Текст книги "Будни и праздники"
Автор книги: Юрий Слащинин
Соавторы: Николай Бондаренко,Р. Гришин,Георгий Вогман,Валерий Нечипоренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)
VII
Александр Иванович Самусенко, временно исполняющий обязанности начальника участка, пришел на работу задолго до восьми. Он невысокий, рыжий, голова запрокинута, как у драчливого петуха, а движения порывистые, как у пассажира, опаздывающего на поезд.
Самусенко осмотрел двор, заглянул в кузницу, гараж, мастерские, потом открыл кабинет и опустился в кресло.
Бездельники! С какими людьми приходится работать! Вчера отлучился на полдня, так, наверняка, никто палец о палец не ударил. Могилов с Сумароковым, конечно же, торчали в пивной, сварщик Авторучкин мастерил калитки на продажу, а остальные слонялись из угла в угол. Как малые дети! Пока не накажешь примерно – не поймут. А наказывать надо. Надо!
Он посмотрел на часы. Три минуты девятого. Пора. Вышел из кабинета во двор.
В дальнем углу напротив гаража – между двух длинных скамеек была вкопана в землю столитровая металлическая бочка без верха. Это место считалось курилкой. Сейчас здесь собралось человек двадцать, и до Самусенко доносились шутки, смех, восклицания.
При его появлении смех смолк. Люди поднимались со скамеек, бросали в бочку окурки.
– Здравствуйте, Александр Иванович!
– Приветствуем!
– Доброго здоровьичка!
Самусенко, не отвечая на приветствия, спросил резко, отрывисто:
– Почему не работаем?
– Перекуриваем, – ответил кто-то.
– Что значит – «перекуриваем»?! После чего это вы перекуриваете?! Во сколько начало рабочего дня? Прокидин! Я тебя спрашиваю.
Прокидин, маленький, востроглазый мужичок с красным лицом, прогнусавил:
– Да мы наверстаем, Александр Иванович!
– Знаю, как вы наверстаете. Наработаете на копейку, а драть горло будете на рубль, – он еще сильнее запрокинул голову. – Ну! Сколько раз повторять? Кончай перекур!
Люди разбрелись по двору, одни бурча и ругаясь, другие посмеиваясь.
– Деды! Эй, деды! – кричал Самусенко через минуту. – Ну-ка, подите сюда!
Приблизились три деда: дед Шаблюк, дед Вознюк и дед Нурпеисов. Хотя их и прозвали дедами, но едва ли старшему из них исполнилось шестьдесят. Числились они разнорабочими, то есть выполняли на участке всю «черную» работу: грузили, разгружали машины, убирали территорию, наводили порядок на складе. Старшим у них был дед Нурпеисов, сожженный солнцем и ветром каракалпак с черными тонкими усиками на выразительном лице, в неизменной соломенной шляпе и клетчатой рубахе.
Уперев руки в бока, Самусенко ждал, пока деды подойдут ближе:
– Почему бокс не строится? А?
– Цементу нету.
– Могилову говорили?
– Говорили…
– А он?
– Да он, – замялся дед Нурпеисов, – сказал, что бокс может потерпеть.
– Ах, так!?
Но Самусенко уже не слушал дедов. Он увидел, что к конторе подходят Могилов и Сумароков. Набычившись, он двинулся к ним.
– Измогилов! Айда в кабинет! А ты, Васильич, погоди здесь немного.
Могилов – глава семейства из одиннадцати человек – был сухой, как щепка. На голове у него красовалась соломенная шляпа неопределенной формы и возраста. Он щурил большие печальные глаза, тер мясистый нос.
– Здравствуйте, Александр Иванович! Как здоровье?
– Ты мне брось свои штучки! Почему бокс не строишь? Почему цемент не достал!?
– Александр Иванович! Да я с углем провозился Все до грамма получил, можете проверить!
– Ты мне голову не морочь углем. Я тебя про цемент спрашиваю. Понял, ты, раззява!
– Александр Иванович! Я вас прошу!
– Тише, тише! Ишь, какой нервный!
– Я вас прошу меня никогда так не называть! – голос Могилова дрожал, из глаз, казалось, вот-вот брызнут слёзы.
