Текст книги "Будни и праздники"

Автор книги: Юрий Слащинин

Соавторы: Николай Бондаренко,Р. Гришин,Георгий Вогман,Валерий Нечипоренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

XXXVI

Кайтанов был прав, скучать на посту начальника участка не приходилось. То и дело с объектов приезжали автомашины с заявками. В одном месте барахлила техника, в другом кончились материалы, в третьем – позарез нуждались в кране… Дмитрий, хорошо знакомый только с рыбхозовской трассой, крутился, как белка в колесе.

Его деятельность совершенно не поддавалась планированию. Разве угадаешь, с чем придется столкнуться в следующую секунду? Однажды из Кегейли вернулся шофер, у которого отобрали права за то, что он проехал по улице, где запрещено грузовое движение. А как иначе выбросишь фундаменты на трассу? Дорога-то только одна. Пришлось ехать в ГАИ и просить, умолять, доказывать. То вдруг появился с понурой головой бригадир с объекта в Чимбае и начал нудно рассказывать, как они поставили опору, а потом вспомнили, что она должна быть с подставкой. Теперь им срочно нужен второй кран, чтобы опустить ее. Потом позвонили из райисполкома – оказалось, мехколонновский экскаватор порвал телефонный кабель… И так далее, и тому подобное. На трассу к Малявке Дмитрий больше так и не сумел вырваться. Единственное, что ему оставалось – расспрашивать шоферов, занятых на вывозке. Судя по всему, дела у Малявки шли неплохо.

Рабочая неделя заканчивалась, был, помнится, четверг, обеденный перерыв. Пообедав в расположенной поблизости столовой бетонного завода, Дмитрий просматривал в кабинете свежие газеты, воспользовавшись небольшой паузой. Правда, свежими газеты можно было назвать условно – они попадали в Райцентр с опозданием, как минимум, на сутки.

В коридоре послышались стремительные шаги, дверь резко распахнулась. В кабинет вошел Чумаров – лицо злое, глаза красные.

– Сидишь, мастер, прохлаждаешься?! А того не знаешь, что Самусенко вот-вот начнет распродавать вагон леса.

– Какой вагон? – изумился Дмитрий.

– Ну как же? На станцию утром прибыл вагон с досками. Доски – первый сорт. Лично проверял.

– Ерунда! – отрезал Дмитрий. – О поступлении вагона мне обязательно сообщили бы со станции. Не было никакого вагона! И накладных не было!

– Рассказывай! – со злостью воскликнул Чумаров. – Я ведь говорил – не такие они дураки, и кое-чему научились за два года.

Он низко склонился над столом, вонзившись в Дмитрия взглядом.

– Тут все бумажные хитрости. Такая бухгалтерия, что черт ногу сломает. А на деле клиенты забирают лес прямо из вагона.

– Вот что! – Дмитрий резко поднялся из-за стола. – Поехали на станцию! На месте разберемся.

XXXVII

Вагон с лесом стоял под разгрузкой. Несколько рабочих укладывали доски на автомашину с прицепом. За их действиями, задрав голову, наблюдал Самусенко.

Чувствуя, как в груди закипает ярость, Дмитрий прямиком направился к прорабу. Сбоку большими шагами поспешал Чума.

– Александр Иванович! – негромко, но раздельно позвал Дмитрий, подойдя почти вплотную к Самусенко. – Что здесь происходит? Чей это вагон?

Самусенко обернулся, выпучил глаза. Вид у него был чрезвычайно растерянный.

– А… Дмитрий Денисович… Вы как… здесь оказались? – вопреки обыкновению говорить скороговоркой, он еле выдавил из себя эти слова.

– Потрудитесь объяснить, что это за вагон, – Дмитрий чувствовал, что от нервного напряжения губы его начали подрагивать.

В руке у Самусенко была накладная. Дмитрий выхватил ее. Вагон адресовался амударьинскому участку мехколонны.

– Почему не сообщили мне о прибытии вагона? – Дмитрий смотрел прямо в глаза Самусенко.

Лицо у того побелело.

– Я звонил – вас не было.

– Когда звонили?

– Утром.

– Неправда, утром я не отлучался с участка.

– Телефон, наверное, барахлил. Вы же знаете наши телефоны…

– Ты лучше спроси у него, почему доски грузят на чужую машину, – дернул Дмитрия за локоть Чума.

Самусенко совсем растерялся.

