Текст книги "Будни и праздники"
Автор книги: Юрий Слащинин
Соавторы: Николай Бондаренко,Р. Гришин,Георгий Вогман,Валерий Нечипоренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)
– Но при трудоднях тоже определяется участие в труде?
– Правильно. Вот сейчас мы выполняем одну работу и каждому запишем по трудодню. А если я полдня поработаю – в город, к примеру, потребовалось съездить, – запишут полтрудодня. И так ежедневно. Трудодни накапливаются, каждый ведет им счет. В конце года полученная прибыль делится на сумму всех бригадных трудодней, умножается на свои – вот и сумма твоего заработка. Просто, наглядно, а потому и мобилизует бороться за каждый свой трудовой день. Приблизительно у нас каждый знает, сколько он заработал сегодня. А попробуй подсчитай так же просто заработок при ваших коэффициентах, всевозможных надбавках за классность, за опытность, еще черт знает за что, да еще при авансировании – с ЭВМ не управишься. Так что трудодень и тут выгоднее.
– Так вы на трудоднях?
– Переходим. Сейчас пока некоторая неувязка с администрацией. Кое-кто побаивается, что обвинят в возврате к старому.
– А ты?
– А я убедил бригаду. Рузметову сказал. Он заинтересовался, велел проштудировать опыт по трудодням, накопленный ранее. Изучаю.
В середине дня работу прервали и поехали на полевой стан. Перед обедом полагался душ. Разделись в пристройке. Рабочие топтались на месте, заговорщически поглядывая друг на друга, потом предложили Назару, как гостю, первым войти в душевую. Поняв, что ему приготовлен сюрприз, Назар прикинулся простачком и, шагнув за порожек, наступил на резиновый коврик – тут же из рожка и снизу, и со всех сторон на него хлынули струи воды. Именно этого он и ожидал, но все равно затрепыхался в струях, как птица в сети, чем оправдал ожидание развеселившихся рабочих.
После душа ноги сами понесли его на запах шурпы. Обедали в комнате с затемненными окнами и кондиционером. Назара посадили на почетное место, и на этом кончились восточные церемонии. Касы дымились парком, и все дружно заработали ложками. Вошла повариха с ляганом отварного мяса, подала его Юлдашу и вышла. Юлдаш покрошил мясо ножом, выставил ляган на середину дастархана и принялся доедать шурпу.
– Повариху нанимаете? – поинтересовался Назар.
– Угу…
Потом пили чай. Молчали, прислушивались к тихо звучащей музыке. Парни отодвигались от дастархана, ложились на курпаче, и кое-кто блаженно засыпал. Назар тоже прилег и тут же уснул.
После короткого сна опять вышли в поле. Назар заметил по часам, что отдыхали три часа, как заведено и у них в бригаде, но здесь после отдыха он ощутил прилив сил и бодрости необыкновенный. Обязательно заведем у себя такой же порядок, решил он.
И снова засыпка удобрений, разговоры.
– Ты извини за молчание за столом, – сказал Юлдаш.
– Я понял: ритуал.
– Ни в коем случае. Просто разговоры и смех взбадривают, долго не уснешь.
– Душ тоже бодрит.
– Горячий расслабляет. А потом горячий обед – опять расслабление, и короткий сон. В санатории так научил врач. Сделали – понравилось ребятам. А производительность – сам видишь! Трудодень работает!
Это было приглашение к продолжению начатого до обеда разговора, но Назара интересовало много других вопросов.
8
Зина пребывала в ожидании каких-то волнующих событий. Мать следила за ней и, все понимая, вздыхала тайком. Степан Матвеевич не понимал тревоги жены.
– Чего дергаешься? Заговорит о замужестве – отдадим.
– За кого?
– Дело молодое – договорятся. А к свадьбе, пожалуй, надо готовиться. Бычка у Салимова куплю. Говорил он сегодня, что продаст одного.
Сама Зина ждала чего-то, что поможет ей понять себя, разобраться в своих чувствах. Неделю назад Бекташ объявил ей, что до начала уборочной они должны пожениться, и на другой день уехал в Тюмень продавать чеснок, чтобы набрать денег на свадьбу.
