Текст книги "Будни и праздники"
Автор книги: Юрий Слащинин
Соавторы: Николай Бондаренко,Р. Гришин,Георгий Вогман,Валерий Нечипоренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 42 страниц)
Утро светлело; серое одеяло тучек зияло голубыми прорехами. Скорей бы показалось солнышко и по-настоящему согрело всех, кто жаждет тепла.
Я замерз. Мелкая дрожь пронизала все тело, зуб не попадал на зуб. Сунул руки в карманы плаща – не помогло. Большого холода, кажется, не было – почему же меня так трясло?
Неподалеку с удивлением обнаружил трехэтажное учреждение Карла. А мне казалось – не знаю, куда забрел… До начала рабочего дня тьма времени, и я решил: не только согреюсь, но и в мягком кресле вздремну.
По молчаливым коридорам, мимо офиса-двенадцать, проскочил к себе. И вот уж чего никак не ожидал – телефонного звонка!
– Где ты шляешься! – заорал в трубку Карл. – Немедленно ко мне!
В приемной поразился еще больше, увидев Ри.
– Все из-за вас, – процедила она сквозь зубы. – Будто делать нечего. Жди его! Ищи его!
Я пожал плечами и вошел к шефу.
– Доброе утро, господин Карл!
– Довольно паясничать! – вскипел Карл. – Где тебя черти носят?
– Разве я не имею права? После работы? – возразил я.
– Не имеешь! – закричал Карл. – Только с моего разрешения! И никаких контактов с посторонними!
– Слушаюсь, господин Карл.
– Перестань валять дурака. И хватит врать!
– Не понимаю, господин Карл.
– Понимаешь. Сколько лет историку?
– Сорок.
– Ему не сорок, он гораздо моложе.
– А какая разница. Мы довольно мило поболтали.
– Свои впечатления, – ядовито заметил Карл, – придется изложить на бумаге. О чем говорили, кто он, откуда и все остальное. Будем считать это вторым делом первостепенной важности. А первое дело – вот оно. – Карл извлек из ящика стола вчерашний протокол, над которым я и Ри допоздна трудились, и швырнул передо мной.
– Не годится! – выпалил Карл.
– Как – не годится? – возмутился я.
_ – Так – не годится. Протокольчик-то куцый, как… у зайца хвост! – Карл с удовольствием повторил: – Да, как у зайца хвост! Будем обогащать, дополнять, совершенствовать. Ведь не для того теряли время величайшие боссы делового мира, чтобы их слова и мысли остались где-то в воздухе!
– Ну и обогащайте, – вырвалось. – При чем здесь я?
– При том, – затрясся Карл, – что протокол вел ты, ты, ты!
– Скажите и за это спасибо, – сказал холодно я. – Больше не прибавлю ни слова!
Я гордо покинул карловский кабинет и мимо побледневшей Ри прошествовал в офис-четыре. Сел за стол, подпер подбородок кулаками и закрыл глаза. Задремал. А может быть, только показалось, что задремал. Услышав шелест платья и уловив знакомые духи, мгновенно очнулся и увидел Ри, сидящую напротив меня. Ри очаровательно улыбалась. Она спросила:
– Вы, наверное, очень устали?
– Устал, – кивнул я.
– Я так и подумала. Но грубить все равно нельзя, – мягко продолжала Ри. – Господин Карл грубостей не заслужил. Вы, наверное, еще не поняли, кто он.
– Наверное, – вздохнул я, горько сожалея о том, что душа девушки наверняка в чернильнице.
– И наверное, не поняли, что все распоряжения господина Карла выполняются беспрекословно.
– Наверное.
– А теперь вы хорошо это уяснили, – обвораживала своим голосом Ри. – Следовательно, нужно взять себя в руки и выполнять то, что необходимо.
Ри положила передо мной протокол.
– Я же сказал! – разозлился я. – Не прибавлю ни слова!
– Ну вот вы опять, – всплеснула ослепительно белыми руками Ри.
– Да, опять, – жестко сказал я. – И разговор закончим.
– Вы не только грубиян. Вы… – Ри изящно покрутила пальчиком у виска.
Я отвернулся и не видел, как девушка уходила. Должно быть, я ее сильно рассердил. Что ж, я готов извиниться, но отступить от своего слова? Никогда!