– День добрый, – послышался сбоку подчеркнуто спокойный голос. Все обернулись на него. К вагону подходил Некрицкий – в безукоризненно отглаженном костюме, белоснежной сорочке, до блеска начищенных туфлях. Его седеющие волосы аккуратно зачесаны. Глаза невозмутимые, лицо – медальное. – Проходил мимо, вижу коллеги решают какой-то сложный вопрос. Не могу ли быть чем-либо полезен? – он слегка склонил голову.

– Это наш новый прораб, – прошептал Некрицкому Самусенко.

– Я прекрасно знаю Дмитрия Денисовича, – Некрицкий любезно кивнул Дмитрию.

– Простите, но мы обсуждаем внутренние дела участка. Вполне обойдемся без посторонней помощи, – ответил Дмитрий, полагая, что Некрицкий сейчас же уйдет.

– Простите великодушно и вы меня, но, подходя, я невольно услышал ваш вопрос, который, как мне показалось, вверг в некоторое замешательство уважаемого Александра Ивановича, – в голосе Некрицкого мелькнули ироничные нотки. Плавным жестом он поднес сигарету ко рту, не спеша затянулся, опять плавно опустил руку и продолжал: – Думается, я смогу удовлетворить ваш интерес. Дело в том, что из уважения к Борису Аркадьевичу наш главк иногда помогает участку транспортом и людьми. Кроме того, особо ценные грузы разрешено хранить на нашем складе. Так надежнее.

– Значит, это ваша машина? – вылез вперед Чума, указывая на грузовик, загруженный почти до верха.

– Я ведь объяснил, дорогой товарищ.

Чума большими шагами прошел к автомобилю и с силой хлопнул рукой по дверце:

– А почему же здесь эмблема «Райторга»?

«Молодец, Чума! – подумал Дмитрий. – А я и внимания не обратил».

Некрицкий снова плавно поднял руку с сигаретой. В глазах его мелькнул такой же азартный огонек, как и при игре втемную.

– Это проще пареной репы, – снисходительно ответил он. – Райторг направил машину на сегодня в распоряжение главка. За прошлые услуги. А мы в свою очередь выделили участку именно эту машину. Так обычно и делается. Зачем же жечь свой бензин, – и он снова любезно склонил голову.

– Спасибо, что все так понятно разъяснили, – с досадой отвечал Дмитрий. – Но пользоваться чужим складом мы не будем. – Он посмотрел на Самусенко. – Доски возить на участок. Накладная остается у меня. После разгрузки вместе проверим кубатуру еще раз, – кивнув на прощание Некрицкому, он направился к конторе грузовой станции.

За барьером сидела полная пожилая женщина.

– Почему не сообщили на участок о прибытии вагона? – спросил у нее Дмитрий.

– Делать мне, что ли, нечего?! – недовольно отозвалась та. – Ваш Самусенко уже два дня тут пасется. Если затянул с разгрузкой – сами разбирайтесь. А я ни при чем – Самусенку про вагон информировала вовремя. За всегда так было.

На крыльце Дмитрия поджидал Чума. Вид у него был пасмурный.

– Эх, мастер, поторопились мы с тобой, – вздохнул он. – нам бы дать им вывезти эту машину, да тут же сообщить куда следует. Взяли бы голубчиков горяченькими.. А тут… Видал, как он ужом выкрутился. Этот франт – Некрицкий и Кайтанов – первые друзья. А Самусенко у них вроде шестерки. Кидают ему объедки со стола, он и доволен.

Дмитрий молчал. Потом пронзительно посмотрел на Чуму:

– Хочешь вернуться на участок?

– Понимаю… Я-то могу. Да не возьмет меня Кайтанов.

– Я тебя возьму.

Чума уставился на него своими цыганскими глазами:

– Возьмешь, а потом уедешь?

– С чего ты взял?! – рассердился Дмитрий. – Зову, значит – не уеду.

Вскоре на участок прибыла первая машина с досками. Самусенко бегал, суетился, давал рабочим «цэ-у» и все это преувеличенно громким голосом, с постоянной оглядкой на Дмитрия.

Дмитрий повернулся и прошел в кабинет. Надо заполнять документацию на Рыбхозовскую трассу. Пока есть время.

Не успел он усесться за стол, как в кабинет тихонько проскользнул Могилов.

– Дима, хотите, я скажу дедам, чтобы они перетянули доски колючей проволокой? Ни одна не пропадет, – он захихикал. – Вот Самусенко уедет вечером, а мы их перетянем. Придет он завтра утром, ох, и удивится же! – Илья потирал ладони от удовольствия.

– После решим, – отозвался Дмитрий.