– Раззява ты и есть!
Тот хлопнул несильным кулачком по столу:
– Я человек! Понятно? Человек! Я работаю на совесть. И если вы еще когда-нибудь…
– Ты чего кричишь?! – завопил на всю контору Самусенко – Я тебя про цемент спрашиваю, а не про твою совесть. Можешь оставить ее при себе.
– Вы, Александр Иванович, бесчувственный, вы – ненормальный, вы – злой, вы… – всхлипывающий Могилов выскочил из кабинета, оставив на столе тоненькую серую папку.
Самусенко ринулся следом за ним:
– Измогилов! Вернись! Немедленно вернись!
Но тот уже запрыгнул в свой кабинет и заперся с внутренней стороны на ключ. Самусенко забарабанил в дверь костлявым кулаком:
– Измогилов! Если через час цемента не будет, лучше не показывайся мне на глаза.
Потом выглянул во двор:
– Васильич, зайди.
Вошел Сумароков. Был он одного с начальником роста, но гораздо шире в плечах. На губах усмешка, черные бездонные глаза смотрят с вызовом, словно говорят: «Я тебе не Измогилов. Попробуй только повысить на меня голос, а тем более назвать как-нибудь не по-хорошему Я тебя так припечатаю к этому креслу, что до вечера не отскребешься. А попрекать меня нечего. Я не мальчик и сам знаю, когда и что мне делать. А подчиняться тебе – мне чертовски неприятно, ты и сам знаешь это. К тому же у нас с тобой и должности одинаковые, и оклады. Прорабы!»
– Так что там с бензовозом, Васильич?
– Да ничего особенного, Иваныч. Сломался.
– И надолго?
– Думаю, дней на десять.
– Что-нибудь серьезное?
– Дефицитные запчасти.
– А что с талонами на бензин?
– Нету талонов.
– А ведь были.
– Шоферы все сожрали.
– Так быстро?
– Ха!
– Ну, и что делать?
– Не знаю. Думай. Ты же – начальник. – В глазах Сумарокова промелькнуло злорадство.
– Тогда так – чтобы через час был бензин.
– Давай червонец – будет, – насмешливо улыбнулся Сумароков.
– А это видал?! – Самусенко показал ему кукиш.
– Что же мне – из своего кармана платить?
– Механик, – презрительно сощурился Самусенко. – Слесаришко ты, а не механик.
В большей степени Сумарокова оскорбить было нельзя. Он побелел и, тяжело дыша, обошел стол.
– Повтори, – тихо сказал он.
Самусенко понял, что переборщил, и взвизгнул:
– Уйди! Немедленно выйди во двор! Слышишь! – и схватился за телефонную трубку.
– Ах, ты, червяк! – закричал тут и Сумароков. – Чуть что – за трубку хватаешься! На испуг берешь?!
– Уйди, говорю!
– Червяк! Раздавлю!
В этот момент в контору вошли Борис и Дмитрий. При их появлении спорщики умолкли.
– Обсуждаете производственные проблемы? – не без иронии спросил Кайтанов. И добавил: – Не нужно споров, сейчас все уладится. Прежде всего знакомьтесь! Это наш новый прораб – Дмитрий Денисович Папышев. Прошу любить и жаловать.
Пока шел обмен рукопожатиями, Кайтанов уверенно уселся в кресло и даже поерзал в нем, словно проверяя его прочность.
– Так, – подытожил он с заметной жесткостью, глядя на Самусенко: – Опоровоз стоит, бокс не строится, Малявка слоняется по двору. В чем дело?
– Борис Аркадьевич! – взмолился Самусенко. – Не могу я с ними. Сил никаких нету…
– Ладно, объяснишь потом, – кивнул Кайтанов, но тут же многозначительно предупредил: – Разговор у нас с тобой будет особый. А пока… – он вытащил из кармана пачку талонов, перетянутых черной резинкой, и бросил ее через стол Сумарокову: – Опоровоз загрузить немедленно. А вечером доложишь, что бензовоз на ходу. Ясно? Все! Иди. Ты мне пока не нужен.
Сумароков хотел было что-то возразить, но только крякнул и, взяв талоны, вышел.