Заглянул Бо. На цыпочках, то и дело оглядываясь, он приблизился к столу.
– Не горячитесь, – шепотом посоветовал он. – Бывает, устанешь, но пересилишь себя – и пройдет.
– Мне нужны деньги, – грубо сказал я. Совсем не хотелось говорить с человеком, у которого душа замурована. – Дайте взаймы.
– Я бы с удовольствием, – улыбнулся Бо. – Я кое-что уже решил, но трудно как-то сразу…
– Но с этого начинается подвиг! – торжественно воздел я руку. – Чего вы боитесь? Смелее! Трудно сделать первый шаг, а потом пойдет, пойдет!
– Я думаю над этим. Уверяю вас, все не так просто.
– Думайте, больше думайте. Человеку свойственно думать. И совершать благородные поступки.
Бо, не сводя с меня широко раскрытых глаз, попятился к двери. Только его и видели.
Появился кто-то еще из комнаты Бо-Э-Ни. Кажется, Э. Он низко наклонился и вкрадчиво спросил:
– Сугубо между нами. Нельзя поступать так опрометчиво. Это вам повредит. А у вас, я слышал, незаурядные…
– Взаймы не дадите? – перебил я.
– К сожалению, денег с собой нет… Прислушайтесь к моему совету, прошу вас!
– А я очень прошу взаймы.
Э без лишних слов выкатился.
Что за новости! Не успел Э покинуть комнату, тут как тут – Ни! Советы, просьбы, увещевания… Я грозно повторил выкуривающий вопрос.
Потом появился Ви. Потом А. За ним – О. За О – Ва. За Ва – Ал. Потом заглянул И. Се был крайне невыносим. Пожелания Мо я как-то выдержал, а визит Па меня доконал…
– Ну хорошо! – закричал я. – Позовите Ри! Создайте условия!
Без промедления явилась Ри. Вся – покорность, вся – внимание. Она приготовилась записывать мои претензии в блокнот.
– Пишите, – воодушевился я. – Прежде всего мне нужны деньги. Это первое.
Ри удивилась. Изящные дужки бровей взлетели на лоб.
– Да, да, деньги, – повторил я. – Мне не на что даже пообедать.
Ри черкнула в блокноте, и я продолжал:
– Второе. Срочно доставить сюда для работы сочинения господина Карла.
– Что еще? – лучезарно поинтересовалась Ри. Второй пункт искренне ее обрадовал.
– Третье и последнее. Никаких звонков, никаких визитов, полная тишина.
– Я доложу господину Карлу, – пропела Ри и красиво удалилась.
Началось новое шествие Бо-Э-Ни. На этот раз друг за другом они несли сверкающие тома сочинений Карла Великого. На Столе выросла внушительная книжная гора. Торжественную процессию замыкала Ри.
– Это все? – спросил я. – По-моему, господин Карл написал гораздо больше!
– Вы не ошиблись, – улыбнулась Ри. – Господин Карл прислал избранные сочинения. Те самые, что хранит у себя в кабинете. Цените доброту господина Карла! Он совсем не обиделся и желает вам хорошо потрудиться.
– А деньги?
– Господин Карл распорядился: вас накормят бесплатно.
– Передайте господину Карлу мою благодарность. Не смею более задерживать, – сказал я официальным тоном и засел за просмотр принесенных книг. На листке бумаги, дабы деятельность моя выглядела солидней, стал делать пометки.
В двенадцать тридцать я захлопнул последний том и потребовал, чтобы Карл меня принял.
– Ну, готов протокол? – встретил он меня добродушным вопросом.
– Нет, господин Карл. Я просил полное собрание ваших сочинений, а мне принесли малую толику – избранное!
– Разве недостаточно? – просиял Карл.
– Когда, с вашего разрешения, я работал в библиотеке, там я наткнулся на ряд шедевров. В избранное, к сожалению, они не включены. Кроме того, ни один из выступающих не упомянул о ваших статьях. А ведь это особая, далеко не простая грань творчества! Неужели ее обойти?
«Господин Карл, – откуда-то сверху раздался четкий мужской голос. – Срочное сообщение».
– Говорите! – громко сказал Карл в пространство.
«Около учреждения собираются толпы людей. Говорят, будто вы обещали накормить».
– Я? Накормить? Что за нелепость!.. Хорошо, я разберусь, – ответил Карл и придавил красную кнопку.