Вошел Сумароков. Сел на стул и, довольный, расхохотался:

– Ну Самуся, ну Самуся! Аж позеленел весь! С этими досками! Он-то думал, что так и будет крутиться… Ничего, пусть зеленеет… – Потом с гордостью сообщил: – Оба бульдозера на ходу, можно вывозить на трассу.

– Молодец, Николай.

Тот деланно закашлялся.

– Да чего там! Хочу сегодня еще трактор запустить. Ладно пойду.

XXXVIII

Ранним утром в кабинете раздался телефонный звонок. Дмитрий снял трубку.

– Борис? Вернулся?

Вместо предполагаемых пяти-шести дней тот был в отъезде меньше трех суток.

– Пришлось вернуться, – с жестким ударением произнес Кайтанов. – Ты вот что: разгони людей и приходи ко мне. Скажем, к десяти. Надо поговорить.

– К тебе я не приду, – спокойно ответил Дмитрий.

Долгая пауза.

– Хорошо, – отозвался, наконец, Кайтанов. – Тогда приду я. Жди в десять у себя в общежитии.

Дверь была открыта. Дмитрий шагнул в комнату. За столом сидели Кайтанов и… Наташа. Перед Борисом стояла опустошенная на треть бутылка коньяка, две пиалы.

– Рюмок даже не имеешь, – пробурчал Кайтанов вместо приветствия, – приходится пить из пиалы. Коньяк – из пиалы, – и он фыркнул.

Дмитрий тоже не стал здороваться, – ни с Борисом, ни с Наташей, которая смотрела на него едва ли не с ненавистью.

Кайтанов налил в обе пиалы, одну подвинул Дмитрию.

– Хлебни для бодрости.

Дмитрий подошел к столу, кивнул в сторону Наташи:

– Пусть она выйдет.

Тот повернулся к своей подруге:

– Дорогая, подожди в коридоре. Мы недолго.

Наташа молча встала и, громко стуча каблуками, покинула комнату.

Борис выпил и крякнул.

– В общем, так, – сказал он. – Я рассчитывал, мы с тобой будем вместе. Но по некоторым приметам вижу – альянс не получился. Словом, бери бумагу, ручку, я подпишу заявление прямо сейчас. Возвращайся в Ташкент – на лоно цивилизации. А мы уж тут – в глуши – как-нибудь сами…

Дмитрий машинально вертел в руках спичечный коробок.

– Поначалу, – сказал он, поднимая на Кайтанова глаза, – я действительно решил уехать из Райцентра. Но потом понял – так нельзя.

– Ах, нельзя! – с иронией повторил Кайтанов.

– Да, нельзя, – упрямо, с жесткостью продолжал Дмитрий. – Потому что уйти должен ты.

Глаза Бориса сузились.

– Что за чушь! – воскликнул он. – Почему я должен уйти? Не из-за тех ли уголков?

– Если хочешь и дальше мне лгать, то делай это по крайней мере не так примитивно. Мне известно, что уголки предполагалось сменять на ворованную рыбу.

Кайтанов усмехнулся.

– Рыбы в Рыбхозе все равно разворовывают порядочно. Тонной больше, тонной меньше – какая разница? Эта рыба должна была пойти в качестве подарка разным людям, от которых зависит наше снабжение, в том числе запчастями. Я тебе не лгал. Просто выпустил промежуточные звенья. В конечном итоге рыба менялась на запчасти.

– А на что менялся вагон леса? Тоже на запчасти? На вагон запчастей?

Кайтанов насмешливо фыркнул, отпил еще глоток.

– Я мог бы тебе сказать, что понятия не имею, о каком вагоне идет речь. И ты не смог бы возразить. Но… – он резко отодвинул в сторону бутылку, – я плевать хотел на всякие штучки! Да – рассчитывал продать лес! Да – за деньги! Ну и что же? С помощью живых денег я держу в руках участок, мгновенно решаю все проблемы. И – заметь, никто не в накладе. Ну был бы на моем месте бесхитростный дурачок, вроде Жени… Что осталось бы от участка?

– В прошлый раз – на трассе – я не знал, как ответить тебе, – заговорил Дмитрий. – Но теперь знаю. Вся разница в том, что тебе беспорядок выгоден. На первый взгляд ты во многом прав. И вроде бы – нашел эффективный способ борьбы с нашими неурядицами. Но ты и палец о палец не ударишь, чтобы сломать этот беспорядок. Вслух ты будешь его ругать, а в душе радоваться, что он пока еще существует. Вот тебе первая правда.

