эксцентричную подругу сестры.
– Спасибо, Алфея. Но, в общем, все были молодцы, пока не прозвучал этот нелепый сигнал воздушной тревоги. – Обаятельная улыбка Мэрилин свидетельствовала о том, что сказала она это не в порицание и что готова разделить свой успех со всеми партнерами.
Джошуа положил могучую руку на плечи Мэрилин, как бы полуобняв ее.
– А что касается вас, звезда, то я потрясен и очарован.
– Была очень доброжелательная публика, мистер Ферно.
– Доброжелательная публика! Чушь! Вы были великолепны, маленькая скромница! Одному Богу известно, почему я так восхищен, – я ведь был знаком со многими классными актерами и должен знать, что это дано интровертам. – Он отпустил ее. – А ваша мама сказала вам о моих гнусных замыслах?
Мэрилин повернулась к матери.
– Мама?
Небольшие карие глаза Нолаби лукаво блеснули.
– Мистер Ферно испортил сюрприз.
– Но… – начала было Мэрилин, однако в это время ввалилась новая группа ее восторженных почитателей.
– Я думаю, у нас еще будет время поговорить об этом, – перекрикивая шум голосов, сказала Нолаби. – Мистер Ферно хочет взять нас с собой в «Тропики».
.
Ресторан «Тропики» на Родео-драйв был излюбленным местом имеющих отношение к кино людей, чьи имена часто упоминались на страницах газет Хедда Хорпера и Лоуэллы Парсонз. На открытую веранду и в знаменитую комнату дождей приходили Эррол Флинн с молоденькими поклонницами, Тайроне Пауэр, Роберт Тейлор, Джонни Вайсмюллер, Ида Лупино, Хеди Ламарр, Ингрид Бергман.
В ресторане было полутемно, и как Рой ни вытягивала шею, ей не удавалось выяснить – не прячутся ли в кабинах за искусственными пальмами и папоротниками знаменитости. Джошуа заказал огромные блюда хрустящих жареных креветок, свиные ребрышки с обильным количеством мяса и румаки. Рой, которая никогда не пробовала китайских блюд, с большим аппетитом набросилась на изумительно вкусные куриные потроха, завернутые в бекон.
Нолаби, Би-Джей и Алфея (которая провела вечер в семье Уэйсов) обсуждали «Веру». Их возбужденные голоса перекрывали медь оркестра, исполнявшего то «Сладкую Лейлени», то «Военную гавайскую песню».
Мэрилин молчала, гоняя кубик льда в имбирном эле. Ее недавнее оживление прошло, и она выглядела уставшей и печальной.
К их столику подошла девушка в цветастом индонезийском наряде. В руках ее был фотоаппарат.
– Не желаете ли сфотографироваться?
С мрачным видом Джошуа оторвался от третьей рюмки виски.
Однако Нолаби сказала:
– Для девушек это будет хорошая память о сегодняшнем вечере.
Все четверо сгруппировались по одну сторону стола. Рой и Алфея поярче накрасили губы, Би-Джей взбила прическу, а Мэрилин механически изобразила весьма милую улыбку.
Сверкнула вспышка, после чего девушка-фотограф справилась:
– Сколько экземпляров?
– Шесть, – ответил Джошуа. – Каждому по одному.
Когда все вернулись на свои места, Нолаби закурила и выпустила колечко дыма.
– Мэрилин, почему ты не проявляешь ни малейшего любопытства к сюрпризу?
Мэрилин взглянула на Джошуа.
– Мистер Ферно, вы говорили о каких-то своих замыслах.
– Мэрилин, вы, разумеется, знаете, кто такой Арт Гаррисон. – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Арт Гаррисон – основатель и великий белый вождь компании «Магнум пикчерз».
– «Магнум»! – воскликнула Би-Джей. – Это сосисочная фабрика!
– Извини меня, мисс Би-Джей-Всезнайка! Ладно, допускаю, что «Магнум» – не «Метро», не «Фокс» и даже не «Парамаунт», но она котируется наравне с «Коламбией» и много выше «Републики». Дело в том, что Арт Гаррисон – мой приятель, компаньон по покеру. На прошлой неделе я позволил ему выиграть два кона подряд, затем уговорил его сделать кинопробу.