Кайтанов повернулся к Самусенко:
– Позови-ка мне Измогилова, а потом пусть Малявка зайдет.
Тем временем Дмитрий суммировал свои первые впечатления об участке.
Это был типичный участок средней руки. Во дворе стояло несколько вагончиков, возвышались два деревянных склада из почерневших досок. Между складами штабелями сложены ящики, черепица, здесь же бочки и трубы. По другую сторону примостилось с полдюжины мастерских. В дальнем углу – несколько раскуроченных механизмов – «гробы», сразу же определил Дмитрий. У забора куча угля, на ней спит чумазая собака, черная то ли по масти, то ли от тесного «контакта» с углем.
Контора представляла из себя небольшой одноэтажный домик. Штукатурка местами обвалилась, проглядывал бледно-желтый кирпич. Спланирован домик был нелепо – едва ли не половину площади занимал коридор, в который выходило несколько дверей, одна из них вела в кабинет начальника участка.
Кабинет – маленькая комнатушка, куда каким-то чудом втиснули два небольших стола, три стула и металлический сейф. Столы стояли буквой «Т». Вдоль стен, выкрашенных желтой и синей масляной краской, едва протиснешься. На окнах висят тяжелые синие шторы, отчего комнатка кажется еще меньше. На стене – графики, один из них – самый длинный – озаглавлен «ВЛ 220 кв Рыбхоз – Райцентр». Лишь несколько кружков и квадратиков обведены красным карандашом, что означает выполнение. На столе аккуратно разложены карандаши, ручки, стопки бумаги. Какой-то блокнот раскрыт посередине. Дмитрию бросилась в глаза надпись «Что сделать сегодня?», однако дата была трехдневной давности – видимо, Кайтанов давал таким образом Самусенко задание перед отъездом.
Осторожно вошел Могилов.
Кайтанов поднялся навстречу ему.
– Здравствуй, Илья Зотович! Как дом, семья, дети? Все нормально? Это главное. Спасибо, у меня тоже. Будет большая просьба: бери машину, грузчиков, мешки и – на бетонзавод. Я позвоню, цемент они дадут.
Могилов, готовившийся, видимо, к взбучке, прижал руку к сердцу:
– Мы сейчас, Борис Аркадьевич. Мигом. Минута – и цемент будет здесь.
Едва он вышел, в кабинет ввалился верзила, метров двух ростом и весом не менее шести пудов.
– Знакомьтесь, – кивнул Кайтанов Дмитрию. – Это наш бригадир. Вернее, ваш бригадир. Малявка, Федор Лукьянович. Будете работать вместе.
Дмитрий пожал Малявке руку. Рука у того широкая, теплая. Манеры спокойные, уверенные. Глаза хитрющие-хитрющие, а над ними мохнатые, кустистые брови. Стоило Малявке на миг призадуматься, как брови тут же оживали, сходились у переносицы, придавая лицу грозное выражение.
Между тем Кайтанов заговорил, и в голосе его звучала спокойная ирония:
– Рассказывайте, как дела, Федор Лукьянович. Сколько опор поставили за эти дни?
Гигант замялся:
– Я, Борис Аркадьевич, прихворнул, решил отлежаться. Вот сегодня вышел.
– Понятно. Больничный есть?
– Толкую же, Борис Аркадьевич! Отлежаться решил. Больничный бы мне любой врач дал. Сразу на неделю. Я свой организм знаю. А чего мне неделю дурака валять дома? Думаю – отлежусь лучше пару деньков и – на трассу.
Кайтанов посмотрел на него сурово:
– Выходит, Федор Лукьянович, бросил ты бригаду?
– Там же мастер есть!
– Мастер! – Кайтанов едва не выругался, но сдержал себя. – Ладно. Вот тебе лист бумаги, сядь у Сумарокова и пиши объяснительную.
– Борис Аркадьевич! – воскликнул верзила, вкладывая в это восклицание недоумение и обиду честного человека, заподозренного во лжи. Брови его опять сошлись у переносицы, а кончик горбатого длинного носа задрожал.
– Торговаться не будем. Не на базаре. Напиши объяснительную и езжай с новым прорабом на трассу. Да смотри не вздумай в конце месяца поставить себе эти два дня в табель.