А Назару она давно простила оплошность. Совсем не сердилась на него. Но что же он не подходит?
В этот день на обед она приехала с поля раньше обычного, помылась под душем и, прогретая горячей водой, в легком платье остывала на скамье, привалясь к стволу. С поливавшихся полей веяло прохладой. За кустами гранатов слышалось, как готовила обед у летней печки мать. Зина собралась пойти помочь ей, но почувствовала на себе чей-то взгляд. Оглянулась и увидела Назара. Он стоял на тропке и не решался подойти. Зина улыбнулась, и неуверенность в его глазах исчезла. Он подошел к ней и сел рядом.
– Воду на вторую карту дали? – спросил он.
Она кивнула. И Назар растерялся, не зная, о чем говорить. Все заранее заготовленные варианты объяснения в любви вылетели из головы, и он снова заговорил о работе.
– А я арык продлил – чтоб третью карту поливать.
– Я видела. Ты опять с Джахангиром поругался?
– Получилось так…
– Ты не ругайся с ним… пока…
– Почему?
– Ну… Так надо… Я сон видела. А сны иногда сбываются. Даже в газете писали, что по снам болезни узнают. У меня вырезка есть, могу дать почитать.
– Дай. А что ты видела?
– Неважно, – уклонилась Зина от ответа. – В общем, ты поберегись его.
– Я сам против него иду. Обидно будет, если не поддержат.
– А кто поддержать должен?
– Все. И ты тоже.
– Да я же не знаю ничего. Это вы с отцом все шепчетесь.
– Надо, чтоб убрали его. Сняли с завотделением. Не захочет он работать по-новому и нам не даст.
– По-новому, как мы?
– Как мы, только лучше еще надо, – вздохнул Назар, вспомнив бригаду Юлдаша. – А у нас не получается лучше. Я не пойму, почему? Ведь вначале все дружно взялись, а вот опять стали, как под принудиловкой. Помнишь, ветер был? Иссушил ростки. Их бы полить скорей, а Урун на базар просится: отпусти и все тут! Бекташ уехал… без спроса.
– Ему жениться надо, – сказала она как бы между прочим и испытующе поглядела ему в глаза. Назар выдержал этот взгляд и сказал твердо:
– Мне – тоже. Зин, я тогда не так сказал… Все перепуталось.
– Я поняла.
– Я тоже понял. Дурак я был, да?
– Что ты понял? – заволновалась Зина.
– Понял, что ты тревожилась за меня.
– Придумал тоже! – зарделась она и отвела глаза в сторону.
– А я поверил, – заявил Назар, теперь уже смело глядя ей в глаза. – Когда ругался с Джахангиром, то специально уступил ему – и ты пожалела меня: мол, что поделаешь. А когда пошел в разнос – он слово, а я два, – ты встревожилась.
– Да потому что не переспоришь его, а бригаде навредишь, – нахмурилась Зина. – Посмотри-ка, смелый какой стал!
Разговор их опять мог не завершиться, потому что сквозь кусты увидели подъехавших на «Жигулях» Джахангира и Бекташа.
– Зин, а мы поженимся?
– Я другого люблю, – сказала она и почувствовала, что затрепетала при виде Бекташа.
– Не любишь… Не любишь! Ведь не видишь его во сне?! Не тревожишься?! Нет?! – почти кричал Назар.
– Вон он приехал с Джахангиром, – кивнула она на кусты. – Ты хочешь выгнать его из бригады?
– Это решит совет бригады, – поднялся Назар, услышав ненавистный голос Бекташа. Посмотрел ей в глаза и добавил: – И ты будешь решать.
– А ты не решай. И не деритесь опять, а то бинтовать здесь нечем, – усмехнулась она и, видя, что Бекташ направился к ним, метнулась за кусты, обошла их с другой стороны, чтобы не сталкиваться с ним.
Бекташ подошел к Назару, сверля его насмешливо-презрительным взглядом. Он был в новом костюме из вельвета в мелкий рубчик, в модных туфлях на высокой подошве, в руке крутил, держа за дужку, блестящие и, наверное, дорогие очки.