Нолаби кашлянула, Рой ахнула, а Алфея и Би-Джей влюбленно посмотрели на Мэрилин, которая обхватила пустой бокал обеими руками.
– Не надо нервничать, – удивительно мягко сказал Джошуа. – Это все сводится к тому, что Арт отснимет несколько метров пленки с вами и посмотрит, насколько вы фотогеничны.
– Мэрилин, это как раз то, о чем ты мечтала, – сказала Нолаби. – Ты не собираешься поблагодарить мистера Ферно?
– Если судить по тому, что я видел сегодня, – добавил Джошуа, – «Магнум» будет благодарить меня.
– Нет! – прошептала Мэрилин.
– Что? – голос Нолаби пресекся от удивления.
– Я не могу.
Джошуа сказал:
– Уверен, что можете. Я никогда не видел ничего подобного. Да у вас явный талант! Вам нужен лишь агент с большой пробивной силой, который мог бы отстаивать ваши интересы. Леланд Хейуорд мне как брат…
– Я знаю, почему вы это делаете, – повысила голос Мэрилин. – Вы хотите откупиться от меня… Разве не так?
– Мэрилин! – воскликнула Нолаби. – Немедленно извинись!
Джошуа залпом допил новую рюмку. Вытерев пальцем губу, он сказал:
– Да, за мной есть долг… Чертовски большой долг.
– Вина за то, что произошло, лежит целиком на мне, мистер Ферно… Я не желаю видеть мистера Гаррисона.
– Что ты мелешь? – В волнении Нолаби опрокинула бокал. После долгих лет мечтаний, планов, тяжелой работы и лишений она наконец увидела обетованную землю, но во въезде туда ей отказали всего лишь из-за нескольких слов.
– Джошуа, вы видели ее. Скажите ей снова. Если кто-то достоин сниматься, это Мэрилин!
– Я сказала «нет», мама! – У нее заиграли желваки на скулах. – Рой, Алфея, дайте мне выйти… Дайте мне выйти!
Девушки поспешно отодвинулись, и Мэрилин бросилась к двери. За ней последовала Нолаби.
Би-Джей, прочитав рассказы Линка, успела понять, что любовь Мэрилин к ее брату отнюдь не стала прошлым.
– Ты слишком спешишь, папа. Мама права, ты одержим нетерпением. Ну почему ты не дал Мэрилин время прийти в себя?
– Моя щедрость велика и стремительна, – мрачно сказал он. – Вечер окончен, девочки. Уходим отсюда.
Поднялся ветер, за окнами «Тропиков» зашелестели пальмы. В вестибюле Нолаби энергично, но тихим голосом что-то говорила Мэрилин.
Когда появились Джошуа и девушки, Нолаби обратилась к нему:
– Мэрилин хочет кое-что сказать вам.
– Мистер Ферно, – пробормотала Мэрилин, – я сожалею, что повела себя с вами таким образом. Вы предоставляете мне замечательную возможность, и я вам очень благодарна.
– Ваш инстинкт правильно подсказал вам, что нужно отказаться. Киноиндустрия – это настоящий зверинец. Вы должны быть готовы к тому, чтобы пробиваться через все это гов… через эту грязь.
– Я буду много работать, – сказала Мэрилин.
– Я думаю, что этот сюрприз был для нее слишком неожиданным, – сказала Нолаби. – И это возбуждение от пьесы Би-Джей и все такое…
Мэрилин кивнула. Сейчас она была совсем непохожа на жизнерадостную девчонку, которую сыграла в спектакле, а скорее напоминала нежную, легкоранимую героиню Пуччини, и пронзительные глаза Джошуа это увидели.
Они прошли по пандусу и остановились возле тротуара. Здесь, в районе четырехсотого квартала Родео-драйв, незастроенные участки между специализированными магазинами и превращенными в офисы старыми домами смотрелись, как впадины от выпавших зубов. Вверху светился огнями художественный институт Генри Лиззауэра.
Когда подали вместительный «линкольн», из двери с бамбуковой занавеской выбежала девушка-фотограф.
– Мистер Ферно! Мистер Ферно! – закричала она, размахивая пакетом. – Вот ваши фотографии.