– Эх, нету все-таки справедливости… – сокрушенно выдохнул Малявка и тяжело протопал из кабинета.
– Лучший мой бригадир, – сказал Кайтанов Дмитрию, когда дверь за Малявкой закрылась. – Умеет людей в руках держать. Причем мягкой лапой. Авторитетный мужик. Только душа слишком широкая. Чуть ослабь контроль, так и норовит гульнуть. Ну, ничего, этот наверстает. Ты, кстати, дни поставь ему в табель полностью. Но себя сразу с ним твердо держи. Без церемоний.
– Не волнуйся, еще ни под чью дудку не плясал.
– Лады!
Кайтанов открыл сейф, достал из него пухлую синюю папку и бережно погладил ее ладонью.
– У меня такой порядок. Если кто провинился – особо не распекаю. Но обязательно заставляю написать объяснительную. – Он похлопал рукой по папке. – Считай весь участок здесь. Любого могу в любой момент по статье вышвырнуть. – Он поднял папку и посмотрел на нее с особым чувством. – Раза два уже покушались на нее, да не тут-то было… – На его лице появилась мечтательная улыбка. – А какие тут перлы есть! Прямо для «Крокодила»! Вот, послушай. Беру наугад. Так… «От сварщика Авторучкина». – Он посмотрел на Дмитрия и подмигнул:
«Я, сварщик, Авторучкин, Игнат. Вчера был выпившим потому. Что справлял день рождения. В чем и подписываюсь. Авторучкин. 15 мая».
Кайтанов усмехнулся:
– Думал, наверное, на простофилю напал. Тут же беру у него паспорт, день рождения – в октябре. Ах, так! Пиши еще одну объяснительную, почему солгал… А это… От слесаря Кошкодерова…
«Утром взял полбанки белого. Показалось мало. Добавил красного. После чего очнулся вечером в Сухом Парке. В чем и подписываюсь. Обязуюсь впредь так не поступать». Грамотно излагает, а? А вот от нашего богатыря Измогилова.
«Я пил утром чай из пиалы, в которой раньше была водка. Потому утром немножко пахло». Охотно верю. Ему и одной капли вполне достаточно…
Дверь открылась, на пороге стоял Малявка.
– Вот написал, – буркнул он.
– Давай до кучи.
Дмитрий поднялся из-за стола:
– Пойдемте, Федор Лукьянович.
Кайтанов бросил вслед:
– Раскручивайте там колесо. Женечку сразу же на ковер. Будем его увольнять. А ты, Дмитрий Денисович, приезжай, когда сочтешь нужным.
Со смешанным чувством выходил Дмитрий из кабинета. Ему и самому приходилось брать у подчиненных объяснительные, иногда с боем, иногда эти объяснительные решали судьбу человека. Но он всегда считал это сволочным занятием, и уж во всяком случае не гордился этим.
VIII
Дмитрий и Малявка вышли из ворот участка и направились к грузовой станции. Бригадир объяснил, что это совсем рядом. Справа тянулись сплошные заборы, слева – стволы Сухого Парка. Затем свернули. Далеко впереди показалась грузовая станция – с кранами, подъездными путями, штабелями грузов.
Малявка жалостливо повторял все то, что Дмитрий слышал в кабинете. Мол, всегда почему-то так получается – хочешь сделать как лучше, а оно вылезает тебе боком. Вот он решил отлежаться пару деньков дома чтобы, значит, быстрее выбраться на трассу. За два то дня все как рукой снимет. Ему бы сесть в опоровоз и тихонько поехать на трассу и все было бы отлично. А он решил как лучше – пришел на участок. А теперь Борис Аркадьевич на него косится. Как будто он, Малявка, старый линейщик, получил какую-то выгоду от этих двух дней! Нету все-таки справедливости! Но теперь – все! Шабаш! Вот пусть только чуть поднимется температура или заболит живот – сразу же пойдет в поликлинику и будет столько болеть, сколько положено. Все! Теперь он ученый!
Говоря так, Малявка свирепо сопел носом, искоса поглядывал на Дмитрия. Видя, однако, что новый прораб никак не реагирует на его жалобы, старый монтажный волк сменил тактику.