– Привет, бригадир, – сказал Бекташ, закрывая глаза темными очками, по Назар успел заметить, как покосился он в сторону кустов, за которые ускользнула Зина. Не подавая руки, он всем своим вызывающим видом говорил, что пришел сюда вовсе не приветствовать. – Вижу, ты времени не теряешь. Оформляешься, не отходя от кассы.
– Привет, – ответил Назар с такой же насмешкой. Поднялся со скамьи и встал напротив него. – О кассе – это ты о себе намекаешь? Из Тюмени пришла телеграмма, что задержали тебя за спекуляцию чесноком.
– За продажу! А не за спекуляцию. Разницу уловил? Так и дыши. А теперь я тебя буду спрашивать. Ты когда отстанешь от нес? Учти, в этих делах ты мне не начальник. Моя она! Я с ней первый начал…
– Первый – это, конечно, очень важно! – сыронизировал Назар. – Зина тут не в счет.
– А что? – выжидательно уставился на него Бекташ, и в его глазах притаился злой огонек.
– А то, что может она не тебя, первого, выбрать, а кого-нибудь второго.
– Тогда я тебе шею сверну, – кинулся на Назара Бекташ.
– Убери руку!
И вдруг между ними, раздвигая и расталкивая их по сторонам, поднялась фигура Шалдаева.
– Вы что?! Одурели?! А ну?!
– А чего он лезет… – пыхтел Бекташ.
– Без очереди, – добавил Назар.
– Какая очередь? – не понял Шалдаев, продолжая держать парней по разные от себя стороны.
– Жениться на Зине, – объяснил Назар. – Он первый занял, а я чтоб – за ним.
– Расходитесь! А то обоих женю по шеям! Иди, Назар, там Джахангир тебя зовет.
Назар послушно ушел, поправляя рубашку. Степан Матвеевич повернулся к Бекташу:
– А ты чего разошелся, франт?! Ишь разрядился! Сейчас судить тебя будем, понял?!
– Как это – судить?
– Натурально. Соберутся все – узнаешь.
Больше Степан Матвеевич ничего не сказал, ушел вслед за Назаром, а Бекташ подошел к Зине, она под навесом толкла в ступке соль. Зина оглядела его и улыбнулась.
– Здравствуй! Ты отца послала! – спросил Бекташ.
– Здравствуй. Я.
– Напрасно. Я бы ему дал! – хорохорился Бекташ. В новом костюме он был красив и знал это. – А они, правда, судить хотят?
– Правда.
– За что?
– За то, что уехал.
– Так мне же жениться надо. Знаешь, сколько денег потребуется! У нас на свадьбе весь совхоз будет гулять. А я еще машину хочу тебе купить, – бросил он как бы между прочим. И сдернул очки – посмотреть, как она отреагировала. – У нас в кишлаке еще никто из женщин не водит машину, ты первой будешь. Красиво?
Из душевой потянулись под навес мужчины. Урун Палванов, увидев Бекташа, обнял его:
– Вернулся? Наконец! Успешно съездил?
– Здорово, Урун-ака, – заулыбался Бекташ. – Привет, Вали! О, Талип!
Варвара Ивановна и Степан Матвеевич принесли кастрюлю борща. Пока все сосредоточенно ели, сверкая ложками, Бекташ с горделивой улыбкой рассказывал о своей поездке.
– В милицию забрали. Спекулянт, говорят. Откуда у тебя столько чеснока? У кого скупил? А зачем мне скупать, смеюсь? У нас – юг, не ваши болота. С одного гектара берем по сто тонн, а у меня только с двух грядок.
– Вот молодец! – восхитился Урун. – Бекташ долго слов не ищет.
– Не верят. Акт стали писать, чтоб забрать чеснок в коопторг. Тут я разозлился, говорю: что, у вас Советской власти нет?! Правительство законы издает, чтоб мы развивали подсобные хозяйства, а вы тут… Как попер на них – отпустили.