Вошла Ри, и Карл, помедлив, распорядился:
– Проводить Чека в зал заседаний.
– Слушаюсь, господин Карл, – артистически отреагировала Ри, и мы направились к лифту.
Наконец-то я доберусь до этой слишком оригинальной гробницы, ликовал я. Только бы не сорваться…
В последние часы я слишком много стал думать о проклятой чернильнице, мысли набегали сами по себе, и никак с ними не сладить. Я должен, убеждал я себя, вернуть горстке обманутых людей то, без чего их жизнь на земле теряет смысл.
Я напряженно размышлял об этом и весь путь до библиотеки боялся взглянуть на Ри – вдруг разгадает мои мысли, тогда все пропало… Нет, Ри спокойно плыла рядом, ее красивые светло-зеленые глаза смотрели прямо перед собой, моя особа ее совсем не интересовала.
У входа в библиотеку я наугад попросил Ри взять тринадцатый, восемнадцатый и двадцатый тома. А я пока познакомлюсь с музейными экспонатами. Ри возражать не стала, и я с трепетом проник в мир старых канцелярских принадлежностей. Не теряя времени, придвинул к высокому стеклянному кубу макет пресс-папье, вооружился тяжелой скрепкой и взобрался на скользкую поверхность чернильницы. Дважды ударил скрепкой по ослепительно начищенной крышке – бесполезно: гладкая металлическая гора даже не пошатнулась. Только подо мной бешено заметались знакомые щемящие звуки – громкая речь, смех, рыдания… Что же делать? Обхватил крышку руками и попробовал расшатать. Она вдруг сдвинулась против часовой стрелки, и я догадался: резьба! Недолгая раскрутка, и с помощью скрепки крышка с грохотом летит вниз…
И вдруг комната стала наполняться голосами, будто смеялись и рыдали десятки людей. Я с изумлением заметил: из золоченого жерла чернильницы вылетают лохматые фиолетовые тени! Две из них торопливо выскользнули за дверь; остальные заметались от стены к стене, от пола к потолку, хотя дверь была открыта настежь. Веселые звуки постепенно исчезли, и над головой повис сплошной невыносимый стон. Я закрыл уши руками, наблюдая за тем, как лохматые фиолетовые тени, мелькая у меня перед глазами, возвращались в стеклянную гробницу…
Стало тихо-тихо. Неужели так сильно карловское влияние, что для большинства стало невозможным даже освобождение?
Не может быть! Послушал стенку стеклянного куба – да, чернильница гудела от жутких звуков. Хорошо, хоть теперь стенания бушевали в глухой фиолетовой яме, не терзали душу открытыми громкими воплями…
И все же две тени выскользнули! Кто они?
Примчалась Ри, во все глаза глядит на меня и ласково говорит:
– Я знаю, я обидела вас. Пожалуйста, простите. Сейчас я поднимусь наверх и… накормлю вас… Вы же голодны!
Ри упорхнула к лифту, поспешил и я. Но не за тем, чтобы подняться на пятый этаж. Меня интересовали железные ворота и приспособления на стеллажах, изобретенные разносторонне развитым Карлом…
Ворота открылись великолепно, и я мог еще раз полюбоваться: прекрасное изобретение! И как мастерски исполнено! Вероятно, и действует безотказно.
Удар по стеклышку – обнажилась крупная желтая кнопка. Легко ее нажимаю и слышу: тяжело загудели где-то механизмы, и куда-то вверх поехали ящики и мешки…
Молодец, Карл, не обманул! Система функционирует отлично. Подача осуществляется четко, бесперебойно: ящик за ящиком, в равные промежутки времени, отправляются по скрытому транспортеру…
Почти весь склад разгрузился, когда я услышал сзади бешеный топот и яростные крики. Вбежали карловские генералы, стали меня бить и выкручивать руки…
Появившийся Карл мановением руки остановил экзекуцию.
– Господин Карл, – учтиво обратился к нему один из генералов. – Нужно спешить! Толпа негодяев растаскивает продовольственные запасы.
– Что ты натворил, Чек. Я на тебя так надеялся!
Я молчал, облизывая разбитые в кровь губы и чувствуя, как немеют от нанесенных ударов скулы.
Откуда ни возьмись Бо. Он растолкал генералов и вплотную протиснулся к Карлу.