Еще раз шмыгнув носом, он заговорил совершенно иным тоном:
– А вы, командир, из каких мест будете? После института к нам или еще где работали? – спрашивал он ненавязчиво, дружелюбным тоном, словно бы из чистого любопытства, строил предложения с выбором, мягко, смотрел на Дмитрия наивными очами и хмыкал после его ответов.
Пока дошли до станции, он задал, наверное, с сотню вопросов.
Но Дмитрий не торопился откровенничать и отвечал с недомолвками, а то и с юмором. Понимай, мол, как хочешь. Сам он Малявку расспросами не донимал, а только полюбопытствовал:
– Дорога на Рыбхоз хорошая?
– Нормальная.
В одном из углов разгрузочной площадки были сложены на деревянных прокладках железобетонные стволы. Рядом стоял опоровоз – машина с площадкой и специальным прицепом для перевозки длинномерных грузов. Дмитрий улыбнулся, вспомнив вдруг, как впервые услыхав слово «опоровоз», воспринял его как «паровоз», и потом недоумевал, каким же образом «паровоз» может вывозить грузы в местность, где нет железных дорог?
Возле опоровоза стоял маленький с розовой лысинкой шофер по фамилии Сидоров.
Первая опора уже покоилась на машине.
Малявка пришел на помощь. Работал он неторопливо, но сноровисто, уверенно, как и всякий профессионал. В считанные минуты погрузили вторую опору.
Потом потяжелевшая машина катила по широким райцентровским улицам. Малявка демонстративно смотрел вперед и сопел.
Не успели выехать из Райцентра, как это сопение перешло в храп. Малявка спал, уткнувшись курчавой, тяжелой, как двухпудовая гиря, головой Дмитрию в плечо. Дмитрий несколько раз толкнул его, тот замурлыкал, забубнил во сне, выпрямился, но храпеть не перестал.
Дорога была сделана наспех и покрыта самым дешевым асфальтом, с пятнами, гребешками и проплешинами, но машина, отягощенная двумя пятитонными опорами, бежала без резких толчков. Из выжженной бурой степи вползал в кабину знойный воздух. Меж колючками сновали такие же бурые суслики, настороженно поглядывая на машину. Два раза дорогу перебегали зайцы, потом на дальний бугор выбежала лисица.
– А зверье здесь, видать, непуганое, – сказал Дмитрий.
– Кто же его напугает?! – отвечал Сидоров. – Эти твари раньше видели человека раз в десять лет. Жрали да плодились. В Рыбхозе в камышах – ужас, что делается! Кабаны так и шныряют. А птицы сколько! Только все – охоте теперь конец.
– Что так?
– Охотничков много появилось. Глядишь, всю дичь за год перебьют. Теперь начнут следить за этим делом.
Впереди показались нефтяные вышки, чуть дальше – розовые домики и молодые деревца вокруг них.
– Шодлик, поселок нефтяников, – пояснил Сидоров. – А полтора года назад была голая степь.
Перед самым Шодликом Малявка ожил. Глаза у него заблестели, мясистый нос работал, как трактор на подъеме.
– Командир, – спросил он, наконец, – вы как, микстуру употребляете?
– Какую микстуру? – не понял Дмитрий.
– В смысле пивком побаловаться или вином, – и Малявка отчаянно подмигнул.
В это время опоровоз поравнялся со строением, украшенным вывеской «Ошхона – столовая». Сквозь широкие окна проглядывался буфет с батареей бутылок. Дмитрий понял.
– Дорогой Федор Лукьянович, ничто так не вредит здоровью, как алкоголь. Особенно после болезни.
Малявка нахмурил брови, но настаивать не решился.
За Шодликом потянулась та же однообразная степь. Кабина раскалилась, мотор, казалось, взорвется от перегрева. Но вот степные колючки стали зеленее, воздух посвежел. Вдали показались рощицы, блеснула синева озер. Дорога пересекала полноводный канал.
– Ну, вот, – зевнул Малявка, – ехали-ехали, к речке приехали. Мост переехали – дальше поехали. Командир, видите на горизонте синие точки? Это наши вагончики. А всю эту степь нам еще предстоит пропахать в обратном направлении.