13
Арт Гаррисон, энергичный мужчина почти карликового роста, делал вид, что о кино знает все, но управлял компанией скорее по наитию. Он смотрел кинопробу предложенной Джошуа девушки (наверняка одна из милашек этого талантливого тельца) со вполне оправданным кислым выражением лица. Слабо подготовленная дилетантка явно переигрывала, слишком много жестикулировала, обращаясь к невидимой аудитории. Еще не выключили проектор, а подхалимы Гаррисона уже стали отпускать скабрезные остроты по поводу ее игры. Они замолчали, когда их шеф попросил прокрутить кинопробу снова.
Она довольно фотогенична, решил Гаррисон. Отлично сложена. А эти большие, испуганные глаза способны разбередить душу.
Леланд Хейуорд был одним из наиболее влиятельных людей в Голливуде. Его клиент и друг уговорил Леланда стать агентом новенькой. Обычно тот, кого представлял Хейуорд, имел высшие ставки. Но Хейуорд тоже видел кинопробу. Переговоры длились не более пяти минут. Леланд Хейуорд от имени Мэрилин принял все условия компании «Магнум пикчерз».
Через два дня после закрытия школы Беверли Хиллз на летние каникулы Нолаби поставила подпись вместо своей несовершеннолетней дочери под контрактом на семь лет с шестимесячным испытательным сроком. Это была узаконенная в Соединенных Штатах своего рода форма рабства.
Что касается материальной стороны, то Мэрилин почувствовала себя богачкой. В первый год ее зарплата составляла сто пятьдесят долларов в неделю и в три раза превышала зарплату Нолаби, если та не подрабатывала сверхурочно. Но прежде чем начать тратить эти деньги, Мэрилин должна была заплатить десять процентов агенту, внести взносы в Союз киноактеров, в местный бюджет, в Красный Крест и купить облигации военного займа. Ей необходимы были платья – «Магнум» требовала, чтобы ее звезды выглядели на публике эффектно, – и подержанный «шевроле» для поездок в Голливуд.
За те летние месяцы, пока Мэрилин готовилась к новой деятельности, Нолаби активно училась у старшей дочери, как нужно ходить, разговаривать, стоять, сидеть, улыбаться, расчесывать волосы, пользоваться косметикой, позировать при фотографировании и общаться с прессой.
В это лето для Рой началась самостоятельная жизнь. С момента переезда в Беверли Хиллз она коротала жаркие летние дни в одиночестве (Мэрилин летом работала цветочницей).
Сейчас рядом была Алфея.
По утрам негритянка Млисс подвозила ее к дому Уэйсов, и две девушки садились на траву возле гаража и решали, что им в этот день предпринять. Иногда они просто оставались дома в пустой квартире. Они рассматривали журналы Нолаби о кинозвездах, интересуясь подробностями их жизни. Рой выдавливала сок лимона себе на лицо, руки, небольшие округлые груди, топорщившиеся под купальником.
– Оливия де Хавилланд говорит, что лимонный сок очень помогает от веснушек!
Алфея растирала лицо солью с овсянкой, что, по заверению Клодетт Колберт, помогает избавиться от белых угрей. Они мыли волосы клейкой массой из старых обмылков, которая служила Уэйсам шампунем, после чего Рой смачивала волосы уксусом и изо всех сил расчесывала их, пытаясь расправить упрямые завитки. Они часами делали друг другу маникюр, тщательно выдерживая форму полумесяца у основания ногтей. Они помогали друг другу наносить на лицо косметику, выщипывать новым пинцетом брови и даже брить ноги.
Иногда они отправлялись в магазины на Беверли-драйв, где порой едва не сводили с ума продавщиц своей осторожностью и капризами. Чаще всего они ничего не покупали, но иногда не могли устоять перед сережками с подвешенными звездочками, которые еле слышно позвякивали, или перед крупными искусственными цветами для украшения прически а-ля Помпадур.
Хотя за все платила Алфея, это было их общей собственностью, которой они пользовались по очереди.
Иногда девушки садились в переполненный автобус и ехали на пляж, который был популярен среди учащихся школы Беверли Хиллз. Они находили свободное место, расстилали полотенца на горячем, спрессованном песке и загорали в белых купальниках, поворачиваясь через одинаковые промежутки времени, отмеряемые сменой пластинок Фрэнка Синатры в музыкальном автомате. Мимо них проходили ребята из школы, и, когда они шли в воду, одна из подруг спрашивала:
– Ты видела, как Ли Абнер смотрел на тебя?