– Есть и вторая?

– Есть. Для тебя забота о благе – это удобная ширма. Не более. Львиная часть доходов шла в карманы – твои и твоих сообщников. Именно для этого ты добровольно вызвался ехать в Райцентр. Но комбинировать и одновременно вести дела становилось все труднее. Тебе нужен был неглупый и послушный исполнитель, который взял бы на себя техническое руководство участком. Вот тогда бы у тебя были по-настоящему развязаны руки. Правда, я не пойму, зачем ты сделал ставку именно на меня.

– Чушь собачья! – с угрозой выдохнул Кайтанов. – Ничего подобного доказать ты не можешь!

– Могу, – резко парировал Дмитрий. – Все накладные, акты на списание хранятся в мехколонновской бухгалтерии. Сопоставить полученное с действительными затратами – хлопотливое, но вполне реальное дело. Что разница получится солидная – не сомневаюсь. А главное – люди, на чьих глазах ты комбинировал. Уверен, что они не будут молчать.

– Ах, вот ты что задумал! Рабочих на меня натравливать! – Кайтанов поднялся из-за стола.

Дмитрий тоже встал.

– Даю тебе хороший шанс. Лети к Умарову и сам все расскажи. Да поторопись, Наташа уже заждалась.

Кайтанов медленно пошел к выходу.

– Это мы еще посмотрим, кто кому будет давать шанс, – крикнул он с порога.

Оставшись один, Дмитрий разжал кулак: коробка спичек была смята.

XXXIX

На дворе – поздний вечер. Шумит голыми ветвями Сухой Парк. Как всегда к ночи из степи дует сильный ветер.

Дмитрий сидит за столом. Перед ним книга, вот уже два часа раскрытая на одной и той же странице, и пепельница, полная окурков.

В дверь негромко постучали.

– Да, – отозвался Дмитрий.

Вошла Наташа.

– Можно?

Дмитрий быстро поднялся, привел себя в порядок – поправил волосы, застегнул рубашку.

– Проходи.

Она села на стул и закурила, загадочно глядя на Дмитрия широко распахнутыми чайными глазами.

В комнате горела неяркая настольная лампа, и Дмитрий направился было к выключателю, чтобы зажечь верхний свет.

– Не надо, – тихо попросила она.

Он повиновался.

В сумерках ее лицо и фигура казались особенно красивыми. Но Дмитрий вдруг ясно понял, что не испытывает к ней ни малейшего влечения.

Наташа курила, закинув ногу на ногу и продолжая смотреть на него.

– Да, я тебя понимаю, – наконец проговорила она, по-прежнему не сводя с него глаз.

Он вдруг заметил, что взгляд у нее полуприщуренный, почти как у Кайтанова.

– Я тебя понимаю, – повторила она. – Ты зол на Бориса из-за меня. Хочешь отыграться. Тем более подвернулся случай.

– С Борисом у нас конфликт на сугубо производственной почве, – сдержанно возразил он. – Вернее сказать, на нравственно-производственной. Ты тут абсолютно ни при чем.

Похоже, она почувствовала себя уязвленной.

– Ты все такой же. Такой же недалекий мальчишка. Тебе наконец-то повезло, жизнь свела тебя с настоящим человеком, у которого можно кое-чему научиться. А ты вместо этого держишься за пустые принципы.

– Это твой-то Борис – настоящий человек? – вскипая, спросил Дмитрий.

В ее глазах вспыхнуло пламя.

– Он – хозяин жизни. Это, если хочешь знать, тоже талант, тоже – от бога.

– У тебя жадность к тряпкам, видимо, тоже от бога.

– Тряпки… – она наклонилась к нему всем корпусом. Чувственные губы сложились в презрительную усмешку. – Бедный мальчик, – прошептала она. – Ты что же это вообразил? Что стоит тебе где-то наболтать лишнего – и дело сделано? И тебя будут носить на руках? А те серьезные люди, под которых ты гнусно копаешь, встанут на колени и начнут посыпать голову пеплом?

– Зачем ты пришла? – резко, даже грубо перебил он ее. – Уходи.

– Хочу предупредить. По старой дружбе…

– Предупредить?

– А ты думал!

– Это вам нужно бояться.

– Да? – ее лицо исказилось, став злым, некрасивым. Она резко поднялась, взявшись рукой за ворот своего платья, и прошептала: – Вот порву сейчас на себе платье и начну кричать, что ты меня насилуешь. Свидетели найдутся, не волнуйся.