IX
Три синих вагончика стояли бессистемно на самой окраине поселка под вековыми чинарами. У умывальника плескался стройный мускулистый парень в красных плавках. Он мельком глянул на машину и опять принялся растирать мокрое тело, покрякивая от удовольствия. Несколько брызг попали Дмитрию на руку – вода была ледяной.
– Эй, Жора! – крикнул Малявка. – Опять закаляешься? Смотри, застудишь себе кой-чего.
Тот повернул к ним красивую голову с черными смелыми и вместе озорными глазами.
– А нам, бывшим солдатам-строителям, ничего не страшно. Мы простуды не боимся. Верно? – и подмигнул Дмитрию.
– Шофер нашей бригадной машины, – пояснил Малявка. – Вообще-то он Хайтбай, но мы зовем его Жорой.
По самодельной колченогой лестнице поднялись в вагончик. Бригадир, втянув в себя воздух, прошептал, как заговорщик:
– Обед варится.
Они зашли в одну из половинок вагончика. За столом сидели двое: белоголовый крепыш и некто в кожаной, несмотря на жару, куртке.
– Кого привез с собой, Лукьяныч?
– Нового командира. Дмитрия Денисовича Папышева. Прошу любить и жаловать. Сам он бывший офицер и любит, чтобы во всем был военный порядок.
Монтажники поднялись из-за стола.
Белоголовый крепыш – славянская душа и такая же славянская физиономия – до боли пожал Дмитрию руку.
– Василий, Плотников. Очень приятно.
– Колька, – представился второй. Было ему далеко за сорок; лицо худощавое, безразличное, но маленькие глазки смотрели колюче.
– Николай… – поправил Дмитрий, – а по отчеству?
– Зови просто Колькой.
И он опять уселся за стол спиной к Дмитрию.
Малявка потянул прораба за рукав:
– А вот наши мальчишки.
В дверях стояли двое парнишечек. Одни из них, Саня, здорово походил на Василия, только волосы у него были рыжеватыми, а все щеки в веснушках. Другой – Рустам – тонкий, стройный, изящный, с правильными чертами лица, горящими глазами и пышной прической, походил на девушку.
«Мальчишка» – это словечко с доброжелательным оттенком иронии бытует у строителей для обозначения самых младших членов бригады. Впрочем, суть не в возрасте. «Мальчишка» – это ученик: сбегай, подан, принеси. И он бегает, подает, приносит, но вместе с тем набирается опыта, ума-разума и, пройдя жесткую школу ученичества, становится мастером своего дела. Дмитрий доброжелательно посмотрел на красивого парня. Тот улыбнулся.
Появился еще один монтажник. Одно из тех лиц, которые называют незапоминающимися. Неловко улыбаясь, он пожал Дмитрию руку.
– Виктор. Бульдозерист. Ага. А вы, значит, наш новый мастер? Из Ташкента? Какие там новости, в мехколонне, ага?
Казалось, что он сначала открывает рот, потом думает, какое слово произнести, и лишь затем уже говорит. Повторять словечко «ага» было, видимо, его привычкой. «Ага» он произносил врастяжечку, словно стараясь за то время, пока звучит междометие, обдумать мысль.
«А этот… ершистый… – думал Дмитрий поглядывая на Кольку. – Посмотрим, каков ты в работе, Колька!» – много раз уже Дмитрий убеждался, что первые впечатления самые верные, и все же, поскольку существовали и исключения из этого правила, старался не составлять мнения о человеке преждевременно. Вот и сейчас он заставлял себя подавить зарождавшееся чувство неприязни к линейщику в кожаной куртке.
Парни принесли посуду, хлеб. Виктор внес дымящуюся кастрюлю. На обед была гречневая каша с тушенкой.
– Так! Все в сборе? – Малявка покрутил головой. – А где Палтус с Алтаем? Про Женю я уже не спрашиваю.
– Подались в ту степь, – ухмыльнулся Колька.
– Начнем без них.
– Интересно, – проговорил Дмитрий, помешивая густую кашу. – Живете в Рыбхозе, а без рыбы. Как так? – он посмотрел на Малявку.