– А мы, думаю, спуску тебе не дадим! – отодвинул пустую тарелку Степан Матвеевич. Он закурил, откинул ладонью чубчик и посмотрел на Бекташа ясными голубыми глазами. – Обижайся или нет, только как же это получается? Земли взяли по верхней мерке, чтоб нагрузка на каждого была выше головы, а ты бросил все и уехал. Кто за тебя должен работать? Мы вот с Бабаяровым? Или они? – Он указал на братьев, хмуро сидевших за опустевшими тарелками. – Им бы к детям малым пойти, женам помогать, так нет, надо еще за тебя отработать. Молодым нашим, – посмотрел он в сторону Зины и стоявших за ее спиной Ойдин и Шарафат, – тоже хочется погулять, в кино сходить или еще там куда, а не могут, твою норму надо делать, и трясутся дотемна на тракторах. Когда болезнь – ладно, тут никто не застрахован. А ты ведь вон какой у нас богатырь. Значит, попросту плюнул на нас, раз уехал.
– Зачем вы так говорите? – нахмурил брови Бекташ, и глаза его наполнились детской обидой.
– Вы, мол, дураки, вкалывайте тут на жаре да в пыли, – продолжал обличать Шалдаев, – а я за прилавком постою. Там, конечно, полегче.
– И прибыльней, – заметил Вали.
– Словом, я предлагаю вывести тебя из бригады.
– Как это… вывести? – возмутился Бекташ. Он встал из-за стола, заговорил громко, кидая призывные взгляды на Джахангира, разговаривающего поодаль с Назаром. Джахангир прислушался, подошел к навесу, и Бекташ опять перешел на жалостливый тон. – За что выгонять? Все всегда ездили. Я съездил – пусть другие едут.
– Не поедут, – сказал Бабаяров-старший. – Если совесть есть, не поедут.
– Какая совесть? При чем тут совесть? Разве я забрался в карман к кому-нибудь?
– Почему уехал, да еще без разрешения бригадира? – спросил Талип.
– А ты не знаешь? Мне жениться надо, – сказал Бекташ и посмотрел на Зину, как бы призывая ее в свидетели. Зина вспылила:
– Чтобы жену посылать на базар вместо себя на беленьких «Жигулях»?
Бекташ не ожидал такого отпора, растерянно смотрел на нее, но она не поднимала на него глаз. Бабаяров откашлялся и прервал неловкую паузу:
– Голосуем. Кто за то, чтобы вывести Бекташа из бригады?
– Э-э, зачем так спешить? – удивленно пожал плечами Джахангир, обвел всех ласковым, примиряющим взглядом. – Куда торопиться? Разобраться надо. Сами знаете, какие отношения у Бекташа с бригадиром, не мог он к нему обратиться, не верил, что отпустит, потому отпросился у меня. Я разрешил съездить, пока вы тут поливом занимались.
– А какое имели право? – вспылил Назар.
– Имел! Как вышестоящий руководитель, – погасил его холодным взглядом Джахангир и, взяв себя в руки, кинул властно: – А вот какое ты имел право создавать в бригаде такую обстановку, что с тобой не хотят разговаривать люди? – И вновь заговорил вкрадчиво, обращаясь ко всей бригаде: – А потом, товарищи, Бекташ прав. Надо вывозить на базар излишки продуктов. Партией взят курс на развитие личных подсобных хозяйств, и мы должны помогать государству кормить город. А у нас, у некоторых, пусто на подворье. У Уруна хорошо – двор, как корзина с добром. И правильно. Вырастил лишнее – отвези на базар, пусть люди покупают и благодарят нас за труд.
– Видела я в Кустанае, как благодарят, – сказала Зина. – Женщины берут детям виноград, в кошельке копаются, а глаза поднять на продавца стыдятся.
– Почему?
– А потому, что цены кусаются.
– Базар есть базар, – опять попытался примирить их Джахангир. – Мало товара, потому и дорого, будет много – станет дешево. Вот и давайте выращивать побольше, чтобы жизнь на селе стала легче.
– Станет легче, когда больше будет на общественных полях, а не на личных грядках, – сказала Зина.
– Противопоставлять не надо. Все наше, народное, продовольственный фонд страны, а мы – участники решения продовольственной программы, – сказал Джахангир. Что и говорить, человек подкован.