– Негодяй! – закричал Бо своему шефу. – Обманщик и негодяй! Долго я молчал, но теперь…
Бо схватили и уволокли. Карл с чувством повторил:
– Видишь, что ты наделал. А ведь я его любил. Он был самым примерным, самым добропорядочным человеком…
Меня куда-то поволокли, опять били, и в конце концов я оказался за колючей проволокой. Если бы на этом все кончилось, я бы, наверное, был несказанно счастлив. Но разве Карл отступится? Он теперь только и развернется, только и начнет изощряться. Он, конечно, следит за каждым моим шагом и, свершив наказание, вернет меня в свое драконовское гнездо… В этом я нисколько не сомневался. А вчера, когда увидел Ри, даже расхохотался…
Впрочем, о господине Карле и о том, что меня ожидает, даже думать надоело. И я сосредоточенно, стараясь отвлечься, рассматривал прореху над головой.
В первую ночь эта настырная прореха, казалось, была наполнена не звездами, а зелеными зудящими мухами, вызывала брезгливое воспоминание о городской свалке. Издевательски бренчала на лучине, отщепленной ветром от доски, зловеще завывала и густо забрасывала мелкие колющие капли дождя. И подумалось тогда – дождь несерьезный, кратковременный, не то бы пришлось побултыхаться в ледяном потоке, до костей промерзнуть в мокрой одежде. Тина, в которой вязло небо, то и дело рвалась; ветер старался особенно, даже лучину сломал – назойливое треньканье исчезло, но вой усилился и появились в нем хрипота и печаль. А сейчас тихо, и кусок неба в прорехе как кусок породы с блестящими алмазными вкраплениями – он мрачно навис, давит всей тяжестью, и кажется, ветхая крыша не выдержит, вот-вот рухнет на ни в чем не повинных людей…
Все-таки странно: вижу небо, а собственно о небе не думаю. Небесный порог, за которым открывается космос, почему-то меня не трогает, хотя, я чувствую, это не так, подсознание не дает успокоиться, совершенно уйти от космических далей… Пока, видно, слишком сильно притяжение земных реалий, и мысль не может пробить естественный мощный барьер…
Какой там космос! Сознание прежде всего возвращает, так и сяк перемешивая, впечатления прошедших дней. Тяжко вздымается кайло, шаркают лопаты, стучат о днища носилок куски тяжелой породы, взад-вперед с натужным скрипом носятся тачки, смутно возникают в темноте грязные, с потными подтеками лица рудокопов, ослепительно сверкают белки глаз…
Космос, однако, привораживает, заставляет пристально рассматривать алмазную россыпь звезд. Одна звезда, у самого края, особенно лучится – будто крупный самородок, обработанный рукой мастера. Вчера, когда была найдена целая семья царственных алмазов, драгоценные находки выглядели мутными стеклянными сгустками. Когда они еще обретут блеск и величие!.. А меня зримо слепил гранями редкой красоты бриллиант. Звезда долго искрилась, и волшебная шкатулка сознания понемногу закрывалась. Жгучее чувство досады, наконец, растворилось, исчезло… Видно, дала о себе знать усталость и потопила в своих глубоких сонных водах всякую мысль о горьком и печальном. Завтра будет день, и день нелегкий. Так что забытье захлестнуло вовремя и подарило часы целебного отдыха.
Утро обрушилось на головы спящих грозными окриками надзирателей:
– Поднимайс-с-сь! С-с-скоты!..
Ряды серых лохмотьев зашевелились, задергались – узники торопились встать, чтобы избежать ударов кованых ботинок под ребра. Я поспешил во двор к нужнику из железных прутьев, но здесь уже толпились ожидающие очереди. Через несколько минут, отведенных распорядком, двор опустеет – в бараках торопливо застучат ложки о деревянные чашки: начнется кратковременный, почти пустой завтрак.