Она в упор смотрела на него.

Дмитрий почувствовал, что если дрогнет хоть на миг – она приведет угрозу в исполнение. Держаться, приказал он себе, подавляя подступившую было слабость.

Потом улыбнулся:

– Спасибо, что предупредила.

Быстро отошел к двери и резко распахнул ее.

– Кричи, если хочешь. Я думаю, что найдутся и другие свидетели, которые подтвердят, что ты – обыкновенная истеричка.

Она перевела дыхание и опять опустилась на стул.

– Не к спеху. Главное – чтобы ты понял. Тут, между прочим, полтора года назад утонул один бухгалтер. В Амударье. Шляпу нашли, а самого нет. Говорят, собирался куда-то писать жалобу…

– А цепко ты держишься за своего Кайтанова. Даже при твоих-то аппетитах. Должно быть, он и в самом деле мошенник высокого класса. Прошу прощения – деловой человек.

– Все эти пошлые оскорбления выдуманы ничтожными людишками вроде тебя, чтобы оправдать собственное убожество. Меня этим не проймешь.

– Это сразу заметно. – Он помолчал, затем проговорил в раздумье: – Когда Борис привел меня в твой дом, я поначалу поразился. Хотя и говорят: гора с горой не сходится, а все же… А теперь я не удивляюсь. Вы с Борисом просто обязаны были встретить друг друга… Но в искренность ваших чувств я не верю ни на йоту. Когда его прижмут, ты переметнешься. Как крыса с тонущего корабля. Хотя Борис – какой он корабль! Коряга на чистой воде…

– Значит – нет? – полуутвердительно спросила она.

– Нет.

– Тогда – готовься.

– Готовьтесь и вы, – ответил он ей в тон.

XL

Утром, спускаясь по лестнице, он зашел на второй этаж. Подошел к комнате Лены, осторожно постучал в дверь. Ни звука в ответ. Значит еще не приехала. А жаль! Кажется, увидел бы ее сейчас – и почувствовал бы себя уверенней.

Вздохнув, он вышел из общежития, направившись на участок через Сухой Парк. Было чувство, что некий узел затянулся до предела.

Уже несколько дней возле Парка велись какие-то работы, на что Дмитрий, поглощенный последними событиями, не обращал внимания. Но сейчас он увидел, что экскаватор прокопал канаву, куда положили трубы, по которым вода уже стекала в арычную сеть.

Город упорно сражался за свой Парк.

В конце аллеи по дорожке расхаживал Чума. Дмитрий поспешил навстречу.

– Ну что?

– Да вот, договорился со своими. Упираются, конечно. Но ничего, отпустят. Заявление подписали. Так что приду, слышишь, мастер?

– А может, лучше не надо? – задумчиво спросил Дмитрий.

– Как – не надо?!

– Пусть остается все, как есть. Я уеду в Ташкент, ты – втыкай свои деревяшки…

Чума даже зубами скрипнул.

– Да ты что, мастер! Взбаламутил воду, люди к тебе потянулись, а теперь на попятную?! Да это… это же хуже предательства! Да ты что? – продолжал он, пристально вглядываясь в лицо Дмитрия. – Ты же потом сам себя всю жизнь человеком считать не будешь.

– Посмотри… – задумчиво проговорил Дмитрий, будто не слыша собеседника. – Сколько усилий, чтобы озеленить Парк, а все равно Сухой… Может, не стоило и сажать…

– Не то говоришь, – зло отчеканил Чума. – Будет Парк! Будет, понимаешь! Только не сдаваться! Воду уже пустили, теперь соль надо вымыть к чертям собачьим! А так сидеть, сложа руки, конечно, все засохнет. И этот Парк, и все другие.

– Чего орешь? – спокойно сказал ему Дмитрий. – Знаешь ведь, что никуда я не уеду. Просто мне хочется знать, ты-то сам веришь, что будет по-нашему?

– А какого рожна я подходил бы тогда к тебе?! – еще пуще заорал Чума. – Будет по-нашему! Слышишь, обязательно будет!

Вода стремительно прибывала. Здесь, где они стояли, арык немного осел и вокруг растекалась широкой лужей, подступая к корням деревьев. Казалось, те сами тянутся к ней.

Люди вдруг заметили, что давно уже стоят на мокром.

– Вот, туфли замочили, – сказал Дмитрий.

– Туфли, мастер, это дело десятое. Лишь бы порох оставался сухим.