– Бригадир, мне тоже на базар надо! – сказал Урун, и его тут же поддержал Бекташ:
– А что? Пусть едут сейчас Урун и Талип, а потом – Вали и еще кто хочет. Кто поедет?
Бригада молчала. Все смотрели на Назара и ждали его слова. Он понял по их взглядам, что многие согласились с Джахангиром и готовы принять предложение Бекташа и только ждут его слова.
– Разъедемся с мешками по базарам и превратим бригаду из безнарядно-хозрасчетной в торгово-спекулянтскую. Вот куда нас толкают некоторые, – выразительно посмотрел он на Джахангира. – Свернуть с пути нас хотят, разве не видите?
– Это я спекулянт?! – рванулся Бекташ. – Ко мне цепляешься?!
– Нет, – осадил его Джахангир. – Он выше нацелился.
– Товарищи! – заговорил Назар с заметным волнением. – Мы собрались в такую бригаду, чтобы зарабатывать на совхозном поле. Не надо нам дергаться, мы здесь получим свое сполна.
– Совместить же можно, – сказал Урун.
– Нельзя совместить! Выгадаете на базаре, тут потеряете.
– А если и там и тут потеряем? Нет, мне так нельзя, – сказал Урун, мотая головой, и обратился к Джахангиру: – Тогда ты отпусти, Джахангир-ака, я без базара не могу.
– Почему вы ко мне обращаетесь? – вроде бы упрекал, но в то же время поощряюще улыбался Джахангир. – Бригадира пока не сняли. Продумайте с ним очередность – чтоб не страдало дело, и поезжайте.
– А я с таким бригадиром не хочу больше работать, – заявил Бекташ, презрительно и брезгливо поглядывая на растерявшегося Назара. Бекташ решил добить его: – Выгнать хотел?! А я сам уйду! Все мы уйдем от тебя! Джахангир, переводи завтра в семнадцатую.
– И я с вами, ребята, – сказал Урун, поднимаясь из-за стола и переходя на сторону, где стояли Джахангир и Бекташ. – Ненадежно здесь получается…
И тут заговорил Джахангир, словно спасал бригаду:
– Товарищи, товарищи! Бригаду разваливать?! Я, конечно, доложу о настроениях в бригаде и потребую соответствующих корректив, но это не снимает с вас ответственности. Взяли поле – дайте урожай. Так что никто никого не выгонит и никто никуда не уйдет. Меня не интересует, как вы там работаете, нарядно или безнарядно, но урожай чтобы был не меньше прошлогоднего. Ясно?! А бригадиру выношу выговор за создание в бригаде нервозной обстановки.
– Вы же отпустили Бекташа, – сказал Назар, – значит, и выговор положен вам.
– Не остри, Санаев. В таких обстоятельствах порядочные люди пишут заявления об уходе по собственному желанию.
– Спасибо за подсказку, – благодарно улыбнулся Назар, поняв, что победил, и от сознания этой маленькой победы почувствовал прилив сил и внутреннего спокойствия, так необходимых для борьбы. А она будет продолжаться, это он понимал. – Обязательно напишу… новый договор. Неправилен тот, по которому работаем, каждый день в этом убеждаюсь. Надо так его составить, чтобы выгоднее было на полях работать, а не на базарах торговать.
После бригадного собрания Зина почувствовала, что в ее жизни что-то сломалось. Вместо розового тумана в душе появились тревожная напряженность и неудовлетворенность всем, и прежде всего – собой. Она избегала Назара, не могла выносить Бекташа, ходила поникшая, задумчивая. Плакала без причины.
А Варвара Ивановна донимала дочь:
– Чего опять как в воду опущенная? Ходишь и света белого не видишь.
Варвара Ивановна села за стол, качая головой. Вот ведь как с ними, с детками! Были маленькими, хотела, чтоб выросли скорей, думала, легче будет. А выросли – и новые заботы поднялись. И вообще, все-то здесь складывается не так, как надо.
– Ма-ать! – заглянул в гостиную Степан Матвеевич. – Одна, что ли? Я голодный, как волк. Собери что-нибудь, – сказал он и вышел умыться.