Вчера утром у столба ограды с проржавевшими иглами колючей проволоки, у самого его основания, разглядел я зеленые побеги нежной травки. Я еще удивился: осень, холода набегают, вокруг ровный каменистый пустырь, а травка не замечает ни пронизывающего ветра, ни заморозков, ни гнетущей пустоты мертвой тюремной территории – поднялась как символ каких-то скрытых светлых сил… Нагнулся я к стебелькам, провел огрубевшей ладонью по шелковистому ершику – и так стало на душе тоскливо, впору бы завыть. Но тоска моя где началась, там и кончилась. Одним ударом охранник отшвырнул меня в сторону и принялся бухать сапожищами по слабым неокрепшим листочкам. Вот и глянул я сейчас: как она там, горемычная травка…
Выжила! Несколько стебельков распрямились всем напастям назло, кажется, даже проклюнулись свежие побеги. На радостях я чуть не присел на корточки, чтобы получше рассмотреть живое чудо, но вовремя вспомнил вчерашнюю расправу и шагнул в сторону. Я сказал себе, что буду приходить сюда каждый день, утром и вечером, склонять голову перед земной жизнестойкостью, учиться у этого хрупкого существа бороться и побеждать…
Наконец, все процедуры позади, дежурный ловко собрал посуду, и над бараками тягуче, в тысячу голосов, пророкотало:
– Благодаре-е-ение господину Кар-р-лу!..
Объявлено построение. Бегу к воротам и занимаю в разношерстном сером строю место, определенное мне с первого дня. Слева почесывается Бо, справа – крючится от холода Филипп. Их бросили сюда вместе со мной, и виноват в этом был я. Это я выпустил Бо из чернильницы, и он оскорбил Карла. А Филипп – тот самый бармен, который тайно снабжал меня бутербродами. За это и поплатился.
Бо несколько раз благодарил меня, как он сказал, за освобождение души. Был он тих и молчалив, раздобыл где-то клочок газеты и скрытно изо дня в день что-то там вычитывал.
– Как самочувствие? – спросил я у него.
– Жить можно, – скромно ответил Бо. – Только бы лучше кормили.
– О чем вы? – встрепенулся Филипп.
– Жалуется на пустой желудок, – объяснил я.
– Я тоже жалуюсь. Но что поделаешь, – вздохнул Филипп и плотнее завернулся в лохмотья. – Ты все-таки с ним поосторожней, – тихо сказал он, кивая на Бо. – Меня чутье не обманывает.
Филипп уже в который раз говорит о том, что Бо – доносчик. Дескать, его специально приставили, чтобы он сообщал Карлу. Но что-то не верится. Живет Бо замкнуто, тихо, ни во что не вмешивается. Ну, был он когда-то отъявленным бюрократом, но доносить… Нет, у меня у самого есть чутье. Не тот человек Бо, чтобы кого-то предавать. Поэтому я молчу, переминаясь с ноги на ногу, жду команду на выход. В ходьбе немного согреюсь…
И вот колонна стала вытекать из ворот мутным потоком. Идем молча, говорить запрещено. И все же Бо шепчет:
– Ты сегодня не очень старайся… Пожалуйста. За тобой не угонишься…
Я вспомнил, как вчера на славу помахал кайлом, как мимо меня, словно привидения, носились живые тени, сновали тачки.
– А что, разве плохо потрудился?
Бо с укоризной взглянул на меня.
– Подумай о них. Разве не жалко?..
Так вот почему все вокруг на меня хмуро поглядывают! Люди изможденные, еле шевелятся, а я… И как не догадался! Странная непонятливость…
Мутный поток заметно сбавил течение, стал наползать на пологий холм. Километров пять будем петлять в предгорьях, пока дорога не приведет к глубоким холодным норам рудника.
– Бо, – спросил я, чтобы скоротать время. – А как твое настоящее имя?
– Не помню… Господин Карл приказал забыть, вот и выветрилось.
– А что такое Бо?
Филиппу тоже было интересно, и он прислушивался, то и дело выбиваясь из строя.
– Эту кличку, – горько усмехнулся Бо, – придумал господин Карл. О, господин Карл – великий выдумщик. Когда он размышлял над тем, как же назвать меня, вдруг вызвал к себе и сказал: «Я думаю, что ты Не бог весть какая птица. Не правда ли, прекрасное имя? Однако всю фразу произносить слишком долго. Называть тебя Не бог – нелепо. А Бог – нельзя, потому что ты и в самом деле не бог. Самым подходящим я считаю укоротить слово, которое обозначает всевышнего. Итак, – сказал он, – отныне ты Бо. Имя твое будет напоминать тебе о моей милости, потому что я мог назвать тебя, к примеру, жабой».
– Хорошенькая история, – вздохнул я, вспомнив, с какой виртуозностью господин Карл подбирал имя и для меня.