Ю. Слащинин
СВОЕ ПОЛЕ
Повесть

1

Шалдаев вышел за калитку посмотреть, не идет ли машина, и увидел, что порывистый ветер утих и пушистыми хлопьями повалил снег, устилая пышными перинами дороги и крыши домов. За какую-то минуту улица сказочно преобразилась. Шалдаев не торопился в дом. Чувствуя, как хлопья снега ложатся на голову, покрывая ее немыслимым малахаем, как побежали по его продубленной солнцем и ветром шее холодные ручейки, он все стоял и смотрел на разыгрывавшуюся перед ним кутерьму. Снег, как и дождь, – к удаче. А она ему сейчас очень нужна. Очень!

Он запрокинул голову и посмотрел в небо, в мутную белизну, откуда сыпались снежинки. Словно запрещая следить за таинством своего рождения, они залепили ему глаза. Шалдаев засмеялся, смахнул с лица снег и вошел в дом.

Варвара Ивановна увидела заснеженного мужа и кинулась искать в узлах полотенце, причитая: не хватало еще заболеть в дорогу. Шалдаев молча вытерся и пошел кружить по дому, подбирая последние вещи. Поднял какие-то бумаги и насторожился.

– Что там у тебя?

– Бригадный договор.

Высокий, гордый, всегда с независимым взглядом, он смотрел сейчас в бланки и по мере прочтения синих спиралек, вкрапленных в типографский текст, сутулился, словно увядал. Радости на душе как не бывало.

– Да порви ты их! – посоветовала жена.

Может, так было бы и лучше, но он не мог. И бланки эти, когда-то заброшенные в нишу со всяким ненужным барахлом, он аккуратно перегнул один и другой раз, сунул в карман: авось пригодятся на новом месте, чтобы не сочинять заново. Жене сказал с горечью:

– Обидно… Прогорел я, мать. Ах, как прогорел!

Жена подошла к нему, обняла и заговорила ласково:

– Не терзай себя. А что оплошал немножко, так умнее станешь. Ну, Сте-е-па! – трясла она его за плечо.

– Ведь звали-то как! Целина! Золотые горы обещали.

– Ну что же тебе! Коттедж дали сразу… – Варвара Ивановна отошла от него, видя, что тягостная минута отчаяния прошла и ей надо его опекать, чтоб, не дай бог, не заметил и не сорвался. У нее и у самой на душе было муторно, а от мужа сочувствия не дождешься, она это знала.

Легко ли ей мотаться по совхозам под старость лет? Да что уж тут говорить, когда вещи сложены и вот-вот придет машина. Но настроения не спрячешь, а потому говорила она хоть и мягко, обида рвалась наружу с каждым словом. И приусадебный участок хороший. Тут можно было всего насадить. Но Зине хотелось насадить груш – чтоб открыть окна, а они, как лампочки, на ветках висят.

– Жалеешь, что ли?

– Не знаю, как там будет… – Варвара Ивановна окинула взглядом просторную комнату с лестницей на второй этаж, где были расположены спальни, посмотрела на двери, одна из которых ведет во двор и к гаражу под домом, другая – на просторную террасу, за которой склонился под снегом их сад, но краем глаза заметила она неестественную напряженность мужа и спохватилась: – Да что ж жалеть-то, когда размаху не дают. Поедем… Скоро она там? Зи-на!

Зина вошла в дом заснеженная и румяная. Следом вошел Бекташ, высокий, по-спортивному скроенный парень с красивым лицом и горделивой улыбкой. По их возбужденным лицам и снежным пятнам на куртках Варвара Ивановна поняла, что они играли в «снежки». Прошуршала куртка Бекташа – он бросил ее на какой-то чемодан, туда же кинул свою кожаную шляпу с небольшим козырьком, в почтительном полупоклоне приложил руку к сердцу и, осушив при этом мокрую ладонь о свитер, протянул руку.

– Здравствуйте, Степан Матвеевич.

– Здравствуй, Бекташ. Пригнал машину?

– Пригнал. Здравствуйте, Варвара Ивановна, – так же почтительно склонил голову Бекташ перед хозяйкой дома и опять повернулся к Шалдаеву, теперь уже распрямившись, с торжествующим лукавством в дерзких глазах.

– Бекташ просит нас остаться, – сказала Зина.

Расстегнув на куртке молнию, она отошла к окну и, прислонясь к подоконнику, ждала реакции на свое сообщение.

– Степан Матвеевич, не уезжайте! Меня бригадиром назначили!

А этого не знала и Зина; с удивлением взглянула на него: вот ты какой!

– Вместо папы? – спросила Зина.