– Он не смотрел.
– Смотрел, клянусь тебе.
Их дружба была крепкой, словно узел двойного булиня, развязать который можно лишь распустив обе веревки. И в то же время Рой ни разу не побывала у Алфеи дома и никогда не видела ее родителей.
Алфея упоминала о доме, лишь отвечая на прямо поставленный вопрос, причем делала это с явной неохотой. Когда Нолаби спросила, чем занимается ее отец, она отвернулась и процедила сквозь зубы, что он разводит шотландских овчарок. Овчарок! Нолаби спросила ее как-то о негритянке Мелисс (ее чаще называли Млисс), и Алфея пробормотала, что это ее няня.
Скрытность Алфеи иногда задевала Рой. Разве они не были подругами? Алфея должна была доверять ей. Рой иногда пыталась объяснить загадочное поведение подруги тем, что она отпрыск русских эмигрантов, которые относятся к царскому роду.
– Я считаю, что иногда вы должны проводить время и в ее доме, – сказала как-то Нолаби.
– Почему?
– Перестань морщить лоб, иначе у тебя будут морщины. Я не могу сказать ничего плохого про твою подругу, она вполне порядочная девочка, и мне приятно видеть ее у нас. Но разве тебе не кажется странным, что она никогда не приглашает тебя к себе?
– Я не настаиваю на этом, мама. И потом… может, она чего-то стыдится? – Рой, с одной стороны, пыталась заступиться за подругу, но с другой – признавала справедливость слов матери.
– Стыдится? У нее такая милая мама, она училась в школе Уэстлейка, так что семья состоятельная. Что у нее дома может быть такого, чего надо стыдиться?
– Может, ее отец – нацистский шпион, может, у ее матери какая-нибудь нехорошая болезнь… Я не знаю. Нам не хочется развлекаться у нее дома, так что какое это имеет значение?
– Это дело принципа, – сказала Нолаби. Она стала расправлять кайму открытого вечернего платья, в котором Мэрилин должна была появиться в Голливуде: «Магнум» направляла группу молодых актрис, чтобы они развлекали военнослужащих и одновременно делали себе рекламу.
Утром Алфея звонила и сообщала, что выезжает. Рой спускалась вниз и ждала ее. В один из вторников в середине августа, когда небо было в легкой опаловой дымке, Рой расположилась на бордюре тротуара, подстелив под оранжевые шорты журнал.
Когда подъехал «шевроле», Нолаби, которая в этом месяце работала во вторую смену, прямо в кимоно выбежала из дома.
– Здравствуйте! – обратилась она к Млисс. – Я миссис Уэйс, мать Рой. – Маленькие карие глазки ее весело блеснули, рот растянулся в доброжелательной улыбке.
Степенная негритянка улыбнулась ей столь же приветливо.
– Доброе утро, мадам. Я Мелисс Табинсон.
– Вы не будете возражать, если Рой проведет день у вас и, может быть, там перекусит, перед тем как вы привезете ее домой?
– Мама! – закричала Рой. Она видела, как Алфея уставилась вдаль с совершенно несчастным выражением лица.
– Рой, я не смогу приехать домой к ужину. – В этом не было ничего странного: смены у Нолаби менялись. – Я надеюсь, Млисс позаботится, чтобы ты не умерла с голоду.
– Да, конечно, миссис Уэйс.
– Вы из Джорджии, Млисс?
– Да, мадам. И вы, судя по выговору, оттуда же.
– Из Гринуорда.
– Вот как! Моя тетя из Лестера.
Женщины углубились в генеалогию и вскоре выяснили, что дальний родственник Млисс был поваром у Фэрбернов.
– Миссис Уэйс, я привезу Рой к десяти, если вы не возражаете.
– Я буду очень вам благодарна. – Нолаби улыбнулась и стала подниматься по лестнице.
– Почему ты не взяла купальный костюм, Рой? – сказала Алфея сухим, неприветливым тоном. – Мы можем поплавать в нашем бассейне.
Рой переоделась в новые белые шорты и сунула купальник в бумажный пакет. Ее волновала предстоящая встреча с неизвестным, и в то же время она ощущала липкий пот под мышками. Разрубила ли мать наконец этот гордиев узел?