Бо легонько толкнул локтем, и я заметил: за мной прозрачными глазами наблюдает стражник, вышагивая в ногу с колонной. Тот самый, который топтал вчера безвинное растение…
Стражник отвел взгляд, убедившись, что нарушений нет, и поотстал, прочесывая взглядом густые ряды узников. И опять, как вчера, во мне все заклокотало. «Ну разве это человек, – думал я. – Это не человек, а робот… – И продолжал дальше уговаривать себя, находить убедительные доводы. – Если бы у него была душа, он никогда бы этого не сделал. Но у него нет души. И он в этом не виноват. Господин Карл напрочь выбил из него все доброе, все светлое, все настоящее. Робот? Нет, робот добрее, робот, специально не запрограммированный для убийств и разрушений, существо безобидное. Он только трудится, только приносит пользу. А этот стражник – запрограммирован отрицательно, нет у него ничего святого…»
Бо опять легонько толкает в бок. Говорить нельзя – за нами наблюдают.
Все-таки молодец Бо, сумел сохранить в себе человека. Не каждый так может. Господин Карл великий специалист выворачивать душу наизнанку, умеет стерилизовать и мысли, и чувства… Уверен, когда-то этот стражник был нормальным и очень даже неплохим человеком. Не зарился на чужое, не унижал своих кровных братьев побоями, не обагрял руки людской кровью… Вчера, когда пришла Ри, на этого верзилу в человеческом обличий стыдно было смотреть: гнусное, жадное существо набросилось на девушку и вырвало из рук сумку с провизией… Хорошо, что вмешался начальник стражи, и часть еды была возвращена. Два сухарика я сунул в карман, один сжевал; когда Ри покинула караульное помещение, стражник повторил нападение – отобрал сумку и все, что в ней было…
Ладно, не буду травить себя тем, что не вернешь и не исправишь. А если говорить о вчерашнем дне, то он был все-таки не так плох, учитывая неожиданный приход Ри и то немногое съестное, которое удалось сохранить.
Ри была одета непривычно просто – в старенькое платьице с капюшоном. Вполне понятно – принималось во внимание не очень-то приличное место, куда она направлялась. Но и этот неброский наряд не смог скрыть ее похорошевшее, чертовски симпатичное лицо, пухлые губы и светло-зеленые, кристальной чистоты глаза. Стражники вперили в нее плотоядные взгляды, и даже, когда она вышла, чтобы сесть в легковую машину, высыпали на территорию лагеря.
А здесь, в сторожевом помещении, после того как был укрощен наглый страж, удалось несколько минут поговорить.
– Господин Карл передал привет, – начала Ри.
– О, значит, вы от господина Карла! – ухмыльнулся я. – Отдайте сумку этим барбосам.
– Нет-нет, – заволновалась Ри. – Я от самой себя…
– И господин Карл не знает! – ехидно вставил я.
– Знает. Я у него выпросила машину. Иначе как бы добралась.
– Ну что ж, передайте господину Карлу – я всем доволен.
– Зачем вы так… – тихо произнесла Ри. – Я от чистого сердца. Насилу его уговорила…
– Вот еще новости. Вас никто не просил… Кстати, в сумочке нет записывающего устройства?
Ри внимательно посмотрела мне в глаза и с укором произнесла:
– В сумочке нет записывающего устройства.
– Слава богу. Ну так я слушаю вас.
– Я… о вас думала. Мне показалось, вы непростой человек…
– Что еще вам показалось?
– Прошу вас, не грубите. Через несколько минут я уйду…
– Вы в самом деле – по собственной инициативе?
– Да.
– Что ж, спасибо.
– Эх, вы, – поднялась Ри. – А я-то думала, поймете. – Она махнула рукой и порывисто направилась к выходу.
– Откройте, – потребовала она у стражника, кивнув на тяжелую, кованую дверь.
Стражник виртуозно защелкал замками, когда Ри торопливо выскочила, усмехнулся:
– Эта мадам тебя знать не хочет. И приношение – не тебе, а как ты правильно сказал – мне, барбосу! – Он засмеялся, озираясь по сторонам, в надежде найти поддержку у остальных. Но комната оказалась пустой – все выскочили вслед за Ри.