– Близок локоток, да не укусишь, – вздохнул тот. – Тут вокруг рыбки ходят этакие сердитые мужички с ружьишками за плечами. Ездили мы к ним как-то, хотели по-хорошему договориться; только они в ответ: у нас, мол, своих браконьеров хватает, зачем нам чужие. И выперли.
– Я не о том. Нельзя ли договориться официально? Через директора, например. Не пробовали?
– Не успели еще. Мы же здесь недавно. Еще не обжились. Еще не знаем, есть ли тут хорошие невесты.
Кашу запивали чаем из огромных алюминиевых кружек. Все время, пока обедали, под окнами повизгивала собака. Василий поднялся, переложил остатки пищи в одну миску и вышел из-за стола.
– Надо же и Морду накормить.
– Морду, – хмыкнул Виктор. – Небось, за дверью сейчас сам все слопаешь, ага, – это был намек на хороший аппетит Васи.
После обеда закурили, откинувшись на спинки диванов, блаженно улыбаясь.
– Вот, говорят, есть мехколонны, – начал Колька, – в которых заботятся о рабочем человеке. Там на участках и телевизоры есть, и холодильники, и баньки. Да и людям дают хорошо заработать, – он в упор посмотрел на Дмитрия прищуренными глазами-буравчиками, словно бросая ему вызов. Но в глубине глаз было нервное мерцание.
– Есть такие колонны, – спокойно ответил Дмитрий. – Хотя бы наша. Кстати, на участке я видел холодильник.
– Так у конторских же его не заберешь. Не отдадут.
– А где ЗИЛ-Москва?
– ЗИЛ-Москва! У нашего начальника дома стоит. А мы тут должны теплую воду глотать.
– Без света сидим.
– Друзья, – сказал им Дмитрий. – Я у вас человек новый, где стоят ваши холодильники и телевизоры, пока не знаю. Может быть, их разместили не там, где вам хотелось бы. Но такие вещи надо, наверное, решать на профсоюзном собрании, а?
Они опять заговорили наперебой:
– Ну!
– Да мы забыли, что это такое.
– У нас собрания бывают раз в год.
– Даже раз в пятилетку.
– Да и то скомкают, все о плане да о плане, а поговорить по душам времени не остается.
– Потребуйте, чтобы собрания проводили чаще. Как положено. Ведь кто-то из вас, наверняка, входит в местком?
Наступила тишина, потом Саня сказал:
– Потребуешь тут, а тебе потом наряды срежут.
– Ишь, какой пугливый! – усмехнулся Дмитрий.
Воцарилось напряженное молчание. Словно полоса отчуждения пролегла между прорабом и рабочими.
Дмитрий заговорил как можно рассудительнее, понимая, что сейчас во многом решается, какие отношения установятся у него с бригадой.
– Многое, действительно, зависит от руководства. И тут я обещаю разобраться. Но кое-чего зависит только от нас самих. Полы, ребята, у вас, по-моему, очень давно не мылись. Возле вагончиков беспорядок. А ведь это наш дом. Предлагаю так – прямо с сегодняшнего дня взяться за дело. В армии все служили? Порядок должен быть? Верно говорю? – он кивнул Жоре. – Теперь насчет бани. – Тут он повернулся к Кольке. – Что, Кайтанов нам ее должен сделать? Или Самусенко? Неужели у нас у самих не хватит сил поднять две бочки на перекладину и приварить к каждой кусок трубы? А насчет работы – увидим. Во всяком случае нарядов я еще никогда никому не резал. – Он поднялся. – Ну, что, Федор Лукьянович, поедем разгружать опоры, заодно покажете мне трассу.
Когда они оказались наедине, Дмитрий спросил:
– Чем, собственно, бригада сегодня занимается?
– Планы у нас, командир, такие. Первым делом перекурим, – Малявка куражился, но было заметно, что он смущен. – Потом тачки смажем. Одним словом, будем настраиваться на завтрашний день.
– Да, но почему бригада сегодня бездельничает?
Малявка вздохнул:
– Начало месяца, командир. Надо людям настроиться. Ничего, не серчайте. Мы наверстаем.