Она попыталась понять, почему он не сказал ей о своем назначении. Неужели… Да нет, не может быть!

– Вы только не обижайтесь, Степан Матвеевич, – смутился Бекташ под пристальным Зининым взглядом.

– Какой разговор… – Шалдаев протянул руку для поздравления, но подумал: ловкий парень! Впрочем, свято место пусто не бывает. – Поздравляю тебя, Бекташ.

– Молодец! – одобрила Варвара Ивановна и непонимающе взглянула на дочь. Как же теперь-то все будет? Ведь собирался ехать за ней.

– Я не мог раньше сказать, – объяснил Бекташ, почувствовав, что Зина ждет от него объяснения, и добавил по-хозяйски веско: – Короче, не надо вам уезжать. Распаковывайтесь!

– Не зря же упаковывали, – усмехнулся Шалдаев, взявшись за сложенный и перетянутый веревками стол. – Помоги вынести.

– Сядем на дорожку… – остановила мужа Варвара Ивановна, присев на чемодан.

– На какую дорожку? – забеспокоился Бекташ. По его представлению, все должно быть совсем не так; он ждал если не восторгов, то хотя бы почтения к себе как к будущему зятю, ставшему бригадиром.

– Обычай такой, – объяснила Зина. Она села на подоконник и, чтобы не смотреть в глаза Бекташу, смотрела на оконное стекло, за которым продолжался снегопад. Добавила, пряча обиду за беспечной веселостью: – Навсегда ведь…

– Как навсегда? Договорились же, что поженимся.

– Договаривались: куда я – туда и ты.

– Да зачем теперь ехать?! Я – бригадир! Степан Матвеевич, у нас плов готовится, заведующий отделением пришел. Пойдемте поговорим – и все уладим.

– Нечего мне улаживать с твоим заведующим.

– Что уж ты так? – упрекнула Варвара Ивановна. – Человек приглашает от души, мог бы и поступиться. А то гордый очень.

Степан Матвеевич смотрел на дочь, словно хотел прочитать ее мысли. Она спрыгнула с подоконника, подняла чемодан. И тогда он снова взялся за стол, проворчав:

– Какой есть, другим не стану. Пошли!

Распахнулась дверь, и в комнату ввалилась тяжелая снежная глыба. Это был тракторист Назар Санаев, невысокого роста круглолицый парень.

Он кинул на стул тяжелую от снега меховую шапку и пальто и сказал, волнуясь:

– Степан Матвеевич, не надо вам уезжать – меня бригадиром поставили!

Все невольно переглянулись, окинули взглядом окаменевшего от неожиданности Бекташа, потом – Назара, а тот продолжал торопливо докладывать:

– Меня в партию приняли. Вот билет выдали. А секретарь райкома дал партийное поручение – создать у нас безнарядку… из вашей девятнадцатой. Будем делать, как вы хотели, Степан Матвеевич!

– И ты теперь… – с трудом выговорил Бекташ, – после Степана Матвеевича командовать нами станешь? Ты?!

– Что хотят, то и делают, – кинула с усмешкой Варвара Ивановна.

Шалдаев тоже усмехнулся в душе, хотя виду не показал и высказался вроде бы даже одобрительно:

– Действуй, Назар. Будет у вас безнарядка.

– Без вас не получится, Степан Матвеевич.

– Дошло?! – взорвался Бекташ. Бледность сошла с его лица, он покрылся красными пятнами. Он смерил Назара презрительно-уничтожающим взглядом и, по-мальчишески сплюнув сквозь зубы, бросил ему в лицо детское прозвище: – Попчик!

Назар покраснел, хотя в прозвище этом не было ничего обидного, скорее смешное. Как-то в школе он упал и на вопрос учительницы, что с ним, ответил при всем классе, что зашиб… попчик. Класс дружно расхохотался, и Назара с тех пор долго дразнили «попчиком». А сейчас Назара задело не столько детское прозвище, сколько презрение, с каким оно было сказано.

– Чего брался тогда, если не получится? Не лез бы не в свое дело! – не унимался Бекташ.

– Бекташ! – одернула его Зина.

– Но он же – вот… – громко постучал Бекташ пальцем по ящику.

– Я и не лез. – Назар испуганно и жалобно обратил взгляд на Шалдаева. – И не думал… Там спрашивали, почему у нас безнарядка не идет. Я сказал правду, а меня – тут же в бригадиры, чтоб наладил… Не надо вам уезжать теперь, Степан Матвеевич. Будет безнарядная бригада и все, как вы хотели.