Вспоминаю я этот визит Ри, стараюсь осмыслить каждый ее жест, каждое слово. Похоже, девушка действительно приехала ко мне по своей инициативе. Затоптанные ростки прорастают…
Колонна густо забурлила в лощине, на узком спуске – значит, почти пришли. Немного влево – и откроются черные провалы шахт с примитивными приспособлениями для спуска. Здесь всех рудокопов разделят на группы и поочередно, по десять человек, больше в клеть не помещается, начнут отправлять в земные недра.
Бо совсем расхандрился. Не хочется ему спускаться в подземелье, таскать неподъемные тачки с рудой. Никому не хочется, но для Бо этот труд особенно мучителен – он привык к умственной работе, и мышцы у него вялые, слабые, остро болят, ночами он стонет.
Филипп бодрится, не показывает виду. Но охота ли ему дышать пылью, поднимать тяжести, ворочать лопатой?.. И все из-за меня. Не могу себе простить.
Смиренно ждем своей очереди. Наконец нас громко отсчитывают; колесо, через которое переброшен канат, завизжало, и наша клеть устремилась вниз. Там, в преисподней, долго идем, спотыкаясь и наваливаясь друг на друга – ведь фонарь только у ведущего.
Пришли. На месте выработки что-то уж очень светло и много народу – почти всех рудокопов согнали. Ко мне проталкивается плотный низенький человек в кожаном пальто и защитном шлеме и возбужденно говорит:
– Я инженер. Мы спустили в шахту машину, но, к сожалению, некому доверить. Я знаю – вы сможете.
Молча киваю и направляюсь за инженером. Ага, вот она, врубовая машина. Во все стороны хищно торчат сильные зубья, как бивни у мамонта. Этот зубастый барабан, способен, пожалуй, раздробить не только алмазную жилу…
Инженер приглашает меня жестом в кабину. Я оглядываюсь, чувствую настороженные взгляды; но они почему-то меня не останавливают. Ведь знаю – не следует соглашаться, Бо предупреждал, и все же завожу мотор и трогаю рычаги. Пробую управлять, и наконец у меня получается.
Барабан ревет и бешено вертится. Как нож в сливочное масло, ввел его в твердую бугристую стенку. И пошла работа! С удовольствием потрошу породу; вгрызаюсь вправо-влево-вверх-вниз, куски отваливаются, летят во все стороны. А ну, успевай за мной!
Сколько я так орудовал врубовым барабаном, точно не знаю. Но прошел в глубь метров пятнадцать. Глянул за собой, а там сплошные завалы – не успевают за мной грузить на тачки и вывозить. Вдруг сверху посыпалось. Я выключил мотор, услышал крик и ругань. Выскочил из машины.
– Там он, там! – кричат вокруг и показывают на гору сколышей.
– Лопаты, лопаты! – кричу и сам кинулся разгребать осыпь руками. И откуда сила взялась! Точно врубовая машина, я швырял тяжелые ошметки далеко в стороны и увидел, наконец, черное, с кровавыми подтеками лицо Филиппа. Я даже не узнал его, мне подсказали:
– Филипп, Филипп!
Я выволок его на ровную площадку и убедился, что он живой. Сердце отзывается слабо, но дышит человек, значит, есть надежда.
– Что же ты делаешь, а? – зловеще прошипел мне Бо. – Я же просил тебя… Ты хочешь всех угробить?
Подскочил инженер, замахал руками, раскричался:
– Почему не работаем?.. Где машинист?
– Человека нечаянно… – хотел было я объяснить.
– Какого еще человека! – заорал инженер. – Где ты видишь людей? Живо в кабину!
– Присмотри за Филиппом, – сказал я Бо и полез в машину, незаметно прихватив кусочек породы. Его будет вполне достаточно. Уронил комок в сплетение шестерен и включил мотор. Захрустело, замигало, где-то снизу задымилось – и мотор заглох.
Выбрался наружу и развел руками: что-то случилось. Инженер тут как тут. Бегает вокруг машины, ругается на чем свет стоит.
– Такой-рассякой! Не можешь техникой управлять, берись за лопату!
Инженер полез в мотор, а я из машиниста превратился в рядового рудокопа. Это и справедливо – сам наворочал, сам должен и расчистить. Но прежде чем взять заступ, склоняюсь над Филиппом, вытираю ему лицо. Он смотрит на меня в упор и бормочет нечто странное:
– Зачем спас меня… Я негодяй, подонок… я… я…
Прозвучал грозный окрик: работать! Вкалывай и ни о чем другом не думай! Хорошо, Бо смог увернуться. Через час он вынырнул из темноты и сообщил: Филиппу лучше. Вдвоем мы сможем довести его до лагеря.