Варвара Ивановна поднялась было, но снова села, что-то обдумывая. Выходило все нескладно, оттого на сердце становилось беспокойно.
Вернулся Степан Матвеевич, сел за стол и с удивлением посмотрел на жену: на столе пусто. Она сокрушенно покачала головой и объявила:
– Ой, Степа, чует мое сердце, недоброе будет. Уехать нам надо, Степа. Переберемся в другой совхоз, там другие парни будут, может, получше этих найдутся.
– Из-за парней совхозы менять будем?
– Будем, Степа.
– Ну, а поесть ты мне дашь?
– Сейчас принесу. В общем, уезжать нам надо. Бог с ним, с большим заработком, мы лучше где поменьше, зато потише. Слышал, что говорят? Джахангир на Назара жалобу написал, чтоб сняли его с бригадирства.
– Ну и что?
– А то, что снимут. Родни у него полсовхоза, и в каждом городе родня такая – ого! Сказал: или я, или он! Только где это видано, чтоб начальника снимали ради подчиненного. Выгонят Назара, тогда и тебе достанется, опять станешь стонать, что прогорел. Поехали, Степа, от греха подальше. Чего нам тут жалеть? Чего ради в бучу встревать? Порядки не переделаешь. Да и с какой стати их переделывать простым людям?
– Простым и надо переделывать.
– Чего еще задумал?
– Поесть! Битый час твержу – никак не добьюсь.
– Господи, да сейчас принесу. – Варвара Ивановна поднялась и пошла было на кухню, но, глянув в окно, увидела свернувших к их дому празднично одетых Джахангира и Уруна Палванова. – Вроде… к нам! Неужели случилось что-то?
– Кто идет? Что случилось?
– Не придет Джахангир ни с того ни с сего… Встречай.
Степан Матвеевич тоже удивился приходу гостей, но встретил их приветливо и по-восточному многословно, с расспросами о здоровье, о жизни. Провел их в зал, усадил за стол и скомандовал жене собрать, что надо. Варвара Ивановна засуетилась, выставила из серванта чайный сервиз, сладости, хотела бежать на кухню, но ее задержали величаво-торжественные слова Джахангира.
– Степан Матвеевич, Варвара Ивановна! Вы живете в нашем совхозе два года и, наверное, останетесь здесь навсегда. Мы вас оценили и полюбили, а один наш джигит даже жить не может без вашей дочери и прислал нас к вам, чтобы решить его судьбу.
– Сваты, что ли? – спросил Шалдаев. – От Бекташа?
– Сваты. Только теперь не сватают: молодежь сама все решает.
Шалдаев глянул на жену: а ты что говорила? Варвара Ивановна пожала плечами: вот так, мол, такая у нас дочь.
– Степан Матвеевич, – продолжал Джахангир, – весь кишлак уже год говорит об их свадьбе. Дочка у вас хорошая. Скромная девушка. Строгая. А наш Бекташ тоже парень неплохой. Да вы сами знаете.
– Работящий, – согласилась Варвара Ивановна.
– А хозяйственный какой! – добавил Джахангир.
– На машину скопил, – заметил Урун и поерзал на стуле, косясь на пустые чашки сервиза, выставленного на стол.
– И перспективный! – поднял Джахангир палец. – Прирожденный бригадир. Все умеет! И достанет чего хочешь, и уладит, и купит, и продаст.
– Продаст – это точно, – кивнул Степан Матвеевич. – А вы, значит, родственники его?
– Мы все теперь будем родственники, – улыбнулся Джахангир. Красивое породистое лицо его светилось гордостью и снисхождением: он великодушно прощал своего недруга, забывал прежние обиды и ждал того же от Шалдаева. – У нас, Степан Матвеевич, родня – сила! Помочь надо, каждый по горсти принесет – гора будет. А вам тоже надо здесь хорошо жить. Дом есть – усадьбу надо богатую. Чтоб корова, овцы, индюки…
– А кормов-то где взять? – подала голос Варвара Ивановна, благодарно сверкая завеселевшими глазами.