– Э-эх, Назар, наивный ты паренек, – покачал головой Шалдаев. – Ничего здесь не будет ни у меня, ни у тебя.

– Почему?

– Порядка в совхозе нет. А без порядка – произвол. Мне урожай на десять центнеров снизили. И сказали: молчи! Так надо кому-то.

– Да как же это, Степа? – удивилась Варвара Ивановна. – Что ж ты раньше не сказал, я б им показала…

– Потому и не сказал, чтоб ничего не показывала. А он пусть знает, – кивнул Шалдаев на Назара. – Ему надо это знать.

– Я знал. Бекташ актировал.

– Кто?! Я?! – рванулся с места Бекташ. – А по морде за такие слова не хочешь?

– Ты за бригадира расписывался, когда Степан Матвеевич ездил зуб дергать. Твоя подпись стоит.

– Мне дали подписать, я и подписал. – Бекташ сразу сник. – Завотделением велел. Откуда я знал, сколько там…

– Но ты же – не вот… – с той же выразительностью, какая была у Бекташа, постучал Назар пальцем по чемодану.

– Ин-те-рес-но… – протянула Зина, разглядывая лицо Бекташа, терявшее самоуверенность и вместе с ней красоту. – За это хотели тебя бригадиром сделать?!

– Не ему – так другому бы приказали, – попытался примирить их Степан Матвеевич. – Какая разница!

– Останьтесь, Степан Матвеевич! Ну, пожалуйста! – попросил Назар. – Вы доказали: дает бригада прибавку урожая. А по-настоящему возьмемся – еще больше получим.

– Получите, а запишут наполовину меньше, – сказала Варвара Ивановна, поправляя узлы. – Ты уж сам доказывай, Назар. Про обман-то знал, а молчал.

– Я недавно узнал, – сказал Назар, поймав на себе пристальный взгляд Зины. – Вашим урожаем спасали семнадцатую бригаду. Там подсушка была – вот и взяли у вас.

– Как это – взяли? Зачем – взяли? – спросила Зина.

– Для отчетности. У вас понизили, а им увеличили. Приписали, чтоб от начальства не влетело заведующему отделением. Ведь земли рядом, вода из канала – одна, а результаты разные.

– И зарплату понизили, – добавила Варвара Ивановна. – Ловко! А ты еще просишь остаться. Нет уж… Степан, выноси вещи.

– Зарплату не тронули, – все еще пытался уговорить Назар. – Вы же не оформлялись, как бригада безнарядная. На премии только потеряли.

– Не тронули зарплату, – рванулся к нему Бекташ, – значит, все правильно было?! А ты меня жуликом выставил.

– Погоди, – остановил Бекташа Степан Матвеевич. – Тише, не пацан.

– Я его все равно достану! – рвался ударить Назара Бекташ. – Попчик, думаешь, не знаю, за что мстишь? За Зину!

– Это… неправда.

– Не бегал за ней, скажешь? Если бы не она, ты не лез бы сюда. Все надеешься… Только ты ее не получишь! Я тоже уезжаю, так и знай! Все мы уедем. Покомандуй теперь без трактористов.

– Степан Матвеевич, – не унимался Назар, – поверьте, я бы все равно пришел к вам. Надо нам создать безнарядку. Это ведь – революция на селе, вы сами так говорили.

– Эх, милый! – тряхнул головой Шалдаев, пристально и задумчиво разглядывая Назара. – Ты только прикинь, сколько всего говорится да еще пишется! И все правильно, заметь. Посмотришь – ну куда еще лучше. А на деле все шиворот-навыворот получается. Заметил такое?

– Заметил.

– А почему?

– Не знаю.

– Значит, не думаешь про главные вопросы. Как же руководить станешь?

– Мы вместе… А хотите – вы… Я все сделаю, что вы скажете. Останьтесь только, Степан Матвеевич.

– Заладил, – начала сердиться Варвара Ивановна и демонстративно дернула узел с постелью. – Вещи собраны, еще ехать сколько, а они разговорились. Выноси, Степан.

– Погоди. Помочь надо парню. Видишь, главного не знает, – Степан Матвеевич повернулся к Назару, заговорил, глядя ему в глаза с болью и обидой: – Я к вам сюда на жизнь ехал. Семьей. Дочка механизатор, да сын вернется из армии, он тоже на всех моторах работает – полбригады есть. Так что на хлеб мы себе везде заработаем. Для души хотелось. Думал, возьмем поле да поработаем по-крестьянски.