Хороший человек Бо. Нет, такой не способен на предательство… Смешно даже думать.
Я остервенело, во всю мощь (удивительно, откуда берутся силы!) двигал заступом, ругал себя за непростительную оплошность и думал лишь об одном: скорее бы кончился этот день, скорее бы к Филиппу, скорей наверх!
Наконец дали отбой, и рудокопы столпились у штольни, по которой вытаскивали к подножию горы клеть с людьми. Меня и Бо, поддерживающих с двух сторон Филиппа, пропустили вперед и подняли первыми. Филипп, конечно же, чувствовал себя отвратительно, постанывал, но деваться было некуда – не оставаться же здесь на веки вечные!.. Стражники в два счета спишут из числа живущих. Дай только повод…
Филипп был настолько слаб, что тащить его было настоящим мучением. Он по сути дела не шел, а лишь для видимости переставлял ноги, наваливаясь то на меня, то на Бо. Стражники видели наши мучения, подозрительно поглядывали, но помалкивали. Понимание, надо сказать, редчайшее. Что ж, спасибо и на этом.
Уже в лагере Филипп обмяк совсем. Мы ввели его в барак, и я устроил беднягу на своей лежанке. Если мне захочется лечь, приткнусь рядом.
Бо раздобыл где-то воды, принес ее в жестянке, но напоить Филиппа не удалось: он заметался, вскинул руку и жестянку нечаянно опрокинул. Опять он бормотал непонятное:
– Я негодяй!.. Я подонок… Отойдите от меня! Отойдите!..
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил я у Бо.
– Ничего, – покачал он головой.
Вечернюю кашу, вернее нескольких осклизлых комочков варенной крупы, мы отдали Филиппу. Однако кормить его было не менее трудно, чем тащить на себе весь длинный путь от рудника. Филипп выплевывал зерна, чертыхался, просил оставить его в покое.
Я вспомнил о двух сухариках, которые успел сунуть в карман во время божественного прихода Ри. Достал из тайника белоснежные ломтики с лоснящейся красноватой корочкой и подал Филиппу.
Вдруг Филипп затрясся всем телом и зарыдал. Хорошо, что Бо ушел добывать воду и не слышал, в чем Филипп признался.
– Вы тут возитесь со мной… А зря! Я слежу за вами… Я гнусный доносчик!
– Карл? – спросил я.
– Кто же еще, – выдохнул Филипп.
– Знаешь что, – вдруг осенило меня. – Ты поправляйся. Если хочешь, будем друзьями. А насчет Карла… Делай вид, что все идет по-старому. Только доноси не все. Договорились? И нашему Бо ничего не скажем.
Филипп бессильно заморгал.
– Меня же убить мало…
Бо принес воды, и Филипп захрустел сухариками, часто припадая к жестянке.
– А теперь спать, – скомандовал я. Филипп послушно закрыл глаза. Бо, пожелав спокойной ночи, отправился на свое место.
Признание Филиппа все же взбудоражило меня. Я попытался вспомнить, что же интересного для Карла я мог выболтать? Роб? Имя это и все, что связано с Робом, я держу за семью замками. Помнится, я высмеивал нелепости карловского учреждения – пресловутый бюрократический музей, сочинение протоколов, оповещение мертвых душ – но Карл хорошо осведомлен о моей строптивости и для него подобная информация не будет новинкой. Собирался я рассказать Филиппу и о сочинениях Карла Великого, и уже мысленно представил, как я хлестко высмею этого лжетворца, но присутствие Бо меня смутило – ведь он, насколько мне известно, к этим сочинениям причастен…
Уснул я быстро, даже звездами не полюбовался – сказывался прошедший тяжелый день. Сколько пришлось перебросать породы – уму непостижимо. Однако держат ноги, двигаются руки, в целом не так-то уж я устал. И даже сон увидел – все того же господина Карла, вернее – огромное зубастое чудовище, которое как-то странно меня заглатывало – размякшие крупные зубы жадно глодали меня, глодали, и я все глубже погружался в смердящую пасть.