Джахангир повел рукой, словно бросил к ее ногам все, что ей требовалось.
– Разве это проблема, Варвара Ивановна? На селе живем! Все будет! И огород надо расширить. Сколько у вас? Двадцать соток? Это на целине-то! Добавим! Да в любом месте сей бахчевые, чеснок – все, что хочешь, – было бы желание.
– Все это ладно, – прервал его Шалдаев. – А с невестой как быть? Ее надо послушать.
– А чего ее слушать? – отмахнулся Джахангир. – Ее Бекташ слушал. Объяснились, договорились. Теперь нам надо договориться, лепешку разломить.
– Какую лепешку?
– А у вас нет разве? – взглянул Джахангир на стол, на хозяйку. Варвара Ивановна спохватилась, ужаснулась, увидев, что и чай еще не подала.
– Ой, да что ж это я! Сама пеку, сейчас я… Горяченькие еще. Вы уж извините. Так говорили красиво!
– Лепешку разломили, – объяснил Джахангир, – значит, по-нашему, договорились о свадьбе. Чтоб в этот дом больше никто не сватался.
– Погоди! – остановил жену Шалдаев. – Как же это получается, сломаем лепешку, и все?!
– А что еще надо? – искренне удивился Джахангир.
– Зина дома? Зови, – сказал Степан Матвеевич. Варвара Ивановна поспешно ушла, а Джахангир стал приглядываться к хозяину.
– Степан Матвеевич, что-то вы… вроде как не хотите…
– Что вы, Джахангир Холматович! Как могу не хотеть, если дочь решила. Просто честь по чести надо. И вас уважить. Говорите же, родней станем.
Помалкивавший Урун решил, что может сгладить образовавшуюся неловкость, и, улыбаясь во все широкое прокаленное солнцем лицо, заметил:
– Степан Матвеевич говорит всегда: крепкими будем, как кулак, никакой шайтан нас не свернет.
Зина предстала перед гостями растерянная. Поздоровалась и взглянула на отца, ожидая разъяснений.
– Вот пришли сваты, – сказал хмуро Степан Матвеевич. Крепился, но все же не сдержал обиды. – Говорят, что вы уже договорились с Бекташем, а мы, значит, в последнюю очередь узнаем. Ну, спасибо, дочка, уважила…
– Папа, ты чего?
– Я – ничего. Если правда согласна – будем лепешку ломать.
– Какую лепешку?
– Да вон… – кивнул он на мать, выносившую из кухни стопку лепешек. – Хоть все разом.
– Это так говорится: лепешку сломали, – объяснил осмелевший Урун, – значит, договорились о свадьбе.
– Чтоб не сватался больше никто, – подчеркнул Шалдаев.
Зина поняла. Гордо подняла голову и выбежала из комнаты.
– Ну, вот видите, – с облегчением развел руками Шалдаев. – Не получится родства.
– Степан Матвеевич, она же девчонка, – втолковывал Джахангир. – Застеснялась. А мы люди взрослые, должны разъяснить, подсказать, направить.
Распахнулась дверь, вошла Зина с тыквой в руках, молча подошла к столу и положила тыкву рядом с лепешками. Так же молча вышла из комнаты. Джахангир смотрел на тыкву, не понимая.
– Что это?
– Тыква, – сказал Степан Матвеевич как можно спокойнее.
– Вижу, что тыква. Зачем она?
– Вам. Чтоб знали, что вам дали отказ. Тоже обычай. Не будет свадьбы.
Джахангир осознал позорный смысл подношения и покраснел. Урун пустился в объяснения:
– Как же так, Степан Матвеевич! Бекташ сказал, что давно они договорились. Потому и послал нас. Что ему сказать?
– А вот… – кивнул Шалдаев на тыкву, – отнесите это ему.
– Чтоб все видели? – сказал Джахангир, поднимаясь.
– В тряпку завернем.
– Пусть сам заберет, – повернулся Джахангир и вышел из дома, не прощаясь. За ним вразвалку плелся Урун и все недоумевал:
– Как же так, а?
Когда сваты ушли, Шалдаев засмеялся.
– Вот так Зинка! А ты-то, ты-то обрадовалась! Ах, как захотелось богатой родни! И лепешки-то им горяченькие, и закрутилась, и заулыбалась.
– Гуляла она с ним… Думала, любит.
– Про корову да индюков ты думала!
– А что, по-твоему, всю жизнь ни кола, ни двора своего не иметь – это лучше? Вот и думала я…
– А зачем ему надо, чтоб мы корову купили? Не знаешь? А ты подумай. Об этом очень даже стоит подумать!
– Не знаю.
– А ты все же посоображай. Триста совхозных коров голодают: вечно кормов не хватает, хоть силосуют для них и прессуют. А двести личных коров без всяких пастбищ и кукурузных полей кормятся. Чем?
– Достают где-то… Косят по обочинам.
– Это где же столько обочин?
– Ну, я не знаю.
– А он – знает! Заведешь корову – к нему пойдешь на поклон. Дайте кормов, пожалуйста. И он тебе даст! Три шкуры снимет да еще благодетелем останется. А как же, помог! Выручил! И ты его – благодари. И помалкивай.
– Если так все пошло, не даст он нам житья. Уедем давай, Степа.
– Только сначала поедим.
Но поесть Степану Матвеевичу опять не пришлось. Ворвался Бекташ, заметался по комнате.
– Зина!
– Нет ее. Тыкву можешь забрать, – сказал Шалдаев.
– За что? – стонал Бекташ. – Мы же договорились, что до уборочной… Варвара Ивановна, вы же знаете.
– Ничего я теперь не знаю, – отвернулась Варвара Ивановна.
– Да нет… Я же машину ей куплю, чтоб ездила… И она хочет… Да любит она меня, Степан Матвеевич!
– Есть будешь? – спросил Шалдаев.
– Чего? – не понял Бекташ.
– Да вот… дадут мне что-нибудь, наконец! – повысил голос Степан Матвеевич, и Варвара Ивановна побежала на кухню.
– Степан Матвеевич, помогите! – умолял Бекташ.
– Ты, парень, голову не теряй. Нет так нет – не судьба, значит.
– Из-за Назара все! Из-за дурацкой его безнарядки! Я же знаю, он никто был… Вот он был… – постучал кулаком по столу Бекташ. – А тут стал интересным, новые слова стал говорить. Повторяет чужое, как попугай.
– Еще и делает. Не заметил?
Шалдаев достал из серванта графинчик с настойкой.
– Давай выпьем для аппетита. А то у меня с утра его нет.
– А вон еще гости идут, – кивнула Варвара Ивановна на распахнутую дверь.
Вошла Зина, воинственно настроенная и возбужденная, и за ней тихо и робко ступал Назар.
– Здравствуйте, – отвесил Назар общий поклон, приложив руку к сердцу.
– Здравствуй, – кивнул Степан Матвеевич и предложил садиться за стол. – Прошу.
– И ты здесь, – заметила Бекташа Зина. – А я тебе отправила подарок.
– Зина, мне надо с тобой поговорить.
– Нам больше не о чем говорить. Уходи!
Зина резко отвернулась от Бекташа и пошла к столу. Обиженно глядя на отца и мать, объявила:
– Вы хотели скорей выдать меня замуж…
– Чего придумала, – махнула рукой Варвара Ивановна.
– Дальше! – приказал Шалдаев.
– Он тоже хочет скорей жениться на мне, – Зина взглянула на смущенно топтавшегося Назара. – Я согласна.
– Мы в пятницу распишемся, – сказал Назар. – И комсомольскую свадьбу…
– У-убью! – заревел Бекташ и, метнувшись к столу, подхватил за торчащую кочерыжку тыкву, вознес ее над головой, но тыква упала, расколовшись. Бекташ выскочил из комнаты.
Зина и Назар молчали. Варвара Ивановна с трудом пришла в себя и подумала: что же дальше-то делать? С новой родней о свадьбе сговариваться?
– Что ж ты молчишь, отец? – толкнула она мужа в спину, и он повернулся к ней, проговорил, ломая лепешки:
– Ло-ма-ю… Все ешьте!
